Грэйв. Общий файл

От автора. В качестве послесловия.

Основная идея этого произведения родилась на уютном, не очень продавленном старом диване в доме, густо утыканном поверх шиферной крыши телевизионными антеннами метрового диапазона. Дома этого уже давно нет, как давно нет и самого города, в котором когда-то стоял этот дом. Да что там говорить — давно нет даже страны, в которой когда-то был построен этот город.

Все имена и фамилии персонажей, а также самого автора вымышлены.

Все упомянутые исторические события, постановления и ноты протеста, решения съездов и прочие первоисточники, а также названия партий и учреждений вымышлены.

Все географические объекты и исторические даты, а также номера параллелей, меридианов и почтовых отделений вымышлены.

Все технологические процессы, будь то изготовление ватрушки с мидиями или укладка асфальта на снег, вымышлены.

Всё остальное — чистая правда, а также не менее чистая неправда.

Выражаю отдельную благодарность изобретателям джинсов, кока-колы и компьютерной клавиатуры, а также особую благодарность всем техническим работникам 51-й средней школы, в которой я никогда не учился.

Посвящается замечательному 311-му отделу, а также хорошим числам 3101 и 52, а заодно и 19068.

Начался процесс растаскивания "Грэйва" по библиотекам. Посему вынужден предупредить читателей этих библиотек — перед Вами черновик, версия актуальная на 16.10.2015.

Черновик с разна-апрасными апшипками и подлежащий прабке. Вариант текста неокончательный, кое-что из него будет обязательно выброшено, кое-что добавлено, где-то просто переставлены местами буквы и запятые.

Не поленитесь, загляните на Самиздат, проверьте наличие обновления. Гугл Вам в помощь, этот негодник всегда знает, где меня искать.

Часть первая

Вместо эпиграфа

— Скажите, Шура, честно, сколько вам нужно денег для счастья? — спросил Остап. — Только подсчитайте все.

— Сто рублей, — ответил Балаганов, с сожалением отрываясь от хлеба с колбасой.

— Да нет, вы меня не поняли. Не на сегодняшний день, а вообще. Для счастья. Ясно? Чтобы вам было хорошо на свете.

Балаганов долго думал, несмело улыбаясь, и, наконец, объявил, что для полного счастья ему нужно шесть тысяч четыреста рублей и что с этой суммой ему будет на свете очень хорошо.

— Ладно, — сказал Остап, получите пятьдесят тысяч.

"Золотой теленок", Ильф и Петров.

Мы не утописты. Мы знаем, что любой чернорабочий и любая кухарка не способны сейчас же вступить в управление государством.

'Удержат ли большевики государственную власть?' В.И.Ленин

Аппетит приходит во время еды.

Народная пословица

1 Лес

Пробка бутылки от порыва ветра соскользнула с камешка и, подхваченная течением, неспешно поплыла по ручейку, ловко огибая встречные камушки. Черт, выругался про себя Макс, убирая уже наполовину наполненную бутылку из-под тонкой струйки родника. Перспектива ползать по лесу с открытой бутылкой ему не улыбалась. В сумке документы, открытую бутылку к ним никак нельзя. Глотнув из горлышка, Макс надежно пристроил бутылку у родника и заспешил за удаляющейся пробкой. Наклонившись, ухватил взбунтовавшуюся пробку. Вылезая из овражка, промытого ручейком, и уже выпрямляясь, Макс поскользнулся и, сохраняя равновесие, взмахнул руками. Пробка весело вырвалась и продолжила свой побег, исчезнув за колючими кустами. Снова ругнувшись, Макс было ломанулся вслед, но вовремя одумался. Одежонка то хоть и потрепанная, но в город в ней еще можно выйти, особо не рискуя быть принятым за бомжа. Покупать одежду Макс не любил, с деньгами сейчас вечная напряженка и поэтому придется опять нервничать под презрительными взглядами продавцов, примеряя то, что подешевле. Потом то уже редкий глаз отличит обновку, произведенную на какой-нибудь Малой Арнаутской славного города Пекина от очередных извращений маститого кутюрье, но вот пока ценник не оборван, насмешливых взглядов не избежать. Парадокс — продавщицы получают ненамного больше чем он, а порой и меньше, а строят из себя внучек нефтяного магната. Тяжело вздохнув, Макс отправился в обход кустов. Пробка нужна. День жаркий, а идти еще далеко. Еще повезло, что на этот ручей наткнулся.

Макс давно ездил на полупустом баке и вот доигрался. Заправка не работала. Внутри суетились радостные личности в форме фискалов. Оператор заправки имел бледный вид. Понятное дело — его ничего хорошего теперь не ждет, раз заправку даже закрыли для проверки. В лучшем случае просто уволят, не навесив долгов. В худшем случае ждет его дальняя дорога и казенный дом, нужен же какой-то козел отпущения. В том, что хозяин заправки откупится, ни малейших сомнений не просматривалось ни на угрюмом лице оператора, ни на радостных лицах фискалов. Всегда так было и, похоже, всегда так будет. Разве что иногда что-то случайно заклинивало в давно отлаженном государственном механизме, и тогда зарвавшегося хозяина кидали в кутузку на радость продажной прессе, тут же объявлявшей страдальца узником совести.

Но Макса дальнейшая история акул нефтебизнеса и судьба самой заправки мало интересовала. Если бензина не хватит, то... Но думать об этом то не хотелось и Макс пытался максимально сократить расстояние до следующей заправки, выбирая при этом наиболее экономичный режим езды. Не помогло, двигатель зачихал и Макс выключил его, не стоит окончательно высушивать топливопровод. Не хватило каких-то паршивых десяти километров. Хорошо хоть, что в машине нашлась канистрочка-трехлитровка из-под тосола, а ведь недавно хотел прибраться, выбросить всё лишнее. Да здравствует человеческая лень! Теперь есть шанс обойтись малой кровью. Два часа туда, два назад. Вряд ли кто подвезет — не та дорога и не то время. О том, что кто-то поделится бензином, и мечтать не приходилось, разве что втридорога продаст. Но втридорога Макса не устраивало, бюджет на ближайшие три дня не предусматривал даже пачки сигарет. Пес с ними, с сигаретами, уши, конечно, без курева опухнут, но иначе нельзя. Через три дня будет оплата за только что выполненную халтурку, тогда и покурим, если раньше не бросим. Макс, в последний раз сверившись с картой на навигаторе, выключил его, отключил его от бортсети и засунул в сумку, где уже лежала полупустая бутылка минералки. Аккумулятор в навигаторе старенький, в машине это никакой роли не играет, в ней навигатор питается от бортсети, а вот без машины хватит его всего-то на пару-тройку недолгих ориентирований. Но на всякий случай взять надо. Всё-таки лес. Нет, конечно, можно пойти и по дороге, не заблудишься, но она скоро петлю делает, горку объезжает и можно хорошенько путь сократить, если через лес двинуть.

Максу повезло, что он наткнулся на родник, когда обходил ручеек. Нет, не всё в жизни так плохо, бывают и удачи. Теперь не придется канючить на заправке воду. Да и кто её даст — нынче кругом волчий оскал капитализма — хочешь пить — покупай. Вон она, вода, целыми рядами в витринах стоит, тут тебе и "Нарзан" и "Ледники Антарктиды". Манит фирменными этикетками на бутылках. А внутри все та же вода из-под крана, ну в лучшем случае из такого же местного родничка, как этот. Повезло то повезло, но вот проклятая пробка! Хорошо еще, что кусты растут узкой полосой, пробка наверняка их перелетела и лежит там, в траве. Да вот и она. У корней поваленной сосны, лежит себе, синеет в вывороченном корнями белом песке, а ведь могла и под корни закатиться, ни в жизнь бы не найти. Нагнувшись, Макс отдернул руку и отскочил. Наполовину высунувшись из песка, из-под корня Максу весело улыбался человеческий череп.

2 Череп

Череп можно было разглядеть, только хорошенько нагнувшись. Судя по тому, что кости голые, давно здесь лежит. Хотя давно — понятие относительное, Макс ни малейшего понятия не имел, сколько времени нужно человеческой плоти, чтобы навсегда исчезнуть в природном круговороте, оставив только кости. Может, пару лет, может десять, может и все пятьдесят. Надо будет властям сообщить. Хотя нет, не надо. Затаскают потом со своими глупыми вопросами — а что ты там делал, зачем ехал, зачем не по дороге шел и не китайский ли ты вообще шпион. Нет, действительно, смех смехом, а вдруг где-нибудь здесь какая-нибудь сверхсекретная база под боком. Макс подобрал пробку и вернулся к роднику, не спеша напился, наполнил наконец-то бутылку под горлышко и засунул её в сумку. Нет, сообщать органам ни в коем случае нельзя. Вдруг это бизнесмен какой-нибудь, где, спрашивается, три чемодана денег, с которыми бизнесмена видели прогуливающегося по центру города в последний раз? Тут уже конфискацией попахивает с торжественными ночными похоронами под новым узкоколейным автобаном. Стоп. А ведь это мысль. Надо возле черепа пошарить, чемоданов, конечно, там быть не может, но вдруг чего-нибудь полезное найдется.

Макс подобрал какой-то высохший сук, намереваясь использовать его в качестве лопатки, подхватил сумку и пустую канистру и пошел к сосне. Присел и заглянул под корни. Череп был на месте и все так же радостно улыбался Максу во все тридцать два зуба. Или во все 30, Макс их считать не собирался. Но то, что их полный комплект, Макс оценил сразу. У него самого после сорока прожитых лет недокомплект был уже значительным. Сказывалась полунищета, свалившаяся на страну с очередной сменой политического курса. Значит, хозяин черепа либо молодой, либо богатый. Либо давно здесь лежит, с тех самых пор, когда визит к стоматологу не стоил таких бешеных денег, как сейчас.

Револьвер у Черепа был. Аккуратно, чтобы не потревожить кости, Макс разбросал рыхлый песок импровизированной лопаткой и сразу на него наткнулся. Не узнать легендарное детище оружейного мастера Нагана было сложно, хотя деревянные накладки рукоятки давно сгнили, а железные части, поддавшись ржавчине, скорее походили на детскую поделку из рыжего пластилина, чем на грозную вороненую сталь. Рядом с этим комом ржавчины странно было видеть почти блестящий браслет белого металла, ничуть не тронутый окислением. Браслет был на запястье скелета. Пошуровав палкой в песке в районе тазовых костей, Макс услышал звяканье и увидев в песке небольшую кучку разнокалиберных монет, довольно усмехнулся. Ага, часть из них явно золото. Макс отложил палку и руками просеивая песок, жадно подобрал монеты. С первой же золотой монеты на Макса глянул лик последнего российского императора. Золотыми тут были пятирублевки, десятирублевки и даже несколько монет странным номиналом семь пятьдесят. Это я хорошо зашел, улыбнулся Макс, вспомнив старый фильм. Нумизматическую цену монет Макс не знал, но знал, что в золотом червонце 7.7 грамма чистого золота. Золотом Макс насчитал ровно 150 рублей, а это больше ста грамм чистого золота. Точной цены золота Макс тоже не знал, в биржевых сводках газет его торговали какими-то тройскими унциями, вроде примерно 30 граммов. Ладно, потом в интернете узнаю, понятно лишь, что только по весу здесь несколько его зарплат в лучшие времена. Остальные монеты — сильно окислившиеся серебро и медь, тоже еще царской чеканки. Тоже чего-то стоит. Спасибо тебе, Череп. Белым ли ты был или красным, но мировая Революция в моем лице тебя не забудет. В том, что Череп лежит здесь со времен Гражданской, Макс почему-то не сомневался. Золото и наган об этом просто кричат. Вот только браслет. Серебро за столько лет окислилось бы, потемнело, а вот нержавейка и спустя годы должна блестеть как новая. Когда её изобрели? — Макс совсем не помнил, но подумал, что вроде после Второй Мировой. Или после Первой. Да неважно, уж точно в 20-м веке. А может, это платина? Уж её-то стопроцентно давно знали. Да ведь можно по весу определить, платина металл тяжелый. Макс поддел браслет палкой и потянув, слегка поморщился, когда распавшиеся в суставах кости руки негромко стукнули друг о друга, снова упав на песок. Брать в руки браслет, только что касавшийся костей, было неприятно, но после монет, уже легкомысленно перекочевавших в карман летней куртки, дорога заразе была уже проторена и Макс, поколебавшись немного, снял браслет с палки. Браслет оказался легким, явно не платина, но Макс не успел огорчиться. На браслете были часы. И они шли. Секундная стрелка мирно совершала оборот за оборотом.

3 Грэйв

Макс сидел на поваленной сосне и, глядя на часы, лихорадочно размышлял. Бред какой-то. Если это современник, то и в этом случае часы странно долго идут. Сколько может служить батарейка? Лет пять, наверное, если хорошая. Часы явно не ширпотреб, судя по тому, что за время, проведенное в земле, влага не проникла внутрь, не испортила механизм, а значит и батарейка фирменная. Макс сравнил время на своем мобильнике и на часах. В минутах была небольшая разница, но Макс не был уверен, не убежало ли время на самом мобильнике вперед или не отстало. А вот часовая стрелка на два часа не совпадала с текущим временем. Но ведь и это ни о чем не говорит. Разница в два часа может быть вызвана как тем, что с начала 20-го века местное время много раз меняли всякими декретами и постановлениями, так и тем, что Череп мог прибыть сюда из другого часового пояса и не перевести стрелки.

Нет, что-то тут не вяжется. Судя по тому, что на скелете нет ни одежды, ни обуви, всё давно сгнило и труп пролежал здесь не меньше десяти лет. Ну разве что он бегал по лесу голым, в часах, в одной руке наган, в другой монеты. Но идущие часы... Кто-то из современников Макса мимоходом надел на скелет Черепа часы? Бред. Бросили труп раздетым, не взяв наган и золото? Бред вдвойне.

Макс машинально надел часы себе на запястье. Немного давит, то ли с непривычки, то ли маловат браслет. Макс решил выставить на часах время по мобильнику. Как же это делается? Макс уже давно не носил часов, их сразу же заменил мобильник, как только Макс его купил. Но механическую память, вбитую десятилетиями ношения часов, так просто не сотрешь. Макс оттянул заводную головку и подвел время. Вернул головку назад. Посмотрел на мобильник. Нет, надо подвести еще на минуту вперед. Макс снова вытянул головку, но стрелки больше не вертелись. Проскочил, что ли? Окошка даты в часах нет, зачем же тогда это положение головки? Макс быстро крутанул головку два раза по часовой, три раза против. Никакой реакции. Ладно, потом разберемся. На всякий случай Макс еще раз крутанул головку по часовой и видя, что ничего не происходит, решительно задвинул её назад. Рука с часами моментально онемела, голова закружилась. В ушах постепенно застучал незнакомый голос "Адаптация сенсодатчиков грэйва началась", перед глазами закрутился полупрозрачный силуэт человека с пульсирующим красным цветом браслетом на руке, от браслета тянулись желтые и синие линии к различным частям тела силуэта, некоторые пульсировали, некоторые становились зелеными. К горлу Макса подкатила тошнота и он уже хотел отключиться, как вдруг всё закончилось. Все линии, тянущиеся от пульсирующего красным браслета, стали зелеными, потом исчезли, сам браслет тоже стал зеленым и видение исчезло. В голове опять прозвучал незнакомый голос

— "Адаптация грэйва закончена. Сенсодатчики исправны. Новый хозяин внесен в базу данных. Грэйв находится в режиме обучения нового хозяина. Для активизации обучения или других команд хозяин должен мысленно или голосом позвать "грэйв" и задать вопрос или дать другую команду. Хозяин понимает? Вариантов мысленного ответа три — да, нет, не совсем."

Макс как-то совершенно автоматически ответил "да". Голос в голове замолчал. Макс огляделся. Он все так же сидел на поваленной сосне, у корней всё так же улыбался Череп. На руке часы, карман летней куртки оттягивают монеты. Вот сумка, вот канистра. Чертовщина, конечно. Не заразился ли он от Черепа? О трупном яде Макс слышал, но что это такое и как быстро действует, Макс не знал. Вряд ли через кожу этот яд действует так быстро. Другим путем Макс заразиться не мог, он ведь не ел и не пил. Да и симптомы подхваченной болезни как-то быстро прошли. Больше не тошнит, голова не кружится, видений нет, голоса не слышны. Макс прислушался к себе — ничего нового не болит. Подошел к ручью, вымыл на всякий случай руки. Взгляд упал на часы Черепа. Браслет больше не давил, сидел как влитой. Чертовщина продолжается. Браслет адаптировался к руке, подумал Макс, применив недавно услышанное слово. Стоп. Адаптация. Браслет Черепа. Голос. Картинка. Силуэт с браслетом на руке.

Повинуясь внезапно вспыхнувшей догадке, Макс повернулся к Черепу и спросил — "грэйв?" В голове сразу зазвучал голос — "Да, хозяин". Череп по-прежнему улыбался Максу всеми своими зубами. Когда звучал голос, челюсти не двигались. Все правильно, легких нет, гортани нет, языка нет, незачем и рот раскрывать. Браслет просто транслирует мысли. Вот она — телепатия в действии. Макс попытался мысленно спросить "ты кто?" Ответа не последовало. Что-то не так. Ага. Все правильно. Мыслей в голове много, браслет-транслятор обязан как-то отделить просто мысли от мыслей для диалога. Попробуем подумать так — "грэйв, ты кто?" Незамедлительно последовал ответ

— "Я грэйв. Твой персональный грэйв. Модель с расширенными функциями для путешественников. Более подробное описание словами невозможно, последний раз словарный запас для данной местности текущей линии обновлялся почти сто лет назад, в 1917-м году по тогдашнему летоисчислению. До обновления словарного запаса возможна лишь примерная экстраполяция терминов основного языка данной местности на данный локальный год текущей линии. Полное обновление словарного запаса возможно с помощью высылки разведчиков. Может потребовать от нескольких суток до двух месяцев. Грубое обновление словарного запаса возможно с помощью любого современного энциклопедического или толкового словаря в течение примерно получаса. Разреши, хозяин, выслать разведчиков для полного пополнения словарного запаса."

Обалдевший Макс только и мог ответить "разрешаю". Фантастикой Макс увлекался всегда и в возможности существования пришельцев из других цивилизаций не сомневался. Но грэйв не унимался

— "Хозяин, для более быстрого формирования базового внешнего синтезатора, необходимо опустить меня в воду. Это необходимо для соблюдения безопасного температурного режима."

Макс уже нагнулся к Черепу, чтобы отнести его в ручей, но остановился и спросил — "Грэйв, а тебя нужно носить всего сразу или можно по частям — сначала череп, а потом остальные кости?", на что получил ответ

— "Хозяин, у меня нет черепа. Тот череп, на который ты смотришь, принадлежит моему бывшему хозяину. Я — часы на твоей руке."

Макс не заржал только потому, что совершенно обалдел. Ну надо же — подумать, что с ним разговаривает вот этот скелет. И я уже столько времени с ним разговаривал, вернее слушал его, глядя в пустые глазницы. Ну и идиот же я.

Макс перевел взгляд на часы. -Грэйв, так ты компьютер? Робот? — на что получил ответ

— "Да, хозяин. Можно и так считать, экстраполяция имеющегося словарного запаса на данный год почти совпадает с твоим определением. Грэйв — это итог дальнейшего развития техники роботов и компьютеров. Разработан в 1014 году по летоисчислению создателей. Более точное определение возможно после анализа словарного запаса текущей эпохи."

Макс подошел к ручью и опустил в него руку с грэйвом. "Грэйв, давай, делай своих разведчиков. Долго это?"

— "Около минуты, хозяин. Столько времени надо для создания бакриса. После этого меня можно вытащить из воды, в дальнейшем контакт с водой необязателен".

Макс почувствовал, что браслет немного потеплел. Сильно или нет, Макс не знал, но браслет был явно теплее воды. Через минуту грэйв дал понять, что можно вынуть его из ручья. Макс вытащил руку и разглядывал грэйва. На торце часов открылось небольшое отверстие и оттуда вылетела какая-то мелкая мушка. Мушка села у воды и тут же надулась сбоку, как насосавшийся крови клещ. Вскоре округлое бесформенное брюшко "клеща" превратилось в прямоугольный параллелепипед серебристого цвета размером с сигаретную пачку. Из пачки быстро начали вылетать мелкие мушки похожие на первую и начали разлетаться в разные стороны. Затем процесс пошел в обратном порядке — пачка начала оплывать, странная мушка снова стала напоминать насосавшегося клеща, затем сдулось и брюшко, а мушка влетела в снова открывшееся в торце часов отверстие.

Макс снова потребовал объяснений у грэйва, попросив называть термины конечным языком его создателей. Макс в свое время много читал и его очень забавляли определения предков для самых простых вещей современности. Например, автомобиль предки называли самодвижущейся повозкой, да и сам Макс застал времена, когда в официальной речи компьютер вычурно назывался электронно-вычислительной машиной. В общем, Максу не хотелось объясняться пещерным языком, и он сразу захотел узнать конечные названия демонстрируемых ему достижений другой цивилизации. После объяснений грэйва Макс многого не понял, но заставляя грэйва местами переводить понятия на прежний экстраполированный язык, узнал главное.

От автора — В связи с преждевременным включением черновика сего опуса в "Энциклопедию Гарика и Вязовского" имею заявление.

Дальше первую часть черновика "Грэйва-1 " читать не следует. Она будет очень сильно переработана. Очень. Минимум наполовину. Слишком сильно поведение Ивана-дурака в 2017-м разнится с его поведением в 1977-м.

Плюс ко всему "техническая часть" (порталы, маяки, синкамеры, бакрисы ) написана очень коряво и не всегда соответствует тому, что будет дальше.

Так что лучше переходите сразу ко второй части (12-я глава — "Прибытие"). Иначе имеете все шансы не продраться через этот бред графомана. 

Чтобы хоть как-то помочь читателям не читать первую часть, выкладываю спойлер первой части в нынешнем виде.

Макс, получив волшебную палочку, вместо того, чтобы погрузить ненавистную ему Америку в пучины океана и занять должность местного бога, грозного, но справедливого, начинает страдать фигней — ремонтирует дороги возле своего панельного дома, заводит автосервис, покупает бросовую землю под заводик. Чтобы получить деньги для покупки земли, Макс начинает сдавать в скупки синтезированное из воздуха золотишко десятками кило. Вот же идиот, вместо того, чтобы выиграть в казино, лотерею, на скачках, опустошить какой-нибудь американский банк или просто скопировать хранящиеся в нем баксы, он по скупкам и ломбардам бегает! Единственный более-менее логичный поступок — Макс омолодился со своих почти 57-ми лет до тридцатника. Правда, вместо того, чтобы сделать себе новые документы, он пользуется старящим гримом.

В итоге за крупным поставщиком золота и антиквариата начинают охотится специально обученные люди. Максу удается уйти через пространственный портал в совершенно безопасное место, но он так напуган, что еще и сбегает в прошлое.

Мушка эта — внешний манипулятор первого порядка, на языке Грэйва называется бакрис, или чуть длиннее -базовый внешний синтезатор, он по сути, персональный робот второго уровня и связан с грэйвом по какому-то надсингулярному каналу, являющемуся далеким потомком современного радиоканала. Надсингулярная связь в просторечии называлась гиперрадио, хотя на самом деле и гиперрадио было очень дальним предком надсингулярной связи. Правда, несмотря на радикально изменившиеся принципы связи, слова гиперрадио и гиперсвязь так и не вышли из оборота, должно же быть хоть что-то у человечества постоянное в стремительно меняющемся мире техники. Бакрис в основном нужен для того, чтобы производить ближнюю разведку и синтезировать небольшие нужные объекты. В матсинтезе используется преобразование материи по какому-то неизвестному Максу принципу, Грэйв, кратко объясняя этот принцип, выдал длинную фразу, но Макс из неё почти ничего не понял. Начальной материей может быть что угодно, хоть молекулы воздуха, хоть вода, хоть крупинки любого вещества, но для удобства матсинтеза, если нет доступа к воде, обычно используется минимум двойное преобразование материи. Виртуальные трубчатые синкамеры синтезатора вгрызаются в грунт, превращая его в обычную воду и создавая силовой трубопровод, вода по этому трубопроводу поступает в основную синкамеру синтезатора для дальнейшего преобразования какое угодно вещество. Молекулы конечного вещества в выходной части синкамеры синтезируются в нужной точке пространства, и так, атом за атомом создается нужный предмет. В процессе матсинтеза происходят значительные колебания температуры и давления, а также мощные излучения и собственно поэтому и требуется синкамера, оберегающая окружающих от этих колебаний. Синкамера— это и есть то самое вздутие, которое наблюдал Макс как брюшко клеща, превратившееся в серебристый параллелепипед. Синкамера грэйва, в которой синтезировался бакрис, очень ограничена размерами и поэтому может создать бакрис быстро, только используя внешнее охлаждение, для чего и приходится опускать грэйв в воду. Вода к тому же являлась исходным веществом для синтеза. Без воды, не опасаясь перегрева, используя только окружающий воздух, можно создать бакрис примерно за семь часов. В принципе, бакрис является многоразовым устройством, после выполнения задания он возвращается в грэйв, поэтому синтезировать его заново не надо. Бакрис, как робот второго порядка, в отличии от грэйва работает без близкого контакта с человеком и поэтому может выбрать для синтеза наиболее удобную точку местности, где осуществляет синтез максимально быстро. Перемещается бакрис в пространстве на основе антигравитации, но, в соответствии с установками прежнего хозяина на секретность для цивилизации более низкого уровня, оформлен в виде мелкой летающей мушки.

Макс спросил грэйва, почему же в нем не было готового бакриса, на что тот ответил, что так уж сложилось, случайная смерть застала прежнего хозяина именно в тот момент, когда грэйв был снят хозяином в процессе переделки внешнего вида грэйва из ладанки в часы. Хозяин собирался переместиться во времени на месяц вперед по линии и менял личину. Лес казался совершенно безопасным, людей не было в радиусе восьми с половиной верст, поэтому хозяин беспечно снял старого грэйва и положил его рядом с новым для синхронизации и передачи статуса. Контакт с телом хозяина временно отсутствовал и команды управления не проходили. Хозяин решил искупаться в ручье, в те времена значительно более полноводном. Передача статуса была завершена, старый грэйв разложен на атомы в синтезаторе, развернутом бакрисом, оставалось произвести адаптацию нового грэйва к хозяину. Неожиданно у ручья появилось ломящееся сквозь кусты стадо кабанов. Старый хозяин только и успел, что выскочить на берег и схватив нового грэйва, надеть на руку, добежать до оставленных на берегу вещей достать из них револьвер. Контакта с обновленным грэйвом еще не было, новые сенсодатчики не успели адаптироваться к телу, да и команда адаптации не была запущена — для запуска требовались манипуляции с заводной головкой, те самые, которые случайно проделал Макс, надев грэйва на руку. В общем, невероятное стечение обстоятельств не закончилось даже тем, что кто-то из животных пробил копытом что-то в синтезаторе, скорее всего раздавил внешний корпус синкамеры, в результате чего последовал деструкционный микровзрыв самоликвидации синтезатора и развернувшего его бакриса. После громкого хлопка стадо испуганно шарахнулось наутек от источника звука, но, на беду, как раз в сторону хозяина, только-только схватившегося за рукоятку нагана. Тяжелые кабаны моментально свалили человека, попутно разорвав клыками живот и горло. Смерть хозяина была практически мгновенной. Дать грэйву какую-нибудь команду было уже некому.

После того, как Макс наконец то узнал, как именно умер Череп, он продолжил поверхностное знакомство с процессом синтеза предметов. Оказалось, синтез ограничен только наличием исходного вещества и свободным пространством, в котором будет размещена синкамера синтезатора. Для больших предметов требуется и более мощная исполнительно-вычислительная часть синтезатора, она создается в процессе увеличения синкамеры до необходимого размера. Исходя из такого алгоритма для создания громадного многотонного паровоза требуется ненамного больше времени, чем для создания маленького и легкого велосипеда, лишь бы был достаточный объем сырьевой материи. Кроме того, бакрис по какому-то сложному алгоритму сам оценивал, как проводить синтез. Для более крупных или многочисленных предметов бакрис создавал физически независимые от себя синтезаторы. После синтеза нужного объекта все созданное оборудование опять превращалось в исходную материю, так что кроме созданного объекта на местности больше ничего не оставалось, даже рельеф мог не измениться. Основная материя для синтеза подавалась из глубины земли по созданным виртуальными синкамерами подземным трубопроводам в виде обычной воды. Всё-таки эта модель грэйва была специально предназначена для путешественников по разным мирам и временам, а такие путешественники просто обязаны были скрывать само свое существование от местного населения. В идеальном случае синтез следовало проводить на берегу какой-нибудь речушки, используя уже готовую воду, но и в безводной местности всегда можно найти никому не нужный кусок площади, который потом, через несколько лет, немного просядет из-за подземных пустот, лишенных материи, и просядет практически незаметно для местного населения.

Макс потребовал у грэйва синтезировать ему что-нибудь. Под чем-нибудь Макс прежде всего представил деньги. Макс, направляемый советами грэйва, предоставил бакрису на обследование сторублевку, после чего тот соорудил подходящий по размеру синтезатор. Макс вложил сторублевку в открывшуюся синкамеру и через несколько секунд по сигналу грэйва вытащил из синкамеры уже две. Приказав не разбирать пока синтезатор, Макс начал их сравнивать. Купюры были совершенно идентичными. Макс не мог их отличить друг от друга. Одинаковые номера, одинаковые следы сгиба, одинаковые потертости и пятна. Да, попади он с такими деньгами в кутузку, не миновать ему отсидки за фальшивомонетничество. Макс потребовал скопировать десятирублевую монету. Монета синтезировалась самую малость дольше, чем сторублевка. Макс выяснил у грэйва краткое описание процесса. Синтезатор сейчас работал в режиме дубликатора, он разбирал исходный предмет на атомы, слой за слоем, занося в память математическую матрицу расположения этих атомов. Потом просто синтезировал нужное количество идентичных предметов, согласно этой матрице. При желании матрицу можно было передать в бездонную память грэйва и потом синтезировать точную копию без участия оригинала. Макс прояснил вопрос, много ли матриц хранится в памяти грэйва, после чего решил отложить знакомство с неизвестными ему знаниями на потом и вынул из синтезатора готовые монеты. Никакой разницы, и царапины и ямки совпадают. Да, вообще-то и одинаковые монеты будут подозрительны. Хотя монеты — это не бумажные деньги, номеров на них нет, а одинаковость можно исправить, достаточно хорошенько потрясти их в какой-нибудь емкости, в результате монеты получат индивидуальные царапины. Только мелко это как то, ходить в магазины с монетами, да и вообще, фальшивомонетчиком становиться всё же не хочется, воспитание не позволяет. Не совсем фальшивомонетчиком, синтезированные деньги все же будут настоящими, ни один экспертный центр с его супермикроскопами и спектроскопами не назовет эти деньги фальшивками, ни монеты, ни купюры. Вот только из-за одинаковости номеров купюр деньги обязательно признают каким-нибудь вынесенным с Гознака браком или того хуже, леваком, на заводе начнется расследование и поедет кто-то невиновный лес валить, как пить дать поедет, без стрелочника в таких делах никак нельзя. Да ну его, с такой штукой, как грэйв, теперь не пропадем. Можно делать массу вещей с нулевой себестоимостью. Разберемся, где наша не пропадала. Макс придумал, что надо в первую очередь синтезировать — тот самый бензин, за которым и шел. Грэйв имел в памяти матрицу бензина и быстро сделал Максу три литра топлива прямо в канистре. Макс попросил синтезировать лопату и тоже получил её. Дав команду грэйву разобрать синтезаторы, Макс быстро закидал останки Черепа песком. Не следует костям на солнце смотреть. После этого Макс, весело насвистывая, подхватил сумку и канистру, бодро зашагал обратно к машине.

К машине он подходил уже не так бодро, канистра хоть и всего трехлитровая, но всё же за долгий путь немного оттянула Максу руку. Да еще эта лопата, бросить жалко. Когда Макс уже видел свою колымагу, в голову ему пришла совершенно дурацкая мысль — а зачем это я бензин столько тащил, ведь его можно было синтезировать на месте. Но теперь чего на собственную дурость пенять, уже донес. Макс уже вставил лейку в бензобак, когда его посетила еще одна совершенно дурацкая мысль.

— "Грэйв — ты какой бензин мне синтезировал?"

— "Как это какой? Какой в памяти был, тот и синтезировал".

— "А в каком году матрица бензина сделана? В 1917-м?"

— "Нет, в 1916-м"

Макс зло выругался и в сердцах отшвырнул канистру. Черт его знает, какое октановое число было у того доисторического бензина, но явно оно даже до 76-го не дотягивало, не говоря уже о нужном 95-м или более привычном 92-м. Но Макс соображал быстро и уже через минуту дал задание грэйву сделать анализ остатков бензина в баке и заодно удалить из бака весь накопившийся осадок, а потом синтезировать полный бак бензина. Машина завелась почти сразу, Макс похвалил себя за то, что заглушил её сразу же после того, как она начала чихать. Стрелка уровня топлива непривычно уперлась в правую сторону, показывая полный бак. Макс покатил домой. Машина на "левом" бензине работала неплохо. Душа ликовала, теперь можно кататься сколько душе угодно, и даже больше. И по делам и просто в свое удовольствие. Хотя и машину можно сменить. Даже нужно. Ладно, дома разберемся, как дальше жить.

Макс свернул в свой двор между панельными девятиэтажками. Замечтавшись, влетел в знакомую, но от этого не менее коварную яму, машина жалобно проскрежетала днищем об асфальт. Подъездные дороги у домов практически не ремонтировались с момента сдачи в эксплуатацию этих самых домов. Так, иногда особо глубокие ямы закидывали асфальтом и кое-как утрамбовывали, но уже следующей весной латки опять разбивались. Зимой вода легко проникала в трещины старого асфальта и, замерзая там, легко разрывала его. Что поделаешь — на этапе проектирования кто-то заложил для дороги подушку, способную противостоять только весу велосипедов и легковушек. О том, что к дому будут подъезжать тяжелые мусоровозы и грузовики с мебелью, а также о том, что здесь будут объезжать пробки груженые фуры, никто не подумал. Кроме того, по старинному российскому обычаю, рабочие щедро сэкономили немного песка и щебня, а заодно и чуток асфальта. Куда сэкономленное потом употребили, осталось неизвестным, но теперь имеем именно то, что имеем. А имеем мы очень мало, о том, что поголовье машин с годами вырастет, тоже никто не задумывался. Вот теперь и запарковаться то практически негде, несмотря на достаточно обширный двор. Макс кое-как пристроил машину и, прихватив вещи из салона, поднялся на свой этаж. По привычке глянул в окно — видно ли машину. Поставил на газовую плиту чайник и произвел ревизию холодильника. Негусто. Практически ничего, несколько заслизевших уже сосисок, небольшой засохший огрызок вяленой колбасы, полбатона белого хлеба, полпачки пельменей.

— Грэйв, а продукты можно синтезировать?

— "Синтезировать можно все. Кроме живой материи. Нервные процессы не поддаются матрицированию. У просто разобранной на атомы матрицы живой клетки не будет никакой памяти, она не сможет даже делиться, не говоря уж о том, чтобы копия могла хотя бы дышать. Синтезированные семена ничем по вкусу не будут отличаться от оригинала, но никогда не прорастут. Засунув в дупликатор живую курицу, получим две такие же курицы, только обе мертвые. Кстати, поэтому матрицирование любой живой высшей фауны частично запрещено законом и в программном алгоритме матсинтеза имеется логическая блокировка ответственности, при обнаружении в синкамере живой высшей фауны процесс останавливается. Конечно, можно копировать и живые ткани, только это более сложный и долговременный процесс, чем простой матсинтез и называется квазиклонированием. В памяти грэйвов нет алгоритмов квазиклонирования любой фауны, такое квазиклонирование жестко запрещено законом и может производиться только с разрешения Высшего Совета. Исключение — квазиклонирование в медицинских целях, например, для выращивания новых органов, но осуществимо оно только в медицинских квазиклонкамерах, работающих на основе генного и психогенного кода пациента. А вот флору квазиклонировать можно, только во времена грэйва необходимости в этом особой не было, разве что для ландшафтно-дизайнерских изысков. Ведь продукты — они неживые, поэтому их незачем квазиклонировать, проще и, самое главное, быстрее их синтезировать, хоть сырыми, хоть готовыми. В блоке памяти грэйвов хранится множество матриц разнообразных блюд разных стран и веков, ведь каждый исследователь матрицирует понравившиеся ему блюда и при возвращении домой матрицы добавляются во всеобщую базу, как и все прочие объекты, подвергшиеся матрицированию. А перед отправлением в путешествия все обычно апгрейдят память своих грэйвов."

Макс быстро соображал и сразу заказал себе какие-нибудь популярные в 1917-м сырокопченую колбасу, свежий белый хлеба и бутылку коньяка. Опасаясь за то, что вдруг на синтез пойдут его собственные вещи или стены квартиры, Макс приказал брать для синтеза воду из крана, продемонстрировав, как кран действует. Через несколько минут Макс уже набивал изголодавшийся желудок непривычной, но очень вкусной колбасой. Налил рюмку великолепно пахнущего коньяка, поднял и сказал самому себе простой тост "За прекрасное будущее".

Будущее действительно казалось прекрасным, как и вкус коньяка, сдобренный толстой старинной сигарой.

Сегодня Макс получил так много впечатлений, да и столько нашагался по лесу, что после второй рюмки ему страшно захотелось принять горизонтальное положение. Макс постелил постель и улегся, впервые за долгие годы с уверенностью в завтрашнем дне. В голове носилось громадьё планов. Выбирая из этих планов первоочередные, Макс незаметно провалился в счастливый сон.

4 двор.

Макс проснулся рано. Пошел поплескаться в душ. Горячей воды опять не было. Ничего, холодная вода взбодрила тело и прочистила мозги ото сна. Плохо то, что вода немного рыжая от ржавчины в трубах. Заказал грэйву завтрак — кофе и бутерброды с копченым мясом. Пока шел синтез, принял доклад грэйва. Предварительная разведка была закончена. Разведчики перелопатили библиотеки и книжные магазины, ларьки прессы — энциклопедии, словари, учебники, последние книги, газеты и журналы. Теперь язык грэйва вполне соответствовал современному. Грэйв упомянул, что эпоха Макса практически соответствует предварительной экстраполяционной, значит эта реальность не так уж сильно отклонилась от реальности прошлого хозяина грэйва. Во всяком случае, техника и язык были примерно такими же, какими они были в начале 21-го века реальности прежнего хозяина грэйва. Макс узнал, что прежний хозяин, а звали его Юрий Феофанов, прибыл в эту реальность из 3147 года по текущему летоисчислению Макса. Перемещение в прошлое и будущее своей реальности жестко запрещено законом, да и без закона все понимают, что такие перемещения могут разрушить современность, даже если происходит всего лишь наблюдение миниатюрными техническими разведчиками. Поэтому люди будущего путешествуют во времени только в параллельные реальности, выбирая похожие варианты соответствующего года. Собственно, и выбирать их не особо нужно, по умолчанию, то есть без применения специальной технологии, простое перемещение в прошлое создает почку темпоразвилки в точке прибытия и путешественник, хоть чем-нибудь себя проявив, оказывается уже не в своей, а в параллельной реальности. Можно путешествовать по временной линии этой реальности, начиная от темпоразвилки, правда перемещения назад по этой линии создают темпопочки уже на этой линии,

По возвращении в родное время координаты почки терморазвилки заносятся во всемирую базу данных. Если возвращения не произошло, то координаты остаются неизвестными, и другие современники путешественника могут попасть в эту реальность, разве что случайно задав точные координаты темпопочки. Конечно, в будущем давно проводятся исследования по поиску на оси времени неучтенных в базе темпопочек, но пока они не увенчались особым успехом. Вернее, уже появилась возможность неучтенные темпопочки обнаруживать, но до выяснения точных их координат, похоже, науке еще далеко.

Юрий Феофанов проводил исследования периода Первой мировой войны, его интересовала судьба своих далеких прямых предков, двое из которых сгорели в огне этой войны, перешедшей в России в войну гражданскую. Феофанов пытался отыскать "параллельных" предков, помочь им выжить и проследить, к чему привело бы такое изменение изучаемой реальности. В будущем многие развлекаются подобными экспериментами, множа реальности. Будущая мораль этого не запрещает, главное, чтобы воздействие несло предполагаемое добро. Если вдруг вместо добра получалось зло, что ж, на ошибках учатся, тем более что не вина потомков, что из-за спасения кого-то миру этого кого-то стало еще хуже. Люди будущего никогда не убивали намеренно, даже самых одиозных злодеев прошлого. Иногда, конечно, им приходилось и убивать, но только в пределах самообороны. Из-за того, что в будущем сознательная преступность вообще отсутствовала, даже эта самооборона случалась весьма редко. И в параллельном прошлом люди будущего всячески старались избегать таких конфликтных ситуаций, когда эта самооборона могла понадобиться.

Макс завтракал, рассеянно слушая грэйва. Идея путешествий в прошлые параллельные реальности его мало привлекала, и в своем мире проблем достаточно. Да еще и голову можно было сломать со всеми этими темпопочками и парадоксами. Люди будущего росли со всем этим с самого детства и то, для того чтобы хотя бы поверхностно разобраться в возможных, невозможных, истинных и ложных парадоксах, должны были пройти довольно длительный обучающий курс. Зато Макс узнал, что в памяти грэйва существует полная информация по всей истории техники. Грэйв мог синтезировать любое техническое устройство, изобретенное человечеством во всех разведанных реальностях, конечно, если матрица устройства была занесена в всемирную базу данных до момента отправления Феофанова. Макс задумался, как ему применить неожиданно попавшие ему в руки знания. Передать в руки ученых? Ну нет, сейчас не социализм. Все ученые так или иначе находятся под колпаком сильных мира сего. Любая техническая новинка — это большие деньги, это возможность разорить конкурентов и монополизировать рынок. В то, что добрый буржуй облагодетельствует своих работников бесплатным сыром, Макс не верил давно. Это в годы развала социализма людей посетило контролируемое кем-то безумие — мол, приедет барин и рассудит, наполнит полки нужными и качественными товарами, даст каждому интересную и высокооплачиваемую работу и будет тогда всем счастье от экономной экономики, как сказал кто-то из банды главных перелицовщиков. Макс тогда и сам поверил, что хозяин предприятия будет работать эффективнее, чем назначенный сверху директор. Да так в общем-то и получилось, самые хиреющие предприятия стали давать прибыль. Но прибыль почему-то получалась от того, что работники реально стали получать меньше, чем раньше, хотя в деньгах выходило больше. Был запущен механизм сверхинфляции, с инфляцией могли бороться только те, кто владел большими деньгами. Хозяин действительно платил рабочим все больше, но он то получал реальный продукт, а работники получали обесценивающиеся с каждым днем бумажки. Это потом Макс понял, что нет никакой принципиальной разницы в том, государственный ли завод или частный — все равно реально заводом управляет назначенный управленец. Ну не может же олигарх одновременно и управлять производством и продавать произведенное и кроме этого еще и думать о покупке всё новых заводов. Он не Фигаро, чтобы быть одновременно и здесь, и там. В общем, большинство работников очень быстро стало жить еще хуже, чем при проклятом ими социализме. Правда, им внушали, что это временные трудности, надо затянуть пояса на год-другой. Правда, через этот год-другой раздавались новые призывы затянуть пояса еще на пару лет, мол главное для страны развить производство, догнать и перегнать, а там заживем куда лучше, чем при коммунизме, который строили, строили, да так и не построили. "Развитие производства" вылилось лишь в то, что все больший кусок созданного поколениями пирога стало принадлежать небольшой кучке населения. Товарами были забиты все полки, полы и подсобки магазинов. Вот только купить их было не на что. Потом Макс понял, что олигархам нужны уже не деньги, они у них уже есть, хватит на пару поколений, олигархам нужна власть над людьми. Разве будет олигарху счастье оттого, что все его сограждане вмиг станут миллионерами? Кто тогда будет мыть полы в его многочисленных особняках, кто будет подобострастно прислуживать ему в ресторанах? Да и по дорогам уже сейчас не протолкнуться, слишком много платится рабочим, покупают дешевые подержанные авто и создают эти проклятые пробки. Ну не за свой же счет строить олигарху дороги, по которым будут ездить весь этот чужой автохлам, а у государства денег уже нет, это раньше у него были предприятия, дававшие доход, а сейчас у государства средства только от налогов, которые никто не хочет платить.

Нет, Макс не собирался передавать ученым даже некоторые принципиальные технические новинки. Вот, например, дай им практически дармовой источник электричества, дешевый в производстве азотно-медный фотоэлемент с почти стопроцентным КПД. Пусть присваивают идею, Максу не жалко, все равно идея то не его, а сворованная из будущего. И что? Ну вот получит известный академик Шубенин в свои руки всю технологию производства такого фотоэлемента. Все, пропал Шубенин. Энергетические компании его сожрут, ведь дешевая энергия сократит их прибыли, а возможно, даже к банкротству приведет. Отберут у Шубенина всё, да еще и в шарлатанстве обвинят, и докажут шарлатанство, отчего академик весьма огорчится и весьма правдоподобно выбросится из окна, чтобы смыть позор. И будет лежать изобретение под сукном долгие годы, ну, может, не совсем под сукном, продадут космосу готовый продукт по сверхцене, никто ведь не докажет, что себестоимость этого фотоэлемента копейки...

И это в лучшем случае. Вдруг этот Шубенин перед полетом из окна расколется, что ему изобретение подкинули. Тогда уже не поздоровится самому Максу, на него начнут охоту.

Так что же делать? Сидеть на этих сумасшедших знаниях, как скупой рыцарь на сундуке и потихоньку торговать своим алхимическим золотишком? Ну нет. Вложенные в Макса в детстве и юности идеи коммунизма не позволят так поступить. В конце концов, основная идея коммунизм не в том, чтобы было хлеба и зрелищ от пуза, а в людях, думающих о увеличении общего счастья, причем этим людям думать не мешает забота о хлебе насущном. Хорошая идея, жаль, что её упростили и извратили до банального "от каждого по способностям, каждому по потребностям". Да, такой лозунг был понятен полуграмотной массе первой половины 20-го века, но безнадежно устарел во второй половине столетия. Настолько устарел, что первая часть лозунга почему-то стала просто смешной. А без серьезной идеи обществу просто двигаться некуда. Вот и победил другой лозунг "обогащайся, поднимись над толпой".

Итак, что мы имеем — теперь материальная база для коммунизма есть. Можно выдать каждому эти пресловутые "по потребностям". Только вот людей нет, которые будут выдавать то самое "от каждого по способностям". Вернее, люди-то есть, но они теперь где-то внизу общества. И выдавать пресловутое "по способностям" им просто не позволят. Власть сегодня не у этих людей. Нынешняя власть просто оградит их от "рога изобилия" великой китайской стеной с пулеметными вышками. Замолчат, засмеют, объявят средневековым алхимиком и шарлатаном. Пока Макс один, о контрпропаганде даже нечего думать, одному толпу не перекричать. Значит, нужны единомышленники. А где их взять, не объявление же в газету давать? А как придет не единомышленник, а просто рядящийся в его одежды, а на самом деле желающий не только приобщиться к рогу изобилия, но и перехватить управление им? Нет, верить никому нельзя. Должна быть создана какая-то критическая масса людей с единой идеей, в которой любой враг просто утонет. И опять же, как велика должна быть эта критическая масса и самое главное — как её создать? Проблемы, проблемы, замкнутый круг проблем...

Значит, революции не получится. Пойдем путем эволюции. Построим свою империю, получим власть над критической массой людей, просеем их хорошенько, очистим зерна от плевел и вот тогда... Попутно медленно, но верно двигаем технический прогресс. Проклятая осторожность, эдак куча лет на это уйдет, если не десятилетий. Ну, посмотрим, посмотрим, дорогу осилит идущий.

Кстати, о дороге. Мысли Макса перескочили на дорогу у дома. Начнем с неё. Макс потребовал у грэйва сделать объемную карту прилегающего к дому района со всеми подземными коммуникациями. Пока грэйв высылал разведчиков, Макс пояснил грэйву свое желание по скрытому ремонту. Нужно убрать ямы, трещины, сделать асфальт более толстым, заменить и усилить подушку, заменить коммуникации. И сделать все это не "как надо", а на современном уровне, чтобы если кто-то и заподозрит неладное, ему не пришлось бы задуматься еще и по поводу несуществующего ныне состава асфальта или размеров и материала канализационной трубы. Грэйв понял ситуацию и выслал дополнительных разведчиков на изучение существующих материалов. Фотокарта поверхности района была получена довольно быстро, грэйв создал большой горизонтальный монитор всю поверхность стола и Макс начал вносить изменения. Прежде всего он добавил к подъездным дорогам карманы, чтобы машины могли парковаться поперек — так их больше помещалось, и они не занимали проезжую часть. Затем добавил тротуары по всем проложенным людьми тропинкам. Часть старых тротуаров пришлось стереть, но там практически никто и не ходил, предпочитая срезать углы по тропинкам. Получилось неплохо, Макс давно мечтал об этом, постоянно ругая старых архитекторов, считавших, что люди должны ходить какими-то прямоугольными зигзагами. Часть деревьев пришлось перенести на полметра — метр, грэйв уточнил, что это и нетрудно и никакого особого удивления не вызовет — техника специальная для этого в мире Макса есть, разведчики, посланные вчера перелопачивать разнообразную литературу, об этом сообщили. Макс добавил к общей картине скамеек, хотя они ему и не очень нравились — днем на них судачили безобидные старушки, а вот по вечерам и ночам на них горланила несознательная молодежь. Ну да ладно, сам молодым был. Вот только надо скамейки от тротуаров немного убрать, зачем сидящим мешать прохожим, а прохожим мешать сидящим. Макс взглянул на получившуюся объемную фотокарту проекта, покрутил её во всех проекциях. Красота! Почему проектировщики так сразу не могли сделать? Ну да ладно, тогда были совсем другие времена, старались сделать дешевле, но больше. Да и тропинки сразу не предугадаешь, заселен рядом новый дом и людские потоки сразу немного меняют направления. То же самое — перенесли остановку общественного транспорта, построили новый магазин и в итоге людские тропинки мигрируют.

Теперь осталось самое сложное — воплощение. Если то, что находится под землей. с новыми технологиями синтеза можно заменить очень просто, то с самой поверхностью проблемы — куча глаз может наблюдать, как вместо чахлой травы вдруг появился тротуар. Нужна какая-то маскировка, надо нагнать техники. С техникой тоже не проблема — взять существующие образцы, модернизировать, но ведь не может она без людей работать, не поймут окружающие такой чертовщины, вопросы возникнут. Загвоздка. И ведь с улицы народ не возьмешь, хоть и безработных в стране полно. За фальшивый асфальтоукладчик сядет любой водитель, но ведь кто-то должен им поруководить — копать отсюда и досюда, потом отсюда и досюда закапывать. А тот, кто способен руководить, сразу смекнет, что что-то нечисто — все рабочие первый день работают и друг друга не знают, а их сразу посадили на такую дорогую технику. Почему в фирме, владеющей кучей техники, нет своих рабочих, почему нет офиса, ну и еще полмиллиона разных "почему". Да и сами рабочие не дураки, зададут себе те же вопросы.

Ладно, была — не была, обойдемся пока без рабочих, работы в отдельно взятом микрорайоне провернем по-другому, уж очень хочется начать жить красиво уже сегодня. Можно ведь и туману ночью напустить, причем в буквальном смысле. Пусть полуночники попытаются чего-нибудь разглядеть в тумане — не получится.

Так, что еще насущного в первую очередь требуется? Конечно, деньги. Машина. Квартира. Обстановка. Начнем, пожалуй, с денег.

Макс почти до обеда мотался по скупкам, сбывая разнообразные синтезированные золотые украшения и монеты. Конечно, пришлось в первых двух скупках засветить свой паспорт, но тут Максу пришла здравая мысль синтезировать для каждой скупки отдельный паспорт на разные выдуманные фамилии и адреса. Золото не ворованное, правоохранительных органов бояться не стоит, а скупки все равно и сами химичат. Ну а системы видеонаблюдения Макс временно вывел из строя, послав к объективам заранее синтезированных бакрисов в виде простых мух. Они просто заслоняли Макса от всевидящего ока видеокамер, так что потом, в случае чего, на записи ничего не увидишь. Конечно, золото приходилось сбывать за бесценок, но тут ничего не поделаешь, Максу нужен был первоначальный капитал. Тут в голову Максу пришла новая идея. На часть вырученных денег он по объявлению снял на два месяца обшарпанный одноэтажный домик на окраине города с большим гаражом, подходящим под автомастерскую. У этого дома было еще одно несомненное достоинство — забор выше человеческого роста, скрывающий от простых прохожих то, что происходит во дворе. От истинно любопытствующей публики он конечно не защитит, но все же не прозрачная сетка-рабица. Выпроводив словоохотливого хозяина, Макс загнал в гараж своего четырехколесного друга. Предстояло дать ему капитальный ремонт. По сути дела, это был не ремонт, а полное восстановление. Грэйв по заданию Макса создал ремонтный синтезатор. Машина матрицировалась, проводился анализ всех элементов, обнаруживались дефекты и отклонение от первоначальных размеров. Конечно, методом экстраполяции аналогичных деталей, находящихся в более лучшем состоянии. Правое крыло ведь зеркальное отражение левого, точно так же, как многие другие детали. Ржавчину можно убрать, раковину от ржавчины или трещину можно заполнить металлом, идентичным металлу остальной части детали и снять усталостные напряжения. Да, на потрепанной машине может быть куча неоригинальных запчастей, отличающихся от оригинальных и качеством, и размерами. Но, во-первых, оригинальные новые запчасти можно сматрицировать с заводских или торговых складов, послав туда роботов-разведчиков, а во-вторых, и оригинальные запчасти не идеальны, их можно доработать, применив более качественный металл, резину и пластик. Внешне это будет такая же деталь, как и оригинальная, а внутри все будет согласно канонам материаловедения будущего. Вряд ли кто-то потащит рулевую тягу в серьезную лабораторию, чтобы выяснить, какого черта эта деталь служит в несколько раз больше положенного. Секрет в общем-то прост, структура детали должна быть однородной, без микротрещин и раковин, неизбежно образующихся при массовом литье, штамповке и закалке. Тогда и эксплуатационные напряжения не дадут детали быстро выйти из строя. Да и что мешает, например, шаровой опоре работать не два-три года, а все тридцать? Только недостаточная культура производства плюс нежелание заводчиков производить "вечные детали".

Макс позаботился и о маскировке — в гараже появился электроподъемник, стенд с инструментом, верстаки, электросварка, компрессор, в общем, все, что должно наличествовать в порядочной автомастерской. Машина после "ремонта" выглядела до неприличия новой, так что Макс подумал, что нужно будет после подобных ремонтов добавлять хоть немного грязи и пыли в те места, откуда на современных мойках их ничем не вымоешь даже вручную. Макс излазил всю машину, еще бы, новой машины у него никогда не было. По его заказу были добавлены все современные навороты, о которых Макс смог вспомнить, даже багажник теперь открывался и закрывался с пульта сигнализации, не говоря уже о такой мелочи, как добавленные задние стеклоподъемники, кондиционер и новый радиоприемник с выдвижным монитором и встроенным навигатором.

Тем временем стемнело и Макс поехал домой, готовиться к операции "Туман". Вообще-то, пока Макс носился по городу и занимался тюнингом своей помолодевшей машины, под землей все уже было готово, оставалось только убрать самый верхний слой почвы и старого асфальта и проложить там новый. Макс поужинал, подождал, пока движение на улице стихнет и отдал команду грэйву напускать туман. Легкий туман для всей этой части города и густой для района преобразований. Бакрисы доложили, что на улице никого нет и Макс дал добро. В первую очередь были сделаны новые тротуары, дорожки с лавочками, новые парковочные карманы, а на месте ликвидируемых участков старых тротуаров появился слой грунта с щедрым добавлением семян травы. Конечно, можно было бы сразу создать зеленый газон, но если в ночные работы по укладке асфальта слишком бдительным соседям еще можно поверить, то в то, что новая трава может вырасти за одну ночь, не поверит никто. Затем для пущей достоверности под припаркованные на дороге машины подлетели антигравы и, плавно приподняв их, переместили на газон. Теперь никто не будет гадать, каким образом под машинами был уложен новенький асфальт. Утром хозяева железных коней будут удивляться, что они не услышали, как двигали их оснащенное сигнализациями имущество, будут искать новые царапины, но радость от новой гладкой дороги перевесит недовольство, так что вряд ли кто-то бросится писать жалобу на самоуправство дорожных рабочих. На всякий случай были синтезированы огражденные дорожными заборчиками прицепы-платформы со стоящими на них асфальтоукладчиком и двумя катками. Завтра ночью они дематериализуются, а днем пусть постоят, чтобы народ видел, что дорогу делали добрые люди, а не злые волшебники. Грэйв прекратил генерацию тумана, к утру он рассеется и можно будет увидеть результаты ночной работы во всех красках, а не только через инфракрасную оптику разведчиков.

5 авторемонт

На следующий день Макс проснулся поздно. Выглянул в окно — неплохо, черт подери. Часть стоявших на газоне машин уже разъехалась, часть уже стояла в новеньких парковочных карманах. Дворник что-то подметал с новых гладеньких тротуаров, неодобрительно косясь на остававшиеся на траве несколько машин. Судя по тому, что он спозаранку не пошел по квартирам скандалить, дворник все правильно понял, автолюбители невиноваты. Макс быстренько перекусил, просмотрел в интернете объявления о продаже аварийных машин, выбрал полтора десятка нестарых, но максимально покореженных иномарок, нашел пару телефонов эвакуаторщиков и, предварительно созвонившись, помчался торговаться. К вечеру во дворе снимаемого Максом домика стояли два перекореженных изделия европейского автопрома — все, что успел Макс за день. Самым трудным оказалось переоформить разбитые машины, мало того, что пришлось столкнуться с традиционной бюрократией чиновников, так еще и хозяева искренне не могли поверить, что этот автохлам годится не только для разборки на запчасти. Но раз надо париться с перепиской, то ни о каком торге речи быть не может, наоборот, надо бы покупателю доплатить за хлопоты. Один хозяин разбитой в хлам иномарки даже предположил с видом затока, что Максу нужны только документы, под них будет угнан похожий автомобиль, а номера кузова будут перебиты или переварены. Макс не стал его разубеждать, пусть человек тешит свое самолюбие, зачем мешать. И правильно не стал, проницательный хозяин предложил Максу машину не покупать, а починить. Сумма Макса устроила, тем более что не придется ждать продажи восстановленного автомобиля и терять время на демонстрацию машины будущим покупателям и последующую переписку. Одно плохо — могут слухи пойти, но где, как говорится, наша не пропадала, и Макс договорился с хозяином на завтра о доставке разбитой машины в свой сервис и об оформлении какого-нибудь простенького договорчика. Не хватало еще, чтобы его обвинили в том, что он угнал эту машину и разбил. Макс помнил, как несколько лет назад такие подставы прокатились по городу. Кто первым придумал эту аферу, осталось неизвестным, но после первого случая небедные вроде бы хозяева официальных автосервисов как с цепи сорвались, желая не только бесплатно починить свои машины за счет рукастых сервисменов-частников, но еще и заработать на этом. При этом еще и выжить конкурента с рынка. Еще бы — практически безопасный рэкет, ставишь машину к частнику в гараж на мелкий ремонт и пишешь заявление об угоне. И кому поверит суд — уважаемому бизнесмену или какому-то полубезработному? Да что Вы такое говорите, гражданин подсудимый, если бы Вы действительно чинили бы машины, то несомненно оформили свое предпринимательство и платили бы налоги. И недоделанному автомеханику, зажатому выбором между наказанием за угон и наказанием за незаконное предпринимательство и неуплату налогов, ничего не оставалось, кроме как раскошеливаться, лишь бы добрый автовладелец забрал свое заявление, особенно поле того, как парочка правдолюбцев-автомехаников под торжествующее улюлюканье проплаченной прессы отправилась искупать вину на лесоповал.

Макс дал грэйву задание мониторить обстановку вокруг мастерской. Убедившись, что за участком никто не наблюдает, под первую разбитую машину был заведен антиграв и она переместилась в гараж. Через полчаса Макс выгнал из гаража сияющую девственной чистотой иномарку и в след за первой в гараж последовала и вторая машина. Так как прежний собственник вряд ли уже будет иметь возможность опознать свою машину по одному ему известным дефектам — пятнам на обивке, царапинам и вмятинкам, у машин были отсканированы только участки с заводскими номерами и сервис-табличками. Затем машины просто были разобраны на атомы, а потом были синтезированы новые. Разведчики, посланные грэйвом, за прошедшие сутки уже успели отсканировать и перелить в память грэйва большинство моделей крупнейших мировых автозаводов, естественно, выбрав из имеющихся вариантов самые непотрепанные временем и дорогами экземпляры. Задачу создания матриц очень облегчило то, что автопроизводители уже много лет создавали заводские музеи, как правило, добавляя в коллекцию каждую новую серийную модель, сходящую с конвейера. Конечно, бакрисам пришлось перелопатить и заводские справочники, ведь внутри каждого модельного ряда существовала масса отличий в оборудовании. Отремонтированная Максом машина должна максимально соответствовать оригиналу. Максу очень не хотелось возникновения в будущем ситуации, когда "отремонтированные" им машины по капризу судьбы попадут на ремонт в авторизированные сервис-центры. Тогда вполне возможно ненужное удивление кого-нибудь из работников-экспертов тому, что перед ним машина, явно соответствующая более позднему году выпуска, чем это должно быть согласно заводскому номеру. Вероятность такого исхода была, в общем-то, ничтожна, но Макс хотел максимально обезопасить себя от возможных подозрений.

Подумав, не болен ли он манией преследования, Макс опять загнал в мастерскую новенькие иномарки и велел грэйву немного состарить их. Обивка салона должна быть немного выцветшей, краска должна иметь микроцарапины, днище и двигатель должны иметь следы дорожной грязи и пыли, ведь даже в самой современной мойке невозможно отмыть старое, побывавшее в агрессивной среде автодорог, до состояния нового. Из-под колес на кузов летит мелкий песок и, если за колесами краска блестит также как на крыше, любой мало-мальски грамотный покупатель заподозрит то, что машина только что была перекрашена. А так как у нас обычно перекрашивают только после аварии, заподозрят покупатели неладное и собьют цену, но самое главное, могут найти еще кучу артефактов.

Сфотографировав готовые к продаже авто во всех ракурсах, Макс загнал их на ближайшую охраняемую автостоянку, где собирался демонстрировать будущим покупателям и уже было совсем собрался ехать домой, но вспомнил о завтрашнем визите в гараж сегодняшнего проницательного хозяина битого авто. Вернувшись в гараж и оглядев территорию, Макс счел её весьма подозрительной. Слегка примятая трава, пыльная колея в ней от ворот к гаражу, потрескавшаяся бетонная дорожка от калитки к дому. На процветающий частный автосервис, куда приезжает куча машин, мало похоже. Максимум — на только что открытую автомастерскую, где и клиентов то еще не было. Пришлось давать задание Грэйву по благоустройству этой территории. Разбитый бетон дорожек был заменен свеженьким ровным асфальтом, траву во дворе сменила новомодная плитка автогазона. В дальнем углу площадки возле забора появилась живописная куча автометаллолома — натюрморт из смятых разноцветных кусков кузовов, крыльев, дверей, старых деталей подвески, небольшой контейнер с битыми автостеклами, небольшая гора автопокрышек, на подставке стоит большая бочка с отработанным маслом. Рядом с ремонтным гаражем появились еще два совмещенных бокса, собранных из профнастила — один оборудованный под покрасочную камеру, второй под мойку. Хорошо бы еще для полноты картины успеть привезти парочку разбитых авто, "ждущих ремонта".

Удовлетворенный "деловым" видом своего автосервиса, Макс поехал домой, выкладывать в интернет объявления о продаже автомобилей. Порадовался новенькому асфальту возле дома и тут же огорчился. Мест для парковки было так же мало, как и вчера вечером. Приглядевшись, Макс понял, в чем дело. Многие из знакомых соседей, тех, кто оставлял машины на платной автостоянке, сегодня оставили своих железных коней возле дома. Мало того, встречались знакомые машины из соседних дворов. Да, свято место пусто не бывает, придется расстараться с благоустройством территории и для соседей. Слава Богу, опыт уже есть, а "левая" дорожная техника, которую сегодня многие увидели, еще не разобрана на атомы. Макс сел за карту и быстренько набросал новый проект. Он жил в этом доме давно и знал все окрестности, знал, как предпочитают ходить местные жители, поэтому, на его взгляд, получившийся проект для соседских дворов был не менее удобным, чем для его собственного. Запустив операцию "Туман-2", Макс совсем счастливый, лег спать.

Три следующие недели прошли в бегах. Макс продал семь "отремонтированных" машин и решил притормозить, чтобы не примелькаться, как рыжие кудри Балаганова. Большой удачей стал проницательный хозяин той машины, которую Макс не купил, а просто починил за деньги. Ремонтом он был очень доволен, хотя тот обошелся ему в три четверти от рыночной цены небитой машины того же года выпуска. Клепачевский тогда облазил машину вдоль и поперек, особенно вокруг частей кузова с заводскими идентификационными номерами, пытаясь обнаружить следы сварки, чуть ли не в лупу все вокруг разглядывал. Искал и следы другой краски. Ничего не нашел, и, хотя некоторые сомнения в криминальном характере ремонта у него остались, было видно, что он почти поверил в чудо-мастера, могущего быстро достать все нужные детали. Расплатившись, Клепачевский исчез на пару дней, а потом позвонил и предложил встретиться. Рассказал, что привлек настоящих экспертов с их рентгенами и пробирками, но и они не обнаружили ожидаемого криминала. Он гонял машину в два дорогих автосервиса на диагностику, и там не нашли ничего, к чему можно было бы придраться, даже за дополнительное вознаграждение. Все уверяли, что машина никогда не бывала в крупной аварии. В общем, сказал Клепачевский Максу, ты хороший мастер, очень недорогой и очень быстрый. После этого Клепачевский предложил Максу подгонять клиентов за скромные 15 процентов комиссионных. Макс внутренне возликовал, но для конспирации стал торговаться. Мол в ремонте самое дорогое — запчасти, за которыми порой надо гонять в соседние города, если хочешь делать машину быстро. Другое дело — если надо просто устранить вмятины или царапины. В общем, Макс называет цену ремонта, а тот пусть сам накручивает на эту цену свои комиссионные. Ориентировочная цена ремонта — примерно 70% от цены авторизованного автосервиса. Или 60% от разницы между среднерыночной ценой убитой и целой машины. Определять конечную цену своей работы будет Макс, а Клепачевский поставит свою накрутку и должен взять на себя все переговоры с клиентом и сам доставлять его машину к Максу и сам забирать отремонтированную. За мелочевку дешевле 500 долларов Макс не берется, ну разве что срочно выправить любую вмятину, если родная краска с неё не отслоилась, или устранить течь масла через сальники и прокладки. Похоже, что условия Макса весьма понравились Клепачевскому, в его глазах загорелся огонек и Макс предположил, что тот особо рад тому, что клиент не будет знаком с Максом. Ну не хотелось хитрому Клепачевскому раскрывать клиентам свои "рыбные" места и реальные цены ремонта в них. Сам же Макс был рад, что максимально остается в тени на период первоначального накопления капитала.

У Макса после обретения Грэйва постепенно вырисовались далеко идущие планы сделаться крупным легальным капиталистом. Для этого для сначала надо было создать свою фирму, приобрести крупный участок земли, построить там здания, а на все это нужны были деньги, причем, желательно чистые. Чтобы налоговые органы ни сами, ни с помощью конкурентов не могли подкопаться и разрушить дело ценой в миллионы из-за первоначальных нарушений в пару десятков тысяч. И хотя Макс теперь мог построить любой завод за сутки, придется создавать видимость реальных сроков строительства. Вот так же и разбитая машина, на восстановление которой потребуется менее получаса, должна возвращаться клиенту только через неделю. Ну не может же отечественный автомеханик, пусть даже и с бриллиантовыми руками, зарабатывать больше, чем по 500 долларов в день, точно так же как невозможно открутить прикипевшую гайку за две секунды, даже применяя фирменный гайковерт. Ну не может свежая краска высохнуть за полчаса. Значит, Максу нужны работники, создающие видимость процесса откручивания гаек, нужны помещения, создающие видимость параллельной работы с десятком машин, пока другие свежеокрашенные сушатся.

6 участок

За следующие 2 недели Макс только и успел, что зарегистрировать фирму. Хорошо еще, что занимался этим он не сам, а юридическая контора и поэтому Максу всего несколько раз пришлось лично посещать госучреждения, дабы поставить свою подпись на документах. Сегодня позвонили риэлторы, присмотревшие недорогой, всего по 2 доллара за квадратный метр участок размером около четырех гектар и всего в паре десятков километров от границы города. Всего 80 тысяч вечнозеленых. Макс, пересевший на одну из своих дорогих машин, помчался с риэлтором, молодым парнем лет двадцати, смотреть землю. Доехать до самого участка не удалось, пятикилометрового отрезка местной дороги, ответвлявшейся от магистрального шоссе и носившей на карте высокое звание "асфальтированная", в действительности практически не существовало. После преодоления этого участка дороги, целиком состоявшего из грязевых луж, из которых местами торчали островки старого асфальта машину пришлось оставить, потому что эта дорога упиралась в мост через реку по которому и пешком-то было страшно пройти, не то что проехать. Еще через два километра, пройденные пешком, Макс окончательно понял, почему за эти четыре гектара просят всего 80 тысяч долларов. Мало того, что дороги нет, моста через тридцатиметровую реку нет, так и участок совершенно бросовый. Большую его площадь занимали развалившиеся строения бывшего колхоза — коровники, элеватор, остатки теплиц. Картину дополняли поросшие бурьяном кучи строительного мусора, очевидно привезенные сюда еще тогда, когда мост был в состоянии выдержать самосвал. Невдалеке виднелась деревня, по виду тоже брошенная, о чем красноречиво говорили столбы электропередач без проводов, срезанных собирателями цветных металлов и небольшие деревца, растущие прямо на покрытых гнилой дранкой крышах домов с пустыми глазницами окон. Да, не участок, а натуральная свалка. Недаром он так дешево стоит, тут только на рекультивации разоришься. Да еще и моста нет. И не только моста, самой дороги считай, нет тоже. Ценность здесь представляет только земля у самой реки с довольно редкими кучами вываленного из самосвалов мусора, да и то, никому она не нужна рядом с такой стихийной свалкой и без дороги. Нет, два доллара за квадратный метр это просто грабеж. Макс взглянул на карту. Участок находился на местности, огражденной с одной стороны излучиной реки, а с другой болотистым редколесьем. Очевидно, в период половодья болото целиком оказывалось под водой. Наверное, когда-то во времена царя Гороха здесь был остров размером в пару квадратных километров, но со временем одна из проток заилилась и заросла. Загрустивший при виде участка риэлтор пояснил, что вся земля принадлежит загнивающему бывшему колхозу, после переименования в акционерную агрофирму потихоньку распродававшему свое имущество. На вопрос Макса, сколько реально может стоить весь участок от реки до болота, и еще на 50 метров вглубь болота риэлтор оживился, достал ноутбук, вывел карту и, шевеля губами и вытирая пот, принялся за вычисления.

Да, подумал Макс, хороша сделка — ориентировочно километр на два, то есть на пару миллионов квадратных метров, двести гектар. Даже по полдоллара за квадратный метр это целый миллион зелёных. При нынешних возможностях Макса восстановить дорогу и мост, расчистить все окрестности — раз плюнуть, но как только это будет сделано, цена возрастет многократно, ведь действительно до границы города всего километров, при хорошей дороге 15-20 минут езды, а место красивое. Так что или покупать сразу все или же не восстанавливать пока дорогу. Но миллион, даже полтора миллиона это неподъемная сумма. Даже если снимать с каждой отремонтированной машины по 15 тысяч долларов, полтора миллиона это 100 машин. Сделать то их недолго, но даже если, отбросив почти всю маскировку, выдавать на гора по машине в день, то накопление займет более трех месяцев. И потом, где взять эти 100 в хлам разбитых дорогих машин, в нашем захолустном городе, возможно, столько не бьется и за целый год. Но главная проблема — как заплатить этот миллион. Это все-таки не какие-то там жалкие 50 тысяч, на которые никто не обратит особого внимания. И наличными платить такую сумму опасно, нужно с банковского счета переводить. Ладно, будем решать проблемы по мере их поступления. Надо сначала узнать цену, может колхоз и не продаст всю землю, может, она ему самому нужна.

Закончив подсчеты, риэлтор сообщил, что вопрос довольно сложный, если за 4 гектара просили по 2 доллара за метр, то 200 гектаров уже должны уйти по доллару. Но на месте он видит, что начальные 2 доллара за метр — цена просто нереальная из-за отсутствия дороги, моста, наличия нелегальной свалки и полуразрушенной застройки. В общем, сказал он, опустить цену до миллиона вполне реально, подтвердив тем самым прикидки Макса.

Макс решил, была — не была. В случае чего, миллион долларов — это меньше чем двадцать килограммов золота, если умудриться продать его по биржевым ценам. А двадцать килограммов золота весят не больше двадцати литров воды, из которой это золото можно синтезировать. Тем более что риэлтор молодой, амбиций полно, деньги ему нужны как воздух, за дополнительные проценты от сделки будет землю носом рыть.

Вернувшись к машине, Макс открыл багажник, достал кейс и вытащил из него килограммовый слиток золота. Слиток был точной копией какого-то слитка из хранилищ одного из популярных банков. Банки уже давно начали торговлю не только валютой, но и золотом. Золото мало подвержено долговременной инфляции, в отличии от мировых валют, даже самых уважаемых. Конечно, проверить подлинность слитка сложнее, чем проверить подлинность пачки купюр, но зато и маржа банка при его покупке-продаже гораздо больше маржи на валюту...

Макс протянул слиток риэлтору. — Считай, что здесь 50 тысяч, аванс лично тебе. Расписки не надо. Сделаешь дешевле, чем миллион, тогда дополнительно 20% от разницы лично твои. И второй вопрос — есть небольшая засада — миллиона деньгами у меня нет, есть золото в слитках, моя цена — те же 50 штук за кило. Поможешь золотишко по этой цене продать? Риэлтор молча кивнул. — Тогда третий вопрос. На счету фирмы пока только уставной капитал, она пока новорожденная. Придумай, как там все организовать, чтобы никто не подкопался, ни налоговики, ни бандиты, откуда у простого, никому не известного гражданина миллион. Процент за отмывку обсудим, когда варианты будут.

Молодой риэлтор молча хлопал глазами и автоматически кивал. Наверное, сейчас он подсчитывал, сколько он поимеет только на конвертации благородного металла в доллары.

7 Остров

Как ни странно, риэлтор Жиляев Игорь, несмотря на свою молодость, оказался хватким и все вопросы решились уже через четыре дня. Председатель так радел то ли о благосостоянии остатков работников родного колхоза, то ли о собственном кармане, что согласился продать участок в 235 гектаров всего за 250 тысяч долларов, которые надо было перевести на счет колхоза. Правда, еще полмиллиона нужно было отдать ему наличными. Хитрый риэлтор приобретал землю на карманном аукционе, проведение которого и гонорар "конкурентов" составлял ровно 50 тысяч зелененьких, сумму, очевидно, взятую Игорем с потолка. В общем, земля Максу обошлась в 850 тысяч, вернее, в 17 килограммов воды, превращенной в золото. Земля оформлялась не на фирму, а непосредственно на Макса, но, при официальной стоимости всего в 250 тысяч, это, возможно, было даже лучше, потому что 250 тысяч не такая большая сумма, чтобы мгновенно зародить у кого-то преждевременные подозрения в подпольном миллионерстве Макса. Конечно, через неделю, когда сделка будет окончательно оформлена в неторопливых госучреждениях, нужно будет официально оплатить услуги и расходы риэлторской конторы, но Игорек любезно предложил взять и эту оплату золотом. Макс, конечно, согласился, и, в свою очередь, предложил еще не отошедшему от величины свалившегося на него левого гонорара Жиляеву продолжить сотрудничество, но уже без участия его конторы. Максу ведь будет нужна еще куча согласований и разрешений — на рекультивацию, на застройку, на снос, в общем, лучше будет, если с госорганами по этим вопросам будет общаться человек, четко знающий, кому и сколько нужно сунуть в карман. Жиляев согласился и сказал, прощаясь, что уже через три дня участок будут обмеривать землемеры, а после составления плана участка останется только ждать документов, ну а потом уже можно осуществлять другие планы, которые у Макса наверняка большие.

Землемеры, геодезисты — думал Макс. Ну и чего им в кабинетах не сидится. Всё ведь на картах давно есть, неужто колышки по новой границе забивать будут? В болоте то. Хотя почему в болоте? Долой болото, деньги то уже заплачены...

Дома грэйв вывел Максу объемную карту участка и прилегающей местности. Ну точно, когда-то это остров был, потом протока заилилась. По весне вода в реке поднимается, заливает бывшие заливные луга — вот вам и болото. Надо исправить ситуацию. Макс дал грэйву указания восстановить протоку по краю своего участка. Глубиной метр-два, шириной от 10 до 20 метров, чтобы перейти вброд нельзя было. Так, теперь с гидрологией надо чего-то сделать, чтобы какое-нибудь течение в протоке обеспечить, иначе она опять моментом заилится. Грэйв просчитал варианты и выдал оптимальный — разместил перед новым островом на дне реки невысокий каменный выступ, разбивавший течение на два потока. Дальнейшие расчеты грэйва показали, что течение в протоке будет потихоньку подмывать остров Макса. Сначала оно быстро сожрет заболоченный кусок, входящий в приобретенный участок, ну а потом может и за сам остров приняться. Правда, чтобы смыть сегодняшнее болото, по предварительным расчетам грэйва потребуется лет сто семьдесят, на век Макса острова вполне хватит, но это только если никакого большого наводнения раньше не случится. Макс, прекрасно понимая, что для него сейчас нет ничего невозможного в техническом плане, и не стоит полагаться на милости природы, дал задание укрепить границы своего острова монолитным каменным основанием пятидесятиметровой толщины, поначалу не меняя ничего выше текущего уровня реки. Чего мелочиться то, я ведь могу грэйву и километр гранита заказать и десять. Потом надо будет поднять свой берег надо до незатопляемого уровня, конечно, оставив небольшую полоску песчаного пляжа. Просмотрев окончательные результаты на объемной карте и, выяснив у практически ясновидящего грэйва, что течение теперь будет размывать только противоположный берег и родному острову больше ничего не грозит, Макс дал команду на начало работ. Пусть геодезисты нанесут этот новый болотный ручей на свои карты, потом проблем меньше будет. Создавать красоту в преддверии визита геодезистов не требовалось, наоборот, Макс велел грэйву добавить еще значительное количество мусорных куч — пусть на всякий случай будут свидетели, что земля на купленном им острове бросовая. Да и мост надо дополнительно разрушить, чтобы через него только с опаской перебраться можно было. Даже больше — пусть пролет моста окончательно рухнет как раз в тот момент, когда геодезисты, закончив свои дела, переберутся обратно с острова. Чудесное спасение от возможной гибели отложится в памяти этих землемеров если не навечно, то надолго, да и расскажут они о проклятом острове-свалке многим своим знакомым, так что потом, в случае чего, лжесвидетельствовать не будут.

Став через несколько дней полноправным хозяином острова, Макс начал разрабатывать дальнейший план действий. Дорогу и мост надо восстанавливать, проблем тут нет. Но как только это сделать, ушлый председатель тут же продаст земли вдоль дороги дачникам. И пустая неширокая дорога станет оживленной. Лишние глаза новохозяев и строителей, которые обязательно приедут на реку купаться, обязательно будут наблюдать за стройкой Макса. Это плохо, ведь строить то он собирается не совсем обычным методом. Да еще эта вечная беда современной России — как только появляется нормальная более-менее быстрая дорога, обязательно около нее возникает населенный пункт, и тут же появляется ограничение скорости, сначала 60, а потом и вовсе 40, кроме того пешеходные переходы через каждые сто метров и даже светофоры. И прощай, нормальная скорость передвижения. Есть немалая вероятность, что и ровной дорога быть перестанет, очень уж в последнее время полюбили местные власти ограничивать скорость в своих угодьях при помощи лежачих полицейских. Значит, надо или не восстанавливать дорогу или не допустить распродажи колхозных земель вдоль дороги. Да и кроме этого, хорошо бы дорогу спрямить, нечего ей петлять между небольшими холмами и оврагами. Решено, подумал Макс, рисуем на карте новый вариант дороги и скупаем землю метров на 200 от нее на подставные фирмы. Потом, как только зажиреем и легализуем доходы, можно будет потихоньку, частями, выкупить эту землю на мою фирму и действительно организовать там жилое строительство, хотя бы для моих будущих сотрудников, не ездить же им два десятка километров из города каждый день. Макс уже знал от грэйва, что перемещаться в пространстве можно и посредством телепортации, достаточно установить в нужных местах маяки телепорта, но телепорты как-то мало соответствовали современному уровню развития науки и техники, поэтому согражданам придется пока что обойтись без них. Ну а сам то он прекрасно может ими пользоваться, конечно, соблюдая некоторую конспирацию.

Макс тотчас же позвонил Жиляеву и вкратце обрисовал ему задачи по приобретению земли, пока председатель еще не сбежал в теплые страны со свалившимся на него богатством. Пока риэлтор будет договариваться с председателем, надо решить, кто скупит нужную землю. Можно организовать подставные фирмы, вот только каждой подставной фирме нужен зиц-председатель, живой человек. И поработать с ним придется, для регистрации фирмы, оформления земли, своевременной уплаты всех налогов. Время, время... Сколько таких фирм нужно? По 200 метров с каждой стороны пятикилометровой дороги — опять получается сумасшедшая цифра в двести гектаров. Кстати, это уже минимум два миллиона долларов, учитывая то, что эти земли получше уже купленных, хотя куч мусора и здесь хватает. Да ладно с ними, с деньгами, бесплатной воды для превращения в золото в природе пока еще много. Можно даже поступиться принципами и изготовить просто доллары, скопировав их в хранилищах каких-нибудь далеких африканских банков, всего то и надо двести-триста пачек стодолларовых банкнот. Шансы, что одна из этих десятков тысяч абсолютных копий когда-нибудь встретится в одной точке Земли со своим оригиналом, практически нулевые. Но все равно неприятно, пусть даже Америка нам и враг. Ну не готов пока я морально к фальшивомонетничеству, не готов, проклятое советское воспитание. Надо дать миру что-нибудь материальное в обмен на фальшивые дензнаки. Всё, к черту деньги, решим, когда понадобятся. Надо организацию процесса покупки обдумать. Если разбить планируемые двести гектаров на двести участков, надо найти двести зиц-председателей и организовать двести фирм. Много, и, главное, долго. А если привлечь для покупки частных лиц? Например, бомжей из других городов России, вернее не самих бомжей, а их паспорта, которые Максу скопировать с точностью до атома — раз плюнуть. Бомжи, скорее всего так и не узнают, что какое-то время являлись владельцами пары соток земли в краях, где они никогда и не бывали. Да, на том и порешим — даем грэйву поручение отправить разведчиков в города подальше, и там или в ночлежках, или в кутузках скопировать паспорта полутысячи бомжей. Запас карман не тянет, даже лучше, если какие-то участки будут меньше гектара. Будет не так подозрительно. А в оригиналы паспортов бомжей надо какие-нибудь маячки вклеить, кто его там знает, как оно обернется с подписями, вдруг при оформлении все-таки понадобится личное присутствие покупателя, вот тогда и выдернем бомжа из его города через телепорт, а потом обратно отправим. И никакого ущерба секретности тут не будет. Если немного подсуетиться с внешним оформлением телепорта, то и трезвый то человек не заподозрит, что он вошел в дверь автобуса в одном городе, а вышел из этого автобуса уже в другом, находящимся за тысячи километров, что уж тут говорить о затуманенном алкоголем рассудке бомжа. Хотя, конечно, и бомжи в теории бывают непьющие, надо на всякий случай уточнить задание грэйву — выбирать паспорта бомжей пьющих. Еще раз хорошенько всё обдумав, Макс дал задание грэйву.

8 Тлп

Спустя месяц все вопросы с землей были решены. Личное присутствие бомжующих покупателей для оформления покупки не потребовалось. Зато Максу пришлось смотаться в множество удалённых российских городов. Возможности Жиляева по сбыту золота все-таки оказались ограниченными, кроме того риэлтор сейчас был серьезно занят покупкой и оформлением земли, так что волей-неволей пришлось Максу самому заняться поиском необходимой наличности.

Обменять ценности на деньги, не особо светясь при этом, можно было только в других городах, вот и пришлось Максу изучить основы и освоить перемещение через телепорты. Для перемещения телепортом требовалось организовать зону прибытия — в простейшем варианте установить на расстоянии не более пятисот километров и не менее десяти километров друг от друга шестнадцать планетарных маяков телепорта, связанных уникальным кодом. Маяки служили для совмещения пространственных и гиперпространственных координат. После установки и настройки маяков можно было телепортироваться в любую точку геометрического тела, образованного пересечением шестнадцати сфер радиусом двести пятьдесят километров с центрами у маяков. Фактически, если расположить маяки на минимальном расстоянии друг от друга, зона прибытия позволяла выйти в ближнем космосе, причем с практически любой заданной скоростью в любом направлении.

Телепортироваться в зону прибытия можно было из любой точки Земли, да что там Земли, практически из любой точки Солнечной системы и ее окрестностей — отовсюду, куда добивало подсингулярное излучение установленных маяков. Для перемещения из произвольной точки достаточно было иметь при себе телестартер портала, правда, несмотря на все технологии будущего весил этот телестартер около четырех килограммов и был размером с тонкую книгу большого формата, так что некоторые неудобства свободе передвижения все-таки были. Конечно, если открывать постоянный канал, работающий телестартер нужно было оставить в точке отправления, но так как Макс сейчас был одиночкой, не было никаких гарантий, что, пока Макс будет в другом месте, кто-нибудь посторонний не наткнется на телестартер или на легкую бирюзовую дымку работающего портала, к тому же слегка светящуюся в темноте. Да и точка прибытия не могла быть полностью произвольной. Во-первых, имелась защита от телепортации в объем с плотностью большей, чем пригодная для жизни человека атмосфера — иначе при шаге в портал можно было удариться о внутренности бетонной стены или при открытии портала в морские глубины на сторону отправления хлынули бы потоки воды. Во-вторых, нельзя было телепортироваться в зону уже работающего другого телепорта — иначе был немалый риск, сделав шаг в портал, оказаться частями в двух разных местах. В-третьих, в момент создания канала не должно было быть движущихся в сторону портала объектов на расстоянии от точки прибытия, эквивалентном десяти секундам движения, иначе кто-то с той стороны мог случайно вывалиться на эту или наткнуться на силовое поле рамки портала, что привело бы к тем же самым последствиям, как если бы объект столкнулся со скалой из крепчайшей стали. В-четвертых, потомки не меньше предков ценили приватность и имели в своих жилищах некое подобие глушилки, не дающей без разрешения создать портал в охраняемый глушилкой объем.

Телепортация могла осуществляться и между галактиками, всё зависело лишь от мощности маяков телепорта, установленных в зоне прибытия, но такие межгалактические зоны прибытия потомки Макса обычно делали по одному на звездную систему, грубо говоря, чтобы не засорять эфир. В космосе, даже за пределами звездной системы трудно продолжительное время удержать маяки на положенном расстоянии, поэтому маяки были связаны довольно жесткой конструкцией, то есть фактически строилась настоящия станция, со значительным запасом материи для питания маяков энергией. Уже из зоны этой межгалактической станции потомки телепортировались в нужную зону прибытия внутри звездной системы, главное, чтобы при себе был телестартер, был известен уникальный код зоны прибытия и выбрана доступная точка прибытия внутри этой зоны. Естественно, межгалактические станции использовались не только для прибытия в систему, но и для дальнейших прыжков к тем станциям, подсингулярное излучение которых не доставало до предыдущей точки отправления.

Получив от грэйва знания о телепортации, Макс выбрал несколько городов побольше и подальше, а разведчики грэйва устанавливали вокруг них маяки телепорта и настроили их. После этого разведчики составили объемную карту зоны прибытия, с отслеженным траффиком движения по ней, чтобы Макс мог выбрать относительно безопасные от лишних глаз места. Все координаты и коды заливались сначала в память грэйва, а потом при необходимости переправлялись в телестартер. Естественно, маяки телепорта были установлены и вокруг города Макса, чтобы вернуться домой можно было тоже из любой точки Земли. Все маяки для скрытности располагались глубоко под землей, толща которой никак не мешала ни подсингулярному, ни надсингулярному излучениям. У выбранных точек прибытия для доклада о текущей обстановке обосновались разведчики грэйва, да и послать новых жучков теперь не было проблем — в любой момент их можно было отправить через крохотный портал в любую точку высоко над городом, где короткое слабое свечение рамки портала вряд ли кто заметит даже безлунной ночью, а опуститься вниз к выбранному месту дело нескольких минут.

9 наличка

Отправляясь на добычу американской валюты, Макс заранее выбрал из хранящиеся в памяти грэйва матриц драгоценности и картины, гарантированно утраченные текущим человечеством в результате многочисленных войн и прочих катаклизмов. За экспертизу, даже самую искушенную, Макс ни чуточки не волновался, все-таки это были настоящие оригиналы, а всякие мелочи, вроде пропавшей из жизни этого оригинала сотни-другой лет, грэйв как-то обходил с помощью технологий будущего, синтезируя продукт, уже состаренный на прошедшее с момента матрицирования число лет. Да и не собирался Макс связываться с экспертизами — конечно, после экспертизы можно продать дороже, для нужной суммы хватило бы пары полотен великих художников, но широкая огласка Максу была не нужна, тем более что сдавать ценности он будет с применением чужих паспортов, да и деньги нужны были побыстрее. Макс отправлялся в окрестности выбранного города, синтезировал там одну из прошедших обновление машин и приглядывался к окрестностям скупок и антикварных магазинов, заранее намечая пути отхода в случае возникновения неприятностей. В скупках он предлагал легенду — откопал клад с золотыми царскими червонцами и сдает их на вес золота. Если покило монет брали сразу "на вес", предлагал по хорошей цене и царские слитки, выгребая из предпринимателей всю доступную им наличность. Монеты и слитки синтезировались с соблюдением мер предосторожности — с нанесением царапинок и вмятин в различных случайных местах, так что здесь волноваться было особо не за что, опасаться нужно было только желающих ограбить или пошантажировать статьей за несдачу клада государству. В антикварных магазинах легенда была в принципе такой же — клад, найденный в деревенском доме умершей бабушки, только подход к покупателю был другой. Сначала антиквару предлагались изящные старинные безделушки вроде украшений, золотой посуды и статуэток, а потом, получив деньги, ненамного превышавшие стоимость металла и камней, Макс предлагал антиквару несколько старинных картин не самых дорогих, но известных мастеров. Макс легко соглашался на экспертизу покупателя, но давал на нее не больше суток. Пусть хоть рентгеном светят, хоть радиоуглеродный анализ краски и холста проводят, все равно ничего не найдут, но пусть поторапливаются, пока лох не прочухался насчет настоящей цены. Конечно, Макса могли и кинуть, но он, изображая полного лоха в искусстве, проявлял себя неплохо юридически подкованным и расставался с картинами только после заключения нормального договора с приложением фотографий картин. Да, и здесь была опасность ограбления, но она представлялась Максу намного меньшей, чем при реализации золота через скупки.

Номер машины Макса при выезде на дело был залеплен комками грязи, форму которых принимали все те же бакрисы, паспорт в каждой операции был другой и практически подлинный, камеры наблюдения блокировались летающими мошками, все разговоры покупателей отслеживались и анализировались, в посещенных городах Макс в ближайшее время снова появляться не собирался , в случае опасности Макс свернет в присмотренные заранее подворотни проездных дворов и исчезнет в портале, в общем, Макс получил нужную ему сумму без каких-то волнений и достаточно быстро. Предосторожности с жучками и подворотнями понадобились только в третьем по счету городе — Кемерово и вот сейчас, в Новосибирске, в этих городах Макса попытались начать пасти. Но о предстоящей слежке Максу было доложено сразу же, еще до того, как конкретные исполнители получили задание. Макс, ограничившись деньгами за первую партию монет, не стал предлагать следующие и распрощавшись с подозрительными бизнесменами, сел в машину и исчез в подворотне. В Кемерово вызванные оценщиком топтуны даже не успели начать слежку, а вот в Новосибирске они оказались намного порасторопнее и успели организовать грамотную слежку сразу на двух машинах, но, когда у передней при помощи бакриса лопнуло переднее колесо, шансов у задней отследить момент исчезновения машины Макса в подворотне не было никаких.

Макс потом с улыбкой просматривал запись этой негласной погони. Уже от дверей скупки за Максом издали следовал кто-то, убедительно изображавший наркомана после дозы. Когда Макс сел в машину, "наркоман" тут же передал сообщение и две машины завели движки, одна из них сразу же начала медленно выруливать от бордюра. Потом недолгая слежка и вот ничем незаметные парни из обездвиженной первой машины растерянно мечутся по закоулкам двора, а вторая, с визгом покрышек проскочив двор и выбравшись на параллельную улицу, пытается обнаружить Макса там. Вот прибывает и третья машина, но поиски ни к чему не приводят. Искали Макса не доморощенные топтуны, а профессионалы, об уровне их заказчика Максом говорил объявленный в городе план "перехват". Гаишники до вечера усиленно искали машину Макса, якобы она сбила пешехода и скрылась с места происшествия. Останавливали все похожие машины, ведь номер машины Макса рассмотреть преследователям не удалось. В общем, для Макса все закончилось благополучно. Так, легкое приключение. Но надо быть поосторожнее, нужная сумма собрана, надо остановиться, пора обустраивать купленные земли, тем более что "наркоман" из записи натолкнул Макса на новую идею. Дензнаки подделывать нехорошо, это ничем не лучше простого ограбления, пусть государство и само является грабителем, выпуская в оборот фактически ничем не обеспеченные бумажки, пусть дензнаки из синтезатора и не подделка, а настоящие, сути это не меняет, есть вероятность, что из-за действий Макса пострадают невиновные. Но вот если взять наркобизнес, невиновных в нем нет. Кто-то выращивает, кто-то производит, кто-то перевозит, кто-то продает, кто-то охраняет, кто-то отмывает, виноваты все, снизу и до верху. Почему бы не пощипать наркодельцов и пусть они там друг друга хоть перережут. Макс еще немного подумал и дал задание грэйву проследить в уже посещенных им городах за потоком наркоденег. Потом останется только открыть портал и достать их, а еще лучше заменить настоящие пачки куклами, вот тогда без полетевших голов наркобизнес свои потери точно не переживет. Со временем наркодельцы прекратят хранить крупные суммы, но что мешает бакрисам растворить в синкамерах и переписать на матрицы более мелкие суммы? И я при деньгах и государству какая будет помощь в борьбе с наркоманией. Продавать наркоту станет невыгодно — вырученные деньги могут украсть, и не сносить потом головы. Да, в результате сотни тысяч сограждан могут и загнуться и от ломки, и от горя по загнувшимся, но они сами виноваты — одни не воспитали, вторым надо было неземных ощущений. Много умрет, да, зато остальным дышать легче. В общем, держитесь, гады, устрою я вам геноцид, дайте только срок...

10 Скрипник

В кабинете негласного хозяина Новосибирска была гнетущая атмосфера. Подчиненные сидели смирно, слегка потупив глаза и внимательно слушая докладчика. Скрипник не бушевал, но его спокойствие было угрожающим. Вроде ничего особого не случилось, но непорядок в регионе был. Кто-то сдал крупную партию золота в червонцах. Кто — до сих пор отследить не удалось, несмотря на активные действия безопасников. А ведь были привлечены лучшие кадры из конторской наружки. Первый звоночек прозвучал из скупки на улице Мичурина. Пришел какой-то лох и, не особо торгуясь, сдал почти полтора килограмма царских червонцев на вес, а потом добавил четыре двухфунтовых слитка царских времен. Через полчаса то же самое было проделано в скупке на улице Гоголя, только фамилия лоха была другой, червонцев было два килограмма, а двухфунтовых слитков всего два. В обоих случаях лох вывалил золота на прилавок ровно столько, сколько было наличности в фирмах, номинально владеющих этими скупками. В третьей скупке наличных набралось лишь на полкило червонцев, фамилия лоха опять была другой. Тем временем информация о удачном торге прошла наверх и совершенно случайно попала сразу на глаза Скрипнику. Скрипник не был бы собой, если бы не предположил, что клад очевидно большой, возможно даже, что это часть пропавшего золота Колчака, в простых кладах, даже самых богатых, царских золотых слитков не попадалось. Было однозначно ясно, что золота очень много, иначе его не сбрасывали бы по цене металла в скупки. Сопоставив словесные портреты, стало ясно что все продавцы золота были одним и тем же человеком, причем хорошо подготовившимся к акции, многочисленные его паспорта об этом просто кричали. Да, интересный кадр, кому же это так повезло разжиться золотишком? Если за ним никто не стоит, такого надо обязательно прижать, то что он сдал — мелочи, жалкие триста тысяч зелени, на карманные расходы порядочному человеку не хватит, а вот сколько у него еще есть? Если действительно золото Колчака, там же его тонны... Вниз пошла команда взять все скупки под контроль, надо выяснить, что это за золотой гастролер объявился в городе, на уши была поднята вся наружка личного отдела безопасности Скрипника и заодно наружка местного отделения Конторы. Ко всем городским скупкам потянулись группы, чтобы занять позиции в ожидании команды "фас". Продавец не заставил себя долго ждать, появился в скупке на улице Горького, сдал там пару червонцев и получив деньги, выложил еще полкило. Скупщик подал знак охране и та вызвала наружку. Две машины уже стояли неподалеку от скупки, оставалось дождаться подкрепления и возможности Клиента скрыться стали бы равны нулю. Дальше дело техники — следим, слушаем, проводим негласные обыски, и в конце концов или приходим к заветной кубышке или выясняем уровень хозяев Клиента, вдруг это кто из большой десятки, против равных не попрешь, можно лишь пожурить за вторжение в чужое удельное княжество, и то, лишь теоретически, сам бы точно так поступил.

Тем временем Клиент повел себя неправильно. Получив оплату за свои первые три колбаски по 20 монет, он не стал выкладывать еще, хотя в его кейсе однозначно оставалось еще что-то тяжелое. Попрощавшись, он вышел из скупки и, внимательно оглядевшись, неспешно пошел по улице, затем ускорил шаг и юркнул в машину. Наружка была на высоте и сработала грамотно — когда Клиент вырулил от бордюра, одна из машин уже двигалась по дороге. Все шло замечательно, пока не случилась решающая неприятность — первая машина напоролась на гвоздь, переднее ее колесо моментально спустило и водителю пришлось бороться с тем, что машину повело. Тем временем Клиент свернул в подворотню. Как только первую машину прекратило бросать по дороге, вторая со всей возможной скоростью рванула мимо неё в подворотню, в которой скрылась машина Клиента. В эфир понеслись крики о необходимости срочной поддержки. Казалось бы, вот меньше пятидесяти метров отделяли преследуемого от наблюдателей, и вот Клиент как в воду канул, за несколько секунд успев проскочить весь двор и выскочить на улицу Чаплыгина. Дальнейшие поиски ни к чему не привели, несмотря на то, что на Чаплыгина подоспела еще одна машина, а весь район был взят под наблюдение. Наружка вообще не могла понять, как Клиенту удалось настолько быстро скрыться из двора. Судя по хронометражу на видеозаписи из второй машины, Клиент должен был лететь по двору минимум под 80, однако на такой скорости преодолеть два поворота под прямым углом и не оставить следов от заноса просто нереально. Да и неизбежного визга покрышек никто из опрошенных жильцов в это время не слышал, как не видел и самой машины. Врут конечно, сволочи, не хотят помочь родным органам, нищеброды поганые. Даже не ясно, в какую сторону Клиент рванул по Чаплыгина. Объявленный по городу план "перехват" ничего не дал, попробуй вот так запросто найти машину с неизвестным номерным знаком, прочесывание близлежащих дворов тоже ничего не дало. Да, Клиент явно не лох, раз так запросто растаял в воздухе под носом у Конторы.

И вот теперь этот доклад отставного полковника Луговского, начальника личной безопасности Скрипника, о предварительных результатах проведенного расследования. Итог — даже фотографии Клиента нет. Просмотрены все записи камер наблюдения в скупках и возле них, Клиента всегда закрывает какое-то насекомое. Насекомые начали усиленно виться около камер за день до появления Клиента. Как будто медом кто-то камеры намазал, подумал Скрипник и оказался почти прав, все камеры были обработаны какой-то вязкой жидкостью с привлекающим насекомых запахом. По этой жидкости и мошкам на экране вычислили еще три скупки, до которых Клиент не добрался, очевидно из-за погони. Ладно еще уличные камеры, но как удалось обработать камеры в помещениях, было совершенно непонятно, Леонид Луговской сейчас перетряхивал личные дела всех охранников и работников скупок, но было понятно, что это тупик, даже если кто-то из своих виноват, то он один не мог одновременно обработать камеры всех скупок. Это все-таки разные фирмы, пусть даже все они контролируются Скрипником. Похоже, что кто-то получил доступ к конфиденциальной информации, и передал ее исполнителям, те втерлись в доверие к работникам скупок и по сигналу испортили камеры наблюдения. И ради чего все это? Уж не ради каких-то пятисот тысяч, за которые было оставлено вполне натуральное золото. А если бы мушки не прилетели и не закрыли в нужный момент Клиента? В общем, неразрешимая загадка, даже бред какой-то. И с золотом все оказалось не так просто. Монеты все три приглашенных эксперта признали настоящими. Золото было правильной, девятисотой пробы, вес монет и лигатура полностью соответствовали стандарту. Чекан качественный, явно использовались оригинальные штемпели. Гурт правильный, надпись четкая. Всё соответствует царской чеканке, советских новоделов среди монет нет. Вмешалась случайность — выслушивая экспертов, Леонид механически разложил монеты в столбики по годам выпуска, и тут, уже после вынесения приговора взгляд самого опытного эксперта, старичка-бодрячка Карцева упал на эти столбики и его что-то кольнуло. Он пододвинул к себе один столбик, перебрал его, раскладывая монетки строго по оси. Все надписи на гуртах строго совпадали. Карцев придвинул к себе столбик другого года чекана и снова одинаково сложил столбик. Надписи на гурте опять совпадали. Карцев указал на это и уже все эксперты начали аккуратно перекладывать столбики, укладывая монеты по оси. Подделка! — выдохнули все разом ничего непонимающему Луговскому. Тот потребовал объяснений. Такого не может произойти в заводских условиях — заявил Карцев. — При гуртовании монета поступает в станок случайным образом. При этом начало гуртовой надписи может получиться где угодно — и сверху и снизу, и сбоку. У этих же монет все надписи начинаются в одном месте, значит их укладывали в станок вручную, строго ориентируя и не подумав о случайности заводского нанесения. Но каково качество подделки! По одной эти монеты действительно не отличить от настоящих, выявить подделку стало возможным, только когда они все вместе.

При дальнейшем исследовании монет опять запахло чертовщиной. Расположение гуртовых надписей совпадало абсолютно, не удалось выявить отклонений даже на сотую долю градуса. Теперь общее мнение было, что вручную добиться такой точности невозможно, значит все-таки машинное производство, но по какой-то другой технологии, чем та, которая использовалась в начале 20-го века. Как будто и реверс, и аверс и гурт выдавливались в заготовке монеты одновременно. Более точных исследований проводить не стали, стало ясно происхождение монет — кто-то сделал высокотехнологичный станок, раздобыл оригинальные штемпели и легализует таким образом левое золотишко. А царские золотые слитки — это лишь проба пера, желание пустить по ложному следу.

Но кто таким может заниматься? И кто стоит за этим?

Луговской после вердикта экспертов дал задание аналитикам потрясти другие города на предмет похожего золота, а если оно обнаружится, то гнать туда свободный народ и вытаскивать всю возможную информацию о том, что необычного случилось там за последнее время.

Компьютерщики пертряхнули интернет всех крупных городов в поисках царских червонцев, схожих по приметам. В четырнадцати городах нашлись похожие монеты, но посланные гонцы локализовали только восемь из этих городов, тех, в которых побывал Клиент, в остальные города монеты попали уже из этих восьми. Сколько золота сбыл там Клиент, осталось неизвестным, скупки в чужих регионах были неподконтрольны Скрипнику. В двух городах удалось купить пароли к архивам городских служб правопорядка, и группа безопасников просматривала записи с камер наблюдения, не попадет ли в кадр автомобиль, похожий на машину Клиента, вдруг на записи будет виден номерной знак. Нужную дату поиска определили по записям с камер возле скупок, ориентируясь на появление в кадре все тех же мошек, закрывавших обзор. Машину быстро обнаружили на записях, но ни номера, ни лица Клиента все так же невозможно было разобрать. Оказалось, Клиент посещал не только скупки, но и антикварные магазины. Чужие антиквары, конечно же, оказались людьми не болтливыми, но компьютерщики быстро выяснили, что после посещения Клиента на сайтах этих антикварных магазинов появилось много старинных безделушек. Фоторобот Клиента предъявили новосибирским антикварам и стало ясно, что тот сбывает не только левые червонцы и слитки, но и дорогие старинные украшения и картины, причем эксперты клялись, что украшения подлинные. Правда, после столь неоднозначной экспертизы монет экспертам на сто процентов верить уже было нельзя, хотя картины проверялись и своими и западными экспертами — их уже успели вывезти за границу и выставить на аукционах. Одна из картин, написанная каким-то голландским Ван Дейком вообще ранее считалась утраченной во время взятия Пугачевым Казани — и надо же, всплыла вместе с золотом и украшениями, да еще в отличной сохранности. Картина проверялась даже методом радиоуглеродного анализа и признана подлинником, стартовая аукционная цена на нее установлена в 400 тысяч фунтов, а Клиент получил за нее всего пятьдесят тысяч долларов. Нет, вряд ли за Клиентом стоят серьезные люди — так продешевить! Но откуда у него все эти антикварные ценности? Может он удачливый черный археолог? Но как совместить в одной компании и оборудование по чеканке и поиск кладов? А может это то самое пропавшее золото партии? Тогда все становится на свои места. Партия вполне могла зажилить современный станок и перечеканить неудобное золото в удобную монету. И картины, и побрякушки у партии были. Может где-то в центре тайги в какой-нибудь скале еще при Сталине построено тайное хранилище — тайну тогда скрывать умели. Навезли туда конфискованного у буржуев добра и запечатали этот неприкосновенный запас. А последние коммунисты, почуяв грядущую смену формации отправили туда еще и новейший станок для чеканки, может даже импортный и царские штемпели. Посадили коммунисты своих любимых пролетариев за станок, потом по старой привычке в расход пустили. А потом и сами перемерли от какой-нибудь птичьей свинки — столько лет прошло, а с золотом они так и не объявились. Да, это версия. Все объясняющая. И археологом быть не надо, нужен лишь кто-то, кто про местечко шепнет. Кто-то из бывшего гэбья небось подсуетился, вон как ловко с камерами придумали, старая школа. Да, захватить бы эти закрома Родины. Там небось не один десяток миллиардов лежит. Вот только, чего это так много и дешево ценности сдают? Зачем столько налички простому человеку, не избалованному роскошью, как следовало из описания к фотороботу? Куда ему пару миллионов? Что это еще за Остап Бендер новоявленный, которому надо много и главное сразу? За границу рвануть? Кто же от своего счастья далеко уезжает? А если это партия из подполья выходит? Народ то недоволен текущим положением и тем, что ему уже четверть века сулят манну небесную если не завтра, то послезавтра. Тогда надо этот вопрос срочно выносить на совет большой десятки. Вот черт, тогда делиться придется. А ведь это я всё раскопал! Я! Нет, нет нет, какие коммунисты, они все сдохли! Сдохли! Их начали стрелять, как только наш ГКЧП власть взял. Ловко было придумано — эта идейная красная сволочь ведется на призыв защитить социализм, сама собирается вместе, и мы ее расстреливаем. Кто-то, конечно, смог уйти, но их выловили и добили сразу после низложения ГКЧП, обвинив в расстреле мирных демонстрантов. Жалко, что тогда мы Гуся послушались и не стали выносить сор из избы, всех закопали по тихому, а какой пропагандисткий эффект мог бы быть, "новые преступления коммунистов!", не пришлось бы всего через два года из пушек палить... А кого не кончили, те сами сдохли в своих норах на нищенских зарплатах и пенсиях, столько лет прошло... Сдохли, а их золото будет моим! А эти выжившие перерожденцы, небось, хотят себе поместье отгрохать, идиоты, вот и понадобилось срочно миллионов десять. Надо Луговскому поручение дать — отследить по стране все крупные сделки с недвижимостью, особенно если их совершает человек без роду и племени. А то уже целый месяц носится он с этими записями с камер наблюдения, только электричество тратят да кофе килограммами переводят. Не может Луговской мыслить глобально, никогда ему не подняться выше, кишка у полковника тонка, это ему не безнадежные висяки раскрывать.

Скрипник настолько погрузился в свои мысли, что пропустил несколько минут доклада. Луговской уже заканчивал, подводя итоги:

— Таким образом, на основании допроса свидетелей, можно с большой долей вероятности утверждать, что машина Клиента зарегистрирована в соседнем регионе. Хотя "идеальных червонцев" у нумизматов этого региона выявлено всего несколько штук, за последнее время у тамошних филиалов банков наблюдается небольшой провал в продаже золота. Провал может быть вызван тем, что Клиент продал кому-то свое золото, и этот кто-то в результате не купил его у банка. В регионе не всплыли ни картины, ни старые драгоценности, очевидно Клиент осторожничает, придерживается поговорки — не воруй там, где живешь. Группа разведки уже выехала и постарается приобрести доступ в базу данных паспортной системы региона, в случае нулевого результата сделает снимки владельцев автомобилей интересующей нас марки и цвета, там, согласно гаишной базе, таких всего сто семьдесят единиц. Давно пора объединить все паспортные базы страны, не пришлось бы гонять туда народ, достали бы фотку и отсюда. У меня пока всё.

Скрипник совершенно неожиданно для собравшихся улыбнулся. -Действуй, Леонид. Завтра жду с докладом.

Когда дверь кабинета закрылась за подчиненными. Скрипник достал мобильник и позвонил.

— Здравствуй, Наиль. Выясни-ка мне по-тихому, кто там за последние пару-тройку месяцев в ваших краях землицы прикупил частным образом или заводик какой свечной. Пошли на почту. И приложи сводочку о финансовом положении покупателей год назад. Богатых отбрось. Ну и скан паспортов желательно. Сделаешь до утра? Сегодня уже отправишь? Вот и чудесно. Да нет, ничего не случилось, идея есть одна. Пока рано говорить, но возможно скоро посещу вас с инспекцией. Инкогнито, конечно, совершенно инкогнито, нечего Шепелеву свою наружку на мой счет заранее напрягать. Как там у вас вообще? Дороги хорошие стали? Удивительно конечно, с чего бы это такое целевое использование бюджета. Но это и к лучшему, возможно, мне чуток покататься у вас придется, а ям я и у себя тут насмотрелся. Ну ладно, до связи, действуй побыстрее.

11 Побег

Макс не тратил времени даром, а активно постигал возможности, которые давало ему обладание грэйвом. Особо восхищала Макса медицина будущего. Она победила не только болезни, но и позволяла восстанавливать утраченные органы. За пару дней можно было отрастить заново руку или ногу, что уж там говорить о вживлении каких-то там зубов, крепких как фарфор и тем не менее натуральных. Мак вылечил все свои старческие болячки, похудел, помолодел и чувствовал себя превосходно. Даже нетерпение юности вернулось в характер.

Остров Макса потихоньку обустраивался. Макс нанял группу молодых архитекторов, и они подгоняли радужные проекты Макса под суровые реалии бюрократических норм. Мост через реку, задуманный Максом как подъемный или на худо конец поворотный, пришлось сделать надвижным. Это сожрало некоторое пространство острова. Технические решения, предоставляемые грэйвом, Макс выдавал за работу группы конструкторов. Архитекторы бойко черкали по листам бумаги, добавляя и сокращая архитектурные излишества, грэйв переделывал, но наутро новые чертежи точно так же подвергались переработке. Уже был построен дом, являющийся по проекту пристройкой к центральному зданию замка. Стены и башни замка, как и само центральное здание еще не прошли согласований, но надо было где-то работать, не в бытовке же, вот и был выбран такой компромисс. В построенном грэйвом трехэтажном здании по проекту был лифт, опускающийся в подвальный этаж. На самом деле лифт уходил далеко вниз, а лестничные марши перекрывались переборками. Там, внизу Макс устроил ложную комнату управления. Многочисленные переборки лестничного марша и лифтовой шахты должны были выдержать взрыв самого мощного боеприпаса. На самом деле настоящий бункер располагался в стороне и не имел физического выхода куда бы то ни было, попасть в него можно было только через телепорт. Если у Макса появятся враги, то роскошь ложного бункера должна была привести в него если не самого главного, то по крайне мере его прямых подчиненных. Макс слышал о Янтарной комнате и решил устроить нечто подобное. Янтарь, никогда Максом не виденный. Но синтезированный грэйвом его не впечатлил — обычная прозрачная эпоксидка с желтым оттенком. Поэтому убранство комнаты было сделано целиком из золота, исключая, конечно, технологическую начинку. Но пока вроде все шло нормально, никто Максу никаких повесток не слал, не песочил в прессе, слежки замечено не было. За архитекторами тоже никто не следил и Макс уже как неделю поселил их прямо на рабочем месте — в построенном доме, благо места хватало. Проект двигался к завершению, на объемном голографическом макете заняли свои места и дорожки, и подземная парковка, и производственные и научные здания, и футуристическая подвесная дорога. Выглядит красиво, что вблизи, что с большой высоты, ребята хорошо поработали. Остается все это построить в реальные сроки, а не за одну ночь. Потом встанет кадровый вопрос, но это будет потом. Сейчас — максимум охрана, и подальше от острова, пусть посидят пока в домике у шлагбаума, рядом с шоссе, выработают структуру, как только тут будет все готово, переселим основную часть охраны на остров.

Макс посмотрел в окно. Архитекторы весело брызгались на берегу холодной речки, подставляя утреннему майскому солнцу свои молодые тела. Макс и сам теперь стал моложе — выглядел на тридцать, приходилось даже использовать грим, чтобы выглядеть много старше. Грим, конечно же, был из будущего — Макс просто ложился в медкапсулу и та создавала стойкий эффект морщинок. Макс глянул в зеркало — да, молодею просто на глазах, когда проснулся, было еще сорок, сейчас уже тридцать пять. Отработавший грим разрушался прямо на глазах. Конечно, можно было достичь более стойкого эффекта, но Максу нравилось, как он прямо на глазах превращается из пятидесятилетнего в тридцатилетнего. Он специально выбрал такое стабильное время действия грима, чтобы грим начинал распадаться утром. Слишком долго Макс прожил в своем шестом десятке, чтобы теперь не радоваться этой картине омоложения.

Вот — ему уже тридцать. Самый расцвет сил. Ладно, пора в медкапсулу, и работать. Скоро появятся емкие аккумуляторы, не боящиеся глубокого разряда. Выйдут из ворот цехов первые гибридные автомобили, у которых электродвигатель экономичен, а бензиновый движок является лишь аварийным придатком для мест, где пока еще нет электричества на продажу. Макс скомандовал грэйву открыть лифт и последний раз взглянул в окно, на резвящуюся молодежь.

Чертовы многокамерные окна! Ничего из-за них не слышно. Над архитекторами завис бесшумный вертолет и по тросам скользнули вниз ловкие люди в масках, жестоко повалившие ребят в песок. Вдоль окна тоже повис качающийся трос и Макс услышал первый звук снаружи, произведенный глухо стукнувшими в стекло берцами. Стекло выдержало, но Макс не стал смотреть, пошли ли трещины, он уже спешил к раскрытому лифту. Через закрывающиеся двери Макс увидел, как нападавший прилепляет к стеклу какие-то бруски. Лифт поехал и Макс не дожидаясь, пока тот опустится, перешел через портал в бункер. Плюхнувшись в кресло, Макс включил нейромонитор, осматривая дом. В доме было много народа, больше всего в комнате Макса. Пока они постоянно жали кнопку вызова, но скоро поймут, что лифт не поедет. На лестнице в подвале тоже были люди, внимательно осматривая обнаруженную переборку. Грэйв доложил, что и в квартиру, и в мастерскую тоже только что проникли. Значит за ним все-таки долго следили, очень аккуратно. Или как-то еще вычислили. Ну да, достаточно взять Жиляева и он сдаст и остров и номер телефона. А по телефону можно вычислить всех остальных знакомых. Сидели далеко и сначала всё вычислили, нагрянув во все места сразу. Да какого черта, по телефону можно и местоположение отследить. Значит, знали, что я здесь, но все равно, накрыли все места сразу. Серьезные ребята, очень серьезные. Значит очень я их заинтересовал. Ах, как неосторожно все-таки я себя вел, столько золота вбросил в короткий срок и большими партиями. А может я на картинах прокололся, может у грэйва ложные сведения, может не сгорела какая-нибудь картина-оригинал и лежат сейчас, эти близняшки, рядом. В следующий раз умнее буду.

В какой следующий раз? Так меня и отпустят. Еще грэйва снимут с руки и тогда...

Валить, валить! Куда валить? Крепко обложили. За границу валить, вот куда. В Ригу давно мечтал съездить, как никак это осколок Империи, да на балтийском песочке в Юрмале поваляться. Да, нет, и за границей теперь найдут, гады, крепко за меня взялись. Даже в такой провинции, как Рига, найдут. Сверху донесся очередной взрыв, чуток тряхнуло, с потолка полетела невесть откуда взявшаяся здесь пыль. Короткий мысленный взгляд на нейромонитор — так, они уже проникли в шахту. Лифт им не запустить, придется ножками по лестнице бежать, взрывая переборки. Куда же валить? Стоп! А если во времени скрыться? Жаль, что не интересовался я этими перемещениями во времени. Но вернуться ж назад вроде можно, если не понравится, грэйв когда-то что-то такое болтал. Координаты то у него есть. Так, всё. Подальше отсюда!

— Грэйв! Перемещай меня быстрее на 40 лет назад! А тут всем артефактам команду на самоликвидацию после моего отбытия. И чтобы здесь, на этаже все поплавилось, желательно вместе с этими, когда войдут. Смотри, чтобы моих не зацепило, хорошие ребята, им и так достанется. И давай перемещай куда-нибудь подальше отсюда, на запад! Черт его знает, как встретят меня местные власти в том времени, помнится, раз всё тогда казалось хорошо, значит и шпионов ловили исправно. Давай куда-нибудь в лесок под Ригой. И чтобы Юрмала недалеко была. На полу возникла пульсирующая васильковая роза неразвернутого портала. Грэйв, давай быстрее! Сколько ты там еще будешь там возиться? Эти уже на почти на моем уровне, сейчас меня не обнаружат, вдруг еще моих приведут сюда, а тут всё должно сгореть.

-В голове зазвучал ответ грэйва — Временной канал пробит, выведены маяки пространственного портала в трех километрах над заданным местом перемещения. Идет структурный анализ поверхности и животных биополей, выбирается безопасная точка прибытия. Максимум две минуты, и если вокруг чисто, то сразу развернется выходной портал и можно будет перемещаться...

Макс успокоился. Взял кейс с встроенными в него телестартером и синтезатором. Две минуты. Пускай даже три. Прощай, Родина. Вернусь ли я? Постараюсь. И тогда я попытаюсь сделать тебя чище. Эволюцией не получилось, будет революция, жестокая и беспощадная. Впереди — вечность.

Васильковая роза развернулась в бирюзовое зеркало хронопортала. Грэйв доложил готовность и Макс шагнул в неизвестность. Через несколько секунд дымка втянулась в себя, как попавшая под каток змея, все еще пожирающая свой хвост.

Скрипник с Луговским не спеша спускались вслед за командой. Клиент был где-то там, куда опустила его кабина лифта. Докладывают по рации — прямо пещера Али-Бабы. Стены, пол, потолок, мебель вроде как из золота. Невероятно. Хотя Клиент так бросался золотом, что все возможно. Самого его пока не нашли, простукивают стены, ищут щели. Деться ему некуда. Вот, последняя пробитая взрывом переборка, остался один пролет. Высоковато будет пешком подниматься, если не запустят лифт, но это надо самому увидеть. Да, круто. Неужели это действительно золото? Как же он стул то такой тяжелый к столу передвигал? Ага. Вот кнопки. Стул с сервоприводом внутри. Скрипник сел на золотой стул, неумело подъехал к столу. В общем то неплохо, осталось привыкнуть. Так, а это что за бумага прижата золотым пресс-папье? "Завещание". Ишь ты, подготовился к моему визиту. Ну ка, что ты там написал, дорогой мой? Кому, чего и сколько? Скрипник развернул лист. Он был пуст. Вдруг на нем проступило единственное слово. "Подавись!" — прочитал Скрипник и ухмыльнулся шутке, но тут листок вспыхнул у него в руках. Дико заорали на лестнице. Дверь, через которую он только что вошел, да что дверь, вся золотая стена начала оплывать. Расплавленное золото медленно устремилось к столу. Стул вдруг стал горячим, нестерпимо горячим. Скрипник заорал, рядом уже орал Луговской, орала вся группа захвата, отступая от приближающейся огненной лужи. Люди падали в расплавленное золото, поднимавшееся все выше и выше и сгорали в нем как свечки. Наконец жидкое золото достигло сидения стула и крик Скрипника оборвался. Подавился-таки — промелькнуло в мозгу Скрипника, прежде чем голова его ярко вспыхнула и исчезла, погрузившись в золотую лужу. Затем исчезло и само золото, превратившись в какое-то холодное, липкое и зловонное дерьмо, поднявшееся до самого верха шахты.

Часть вторая.

12. Прибытие

Макс стоял на наезжанной грунтовке. По бокам от нее росли какие-то чахлые деревца. Листвы не было. Почва выглядела болотистой. Впереди, в метрах ста, грунтовка заворачивала вправо. Макс оглянулся. Сзади грунтовка, точно так же, в метрах ста, тоже заворачивала вправо. Ярко светило солнце, но было не жарко. Макс пошел вперед. За поворотом была свалка. Над ней кружилось море чаек, впрочем, и на земле их было не меньше. Возле бытовки на колесах стоял гусеничный трактор. Народу нигде не было видно. Макс повернул назад. Дошел до поворота, слева деревья закончились и начался луг. За лугом в двухстах метрах была железнодорожная насыпь и по ней ползла длинная тёмнозелёная электричка. От нее так повеяло чем-то таким родным, с детства знакомым, что Макс машинально перепрыгнул придорожную канаву и зашагал по лугу к насыпи. Вдоль насыпи шла тропинка, но добраться до нее было проблематично — путь Максу преграждала широкая канава, наполненная водой. Макс уточнил у грэйва направление на Ригу и побрел налево вдоль канавы. Луг сменился кустарником, потом леском, но места, где можно было перепрыгнуть ров с водой все не было. Наконец канава закончилась и Макс взобрался на насыпь, чтобы оглядеться. Железная дорога была двухпутной. Метрах в пятистах впереди виднелся виадук. Макс зашагал по шпалам. Идти было неудобно, шпалы были уложены неравномерно, в духе извечной борьбы железнодорожников с ходоками по путям. Дойдя до виадука, Макс услышал впереди шум останавливающейся электрички. Станция. Электричка, постояв немного, тронулась. Макс сошел с путей. Внутри кучи старых шпал, уложенных под виадуком, блеснуло стекло. Присмотрелся — бутылки. Чистые. Кто-то тут недавно пикник устраивал и пустые бутылки припрятал. Макс поднял, одну, повертел в руках, посмотрел на этикетку у горлышка, осторожно понюхал. Надпись на латинице Ригас алус. Пахнет пивом. На второй, тоже пахнущей пивом, надпись на латинице Сенку алус. Макс догадался, что алус на местном языке означает пиво. Уточнил у грэйва. Тот подтвердил, только заметил, что это латышский язык и слово сенку читается как сенчу — во-первых, латинская "с" однозначно читается как русская "ц", а во-вторых, над этой буквой стоит галочка, превращающая "ц" в "ч". А переводится "сенчу алус" как "пиво предков". На третьей бутылке, опять же на латинице была надпись "лимонаде". Ну, это однозначно лимонад. Четвертая бутылка Макса удивила. На зеленой этикетке с красной полосой русскими буквами значилось "Водка". Ну и сочетание было у местных любителей пикников — пиво, лимонад и русская водка. Макс пригляделся вокруг, прикинул, где именно могли проходить пикники и разыскал там пробки от бутылок. Пивные он узнал сразу, такие были и в его время, только прокладки на этих были пробковые, а не пластиковые. Да, тут же 77-й год, такие уплотнители и у нас тогда были. Винные пробки тоже нашлись, и полиэтиленовые и из пробкового дерева. А вот пробки для водки Макс нашел не сразу. Ну не валялось здесь винтовых пробок из фольги. Макс посмотрел внимательнее на водочную бутылку. Черт, горлышко то без резьбы! После этого сразу же нашлись какие-то порванные колпачки из толстой алюминиевой фольги. Макс распрямил их, примерил — они. Покопался в памяти о тех временах — точно, сам он такие пробки не открывал, но в сопливом детстве определенно их видел. Даже жирафиков ему делали из такой пробки и четырех спичек. Макс сложил бутылки и пробки в кейс, дал команду грэйву сосканировать их и собрать, чтобы потом можно было заполнить соответствующими жидкостями. И чтоб стерильными были! Не пить же здесь баночное пиво или кока-колу из своего времени. Поначалу и такая обманка сойдет, разве что специалист-дегустатор попробует. Ну а потом можно будет и оригинальные напитки сдублировать. Макс подсыпал в синтезатор килограмма полтора песочку и заказал пару бутылок пива. Пить сейчас не стал, пусть в синтезаторе и лежат, главное, чтобы кейс пустым не казался. Вот дойду до станции, осмотрюсь, может тогда и хлебну пивка.

13. Эдик

Через десять минут Макс был на станции. Маленькая, чистенькая, скорее остановка электричек, а не станция. Платформы низкие. Название латиницей Бабите. Внутри небольшой зальчик и кассы. Никаких торговых киосков. Сзади здания небольшой скверик с лавочками. К станции откуда-то подходит асфальтированная дорога. Дома большей частью одноэтажные, дерево и кирпич. Двухэтажка из силикатного кирпича. То ли многоквартирный дом, то ли офисы. Народу нет.

Макс присел на лавочку. Закурил, щурясь на солнце. Осмотрел еще раз окрестности. Вон то одноэтажное кирпичное здание явно магазин, сбоку деревянные ящики стоят, даже вывеска какая-то есть, "Партика". Не знаю языка, жаль, но это дело поправимое. Русских здесь наверняка не особо любят, немцем что ли прикинуться или англичанином?

Мимо Макса прошел парень. Макс проследил за ним взглядом, анализируя увиденное. — Лет 25, одет в джинсы и ветровку. В руках кейс. Моя одежда чем-то похожа. Стрижка короткая. Как у меня. Значит особо выделяться не буду. Кейс, конечно, у него паршивенький, простенький дерматин, форму не держит, не чета моему пластику. Но раз здесь с ходят с кейсами, значит мой тоже не артефакт.

Парень подошел к магазину, подергал ручку. Закрыто. Погрустнел. Поглядел по сторонам. Увидел Макса, направился к нему. Макс подобрался. Прикинусь немцем. Турист из Ростока. Нет, из какого-нибудь Штаухаффеля. Или Штаухеффеля, так хуже запоминается.

— Друг, угости сигареткой, чертов магазин, оказывается, в праздник с десяти работает. Еще полчаса до открытия.

Макс машинально протянул пачку, открыв крышку. Парень ловко выудил сигарету, взглянул на название, чему-то кивнул и прикурил от протянутой Максом зажигалки. Затянулся.

Потрясенный Макс никак не ожидал встретить здесь первым именно русского. Настроившись изображать немца, он вместо этого задал совершенно дурацкий вопрос.

— Слушай, а немцы в городе есть?

И прикусил язык. Эк меня переклинило, более идиотского вопроса даже конченный псих не задаст — запоздало подумал Макс.

Но парень повел себя странно. Не удивился вопросу. Он расхохотался и смеялся довольно долго. Посмотрел на Макса и выдал еще более дурацкий ответ

— Какие немцы, дед, война уже тридцать два года как закончилась. Знаю я этот анекдот.

Макс ничего не понял. Какой я дед, я сейчас выгляжу максимум на 30. И причем здесь тридцать два года. И еще анекдот какой-то.

Вид у Макса был такой обескураженный, что парень его пожалел.

— Тьфу, я-то думал, ты прикалываешься, типа решил разыграть анекдот в лицах. А ты, похоже, его не знаешь. Рассказать?

Макс машинально кивнул

-Слушай. Белорусская деревня, из нее выезжает на велосипеде девочка. Доезжает до леса, а там из-за дерева выходит бородатый мужик с винтовкой и спрашивает — Девочка, немцы в деревне есть? — Какие немцы, дедушка, война уже как тридцать два года закончилась. — Да? А чьи же тогда поезда мы до сих пор под откос пускаем?

И парень опять заржал.

Макс опять ничего не понял. Какая белорусская деревня, какие тридцать два года? Он спросил отсмеявшегося парня.

— Почему тридцать два?

Парень сначала оторопел, а потом что-то понял, опять рассмеялся и ответил.

— Да, развел ты меня. Знаешь ведь анекдот, а так прикинулся, что я поверил, что не знаешь. А тридцать два потому что уже не тридцать один. Тридцать один это вчера было. Ну потому что сегодня 9 мая, День Победы. Уже тридцать два года прошло.

Макс ничего не понимал. Какой Победы? Семьдесят семь минус тридцать два это 45. Ни одной чьей бы то ни было победы в 45-м не было. О чем этот парень говорит?

Макс открыл кейс и вытащил две бутылки пива. Привычно открыл обе друг о друга и протянул одну парню. Тот явно обрадовался, взял, сделал несколько больших глотков. Макс выпил половину бутылки. Протянул парню пачку сигарет, закурили опять. Парень сказал

— А мой дед 9-го мая 45-го как раз в Берлине встретил. Рассказывал, какая тогда красота была — кругом развалины, а все небо в трассерах. Все обнимаются и стреляют в небо, обнимаются и опять стреляют. Ну, давай, выпьем за Победу.

Парень чокнулся своей бутылкой с бутылкой Макса.

Макс в несколько глотков выпил остатки пива. Посмотрел на бутылку, на этикетку. "Сенчу алус" латиницей. Это я уже читал. Еще мелкая латиница. И... Мелкие русские буквы. Русские слова. Цена. Копеек. Министерство. Пищевой. Промышленности. Латвийской. ССР.

Это было не его прошлое. Это было чужое прошлое. Прошлое, в котором СССР победил в 45-м. А не проиграл в 40-м, откатившись за Урал. Здесь Рига — это Латвийская ССР, а не Великая Литва. Здесь все не так. Они здесь все счастливы. Они победители. У них сильная страна.

Макс велел грэйву синтезировать бутылку водки и два стаканчика. Материи в кейсе наверняка хватит, а не хватит, из земли насосет. За такую Победу надо еще выпить, даже если это не его Победа.

— Тебя как зовут?

— Эдик.

— Меня Макс.

Макс открыл кейс, достал стаканчики, бутылку водки.

— Давай, хлопнем по сто за Победу.

Эдик с сомнением посмотрел на Макса и вокруг.

— Слушай, предложение ценное, но не здесь же. Давай ко мне пойдем, я тут неподалеку комнату снимаю. Хозяева еще в пятницу в деревню к родне уехали на сельхозработы по приусадебному участку. Длинные выходные это великая вещь. А они еще отгулы взяли. Назад будут только в воскресенье. Так что надо мной командиров целую неделю нет. Я тут в магазин с утречка вышел, за сигаретами и хлебом. Вон продавщица уже пришла, открывает. Согласен? Ну тогда я быстро.

Эдик удалился, а Макс снова закурил и подсыпал в синтезатор рыхлой земли из-под кустиков. Пригодится.

Через пять минут Эдик вышел из магазина крайне довольный. Кроме распухшего дипломата у него была еще авоська с бумажным кульком с картошкой, две бутылки чего-то молочного и бутылка коньяка.

— Макс, там сегодня бутылки принимают, быстро сдавай наши две пивные. Делов то на минуту, а 24 копейки за минуту неплохая цена. Пять минут — рубль двадцать, в час почти 15 рублей.

Макс уже сто лет не сдавал бутылок, стыдное какое-то было это занятие, но сопротивляться не стал — местные деньги, пусть самые маленькие Максу все равно нужны. Тем более что можно купить на эти 24 копейки, много это или мало, Макс понятия не имел. Послушно взяв две пустые бутылки из-под лавочки, он пошел в магазин. По пути сообразил, что чем больше бутылок, тем больше денег. Грэйв получил команду развоплотить готовую бутылку водки и стаканы, и синтезировать взамен пустые пивные бутылки, столько, на сколько хватит места в синтезаторе.

Войдя в магазин, поставил на прилавок две бутылки и открыл кейс. Там было еще восемь. Продавщица хмыкнула, неодобрительно убрала бутылки в ящик и выдала Максу новенькую бумажку и монету. Макс улыбнулся, виновато развел руки и демонстративно бросил деньги в кейс. Попрощался и вышел к ожидающему Эдику. Грэйв получил команду вернуть в кейс бутылку водки и разобраться с деньгами. Пока хватит пятидесяти бумажек и двадцати монет. Номера на бумажках должны быть разные, менять последние две цифры. И пусть эти деньги будут сразу в каком-нибудь кошельке.

Эдик взял со скамейки свой кейс и поднял авоську. Бутылки в авоське звякнули. Эдик с сомнением посмотрел на них.

— Слушай, Макс, я тут подумал, положи коньяк к себе в дипломат. На всякий пожарный. А то вдруг соседи увидят конину и заложат меня, как законченного алкаша. Я сразу не подумал, занял дипломат кульками с провизией, а коньяк последним купил. Вообще-то не положено до 11 спиртное продавать, ради праздника продавщица сделала исключение, чего ж я ее подставляю?

— Давай. Давай тогда и остальные бутылки, целее будут. А то возьмут и сквозь сетку просочатся.

Бутылки перекочевали к Максу в кейс. Похоже, здесь кейс зовется дипломатом — подумал Макс.

Идти действительно было недолго. Пересекли железку, сошли с асфальтированной дорожки на тропинку, ведущую через узкий язык соснового леса.

— Осторожнее тут, не зацепись за корень. Я недавно, когда домой шел, зацепился, так чуть головой в дерево не въехал, кефир разбил. Голова то поболит и пройдет, там же кость, особо болеть нечему, а вот за кефир деньги плочены, — пошутил Эдик.

Пока шли мимо каких-то промышленных зданий, грэйв отсканировал бутылки Эдика и доложил Максу, что в поллитровой бутылке с зеленой крышечкой находится кефир, а в двухсотграммовой сметана. Эдик открыл калитку и пригласил Макса во двор. Вошли в аккуратный одноэтажный дом с двускатной крышей.

— Я тут комнату на чердаке снимаю, там что-то типа мансарды. Где сидеть будем — на кухне или у меня?

— Давай на кухне. Наверху то небось водопровода нету?

— Ну давай.

Эдик раскрыл свой кейс и выложил на стол провизию. Батон белого хлеба. Батон черного. Пачка творога. Картонная пачка макарон. Какие-то тонкие рыбные консервы. Еще несколько покупок, завернутых в упаковочную бумагу. Три мягкие пачки сигарет "Элита".

Макс достал из своего кейса чужой коньяк, сметану и кефир. Свою водку, сырокопченые сосиски и палку сыровяленой колбасы. Кусок ветчины. В заключении поставил рядом с коньяком Эдика точно такой же коньяк. Эдик рассмеялся.

— Ну теперь нам точно сегодня никуда ходить не придется! Как там в кино было? "У вас нет коньяка. У меня есть коньяк. Значит, у вас нет салями. У меня есть салями. Значит, мы с вами едим из одной кормушки." — на разные голоса сыграл Эдик сценку из незнакомого Максу фильма.

— То ли еще будет — загадочно предрек Макс.

Эдик ушел к себе за посудой, а Макс переложил кошелек из кейса в карман куртки и прислушиваясь, не спускается ли уже Эдик, подставил кейс под водопроводный кран, пополнить синтезатор материей.

Эдик принес рюмки, несколько тарелок, вилки, нож и несколько газет. Освободил от бумаги и переложил на плоскую тарелку кусок масла. В других бумажных свертках оказались два кружка ароматно пахнущей полукопченой колбасы, половина батона вареной и кусок сыра с вдавленными в него пластиковыми цифрами.

— Ну давай, хлопнем быстренько по рюмашке за Победу и картошку поставим жариться. Очень уж я по ней соскучился. С чего начнем, с коньяка?

Дождавшись одобрения Макса, Эдик взял нож, ловко сковырнул с горлышка фольгу и поддел полиэтиленовую пробку. Бутылка издала чмокающий звук, и Эдик наполнил рюмки. Выпили. Эдик высыпал в мойку картошку, помыл под струей воды, с сожалением выбросил в мусорник несколько гнилых картофелин.

— Вот так всегда. Стоит в магазине картошка 10 копеек, а смоешь землю и выбросишь гниль, остаток получается уже по 20 копеек. Почти как на рынке. Неужели нельзя на овощебазе то же самое сделать и продавать ее уже по 20 копеек?

Эдик огорченно махнул рукой. Разложили на табуретке газету для очистков. Эдик вручил Максу свой нож, сам взял хозяйский.

Макс собаку съел в своем будущем на тему споров "при каком строе лучше жилось". Поэтому он возразил.

— Вот смотри, вроде ты все правильно говоришь. Но посмотри — на овощебазе переберут, помоют и в итоге уменьшат вес конечного товара в два раза. Но ведь через овощебазу проходят тысячи тонн этой самой картошки. Давай возьмем цифру 2 тысячи тонн. Вот купил ты 2 кило и половину выбросил. Ерунда, выбросил десять копеек, пустая бутылка и та дороже стоит. Для тебя все равно — что сейчас ты получил свой чистый килограмм по 20 копеек что потом получишь его же за те же 20 копеек. Овощебазе тоже вроде все равно — за неперебранные 2 тысячи тонн она сейчас получила 200 тысяч рублей и потом за 1 тысячу получит столько же. Но только вроде все равно. Вот узнает народ что тысяча в брак пошла и что подумает? А он посчитает потери уже по новой цене в 20 копеек и получит 200 тысяч рублей убытка. За такую цифру в рублях директору овощебазы голову оторвут. И на его место никто новый не пойдет, потому что оторвут и ему.

Эдик обалдел от такого поворота.

— Но можно же все объяснить народу, что эти убытки виртуальные? Знаешь, что такое виртуальные?

— Знаю. Несуществующие, но возможные.

— О, сразу видно человека, нехило рубящего в математике. Три четверти моих приятелей впервые это слово от меня услышали. Так можно народу объяснить или нет?

— Нельзя объяснить. Чтобы объяснить, придется громогласно заявить, что товарищи, вам всем раньше продавали под видом картошки гниль. Это же позор, такого никто не допустит. Сейчас как — ты купил половину гнили и решил, что тебе не повезло, соседу не повезло, другу не повезло, а вот всем другим насыпали без гнили. Ну не нравишься ты продавщицам. А тебе заявят — нет, не только тебе, всей стране гнильё продаем. И ты возмутишься. И все возмутятся. Нет, власть, пока она крепка, не может такого позора допустить. Она должна овощебазы так оборудовать, чтобы картошка не гнила. А моментально это невозможно сделать. А кроме того подумай, чтобы выбросить гнилую половину, кто-то должен будет на овощебазах картошку перебирать. А этому "кто-то" зарплату надо платить. И получится, что твоя чистая картошка уже будет стоить не 20 копеек, а 25. Совсем как на рынке. Думаешь, колхозники будут продавать свою по такой же цене как в магазине? Как бы не так. У них картошки мало. Они всегда могут повернуть ее к покупателю красивым боком и расхвалить так, как будто это не картошка, а произведение искусства. Ты вот лично на такое согласен, на картошку по 25 копеек?

Эдик погрустнел и сказал

— Ладно, убедил, пусть все остается по-старому, раз все равно те же самые потери будут.

Но опытному демагогу Максу такого конфуза Эдика показалось мало. Он продолжал

— Нет, на самом деле общие потери сейчас больше, чем если картошку перебирать. Смотри — сейчас в магазин приезжают два грузовика картошки, а должен приезжать один. Один бензин сколько стоит. Вот ты знаешь, сколько сейчас литр бензина стоит?

— Не знаю, машины у меня пока нет. Но копейки. Лет пять назад, когда у друга мотоцикл объезжали, вроде 8 копеек стоил. Сейчас, может, и подорожал.

— А какой бензин, 76-й или 93-й?

— А кто его знает, я не интересовался. Да мы всего один раз его покупали, потом всегда у водителей грузовиков просили — любой сольет сколько надо, лишь бы свой шланг был. Копейки ж стоит.

— Ну все равно, грузовики и ремонтировать надо и водителю зарплату платить. И в магазине куда проще ворочать в два раза меньшее количество картошки. Да и тебе самому что лучше — килограмм домой нести или два?

Эдик заулыбался

— Мне то все равно. Я сильный. Я и два кило съем. Соскучился я по жареной картошечке, говорю же тебе. Ладно, запутал ты меня совсем, давай наконец то картошку чистить.

Эдик поставил кастрюльку с помытой картошкой возле табуретки. Начали чистить.

— Я же сейчас только из армии пришел, два года с хвостиком после института оттрубил. А там в офицерской общаге не на чем жарить было, разве что на электроплитке. А комендантша общежития строгая была — нельзя такие мощные электроприборы в комнате даже держать, нельзя и всё, проводка загореться может. Проводка, конечно, вряд ли загорелась бы, это она загибала, а вот пробки реально не держали. Сколько раз было — придешь со службы, электрочайник включишь, чайку глотнуть, а ведь остальные тоже самое делают. А предохранитель один на три-четыре комнаты. Вот его и вышибает. А поставишь жучка — вышибает уже весь этаж, тогда свои же соседи по шее накостыляют, все же грамотные, в пробках любой жучка найдет. И вот унюхает комендантша картошечку, и ходит от двери к двери, ищет где запах сильнее. Плитка конфискуется, иначе телегу начальству напишет. Нюх у нее, конечно, был отменный. — улыбнулся Эдик — А до армии пять с половиной лет института, опять же в общаге. Но там хоть кухня с газовыми плитами была, но зато в комнате трое соседей, с одной сковородки не насытишься, а вторую жарить уже влом. Так что я сейчас на съемной квартире жареной картошкой объедаюсь, пока накопленные в армии деньги не закончатся.

— А сколько за комнату платишь?

— Пока на пару месяцев по сороковнику сторговались, я же еще толком на работу не устроился, не знаю даже, как там дальше будет. Главное — удобно ли мне будет ездить отсюда на работу. В общаге жить не хочу, нажился уже, общага только для прописки. Если на год договорюсь — то комната по тридцатке в месяц будет, это как пить дать.

Макс неодобрительно посмотрел на ножик.

— Ножик у тебя хреновый какой-то. И тупой, и неудобный. И железо плохое — окисляется.

— Какой есть. Сам знаешь, у нас с ножами в стране напряжёнка. Чтобы как холодное оружие не использовали. Можно в цеху на заказ сделать, если токарь в друзьях есть, но в случае чего хороший самодел обязательно конфискуют, только заводское можно.

Макс достал из синтезатора два любимых ножа разных размеров. Протянул Эдику тот, что побольше.

— Держи, попробуй этим.

— Ух ты! — восхитился Эдик — откуда такая красотища? — Эдик начал читать клеймо на лезвии — Импортный? Где достал?

— Где достал, там уже нету — отшутился Макс. -Да ты чисти картошку, чисти, а то и без того гостя припахал. Только не порежься, ножи заточены на славу.

Остатки картошки почистили быстро. Порезали. Зашипело масло на сковородке, высыпали картошку. Эдик помыл ножи, рассмотрел снова.

— Вещь!

— Дарю!

В глазах Эдика вспыхнула радость, почти счастье. Но радость сменилась тревогой.

— Ножи дарить нельзя.Примета плохая. Надо обязательно монетку какую-то отдать. Эдик вытер руки, полез в карман, достал кошелек, выбрал монетку, отдал Максу

— Пятиалтынный. Юбилейный притом.

Макс посмотрел на монетку. Белый металл, надпись 15 копеек, выше справа знакомый с детства герб СССР. На обороте слева надпись 1917-1967. справа какие-то женщина и мужик с серпом и молотом в соединенных поднятых руках. То ли фигуристы, то ли гимнасты, а может и какие-то известные здесь всем революционеры, недаром год революции стоит, 1917-й. Максу плохонькое изображение ничего не говорило. Скорее всего революционеры, дата к 50 лет революции подходит. Макс положил монетку в кейс, пока не потерялась.

Эдик помешал картошку, налил еще по рюмке коньяка. Выпили за праздник, закусили сырокопчеными сосисками Макса.

Эдик восхитился.

— Классные у тебя охотничьи колбаски, люблю их, жаль, что жуткий дефицит, всего несколько раз видел их в продаже. Сейчас покажу, как их надо готовить.

Эдик помчался наверх и принес оттуда пивную бутылку, заткнутую такой же полиэтиленовой пробкой, как у коньяка. Положил четыре сырокопченые сосиски на тарелку, подложил под нее разделочную доску и открыл пробку бутылки.

— Спирт! Технический! Предназначен для протирания контактов. Тонким слоем. Выпиваешь — Эдик изобразил глоток— и выдыхаешь тонким слоем на контакты. — Эдик улыбнулся своей шутке. — Из армии привез, на всякий случай. Вместо одеколона хорошо использовать после бритья — и дезинфицирует, и не воняет. Ну и для всяких других целей. Пить тоже можно, проверено.

Эдик слегка полил сосиски спиртом. Чиркнул спичкой. Поджег.

— Грамм десять спирта. Равномерный разогрев в полевых условиях за минуту. И еще вкуснее становятся.

Эдик наполнил рюмки, задул голубое пламя над начавшими потрескивать сосисками и приглашающе повел рукой.

-Так выпьем же за кибернетику! — провозгласил он странный тост.

Сосиски, приготовленные таким оригинальным образом, Максу понравились. Тут и картошка подоспела. Насытившись, новые приятели закурили и продолжили разговор. Макс подталкивал его в нужное русло, конечно, грэйв прошерстит всю информацию этого мира, но бытовые мелочи нигде не описываются, узнавать их придется самому, и хорошо бы не набить шишек.

-А куда устраиваешься, сколько в месяц получать собираешься? — спросил Макс

— Да в деньгах я, по сравнению с армией, с зарплатой лейтенанта, конечно получать буду меньше. Был бы я сразу после института — так по распределению обязан был бы три года отработать. Таким "крепостным" много не дают, рублей сто — сто десять для начала. Я же теперь птица свободная, в армию меня не призовут, ну разве что на сборы. Так что я кадр ценный. Меньше ста сорока таким не предлагают. Был бы я местным, с жильем у мамы-папы, еще десятку дали бы. Был бы местным, со своей квартирой, можно было бы и на сто шестьдесят претендовать. Ну, конечно, плюс премии, прогрессивки, тринадцатая зарплата. Конечно, после лейтенантской зарплаты в любом случае будет маловато. Я получал девяносто за звание и девяносто за должность — сто восемьдесят. Плюс трехразовое питание в офицерской столовке, авиация все-таки. Плюс бесплатный проезд в отпуск, хоть на другой край страны. Чуешь, как низко я падаю?

В общем, нашел я тут одно интересное местечко. НИИ микроприборов, на Московской улице. С транспортом хорошо — три маршрута, автобуса, три маршрута трамвая, в пятнадцати минутах ходьбы электричка, на ней можно прямо сюда доехать. У них там симбиоз института с реальным заводом, микросхемы всякие делают. Самому интересно, дело новое, и сидят в современном здании, ему лет десять всего. Чистота невероятная, все в белых халатах ходят, прямо как в больнице. Дают пока сто сорок рублей, буду в лаборатории то ли эмэнэсом, то ли лаборантом, один хрен. В общаге прописывают, но мест там пока нет, да и не хочу я общаги, буду снимать квартиру, пока свою не дадут. Обещают лет через пять-семь, а если женюсь и дети пойдут, то максимум года через три. В общем, в любом случае мне осмотреться надо, в Риге по моей радиотехнике полно и заводов, и НИИ.

— Да, специальность у тебя хорошая. Кстати я тоже по этой части — приврал немного Макс, он уже давно забыл все данное ему в институте, электроника в 21-м веке шла семимильными шагами и те знания порядком устарели.

— Ты как вообще успехи советской радиотехники оцениваешь?

Эдик скривился.

-А с переменным успехом. Все военное передовое, надежное как кирпич и все равно ломается, хоть и редко. Все гражданское старое. Вон, микросхемы делать буду, а в стране телевизоры до сих пор ламповые выпускаются. Ломаются безбожно. Магнитофоны есть хорошие, вроде "Юпитера", но жуткий дефицит, мало выпускаем. Радиоприемники хорошие выпускаем, переносные, но посмотри — прошлый век, тяжелые и питания жрут немерянно. Девятивольтовое питание — либо шесть круглых батареек, а они весят, как танк, либо "Крона". — Эдик с горя вылил себе в рюмку остатки коньяка из первой бутылки и жахнул, не приглашая Макса и не закусывая. — А ты встречал хорошую "Крону"? — продолжил он — Мало того, что дефицит, так еще и емкость никакая. Купишь три, одна из них совсем пустая. У всех, абсолютно у всех вместо "Кроны" две "плоские" изолентой снаружи примотаны. Почему снаружи? Почему изолентой? Почему бы не сделать тогда более толстый корпус, куда эти "плоские" вставляются штатно? Почему в доме этот радиоприемник должен работать тоже на батарейке? Неужели нельзя приемник как-нибудь от сети питать? Трансформатор большой и тяжелый, а приемник переносной? Ну так сделайте блок питания выносным, воткнул разъем и не трать батарейку!

Эдик не на шутку разошелся. Макс открыл второй коньяк и наполнил рюмки. Выпили. Закурили. Макс попробовал местные сигареты. Табак был непривычным и сыроватым. Что было хорошо в местной сигарете, так это то, что она без затяжек тухла. В 21-м веке сигареты будут гореть как порох, даже без участия курильщика. Все для того, чтобы больше покупали. Возьмем хотя бы вот эти местные сигареты "Элита". На пачке указана стоимость, 30 копеек. Получается, сдал три пустые бутылки и вот тебе пачка, да еще стоимость половины бутылки осталась. Выходит, через 40 лет то ли бутылки безбожно подешевели, то ли сигареты безбожно подорожали.

Эдик продолжал разоряться

— Я тут вчера в пятницу в комиссионку на экскурсию заходил, представляешь, что видел? Лежит импортная счетная машинка, калькулятор называется, не только плюс-минус-умножить-разделить, она еще корни вычисляет и логарифмы, синусы, косинусы и прочие котангенсы! У нас как считают? Берешь "Феликса", логарифмическую линейку, книжку таблиц Брадиса и считаешь столбиком.

А тут кнопочки нажал и все готово! Представляешь какого она размера, эта счетная машинка? Ни в жизнь не догадаешься! Она малюсенькая! Она размером с две наших плоских батарейки, если сверху смотреть. И высотой всего сантиметра два! — увидев обалделый взгляд Макса, во времена которого даже компьютеры бывали поменьше, Эдик поправился — Ладно, соврал. Три сантиметра, но не больше! А нас самый маленький радиоприемник с нормальным звуком и тот больше. Вот так-то. Я даже понять не могу, как они это все в таком ничтожном объеме уместили, капиталисты проклятые!

Эдик жахнул еще одну рюмку и совсем запьянел. Схватил Макса за руку и поволок его на чердак, в свою комнату. Включил телевизор.

— Вот! Вот наш настоящий уровень техники. Это хозяйский. Думаешь они мне его так поставили, для удобства? Держи карман шире! Телевизору всего полтора года. Мне хозяин по пьянке всю его историю рассказал. Проработал он неделю. Потом год в ремонте провел. Починят — неделю дома работает — сдох. Починят — неделю дома работает — сдох. Смотреть невозможно, хозяин на него и плюнул, выбросить только жалко, вот в комнату, которую сдает и поставил. Ты смотри, смотри.

14. Телевизор

Телевизор Макса поразил. Не то чтобы он совсем отвык от кинескопных телевизоров — да, они уже давно не продавались, но встречались Максу довольно часто, работают — и пускай работают, чего выбрасывать, не все пока миллионеры. Но это было нечто настолько старинное, что совсем исчезло из воспоминаний Макса. Рубин-710. Лакированный корпус из дерева. Размеры корпуса чуть ли не на четверть больше двадцатитрехдюймового экрана. Каналы переключаются ручкой, очевидно, давно сломавшейся, так как из корпуса торчит только хвостовик переключателя. Ручку заменяют лежащие рядом с телевизором плоскогубцы. Звук дребезжащий. Изображение настолько мутное, что можно только догадываться о происходящем на экране. Краски и те неестественные, лица зеленоватые.

— А ведь до передающей телевышки в Агенскалнсе отсюда всего восемь километров. Такой телевизор можно только слушать. Полтора года аппарату, мать его! Какой-то скрытый брак, плавающая неисправность, такие, конечно трудно отловить, но все равно брак. По совести, так его надо просто заменить на новый телевизор и принести извинения. Но не имеют права, ручка то сломалась, а это механическое повреждение. С механическими повреждениями даже бесплатный гарантийный ремонт делать не положено. Да и гарантия всего год. Вот такой вот бардак. А то, что пластмасса ручки полное говно, как и ее конструктор, и ручка просто обязана сломаться, никого не колышет. Копеечная ручка в телевизоре за 650 рублей. Мне полгода на такой работать надо, не жрать не пить, а из-за копеечной ручки за заводской брак самому же и платить.

— Почему больше чем полгода? 650 поделим на 140 — меньше пяти месяцев получится.

— А ты о налогах забыл? Подоходный и за бездетность. Подоходный со ста сорока тринадцать рубликов с копейками. За бездетность восемь с копейками. Уже 21 рубль вычитают. Плюс за комсомол процент, рупь сорок. От 140 остается 117. Минус койко-место в общаге, рублей одиннадцать. Минус проездной на городской транспорт, три рубля. Без него никак, подметки до самой задницы сотрешь, тогда уже за них платить придется. Так что реально даже семь месяцев без жратвы. Про премии и прогрессивки не скажу, ни размера, ни сколько налога с них возьмут я не знаю, я же еще не работал в промышленности. Так что в лучшем случае шесть месяцев, именно шесть. Хорошо еще, что здесь дециметровый блок телевизорам не нужен, с ним телевизор еще дороже стоит. И какая в принципе разница — я даже на черно-белый телевизор два месяца без еды не продержусь, сдохну.

Эдик понизил голос — Знаешь, что я вообще думаю? Эту ручку специально из дерьма сделали. Чтобы по гарантии не чинить. Приказал директор завода и сделали. Комсомольцы сделали. Как с трибуны на собраниях так качество-качество, моральный кодекс строителя коммунизма, а как до реальных качества с моралью дело дойдет, так все пофиг.

Макс посмотрел на разошедшегося Эдика и спросил

— Слушай, а у тебя инструменты есть? Паяльник там, отвертки?

— Зачем тебе?

— Да попробую его настроить. Небольшой опыт имеется. Да и плавающая неисправность — это всегда интересно. Это как с ветряными мельницами бороться. Хуже не станет, обещаю.

— Паяльник есть. Как же мне. радиоинженеру без него? Это ж как стекольщик без стеклореза получится. И отвертки мелкие есть. И тестер есть. В армии много получал, вот и купил. Вот большой отвертки нет, хотя... Я у хозяев в ящике вместе с ножами-вилками видел. Сейчас принесу.

Эдик пошел вниз. Макс дал мысленную команду грэйву.

— Надо встроить внутрь кинескопа нормальный телевизор. Без выдачи лишней информации на экран. Просто картинка и все, в 70-е годы больше ничего на экран не выводилось. Важно, чтобы снаружи ничего не отличалось от того, что сейчас. В ручку переключения каналов встраиваем датчик положения. То же самое в регулятор громкости. Остальные регуляторы, всякие яркости-контрастности при нормально работающем телевизоре никому не нужны, скажу, что отрубил. Датчики и питание вводим внутрь кинескопа через его контакты. Провода эти прячем внутри печатной платы, скрытым третьим слоем. Что там еще? Ага, звук. Проводку на динамики из кинескопа через те же контакты. Сами динамики замени подобными тем, что сейчас стоят. Чтобы катушка не отвалилась и не перегорела, эти то уже хрипят. Все остальные нынешние цепи заглушить, пусть лампы светятся, какие-то сигналы идут, только киловольты убери и писк трансформаторов. Надеюсь, работающий телевизор никто вскрывать не будет. Но на всякий пожарный обеспечь внутри самоликвидацию, чтобы при вскрытии кинескопа или при подаче на его контакты стандартных сигналов внутри кинескопа все лишнее выгорело. Да, встрой еще приемник управления. Чтобы, если смотреть буду я один, мне не бегать переключать. Кстати, сделай мне еще ручку переключения. Металлическую и с нормальной фиксацией на хвостовике. Пассатижи это, конечно хорошо, прогрессивно, но обычная ручка все-таки лучше. Пумай, как обеспечить процесс так, чтобы Эдик лишнего не увидел. Синкамера кейса такой объем потянет?

— Потянет. Только поставь кейс в метре от телевизора и когда пойдет процесс, близко не подходи. Сосканируем и сразу синтезируем такой же. Это та минута, когда Эдика рядом не должно быть. Далее рассчитаем заказанную доработку, в худшем случае минут десять займет, но скорее всего и минуты хватит. Дальше опять удаляем Эдика на минутку, разбираем старый телевизор на атомы и синтезируем новый. Можешь с ним возиться хоть день, хоть два, будем имитировать на экране имеющиеся неисправности, потом ты ткнешь куда-нибудь паяльником и все заработает почти как надо. Покрутишь какие-нибудь триммеры да потенциометры, и картинка станет вообще идеальной. Небольшой совет — когда нет входного сигнала, желательно показывать на экране и в динамиках шум, я проанализировал информацию из моей памяти, в этом времени достигнутый уровень электроники еще не позволяет отключать экран и звук при отсутствии сигнала.

-Хорошо. Раз информация у тебя есть, делай репликацию максимально соответствующую этому времени. Проанализируй все варианты, я лишь общее направление обозначил. У меня то банка информации нет, я это время только краешком памяти помню.

Пришел Эдик, принес отвертку. Вместе перетащили столик с телевизором на середину комнаты, насколько хватало длины антенного кабеля.

Макс сходил за кейсом, сказав Эдику, что там у него есть кое-что, что может понадобиться, велев Эдику окрутить заднюю крышку. Когда он вернулся Эдик открутил уже все винты, кроме одного

— Тут пломба стоит.

— Ерунда, сам сказал, что телевизор уже не на гарантии. Ну ка, подвинься, давай сюда отвертку.

Макс сгреб пластилин пломбы отверткой, вытащил его и выкрутил винт. Сняли крышку. Макс окрутил от крышки разъем с проводом питания, удивляясь полету мысли конструкторов. Вместо того, чтобы пропустить провод питания у края крышки, нагородили дурацкий спецразъем на самой крышке. Типа снимешь крышку и тебя током не ударит. Нет, у конструкторов совсем мозгов не было — тот, кто может крышку открутить, тот и разъем открутит и вставит куда следует.

— Удлинитель есть? Включить надо.

— В кладовке у хозяев. Сейчас принесу.

Через минуту телевизор был разобран на атомы, записан в память и снова собран. Макс спустился вниз. Эдик все еще гремел чем-то в чуланчике рядом с кухней. Наконец вылез оттуда с удлинителем. Макс сказал

— А не выпить ли нам, дружище Эдик, за удачу в деле ремонта взбунтовавшихся телевизоров?

— А давай — согласился тот.

Выпили, закусили ветчиной. Закурили. Макс тянул время. Грэйв сказал, что расчет коррекции уже закончен, и желательно еще минуту не пускать Эдика наверх, тогда вообще все будет готово.

— Ладно, бери свой удлинитель, приступим к операции — сказал Макс спустя минуту.

Наверху на первый взгляд ничего не произошло — внутренности все те же. Макс воткнул штекер антенны и щелкнул выключателем. Экран засветился не сразу. Все правильно, типа лампы прогреваются. Макс достал из кейса резиновые перчатки и большую лупу. Надел перчатки, изображая продвинутого поборника техники безопасности. Взял тонкую отвертку, отвернул винты и повернул кронштейн с платами. Начал водить отверткой по дорожкам, слегка постукивая и рассматривая. Эдик сначала внимательно смотрел, потом заскучал. Макс велел ему смотреть на экран и, если вдруг что-нибудь изменится, тут же дать знать. Изображая процесс поиска, Макс дал мысленную команду Грэйву. Вскоре Эдик встрепенулся

— Вот! Только что резко стало! Вот, опять пропало! Опять хорошо!

Макс сделал вид, что сильно прижал дорожку кончиком отвертки. Изображение стало резким. Макс убрал отвертку, обошел телевизор и посмотрел на экран

— Радиотехника, дружище Эдик, это наука о контактах. Золотое правило, придуманное еще на тайной встрече Ньютона с Ломоносовым. Что оно гласит нам, это правило? Ежели где-то чего убудет, то где-то чего-то прибудет. И наоборот. То есть, если убыла работоспособность прибора, то где-то прибыло наличие отсутствия контакта. И наоборот, ежели отсутствие контакта устранить, то работоспособность телевизора возрастет до размеров, четко прописанных в инструкции на данный телевизор. Поставим опыт. Приложим к телевизору кинетическую энергию. Она просто обязана перейти в потенциальную. А раз потенциальной прибыло, то где-то чего-то должно убыть. И это "чего-то" и есть тот самый контакт, который убудет.

Макс хряснул по корпусу телевизора кулаком. Изображение моментально стало тусклым. Макс выключил телевизор, выдернул шнур питания из розетки и снял резиновые перчатки.

— Ну давай, чего сидим, включай паяльник, давай припой, канифоль, флюс, скальпель!

— Скальпеля нет. И флюса.

— Ладно, горе мое, тащи с кухни ножик.

Макс зачистил кусок дорожки в месте мнимой потери контакта. Набрал на жало припоя и глубоко макнул его в спичечный коробок с канифолью. Моментально коснулся жалом зачищенной дорожки, пока канифоль не выкипела. Ловко залудил. Посадил еще несколько капель.

— Выключай паяльник!

Макс опять включил телевизор. Изображение было нормальным. Макс постучал кулаком во все места корпуса. Удовлетворенно кивнул Эдику.

— Почти готово. Сейчас настроим. Одевай перчатки, буду показывать, чего где крутить, крути медленно, аккуратно, слушай команды.

Еще пять минут Макс заставлял Эдика крутить отверткой разные потенциометры и ферритовые сердечники катушек, командуя "давай, давай, стоп, назад. Стоп, назад, стоп". Эдик со своей стороны не видел, меняется что-нибудь на экране, поэтому Макс давно уже дал команду грэйву установить хорошую картинку и лишь изображал дирижера.

— Ну все! Давай, смотри.

Эдик восхищенно присвистнул.

— Класс! Я таких красок и не видел.

— Ну вот, а ты отечественную радиотехнику ругал. Нормально ведь показывает, хоть и ламповый. Если бы не кривые руки сборщика, дорожка не треснула бы. И радовал бы этот телевизор хозяев долгие годы, а ты бы сейчас сидел без телевизора и думал бы, как на него накопить.

— Теперь лишь бы хозяин не увидел, заберет ведь, а мне свой поставит, его куда хуже показывает.

— Ну заберет, так я тебе и тот, другой настрою. Настраивать плевое дело, это не пропавший контакт искать. Давай, закручивай крышку, ставим телевизор на место. Что хоть там по телепрограмме сегодня?

— Да что там может быть девятого мая? Программы не видел, но я и так знаю. Музыкальные программы, все эти слащавые Песняры, Зыкины и Кобзоны военные песни петь будут, весь день документальные фильмы какие-нибудь, в семь вечера минута молчания и военный фильм, потом в девять программа "Время" и опять фильм или концерт. Сегодня, возможно, почти до двенадцати что-нибудь показывать будут, а в будние дни, сам знаешь, в одиннадцать вечера уже настроечная таблица, и то, в лучшем случае. Когда я два года назад здесь институт заканчивал, было две программы, теперь их уже три, а смотреть особо нечего. Эта вторая программа вообще только вечером работает.

Макс вспомнил про ручку для переключателя передач и достал ее из кейса. Надел на хвостовик переключателя каналов, затянул фиксирующий винт. Пощелкал, переключая каналы. Работали только десятый, третий и седьмой, на седьмом была настроечная таблица, с третьего звучал незнакомый Максу язык.

— Всё, пользуйся!

— Ну ты вообще волшебник! Пойдем, выпьем за обновку!

— Какая еще обновка? Только за Победу! — ответил Макс.

Они спустились на кухню и продолжили дружескую попойку. Макс рассказывал нейтральные анекдоты, подсказываемые грэйвом. Эдик больше про жизнь. Родился Эдик в поселке недалеко от Волги, мама учительница, папа механизатор. После школы решил поступить в какой-нибудь институт выучиться радиотехнике. Соседи в начале июня отдыхали в санатории в Юрмале и привезли местную газету, из которой Эдик узнал о рижском институте инженеров авиации. Приехал и поступил, несмотря на зверский конкурс, на радиотехнический факультет. Перед самым окончанием учебы Эдика постигло несчастье — в доме случился пожар и родители погибли. По окончании института сразу призвали в армию на два года. Служил в авиадивизии в восточном Казахстане, почти на границе с Алтаем. Остался бы в армии, там неплохо платили, но вот удаленный гарнизон не привлекал холостяка, жену в нем найти было нереально. Даже в отпуск некуда было ездить — дом сгорел, родственников не было. Съездил, конечно, дикарем в Крым, но и там никого не встретил. Девушки, узнав где служит Эдик, теряли к молодому лейтенанту всякий интерес. Пугал расположенный неподалеку от военного аэродрома ядерный полигон. Те девушки, которые не слышали про полигон, пугались отдаленности гарнизона от городов. Работу по специальности в закрытом городке жене лейтенанта не найти, значит доход семьи ограничится лейтенантской зарплатой, а на двоих это получается уже очень мало. Так что, несмотря на предложения армейского начальства занять сразу капитанскую должность начальника группы обслуживания, Эдик демобилизовался. Ехать ему было некуда и поехал он в Ригу, где провел пять с половиной лет перед армией, тем более что его паспорт хранился в местном военкомате, что значительно ускоряло вопросы устройства на работу и прописки. Осмотрелся и практически устроился на работу — в среду, 11-го надо прибыть в отдел кадров, получать пропуск, паспорт с пропиской в общежитии, вставать на учет в военкомате и приступать к трудовой деятельности.

— Эх, бюрократии целый вагон. Я неделю потратил на всякие бумажки. То ли работать не хотят, то ли проверяют. Может, национальность не нравится, моя или родителей.

— А какая она у тебя?

— По паспорту я еврей. Мать еврейка, отец поволжский немец. Советских немцев Сталин во время войны выселил в среднюю азию, подальше от фронта, со временем можно стало возвращаться, но это особо не афишировали, да и на местах палки в колеса вставляли. Мой отец после женитьбы на маме на Волгу вернулся. Мне национальность по матери записали. Лучше евреем быть чем немцем. Войну то все помнят. Но все равно, местами бытовой антисемитезм проявляется.

Против евреев Макс ничего не имел. В его стране евреев практически не было. По условиям капитуляции СССР должен был выдать за десять лет всех своих евреев. Их меняли на русских военнопленных и жителей захваченных территорий по унизительному для евреев курсу — один к двадцати. То ли евреи закончились, то ли захваченные русские, а может американское наступление помешало, но через лет восемь обмены прекратились. После капитуляции Германии в 1949-м, подписанной в Саратове американцы поделили захваченные Германией территории и территории союзников Германии между странами, не воевавшими на стороне Германии. Советскому Союзу не вернули ничего, он так и остался за Уралом.

Эдик после очередной рюмки тяжело поднялся и сказал.

— Лично я всё. Готов. Надо поспать часик. Вчера тоже куролесил, на старые дрожжи не потянул. Я пойду, лягу наверху, ты или тоже ложись, или телевизор посмотри. Не ляжешь — разбуди через часик. А лучше через два. Вечером салют смотреть поедем. Я вчера с девками договорился встретиться, вместе салют смотреть. Их двое, в одной комнате живут, ты мне как раз пригодишься. Хороши девки, красивые, смешливые. Я даже не решил пока, какая мне больше нравится. Все, спать, спать. Перебрал чуток.

Эдик побрел наверх и рухнул там на одну из кроватей. Макс дал грэйву команду нейтрализовать часть алкоголя в крови до уровня легкой эйфории. Надо подумать. Макс прибрал на столе и пошел наверх. Эдик лежал беззвучно, в одежде. лицом вниз, даже туфли не снял. Макс включил телевизор, убавил громкость и прилег на вторую кровать. На экране пионеры чистыми голосами пели незнакомую песню про крейсер "Аврора".

Макс запоминал все слова Эдика насчет документов. Ему предстояло вжиться в эту счастливую страну, в страну, одержавшую такую великую победу. Конечно, он мог сделать документы, ничем не отличающиеся от оригиналов. Но ведь кроме бланков и печатей должна существовать еще какая-то система определения подлинности человека. Да, в этой стране пока нет мощных компьютеров, хранящих в своих базах данных и номера документов, и фотографии, и досье на человека. Но на бумаге то все это может работать ничуть не хуже, чем в цифре, только чуток медленнее. Макс хорошо помнил это по своей безкомпьютерной юности. Если бы прописка ограничивалась лишь штампом в паспорте, то занимала бы она минут десять в худшем случае, а так паспорт пропадал в паспортном столе на несколько дней. Не из-за вредности же паспортисток сей процесс занимал столько времени. Вполне достаточное время, чтобы и паспорт на подлинность проверить и получить данные и из места выдачи паспорта, и с места последней выписки. Паспорт ведь можно потерять, потом кто-нибудь слегка похожий на фотографию начнет пользоваться подлинным документом. Подаст такой аферист паспорт на прописку или на переклейку фотографии и все — колесо закрутилось, мигом обнаружат, что настоящий хозяин этот паспорт потерял. Да если и не потерял, если паспорт скопировать на синтезаторе — как пить дать всплывет когда-то, что данный человек прописан одновременно в двух местах. В общем, даже с идеальной копией паспорта можно устроиться только куда-нибудь в совершенно мелкую незаметную контору, и то, без гарантий. Черт, получается, когда паспортная система компьютеризирована, легализоваться куда легче, чем в целиком бумажной. Грэйв расколет любую компьютерную сеть и добавит нужные данные. А в бумажной чего ломать? Можно, конечно, нигде не работать, поселиться в глухом лесу, Максу не нужны ни деньги, ни еда, ни промтовары. Но участь отшельника Макса не устраивала, тем более в такой стране, чужой и родной одновременно. Хотелось сделать страну лучше, помочь ей. Хотелось общаться с людьми, еще не пораженными вирусом потребительства. Возможно, граждане этой страны и не идеальны, но Макс помнил, какие были люди в его детстве, в той его стране, запертой уральскими горами на востоке и вечно воюющими между собой китайскими провинциями на юге.

Конечно, можно взять паспорт умершего человека, спрятав труп. Но у любого умершего наверняка были родственники, которые объявят пропавшего в розыск. Всё, паспорт засвечен. Да и умирают в основном пожилые, а Максу уже не хотелось существовать в старом теле. Молодые тоже погибают, но преимущественно насильственной смертью. Значит, как минимум один человек сможет узнать, что мертвец воскрес. Да и что у мертвеца было за плечами? Может он давно на карандаше у соответствующих органов. И потом, за каждым человеком тянется шлейф из анкетных данных — учился — работал-уволился-женился-работал. Что если, присвоив чужую личность, станешь известным? Обязательно найдется кто-нибудь, кто тебя узнает и крикнет на весь мир — как же так, он ведь всегда полным балбесом был с тремя классами образования, как он академиком смог стать?

Да, задачка непростая. Как же легализоваться, и легализоваться с безупречной биографией? Нужен сирота с техническим образованием, нигде еще не работавший, то есть выпускник вуза, приехавший с другого конца страны, который здесь может устроиться на какой-нибудь передовой завод или в толковое НИИ. Такой как Эдик. Вернее, не сам сирота, а его необнаруженный труп. Со всеми документами при трупе. Нет, нереально. Сироту положим, можно найти, но труп такого сироты? Ну не убивать же сироту ради его трупа? Макс с некоторым ужасом посмотрел на спящего Эдика. Он неожиданно почувствовал себя Кисой Воробьяниновым, в тот момент, когда Бендер сообщил тому о местонахождении последнего стула. Чушь собачья, и придет же такое на ум. Можно просто отправить объект туда, откуда тот вернуться не сможет. Или не захочет. Например, в Париж, если объект французский знает. Дать ему кучу денег, фальшивый паспорт. Ну да, возразил сам себе Макс. Деньги однажды закончатся и подастся болезный в советское посольство. Или отправится туда сразу же по прибытии, из любви к родным осинам. Назовет себя, начнут проверять и пропали все мои потуги. Даже если объекту внешность изменить, все равно его рассказ вызовет повышенное внимание к моей персоне. Найдут одноклассников, однокурсников, сослуживцев. Очная ставка и всё. Нет, такой вариант легализации тоже не годится. Полный тупик. Придется хорошенько подумать, как все обстряпать. Сооружу себе берлогу, похожу пока что с подправленной копией чьих-нибудь документов, на улице при простой проверке никто их не отличит от настоящих. Присмотрюсь к этому миру. Грэйв пошлет разведчиков в паспортные столы, пусть наблюдают, рано или поздно они вскроют весь механизм проверок. Тогда будут создана фальшивая личность, во всех местах будут бумаги, свидетельствующие о ее существовании. Не знаю, сколько это займет времени, для надежности надо будет получить пять одинаковых результатов от независимых групп наблюдателей. Может месяц, может два, а может всего неделя потребуется. Главное — за это время не спалиться. Я же ничего тут не знаю — ни обычаев, ни идиом, ни фильмов, ни песен. Даже с политической картой мира незнаком, хотя знакомство с историей самое простое, что предстоит. Сколько нормальный человек за 25 лет фильмов посмотрел? По одному в месяц — выходит триста. По полтора часа — 450 часов, полные 18 суток. И детские тоже придется смотреть. Вот черт — в этом времени еще нет фильмов ни на кассетах, ни в цифре. Придется грэйву оцифровывать с кинопленок. Найти центральный архив. Но там наверняка не 300 фильмов хранится, а тысячи. Посмотришь 300 и окажется, что посмотрел то, что никто здесь не смотрит. Как отделить "золотой фонд" от барахла? А ведь надо еще посмотреть и те зарубежные, которые здесь показывали. В общем, месяца три на одни фильмы уйдет, не будешь же смотреть кино по 12 часов в сутки. А еще есть песни, тысячи песен. И каждую надо хотя бы по два раза прослушать, чтобы хоть что-то отложилось в памяти. Анекдоты тоже изучить надо, чтобы не смеяться как угорелый на рассказанный анекдот с бородой. Популярные книги прочитать надо. Систему образования тоже изучить надо, как ведут себя дети в школе, что в каком классе изучают и вообще, сколько этих классов сейчас? По большому счету, чтобы не выглядеть белой вороной, потребуется не меньше года, и то, если грамотный консультант будет. Макс снова посмотрел на спящего Эдика. Хороший парень, все небось знает, но как ему сказать про то, что я не знаю элементарных вещей? Да и работать парню надо и личной жизнью заниматься. Ладно, буду надеяться, что многое здесь как в моем мире. Хотя бы те же самые технологии. Вон — на мой монолог про картошку он ничего не возражал. Так что насчет общих сведений как-нибудь прорвусь, а вот над книгами, песнями и фильмами придется попотеть.

Макс уже хотел дать указания грэйву, но, утомленный бегством, потрясениями и выпитым алкоголем, задремал.

15. Салют

Проснулся Макс оттого, что Эдик тряс его за плечо

— Просыпайся! Опаздываем! Я тебя в караул поставил, говорил меня через час разбудить, а ты на посту сам дрыхнешь! Быстро вниз, умывайся, пропустим по рюмашке, собираем остатки закуски и бегом, на электричку! Надо еще в магазин заскочить, коньячку и вина прикупить, а то магазины в семь закрываются.

По пути в магазин Макс сказал, что в "дипломате" у него еще коньяк есть, есть и палка колбасы. Поэтому Эдик присмотрел в магазине только бутылку шампанского и две бутылки венгерского токайского. Покупки положили в кейс Макса.

— Дефицит — сказал Эдик, передавая Максу токайское. — В центре не купишь, только на окраинах есть.

— Билеты надо еще купить

— У меня проездной. До центрального вокзала 90 копеек стоит, три раза туда-назад проехал и отбивается. Главное — удобно, в очередях стоять не надо.

Макс подумал, что и ему пригодится проездной. Надо вторую чердачную комнату у хозяев снять. Поначалу дня на три, как приятель Эдика, а когда паспорт себе сооружу, на месяц или три, посмотрим. Эдик неплохой парень, не молчун, многому научит, если правильно спрашивать.

В очереди в кассу никого не было и Макс через пару минут скучающая кассирша протянула Максу проездной и сдачу с рубля. Пятак, три копейки и двушка. Макс отправил монеты в кейс, дал команду грэйву и через несколько секунд достал из него по пять копий, отправив их в кошелек.

Эдик курил на улице, ожидая Макса. Послышался шум приближающейся электрички. Эдик поторопил — давай, давай, быстрее, а то минут десять придется ждать, а потом бежать — и потащил Макса на другую платформу и дальше, почти в самый ее конец. С шипением раскрылись двери и Макс с интересом зашел внутрь. Особых отличий от электричек своего детства Макс не заметил — точно такие же двусторонние скамьи, обшитые лакированными деревянными рейками. Народу в вагоне прилично, местами и в проходе стоят, все одеты чисто, скорее всего празднично. Половина пассажиров — явно компании, наверное, тоже едут в Ригу погулять и салют посмотреть. Подавляющее число молодых парней носили длинные прически, почти полностью скрывавшие шеи и уши. У взрослых мужчин волосы покороче, но тоже длинные. Короткие прически, такие как у Макса с Эдиком, были редкостью. Поезд сделал еще несколько остановок, вобрав в себя еще немало народа, так что, когда электричка застучала по мосту над рекой, в вагоне стало почти тесно. Электричка замедлила ход и въехала на станцию, почти все пассажиры потянулись на выход. Эдик потянул Макса в подземный туннель и вскоре приятели через большой зал вышли на площадь и нырнули просторный подземный переход. Минут через пять неспешной ходьбы дошли до невысокой квадратной колонны с часами наверху.

— Место встречи горожан — прокомментировал Эдик — у нас еще пять минут. Хотя наверняка девчонки на 15 минут опоздают. Считают, что так положено. Давай пока газировки выпьем. — Эдик направился к длинному ряду автоматов с газировкой — Если троячка нет, я дам, у меня запас.

— Есть, есть — ответил Макс, мысленно отметив для себя полезность полученных в сдаче медяков.

Выстояв пару минут в ожидании, пока освободятся стаканы, наскоро помыли их и, покормив монетоприемник, получили свои порции сиропа с газированной водой. Газировка шибанула Максу в нос, но Эдик остался недоволен, сказав, что газ заканчивается, да и сиропа мало налилось, в выходные к вечеру всегда так. Макс, осмотрелся. Широкая улица, справа неподалеку посередине улицы стоит стелла с женщиной наверху, вокруг стеллы троллейбусное кольцо. Далее улица переходит в бульвар. Слева улица сильно сужается и уходит в плотную застройку. Это, наверное, исторический центр. Троллейбусы, автобусы, легковушки — все незнакомых очертаний. Внимание Макса привлек просторный каменный магазинчик, торгующий прессой. Надо купить свежих местных газет — подумал Макс. Предупредив Эдика, что он на минутку, Макс вошел в магазинчик. Очередь быстро двигалась, люди в ней, продвигаясь к продавцу, сами брали с прилавка газеты, кладя их перед продавщицей. Макс последовал их примеру, набрав несколько газет и пару журналов на русском. Две газеты были знакомы Максу по его юности — "Правда" и "Известия", только орденов под логотипами здесь было гораздно больше. Продавщица мельком глянула на названия и, пощелкав счетами, назвала сумму. Опять меньше рубля — подумал Макс, приготовившийся выложить несколько купюр. Когда он ложил сдачу в кошелек, продавщица увидела там пачку рублевок и обрадовалась

— Ой, не разменяете мне двадцать пять рублей бумажками? А то со мной расплатились, всю сдачу отдала, теперь даже с пятерки только мелочью сдачу могу дать.

— Да пожалуйста!

Макс отсчитал двадцать пять рублевых купюр. Продавщица протянула Максу фиолетовую банкноту и поблагодарила. Положив новую купюру в сильно похудевший кошелек, Макс положил купленную прессу в кейс и вышел наружу.

Эдик уже стоял в компании трех девушек и одного парня. Макс улыбнулся, подошел и поздоровался. Познакомились. Макс представился диким туристом, отпускником, приехавшим на несколько дней поглазеть на Ригу и Юрмалу. Парень по имени Игорь был студентом политеха. Все девушки оказались работницами швейного комбината, живущими в общаге в одной комнате. Видимо, две девушки, договорившись с Эдиком о прогулке, днем передумали гулять втроем. Девицы оказались предусмотрительными. В случае, если Эдик выберет одну из двух, была вероятность, что второй придется затемно возвращаться в общагу одной. Поэтому девушки прихватили еще одну подругу, Свету, с ее парнем Игорем. Но с появлением Макса ситуация изменилась. Поэтому сообразительная Света, пошушукавшись в сторонке с Ирой и Катей, подхватила Игоря и удалилась. Оставшиеся возжелали выступить для Макса в роли экскурсовода. Пошли бродить по каменным мостовым Старой Риги, показывая то, что знали сами. Оказалось, что знали ни немного, к тому же начало темнеть и экскурсионная часть для Макса потеряла актуальность. Мода на подсветку фасадов в этом времени еще не появилась. Компания решила зайти в кафе и выпить по чашечке кофе с пирожными. Однако всюду были очереди, было понятно, что за оставшиеся до салюта полчаса никак не успеть. Эдик предложил пойти на набережную, найти лавочку и выпить шампанского. Пристроились возле Рижского замка, почти напротив понтонного моста. Из скверика открывался неплохой вид на реку, за которой должны были производить салют из пушек. Макс достал из кейса шампанское, передал Эдику. Тот начал открывать, девчонки заволновались, что их обольет, бутылка ведь не на столе стояла, а в дипломате качалась. Решили подождать и выпить, когда салют начнется. Предусмотрительных девчушек теперь волновал вопрос, как пить шампанское из бутылки. Шампанское не простое вино, из горлышка пить трудно. Эдик предложил сбегать к автоматам с газировкой взять напрокат стаканчик, потом вернуть. Тогда Макс достал из кейса стопку из шести прозрачных пластиковых стаканчиков.

— Вот! Что бы вы без меня делали! — передавая стаканчики Эдику, сказал он.

Эдик оценил.

— Легкие, места много не занимают. Где достал? Девчонки, смотрите, какая вещь полезная. Начали, значит выпускать кое-что на замену бумажным. Прогресс!

— Да ну, то же мне прогресс. — возразила Катя — Бумажный небось копейку десяток стоит, использовал и выкинул. А этот мыть надо. И стоит небось копеек двадцать за штуку. А пластмасса вещь хрупкая, сами знаете. Стеклянный гораздо дешевле — всего семь копеек Единственный плюс по сравнению со стеклянным — легкий.

— У стеклянного свои минусы — как разобьется, порезаться осколками можно — возразил Эдик — Кстати, когда я служил, придешь с утра в столовую, холодрыга, на улице минус сорок. Развезет официантка чайники по столам, начинаешь горячий чай наливать в стакан — а он хлоп и раскололся вдоль. Аккуратно так, на две одинаковые половинки. И весь налитый кипяток на стол, со стола на штаны, хорошо хоть на ватные, не сразу обожжешься. Зато потом на мороз. Штаны моментом леденеют и не гнутся. "Хороший цемент, не отмывается" — спародировал он еще одну неизвестную Максу фразу.

Девчонки засмеялись, очевидно представив Эдика в негнущихся штанах.

Максу тоже стало смешно. Как горячо девчонки защищают бумажные стаканчики! Пройдет лет тридцать и о бумажных одноразовых стаканчиках никто из них и не вспомнит.

На набережной ожили динамики. Диктор зачитывал приказ о проведении салюта. Грохнули пушки. Сам фейерверк Макса не впечатлил, но синхронный гром множества орудий поражал. Эдик спохватился, открыл шампанское, наполнил стаканы. Пили за Победу, с каждым залпом кричали "ура" и, воодушевленные всеобщей эйфорией, даже целовались. Макс был неоднократно расцелован и Ирой, и Катей, но эти поцелуи, пусть даже и в губы, показались ему какими-то целомудренными. Эдик, похоже, был другого мнения, потому что незаметно подмигивал Максу.

Салют быстро закончился и народ на набережной потянулся через Старую Ригу к остановкам транспорта. Эдик сказал

— Так, надо или быстро бежать, или подождать полчаса. Сейчас вся эта масса полезет в транспорт, будут набиваться как кильки в банку. Так что или первыми, или ждать, пока рассосутся.

Выбрали первое. Катя собрала одноразовые стаканчики и протянула их Максу. Пришлось положить их в кейс. Быстрым шагом выскочили на улицу Горького. По пустым широким асфальтированным тротуарам можно было передвигаться куда быстрее, чем по брусчатке переполненных народом узких улиц Старой Риги. Когда почти подошли к первому светофору, Эдик увидел такси, из которого вылезали пассажиры. Зажегся зеленый огонек, и Эдик лихо свистнул, призывно махнув рукой. Такси подъехало, Эдик назвал адрес, шофер кивнул, и компания погрузилась в машину. Через 20 минут подъехали к общежитию из красного кирпича. Эдик расплатился, водитель добросовестно отсчитал сдачу. Девчонки велели парням покурить, не поднимаясь на крыльцо. Сами осторожно поднялись, Катя вошла, а Ира осталась наблюдать за ней снаружи.

Эдик сказал Максу — — Сейчас самое сложное — мимо вахтерши проскользнуть. Заметит нас вахтерша, в 11 выгонят нас как собак, а то и вообще не пустят. Не заметит, считай остаемся ночевать.

Через десять минут ожидания Ира махнула рукой. Приятели сорвались с места и проскочили в открытую дверь. На цыпочках, стараясь не топать, прокрались мимо открытой двери комнаты вахтерши, вид из которой заслоняла Катя и еще одна девушка. Свернули в коридор. Затем на лестницу.

— Прорвались — выдохнула Ира. Давайте быстро на пятый этаж.

16. Общага

Комната у девчонок, последняя в длинном коридоре, была небольшой. Три железные кровати с панцирными сетками, стол, стулья, тумбочки, два платяных шкафа, небольшой холодильник. За занавеской маленький закуток — столик с электрочайником, кастрюли, сковородка, два тазика. На стене репродуктор, книжные полки с посудой и гитара. В комнате оставалось свободного пространства полтора метра на три. На веревке сушились трусики и маечки. Ира покраснела, быстро сорвала с веревки предметы женского туалета и засунула в шкаф. Макс присел на кровать, скрипнули пружины. Эдик потянулся за гитарой, сел, взял несколько аккордов, подстроил. Пришла довольная Катя. Ира незаметно погрозила ей кулачком, кивнув на веревку. Катя сначала весело хлопала ресницами, не понимая потом вспомнила про сушившееся белье и сконфузилась. Эдик отложил гитару и хлопнул в ладоши

— А не пора ли нам накрыть поляну и выпить чего-нибудь? — спросил он. — Макс, доставай.

Макс достал бутылку шампанского и токайское, колбасу, коньяк. Закрыл кейс. Подумал. Открыл, вытащил любимый нож, кусок ветчины, два помидора и огурец. Девушки восхищенно захлопали. Эдик приглашающе махнул рукой —

— Дежурными по кухне назначаются самые младшие по возрасту, в количестве двух штук! Давайте бокалы и штопор! Открывать бутылки поручается самым старшим по возрасту, в количестве двух штук!

Девушки принялись нарезать провизию. Штопора не оказалось, вместо бокалов были стаканы.

— Ну нету у нас штопора, и не было никогда. Можно у соседок попросить.

Макс молча достал из кейса штопор. Эдик восхищенно схватил его.

— Вот это прибор! Ты, Макс, не устаешь меня поражать своим волшебным ящиком. Он у тебя что, без дна? — Эдик весело подмигнул Максу. А зачем штопору эти ручки? — уже серьезно спросил он.

Макс показал. Вкрутил штопор в пробку, опустил ручки, и пробка с негромким чпоком покинула горлышко.

— Ну ни фига себе! — удивился Эдик. Вот так все просто?

— Я такой штопор в одном зарубежном фильме видела — встряла Катя.

— Да, капиталисты могут. Тут иногда один человек бутылку держит, один за штопор тянет, и то, иногда пробка еле-еле вылезает из горлышка, а с таким штопором и маленький ребенок справится.

Эдик начал рассказывать девчонкам историю про калькулятор, которую Макс уже слышал. Девушки не поверили.

— Врешь ты всё. Светкин студент нам рассказывал, как их в вычислительный центр водили. Там ЭВМ огромную комнату занимает. А ты тут заливаешь про малюсенькую коробочку.

Эдик закипел от такого недоверия.

— Не верите, сами сходите в комиссионку на углу Петра Стучки и Маркса. И побыстрее, пока не продали.

— Ну конечно, конечно, уже продали — упорствовала Катя. — Как иначе еще можно объяснить отсутствие того, чего быть не может. Конечно — "уже продали"!

— Темные вы люди! — он обиженно махнул рукой — Вот давайте завтра прямо с утра и пойдем. Если продали, я у продавца спрошу, он подтвердит, что продали и какого размера был этот калькулятор.

— Как же, с утра — возразила Ира. Так и пойдем с утра. А на работу кто за нас пойдет — Пушкин, что ли?

— Ну, тогда после смены пойдем — не унимался Эдик.

— Ага, после смены. — передразнила Катя — Ты днем с продавцом уже успеешь договориться. Поставишь бутылку, и он что хочешь подтвердит, даже что динозавра живого продал, а покупателем был сам римский папа.

Эдик беспомощно посмотрел на Макса. Макс еле удерживался от смеха.

В конце концов Макс решил помочь приятелю, окоротить девушек.

— Девчонки, а давайте поспорим. Я на этой неделе покажу вам калькулятор такого размера, как Эдик рассказывал, или еще меньше. Спорим? Ну? На что спорим?

Более сообразительная Катя что-то заподозрила, но Ира упорствовала

-Ну, если за неделю не покажешь... Тогда... тогда с вас два ящика шампанского. Нет, лучше кассетный магнитофон, переносной. Годится?

-Ну а если покажу, что тогда? Давайте... Вы быстро бегаете?

— Нормально. Нормы ГТО запросто сдаем.

— Ну тогда пробежите триста метров в воскресенье по юрмальскому пляжу голыми. Конечно, если вы нас стесняетесь, мы можем не смотреть, отвернемся, нам потом расскажут. Будете спорить или Эдику все-таки поверите?

Катя засмеялась.

— Отвернетесь? Как же, никогда не поверю. Поэтому и спорить не будем. Правда, Ира, или ты им веришь?

Слегка покрасневшая Ира подхватила спасительный мяч подруги.

— Да, конечно верю. В Эдиков калькулятор верю. Почти. А в то, что отвернутся, не верю. Ни на грош. Ладно, что мы тут в ромашку играем. Открывайте шампанское, мы еще за знакомство не пили.

Эдик разлил шампанское и произнес тост

— Давайте выпьем за Победу. Не только за победу наших отцов и дедов, выпьем и за нашу победу. Чтобы мы наконец победили проклятых капиталистов. Чтобы наша промышленность наконец перегнала ихнюю, чтобы наши товары были лучшими в мире и, как следствие, наши лучшие в мире девушки могли одеваться во все самое прекрасное, чтобы они слушали лучшие в мире песни на самых хороших магнитофонах, чтобы они смотрели лучшие в мире фильмы на лучших в мире телевизорах, чтобы они ездили на самых красивых в мире машинах, жили в самых лучших квартирах и — улыбнулся Эдик девушкам — чтобы наши калькуляторы были размером с карманный календарик.

Девушки одобрительно улыбнулись и выпили шампанское.

— Дружески ужин объявляю открытым! — объявил Эдик

Этот праздник, казалось Максу, мог длиться вечно. Они пили, закусывали, пели под гитару незнакомые Максу песни, рассказывали забавные истории, анекдоты, говорили тосты, снова пели. Курить в комнате девушки не дали, совсем рядом коридор заканчивался балконом с лавочкой, туда и отправляли желающих.

Выйдя в очередной раз покурить, Макс заговорил с грэйвом.

— Мне нужна информация об этом мире. Нужен паспорт с моей фотографией. Нужны история этого мира, документы, надо узнать, какие книги популярны, какие просто необходимы культурному человеку, нужно кино, музыка, анекдоты — всё, чем живут местные. Век компьютеров еще не наступил, поэтому разошли всюду разведчиков, оцифруй фильмы, пластинки, магнитные записи, все что мне может понадобиться для легализации. И быстрее, мне предстоит все это изучить.

— Нет необходимости. Получив задание переместиться как можно быстрее на 40 лет назад, я выбрал темпопочку на основном стволе развития, на том, где я был создан. Поэтому в моей базе данных уже имеется вся информация о данном времени, на момент прибытия, конечно же. Конечно, не все занесено, часть знаний, всегда остается неизученной. Если предмет не изучать специально, чтобы внести в базу знаний, то и знания о нем могут остаться неизвестными. Вот, например, образцы документов и денег местного времени есть в моей базе данных. Но принципы защиты от подделки и прочих меток, заложенных в номерах документов и банкнот утрачены. Деньги на временном отрезке от настоящего момента до момента начала создания базы данных успели поменяться много раз. Естественно, инструкции отслеживания фальшивых номеров утрачивали актуальность. В архив их не сдавали по причине секретности, просто уничтожали за ненадобностью. Тираж инструкций был небольшим и до момента, когда стало возможным представить себе, что такие устаревшие вещи кому-то понадобятся, исчезли все экземпляры. Тогда ведь никто не думал, что путешествия в прошлое станут возможны и путешественникам эти знания пригодятся. Для некоторых эпох были проведены специальные хроноисследования и информация восстановлена, для остальных информация так и осталось утраченной. Для данного времени, увы, информации мало, только то, что сохранилось в архивах, и частных, и государственных. Все фильмы, почти всю музыку ты можешь без проблем получить уже сейчас — в начале следущего века любители перевели их в цифру. Паспорт сделаю, хоть сечас, но серьезную проверку он не пройдет — нет информации о метках. Образцов денег этого времени в базе достаточно для того, чтобы ты не испытывал в них нужды, даже если тебе понадобятся миллионы, да и базу можно пополнить. Компьютерный учет номеров купюр, одновременно находящихся в банках, не будет вестись еще несколько десятилетий, конечно если данная реальность не слишком отклонится от первоначальной линии. Я же буду стараться, чтобы у тебя в наличии не оказалось двух купюр с одинаковыми номерами.

— Хорошо, с деньгами и общей информацией ясно. Но документы это все-таки основное, что меня беспокоит. Пусть разведчики выяснят всю систему. Мне нужно, чтобы по документам никаких сомнений не возникло, даже при полной целенаправленной проверке. Нужно сто процентов гарантии. Если это будет паспорт-дубликат человека с другого конца страны, то очевидно, что я должен знать всю его биографию, иметь его внешность и быть увереннным, что человек после выписки со старого места жительства переехал в соседний район, а не сюда, где я могу с ним столкнуться. Ведь работал же он где-то, где-то учился — там должны быть записи, вытяни их все и у меня будет реальная биография. Можно после копирования паспорта и за самим человеком понаблюдать — на новом месте он что-то о себе расскажет, отсюда и плясать. А если выяснишь систему — можно создать новую личность, но необходимо подчистить — изменить записи во всей возможной цепочке, начиная с роддома, чтобы они привели проверяющих в тупик.

— Стопроцентной гарантии не может быть в принципе. Человека учат учителя, вместе с ним учатся другие, рядом живут соседи, кто-то с ним работал. Они тебя не помнят. Они помнят только тех, кто реально шел с ними по жизни. В лучшем случае ты можешь взять начало чьей-то биографии, скопировать внешность, и пользоваться всем этим, но у этого человека есть родители, и, как минимум есть друзья-приятели, да и неприятели тоже. Тебя начнут проверять в Риге, дойдут до родителей, и они скажут следствию, что ты сейчас работаешь в Москве, что десять минут назад тебе туда звонили и разговаривали с тобой. Даже если ничего такого не узнают, и проверка успокоится, то есть вероятность, что случайно и совершенно не связанно с твоей проверкой могут начать проверять твоего прототипа. К примеру, он устраивается на серьезную работу, совершил преступление или его отпечатки обнаружены на месте убийства. Доходят до какой-то точки его настоящей биографии и выяснится, что недавно уже проверяли такого человека, и интересовались им из Риги, а вовсе не из Красноярска. Все, дубль снова обнаружен. Конечно, выяснив всю систему, я могу внести в цепочку такие данные, что по ним никого не найдешь — родители умерли, школа сгорела, предприятие ликвидировали. Но полное отсутствие результата тоже вызовет немалые подозрения. В общем, я принципиально не могу выполнить твое задание, не могу дать стопроцентную гарантию.

— Понятно. Тогда задание немного меняется — сделай так, чтобы были максимально возможные гарантии. По крайней мере, во всех официальных бумагах должен быть порядок. И, во всяком случае, у бумаг должен быть маячок — если их исследуют, то ты должен узнать о интересе, чтобы проследить источник любопытства. Если копают под меня — надо быть готовым менять личность на новую.

Еще вот что. Подготовь несколько подземных бункеров. Подготовь порталы, чтобы я мог в любой момент уйти, даже без кейса. Кстати, в комнате Эдика и рядом с домом, в котором он живет тоже подготовь порталы. Я возможно, поселюсь в этом доме, в соседней с ним комнате.

Макс отправил окурок в заполненную наполовину трехлитровую стеклянную банку и направился в комнату. Там произошли изменения. На его стуле сидел мощный парень, курил сигарету и стряхивал пепел на прямо на пол. Девушки испуганно глядели на парня. Эдик смотрел в пол. Парень оглянулся, увидел Макса и сказал сильно пьяным властным голосом

— Так, еще один нарушитель режима. Девок наших захотелось? Пьянку здесь устроили!

— А это еще кто? — игнорируя парня, спросил Макс девушек.

— Я? — взревел парень, вставая и покачиваясь — Я комсорг фабрики!

— Свинья ты пьяная, а не комсорг — спокойно ответил Макс.

— Что ты сказал, сука? Да я сейчас милицию вызову! В вытрезвитель вас определю и "свинью" на работу отправлю! Я здесь хозяин! У меня отец знаешь кто? — и без того изрядно пьяный комсорг схватил со стола бутылку коньяка и сделал несколько жадных глотков из горлышка. — Вас и ваших блядей за сто первый километр жить отправим!

Комсорг, не выпуская бутылки, направился к двери. Даже пьяный, из-за своей мощной фигуры он казался опасным соперником. Из глаз испуганной Иры брызнули слезы. Макс нащупал в левом кармане цилиндрик парализатора, дал команду грэйву "парализатор -двадцать минут", и сжал парализатор. Ударил правой рукой начавшего оседать комсорга в солнечное сплетение. Подхватил осевшее тело, уложил на спину. Поставил упавшую бутылку с остатками коньяка. Достал из кейса шприц-тюбик амнезатора. Макс сделал комсоргу укол между пальцами руки. Выдавил содержимое шприца. Бросил шприц в кейс. Достал охотничий нож. Катя при виде ножа тихо взвизгнула. Ножом Макс разрезал комсоргу джинсы вдоль штанин. Разрезал трусы. Перевернул комсорга на живот и сдернул превратившуюся в тряпки одежду. Запихнул тряпки в кейс вместе с ножом.

Подумал и достал ручку экспресс-тату, сделал на ягодице большую неприличную пиктограмму. На другой ягодице написал "Я пидор". Подумал и подписал совокупляющиеся фигурки — на одной, активной, написал "партия", на пассивной — "народ". Открыл дверь, выглянул в коридор. Волоком вытащил в коридор комсорга и уложил у стенки. Вернулся в комнату, взял бутылку, протер полотенцем, избавляясь от отпечатков. Отнес в коридор и поставил у головы тела.

Компания с ужасом взирала на действия Макса

— После укола он забудет последние четверть часа — сказал Макс компании. А после того, как его увидят без штанов и с татуировкой на заднице, комсоргом ему больше не быть. И, кем бы там ни был его папаша, папаше тоже крепко не поздоровится.

Эдик тихо спросил

— Макс, ты же из КГБ, да? Я-то думал, что ты вояка, по короткой стрижке определил, гражданские сейчас все длинноволосые. Но сейчас, когда я этот шприц увидел, и как ты легко комсорга фабрики ударил, и все у тебя есть... И ты так быстро ко мне в доверие вошел, на разговоры раскрутил. Ты ведь именно меня на станции ждал, да? Я сейчас понял, что у тебя там никаких дел с утра быть не могло. Я что-то там в армии на отвальной плохое натворил, да? Хотя, знаю. Это из-за того, что я у самолетов напоследок фотографировался? Кто-то меня заложил, и ты пленку искал? И что теперь?

Эдик совсем сник. Макс решил не рассеивать подозрений Макса. КГБ, раз его так боятся, наверное, что-то вроде НКВД. Макс положил Эдику руку на плечо и бодро сказал

— Да не мандражируй ты, все хорошо будет. Но по тому, что Эдик ничуть не повеселел, Макс понял, что хорошо уже не будет никогда. Эдик, который мог стать ему хорошим другом, не станет им никогда. Он больше не пригласит Макса к себе и эту ночь Максу придется провести в бункере. Девчонки вон, тоже косо смотрят. Пусть даже Макс избавил их на сегодня от мерзкого комсорга, но страх перед КГБ погубил пробудившуюся симпатию. Ну и ладно. Проклятый комсорг все испортил.

Эдик попросился покурить. Макс молча махнул рукой, и Эдик вышел. Девчонки молча стали прибирать со стола. Праздник закончился. Макс взял свой кейс и попрощался, напоследок посоветовав девушкам не болтать о случившемся, ради их же блага. Вышел в коридор, повернул к лестнице. Тела комсорга уже не было на полу, бутылка стояла пустой.

Сзади послышалась какая-то возня. Макс обернулся. Очнувшийся без штанов комсорг вцепился Эдику в горло и теснил его к балкону. Эдик пытался разжать хватку здоровяка. Теснимый комсоргом, Эдик зацепился ногой за порожек балкона и движение борющихся ускорилось. Макс с ужасом увидел, как оба влетели на балкон и навалились на перила. Макс рванул вперед, но не успел. Перевалившись через перила, оба полетели вниз. Послышался глухой удар. Макс посмотрел вниз. Два тела лежали внизу. Никакого шевеления, головы неестественно повернуты.

Макс скомандовал грэйву — портал вниз, быстрее!

Оказавшись внизу, Макс понял, что все кончено. У живого человека шея так повернуться не может. Очевидно, они упали головами вниз. Но на всякий случай Макс попытался найти пульс у Эдика. Безрезультатно. Макс дал грэйву команду открыть портал в бункер, поставил кейс на землю и подхватив Эдика под мышки, приподнял и бережно перетащил его в бункер. Тяжелого комсомольца Макс втащил в бункер за руки, не церемонясь с телом. Пока тащил, с того слез кроссовок вместе с носком. Вернулся обратно и осмотрелся. Крови не видно, насколько можно рассмотреть в тусклом свете уличного фонаря. На улице никого, в редких освещенных окнах тоже никто не маячит. Тишина, лишь далекий шум поезда, даже машин не слышно. Макс забросил в портал кроссовок, предварительно засунув в него носок, взял кейс и шагнул в портал.

Макс еще раз поискал пульс у Эдика. Безрезультатно. Скомандовал грэйву провести обследование. Синтезировалась медицинская капсула и тело Эдика, поднятое антигравом, переместилось в нее. Последовал ответ — повреждения, несовместимые с жизнью. Макс расстроенно пнул тело комсорга. Пошел в ванную, тщательно помыл руки. Пошел в комнату. Сел, задумался. Плохо получилось. Очень плохо. Ну что мне стоило отключить эту сволочь не на двадцать минут, а хотя бы на полчаса! Ушли бы мы с Эдиком. Или я один ушел бы. Нет, уходить надо было вдвоем, а девчонкам велеть запереться. Плохо. Если у комсорга папочка большая шишка, пропавшего будут искать настойчиво. Опросят всю общагу. Девки обязательно поплывут. Эх, надо было и им амнезатора вкатить. Теперь поздно уже. Впрочем, и тогда вкатывать поздно было бы — всего на 15 минут работает. Странные бы у них воспоминания остались — сидели вместе с нами и вдруг нас уже нет. Так что поплывут девки, поплывут. Что тогда? Составят наши фотороботы, про наши разговоры расскажут. Отпечатки на рюмках, вилках,на гитаре. Мне все равно, а Эдика раскрутят. Черт, какого Эдика, Эдик мертв, Эдику все равно. Но место жительства его могут разыскать легко. А там мои отпечатки. Да фиг с ними, с отпечатками, сменю их и все. Хуже — ножи. И у девчонок я нож оставил. Вдруг сейчас нет такой фирмы или... Колбаса, сосиски? Вряд ли заподозрят, что здесь таких не делают. Телевизор. Телевизор это уже артефакт. Нет. С ним все нормально — даже если полезут, небольшое внутреннее возгорание и все. Так что ножи. И окурки. Есть в этом мире мои сигареты? Надо в любом случае на местные переходить. Документы? Документов я ведь никаких нигде не оставил и не показывал нигде, просто нет иx у меня.

Мысли Макса были сумбурны, неслись как щепка в горной речке, они то рвались вперед, то возвращались назад, то исчезали, закрутившись в водовороте и тут же выныривали в другом месте. Сказывались выпитый алкоголь и перенесенное потрясение.

Документы. Документы. Вот, документы Эдика для меня подошли бы. Самое то. Родителей уже нет, нигде пока не работал. Только однополчане, институт и школа. Однополчане и школа далеко. Студенты по стране разбрелись. Рядом только преподаватели. Мало лет прошло, мою фотку преподаватели от Эдика стопроцентно отличат. Стоп! А зачем на документы Эдика мою фотку лепить? Думал же уже о изменении своей внешности. Сделаю себе лицо Эдика и только очная ставка поможет вскрыть подлог. Да вряд ли потащат кого на очную ставку — зачем? Другое дело — встреча со знакомыми Эдика. Держаться от них подальше и все. Вычислить их, встроить им маячки и не приближаться на километр. Да и информацию через маячки о себе можно добыть, если в своих разговорах они меня обсуждать будут. И поставить таких сторожей на все мои документы. Про любой нездоровый интерес ко мне я должен узнать раньше самих интересующихся.

Вот только, для начала, надо как-то решить, как отвести интерес органов, которые будут расследовать пропажу комсорга, от личности Эдика. Общага — последнее место, где его видели. Даже если он проник в общагу мимо очей вахтерши, и ни к кому не заходил, все равно, мог кому-то сказать, что направляется в общагу. Значит, надо сделать так, чтобы общежитие было не последним местом, где его видели. Сделать биоробота, пусть клон в такси проедется, поскандалит, чтобы шофер хорошенько его пьяную рожу запомнил? Не пойдет. Как на таксиста то выйдут? Вряд ли в это время пропавших по телевизору показывают. Не узнает шофер про розыск — никогда его органы не найдут. А если поставить клона у проходной, чтобы его начальство увидело? Тоже не вариант — начальство может и в разговор вступить, а что комсорг им ответит? Да и голос клону синтезировать не из чего — при Максе комсомолец лишь несколько пьяных фраз произнес. И потом, где сама фабрика находится, неизвестно и быстро выяснить не у кого. Как еще комсоргу хорошо засветиться?

Макс дал грэйву команду сосканировать тела, а заодно и джинсы комсорга, так и лежавшие в кейсе. Подошел к синтезатору, достал из него чашку кофе, уселся к столу, взял ручку и лист бумаги, обдумывая варианты. Грэйв сообщил об окончании сканирования. Паспорта у комсомольца не было, не было паспорта и у Эдика. Очевидно, здесь не особо принято носить паспорта с собой. У комсомольца были заводской пропуск, комсомольский билет и кандидатская карточка КПСС. Хоть что-то. Можно зайти в магазин, наскандалить и потерять что-нибудь из документов. Нет, не годится, а вдруг продавцы не заметят потери, вдруг кто-то из покупателей подберет. Значит надо, чтобы потеря произошла на виду у какого-нибудь представителя власти. Клон изображает пьяного, от него должно за версту нести перегаром. Натыкается на представителя власти, тот делает ему замечание, клон его нежно вырубает и убегает в ближайшую подворотню, а там уходит через портал. В общем, очухавшийся пострадавший по пропуску находит завод и становится свидетелем в деле смерти комсомольца. Ну а через час после факта хулиганства копию комсомольца отправляем под поезд где-нибудь в малолюдном месте, пусть стоит возле путей и вдруг начинает перебегать перед локомотивом. Конечно, надо копии кровь спиртом дополнительно разбавить и вообще надо привести тело в такое состояние, чтобы патологоанатомы не обнаружили, что он под поезд попал уже трупом.

Подкорректировав план, Макс дал команду грэйву все подготовить — биоробота, тело, порталы. С нападением на представителя власти, конечно, придется импровизировать, лично осуществлять общее руководство, у биоробота фантазии может не хватить. Значит, нужны еще бакрисы, поставляющие картинку и звук с места будущей акции. Далее надо обеспечить слежку за объектом нападения и всеми его будущими контактами. Хорошо бы устроить этот театр вечером, чтобы девушки не связали несчастный случай с уколом мнимого кэгэбэшника, не да Бог, слух пустят. Но времени нет — Эдику завтра с утра надо в отдел кадров, а у меня ни адреса его НИИ, ни документов. Со всем этим предстоит разобраться. Да и время нужно, чтобы мою внешность переделать. Это ведь не усы под нос приклеить — надо и кости менять и мышцы, и цвет глаз, и волосы, и отпечатки пальцев. Может, часа четыре в медкапсуле придется провести. Заодно и высплюсь. Да, даже зубы должны быть как у Эдика, с имитацией всех пломб, неизвестно, как здесь обстоит дело со стоматологическими картами, может в этом СССР они уже введены, как у нас в старых капстранах.

Макс посмотрел на часы и решил, что до утра можно поспать часа три. Лег и сразу провалился в сон без сновидений.

17. замена

Как тщательно не планируй, а что-то всегда пойдет не так, как хочется. Разработанный Максом план никак не хотел осуществляться. Место акции было выбрано неподалеку от центрального вокзала, на улице Гоголя. Хороший проходной двор позволял биороботу улизнуть и без портала. Общественного транспорта полно, спешащих на работу людей хватает, не хватает одного — представителей органов. Как они тут живут, думал Макс, неужели здесь с уличной преступностью все так замечательно? Вот уже сорок минут люди все шли и шли, но никого в форме не наблюдалось. Наконец появились двое в серо-зеленой форме. Макс приблизил картинку, рассмотрел погоны. Старлей и капитан. Идут не спеша, посматривают по сторонам. Макс дал команду выпускать клона. Тот прошел через портал и, покачиваясь и разя заготовленным перегаром, вышел из подворотни навстречу. Но двое не обратили на пьяного никакого внимания. Синхронно шагнули в стороны, пропуская пьяного мимо себя. Пришлось клону ругнуться, прося сигарету. Обладатели погон, казалось, только тогда заметили его. Но хватать здоровяка все равно не стали, наоборот, капитан протянул пьяному открытую пачку. Клон не стал вытаскивать сигарету, а схватил всю пачку. Капитан не стал возражать, парочка отвернулась и продолжила свой путь. Оказалось, что сигарета в пачке последняя, это частично объясняло миролюбивость капитана. Макс осмотрел окрестности. Других представителей власти не наблюдалось, зато начали коситься прохожие. Пришлось клону кричать про спички и, догоняя парочку, схватить старлея за рукав кителя и при этом удачно дернуть рукав так, что тот наполовину оторвался по шву. Наконец-то офицеры проявили желание схватить хулигана. Клон быстрыми ударами под дых вывел из строя обоих. Не устоять слабому человеку перед биороботом, да и силачу не устоять. И силы не те, и реакция значительно медленнее, и органов чувств значительно меньше — всего два глаза и оба на одной стороне головы. И плевали потомки на три закона робототехники, придуманные Азимовым. Клон нагнулся над жадно хватающим воздух капитаном и оторвал ему погон, попутно выронив фабричный пропуск. Быстро потоптался на чьей-то фуражке, изуродовав ее форму и сломав козырек, после чего поспешно скрылся в подворотне. За ним побежали несколько прохожих, но естественно, клона и след простыл. Возле пострадавших собралась небольшая толпа, их подняли и подали фуражки. Нашли пропуск, отдали капитану. Все указывали в сторону вокзала. Возбужденно повели пострадавших в ту сторону, мимо церкви, через перекресток, завели в угловое здание. Макс приблизил табличку на подъезде — районное отделение милиции. Группу граждан встретил дежурный в серой форме. Эти двое были не милицией, понял Макс. Дело закрутилось — возмущенный народ пропустили внутрь, помятых офицеров завели в кабинет, остальным велели ждать в коридоре. В кабинете пострадавшие рассказали о неспровоцированном нападении и отдали подобранный пропуск хулигана, хозяин кабинета позвонил и несколько групп милиционеров покинули здание, направившись в сторону места происшествия, кто пешком, кто на служебных машинах. Макс прекратил наблюдение, эта часть дела сделана, основные результаты грэйв доложит. Наблюдать за наездом поезда на тело Макс не стал — грэйв и без него справится — подберет безлюдное место и проведет нехитрую операцию. Через пару часов тело уже будет в морге, там обнаружат татуировку и спустят все на тормозах. Такое не замнешь и, чем выше сидит его папаша, тем ниже будет ему лететь.

Макс переключился на Эдика. Телепортировался в его комнату и методично начал осматривать вещи. Паспорт и другие документы нашлись быстро, в папке, лежащей на книжной полке. Макс просмотрел их. Эдуард Александрович Зильберман, еврей, дата рождения — август 1952-го. Скоро 25 лет мне исполнится — усмехнулся Макс. Макс пролистал паспорт — несколько штампов о прописке-выписке, больше ничего. Комсомольский билет. Почти такой был когда-то и у Макса. Кроме страниц об уплате комсомольских взносов смотреть нечего. Удостоверение личности офицера запаса. Лейтенант в 75-м, в 77-м старлей. Ничего познавательного. Ага, вот автобиография. Сухие данные, но надо запомнить. Скормлю все грэйву, если забуду — подскажет. Небольшой листок с типографской шапкой. НИИ микроприборов, адрес, телефоны, рукой написано прибыть 11-го мая в 9:00 в отдел пропусков, шестизначный номер телефона, Людмила Николаевна. Так, грэйв, посылай разведчиков в тот район, нужно все — планы здания, транспорт, как добираться, сколько времени транспорт идет, выбрать места для порталов. Так, что еще тут. Сберкнижка, текущий остаток — тысяча двести рублей. Записная алфавитная книжка с телефонами и именами. Диплом, 75-й год, радиотехнический факультет. Вкладыш к диплому с оценками, большинство оценок — "отлично". Книжечка водительских прав с талоном предупреждений, выданы в 73-м. Свидетельство об окончании автошколы, 73-й год. Все, больше ничего. В чемодане и сумке бумаг не обнаружилось, если не считать бумагами сто тридцать рублей. Макс достал из своего кейса вещи Эдика, которые были в его карманах в момент смерти. Ключи, наверное, от этого дома, брелоком служит овальная алюминиевая пластинка с выдавленными буквами "ВС СССР", еще одной буквой и шестизначным номером. Проездной на электричку. Квадратный кожаный кошелек с выдавленным рисунком и надписью "Рига" латиницей, на кнопках, внутри несколько купюр, куча мелочи, старая записка с номером телефона, разной свежести трамвайные и троллейбусные билеты. Трамвай — три копейки, троллейбус — четыре, с ценой на автобус придется разбираться.

Большую часть вещей Эдика Макс скормил синтезатору — пусть отсканируются там и далее хранятся в памяти грэйва, для образцов, вдруг чего понадобится. Чемодан будет создавать лишь видимость проживания на этой квартире, но он должен быть легким, если придется устраивать театральную постановку с переездом. Вместе с обычными гражданскими вещами — брюками, свитерами, сильно ношеным бельем, зимней и летней обувью в синтезатор отправилась и нашедшаяся в чемодане красивая синяя форма с золотыми погонами старлея и голубыми петлицами с пропеллером и крылышками, а также сине-голубая фуражка с золотым шнуром. Обычный набор демобилизованного офицера-холостяка -форма на память, выбросить жалко, носить нельзя. Вот только Эдик, уезжающий в никуда, не имеющий ни клочка личной жилплощади, зря ее взял. Где он собирался хранить эту память? Наверняка Эдик не раз проклял свой тяжеленный чемодан, пока не снял это жилье.

Дав грэйву задание навести порядок и подновить в комнате мебель, не затрагивая ее внешнего вида, Макс перешел в бункер и улегся в медкапсулу. Было немного не по себе, в первый раз, когда Макс омолаживался и лечился, новое тело все-таки оставалось его телом. Сейчас же Макс долго будет пугаться зеркала, видя в нем лишь Эдика. Ничего, привыкну, других то вариантов нет. Не являться же к местной власти — вот я какой, красивый и всемогущий, давайте дружить. Нет, какой бы не была замечательной страна, но не допустит она такого, чтобы я был сильнее страны. Страна — это лишь красивое слово, а состоит она из простых людей. И пока деньги не ушли в далекое прошлое, пока вместе с ними не ушла конкуренция за жизненные блага и за власть, эти блага дающую и охраняющую их, в любой прослойке общества найдутся люди, желающие стать единственными и исключительными за счет других. Макс ведь и сам такой, из грязи да в князи, ни за какие коврижки не отдаст своего грэйва. Будут говорить — сделай то, сделай это — Макс выполнит. Но грэйва не отдаст. И второго грэйва не сделает. Потому что обладателю второго грэйва в душу на сто процентов не влезешь, а вот как этому второму-третьему захочется стать единственным? Нет, не готов мир пока к знанию о грэйве. Я не готов отдать своего, а я сейчас тоже часть этого мира. Даже если только я такой плохой, а все хорошие, все равно — моя ложка дегтя испортит всю их бочку меда.

Макс задвинул самокопания в дальний ящик и приказал начинать процедуру. Решил не спать, а получить пока максимум информации от грэйва, применяя ускоренный режим обучения. В этом мире Сталин не был врагом народа, разоблаченном в 37-м военными. Все произошло наоборот — врагами народа стали маршалы. Заговор был основательно вычищен. Конечно, без невинных жертв не обошлось, ведь и в органах было много заговорщиков, топивших всех, лишь бы до их самих не добрались. Потери комсостава армии были чудовищны, но, как ни странно, Германия так и не осмелилась напасть на СССР в 1940-м. Наоборот, СССР прирос частью бывших территорий Российской империи. Граница отодвинулась далеко на запад. Конечно, когда в 41-м Германия все-же напала, эти новые территории стали фактическими союзниками Гитлера, но увеличившиеся расстояния все равно не позволили молниеносно захватить Москву, исторически являющуюся и политическим, и хозяйственным, и логистическим центром. В истории Макса силы Германии закончились на Урале, в этом мире — под Москвой. В мире Макса маршалы подписали ничем не обоснованную капитуляцию, в то время, когда имели достаточно сил, чтобы отбить территорию хотя бы до Волги или просто держать границу. Мирный договор и был формальным поводом не возвращать Советскому Союзу его европейскую часть после капитуляции Германии в 1949-м. Страна дважды наступила на одни и те же грабли — сначала Брестский мир 1918-го, затем Свердловский 1940-го. Союзники, как всегда, предали и обобрали. Даже репарации, которые проигравшему Союзу пришлось платить Германии, не были отменены после ее поражения. Собственно говоря, зачем отменять, когда они транзитом отправлялись в Америку, в счет уже немецких репараций. В этом мире все было по-другому. Война с Германией здесь закончилась в 45-м ее расчленением. В космос человечество вырвалось уже в 1957-м. Американцы в 1969-м даже высадилось на Луну. Сейчас вокруг Земли болталась советская орбитальная станция Салют-5, правда, на данный момент необитаемая, в августе запустят следующую. В мире Макса первый спутник запустили лишь в 1965-м, первый человек слетал в космос в 1974-м, а на Луну вообще не летали. Дойдя до будущего 1978-го года, Макс прервал ознакомление с историей. Не время сейчас заглядывать в будущее. Все равно, скорее всего, оно усилиями Макса изменится в лучшую сторону. Главное — страна крепка и никаких причин для ее распада в этой ее истории нет и быть не может. В союзниках — половина Европы. Нет причин демократам обвинять компартию в поголовной высылке евреев в 40-х в Германию для обмена, не было здесь ужасных чисток от сталинистов, продолжавшихся до середины 50-х.

От истории Макс перешел к современной политической системе. Кратко ознакомился с политической картой мира и личным составом руководящих органов основных стран. Америкой меньше трех месяцев руководил Джимми Картер, сменивший Джеральда Форда, до него был Ричард Никсон. В СССР до Брежнева был Хрущев. Британией сейчас руководил Каллаган. Макс не узнал ни одной фамилии, кроме Форда и Хрущева. Ну Форд — это понятно, великий изобретатель автомобильного конвейера, а Хрущев, в этом мире бывший разоблачителем культа личности Сталина, по иронии судьбы в мире Макса был расстрелян в 53-м как руководитель заговора сталинистов. Хорошенько проштудировав фамилии и портреты членов Политбюро, Макс ознакомился со структурой силовых органов. Те двое, которых он утром принял за милиционеров, оказались военными. К военным, судя по форме, на первый взгляд относилось даже КГБ, во всяком случае, форма была одного образца, отличаясь лишь цветом околышей, просветов погон, петлиц, околышей фуражек и канта брюк, ну и эмблемами, конечно. Больше всех отличалась форма флотских, авиаторы отличались по большому счету лишь оттенком цвета парадной формы. В чемодане Эдика обнаружилась как раз парадная форма авиации, повседневную Эдик, видимо, все-таки оставил в месте службы. Форма МВД тоже была того же покроя, но у милиции был свой серый мышиный цвет. Поняв, что наскоком с взаимопроникающими структурами вооруженных сил ему не разобраться, несмотря даже на помощь всезнайки грэйва, Макс занялся современной литературой, знакомясь с кратким содержанием сюжета книг, составлявших "джентельменский набор" образованного человека середины 70-х. К содержанию довеском шли наиболее значимые цитаты, но для Макса они, примененные в отрыве от контекста, показались совершенно тусклыми. Несколько авторов были Максу известны, но вот их здешние книги были ему совершенно незнакомы. Все в этом мире было не так. Даже Солженицин, в мире Макса автор гимна СССР, придворный писатель, рупор тоталитарной пропаганды, здесь почему-то был отъявленным диссидентом, высланным из СССР и сочинявшим ужасные антисоветские вещи.

Разобравшись с чужими книгами и решив, если позволит время, прочитать некоторые из них, Макс приступил к ознакомлению с фильмами, уже вышедшими на экран. Фильмов было очень много, даже тех, которые в будущем были признаны "Золотым фондом" этой эпохи. Фильмы надо смотреть, решил Макс, кратким содержанием не отделаешься, а зная весь сюжет, смотреть будет неинтересно. Макс ограничился списком и аннотациями.

Проще всего оказалось со стихами. Макс и в своем мире их не читал, так что сейчас ограничился лишь фамилиями наиболее известных авторов. Самым сложным были песни, их надо будет послушать все. Три минуты на песню, а их должны быть многие сотни.

Макс захотел посмотреть какой-нибудь свежий фильм. Самым свежим оказался военный "Аты-баты шли солдаты", вышедший на экраны всего две недели назад. Но тут трансформация закончилась и Макс вылез из медкапсулы. Залез в душ, постоял под струями и внимательно осмотрел себя в зеркала. Так, шрам на плече, без него нельзя, особая примета Эдика могла где-нибудь фигурировать. Макс перевел взгляд ниже пояса, от сердца отлегло, Эдик оказался евреем необрезанным. Попробовав разные движения, Макс понял, что и тут все осталось по-прежнему. Для проверки голоса Макс прочитал детский стишок и послушал запись. Записанный голос ничем не отличался от голоса Эдика, иначе и быть не могло, так что здесь прокола не будет, разве что кто заметит, что одни слова-паразиты поменялись на другие. Но это не страшно, бояться следует общих воспоминаний. Макс начал одеваться. Достал из синтезатора новые трусы, носки, майку. Затем образовалась мелкая неприятность, размер верхней одежды Макса не совсем соответствовал размерам Эдика. Хорошо, что заранее трансформацию прошел, не оставил процедуру на ночь, как планировал, а то вдруг эта неприятность произошла бы в тот момент, когда надо было бы уже выходить. Макс достал из синтезатора одежду, которая была на Эдике, естественно, полностью вычищенную и подновленную в изношенных местах. Надел тесную рубашку, с трудом натянул джинсы. Что за черт? И этот наряд не подходит. Джинсы давят, как будто на два размера меньше, лишь длина соответствует. Рукава рубашки слишком длинные, хотя в плечах ка-то давит. Как же Эдик во всем этом ходил?

Недолго думая, Макс приказал грэйву подогнать свою одежду под размеры нового тела. Натянул джинсы, кроссовки на липучках, одел джинсовую куртку. То, что надо, удобно и привычно. Критически оглядел себя в зеркало. Вроде особо ничем не отличается от парней, виденных им вчера в городе. Всё это носят и сейчас. Можно смело отправляться на работу в институт. Для начала, конечно надо глянуть, где этот отдел кадров, и кто эта Людмила Николаевна.

Макс включил голографическую картинку. Здание, сверху напоминающее букву "п" с разными ножками, одна длинная и кривая, уступами, вторая короткая и толстая, из двух корпусов. Верхушка буквы параллельна улице. Два входа со стороны верхушки. Отдел кадров справа, на первом этаже. Макс передвинул точку обозрения в отдел кадров. Три стола, стол нужно ему Людмилы Николаевны, женщины лет сорока пяти, дальний от входа. Макс немного понаблюдал за работой кадровиков. Нормальные люди, не звери. Бумажки, бумажки, шкафы, компьютеров, естественно нет. Картотечных шкафов тоже не наблюдается, значит здесь лишь эдакий предбанник отдела кадров, только текущие документы принимаемых и увольняемых. Все правильно, не какой-нибудь столярный цех, а серьезный завод, раз Эдика так долго проверяли. Значит есть секретная часть, где-нибудь на верхних этажах, ну а основные помещения отдела кадров, конечно же где-то неподалеку от нее, не носиться же с делами сотрудников по этажам и коридорам. Ну мне это сейчас вовсе неважно, потом все узнаю. Макс посмотрел маршрут. Ближайшие порталы подготовлены в подъездах блочной пятиэтажки, телестартеры встроены в стены на площадке между первым и вторым этажами. До института всего метров триста, фактически надо только дорогу перейти. Макс прикинул и другие маршруты. Порталы в лифтах девятиэтажек немного подальше, но надежнее. В таких домах соседи с разных этажей знакомы друг с другом куда реже, чем в пятиэтажках без лифтов. Сел в пустой лифт и пропал. Или наоборот — появился в пустом лифте, спустился на первый этаж и вышел. А в пятиэтажке все-таки могут быть проблемы с возвращением домой — зашел в пустой подъезд, а кто-то из жильцов взял, да и вышел покурить на лестницу, заняв место возле портала. Что тогда делать — поворачивать обратно или идти дальше, наверх? В общем, пятиэтажки, хоть они и ближе к институту, надо использовать для возвращения только в крайних случаях. А вообще, если с кейсом буду — какая разница откуда уходить, любой подъезд с предбанником сгодится.

Макс вспомнил, как еще в своем мире начинал ходить с кейсом. Четыре кило телестартер, пара кило термоизоляция синкамеры, плюс материя для синтеза, хотя бы кило-полтора. В сумме немного, но и не так уж мало. От веса спасло применение банального антиграва, но антиграв лишь игрался с весом, не затрагивая инерции. Носить кейс оказалось крайне неудобно, даже убрав вес до нуля. Грэйв тогда объяснял удивленному Максу — "вот смотри, наполненная тележка в супермаркете тоже вроде ничего не весит, по прямой катишь легко, а попробуй поверни ее". Решить проблему инерции помогло еще одно изобретение будущих веков — антимассер. Как антимассер обходит известную Максу формулу "е равно эмце квадрат" и закон сохранения энергии, Макс так и не понял, использовал как данность. В некоторых случаях закон сохранения энергии просто не работал. Самым ярким примером неправильности основополагающего закона, подмеченного еще древними грабителями и четко сформулированного Ломоносовым "сколько чего у одного тела отнимется, столько присовокупится к другому", было создание новых временных линий. Раздавил в прошлом бабочку и вот вместо одного мира уже два, энергия удвоилась.

Грэйв доложил, что с комсомольцем все прошло нормально. Машинист его заметил, даже гудок дал, затормозил. Тело увезли в морг, а сводки о несчастном случае и хулиганстве встретились уже через полчаса. Из отделения на Гоголя позвонили на фабрику, в отдел кадров, и узнали о общественном статусе фигуранта, о чем тут же сообщили милицейскому начальству. Начальство уже стояло на ушах, не зная, как сообщить второму секретарю райкома о гибели единственного чада, попахивающей самоубийством. Машинист и помощник ясно видели, что никого рядом с погибшим не было и он сам шагнул на рельсы. Дела о хулиганстве и несчастном случае было решено засекретить и все расследования приостановить. Но тут пришли нехорошие сведения из морга. Погибший был смертельно пьян, но самое плохое было то, что у фигуранта, которому несомненно светила отличная комсомольская и партийная карьера, обнаружилась антисоветская татуировка. Пришлось доложить о событиях в горком. Там сейчас шло закрытое совещание по этому вопросу, метались громы и молнии. Отец погибшего все еще пребывал в неведении, на закрытое совещание его не пригласили.

18. Институт

За Максом прислали Андрея, парня неопределенного возраста в белом халате и очках. Ему можно было дать как 18 лет, так и все 27. Людмила Николаевна сдала Макса парню с рук на руки, предварительно выдав Максу синюю книжечку институтского пропуска и ордер на поселение в общежитие. После работы Максу необходимо было отправиться к коменданту общежития, оформиться и сдать паспорт на прописку.

Парень провел Макса через проходную. Вахтер посмотрел новенький пропуск Макса, сличил фотографию, неодобрительно посмотрел на кейс и открыл вертушку. Пропуск Андрея тоже посмотрел, несмотря на то, что тот вышел меньше минуты назад. Свернули направо, переходом прошли в другой корпус и поднялись на второй этаж. Подошли к третьей слева двери с табличкой, на которой было написано 87-1. Андрей нажал на механическом кодовом замке одновременно 3 цифры и потянул колечко вниз, распахивая дверь. В помещении было 8 больших столов с тумбами, составленных попарно перпендикулярно стенам, и два стола без тумб в центре, тоже сдвинутые вместе, очевидно совещательные. Парные столы у стен разделяли высокие перегородки из толстой фанеры, к которой в совершеннейшем беспорядке кнопками и прижимами были прилеплены масса бумаг со схемами, графиками и таблицами. На каждом столе стояло несколько приборов — осциллографов, генераторов, мультимеров и прочей измерительной дребедени. Восемь пар глаз уставились на Андрея с Максом. Макс поздоровался. Встал мужчина лет сорока с острой бородкой, сидевший за столом у окна, подошел к вошедшим.

— Андрюша, позови остальных, будем знакомиться.

Через пару минут в помещении собралось четырнадцать человек, не считая Макса — 11 мужчин и три девушки. Все, кроме мужчины с бородкой, в возрасте от двадцати до тридцати. Мужчина с бородкой оглядел собравшихся, взглянул на часы и произнес

— Итак, в нашей лаборатории долгожданное пополнение. Позвольте представить вам нашего нового младшего научного сотрудника Зильбермана Эдуарда Александровича. Я начальник 87-й лаборатории, как меня за глаза называют собравшиеся здесь балбесы — Сидоров Один. Один — это не от имени скандинавского божества, а оттого, что в нашей лаборатории есть еще двое Сидоровых — Сидоров Два и Сидоров Три. А так меня зовут Евгений Николаевич, в отсутствии прочего начальства и Сидорова-Три можно просто Евгений.

Евгений Николаевич протянул Максу руку, которую тот пожал.

— А меня, естественно, можно называть просто Эдик.

— Товарищ Эдик прибыл к нам прямо из...

— Парижу! — перебил начальника длинноволосый парень

— Нет, товарищ Сидоров-Три, товарищ Эдик прибыл к нам вовсе не из Парижу, и даже не из Кологрива, прибыл он из родной нашей Советской Армии, о чем свидетельствует его опрятный внешний вид, я имею ввиду нормальную стрижку, не то что у некоторых. А служил он именно в тех краях, где товарищи военные посредством подземных ядерных взрывов пытаются похоронить разрабатываемые нами микросхемы, мол радиационная стойкость их весьма незначительная. Ну а раз она незначительная, то такие микросхемы военным не нужны, а заодно не нужны гражданским. Спорить трудно, приходится улучшать проклятую радиационную стойкость. И испытывать, и доказывать военным, что все в порядке. И раз товарищ Эдик знает те края, то несомненно он будет отправляться туда в командировки, причем отправляться смело, не то что некоторые. — Евгений Николаевич назидательно обвел всех указующим перстом — Вот такой он полезнейший человек, наш Эдуард Александрович. Только, — Евгений Николаевич театрально заломил руки — товарищ Эдик, пожалуйста, умоляю Вас, не загордитесь. Работайте добросовестно, носите эту замечательную стрижку и дальше. Если хотите, можете даже носить на работу этот замечательный выходной джинсовый костюм, вот только подумайте — у нас иногда не только ручку по столу передвигать приходится, порой приходится целую установку передвигать. Так что посадите пятнышко, дырочку сделаете... придется вам месяца два работать на новый.

— Да не фирма это, Евгений Николаевич — опять встрял длинноволосы парень — Это обычный самопал, ткань плюс два червонца пошив. Вы посмотрите — все по мерке, сидит как влитое, такое только в мастерской индпошива сварганить возможно, и совершенно невозможно в торговле совершенно серийными изделиями, которыми является настоящая джинсовая одежда.

— Ладно, ладно, дискуссию насчет тряпок отложим на неопределенный срок, товарищ Сидоров-Три. И вообще Вы давайте поосторожнее со своими околокриминальными связями. Попадетесь на фарцовке — отмазывать не буду. Всё, давайте знакомьтесь дальше, а мне на совещание пора. Пусть Илюшина пока возьмет шефство над Эдиком, он человек в нашем деле совершенно необразованный, пусть посидит пока ее дублером на установке, вникнет, так сказать, в самые азы.

Сидоров-Один взял со своего стола папку и удалился.

К Максу тут же подошел бойкий Сидоров-три, протянул руку.

-Евгений. Только не Николаевич, а Константинович. Двойной тёзка нашего начальника. — Сидоров-Три вдруг стал серьезным — Вы в каком полку служили? Придется послужить Отечеству! Крепитесь! Заграница — он указал пальцем на свои джинсы с орлом на лейбле — нам поможет! — Запомните, студент, фирменные джинсы это — Монтана! Есть еще Ли, Ранглер и Левис. Все остальное не заслуживает нашего внимания. Ибо! Ибо...

Сидоров-Три дружески улыбнулся, уступая Макса остальным коллегам.

Макс узнал в речи Евгения цитаты из любимого им романа "12 стульев". Хоть что-то есть в мире общее и вечное, подумал он.

Макс познакомился со всеми. Тяжело запомнить столько имен и лиц сразу, но ничего, грэйв выручит.

Лена Илюшина повела Макса на первый этаж в хозчасть, там ему под роспись выдали два белых халата и белую шапочку.

— Не удивляйся. У нас все так ходят. Стерильность. В цехах и чистых лабораториях еще и бахилы придется одевать. Запомни это место. Раз в неделю сдаешь и получаешь другие, из прачечной. Обязательно, не забывай.

Прошли извилистым коридором. Лена отперла дверь ключом, за дверью был большой тамбур. Одели бахилы, Макс одел халат и шапочку. Лена отперла еще одну дверь и пригласила Макса в просторное помещение.

(прим.ред., Сигма-книга, 2085 — Диваныч Ватников знаком с нижеописанными процессами и устройствами исключительно шапочно, лишь краем уха слышал от седых историков слова "монокристалл", "плавка" и "микропроцессор", поэтому заранее просил прощения за действия волн, падающих стремительным домкратом)

— Вот, собственно и сама лаборатория. Наверху — это так, кабинеты для разной работы — с бумагами, с готовыми изделиями. А основные материалы мы получаем здесь. Вот установки, вот электронный микроскоп — Лена указала Максу на высокую колонну. — А в том помещении мы кристаллы выращиваем.

Лена подвела Макса к установке во второй комнате.

— Вот, берется заготовка кремния, кладется сюда, индукцией нагревается начальная зона, расплавляет там кремний, и зона начинает перемещаться вдоль слитка. Примеси переходят в расплав. Выключаем — в начале слитка очищенный кремний, в конце — со всеми примесями. Ну не со всеми, естественно, но большая часть именно там. Метод основан на разной растворяемости примесей в жидком и в твердом веществе. Прогонишь образец много раз — получается кристалл сверхчистого кремния. Уже потом с ним другие шаманить начинают, режут на пластины, вносят примеси, формируя нужные переходы. На одной такой пластинке огромные радиосхемы можно делать, сотни транзисторов размещать. Я, конечно, простая лаборантка здесь, два раза после школы на экзаменах в институт проваливалась, так что подробнее не расскажу. Моя задача — гонять установку на различных режимах — сила нагрева там, скорость перемещения зоны... Все в журнал заносится, как только получается хороший результат, сразу вокруг этого режима начинаем дальше пробовать. Установка экспериментальная, для нужд производства другие используются, а может, вообще откуда-то готовые кристаллы привозят. Нам же особая чистота нужна, лаборатория новые микросхемы изобретает. Чем чище — тем достовернее будут другие эксперименты. Вот, смотри, это план исследования.

Лена показала Максу, как выставлять параметры, как следить за показаниями, как заполнять журнал. Заставила Макса расписаться в журнале по технике безопасности.

— У нас всех новичков сначала сюда сажают. Одно время у Одина поговорка была для молодых — забудьте все, чему вас учили в институте, учить будем заново и, главное, быстро и без усилий.

Недельку посидишь здесь и на микросхемы переведут. Ну а дальше Один разберется с твоими способностями, и найдет куда тебя эффективнее поставить. Может, обратно в Казахстан навсегда зашлет, будем тебе только образцы слать — Лена рассмеялась. — Ладно, это Один пошутил. Попугал, как новичка. Исследованиями на радиационную стойкость другая лаборатория занимается. Правда, они на нас выплескивают то, что на них самих военная приемка выплескивает. Ну все, давай начинай трудовую деятельность. Первый раз я за тобой присмотрю, а потом ты сам. Бери вон там заготовку.

После первой плавки Лена оставила Макса одного. Макс внимательно провел еще одну плавку, а потом отвлекся, задумавшись. Кажется, коллектив неплохой, здоровая атмосфера. Начальство демократичное, по первым впечатлениям. Хорошее место выбрал Эдик. За дверью послышались голоса. В помещение вошли Владимир и Петр.

— А куда это Ленка подевалась? Вот хитрюга, свалила работу на малограмотного новичка, а сама испарилась. И небось ключи не оставила? А вот как будущий академик в туалет захочет? Будет терпеть, терпеть, а мочевой пузырь раз, и лопнет. И останется страна без еще одного академика. А нам тоже работа — тело выносить. Слезы ручьем, академика жалко, а ты крепись, держи тело за руки-за ноги, по коридорам тащи, потом раскачивай, в грузовик забрасывай. Знаешь, какие эти слезы вредные? Кожу разъедают, потом долго за диссертациями не посидишь... — Петр улыбнулся и протянул Максу связку ключей — держи, Эдик, твой комплект, туалет налево, до конца коридора, у лестничного марша. Кстати, тебе небось еще и код от замков не сообщили?

Макс кивнул.

— Ну, код на всех наших комнатах один, зато весьма сложный, сразу вряд ли запомнишь. Поэтому вспомни номер нашей лаборатории — 87 и набери наоборот — 78. Теперь вычти одну цифру из другой, тут порядок совершенно неважен. Получишь третью цифру — единицу. В общем, нажимай сразу — один-семь-восемь и пещера откроется. Если забудешь номер лаборатории — то посмотри внимательно на замок. Все цифры новенькие, а один-семь-восемь изрядно потертые. Вот потертые и нажимай.

— Довольные своей шуткой, Петр с Владимиром взяли готовые образцы и вышли в комнату с микроскопом. Послышался звук распиливаемого кристалла. Зашел длинноволосый Сидоров-три.

— Комсомолец? — строго спросил Женя, Макс кивнул — А я комсорг лаборатории. Прошу любить и никому не жаловаться. Ставлю тебе на вид — ты здесь уже больше часа, а на комсомольский учет так и не удосужился встать. Нехорошо! — Женя обличающе посмотрел на Макса и улыбнулся. — Не боись, документы давай.

Макс достал из кейса комсомольский билет.

— Ого! Все мое ношу с собой? Молодец! Давай сюда. А характеристика где?

— Какая характеристика?

— Как это какая? Положительная, естественно. Она же комсомольская. Я надеюсь, у вас там в армии комсомольская организация была? Раз была, значит и характеристика должна быть.

Макс среди документов Эдика не видел никакой характеристики. Да, вот попал — подумал он. И как теперь ее достать?

Нету, да? Эх ты, разгильдяй. Самую главную бумагу потерял. Ладно, не расстраивайся. Не найдешь — сам напишешь, я продиктую. А ты ее случайно в отделе кадров не оставил? Пойду схожу в отдел кадров, может найдется.

Женя убежал. Через десять минут вернулся, торжественно помахивая листком бумаги.

— Вот! Еле вырвал. Что за люди — читать что ли не умеют. Тут русскими буквами написано — комсомольская. А они ее уже в твое личное дело подшили. Давай паспорт.

Женя переписал данные из паспорта в свою тетрадку. Проделал то же самое с комсомольским билетом.

— Где живешь? Ты ведь не местный, прописки нет. В общаге или комнату снимаешь?

— Сегодня в общагу после работы пойду, к коменданту. Прописать должен, может и место выделит. А так я комнату в Бабите снимаю.

— Да, далековато. Адрес помнишь?

Женя записал адрес Макса.

— Ну это на всякий случай, вдруг надолго заболеешь, и тебя посетить придется. Телефона, конечно, нет? Ну ладно. Кстати, к коменданту общежития рекомендую отправиться сразу после обеда. Вечером очередь может быть, когда все с работы вернуться. Он ведь не только вопросами прописки ведает. Ну, а если адрес поменяешь, мне сообщи сразу. Кстати, тебе в августе 25 исполняется. Не тяни, сразу в паспортный стол иди с комплектом фотографий. Тебе новую фотку в старый вклеивать не будут, сразу паспорт нового образца выдадут.

Женя понаблюдал некоторое время за работой Макса, прислушиваясь к пению катушек.

— Напряжение гуляет. Или генератор скоро сдохнет или опять источник тока. Эх, сколько бьемся над этим. Установку, считай всю сами делали, особенно электронную начинку. Вроде и все схемы прогрессивные, ан нет. Недаром мне еще институтский преподаватель цепей говорил, что источник тока — это вещь чисто философская, в отличии от материального источника напряжения. Чуть нагрузка скакнет и как схема источника тока себя поведет — одним только Богу и партии известно. А все из-за внутренних сопротивлений полупроводниковых переходов — характеристики транзистора от чего только не зависят, поговаривают, даже от того, кто рядом с транзистором стоит — партийный или просто сочувствующий. Делаешь схему сложнее — начинается влияние новых элементов. И обратная связь сильно отстает, особенно подбираясь к гигагерцам. Эх! — Женя махнул рукой. Побежал я. Отпрошу тебя у Одина, давай дуй в общагу сразу после обеда и уже не возвращайся.

19. Получка

Шестого июня с утра шел дождь. Макс отработал в НИИ почти четыре недели. За четыре недели много чего произошло. С помощью грэйва он усовершенствовал процесс зонной плавки. Макс провел у установки гораздо больше запланированного Евгением Николаевичем срока. Уже на третий день Макс отклонился от запланированных старшими коллегами планов экспериментов, потому что грэйв, отсканировав установку, быстро рассчитал оптимальные параметры и откинул тупиковые направления. Чистота получаемых монокристаллов кремния значительно возросла и эксперименты теперь проходили вокруг представленных Максом параметров. Конечно, кое-кто по-доброму ворчал, что эксперименты пора остановить, что от добра добра не ищут, и теперь имеются совершенно идеальные результаты. Но Макс, и без того заработавший некоторый авторитет, мухлевал с помощью грэйва, выдавая все более и более чистый продукт. Пришлось даже установить новую точную схему управления с дополнительными стрелочными индикаторами и соответствующими им ручками настройки. Конечно, на самом деле эти регулировки ни на что не влияли, были лишь подобием древней игры в три наперстка. У Макса, как у опытного шулера, результат почти всегда получался идеальным — стрелки практически не отходили от заданных делений. У других стрелки все время дергались, и только Леночке удавалось кое-как сдерживать их качания. Стремление удержать непокорные стрелки на три дня полностью парализовало работу всей лаборатории. К непокорной установке выстроилась круговая очередь, Макса и Леночку, как явных победителей, к соревнованиям не допускали. Апогеем борьбы стала докладная записка охраны, что 87-я лаборатория почти в полном составе не покинула рабочие места и всю ночь из-за закрытой двери доносились возбужденные крики, стоны и проклятья. Как следствие, утром в лабораторию явился начальник отдела и, выяснив причину столь шумного сборища и сыграв пару партий, разогнал всех, а сам завис у установки до самого обеда. Иногда ему казалось, что победа близка, точными движениями пальцев стрелки удерживались на нужных значениях. Но вот происходило небольшое отклонение и бывшие ранее точными движения приводили к катастрофе — все стрелки уже прыгали из стороны в сторону. Очищенный монокристалл все равно получался очень хорошим, по качеству значительно превосходил те, которые использовались на производстве, но все-таки сильно уступал кристаллам, очищенным Максом. Проиграв очередную партию, начальник отдела раздраженно хлопнул кулаком по колену и запретил работать на установке всем, кроме Макса, Макс же получил персональное задание — довести установку до такого уровня, когда чертовы ручки станут не нужны.

Получив карт-бланш в виде приказа, подписанного директором НИИ, Макс стал единовластным хозяином помещения с установкой зонной плавки. За дверью пускали слюни незадачливые игроманы, но приказ есть приказ и Макс приступил к модернизации. Грэйв изготовил чертежи, которые после подписи начальника отдела быстро начали воплощаться в железо. Конечно, Макс не стал использовать полукустарные поделки местных слесарей и сварщиков, главное — была создана видимость легального поступления частей. Установка была создана целиком в синтезаторе, оставалось лишь подключить к разъему управляющий блок, с которым ожидались большие трудности, так как параметры отечественных радиодеталей не позволяли сделать его полностью работоспособным. Пришлось жульничать и здесь. Работоспособная схема поначалу была изготовлена с применением доступных радиодеталей, но сами радиодетали содержали совершенно другие внутренности. Управляющий блок работал, но повторить его никто не смог бы, не разобрав на радиодетали и не подобрав к каждой полный аналог по параметрам. Если начальству установка понравится настолько, что оно решится на мелкосерийный выпуск для нужд производственных цехов, скандала не избежать.

Выйти из этого тупика можно было созданием собственной микросхемы. Микросхема будет изготовлена из пластины очень чистого монокристалла, пусть она будет очень большой, единственной микросхемой на всей пластине, очень редко заселенной созданными "на коленке" переходами, пусть она будет иметь совершенно нестандартное количество выводов, но самое главное — она будет повторяемой. Проблема была даже не в том, как сделать достоверную микросхему, проблема была в том, как это сделать, не вызывая подозрений — откуда брать химикаты, где делать и проявлять фотошаблоны, где брать фоторезисты, как проводить легирование донорными и акцепторными примесями — ничего этого Макс не знал. Пришлось подолгу задерживаться в основном зале, разговаривая с ребятами, занимающимися непосредственно созданием микросхем. Макс не переспрашивал два раза, все больше наблюдал за процессом — что, куда и откуда и кто. Большинство объяснений давал грэйв. Максу пришлось сделать вид, что он остался в лаборатории на выходные, он как бы задержался в пятницу, еще работал, когда уходил последний сотрудник, а утром в понедельник его "спящим" среди множества пустых консервных банок обнаружил первый пришедший. Чтобы охрана не подняла скандал, дверь пришлось опечатать снаружи, а утром в понедельник печать снять. Если инцидент не выйдет наружу, то коллеги будут думать, что охрана просто не заметила отсутствиепечати на двери, а Макс все выходные ваял свой блок. Главное — к концу мая была готова "сверхбольшая" микросхема, являвшаяся основой блока управления для установки зонной плавки. Вопрос с чистотой кристаллов кремния был окончательно решен, установка работала как часы, ее можно было повторить и без Макса. Можно было продолжать внедрение новых принципов микроэлектроники, тем более что с успехом в делах получения чистых кристаллов Макс уже выглядит не просто хорошим парнем, у него появился какой-никакой, но авторитет, "старые" сотрудники уже доводят его сверхбольшую микросхему до нормальных размеров, попутно обучая Макса современным приемам этого процесса.

Макс смотрел на капли дождя стекавшие по стеклам. Дождь навевал на него грусть. Июнь на дворе, а я даже в Юрмалу ни разу не съездил, на море. И что дальше изобрести? Макса, привыкшего жить в век цифры, больше всего бесила полная аналоговость этого времени. Качественная музыка только из катушечного магнитофона. Десять кило, а то и все пятнадцать. Телевизор полцентнера. А станки? Токарь целый день на ногах, если точит одну и ту же деталь. Устает небось по сволочному за смену. И каждая ведь деталь разная получается, от настроения даже зависит, не только от уровня квалификации. Смешно даже вспомнить — Макс помогал своему квартирному хозяину дверь с жигуленка снять — так целый час назад приладить не могли — не закрывается, хоть ты тресни. Родная дверь, а что было бы это была другая дверь? Надо, чтобы приставил, вкрутил болты и всё. Так все двери разные, допуски ужасные, и те не соблюдаются, оттого и нельзя просто прикрутить — регулировать надо, под это дело дырки специально больше диаметра болтов сделаны. И это при многотысячном серийном производстве! За границей уже вовсю стали применять станки с ЧПУ, соответственно не только продукция дешевеет, но и точнее изготавливается, задача рабочего теперь — деталь вставить, деталь вытащить. Даже перепрограммировать ничего не надо — делается деталь и делается. А у нас полная бестолковость, даже готовые микросхемы по группам разбить — сидит тетя Маня, вытаскивает из коробки, вставляет в панельку, крутит ручку настройки, параметры смотрит, эту сюда, эту туда, эту вообще в брак, в магазин "Умелые руки". А таких теть Мань на заводе сотни, бессмысленная отупляющая своей монотонностью работа, которую должна делать автоматика, и автоматика цифровая, а не аналоговая. А еще больше теть Мань золотую проволоку практически вручную к контактам приваривает. И это гигант передовой союзной индустрии. Тьфу! Самое обидное, никто пока здесь, в СССР, этого не понимает, даже на Западе еще не все понимают, но уже очень близко подошли к пониманию. И тогда они рванут вперед, все быстрее и быстрее, а мы еще 30 лет будем чухаться. И ведь даже не купить ничего нового на Западе, холодная война, Коком, целенаправленное лишение технологий. Так что придется мне помочь, делать процессоры, встраивать в станки, показывать, убеждать. Но как?

Вот сделаю я фотошаблон самого завалящего микропроцессора по уже достигнутой Советским союзом технологии 6 микрон, сделаю сам микропроцессор, предъявлю. Посмотрит Сидоров-Один на фотошаблон и его кондрашка хватит. Рижское производство и соответственно институт при нем уже 15 лет заточены на операционнники, операционник штука конечно нужная, но все-таки аналоговая. А тут мало того, что цифра, так еще такая. Шаблоны на пять тысяч транзисторов один человек и за год не нарисует вручную. А пять тысяч — это уже достигнутый этап, в родственном киевском НИИ Микроприборов уже создали К580ИК80, аналог Intel8080, выпущенного три года назад. Еще чуть-чуть и наш 580-й в серию выйдет, можно уже компьютер строить. Конечно, когда выйдет в серию вся его обвеска, а это еще несколько лет, хотя на дискретных микросхемах почти все можно сделать уже сейчас. А американцы поджимают, вот скоро уже год, как появился процессор Z80, через три года британцы выбросят на рынок домашний компьютер на его основе по смешной цене в сто фунтов. Так что лучше 10 тысяч транзисторов на кристалле. Еще лучше процессор, работающий сам по себе, с встроенной памятью и видеокартой, с выходом на самый доступный пока монитор — телевизор. Чтобы взять процессор, подать питание, припаять разъемы и можно было к телевизору подключать. И память хотя гигабайт. Ага, сейчас. Минимум 70 триллионов ячеек памяти. Вручную на ватмане. За месяц. Нет, для достоверности хоть плохонький, но компьютер нужен. И поэтапное увеличение мощности этого компьютера. Вопреки закону Мура производить увеличение плотности элементов в два раза не за 2 года, а за два месяца. Сколько тогда ждать жалкого гигабайта памяти? Сейчас 5 тысяч на кристалле, через год в 64 раза больше, 320 тысяч, через два года — 20 миллионов, еще через два — нужные 80 триллионов. Тоска конечно. Ждать паршивенького mp3 плейера четыре года. Зато трехдюймовые дискеты и даже компакт— диски можно убить нерожденными. Да и бытовым видеомагнитофонам можно значительно укоротить жизнь. Формат VHS только-только начинает свой триумф.

В общем, мне нужен компьютер пусть плохонький, пусть очень медленный, но совершенно персональный. И нужна периферия в виде плоттера. И работающие графические программы. И все это надо, лишь бы пустить пыль в глаза для создания более мощного компьютера, типа айбиэмовского 286-го. И не надо каждые 2 месяца выдавать новую микросхему, в 2 раза более емкую, разрушая священные пятилетние планы производства всего и вся. Чтобы сохранить намеченный темп курса на убийство компакт-дисков, достаточно делать апгрейд раз в полгода, увеличивая емкость в 8 раз. Всего 8 крупных корректировок планов. Да и то, станкам как раз простеньких процессоров за глаза хватит, так что это будут не корректировки, а лишь добавление нового ассортимета. Да нет, все-таки корректировки, потому что простенькие процессоры надо еще начинать внедрять, ломать психологию. Вот черт, запутался совсем. Что делать? Куда пойти, куда податься, кого найти, кому отд...

Размышления Макса были прерваны появлением Сидорова-Три.

— Давай, Эдик, бросай свой мыслительный процесс, бери Ленку и пошли в кабинет начальства, оно нам в клювике зарплату принесло!

Евгений потащил Макса и Лену на второй этаж. Макс расписался в ведомости. Пятнадцать рабочих дней мая из двадцати. Сто пять рублей плюс 20 премиальных. Минус подоходный и за бездетность 18.88. Чистыми — 106 рублей с копейками. Негусто пока, правда мне не особо и надо, разве что за комнату платить и на срочную покупку того, чего в памяти грэйва нет. Макс сложил деньги в кошелек.

20. Прописка

— Ну что ж, Эдик — сказал Евгений Николаевич — поздравляем с первой зарплатой.

— Спасибо — ответил Макс

— Спасибо в рот не положишь — сказал Толик Ломков.

— И в карман не нальёшь — поддержал его Володька Актуганов

— И вообще — спросил Сидоров-Три — ты прописываться то собираешься? Двадцатого мая ты улизнул от нас — ну там все понятно, аванс ты не получал еще. Но сегодня не отделаешься, не надейся. Свой бутерброд с сыром и рюмку кофию мы из тебя зубами вырвем. Так что — опять в кусты или где?

— А, прописка! — наконец-то вспомнил Макс давно забытую им традицию — Против прописки не возражаю. Где и когда?

— Ну, по традиции именно здесь. Тут как раз два универсальных стола в центре стоят. И для совещаний, и для торжественных мероприятий годятся. А вот когда? — Сидоров-Три вопросительно посмотрел на Сидорова-Один.

— Ну, конечно же после работы — ответил тот — Разве что разрешаю начать подготовку на полчаса раньше, в пять.

— Давай, Эдик, — резюмировал Толик — через 10 минут обед, но ты вместо обеда беги по магазинам.

— Только кофе в авоське через проходную не неси, отберут — добавил Актуганов — сегодня сам понимаешь, день зарплаты, усиленная бдительность.

Макс посмотрел на продолжающийся за окном дождь. На улицу выходить не хотелось.

— Да я, собственно говоря, все уже с утра принес — выкрутился он.

— Что-то я никаких сеток нигде не видел — сказал Толик Тимаков. В чистую лабораторию занес, что ли?

— Да у него, наверное, все в дипломате — сказала Зиночка.

— Не, в дипломате у него пусто — возразил Толик. Я сегодня за него зацепился, он упал, ничего в нем не звенело.

— Ой, темнишь ты чего-то, Эдик — глубокомысленно сказал Сидоров-Три — при наличии отсутствия пропитанных шпал, это будет не трамвай.

— Да в столе у меня все лежит — соврал Макс. Только не лезьте, сюрприз.

— Больно надо — хитро сказала Зиночка.

Вот незадача с этой погодой — подумал Макс. — Вышел бы, зашел обратно с продуктами. А теперь чего? Надо срочно заполнять, иначе откроют ящик, а там пусто.

Ящики в лаборатории на ключ не закрывались — замков просто не было. Однажды Тимаков врезал в свой стол мебельный замочек и гордо демонстрировал всем, как аккуратно он это сделал. Общество не простило. Однажды, когда Тимаков уехал по делам на головное предприятие, хулиганистый Сидоров-Три притащил дрель и тонким длинным сверлом сделал в стенке ящика отверстие напротив дверцы, в которое вставил небольшой тонкий металлический пруток. Вернувшийся Тимаков не сразу полез в тумбочку. Вся комната полтора часа ерзала на стульях в предвкушении развлечения. Наконец Тимаков достал ключ, открыл замок и потянул дверцу за ручку. Дверца не открывалась. Толик покрутил ключом в другом направлении, дверца все равно не открывалась. Начал дергать, дверца лишь немногое шевелилась. Кто-то не выдержал, прыснул, послышались всеобщие смешки. Толик все понял, просунул в щель между дверцей и стенкой тонкую металлическую линейку и нащупал пруток. Осмотрел отверстие немного подумал и спросил, как заговорщики собираются теперь достать пруток, не повредив дверцы. Всем тоже стало интересно, как, наружу ведь его не вытащишь, отверстие слишком мало даже для пинцета. Гордый всеобщим вниманием Женя выдержал паузу, затем разогнул скрепку и просто протолкнул пруток дальше, в дверцу.

— Головой думать надо, прежде чем что-то делаешь — гордо заявил тогда Женя. Я специально дырку такой глубины просверлил, чтобы пруток мог полностью в дверцу уйти. А вот ты подумал о том, что ты тестер со стола смахнешь в ящик, уедешь куда-то, а мы потом мучайся? А если тебе надо что-то личное спрятать, так вон — у тебя персональная сейфовая ячейка есть.

Тимаков больше не запирал стол и теперь Макс даже пожалел о том, что почин был так позорно свернут. Макс давно встроил синтезатор в свой стол и в кабинете, и в лаборатории — все время таскать дипломат по институту было бы весьма странно. Все равно без грэйва им не воспользоваться, а с виду он — обычная стена из ДСП, вряд ли ковырять кто будет. Стационарные синтезаторы имели несомненное преимущество перед переносным — они не требовали носить запас материи, нужное количество подавалось в виде воды из земли, через стены и пол здания и далее через ножки тумбочки. Конечно, кейс тоже мог насосать материи из того места, на котором стоял, но все это или требовало значительного времени для прокладки тонкого трубопровода или оставляло пустоты в перекрытии, а пустоты лишь на земле могли остаться незамеченными. И вообще, по большому счету кейс был нужен лишь для переноски телестартера, чтобы в любой момент можно было сразу удрать через портал.

Так что Макс мог не беспокоится за наполнение тумбочки продуктами, его больше беспокоило то, что любопытные заглянут в нее раньше, чем он составит меню. Макс спросил про имеющуюся посуду и, пока его уверяли в наличии, сделал вид что что-то мучительно вспоминает, а сам давал задания грэйву. Заблокируй временно дверцу. Срочно. Будут дергать — доложишь. Теперь продукты. Все продукты — этого времени, ну сам понимаешь. Две палки сервелата, одну из них без шкурки и порезанную кусочками, аккуратно заверни в бумагу, кусок масла грамм 300, завернутый в бумагу. Три батона белого хлеба — два из них порежь ровно и заверни в бумагу, три баночки красной икры, эти, которые маленькие, сто сорок грамм. Кусок сыра грамм триста, заверни в бумагу. Две бутылки коньяка пять звездочек. Две бутылки шампанского, новосветского. Две бутылки токайского, ну того, венгерского, которое мне понравилось. Пачку салфеток. Банку растворимого кофе, пакет сахара к нему, этого, который рафинад кусочками. Литровую баночку маленьких огурчиков. Трехлитровую банку виноградного сока. Там место в тумбочке еще останется? Ну тогда два килограмма мандаринов, только чтобы сладкие и шкурка хорошо чистилась. Какую-нибудь картонную коробку для них, что-то вазы для фруктов я здесь не видел. В общем, мандаринов не два килограмма, а, чтобы коробка полная была, не меньше трех штук на человека, в общем, килограммов пять. Что еще? К кофе давай 18 эклеров, чтобы с запасом было. В коробках, как в кондитерских. Вроде все. Если чего понадобится, из кейса доберу. А, вот еще конфет штук тридцать, местной "белочки", в бумажном кульке, как в магазине взвешивают. Давай делай, и разблокируй потом дверцу. На стенку бакриса, пусть стол мой снимает, начнут тумбочку открывать — покажешь мне кто. Да и вообще, давай бакрисов и в коридор, и в остальные комнаты. Чтобы со всех ракурсов. И в курилку, на лестницу тоже. На все этажи. Будет время, послушаю потом.

Макс попросил девушек собраться в пять и помочь ему накрыть стол, а сам пошел в лабораторию додумывать, как выкручиваться с компьютером.

Не успел Макс устроиться за столом, как произошло проникновении в тумбочку. По требованию Макса грэйв дал картинку и Макс удивился. Ленка. Вот не ожидал от нее. Девушка присела на корточки и через полуоткрытую дверцу разглядывала содержимое, ничего не трогая, но явно принюхиваясь. Макс внутренне улыбнулся. Ну что она там разглядит, все в бумажных свертках и коробках. Ну разве что палку колбасы и бутылки. Девушка аккуратно прикрыла дверцу, поднялась и быстро ушла.

Макс уже было собраться к мыслям о компьютере, как проникновение в тумбочку повторилось. После Ленкиного визита не выдержали постоянные обитатели комнаты. Парни не ограничились простым разглядыванием, для удобства обзора они вытащили банки и бутылки. Заметили баночки икры, но бумажные свертки опять же не стали разворачивать. Трудовой процесс был окончательно сорван. Весь коллектив, кроме Одина и Тимакова, дружно проигнорировал заводскую столовку. Собирались в группы и группки, обсуждая предстоящий банкет. Группки распадались и снова собирались уже в другом составе. Когда из столовки вернулся Евгений Николаевич и усевшись за стол уже намеревался почитать свежую прессу, народные массы уже были подогреты провокаторами и готовы к антиправительственным выступлениям. Одина окружили и ввели его в курс дела

— Зильберман опять отличился!

— Армянский коньяк! Жаль, что каждому всего по тридцать три грамма, правда еще тройка в периоде...

— Икра красная! Полная банка растворимого кофе, натурального!

— Две коробки пирожных! До вечера крем может испортиться! Самое позднее утром покупал, а холодильника у нас нет.

— Сервелатик надо только на свежем хлебе употреблять!

— Посидим сейчас, отработаем после работы! Всего ведь по маленькой рюмочке! И это не водка, а коньяк! Армянский! Его сам Штирлиц Черчилю посылал!

Обманутый заговорщиками Один, и сам большой любитель коньяка, подписал отречение.

— Ладно, но только тихо, без криков и прочих оваций. И в курилку чтобы только во время официальных перерывов. И чтобы никаких "я быстренько сбегаю" или "давайте самого молодого пошлем". Где этот ваш еврейский набоб Эдуард Первый? Работает? В обеденный перерыв? Гоните наверх этого саботажника, живо!

Макс бросился к микроскопу, положил первый подвернувшийся образец, принялся рассматривать. Когда вошли Юля и Ломков, он увлеченно вращал верньеры. Юля театрально покашляла, Макс отмахнулся

— Подожди минуточку!

Через пару минут Макс наконец оторвался от микроскопа и перевел взгляд на парламентеров.

— Вы чего, обалдели? Чистая комната, а вы не то что без бахил, даже без шапочек!

— Да ладно тебе — отмахнулся Ломков, мы же к зоннику не поперлись.

— Еще чего, к зоннику! -начал дискуссию Макс. И вообще какая разница? Сюда пыли натащите, потом туда попадет.

— Да мы на минутку!

— На минутку, на две... — продолжал ворчать Макс — Сыпаться то сразу начинает. А потом удивляемся, откуда в диффузантах посторонние примеси, рекламации химикам пишем. А это наш разлюбезнейший Толик с Зиночкой на минутку заскочили. — Макс улыбнулся, видя, как коллеги чуть ли не приплясывают. — Чего хотели то? В столовку не пойду, сразу предупреждаю.

— Там Один тебя наверх зовет, по поводу банкета. Его, возможно, вечером на совещание вызовут — начал врать Толик — так что банкет переносится на сейчас, чтобы потом не повторять.

— Ну тогда ладно, — обреченно вздохнул Макс — как же нам без Одина, без него нам даже кофе не попить. Пошли.

— Наверху Макс вручил страждущим содержимое тумбочки, выставив все на стол. Зиночка начала распоряжаться

— Несите все в комнату к Одину. Только смотрите, чтобы с бутылками никто в коридоре не засек. И, умоляю, поставьте на виду только одну бутылку коньяка и одну шампанского, не то Один опять мероприятие перенесет.

— А то мы как будто не понимаем — сказал Сидоров-Три. Но всё зря, Николаевич не тот мужик, которого на мякине проведешь, иначе не стал бы он начальником. Как миленький знает, что одной бутылкой коньяка не обойдется. Знает, только делает вид, что поверил. Ведь не стали бы мы из-за одной бутылки коньяка такую бучу поднимать, сами подумайте.

Все переместились в соседний кабинет. Макс на всякий случай захватил свой кейс. Илюшина подозрительно покосилась на "дипломат", который Макс задвинул под один из столов, но ничего не сказала.

Парни начали вскрывать банки, а девушки начали разворачивать бумагу.

— Ну ты даешь, Эдик, все порезал, да еще так аккуратно — восхитились девушки.

— У моей сестры есть гэдээровский кухонный комбайн — заметил Петр, одновременно являвшийся Сидоровым-Два — там на хлеборезке можно хлеб так порезать, что почти прозрачным будет. Хорошая штука, вот только не для наших малогабаритных кухонь.

Девушки быстро намазали хлеб маслом, соорудили бутерброды с колбасой и сыром, как-то излишне экономно намазали икру и расставили тарелки, насыпали горкой конфеты Макс перерезал бумажную бечевку и, не открывая, водрузил коробку с мандаринами в центр стола. Вместо рюмок и бокалов поставили сто— и двухсотграммовые граненые стаканы, их когда-то вместе с тарелками накупили на всю лабораторию, с запасом. Почетное место рядом с коробкой заняла уже открытая бутылка коньяка. Стульев к столу не придвигали, по давней традиции лабораторные фуршеты подразумевали свободные хождения народа по помещению.

Вернулся куда-то улизнувший Евгений Николаевич, посмотрел на одинокую бутылку, хмыкнул

— Неужели действительно всего одна?

Макс в несколько приемов разлил коньяк по стаканчикам, стараясь налить всем поровну, поставил пустую бутылку в укромное место. Евгений Николаевич произнес тост, пожелал Максу новых творческих успехов. Выпили, кто залпом, кто медленно, закусили бутербродами. Евгений Николаевич цедил коньяк дольше всех, а допив, с сожалением посмотрел на пустой стаканчик, поставил его на стол и потянулся к бутерброду с икрой. Как только рот его оказался занят бутербродом, Сидоров-три бухнул на стол вторую бутылку и, не слыша возражений начальника, начал открывать. Евгению Николаевичу оставалось только безнадежно махнуть рукой. В ответ на столь одобряющий жест в тот же момент на столе появилась еще и бутылка шампанского, бутылка токайского и штопор. Макс открыл крышку коробки. Девчонки дружно взвизгнули

— Мандарины! Откуда? В июне? Я их только на Новый год видела! — радостно кричали они.

Все дружно возжелали закусывать мандаринами именно шампанское. Естественно, из одной бутылки получалось всего по 50 грамм на стакан, пришлось сразу открывать и вторую.

Ирочка предложила выпить за Новый год. Все радостно поддержали и начали чокаться, приговаривая "С Новым годом, с новым счастьем!". Праздник пошел полным ходом. Лишь Макс испытывал некоторую неловкость за прокол с мандаринами.

— "Черт возьми, кто бы мог подумать — мандарины только на Новый год. Они что, здесь только в северном полушарии растут?"— корил себя Макс с каждым новым вопросом коллег о том, где же все-таки он их раздобыл.

Токайское закончилось быстро. Все сетовали, что проклятые венгры выпускают вкусные вина в таких маленьких поллитровых бутылках. Максу пришлось достать из кейса еще одну бутылку токайского и две бутылки крымского муската нормальной винной емкости 0,7. За разговорами время текло быстро, рабочий день как-то сам собой закончился. По коридорам прошуршали, направляясь на выход, сотрудники других лабораторий. Толик Ломков посмотрел на часы, притащил свою магнитолу Вега-320 и попытался поймать модную музыку. Нащупал на коротких волнах русскую редакцию БиБиСи. Слышно было довольно чисто. Диктор скучающим голосом как раз заканчивал рассказывать сводку новостей и объявил музыкальный блок. Зазвучала Абба, знакомая и Максу. Народ оживился, подумывая, не потанцевать ли, но тут музыку прервали помехи. Толик вздохнул

— Глушилки включили. Вот вредители. Вместо того, чтобы новости глушить, глушат музыку. Наверное, проспали новости, и чтобы отчитаться, глушат теперь все подряд.

Толик две недели назад принес на работу свою магнитолу для точной настройки контуров и подолгу возился с ней вечерами, выжимая ведомые только ему характеристики. Кассеты с музыкой у него не было, только та, на которой были записаны разные комбинации звуковых частот.

Народ, узнав про отсутствие кассет, немного погрустнел. Утрата понравившейся музыки грозила разрушить создавшуюся атмосферу праздника. Эдик стал крутить настройку, но кроме совершенно нетанцевальных арабских мотивов ничего не смог поймать. От отечественных шлягеров народ отказался.

— Под них надо или плакать, или маршировать. Или просто слова слушать. Наши официальные группы конечно хороши, иногда очень мелодичны, но от музыкальной моды отстают безбожно. Народу сейчас диско нужно. Мелодичный медляк есть, и официальный, и самодеятельный, но вот с диско проблемы. Неофициальные группы играют, но вот слова всегда у них такие мутные получаются, только колхозникам и слушать — доносились до Макса разные голоса.

Макс усмехнулся. Ой, знали бы вы ребятки, о чем поют все эти "англичане", под которых сейчас модно танцевать. Когда в мире Макса английский стал признаком образованности, стал важнее пошлых сопроматов и электродинамик, все эти песни постепенно перевели на русский. Подстрочный перевод, конечно, не обладал начальной мелодией, но давал представление, что любимая когда-то песня на самом то деле ни о чем. Эстраду двухтысячных уже накрепко заполонили отечественные группы, крепко потеснив западную музыку. И что? Мелодии, были ничем не хуже тех, тогдашних западных. Некоторые вместе со словами и голосом точно так же составляли единое и неразделимое целое. Но вот были они все-таки на русском языке. И поэтому народ, вслушавшись, мог разобрать слова. И как же ругали эти отечественные хиты за пустые слова, ох, как ругали. Подождите ребятки, подождите, еще и на вашей улице перевернется грузовик с отечественной эстрадой. Вот тогда и посмотрим, как вы будете ругать отечественное, добровольно перестав слушать импортное. Песня, как понимал ее Макс — она не для смысла, она для красоты звука. Когда голос и слова неразрывно сливаются с мелодией — получается настоящая песня, которую, казалось бы, можно слушать, поставив на бесконечный повтор. Сделаешь слова правильным и наполненным смыслом, вставишь в тест недостающее фразе слово, и все, этого слияния уже может и не получиться. Да, ежели к настоящей песне еще смысл добавить, то это вообще шедевр получится.

Преимущество нынешних импортных песен сейчас именно в том, что смысла в них никто и не ищет. Им легче пробить дорогу к русской душе. Ну да ладно, ребята, вы мне все равно не поверите, даже если я голос в споре сорву. К этому надо прийти самим.

Макс заказал Грэйву аудиокассету этого времени со сборником песен Аббы.

Оказалось, что у грэйва имеется матрица оригинальной советской кассеты, произведенной на заводе как раз здесь, в Риге. Конечно, к моменту матрицирования, произведенным каким-то из бесчисленных ходоков во времени, пленка сильно состарилась и порядком размагнитилась, но по заданию ходока были произведены восстановление и перезапись, то есть это была фактически реплика старого раритета. Проблема была в том, что кассета-оригинал выпущена в 1978-м, на одной стороне кассеты были песни, которые выйдут на оригинальном диске только через пять месяцев. Макс, слегка расслабленный алкоголем, решил — ну и черт с ним, полгода не срок, кто может в обществе, которое почти не знает рекламы, вообще знать, когда произошел релиз какой-то там импортной песни. Кассету заберу, а за полгода все уже забудут, когда именно песни слышали. Макс достал из кейса кассету и протянул Толику.

— На, поставь, брал на выходные послушать, сегодня вечером вернуть надо.

— О, живем, братцы, посмотрите, наша Мелодия наконец-то и до Аббы добралась! — Ломков тут же вставил кассету в магнитофон.

— Ну, Абба это все-таки не диско — споры о музыке начали разгораться с новой силой.

Максу Абба не понравилась. А ведь когда-то тоже восхищался ей, в те, его личные 70-е и 80-е. Но сейчас... Половину песен он точно не стал бы слушать, если бы имел возможность перемотать ленту одним нажатием кнопки. Да что там половину, с первой стороны ему вновь понравилась лишь песня Money, money, money, со второй — только S.O.S., ну и Mamma Mia была еще так себе.

Но здешнему народу нравилось все. Во всяком случае, девушек танцевали без перерыва. Макс не танцевал, он, потягивая сладкий мускат, смотрел на танцующих и грустил — вот, какие они все молодые, красивые и счастливые, вся жизнь впереди, а у него... Да черт меня побери, я ведь и сам сейчас их возраста, все никак не привыкну! И жизни у меня впереди побольше чем у них всех, вместе взятых! Но почему же так грустно на душе, почему? Может оттого, что они живут свою жизнь сами, делятся радостями и невзгодами, преодолевают свои барьеры, а я просто паразитирую на грэйве? Но я ведь стараюсь тоже что-то им дать... Не особо пока получается, но что делать? Выстроить им суперсовременный завод вместо этого, чтобы завтра они пришли с утра, а тут сплошная автоматика, сюда сыпем лопатой кремниевый песок, оттуда планшеты вылетают, больше сыпешь — быстрее вылетают... И что тогда? Ну, положим, часть останется, песок сыпать, часть — планшеты в грузовики носить. Еще кто-то останется руководить, кто-то процесс производства изучать. Разбирать им, конечно, никто ничего не позволит, будут просто лицезреть и философствовать, пока не придут к закономерному вопросу " а что будет, ежели вместо песка железный лом засунуть? Ну а остальные куда? Куда все эти тысячи не последней квалификации людей одновременно пристроить? Послать дороги строить или планшетами на рынке торговать? Где-то я это уже видел однажды, все эти миллионы одномоментно ставших ненужными людей. Но я ведь, подлец такой, и дороги им построю и на рынке автоматы по продаже поставлю, я, блин, всем им так помогу! Поставлю им кормушки бесплатные, эту кнопку жмешь, сто сортов колбасы в корыто высыплется, эту кнопку — пятьдесят сортов сыра, эту кнопку — пятьсот сортов водки. "Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженным", как писали здесь в "Пикнике на обочине" эти, черт, фамилию не запомнил, братья-фантасты.

Макс захандрил окончательно и, чтобы сбить мрачные мысли, пошел ставить чайник для кофе. Тут же на помощь прибежала Ленка.

— Эдик ты чего такой? Чего загрустил? Не танцуешь совсем, такой праздник ты нам устроил, такой

праздник. У меня с Нового года такого не было! Жаль только, что мандарины закончились. Теперь, небось, опять до декабря ждать их.

Макс улыбнулся

— А ты в тумбочке хорошо смотрела?

Ленка взвизгнула и помчалась к тумбочке. Достала коробку с мандаринами.

— Эдик! Когда ты успел их туда положить? Ты прямо Игорь Кио какой-то! Где ты их прятал, сознавайся!

Макс рассмеялся. Хорошее настроение возвращалось.

— Где прятал, там уже нету. Бери всю коробку, тащи домой, до декабря, конечно не хватит, но до утра хватит точно.

— Не, Эдик, так нечестно. Тогда надо между всеми поделить.

— Ну как знаешь. Только не делите сейчас, а то опять сразу сожрете и спать ложится придется без мандаринов. И кофе не выпьете и эклеры уже не влезут. Придется утрамбовывать. Все, чайник вскипел, пошли народ кофием поить и эклерами кормить.

Расходились дружно. Хотя подвыпивший Актуганов и кричал, что "морской закон — волной смоет", а Долгих предлагал убираться с утра, комнату все-таки убрали сразу, посуду помыли. Пустые бутылки спрятали в шкаф, кроме трех из-под токайского, такие нигде не принимали. Макс положил их в кейс, сказав, что по дороге выбросит где-нибудь в мусорный бак. Илюшина принесла мандарины, их поделили. Хотели всучить и Максу, но он отказался от своих трех штук, всучив их трем девушкам. Проходную форсировали вместе, стараясь не дышать, но вахтер все равно что-то унюхал и понимающе хмыкнул. Сначала усадили в автобус тех, кому надо было на окраину, потом отправили туда же тех, кому нужен был трамвай. Почти одновременно подошел трамвай в центр, им уехали остальные, оставив Макса и Илюшину вдвоем. Ленке надо было топать пешком, Максу по легенде нужен был автобус до вокзала. Макс предложил проводить. Ленка обрадовалась.

— Ой, действительно, проводи, а то я с зарплатой, рабочий день давно закончился, народа на улице мало. Я покажу дорогу, ты там на другую остановку выйдешь, там и твои автобусы, и троллейбус.

Опять начал капать закончившийся было дождь. Лена достала из сумочки зонтик, дала Максу, а сама взяла его под руку. Вот черт, проклятый кейс, подумал Макс, у которого обе руки оказались заняты. Подошли к светофору.

Близко не подходим — предупредила Ленка — Тут, сколько себя помню, на проезжей всегда ямы в асфальте, во время дождя каждая машина тучу брызг поднимает. Чинят каждый год, чинят асфальт, чинят и все без толку. Говорят, здесь как раз протекала речка, у которой вон тот фарфоровый завод построен. Меня знаешь сколько раз тут водой из луж окатывало! Не сосчитать. Зазеваюсь и уже мокрая.

Макс подумал, что надо бы дать задание грэйву привести перекресток в порядок. Ушедшая было хандра вернулась.

— Лен, вот смотри, закончу я с установкой возиться, будет она автоматической, ты что тогда делать будешь?

— Да что, дел что ли мало? В крайнем случае, не найдется дел в лаборатории, так пойду в цех, буду те же самые микросхемы по группам сортировать, делов то.

— Ну а если мы такие микросхемы сделаем, что и сортировка не нужна будет?

— Ну, пойду проволоку к кристаллам приваривать, я уже когда-то месяц сидела за микроскопом.

— Ну а если мы и этот процесс автоматизируем? Это ж тысячи работниц куда-то разом пристроить надо.

— Эдик, ну чего ты пристал. Во-первых, не придумаете вы такие станки быстро, лет двадцать пройдет. А во-вторых, не поставите же вы все станки разом, одновременно. Процесс растянется на год-два и всех куда-нибудь успеют пристроить. Я тогда, через 20 лет, может уже начальницей большой буду, не пропаду.

Ленка показала Максу на одноподъездную девятиэтажку.

— Вон мои окна, на восьмом этаже, тридцатая квартира.

Макс мысленно выругался. Как раз в лифте этого дома грэйв устроил один из порталов. Макс несколько раз пользовался им. А что если бы на Ленку напоролся? И ладно вечером, а утром?

Дошли до подъезда, встали под козырек. Ленка забрала у Макса зонтик.

— Ну все, давай прощаться, на чай не приглашаю, у меня мама строгая. Да и папа болеет, — погрустнела она — рак. Мучается очень. Тебе туда. Прямо на остановку выйдешь. Еще раз спасибо за праздник, Эдик.

Ленка чмокнула Макса в щеку и упорхнула в подъезд.

Макс закурил.

Надо же, не пропадут они. Даже представить себе пока не могут такое. Автобус не резиновый, но пока не лопнет, место для еще одного человека всегда найдется. Все будет хорошо, а дрянной перекресток с вечной лужей — это мелочи. Девочка два года работает на острие прогресса, пусть пока лаборанткой, а на палку чая пока пригласить не может, с родителями живет. Сколько ей лет? Около девятнадцати, может все двадцать. Впереди — целая жизнь, а рядом смерть. Рак страшная болезнь, пока не лечится. Пока. И не поступишь ты, умная добрая девочка, в свой институт, пока отец, живущий рядом с тобой, умирает. Пока. Интересно, у грэйва есть лекарство от рака, надо узнать, пока не поздно. Опять это пока. Пока я тут за свою чистенькую новую биографию дрожу. Вот что, ребята, дармового корыта я вам не дам. Придется вам отрабатывать.

Макс зло швырнул недокуренную сигарету на асфальт и шагнул в подъезд.

Часть третья

21

Утром Макс попросил у Евгения Николаевича оторваться от работы на пять-десять минут. Потащил его в соседнюю комнату, где на столе Макса был собран простенький испытательный стенд.

-Вот, Евгений Николаевич, диод сделал, посмотрите вольтамперную характеристику.

— Тоже мне, диод. Эдик, мы микросхемами занимаемся — пробурчал Один.

— Ну, микросхемы то все-таки из дискретных элементов состоят — заметил Эдик — Вы посмотрите, посмотрите.

— Ну что тут смотреть? Так, обратное напряжение. Да, тока нет. При каком обратном напряжении пробивается?

— Постоянного напряжения наш источник больше чем 800 вольт не выдает, их держит, дальше не знаю, только переменку пробовал, три киловольта держит, дальше не знаю.

Один подал максимальное напряжение.

-Ого, обратного тока вообще нет — Евгений Николаевич подергал провода и пощелкал переключателем шунтов амперметра. — хорошо, замечательно, а что там с прямыми токами?

— Вы обратите внимание на падение напряжения на диоде, за приборы не беспокойтесь, я предохранитель на 20 ампер поставил

— Ну да, ну да, на диод Шоттки очень похоже. Ну ничего себе! Падение всего один и два милливольта при пятнадцати амперах! Замечательный результат, можно поработать, но при чем тут все-таки наши микросхемы?

— Подождите, Евгений Николаевич, еще два образца посмотрите для начала.

— Да чего смотреть, время терять. Давай сразу рассказывай, что там, не соврешь ведь.

— Вот этот образец что-то вроде симистора с двумя управлящими входами. Входы тока не пропускают. И не выдают. Но, если соединить оба входа, то симистор открывается. Можно входы хоть на плюс, хоть на минус подать — без разницы, главное — вместе соединить, потенциалы уравнять или что там у них, точно не скажу, я же про начинку полупроводниковых приборов в институте лишь краем уха слышал, всему здесь нахватался. Не совсем симистор получился, этот образец открывается независимо от проходящего тока, открывается сразу при соединении управляющих входов, и закрывается с их разрывом. Я сначала такой же тиристор сделал, тоже без насыщения работает. Симистор показываю, потому что он более полезный.

— Чем же от более полезный?

— Да тем, что он везде может работать вместо рубильника и реле. Знаете, какого размера контакты в мощных реле? Ого-го какого,— Макс щедрым жестом рыболова показал размер — На самолетах контакты вообще из серебра делают, плюс пластины мощные, значит и пружины пожестче, а все это надо быстро двигать, чтобы контакты искрой не пожгло, в общем, отсюда и обмотки под стать контактам. А тут маленькая фиговина толщиной с сам провод. Обалденная экономия веса и надежность повышенная.

— Ну ты мне за надежность не говори, надежность определить это тебе не два... — а какой ток держит?

— Ну те же 20 ампер держит, предохранитель горит раньше. Я к сварщикам ходил, у них токи побольше, но безрезультатно. Не определил.

— Что, сгорел твой симистор? — предположил Один.

— Сгорел, — вздохнул Макс, — только неправильно сгорел. Какой ток был, не знаю, не измерял, за амперметр побоялся, чет его знает, что там у сварщиков за токи, какой шунт ставить и вообще, как его ставить. Сгорели контакты, металлизация, а вот с самим полупроводником вроде все нормально. Думаю, если металлизацию потолще сделать, а зоны побольше, то может и сто ампер выдержать. В общем, не знаю, исследовать надо.

А вот третья штука, не знаю даже как назвать. — Макс положил на стол микросхемку, нарисовал на листе бумаги квадратик, Усилитель — не усилитель, транзистор-не транзистор, черт знает, что такое, названия не подберу. В общем микросхема. Это питание, плюс, это земля, минус — Макс пририсовал к микросхеме два хвостика сверху и снизу, поставил обозначения. Пририсовал к квадратику слева один и справа два хвостика.

— Это вход, входное сопротивление относительно любой ножки очень большое, измерить не смог, как будто обрыв. Подаем питание на микросхему, ничего в этот вход не втекает, ничего не вытекает, куда его не сажай. Это два выхода, без питания не звонятся ни на одну ножку, даже между собой. Если подать на вход напряжение, то получим напряжение на выходах. Это выходное зависит также от напряжения на еще одном входе. Назовем этот вход управляющим. — Макс пририсовал слева еще один хвостик — Подаем на управляющий напряжение питания — имеем максимальное усиление вход-выход, подаем ноль — усиления нет. В принципе, как бы почти обычный такой усилитель с управлением напряжением. Вот только дальше какая-то фантастика. Напряжение на выходах есть, но выходы по-прежнему не связаны ни с одним другим контактом. Напряжение на выходе берется как бы ниоткуда. Как будто внутри трансформатор, и этот трансформатор работает даже на постоянном токе. Забыл сказать, если на сигнальный вход подать отрицательное напряжение, то и на выходах оно меняет полярность. Садим этот выход на корпус и получаем усилитель отрицательного сигнала, не питая микросхему отрицательным напряжением. Ну и еще два управляющих входа есть, с ними пока не совсем разобрался, но раз на выходное напряжение влияют, значит входы.

Один внимательно посмотрел на Эдика.

— Все сказал?

— Ну, еще один основной момент остался, какая мощность высасывается из выходов, такая и засасывается от питания. Сама микросхема практически ничего не тратит, не греется совсем, даже когда на выходе 12 ватт при трех вольтах выходного. Больше нагрузки не давал, спалить боюсь, 4 ампера все-таки. А по питанию так — при питании пять вольт потребляется 2.4 ампера, те же самые 12 ватт

— Теперь все?

— Ну в общем, да.

— То есть, ты хочешь сказать, что эта штука делает из пяти вольт постоянки три вольта и при этом не греется при четырех амперах нагрузки?

— Ну да.

— То есть, по-твоему, в микросхему втекает 2 ампера с половиной, а вытекает четыре? Откуда же, по-твоему, берутся еще полтора ампера? Зильберман, ты законы Кирхгофа когда-нибудь учил?

— Ну так тут вроде несвязанные цепи получаются, как их применишь, эти законы?

— Да хотя бы так — Евгений Николаевич раздраженно отобрал у Эдика ручку и посадил правый нижний вывод на землю. — Вот тебе левый контур, вот правый, вот узел. Покажи мне, откуда в этой точке берутся лишние полтора ампера!

— Да как я покажу? Вы что забыли, что верхний выход так и остался ни с чем не связан, ну кроме второго?

Один внимательно посмотрел на рисунок. Покрутил, рассуждая, указательным пальцем. Задумался. Улыбнулся.

— Розыгрыш, да? Растешь, Эдик, к уровню комсорга вашего подтягиваешься, а то все молчишь, молчишь. Нарисовал мне тут простой трансформатор, с переменным током все так и есть, пририсовал четыре входа и перевел разговор на постоянный ток. А я-то повелся.

— Да нет, Евгений Николаевич, никакого розыгрыша. Я сразу сказал, что что-то получается что-то вроде трансформатора постоянного тока и что таких не бывает.

Сидоров немного подумал

— Ну да, что-то такое ты говорил. Твоя схема может работать, если внутри идеальная оптопара стоит. Светодиод преобразует ток в свет, а фотодиод свет в напряжение. Но только теоретически, если светодиод переведет 100 процентов мощности в свет, а светодиод сто процентов света в мощность. А такого не бывает, что-то обязательно уйдет в тепло на светодиоде, что-то на фотодиоде. Да еще попробуй управлять всей этой чепухой. И главное, полярность выходного напряжения всегда одна и та же будет. Всё Эдик, не дури мне голову, работать надо. Десять минут просил, уже почти полчаса прошло.

— Так работает же, Евгений Николаевич

— Не может оно работать, потому что не может. Диод хороший, а с симистором ты что, тоже наврал, про сварку?

— Да не наврал, не наврал. Давайте я быстренько схему соберу, сами увидите.

— Брось, Эдик, хватит уже. Я скорее поверю, что к нам в лабораторию Брежнев завтра явится вместе со всем Политбюро, чем в подобную чушь.

— А давайте на спор. Ставлю коньяк.

— Армянский? — Один задумался — Надо тебя наказать, надо. Только у меня нет выходов на армянский, так что спорить не могу — дело принципа.

— Ну Вы что-нибудь другое поставьте. Бутылку кефира, например. Вы же ничем не рискуете, по-Вашему.

— Черт тебя знает, Эдик. Больно ты какой-то самоуверенный. Небось фокус какой-то. Ну, меня не проведешь, обещаю. Никаких лишних проводков и скрытых зеркал я не допущу. Сам проверю.

Евгений Николаевич посмотрел по сторонам. При словах "спор" и "коньяк" народонаселение комнаты странным образом увеличилось. Все присматривались и прислушивались.

— Давайте, дуйте отсюда, особенно ты, товарищ Сидоров-Три. — приказал любопытствующим Один — Чтобы пока не выйду, никого здесь не было. Собирай, Эдик, свою чудесную схемку, будем разоблачать и коньяк зарабатывать.

Вот уже десять минут Один сидел не шевелясь. Глаза смотрели на показания амперметров и вольтметров. Только рисующий что-то указательный палец выдавал работу мысли.

Наконец Сидоров сдался.

Рассказывай, Эдик, что у тебя там внутри и что ты сам то об этом думаешь. Если это действительно работает, а не какой-то фокус, то это... это... это прорыв.

— Решил я Сыщенко подколоть. Ну он все возится со штатовским операционником, не с самим конечно, а с его клоном. Все параметры у него не такие выходят, а шаблоны перерисовать ленится, может в них дело. Ну ладно, дай, думаю, я ему другую топологию подкину. Набросал топологию по-быстрому, от балды, ради того, чтобы проверить, заметит или не заметит. А потом думаю, давай я ему вместо бора и фосфора проведу легирование какой-нибудь другой дрянью, и не атомами, а молекулами. И не двумя видами, а четырьмя. Перерисовал я топологию под четыре легирования, добавил несколько слоев, дорожки накатал. Интересное художество получилось, там в центре как раз буква на Ю похожая, ну от его имени Юра. Да Вы сами в микроскоп гляньте.

Макс пододвинул Одину микроскоп, тот бережно снял крышку с микросхемы и бережно положил ее на предметный столик.

— Да Вы не волнуйтесь, у меня еще 8 штук есть, я сразу девять засветил, чего тяжким трудом отполированному диску кремния зазря пропадать. Все рабочие. Так вот, еще в армии увлекся я камушками, коллекцию собирал под свой каменный цветок. Меня однажды подкололи, на одном сабантуе подарили три красивых камушка. Да не камушка, а булыжника. Один с самого Кунашира, типа вулкан его выплюнул, второй где-то у впадения Иртыша в Обь, третий опять с берега Иртыша, возле нашего гарнизона, прямо напротив Мостков, которые за нижней переправой. Решил я как раз разрезать и полирнуть их в лаборатории, вот крупинки пыли и пригодились для розыгрыша. В общем, присобачил я их на ионную пушку и провел имплантации, совсем чуток, чисто ради приобретения опыта работы. Распилил готовую пластинку на кристаллы, посадил их на корпус, проводки приварил. Ну и решил сам посмотреть, что вышло, а то спалит Сыщенко приборы, некрасиво получится, КЗ это уже не безобидный розыгрыш. Вот и обнаружил подобную ерунду. Пытался разбираться, вот даже три простых радиоэлемента сделал на основе присадок из этих камешков, но не понять мне принципа, не то образование. Занимайтесь Вы, Евгений Николаевич, если интересно, у Вас и химики знакомые должны быть. Да, четвертый элемент — песок с Чукотки, у Анадыря. Я им слой диэлектрика имитировал. Там наш аэродром, рядом ручей, в море впадает, а возле моря, прямо в створе ВПП, я песочку и набрал, когда на БД летали. Золота в песке, конечно, не оказалось, но забавная штука, случайно обнаружил, что частично растворяется в спирте и окрашивает его в изумрудный цвет, поэтому и не выбросил.

Представляете, Евгений Николаевич, тут самое главное — не греются переходы, вообще ничего не греется. Можно и универсальный источник питания хороший сделать, и ключи, и усилитель тут готовый, и возможно ТТЛ логику может сможет заменить, греется то она изрядно, особенно большой степени интеграции.

Исследовать надо, а у меня опыта мало.

Рабочий процесс в лаборатории был сорван. Когда Сидоров-Один вышел из ступора, он сразу превратился в прежнего начальника. Все плановые исследования — и копирование западных микросхем и свои разработки были временно заброшены. Все сотрудники, получив образцы и черновые результаты, изучали характеристики новых элементов. Макс был отправлен изготовить еще как можно больше образцов, Илюшина и Большакова протоколировали весь техпроцесс. Всеми овладело возбуждение большого открытия. На следующий день Один сказал, что план есть план, его надо выполнять, велено аналоги создать — значит надо создавать, поэтому придется ехать докладывать в Москву и просить передать плановые работы другим институтам, и даже может расширить штат лаборатории. Один велел Максу собираться в дорогу, на что тот начал отбрыкиваться.

— Да причем тут я, Евгений Николаевич? Я все равно в физике процесса абсолютный ноль. Ну это ваше зеркальное возбуждение электронов за новым диэлектриком — ну что я в этом понимаю? Все равно буду молчать как баран на новые ворота. И история вообще смешная, в такое даже самому трудно поверить. Это какая ж вероятность была подобного исхода? Все равно как в Спортлото-2 шесть цифр выиграть в обоих тиражах сразу. Не-не, мне такая слава первооткрывателя не нужна, хоть режьте. Ладно еще камни на память, они красивые, а песок? Я ж его ради золота набрал, это ж вообще уголовщиной попахивает. И ребят подставлю, с которыми в Анадыре спирт пил, который разлил на песок. В общем, придумывайте сами, откуда у вас такие реактивы, никуда не поеду, знать ничего не знаю, хоть увольняйте. Ну неинтересно это мне, я сейчас о микросхеме мечтаю, которая одна кучу логики может заменить, ну как ПЗУ, такой черный ящик, — запишешь в него чего есть на входе и чего хочешь на выходе, запрограммируешь и никакой тебе возни с разводкой по печатной плате. ПЗУ и сейчас есть, но с импульсными сигналами ведь не работает, опять счетчики всякие на вход ставить, опять разводка платы. Нет, не поеду, хоть режьте. Мне один моряк привез из-за бугра процессор Z80, хочу миникомпьютер собрать, со схемой обвески вот разбираюсь, развожу плату — дел по горло. Забирайте приоритет хоть себе, хоть на коллектив его вешайте, хоть на Леночку.

Один махнул рукой

— Ладно, Эдик, потом разберемся. Может, это вообще известное явление, только засекреченное. К тому же действительно ерунда получается — ты в рабочее время каким-то хулиганством занимался. то есть имеется мой недосмотр. Решаем так — я велел тебе разные типы примесей проверить, в том числе из твоих красивых камешков. А если состав химики раскусят, а они раскусят, обещаю, то может вообще твоих камушков не понадобится. Тогда от своей доли славы первооткрывателя тебе не отвертеться.

Евгений Николаевич занялся командировкой. Московский академик согласился его принять, бронь на поезда у института была и в тот же вечер Сидоров отбыл на втором поезде в Москву, увозя с собой не только материалы открытия, но и несколько попутных бакрисов.

Макс помахал в удаляющееся окно вагона возбужденному Сидорову и улыбнулся своим мыслям.

— Хрен они чего найдут в имеющихся открытиях, даже засекреченных. Ну выделят молекулы примесей, определят формулу, ну разберутся с камнями. Синтезировать нужный порядок атомов все равно не смогут, еще технологий нет и в ближайшие пару столетий, если история пойдет по-старому, их и не будет. В природе эти примеси не встречаются, но грэйв сделает месторождения, эдакий мой тайный подарок Союзу, эксклюзив. А то прямо какая-то историческая невезуха у страны — и климат суровый, и кочевники регулярно хулиганят, и чилийской селитрой Бог обделил. Места, где камни якобы подобраны, найдут, вытрясут из сослуживцев Эдика. Конечно, если это не была его пьяная байка, ведь никаких булыжников в вещах Эдика не было. Если не байка, то Эдик наверняка их выбросил, чемодан то и без того неподъемный. Ну а грэйв в любом случае проследит всю цепочку поисков и в конце концов подкинет геологам еще пару таких камешков и тогда начнет формировать месторождения. С анадырским песочком, конечно, может быть прокол, ни о какой пьянке и походе на берег Эдик не рассказывал, только о том, что в Анадырь на недельку на дежурство летали и залив можно перейти по спинам идущего на нерест лосося. Но скорее всего тут до допросов сослуживцев дело и не дойдет, может, даже и меня трясти не будут, место то я указал приметное, не ошибешься. Главное — толчок для технологического прорыва дан, а то еще долго будут бороться с тепловыделением, сокрушаться, мол мал процессор, да кулер его зело велик. Теперь дело за малым, чисто работа ума — из этого восьмилапого универсального транзистора начать делать процессоры "все включено". Будет освоен процессор — можно уже в станках его применять, для начала чтобы те же процессоры делать, только уже более дешевые, и без человеческого фактора, с почти нулевым браком из-за отсутствия вездесущей пыли. Ведь как сейчас — какие фильтры ни ставь, в какой только костюм кролика не обряжай работника, дополнительно раздев, обрив и вымыв его дочиста, и пропустив через несколько тамбуров, а вот прошелся он чистенький по чистому помещению — обязательно частички пыли от износа того же кроличьего костюма в воздух добавил. В общем, пока все по плану, сельским хозяйством заниматься сейчас уже поздно — июнь на дворе, все давно проросло, промышленностью заниматься еще рано, процессора нет. Дороги можно подправить, вон как автобус мотает, когда водила просевшие люки объезжает, проехался сейчас с Сидоровым на вокзал, так чуть поручень не оторвал. Хорошо еще, что езжу мало, все больше порталами хожу. Надо бы все-таки на море съездить, пока Сидоров в Москве, вон — распогодилось, жара, взять в Юрмалу Ленку и Юльку, а может и Зинку. А то взять и махнуть всей лабораторной компанией на выходные подальше, на безлюдный берег — шашлычок там, сухое белое вино, танцы при лунах, палаточка на двоих, погоду и вторую Луну грэйв обеспечит... Нет, пока с процессором не разберусь — никаких палаток. А то что я такого пока сделал за целый месяц — ну транзистор, ну Ленкиному отцу таблетки подменил, ну перекресток с вечными ямами починил, ну готовую продукцию завода слегка подправил. Но музыку надо подобрать заранее. Сделаю себе фальшивый приемник с наушниками, буду попутно слушать, якобы рисуя топологию первого своего процессора.

Грэйв, когда тут изобрели наушники-вкладыши? В 91-м? Да, рановато еще. Грэйв, а что сейчас есть из местного, что можно в карман засунуть? Только моно, с дужкой на ухо? Покажи! Ну да ладно, возьмем два, перепаяем провод на стереоштекер, ушные дужки заменим на съемную затылочную и будем практически первопроходцами. А то с этими студийными берушами не походишь летом, уши вспотеют, да и напугать могут, сам так когда-то подкрадывался сзади.

22

Сидоров вернулся из Москвы и был встречен веселыми вопросами — стоит ли Кремль, не починили ли наконец-то Царь-пушку и нашел ли Евгений Николаевич знаменитый московский магазин "Принцип", в котором все есть. Евгений Николаевич на старую подколку о Кремле, колоколе и пушке не поддался, на нее как ни ответь, все равно посмеются, так что он лишь рукой махнул, мол "знаю, знаю". Зато подтвердил, что "в Москве в принципе все есть" и даже продемонстрировал народу новенький советский калькулятор, купленный им совершенно без очереди. Народ повздыхал, повосхищался, обстоятельно проверил, правильно ли калькулятор считает дважды два, и решил, что такая дорогая игрушка им совершенно ни к чему, но все равно жалко, что в Риге пока подобные не продаются. Макс припомнил рассказ Эдика и вставил свои пять копеек, сказав, что все-таки калькуляторы в Риге продаются, в комиссионках они точно есть, а может даже бывают в обычных магазинах, просто их быстро разбирают. Ленка припомнила, что года полтора назад видела калькулятор у экономистов, правда большой и функции самые простые. Дружно решили, что очень скоро и в Риге эту игрушку можно будет купить без очереди.

Наконец Один отозвал Макса в курилку и рассказал подробности о результатах поездки. Московский академик посмотрел, послушал, поцокал языком и заявил, что что-то подобное очевидное-невероятное уже когда-то читал. Обещал разобраться, и если приоритет рижан подтвердится, то вызовет Сидорова в Москву. Но вот образцы изделий и присадок, а также все материалы исследований возвращать не стал, ни в первую встречу, ни на другой день. То ли действительно кто-то уже сделал подобное, то ли решил академик присвоить приоритет открытия, констатировал Один.

Макса этот вариант развития событий вполне устраивал.

Такова нынешняя жизнь — думал он — сначала сопливый выпускник вуза отдает свои идеи старшим, потом, утерев сопли и поднявшись с годами наверх, сам питается идеями сопливых студентов. Когда-то ситуация изменится, но явно не при нынешнем уровне информационных технологий. Да и приоритет — это лишь одна из сторон авторского права. Та, которую я признаю без оговорок, или почти без оговорок. Исключения то всегда есть. Попов и Маркони, например. Как там в местном анекдоте — не спорьте, Попов изобрел радио для Востока, а Маркони для Запада, Попов изобрел УКВ, а Маркони — FM. Или та же лампочка. Кто ее изобрел — Эдиссон или Лодыгин? Или вообще никому неизвестный англичанин Деларю? Даже в будущем с этим так и не разобрались окончательно.

Приоритет есть приоритет — чего ж его оспаривать, кто первым опубликовал, продемонстрировал обществу, тот и получает пальму первенства. Да, конечно этот академик еще тот жучок, ведь получит он незаработанную им славу и, как бонус, незаработанный гонорар. Но кого он обворовал конкретно в этом случае? Не моих коллег же и тем более не меня, мы ведь, я точно знаю, ничего не изобрели. Настоящие изобретатели не скоро родятся, если родятся вообще. И это уже не их временная ветка. Если они вообще сумеют родиться в этой ветке, то теперь будут с самого рождения пользоваться изобретением своих эталонных копий. Или первоначальных? Изобретатели ведь уже давно родились и умерли, а их изобретения продолжаются в прошлом. Черт, как все это сложно, будущее, прошлое, что было сначала — яйцо или курица... Было бы время не деревом, а линией, и то не разобрался бы. Будем пока считать, что если в момент кражи собственника еще не существует, то никто не пострадал и кражи нет. Пока будем считать именно так, а потом разберемся.

В целом, получилось лучше некуда, Макс остается в тени, более глубокой, чем если бы приоритет был за лабораторией. Макс уже знал от грэйва, что заслуженный академик не только присвоил приоритет, но и фактически засекретил открытие, причем сделал это чужими руками — очень быстро подал заявку на доклад на очередной международной конференции, которая должна была состояться через два месяца, а цензоры, просмотрев заявку, пришли в ужас, отклонили ее и поставили соответствующий гриф. Секретность — это тоже было неплохо. За завесой секретности никто не увидит кучу невероятных случайностей, которая просто кричит — так не бывает! Академик услышал от Одина подправленную версию, да и дареному коню в зубы не смотрят. Один, конечно может догадаться, но обида на академика будет ему в этом изрядно мешать.

Плохо было то, что академик тут же порекомендовал московскому секретчику полностью отстранить рижан от работы в этом направлении, мол наткнулись случайно на подобное, не дай Бог разгласят, Рига — портовый город, за всеми не уследишь. Тот согласился и известил рижского начальника первого отдела, порекомендовав план мероприятий по защите нового секрета. Никаких явных приказов, кроме как повысить бдительность, не последовало, просто лабораторию должны были загрузить обычной работой по разработке аналогов западных микросхем, подкинув в план еще целую кучу образцов из Москвы. В первую очередь аналоги, и только потом своё. Логично, — думал Макс — пока мы тут будем корячиться с копированием, может и забудем про открытие, тем более из Москвы подтверждений приоритета не будет. Академик явно решил создать себе фору по времени, будет самолично доводить весь процесс. А вот куда он доведет этот процесс, пока непонятно. Тем более, что на данном временном отрезке проблема тепловыделения еще не стоит особо остро, слишком мало еще транзисторов помещается на чипе. Так что могут и не оценить изюминку.

Неприятным было еще и то, что местный начальник первого отдела Булаткин вызвал Тимакова и начал задавать вопросы о Максе.

А самым неприятным было то, что Тимаков оказался стукачем. Судя по его особому личному делу, хранившемся в сейфе Булаткина, органы подловили Толика год назад на совершенно смешном преступлении. Тот отдыхал дикарем в Крыму и прибился к нудистам. Южный берег Крыма относился к приграничной зоне и прибрежные горы были утыканы точками пограничников. Те, разглядывая в мощную оптику обнаженных барышень, позавидовали Толику, фотографировавшему свою прелестную пару с разнообразнейших ракурсов. Ночью пришел патруль и разогнал нарушителей пребывания в пограничной зоне, все строго по форме, с составлением протокола. Заодно у палаточников были изъяты все фотопленки. Толику не повезло дважды, потому что солдатикам не удалось уберечь от бдительного ока пограничного начальства отпечатанные с его пленок фотографии. Солдат он на то и солдат, чтобы даже в мирное время в его тумбочке не было ничего кроме скудного казенного имущества. Разобрались и в чью-то холодную чекистскую голову пришла идея шантажа. В Риге Толик был вызван повесткой в кабинет милицейского следователя, где узнал, что на него заведено дело по статье уголовного кодекса, карающую за изготовление и распространение порнографии. Комитет Толика от статьи отмазал, взяв взамен подписку о добровольном сотрудничестве. Максу фотки Толика понравились, барышня была хороша, однако на порнографию они ни капли не тянули, так, легкая эротика.

Макс просмотрел запись встречи Тимакова с Булаткиным. Толик не захлебывался своими впечатлениями об Эдике, только скупо отвечал на вопросы секретчика.

— Хороший парень. Мне лично нравится. Неплохо соображает. Молчун. Везунчик. Добился определенных успехов в работе. Да, какое-то совершенно случайное изобретение, но результаты великолепные. Да, видел у него какие-то полированные камни. Да, Сидоров увез их в Москву. Да, Эдик ехать отказался. Совершенно не тщеславен, счастья своего не понимает. Вторых половинок камней не видел. Хорошо, посмотрю. Самое странное — это банкет по поводу прописки. Нет не нажрался, только выкатил такой стол, который стоит, как его первая получка. 106, за неполный месяц. Два армянских коньяка. Нет, всего пять звездочек. Не знаю сколько он стоит, нынче в магазинах даже коленвал по 3.62 пропал, теперь самая дешевая водка 4.12, а армянского я никогда в продаже не видел, только слышал байку что у армянского три звездочки лучше, чем пять. Наверное, почти десять рублей бутылка, как и все простые пять звездочек. Две бутылки новосветского шампанского, оно дороже нашего рижского. Ну, наверное, привез из Крыма, мускат тоже крымский был, две бутылки. Еще три токайского по три с чем-то, это в наших магазинах частенько встречается. Нет не нажрались, там и пить то нечего на 15 человек, а закуски вообще море было. Две палки сухой колбасы, сыр, масло, огурчики. Кофе был, натуральный, растворимый, наш лиепайский. К кофе эклеры, много, рубля на четыре. Конфеты. В общем, странновато, потому что одного спиртного на полтинник, не меньше. Три банки красной икры — еще 10.50, колбаса рублей 8. Банка сока около трояка. Да не знаю, я ж точно не считал, и цены то лишь примерно помню, тем более на то, что в магазинах редко бывает. Просто прикинул, что Эдик меньше чем 80 рублей не потратил. Да еще куча дефицита, если он переплачивал, то все 100 наберутся. Хорошо, я все запишу, а Вы сами считайте. Нет, он заранее принес, никто не видел. Нет, безобразий не нарушалось. Ну сколько можно, Николай Иванович, ничего я не распространял, даже пленки не проявлял. И вообще, вы наши советские музеи видели? Там такое же висит на стенах вполне открыто, дети ходят. Спасибо Вам конечно, век благодарен буду, но невиноват я. Ну не знал, что там нельзя ночью находиться, этого нам нигде не объясняли. Да, помню, помню, не освобождает от ответственности, но несправедливо ведь, если даже не знаешь, чего можно, а чего нельзя, плакат хотя бы повесили. Хорошо, камни поищу. Да, аналоги сделаем, не первый раз. Спасибо, до свидания. Нет, анекдотов он не рассказывал. До свидания.

Мандарины Толик почему-то не упомянул.

— Да, зажали парня, зажали — думал Макс. — Понимаю, что надо это, любой власти надо, а все равно неприятно. Ну ладно, посмотрим, как дальше пойдет. Мне теперь особо бояться нечего, грэйв вроде все разузнал о паспортах, так что сменю личину в любой момент. Перемещусь в Москву, устроюсь к академику, буду его толкать, так может и проще будет. С ребятами только не хочется расставаться, привык я к ним уже. Ребята хорошие, особенно комсорг, побольше бы таких наверху — Макс с омерзением вспомнил комсорга со швейной фабрики — но как бы ни были ребята хороши, на них свет клином не сошелся. Так что работаем дальше и никого не боимся. Вот только Толик. С ним то как быть? Видеть его теперь не могу. Ладно, поживем — увидим.

23

Работа кипела. Грэйв постепенно подправил ошибки в фотошаблонах и почти все микросхемы, которые давно были в работе, лаборатория сдала на дальнейшие испытания. Теперь завод выпустит небольшую серию, из нее будут отобраны несколько образцов и их будут мучать в соседних отделах всем, чем только можно, от экстремальных температур и ускорений до всех видов излучений. Сотрудникам теперь можно было расслабиться, заняться своими разработками, но начал действовать план академика. Из Москвы уже ехал курьерской почтой новый план исследований. Очень хитрый план. Целый перечень образцов со всего света, аналоги которых надо создать именно в рижской лаборатории. Сделайте, сколько сможете, не перетруждайтесь, но напрягайтесь усердно. И подробные отчеты шлите каждый месяц. Тут в одних бумажках погрязнешь. Надо как-то увести лабораторию из-под этого приближающегося пресса бесконечного повторения нужного, но чужого. Что ж, придется грэйву заменить приближающиеся входящие бумаги и генерировать липовые отчеты, свидетельствующие о полнейшей занятости сотрудников. Вряд ли академик самолично явится проверять их, ему не до того, ему свое открытие надо осмысливать, вон, сейчас новые диоды, уже в Москве сделанные, мучает. И химиков терзает, и к братьям-геологам уже съездил, камушки показывал, не опознают ли, понимает, что надолго камушков не хватит. Ну а приедет — вот же его подпись под не его заданиями стоит. Академику будет полезно понервничать, поразмышлять о том, нет ли у него проблем со зрением или памятью. Ну а потом как-нибудь отобьемся. У победителей не спросят, откуда они взяли свободное время на свою победу.

Макс представил, как добьет академика то, что по возвращении из Риги он не найдет и следов полученных отчетов, вспомнил психушку из недавно посмотренного фильма. "Где у нас академик? — В шестой палате, где раньше прокурор был".

Через день после того, как пришли бумаги из Москвы, Макса вызвали в первый отдел. В этот день все сотрудники лаборатории там уже побывали, Макс был последним. Будем оформлять допуск, сказала сотрудница. Заполните анкету и распишитесь.

Макс пробежал глазами текст с обеих сторон и заявил

— Ничего я заполнять не буду. Кому какое дело до моих родственников? Это их личное дело, где они были и что делали тридцать с лишним лет назад. А кому очень надо, тот и сам разузнает. И подписываться в неразглашении я тоже не буду. Не нужно мне ваших тайн, я не любопытный.

Девушка похлопала глазами, попросила Макса подождать минутку и закрыла окошко. Вернувшись, попросила Макса пройти в следующий кабинет. Там сидел начальник первого отдела Булаткин. Макс вопросительно посмотрел на него. Тот помолчал, разглядывая Макса и представился. Макс тоже представился. Помолчали еще.

— Что же это Вы, Эдуард Александрович, подписываться отказываетесь? Я еще могу понять Ваши чувства насчет родителей, могли бы и прочерк поставить. Но вот насчет неразглашения Вы полностью неправы. Вы работаете в достаточно секретной лаборатории, и должны помнить, что страна должна охранять свои секреты. Например, лаборатория разрабатывает аналог американской микросхемы. Зачем врагам это знать? Пусть надеются, что у нас ничего подобного нет.

— Тоже мне, секрет полишинеля. Начнется производство, сразу будет видно, что это копия. И функционал такой же, и характеристики, и, если сравнить топологию, то сразу видно — один в один.

— Ну так лаборатория еще и нашими разработками занимается. Может, наши микросхемы в сто раз лучше?

— Как же, как же. Может они и будут в сто раз лучше, и несомненно будут лучше, только вот заниматься ими нам некогда — в плане в первую очередь стоят аналоги. Если мы только этими аналогами заниматься будем, то наши никогда не появится.

Булаткин улыбнулся своим мыслям.

— Ну вот видите, Эдуард Александрович, Вы и сами пришли к правильному выводу. Они там думают, что мы свое усиленно разрабатываем, а на самом деле мы ихнее копируем. Это ведь им знать не нужно, а значит секрет? Согласны?

— Не согласен. Во-первых, я ничего не собираюсь болтать каким-то там иностранцам, а во-вторых — это опять же секрет полишинеля. Все наши микросхемы в справочники попадают. Было бы тут что-нибудь секретное, справочники не печатали бы. А по справочникам все всем ясно, нет у нас ничего выдающегося. Так что я могу выдать врагам лишь секрет вольтметра и амперметра, не смысле того, как они работают, они это и сами знают.

— А какой же тогда? — живо заинтересовался Булаткин

— А их инвентарные номера. Глянет враг на номер и все ему понятно станет, и сколько у нас вольтметров и, соответственно, сколько сотрудников. И не надо будет ему сидеть на лавочке возле института, подсчитывая входящих и выходящих, большая экономия.

— Шутите? — вспыхнул Булаткин — Здесь вам не кабачок "13 стульев"!

— Но и не святая инквизиция — вежливо огрызнулся Макс.

— Ну ладно, — сдался Булаткин, дело касается новых полупроводников...

— Не говорите мне ничего! — перебил Макс — Мне ваших секретов не надо, у меня и свои есть. А то действительно расписываться придется. — Макс широко улыбнулся. — А мне в Болгарию съездить хочется, распишусь — не выпустите ведь?

Булаткин опять взорвался, хотя чувствовал нарастание какой-то гнетущей неуверенности.

— Ну что ты мне тут Ваньку крутишь, гражданин Зильберман — Булаткин отдельно выделил последний слог фамилии. Знаем мы, куда вы все стремитесь. И ладно бы на историческую Родину, так всё норовите дальше, за океан рвануть. Так что подписывай-не подписывай, а ты все равно секретоноситель, никто тебя уже никуда никогда не выпустит. Понятно?

— Понятно, товарищ Булаткин, все понятно. Ну раз нельзя в Болгарию, я и на Рижском взморье прекрасно отдохну. Вон распогодилось как за окном, а ведь в начале месяца еще заморозки были. Главное — Вы сами только что сказали, что можно не подписывать. Раз вопрос решен, могу я идти? А то мы, понимаете ли, делом заняты в отличии от некоторых. Нам надо обеспечить страну аналогами. И вообще, наша Конституция дала нам право на труд, так разрешите же мне этим правом воспользоваться. И если бы было в моей работе что-нибудь секретное, то расписаться в неразглашении мне дали бы еще при приеме на работу. А так — чистой воды бюрократизм, с которым наша славная коммунистическая партия нещадно борется, не правда ли, Николай Иванович?

Макс встал.

— Ну так я пошел? До свидания, Николай Иванович, очень приятно было познакомиться.

— Подожди! — уже спокойным голосом сказал Булаткин, машинально массируя виски— ты куда камни дел?

— Какие камни? Ах камни... Ну так Сидоров их в Москву забрал, у него и спрашивайте.

— Да нет, не те, где вторые половинки?

— Ах, вот Вы о чем... Мне, что, уже не только за границу нельзя, но и камешки нельзя коллекционировать? Это ж полное поражение в правах получается. Ну хорошо, нельзя так нельзя. Сегодня же выброшу их на помойку. Конечно жалко, красивые камешки, а может их Вам подарить? Будете как пресс-папье использовать. И что же в этих камушках такого, что я с такой красотищей должен расстаться? Или не из чего новый цех строить? Так Вы скажите, я еще поберу.

— Зильберман, не юродствуй пожалуйста, это стратегическое сырье, пропадет — голову тебе открутят. Еще надо разобраться, как оно к тебе попало.

— А Вы разберитесь, разберитесь. В командировочку слетайте. Может новое месторождение этого стратегического сырья найдете, премию выпишут. Это ведь полное безобразие, когда стратегическое сырье где попало без охраны валяется. Это ведь если его враг найдет, какой урон стране будет? Держите свои камушки — Макс достал из кейса камни и банку с песком — только не спешите в Москву отправлять, вдруг ветром обратно занесет, лишние хлопоты Вам выйдут. Вам велели изъять, вот и изымайте. Черканите только расписочку в получении, стратегическое сырье как-никак, сами понимаете, придет кто-то еще, а камешков у меня нету, так я расписочкой отобьюсь.

Макс вытащил из кейса два листочка бумаги и протянул Булаткину. Тот бегло прочитав, подмахнул расписки. Макс взял один листок и положил в кейс.

— Это ваш экземпляр, Николай Иванович, ну а теперь давайте наконец расстанемся. Будьте здоровы!

Макс вышел из первого отдела, выключил псиизлучатель и пошел в лабораторию, тихо насвистывая марш авиаторов.

Булаткин еще долго сидел, уставившись на листок. Охватившая его неуверенность не отпускала.

— Вот ведь, никогда такого не встречал, такое чувство, что это он меня построил. Двадцати пяти лет нету, а ведет себя как тот генерал. Что за нация, везде у них связи. Хоть бы скорее они все уехали — думал он, совершенно позабыв о том, что еще совсем недавно горел пламенным желанием "не пущать".

Наконец Булаткин встал, взял камни, банку и положил в сейф. Перед тем, как положить туда же листок, перечитал его.

"Получено от сотрудника 87-й лаборатории РНИИМП п/о Альфа Зильбермана Э.А. на сохранение неизвестное вещество под названием "те самые камни" общим весом ... вес первого камня ... вес второго камня ... а также стеклянная банка с пластиковой крышкой с "тем самым песком" весом брутто ...

Получил начальник первого ... дата ... подпись ..."

Булаткин смотрел на листок и не мог понять, как он мог подписать такое и зачем он вообще что-то подписывал. По форме все правильно, по сути полная чушь, где, спрашивается, строгий и красивый канцелярит? Где вес третьего камня? Булаткина прошиб холодный пот, он выгреб камни из сейфа и потащил их к почтовым весам. Общий вес сходился, отдельный вес двух камней тоже сходился, но как же он мог принять эти камни без указания веса третьего? И что теперь делать? Видеть этого наглеца больше не хотелось.

24

Компьютер на импортном процессоре Z80 был готов. Больше всего трудностей вызвало самое простое — клавиатура, состряпанная "по современным технологиям". Пленку использовать было еще нельзя, поэтому пришлось использовать пружинящий металл. Получилось прикольно, кнопки были жесткими, с явно слышным мягким щелчком прогибания мембран. Непривычно, быстро не попечатаешь, но в будущем исправим. С размещением клавиш тоже пришлось потрудиться, отказавшись от привычного приоритета латинских букв над русскими. Это русская клавиатура, пусть англичане с ней мучаются, а в принципе, чего им мучаться, если скопируют, то останутся у них пустые клавиши — это нестрашно, когда пустые, чего-нибудь, да посадят туда. От привычной мыши или тачпада пришлось отказаться, для них, как для пленочной клавиатуры время еще не пришло, вместо них в клавиатуру был встроен небольшой джойстик и колесико

Всю обвеску, выполненную у оригинала на цифровых микросхемах малой интеграции, включая микросхемы памяти, и немного переработанную под текущие нужды, грэйв поместил на один чип. Имелись фотошаблоны для повторения. Печатная плата с двумя микросхемами и питанием на новых элементах была небольшой и прекрасно помещалась в клавиатуре, выход был RGB, но имелась еще небольшая микросхемка модулятора, позволявшая подключать компьютер к любому телевизору советско-французской системы секам. Жизненная необходимость — в советских телевизорах видеовход был лишь обозначен на задней крышке. На всякий случай, если телевизор "полной" комплектации найдется, или продвинутый радиолюбитель его встроит, в компьютере имелся и секамовский видеовыход. Аудиовыход и аудиовыход обеспечивали связь с внешним диском, которым на данный исторический момент служил обычный кассетный магнитофон. Было еще несколько выводов, что-то вроде USB для подключения блоков согласования с устройствами типа принтера или внешней памяти. Питание пока что обеспечивал внешний блок питания на пять вольт, самый обычный для этого времени, на тяжеленном трансформаторе. Получился страшный угловатый уродец, но так надо — это все-таки макет, первая советская персоналка, пусть и на импортном процессоре, красивый корпус отольем потом, когда все устаканится. Комп восьмиразрядный, тактовая частота, страшно подумать, аж два с половиной мегагерца, ОЗУ 48 килобайт, 16 килобайт ПЗУ. Но все равно, это прорыв. По сведениям грэйва, "цветной" компьютер на базе Z80 Синклер выпустит только через пять лет, в 82-м, и будет выпускать его с незначительными модификациями целое десятилетие. А пока что, похоже, никто еще и не понял, что за чудо этот процессор Z80. Несмотря на то, что процессору уже почти год, первая действительно персоналка на нем появится лишь через три года по цене 100 фунтов, и даже недокомпьютер, сверхкалькулятор с восьмизнаковым дисплеем и без корпуса появится только в 78-м.

В том, что компьютер будет работать, Макс не сомневался, грэйв свою работу плохо не сделает. Но все равно хотелось попробовать. И тут произошел затык. Нужен был монитор, в качестве которого пока что мог служить только цветной телевизор. Тащить тяжелый ящик через проходную не хотелось. Никаких проблем с весом, но это разрыв местных шаблонов. Дорогущая ведь вещь телевизор. На чем привез, не на трамвае же, и главное — зачем? Придется изображать плодотворную работу на переносном телевизоре. Но где его взять? Их просто еще не выпускают! Первые 32-сантиметровые переносные цветные появятся лишь через год — Шилялис-Ц401 и Юность-Ц401. Можно, конечно, использовать черно-белый, но при рисовании схем одним единственным цветом не обойдешься. А коллеги должны думать, что он именно рисует, ведь сами попробуют и освоят. Нет, нужен именно цветной. А он не производится. Ладно, придется и тут химичить. Будет предсерийный уродец, взятый на недельку у "приятеля из Каунаса", они там типа готовятся к выпуску, и якобы тестируют разные компоновки на кроликах.

С утра пораньше, пока поток спешащих на работу был еще мал, Макс протащил через вертушку проходной переносной телевизор. Тащить вообще-то было желательно без изменения массы, мало ли кто решит помочь, неожиданно подхватит, телевизор внимание ведь привлекает сильно. Но Макс еще с вечера мысленно проклинал того, кто через год назовет это семнадцатикилограммовое чудо переносным. Ни ручки, ни углубления для пальцев. Нет, двумя руками тащить вполне можно, но как тогда тащить кейс с телестартером и генератором защитного поля? Пришлось грэйву сооружать веревочную обвязку, чтобы Макс мог управиться с телевизором одной рукой. Встречные и попутные смотрели на Макса уважительно, сердцем ощущая немалую массу ящика. Водрузив переносной телевизор на стол и освободив его от пут, Макс подключил компьютер и огляделся. Черт, еще и магнитофона нет, Ломков свою магнитолу уже утащил. Пришлось грэйву поднапрячь свои электронные извилины и синтезировать простенький кассетник этого времени, а заодно несколько кассет с программами, адаптированными под возможности Z80. Подтянулись коллеги. То, что Макс зачем-то изобретает компьютер, знали все. Но то, что к нему понадобится еще и телевизор, представляли смутно. Макс подмигнул любопытствующим. Включил компьютер и телевизор. На экране появилось диалоговое окно с выбором тэйплодера или бейсика. Крамольной надписи "с 1982 Sinclair Research Ltd" не было, грэйв послушно убрал из програмного обеспечения все ссылки на оригинальных производителей. Макс выбрал бэйсик. Под мудрым руководством грэйва набрал простенькую программку, запустил. Все работало.

— Ну, кто бейсик учил? — строго спросил Макс и сам ответил — по глазам вижу, что никто. Вот вам брошюрка, изучайте, может и пригодится чего сложного посчитать. А вот брошюрка с кодами. — обе книжечки были на английском, якобы в комплекте с процессором шли. — Но, я так думаю, вам это особо не понадобится. А понадобится программа конструирования электронных схем. Загружается пока с магнитофона. Можно еще игрушки загружать, как в игровых автоматах, но, ребята, пулемета я вам не дам, не то всей работе конец, причем окончательно и бесповоротно. Просто продемонстрирую — и Макс вставил в магнитофон кассету с Пакманом и запустил загрузку. По экрану побежали цветные полосы, программа загрузилась и Макс позорно быстро продул злобному компьютеру пару партий. Выключил комп, снова включил. Техника давно забытого прошлого загружалась мгновенно. Макс встал. — Вот так, леди и джентельмены, это и есть персональный компьютер, то есть такой, на котором работаешь один, без всякой очереди и где хочешь — дома или на работе, везде, где телевизор есть.

Сидоров-три подошел к столу, выдернул антенный штекер из телевизора. Посмотрел в него, не насчитал больше двух контактов, воткнул назад, перебирая кабель руками, дошел до клавиатуры. Осмотрел все провода, входящие в нее, поднял, провел снизу рукой. Ощупал телевизор, приподнял. Неуверенно взглянул на Макса. Пощелкал клавишами, на экране нажатия продублировались соответствующими английскими буквами.

-Эдик, а сам компьютер то где стоит? Проводов от него не вижу.

Макс подошел, снял нижнюю крышку клавиатуры, показал на платку из двух микросхем и фильтра питания.

— Вот это ихний забугорный процессор, а вот это вся его обвеска на отечественной элементной базе, то есть на самом деле вся эта нужная элементная база засунута мной в один чип, чтобы дорожки на печатной плате не городить. Хотелось бы, конечно, вообще все это вместе с процессором в один чип засунуть, но извини, лишнего процессора у меня нет, чтобы его топологию срисовать да скопировать. Я за этот процессор кровный стольник отдал. Нет, если надо, я еще достану, привезут, хотя конечно хотелось бы, чтобы наше государство на это дело само раскошелилось бы. Мы же аналоги для копирования не за свои кровные покупаем? Вот в ближайшую среду в Спортлото-2 выиграю, а я обязательно выиграю, потому что полоса везения у меня, тогда обязательно сам куплю, сам раскурочу и сам скопирую. Цифровые микросхемы копировать — милое дело, не то что аналоговые, в которых отклонение по толщине дает отклонение в параметрах.

Женька неуверенно погладил микросхемы.

Елки палки, Эдик, если ты не разыгрываешь нас, это же какой шаг вперед произошел за несколько лет! Я эти ЭВМ очень большими помню. Рулоны перфолент, перфокарты, а тут кассета, и сам комп размером с нее. Сколько на кассету программ помещается?

— Много, Женя, много. И кассета — это так, бытовой суррогат, последовательный доступ. С учетом того, что оперативки в этом компе всего 48 килобайт, а ведь кроме места для программы, в оперативке должно оставаться пустое место для ее работы и результатов. Сейчас дискеты начали выпускать размером пять дюймов — Макс развел пальцы, показывая размер — а толщина дискеты миллиметра три. Пока на них всего 110 килобайт помещается, зато удобно — ничего вперед-назад мотать не надо.

Расспросы продолжались еще долго, только Один ничего не спрашивал, лишь посмотрел микросхемы и покачал головой. Видно было, что он почувствовал себя очень старым, ведь наверняка еще лампы изучал, а транзистор ему тогда казался вот таким же чудом.

— Ничего, Евгений Николаевич, ничего — думал Макс, — какие Ваши годы, Вы же куда моложе меня, еще научитесь по клавишам как заяц стучать, еще разучитесь ручкой писать, считать тоже разучитесь, и не только в уме, но и на бумажке. Компьютер то он ведь не только несет много добра, но и зла немало.

Наконец все успокоились и Макс, усевшись за стол и достав книжку по еще не изобретенному пикаду, созданную грэйвом для абсолютных чайников, начал изображать процесс обучения — рисовать простенькие схемки. Грэйв был хорошим учителем и Макс даже увлекся, вспоминая молодые годы. В те времена он работал с пикадом на 286-й IBM и регулярно сохранялся на винчестер, боясь потерять результат работы дня или недели. Сейчас надо было бояться больше, все-таки пленка не такое уж надежное хранилище, да и сохраняться на нее безумно долго и неудобно. Но Макс нисколько не беспокоился — там, внутри печатной платы, жил совершенно другой компьютер, совершенно непохожий на этот слабенький Спектрум. При желании, нажав определенную комбинацию клавиш, можно было увеличить производительность в тысячи раз и получить доступ к флеш-памяти в несколько десятков террабайт. Максу, правда, это было не особо нужно, все равно, всю работу сделает Грэйв, но вот ребят было жалко. Не привыкли они регулярно сохраняться, и долго не привыкнут, а так все их действия будут записаны — и восстановить Макс поможет и грэйв ошибки подправит. Сейчас им надо поверить в себя, подружиться с нужным гаджетом. Через месяц такой будет у каждого, да еще загружаться будут с флешки, на нее и сохраняться будут — смешной ведь объем нужен, четверти мегабайта на таком допотопном компе хватит. И как только грэйв этот пикад в 32 килобайта всунул, уму непостижимо, в мое время пикад вроде пару пятидюймовок занимал, килобайт 700, не меньше, да еще и библиотеки.

Через пару дней по просьбе Макса комсорг договорился с вычцентром и Макс смог через заранее собранный интерфейс подключиться к графопостроителю, как здесь называли плоттер, и распечатать маски для простенького планового клона, а также для неплановой флешки объемом в 32 килобайта. Ребята из вычцентра, узнав характеристики Spectruma и увидев, что он делает, сразу его зауважали. Только магнитофон вызвал у них усмешку, недавно им поставили накопители на огромных жестких дисках.

Один осмотрел результаты работы плоттера, и одобрительно хмыкнул

— Честно говоря, не думал я, что от этого компьютера какой-то толк будет. Слушай, Эдик, а сколько у тебя транзисторов на этой схеме? В глазах прямо рябит.

— Что-то около полумиллиона. На бит по два транзистора, тридц...

— Сколько? — перебил Один — Ты хочешь сказать, что полмиллиона за два дня нарисовал?

— Так Евгений Николаевич, структура то регулярная, я блоками копировал — из одного за несколько секунд делается пара, потом из пары за те же секунды — четыре, ну и дальше — 8 — 16 — 32 — 64 и так далее. Потому и быстро, это ведь не каждый транзистор вручную тушью на ватмане рисовать.

— Даааа — протянул Один, вижу, нужная вещь твой компьютер, нужная. Ладно, со своей работой ты справляешься, давай развлекайся дальше, посмотрим, не выйдет ли пшик из этой твоей инициативы. Полмиллиона! Да любая пылинка на фоторезисте все испортит. И какой площади твой чип получится? Ладно, иди, думай, делай, посмотрим на результат.

Евгений Николаевич убежал по своим делам

— Умный все-таки этот Один — подумал Макс. Сейчас до него не дойдет, но потом, когда он комп освоит, обязательно подумает — как это Эдик на 48 килобайтах оперативки нарисовал полмиллиона транзисторов со всеми слоями. Ну это я еще как-нибудь объясню, как будто в работе были постоянные циклы записи-чтения на ленту. Лишь бы Один никогда не подумал, каким образом я, не имея еще компьютера, засунул в обвеску процессора 64 килобайта памяти. Может, надо было все-таки существующими микросхемами обвесить? Нет, и тогда была бы масса вопросов, где достал такие дорогие редкости, вон, по сведениям грэйва, через четыре года у того же Синклера расширение в 16 килобайт ОЗУ аж 50 фунтов будет стоить, да и шок нашим ребятам полезен — пусть знают, что компьютер из нескольких микросхем, а то и из одной — такая же реальность, как и микрокалькулятор, а никакая не фантастика.

25 Полковник

Начальник первого отдела вышел из трамвая, направляясь к магазинам, которым местный люд дал название "Три поросенка". Это были три небольших аккуратных одноэтажных магазинчика из красного кирпича, слепленных вместе уступом, очевидно из-за этого и возникло такое название. Магазинчики стояли возле парка, несколько на отшибе от основных транспортных артерий, поэтому очередей там или не было совсем или были они маленькими. Закупившись продуктами, Булаткин пошел обратно к трамваю, по пути сел, как обычно, на любимую лавочку и подставил лицо вечернему солнцу, обдумывая прошедший день.

Долго поразмышлять ему не удалось. Скрипнули тормоза и рядом остановилась черная Волга, из которой вышел мужчина лет пятидесяти в строгом темно-сером костюме с папкой в руке. Подошел к лавочке, протянул раскрытую книжечку удостоверения. Полковник КГБ.

— Не возражаете, Николай Иванович? — сладким голосом осведомился мужчина, и не дожидаясь ответа, присел рядом. Открыл папку, достал листок, протянул Булаткину. Тот машинально прочитал напечатанный текст. "Совершенно секретно... Направляется в... Оказывать всяческое... Председатель КГБ... Подпись... " Под подписью размашистом властным почерком приписка "Вразумить идиота!". Булаткин почувствовал, как кровь отхлынула от лица. Он поднял глаза на полковника.

— Вы читайте, читайте, далее, там внизу, мелкими буквами. Не обращайте внимания на рукописный текст, Юрий Владимирович так шутит. В особых случаях. Читайте, читайте.

Булаткин продолжил чтение"... о неразглашении... обязуюсь...сведения...согласно статьи УК..." Номер статьи был зачеркнут, рядом красовалось рукой Андропова "десять лет строгого расстрела".

Полковник протянул Булаткину ручку.

— Пустая формальность, Николай Иванович, ну вы же и сами это понимаете. Но для порядка положено.

Булаткин взял ручку, поискал глазами, на чем бы расписаться. Полковник любезно положил ему на колени свою папку. Дождавшись подписи, ловко забрал листок и положил его в папку.

— Кофе хотите, Николай Иванович? — любезно поинтересовался полковник — по глазам вижу, что хотите. Со сливками и без сахара, конечно же?

Полковник подошел к машине, небрежно бросил на сидение папку, перегнулся в открытое окно, быстро взял там два бумажных стаканчика с дымящимся кофе и снова сел на скамейку. Протянул один стаканчик Булаткину.

-Все как Вы любите, Николай Иванович, натуральный, не растворимый какой-нибудь. Настоящий бразильский, из лучших сортов.

Кофе действительно был очень хорош. Булаткин торопливо сделал несколько обжигающих глотков, боясь, что бумажный стаканчик от горячего начнет протекать.

— А скажите, разлюбезнейший Вы наш Николай Иванович, вот зачем Вы так плотно занялись гражданином Зильберманом? Неужто только из-за фамилии? А вот куда Вы смотрели, когда отдел кадров на работу его принимал? Никуда не смотрели, а потом вдруг взяли, да и спохватились? А может, Вам просто из Москвы позвонили, например, некто Петр Ерофеич? А Вам не стало интересно, откуда этот Ваш Петр Ерофеич знает бедного еврея без роду и племени? Вот Вы подписку у народа отбираете, а читали ли Вы, что они там подписывают? Ну кроме того, "были ли родственники во время войны на оккупированной территории?", еще что-нибудь читали? Скорее всего не читали. Иначе давно покаялись бы, что Ваша бабушка в 41-м целых три дня линию фронта догоняла.

Булаткина прошиб холодный пот. Откуда знают? Я никому об этом не говорил, только однажды жене, когда по телевизору фильм про войну шел. Вот дурак! Наверное, дома прослушка стоит! И проболталась, дура!

— Ладно, ладно, Николай Иванович, Вы пейте кофе, пейте. И чем же все-таки Вам гражданин Зильберман так не угодил? Подозрительная наверняка личность, все спрашивает, все вынюхивает, на ПМЖ собирается, да? А вот Вы сами не собираетесь случайно?

— Я русский! — пробормотал Булаткин

— А он что, американский что ли? — засмеялся полковник — Он по паспорту такой же русский еврей, как и Вы. С одним только отличием — Ваша бабушка все-таки три дня в оккупации была, а его дедушка Берлин брал. Не в этом ли кроется корень зла? Комплексы свои вымещаете?

— Моя бабушка русская! — горячо возразил Булаткин.

— Конечно русская — ласково подтвердил полковник. Только вот у нас, у русских, как — потри хорошенько мочалкой и обязательно проступит или татарин, или, не приведи Господи, еврей. Не считая прочих поляков с немцами и французами. Так и с Вашей бабушкой, в девичестве Адой Самуиловной Авербах.

Булаткин впал в ступор. Этого не мог знать никто. Этого не знала даже мама. Бабушка сказала это лишь ему перед самой смертью.

— Успокойтесь, Николай Иванович, Ваша бабушка совершенно законно носила имя-отчество, данные ей при крещении перед первой свадьбой. Вы даже представить себе не можете, как плохо в те годы, при царском режиме, обстояло дело с паспортизацией населения. Не паспорт, а листовка какая-то. Так что Вы вполне могли не знать ее первой национальности. Но ведь Вы знали, не правда ли? Бабушка перед смертью все рассказала Вам, и тайное перестало быть явным. Так Вы читали текст подписки или нет?

Там ведь русскими буквами, заметьте, русскими, а не на идиш или иврите, которых Вы не знаете, русскими, черным по серому написано, что "в случае, если мне станет известно, что наша элементная база отстает от зарубежных образцов, обязуюсь..." Читали или нет?

Булаткин молча кивнул головой

— Ну а раз читали, то должны были подумать головой, почему это наша элементная база отстает, и нет ли здесь вредительства, ведь по космосу мы вровень идем, и даже опережаем, почему такой провал в электронике? А раз Вы не думаете, то нам пришлось заслать к вам нашего человечка. Вы что, серьезно поверили, что парень, который только вернулся из армии, вот так, всего за месяц, взял, да и нос московскому академику утер? Наивный вы человек, Николай Иванович. И что в результате всплыло? А то, что академик почувствовал эпохальное открытие и решил его присвоить. И ладно бы он просто присвоил, обычное дело для науки, он фактически отодвинул внедрение открытия. Написал доклад для международного симпозиума, цензоры, конечно же, доклад застопорили, а тему засекретили. Первооткрывателей, а до поры до времени будем считать 87-ю первооткрывателями, от исследований и разработок по это теме отстранили, в частности вашими руками. Как же, план исследований утвержден давно, а открытие подождет до тех пор, пока из Москвы свистнут. И чем все должно было закончится? Академик исследует, лавры секретные пожинает, он не торопится, ему ж никто не мешает, внедрения нет. А через пару лет — бац, то же самое открытие делают на Западе, столбят его, запускают производство и все мы опять отстаем, как минимум политически.

Так что, Николай Иванович, я вас умоляю, отстаньте Вы от нашего Викт... гм... Эдика, отстаньте и подумайте, как вернуть все назад, не вызывая подозрений. А будет Петр Ерофеич интересоваться, расскажите, что отстранили дурачка, как и рекомендовано было. Ну а мы пока за ним понаблюдаем, выясним, какой именно у Ерофеича интерес в этом деле, дурости для или злости ради. И придется вам, Николай Иванович, для компенсации ущерба, нанесенного стране дополнительно потрудиться, может даже и в свои законные выходные. Понюхайте, куда ветер дует, и подтолкните кого надо. Только без фанатизма, теперь Вы знать не знаете никакого Зильбермана. Толкайте, ссылаясь на Сидорова, на других сотрудников, на Москву. И мы тоже тихо и незаметно поможем. Вот там у вас собрались новый лабораторный корпус строить, как я слышал? Только финансирования нет и фондов? Ну так мы поможем, через Эдика, даже своих рабочих подгоним, все равно новые технологии ускоренного строительства где-то надо обкатывать. Ваше дело — обеспечить, чтобы никто за строительный забор не лез, технологии на стройке тоже секретные.

В общем, основное — Ерофеичу не слова, Зильбермана в упор не замечаете, но незаметно помогаете во всех начинаниях. А если чего попросит — считайте приказ.

Ну и дополнительное. Тимакова этого вашего оставьте в покое, исключительно ради здоровой атмосферы в коллективе. Крючок у вас сомнительный, да и все равно мутный он какой-то, не все ведь докладывает, мы уж знаем. Такие нам не нужны. И дельце его вместе с пленочками-фоточками в уничтожитель, не стоит веселить тех, кто, надеюсь нескоро, дела у вас примет.

И вообще, Николай Иванович, забудьте и о моем визите, работайте в целом, как и работали, на благо Родины. Засим позвольте откланяться.

Полковник поднялся, бросил в урну опустевший стаканчик, сел в машину, и она неспешно покатила по улице.

Булаткин, не дыша, глядел вслед удаляющейся Волге. На душе было еще тяжелее чем тогда, когда он познакомился с этим Зильберманом, или как там его на самом деле. Булаткин машинально прочитал номерной знак Волги. Такой знакомый номер. Черт, да это же номер его собственных новеньких Жигулей! В душе похолодело еще больше. Он отшвырнул стаканчик и двинулся к телефону-автомату. Надо позвонить жене, пусть выглянет в окно, стоит ли машина и есть ли на ней номера. Булаткин снял трубку, прижал плечом к уху, бросил в щель двушку и уже вставил палец в диск номеронабирателя, как длинный гудок оборвался и в ухо заговорил слащавый голос полковника

— Спокойнее, спокойнее товарищ Авер-бах или как Вас там. Вы слишком суетитесь. Возьмите жену, детей, сходите в кинотеатр, посмотрите какой-нибудь советский фильм, поверьте, очень нервы успокаивает. Вечером даже можете послушать вражеские голоса, но, я крайне надеюсь, в самый последний раз. Надо, так сказать, развивать отечественную эстраду. Если ее не слушать, как же она будет развиваться? Впрочем, я даже настаиваю, обязательно послушайте в последний раз БиБиСи. В самый последний раз. Внимательно послушайте, музычку к примеру, передачу этого новенького, как его там, черт, еще не привык к фамилии. До свидания, Николай Иванович.

В трубке опять раздался длинный непрерывный гудок. Булаткин слушал его и слушал, рассеянно оглядывая улицу. Никто не смотрел в его сторону, нигде не блестела в вечерних солнечных лучах оптика. Повесил трубку и, не взяв звякнувшую в окошке возврата двушку, побрел в сторону газетного щита, изучать киноафишу. Уже, вернувшись из кино, лежа в постели, он включил радиоприемник и быстро нашарил нужную волну. Станция сегодня звучала непривычно чисто. Раздался голос диктора.

-Здравствуйте, с вами Сева Новгородцев, город Лондон, БибиСи. Прежде чем мы приступим к обзору музыкальных новостей, позвольте передать личный привет моему давнему другу, оставшемуся в СССР, Ивану Николаевичу Б... , впрочем, фамилию его называть не будем, она и так широко известна в узких кругах. Передаем для него песню в исполнении известного советского певца и актера Владимира Высоцкого.

Раздался гитарный перебор, Высоцкий запел

Цыганка с картами

Дорога дальняя

Дорога дальняя

Казенный дом

Быть может старая

Тюрьма лубянская

Меня парнишечку

По новой ждет.

Лубянка, все ночи полные огня

Лубянка, зачем сгубила ты меня...

— Ну ничего не боятся— с гордостью подумал Булаткин про свою родную контору. И Высоцкого попросили спеть по-другому, и запись в Лондон передали, когда только успели, и этот, Новгородцев, оказывается, тоже наш.

Булаткин хотел выключить радиоприемник, но вспомнив про приказ, дослушал передачу до конца. Новинки зарубежной эстрады на этот раз показались ему совершенно пресными. Он выключил приемник, крутанул на всякий случай ручку настройки, навсегда сбивая запрещенную волну и заснул спокойным сном человека, целиком уверенного в завтрашнем дне, хоть и не знающим своего будущего даже всего на день вперед. Ни теперешнего будущего, ни тем более прошлого будущего, в котором Булаткин в 91-м эмигрировал в Израиль и опубликовал там скандальные мемуары, из которых грэйв, собирая компромат, узнал так тщательно оберегаемые нынешним Булаткиным тайны.

26

На следующее утро, как только Булаткин вошел в кабинет, он выбрал лишние материалы из папки Тимакова и тщательно покрошил их в уничтожителе. Как только после этого он сел за стол, тут же раздался звонок телефона. Длинные звонки, межгород. Сняв трубку, Булаткин снова услышал голос вчерашнего полковника. Тот радостно похвалил Булаткина за исполнительность и велел записать прямой московский номер своего нового куратора, Конрад Карловича Ермаченкова. Велел перезвонить тому ровно в 10 утра, после чего попрощался. Булаткин взглянул на номер, пролистал записную книжку. Точно Лубянка, код московский, ведомственная АТС, сам номер от того, который уже был в записной книжке, только последней цифрой отличается. Булаткин решил до звонка никуда не выходить, на память он никогда не жаловался, но чего только на свете не бывает. Ровно в десять Булаткин отпустил диск с набранной последней цифрой номера.

У собеседника оказался легкий кавказский акцент. Тот политесов не разводил, четко поставил задачу — до вечера обеспечить расчистку территории от нужных предприятию объектов. План отчуждаемой под строительство территории будет доставлен курьером в ближайшее время, будет звонок с проходной, придется спуститься лично. Будет снесено несколько секций забора, но за охрану пролома можно не беспокоиться, периметр территории стройки будет взят под охрану военными, мышь не проскочит. Главное — чтобы работники под забором не толклись без дела, пытаясь вступить в разговоры. Это же касается и руководства завода, оно все увидит, когда здание будет построено. Технологии строительства скоростные и пока секретные, ни одного килограмма экспериментальных материалов выпросить все равно не удастся, все учитывается до грамма. Здание будет возведено за неделю-другую, по спецпроекту, после этого будут переданы инструкции, куда именно обращаться за уже заказанным оборудованием. Пропускной режим будет трехуровневым, кроме обычной заводской проходной понадобится пост на входе в новое здание и пост на входе в чистую зону, на каждом посту одновременно дежурят два человека, круглосуточно, смены по 8 часов, так что задача Булаткина — подобрать дополнительный персонал на эти два поста и, весьма желательно, чтобы человеческий материал был самого лучшего качества. Ермаченков попрощался и буквально через пять минут раздался звонок с проходной. Спортивного вида парень с дипломатом внимательно проверил документы Булаткина, открыл сложным ключом свой дипломат и достал оттуда конверт с бланком. На бланке в углу была цветная фотография Булаткина. Парень внимательно сличил личность Булаткина с фотографией и подал тому бланк и ручку для росписи. Булаткин расписался, и попутно взглянул на фотографию. Под фотографией были указан рост и вес. Он не помнил, чтобы недавно где-то так фотографировался, тем более в цвете, а фотография явно была недавней, после последнего посещения парикмахерской, когда Булаткин попросил постричь его чуть короче, чем обычно. Передав конверт, курьер упомянул, что документы несекретные, попрощался и удалился.

Таких строгостей при передаче корреспонденции Булаткин еще не видел. Бланк вручения с фотографией — это что-то новенькое. Очень серьезная команда взялась за дело. Недаром рядом с Андроповым трутся. Это не какая-то местная шушара, которая зачастую и по-русски с акцентом говорит, это настоящая Москва, гвардия партии.

В кабинете Булаткин аккуратно отрезал краешек конверта и достал содержимое. План территории с новым зданием, заштрихована зона, которую необходимо очистить. Так, здание будет выходить за нынешний забор, вот линия нового забора. Мать моя женщина, мало им внешнего забора, вокруг здания тоже забор. Ага, вот и рисунки здания с разных сторон. Ого, десять этажей. Как же они такую громадину за две недели построить собираются? Построить то может и построят, но потом ведь целый год внутреннюю отделку делать будут, окна вставлять, двери. А ведь еще оборудование надо завозить. Ладно, чего загадывать, увидим. Пора к директору, пусть начальников созывает, мало ли чего там у нас нужного лежит, солдатики все растащат.

В пять вечера опять раздался звонок из Москвы. Конрад Карлович уточнил, все ли готово, Булаткин, давший на расчистку время всего до полпятого, а не до конца рабочего дня, усмехнулся своей предусмотрительности. Конрад Карлович поблагодарил, и сообщил, что минут через двадцать подъедут строители, контактировать они не будут, сразу снимают секции забора и устанавливают ограждение. Попрощались. Булаткину вспомнилось, как поначалу раскричался директор, что и время не то, и проект с ним согласовывать надо было, и построят не то и не так, и что он сегодня же до замминистра дойдет. Целых двадцать минут потребовалось, чтобы его успокоить. Потому что фондов на строительство на полтора года вперед не предвиделось, а тут такой дареный конь, строят за бесплатно и, главное быстро. Осторожный Булаткин сказал директору, что стройку к зиме точно закончат, вояки на ней какие-то новые технологии обкатывают и к лету, возможно, в каких-то цехах можно будет производство начинать. С оборудованием проблем быть не должно, из самой Москвы руководят, так что дадут. В общем, успокоились, взгрели начальство среднего звена, чтобы быстренько перетащили все ценное подальше от стройки. Придется самому подежурить, посмотреть, что за солдатики. Хорошо бы на воровстве какой-нибудь ценной ржавой трубы их поймать, да щелкнуть этим москвичей по носу.

Булаткин занял наблюдательную позицию на втором этаже дальней лестницы. Отсюда будущая стройплощадка просматривалась великолепно. Так, двадцать минут почти прошло. Ага, вот и они.

К забору подъехали два тентованных армейских грузовика, несколько кунгов, автокран, два длинномера с металлическими конструкциями и платформа с двумя бульдозерами. Из уазика вылез офицер и приветливо помахал рукой, глядя прямо в окно, у которого стоял Булаткин. Вот черт, выругался про себя тот, кто сдал, на лестнице ведь никого не было. Старший отдал какие-то команды и из кунгов посыпались солдатики, все, как на подбор, здоровяки. Никакого построения, все сразу взялись за работу. Замелькали рулетки, в соответствии с планом вбивались колышки. Бульдозеры оказались с насадками, которыми строители ловко пробурили землю у колышков, в эти ямы краном тут же были вставлены столбы, на которые быстро натянули сетку-рабицу. Через сорок минут после приезда территория была огорожена не только сеткой, стояли даже ворота и будка охраны.

На чужую работу можно смотреть вечно, так же как на бегущую воду и горящий огонь. Но такой слаженной работы Булаткин еще никогда не видел. Никаких перекуров, никаких остановок и разговоров. И капитан на солнышке не валяется — все в чертежи поглядывает, рулеткой меряет и колышки вбивает. Так, опять ямы роют, столбы вкапывают, второй забор что ли? Нет, сетку не натягивают, какие-то трубы собирают, как будто строительные леса. Так, автокран секции старого забора выдернул, но теперь нестрашно — снаружи другой забор стоит. Молодцы, все продумано. Ну, посмотрим, посмотрим, капитан уже у нас свои колышки вбивает. Накинулись, остатки бардака в одну кучу валят, наши передвинуть не смогли, эти краном цепляют. Все, кусок под стройку чистый, уже столбы ставят, сразу два ряда. один для рабицы, второй для лесов. Ага, на трубы какую-то защитную ткань натягивают, теперь понятно, зачем эти леса, с земли ничего не увидишь. Ого, второй этаж лесов собирать начали и опять тканью закрывают. Эдак скоро отсюда ничего не разглядеть будет, придется выше подниматься. Сколько времени? Всего полвосьмого. Просто фантастика — столько сделано и ни одного перекура. Все, не видать ни черта, надо выше идти.

Но выше идти не пришлось. В тканевом заборе открылась дверь, в которую вышел офицер и жестами позвал Булаткина к себе. Пришлось спускаться и открывать аварийный выход во двор, благо ключи были на рабочей связке. За руку поздороваться не пришлось, мешал забор из рабицы. Капитан представился как Иван Иванович, был он здоровенным бурятом или якутом, в сибирских народностях Булаткин совершенно не разбирался. Говорит без малейшего акцента, значит русский. Капитан сказал Булаткину, чтобы тот шел отдыхать, все равно больше ничего не увидит, даже с крыши, занавес скоро будет поднят на всю высоту. А утром в девять здесь на столбе будет стоять кнопка, если будет какое срочное дело, то его всегда можно вызвать. Да и без кнопки можно, скоро будут стоять охранные видеокамеры. Булаткин присвистнул

— Кудряво живете, видеокамеры.

— Ничего не поделаешь, Николай Иванович, секретность. Сейчас охрана приедет, камеры привезет. Мы — строители, профессионалы, охрана не наша епархия. Ладно, давайте сегодня прощаться, вам отдыхать, мне работать. Работа ведь она как волк, может в лес убежать.

Капитан отдал честь и исчез за занавесом. Булаткин ничего не смог разглядеть — за занавесом был тамбур из такой же ткани.

Утром Булаткин не сразу пошел к себе, а решил поначалу прогуляться до реки, мимо стройки.

Тканевый забор выглядел так, как будто тканью был обтянут готовый дом. Когда Булаткин дошел до ворот, из-за этого забора вышел вчерашний капитан и направился к нему. Поздоровались. Капитан улыбался.

— Ну очень вы любопытный, Николай Иванович. Звонили из Москвы, разрешили сегодня Вам стройку показать, все равно у нас еще три с половиной часа бетон будет до нормы застывать. Пойдемте — капитан махнул рукой охраннику и забор немного отъехал.

Прошли за занавес. За ним был длинный большой тамбур, позволяющий полностью заехать не только простому грузовику, но и длинномеру. За тамбуром Булаткин пораженно остановился. Был готов не только фундамент, но и перекрытие подвального этажа. О наличии подвала говорили лестницы, уходящие вниз. В ближнем углу рабочие собирали на уровне третьего этажа и варили конструкцию, в которой можно было узнать большую лифтовую платформу, которая, судя по размерам, могла поднять небольшой грузовик. Рядом с платформой снаружи здания высился выдвижной подъемный кран с пока еще не полностью собранной стрелой. Рабочие ходили по перекрытию, гладя его какими-то машинками, издававшими высокий свистящий звук.

— Новая технология заливки бетона — пояснил капитан — Вам, как секретчику, можно кое-что рассказать. В бетон добавляется несколько катализаторов, время полного застывания сокрашается до четырех часов. Эти машинки издают колебания, последовательно активирующие катализаторы. Несколько циклов колебаний по десятку секунд и через полчаса по бетону можно ходить, а через четыре часа прочность такая, какая у обычного бетона через месяц. Главное — обеспечить высокую точность компонентов, на тонну допуск максимум сто грамм. Ночью вертикальные стенки заливали, с утра перекрытия. Через два часа опалубку можно убирать. Она у нас тоже особенная. Точность изготовления обалденная, наверняка жутко дорогие в производстве, зато с такой опалубкой потолки и стены можно не штукатурить — получаются ровными, как бильярдный стол. Все углы прямые, высший класс. Вот такие дела. Видите вон ту лестницу снаружи? Это вход для персонала, там у вас первый пост будет. На первом этаже обычные кабинеты, все что выше, только для специалистов со спецпропусками. Вон там тамбур будет, ваш второй пост, оттуда наверх можно подняться, в лаборатории и цеха. Вот этот подъемник для вывоза готовой продукции из верхних цехов, возле него будет выпускной склад, основной склад в подвале, вон там у выпускного склада будут транспортные ворота с пандусом, постоянный пост не нужен, только во время вывоза продукции, чтобы снаружи никто посторонний не проник. Видите, лестница в подвал возле первого поста? Туда тоже только со спецпропуском, потому что оттуда в производственные помещения можно попасть. Ну ладно, потом разберетесь, мне руководить надо, вон зовут. Давайте я Вас выведу, а то без меня неприятность может случиться,— капитан показал пальцем вверх.

Булаткин поднял голову и разглядел на лесах хорошо оборудованные огневые точки и солдат с автоматами и даже пулеметами.

— Ёшкин кот! — подумал он, — видно секреты действительно важные. А ведь просто строительство, какие, казалось бы, в нем секреты — бери лопату побольше, копай поглубже, кидай подальше.

Выйдя за ворота и попрощавшись с капитаном, Булаткин медленно пошел к себе. — По этажу за ночь, — думал он, эдак они действительно за неделю построят. Тем более, что это был фундамент, две плоскости заливалось, да еще всякие гидроизоляции. Построят, обязательно построят. — Булаткина начало распирать чувство гордости за свою страну. — Вот обкатают технологию, запатентуют, глядишь, и обычное жилье быстрее строить начнут. Хотя с жильем — это вряд ли. Заводы пока важнее, столько товаров в дефиците...

А за матерчатой стеной с уходом Булаткина работа сразу остановилась. Киборги с их липовым оборудованием отошли в сторонку, освободив место для установок матсинтеза. Вскоре на стройку начали прибывать автомобильные растворомешалки и крытые грузовики с арматурой. Приходили они как по расписанию — только одна машина уедет, приезжает другая, редкие зеваки крайне удивлялись такой слаженности. На самом деле растворомешалок было всего две, а грузовик и вовсе один, машины, выехав со стройки, всего лишь совершали короткий рейс вокруг промышленного квартала. Бетон был не нужен даже в качестве источника материи — неподалеку проходила канализационная труба, до этого исправно извергавшая в реку зловонные стоки. Добро всегда несет с собой частицу зла — от отсутствия грязных стоков пострадали рыбаки, привыкшие ловить уклейку для наживки как раз возле выхода трубы. По ночам небо над стройкой озарялось вспышками сварки, стрела крана, торчащая над постоянно растущим вверх ограждением исправно крутилась круглые сутки, чего-то поднимая и опуская. Через дней пять все уже привыкли к стройке, как будто она шла здесь уже целый год. Не шумит, не воняет — и пес с ней. Еще через два дня стрела крана исчезла, а со стройки стал доносится легкий запах горячего битума. Ночью исчезло матерчатое ограждение и взглядам предстало новенькое десятиэтажное здание, не лишенное архитектурных излишеств. В заборе, ограждавшем его, появились ворота и калитка, территория вокруг чернела новеньким ровным асфальтом. Внешний забор завода тоже был новым, высоким и бетонным, оборудованным воротами для транспорта. Булаткину позвонил Конрад Карлович и велел подойти к строителям через новую калитку. Тот, движимый любопытством, моментально подчинился. Калитку открыл давешний капитан, на лице которого просматривалась заметная усталость, смешанная с удовлетворением. Капитан показал Булаткину здание. Заканчивались отделочные работы, вернее сказать, все было готово, лишь в цехах рабочие устанавливали на воздуховоды мощные вентиляторы и фильтры. В нескольких кабинетах стояли кровати, очевидно здесь спали строители, когда заканчивалась их смена. Пол везде был шлифованным, стены в кабинетах оклеены обоями. Светильники, розетки, выключатели, все было на месте, все работало. Тяжело было поверить, что еще десять дней назад здесь была заводская свалка. Капитан показал посты охраны. Булаткин присвистнул. Мониторов и телекамер он не ожидал увидеть, как и туалетной комнаты внутри поста.

— Завтра посадите на посты по одному человеку, общую часть здания мы вам сдаем, можете показывать ее начальству. Охранять пока особо нечего, но сегодня в кабинеты завезем мебель. Транспортные ворота, пока не установим кое-какое производственное оборудование, остаются за нами. В специальную производственную зону все равно никто посторонний из зоны вашей ответственности не проникнет, замки не механические, к ним нужен специальный электронный ключ, который будет у каждого работающего внутри специалиста. Охрана и пропуска лишь для контроля лица, ведь ключ можно отобрать. Пропуска необычные, вернее, необычна система их ношения. При выходе из здания пропуск сдается, помещается в личную ячейку и вновь выдается при входе. Это для того, чтобы посторонние не могли их подделать. Когда пропуск лежит в ячейке, ключ не работает. Не старайтесь все запомнить, завтра получите все письменные инструкции по системе охраны.

А пока что вот Вам текущая заявочка на оборудование и мебель. Пусть директор подпишет, это вне фондов, принесете назад, тогда начнем завозить. Пока оборудование будет всего для двух цехов, на втором и десятом этажах, но главное начать. 87-ю лабораторию сразу переводим на десятый этаж, там как раз все то, что им нужно. В два цеха нужно пару десятков единиц соображающей молодежи, ну и по паре кандидатов в начальники, из них выберут наши наладчики, которые будут заниматься обучением. Ну все, давайте работать, с заявочкой не тяните, цигель, как говорится, очень сильно айлюлю.

27

Всю неделю, пока строилось новое здание, Макс был в приподнятом настроении. Узнав от грэйва, каким в будущем будет полиграф, Макс потребовал у него соорудить это устройство в виде заклепки на джинсах. Полиграф был бесконтактным, управлялся грэйвом, данные ложь-правда выводились на нейромонитор в виде красного пятна при лжи. Он обеспечивал селекцию отдельного индивидуума в радиусе двадцати метров, независимо от числа находившихся в этой зоне людей. Хоть грэйв и сообщил Максу, что результаты достоверны на 100%, то есть абсолютно достоверны, Макс, никогда ранее не имевший дела с полиграфом, начал его проверять, сначала на себе, затем на коллегах. Все были расположены к Максу дружески, никто не точил на него зуб. Конечно, это и без того было понятно, система охраны, с недавнего времени сканирующая ближние и дальние окрестности в поиске агрессивных эмоций, не дремала. Но вот теперь появилась возможность понять искренность сказанных слов. Врали по бытовым мелочам, но Макса они не касались. Тимаков, бывший стукач Тимаков, и тот по-настоящему симпатизировал Максу, а в разложенных при обработке его эмоциях постоянно присутствовал вектор вины. А девчонки! Ну ладно Ленка, Макс и без "заклепки правды" ощущал исходящие от нее более чем дружеские флюиды. Но Зиночка и Юля! На коварно-шутливые вопросы Макса, вроде "Чего это ты сегодня такая нарядная, уж не влюбилась ли ты в меня" все трое отвечали категорическим возмущенным "нет". И это была ложь, о чем свидетельствовало красное пятно на мониторе. Макс был смущен, пожалуй, даже больше, чем сами девицы. С девушками возраста Зины и Юли у Макса не было близких отношений уже четверть века, а уж с такими как Ленка... И что теперь ему делать с влюбленной троицей? И ладно бы были они из разных мест, незнакомые друг с другом, управился бы как-нибудь, но вот так, все трое с работы, да еще из одной с ним лаборатории...

— Вот дурак, скоро шестьдесят, а ничего такого в их поведении не заметил — корил себя Макс.

После ускоренного изготовления небольшой партии флешек процесс обучения коллег компьютерной грамотности пошел сам собой. Самых больших успехов достиг Толик, он учился как бешеный и через пару-тройку подходов мог не только рисовать простенькие схемы, но и обучать других. Поэтому Макс отложил дальнейшее изобретательство до заселения в новые помещения и начал решать проблемы помолодевшего организма. Монетки бросать не стал, начал с Зинки Большаковой, как самой старшей и наиболее загорелой. "Заклепкой правды" в делах амурных решил больше не пользоваться, решил, что неспортивно.

— Слушай Зин, я тут человек, можно сказать, новый, в Юрмале почти сто лет не был. Куда там сейчас лучше податься в субботу, где лучше всего отдохнуть, пивка культурно попить, да косточки на солнышке согреть?

Зина заглотила крючок.

— Да я вот тоже завтра позагорать собиралась, поехали вместе?

— Давай. Где и когда встречаемся? Я с самого утра в центре, кое-что в магазинах и на рынке поискать надо.

— Давай в 11, на вокзале, возле часов.

— Точно в 11? А то я отлично знаю вас, девушек, и поэтому прийду не раньше, чем в четверть двенадцатого.

Зинка засмеялась.

— Нет, нет, я жутко точная. Ну разве что, на минут пять опоздаю, если транспорт подведет, в субботу он куда реже ходит. Так что ровно в 11.

— А что в этом году мужчины на пляже носят? Все так же, как и раньше, полосатые купальные костюмы от колен и до горла? Галстук то хоть можно не брать, или без галстука с пляжа выгонят?

Зинка захихикала.

— Без галстука никак. Только купальник в полосочку мужчины уже не носят, только крупный синий горошек. У тебя дома телефон есть? Если что, я вечером перезвоню.

— Нет, телефона пока нет. Вернее, есть, в комнате на видном месте стоит, только провод ведь прикрутить пока некуда.

— Ну ничего, Эдик, бери его на пляж. Сядем где-нибудь на парапет, будем попеременно номер набирать, изображать разговор и даже кричать в трубку "алло, алло, вас плохо слышно". Конечно, все весело подумают — "вот идиоты", но обязательно найдется кто-то, кто позвонить попросит. Тогда и мы посмеемся.

— Что, найдутся такие, которые поверят, что с пляжа можно позвонить? — лукаво спросил Макс.

— Да полно. Дураков, верящих во всемогущество техники, пока хватает. Типа подключи телефон к приемопередатчику, в крайнем случае к двум и звони. Ага, а как же аккумуляторы, там же 60 вольт постоянки надо, а во время вызова вообще 110 переменки. Нет, ну ладно еще, когда такое в кино показывают, в милицейских машинах, в машине то хоть черта можно разместить, и то наверняка враки. Если дуплексная связь, то таких машин на город штук 10-20 может быть, не больше, выделенных частот не хватит.

Макс с уважением посмотрел на Зинку.

— Слушай, ты откуда все это знаешь?

— Да я на практике на телефонной станции работала, там и нахваталась. Где работаешь — о том и разговоры. Не о мальчиках же все время говорить.

— А вот недавно французский фильм "Разиня" смотрел, лет десять ему уже, так там даже у частных лиц в машинах телефоны есть.

— Враки! Ну может у миллионеров они и есть, так ведь там и более реально показано — никакого номеронабирателя, как у в наших фильмах, всех соединяет телефонистка. И без того связь по радио с помехами, как же еще и номер то точно передать? Все время будешь не туда попадать. Ну, может, лет эдак через пятьдесят, чего-нибудь и придумают, будет на город номеров двести с набором, но в ближайшие лет 20 никакого автоматического набора быть не может, я уверена. У нас то и по межгороду не с каждого телефона можно автоматом позвонить, только через телефонистку.

Макс спорить не стал. Даже без полиграфа было видно, что Зинка сама верит своим словам. Придет время, — думал Макс — и Зинка еще посмеется над былой своей уверенностью. Тем более, что зачатки мобильной связи в СССР есть давно, и без всяких телефонисток — большим чиновникам лишние уши не нужны.

Макс пришел к привокзальным часам ровно в 11. Большакова, по данным грэйва, уже пять минут была на месте, но пряталась вдалеке, в междугородном зале, разглядывая место встречи через стеклянную стену. Минут пять Максу пришлось разыгрывать нетерпение, поглядывая в сторону троллейбусной остановки и совершая медленные круги вокруг часовой башни. Наконец Зинка не выдержала и, когда Макс в очередной раз скрылся за башней, быстро подбежала к ней, и подкравшись к Максу сзади, окликнула его. Зинка оправдалась тем, что троллейбусы переполнены и она пропустила целых два. Билеты на электричку уже лежали у Эдика в кармане — не стоять же в очереди, в Юрмалу, похоже, сегодня рвалась вся Рига. Электричка была переполнена и Зина то ли случайно, то ли намеренно, была прижата к Максу и всю дорогу щекотно дышала ему в шею. В дороге почти не разговаривали — Макс не любил посторонних ушей, Зина, по-видимому тоже. Переехали Лиелупе, часть народа вышла на первой юрмальской станции, стало немного посвободнее, но Зинка не отодвигалась, как будто кто-то по-прежнему придавливал ее к Максу. Она даже забыла, что на следующей надо выходить, спохватилась только тогда, когда поезд заканчивал тормозить. В Булдури выходило довольно много народа, и даже если бы Макс не знал, куда надо идти, догадаться о нужном направлении движения было бы нетрудно. Максу захотелось пить, к тому же, почуяв легкий запах дыма и шашлыка, он вспомнил, что забыл позавтракать. Неподалеку от какого-то кинотеатра обнаружился источник запаха — стилизованное под деревянный вигвам заведение местного общепита. Зинка против шашлыка и пива ничего не имела, и отстояв небольшую очередь, слегка перекусили.

Пляж поразил Макса. Широкий, тянущийся от горизонта до горизонта он был полностью заполнен людьми. Максу поначалу показалось, что здесь яблоку негде упасть. Однако место нашлось, вблизи это плотное море людей оказалось с проплешинами. Опытная Зинка сразу потащила Макса на свободный пятачок метрах в ста от дорожки и расстелила там свое покрывало, сказав Максу, чтобы он присаживался. Покрывало было широкое, на двоих, и Максу не пришлось задействовать свой кейс. Зинка со своей сеткой убежала в ближайшую раздевалку, Макс же, осмотрев пляжные наряды мужчин решил, что те плавки, которые одеты под джинсами, вполне сойдут и грэйву не надо ничего подбирать. Макс стащил одежду и обувь, и плюхнулся на покрывало. Песок был мягким, сухим и приятным. Вернулась переодевшаяся Зинка. Макс сел и нарочито демонстративно осмотрел ее с ног до головы. Та поначалу слегка смутилась, но потом улыбнулась и медленно покружилась, давая разглядеть себя со всех сторон.

— Ну как? — спросила она, кокетливо сев на покрывало.

— На четверочку с минусом. — пошутил Макс, и, увидев, как смутилась Зинка, быстро разъяснил — Нет, само содержимое на пятерку с плюсом, но вот форма подкачала.

— Какая форма? — обиженно спросила Зинка

— Как это какая? — наигранно удивился Макс — Форма есть форма. Военная, спортивная, пляжная, парадная.

Зинка облегченно рассмеялась

— И что же тебе в моей форме не нравится? Не хуже, чем у всех. — она широко повела рукой, показывая на других отдыхающих.

— Да, не хуже, — согласился Макс, — а должна быть лучше, при такой-то красоте содержимого.

Если бы я тебя не знал, то подумал бы, что ты монахиня, направляющаяся на богослужение. Скрывать такую красоту это просто... просто преступление перед партией и правительством, не говоря уж о советском народе. Ткани могло бы быть на треть меньше, берем пятерку, умножаем на две трети и получаем четверку с минусом.

— Вот возьму и одену в следующий раз закрытый купальник, будешь знать, как на меня наговаривать — рассмеялась Зинка, вставая. — Сам то вон какой белый, как будто три года на Южном полюсе прожил. Пошли лучше купаться. Только часы не забудь снять, или они у тебя водонепроницаемые?

— Очень водонепроницаемые — подтвердил Макс, поднимаясь.

За судьбу кейса Макс не беспокоился, грэйв недавно настроил его так, что при приближении чужака кейс погасит желание трогать себя, а если все же желание пересилит, то шандарахнет по наглой руке вора болезненным разрядом. Зинка же к чужакам давно не относилась, как и все сослуживцы Макса.

Море Максу не понравилось. Первые шаги было вполне нормально, потом стал ощущаться холод. Не так чтобы вода действительно была очень холодной, просто хотелось побыстрее окунутся, чтобы привыкнуть к ее температуре, а вот окунуться было нельзя. Проклятое дно не давало, оно все никак не хотело понижаться. Только вода скрыла колени, как снова дно повысилось. Только вода дошла до плавок, опять отмель. Макс повернулся, ему показалось, что до берега уже метров сто. Конечно, это наверняка оптический обман, не может же море на таком протяжении быть настолько мелким. Наконец, после очередной отмели, быстро стало по пояс, и тут подлая Зинка обдала Макса холодными брызгами. Макс хотел ответить, но Зинка уже плыла, оглядываясь и изображая панический ужас. Макс наконец-то нырнул, поплыл вдогонку. Стало тепло, но все равно, море не нравилось. Всего полтора — два метра глубины, но вверху тепло, у дна холодно. Неправильное море.

Подурачились. То Макс гнался за Зинкой, то она за ним. Макс хорошо нырял, долго держался под водой, дай Бог здоровья за это грэйву. Запыхавшись, Зинка повисала у Макса на шее, а отдышавшись, чмокала его в щеку и отталкивала, пытаясь уплыть. Через полчаса, утомившись, выбрались на берег, легли на покрывало. Долго молчали, отдыхая, потом Зинка рассказала Максу все пляжные сплетни, затем опять пошли купаться. Горячее июньское солнце медленно тащилось по безоблачному небу, купания с догонялками отняли немало сил и Максу захотелось чего-нибудь пожевать. В кейсе нашелся большой кулек мытой черешней с рынка и пляжная парочка, разместившись на покрывале по диагонали, почти лицом к лицу, начала ее уплетать, складывая косточки в другой кулек. Макс быстро насытился и лег на скрещенные руки, разглядывая, как лежащая на животе Зинка, опираясь на локти, вкусно и сосредоточенно поглощает черешню. Строгий верх купальника ее немного подвел. Макс немного поразмышлял, как будет лучше — разглядывать Зинкины прелести дальше, или обострить ситуацию. Решил обострить.

— Зин, я все-таки ошибся. Твоему купальнику надо пятерку ставить. В пластмассовых чашечках тоже свои преимущества есть. Когда ты так лежишь, можно твоими сосками полюбоваться. Сразу обоими, даже шею не надо тянуть.

Зинка вспыхнула, прикрылась ладонями и полностью опустилась на покрывало. Макс улыбнулся. Зинка вытащила из-под себя руки, взяла косточку и, ловко сдавив ее пальцами, отправила прямо Максу в лоб, благо было совсем недалеко. Макс театрально стиснул руки и простонал

— Убила! Наповал убила! Мало того, что такого зрелища лишила, так еще и камнем прямо в глаз!

— И правильно убила! А ты не смотри, куда не просят — улыбнулась Зинка и выстрелила в Макса другой косточкой.

— Разве ж я смотрел? — стонал умирающий Макс — Я не смотрел, я предупреждал! Вот скажи, если бы я смотрел, стал бы я тебя предупреждать? Конечно нет, я бы тогда и дальше смотрел. Искусство должно принадлежать массам, особенно хорошее искусство!

Макс получил в лоб третьей косточкой. Уронил голову, захрипел, завибрировал конечностями, изображая предсмертные судороги. Зинка засмеялась, приподнялась и поцеловала Макса в лоб. Судороги прекратились. Макс перевернулся на спину и проговорил!

— Чудо! Случилось чудо! Люди! Идите скорее сюда, здесь чудо! Трижды расстрелянный воскрес! Люди!

Зинка заткнула Максу рот коротким поцелуем. Подыграла Максу

— Люди! Не ходите сюда! Никакого чуда нет! А есть просто наглый и бессовестный Эдик.

Зинка снова коротко поцеловала Макса в губы. Макс почувствовал, что пора переворачиваться на живот.

— Ну теперь, Эдик, — улыбаясь объявила Зинка — ты, как честный человек, просто обязан на мне жениться.

— Я — возмутился Эдик — разве я честный человек? Какой же я честный, ты только что сама говорила, что я лжец! Я говорю — не видел ничего, а ты не веришь.

Зинка быстро оглянулась по сторонам, не смотрит ли кто, и немного оттянула чашечку купальника. Макс восхищенно цыкнул, тоже огляделся и сделал вид, что тянется рукой. Зинка слегка шлепнула наглую руку и села.

— И теперь скажешь, что ничего не видел?

— Ничегошеньки — промурлыкал Макс, щурясь как сытый кот. — Зрение ни к черту, только на ощупь могу отличить белое от розового. И вообще, я жениться не могу, я еще молодой, мне еще шестидесяти нет. Семья пока не для меня. Я лучше в монастырь уйду. Женский. Сторожем.

Зинка засмеялась.

— Вот все вы такие, чуть что — в монастырь. А нам, бедным девицам, в одиночестве чахнуть?

— А ты тоже ко мне в монастырь уходи, монахиней. Я всех утешу.

— А тебя на всех то хватит? Сейчас то может и хватит, а лет через 20?

— Так я же стареть не собираюсь. Буду вечно молодым — сказал чистую правду Макс, но Зинка ему не поверила.

— Ладно, раз черешни у тебя больше нет, пошли купаться.

Зинка встала и, не оглядываясь, пошла к морю. Макс задумчиво смотрел ей в спину, а когда Зинка начала заходить в воду, поднялся и побежал следом.

Нацеловаться Максу не удалось. Купающихся было много, далеко заплывать Зинка боялась, так что короткие поцелуи только раздразнили Макса. Лежать тоже уже не хотелось, кожа Эдика, давно не загоравшая, похоже, немного подгорела на спине. Макс попросил Грэйва впрыснуть какое-нибудь лекарство от ожога. Зинка тоже заметила покраснение, и заставила Макса одеть майку.

— Сметаной надо быстренько смазать — запричитала она.

Переоделись. Макс потащил Зинку в здание выступом округлой формы, как бы парящим над пляжем. На верхней площадке, отстояв очередь, купили лимонаду и мороженого. Зинка рассказала, что здесь, в ресторане Юрас Перле, вечером идет программа варьете, но билетов не достать, посмотреть едут со всего Союза даже зимой, а сейчас то вообще сезон. Макс сказал, что попробует достать, оставил Зинку за столиком доедать мороженное и, отойдя в сторонку, провел сеанс телефонной связи от имени важного партийного работника. Места сразу нашлись и Макс, подойдя через пять минут ко входу, обменял у администратора новенький четверной на два билета. Администратор велел передавать партийному боссу пожелания долгих лет здоровья, но красная точка на нейромониторе говорила совсем о другом.

Макс вернулся к начавшей уже нервничать Зинке и помахал билетами.

— Не имей сто рублей, а имей сто друзей. Вот, в десять вечера.

— В десять? — разочарованно протянула Зинка, это же так поздно. Если программа часа два идет, можно и на электричку опоздать. А если не на электричку, то пока в Ригу приеду, троллейбусы перестанут ходить. Как я домой доберусь?

— Ну хотя бы на такси, раз в месяц то можно проехаться.

— Да где же это такси то поймаешь, особенно тогда, когда все только на них и ездят. Подсадят кого, повезут кривым маршрутом, обязательно в полтора раза дороже выйдет.

— Ну, я по дороге живу, можешь у меня переночевать. Да не бойся, раз я тебя замуж не беру, то будешь спать на другой кровати.

— Нет, если родители сегодня с дачи вернутся, не пойдет. Будет мне допрос с утра. Сначала позвонить надо, вот если их дома нет, то может быть — Зинка улыбнулась, — а если они дома, то мне в любом случае домой надо.

— Да довезу я тебя до дома, как-нибудь довезу. От вокзала то даже пешком идти меньше часа. Провожу как-нибудь. А если не хочешь, пойду билеты обратно отдам. — Макс начал подниматься.

— Не надо обратно, я ж потом не посмотрю это варьете. Надо расписание электричек глянуть, прикинуть. В крайнем случае уйдем раньше.

Пошли гулять, убивать почти пять часов. Последняя электричка была аж в половине второго ночи. Переписали расписание, Зинка повеселела.

— Если в полпервого уехать, то на последний троллейбус успеваю.

Погуляли в луна-парке, покатались на чешских аттракционах. В очередях время летело на удивление быстро. Зашли в боулинг, называвшийся здесь кегельбаном, сыграли несколько партий, посидели в баре. Вечер прошел незаметно, и пора уже было двигаться в Юрас Перле.

Варьете Макса не впечатлило, он видал представления и похлеще. Зинка же смотрела во все глаза и почти не ела, только пила, Макс только и успевал подливать ей сухое вино. Программа варьете оказалась очень короткой, меньше часа. Немного потанцевали на стеклянном светящемся полу. Накатила усталость и уже в половине двенадцатого решили двигать домой.

— Ты чего это смотрел невнимательно? — поинтересовалась Зинка по дороге на электричку.

— Да ну его, это варьете — рассеянно ответил Макс. Танцы как танцы, те же спортивные, только не парой, а целой группой. Ничего особенного. И даже, на мой взгляд, неэротично.

— Ага, я вот тоже все время ждала, когда стриптиз будет — поддакнула Зинка

— Тебе то он зачем — удивился Макс. — И каким боком стриптиз относится к варьете?

— Да мне то незачем, я просто хотела на вашу мужскую реакцию посмотреть. А варьете — оно на то и варьете, чтобы стриптиз был.

— Что-то ты путаешь, Зин, варьете и стриптиз — это совсем разные вещи.

— Да? А почему же тогда это варьете только у нас есть? Ну так приезжие говорят. Типа — "Вы почти заграница, у вас даже варьете есть". Почему тогда оно считается гнездом разврата, если в нем, по-твоему, ничегошеньки развратного нет?

— Да откуда мне знать, кто там чего считает. Я вот знаю, и мне этого достаточно.

Зинка поджала губки и не стала дальше спорить. Подошла электричка. Народа было немного, можно даже было сесть. На мосту через Лиелупе Зинка посмотрела на Макса и сказала

— Сгорел ты, шея совсем красная. Надо тебя все-таки сметаной намазать. Сколько от тебя до электрички добираться?

— Минут десять от силы.

— Десять минут к тебе, десять минут назад, десять минут у тебя. Вполне успеваем тебя намазать. Сметана то дома есть?

— Есть, — весело ответил Макс, понявший, что никуда Зинка сегодня не поедет.

В комнате Зинка быстро намазала Макса. Тот не возражал, хотя кожа давно уже не болела— помог синтезированный грэйвом препарат. Приятно было ощущать на спине Зинкины руки, пусть даже сметана была холодной.

— Простыни, конечно испачкаю, или майку, хорошо, что стирать не надо — кинул в синтезатор и вытащил новые — думал Макс.

Зинка закончила со сметаной. Осмотрела комнату, села на вторую кровать, слегка попрыгала, пробуя жесткость.

— Это тут ты предлагал мне спать? Нормально, а белье чистое есть? Вот только домой позвонить бы...

Зинкин взгляд упал на телефонный аппарат, стоящий на тумбочке у телевизора. Она подошла, подняла трубку. Раздался длинный гудок.

— Ну вот, а мне говорил, что подключить некуда. Врун ты, Эдик.

Зинка набрала свой домашний номер. Послушала гудки. На том конце никто не снимал трубку.

— Все, дома никого нет, никуда не еду, устала я. Давай постельное белье, полотенце побольше, показывай где душ. Только чур не приставать ко мне, раз жениться не собираешься.

Пока Зинка мылась под нагретой солнцем водой, Макс взял телефон с тумбочки и поставил на телевизор, достал из синтезатора белье и еще одно полотенце, положил на освободившееся на тумбочке место. Постелил Зинке. Подумав, достал пару бутылок лимонада, трехлитровую банку с квасом и стаканы. Опять подумал, достал бутылку сухого и штопор. Чего-то еще не хватает. Ага, еще таблетки от детей. Грэйв говорит, их и в вино можно, можно и завтра, но для здоровья лучше прямо сегодня. Таблетку сразу в ее стакан. Открываю вино, от открытого не откажется. Чтобы стаканы не перепутать, наливаю себе вина, как будто уже пил. Что-то трясет меня, как какого-то шестнадцатилетнего пацана. Все, спокойно, вон, Зинка уже по лестнице топает.

Зинка пришла закутанная в полотенце, неся свою одежду аккуратной стопкой. У Макса аж в горле перехватило. От пары глотков вина Зинка не отказалась.

— Жениться значит не будешь? — строго спросила Зинка, осушив стакан с таблеткой. — Ну тогда иди в душ, смывай сметану, все что надо, уже впиталось. А я спать ложусь — Зинка откинула одеяло и села на свою кровать.

Макс побрел в душ. Быстро сполоснулся и поднялся наверх. Зинка лежала под одеялом.

— Ложись, ложись, монастырский сторож. Завтра рано разбужу, провожать поедешь, обещал.

Макс лег. Помолчали, посопели. Пять минут, десять. Зинка встала. Макс повернулся. Ночи сейчас были короткие и светлые. Зинка была все так же завернута в полотенце.

— Спи, спи, а я еще раз домой позвоню. Зинка набрала номер и слушая длинные гудки тихо мурлыкала какую-то песенку, слегка раскачиваясь в такт ее мелодии. Никто не отвечал. Зинка уже почти положила трубку, когда взгляд ее зацепился за телефонный шнур. Не веря увиденному, Зинка второй рукой потянула шнур. Макс закрыл глаза и мысленно застонал. Шнур не был подключен. Переставив телефон повыше, на телевизор, Макс извлек на свет божий его перекушенный конец. И Зинка его заметила. Теперь она стояла перед Максом, держа в одной руке трубку с гудками, а во второй телефон с болтающимся никуда не подключенным проводом.

— Рано или поздно это должно было случиться, подумал Макс. Не слушаю рекомендаций грэйва, самоуверенный кретин.

— Вот зараза! — зарычала Зинка — Да кто ты такой?

— Есть две версии, Зин, одна фантастическая, другая реальная. Первая — я с Марса, вторая — я из будущего. Выбирай любую — пронеслись в голове Макса дурацкие варианты ответа. Макс тихо вздохнул, вздох получился похожим на всхлип.

— Он еще и смеется! — рычала Зинка — ему смешно! Да знаешь кто ты после этого! Сволочь последняя! Голову мне дурил! — Зинка отбросила телефон на свою кровать. Тот жалобно звякнул, но из трубки продолжали слышаться длинные гудки.

— Парализатор — вспомнил Макс, — где парализатор? В джинсах, на связке ключей. А джинсы где? Черт их знает, все из головы вылетело. Легче новый синтезировать и тюбик амнезатора заодно. Какой парализатор, это же Зинка, я не смогу.

— Я к нему со всей душой — голос у Зинки срывался, — прикол ему рассказала, а он... а он, гад такой, только делал вид, что не слушает. Вставил в телефон батарейку и генератор, да меня разыграл! Меня! И смеется тут надо мной, гад! Зинка сдернула с Макса одеяло и сев прямо на Макса, начала со смехом щипать его за ребра.

Макс обалдел настолько, что даже не отбивался.

— Не нужно мне такого мужа! — задыхаясь от смеха, кричала Зинка, продолжая щипать Макса за ребра. Он меня своими шутками в могилу сведет, зараза бессовестная. Разлегся тут, нет чтобы девушку обманутую обнять и утешить!

И Зинка неожиданно впилась губами в губы Макса.

Сознание Макса улетело куда-то. Из последних сил он отдал грэйву приказ выключить телефон, оборвать гиперсвязь с жучком на станции и вообще, до утра не подслушивать.

28

В наступившее воскресенье Макс с Зинкой, конечно же, валялись в постели долго, почти до обеда. С утра включили телевизор, но практически не смотрели, так он и журчал сам для себя. Максу хотелось перекусить, восстановить потраченные в тяжкой борьбе с Зинкой калории, но в хозяйской кухне Макс ничего не держал, готовые блюда всегда доставал из синтезатора, куда потом отправлял грязную посуду. Сегодня подобное барство аукнулось Максу — даже кофе не из чего было сварить, при Зинке из кейса ничего не достанешь, а спускаться с ним на кухню, а потом с ним же возвращаться наверх будет подозрительно. Оставалось лишь размышлять, что необходимо быстренько достать из синтезатора, когда Зинка убежит в душ или туалет.

— Полупустую банку кофе, это понятно, пару помидорчиков и огурчиков, они могут в буфете полежать. Вяленая колбаса здесь пока дефицит, атрибут праздника, ее отбрасываем. Значит, докторская, ее и сырой есть можно и пожарить. Должна быть холодной, как будто только из холодильника достал, то же самое с маслом. На всякий случай пачку макарон, тоже в буфет, вдруг Зинка холостяку чего сварить захочет. Так, еще новый купальник Зинке, по размеру, типа купил кому-то, стоял в очереди за тем, не знаю зачем, что выбросят, выбросили купальники. Грэйв, подбери-ка на Зинку соответствующий времени купальник посмелее, только без фанатического минимализма. Ага, еще сахар забыл. И две чашки кофе, горячего, как только Зинка душ покинет, свистнешь, достану из синтезатора. Посуда в буфете стоит, ее не надо.

Как только Зинка наконец-то пошла вниз, в душ, Макс достал из кейса запланированное. Оставалось дождаться кофе. Макс прислушался к бормотанию телевизора, шли то ли новости, то ли какой-то пропагандистский документальный фильм. — Что там у нас? БАМ, горнопроходческие работы начались. Северо-Муйский тоннель, ого, свыше 15 километров. Это сколько же его будут копать? Лет пять, наверное, это по 3 километра в год, 250 метров в месяц, чуть больше 8 метров в день, по 4 метра с каждой стороны. Нет, года за три наверняка управятся, но все равно надо будет помочь. Грэйв, изучи вопрос тоннеля, да и всей трассы, проработай варианты незаметной помощи. Будет у меня свободных полчаса, напомнишь и доложишь.

Вернувшуюся из душа Зинку ждал горячий кофе и пара готовых бутербродов.

— Если захочешь еще, вон колбасу и масло из холодильника принес.

Зинка посмотрела на Макса и хихикнула

— Ты вот так всегда по дому ходишь, без ничего? А если хозяева бы неожиданно вернулись, когда ты кипяток наливал? Не обварил бы себе ничего?

— Да нет, так хожу только тогда, когда кто-то в душе и на нем одно только полотенце. — вывернулся Макс. — Посмотри там, в верхнем ящике, там кое-что для тебя есть. Купил по случаю, а деть некуда, с размерчиком промахнулся, теперь только место занимает.

Макс мысленно поругал себя за длинный язык. Пока меряли купальник, кофе совершенно остыл, пришлось запивать бутерброды чуть теплым.

— Сколько такой стоит? — поинтересовалась Зинка, расправившись с бутербродами

— Не помню уже. Подарок, он вообще цены не имеет, лишь бы понравился. Или тебе еще чего-то надо?

— Мне много чего надо, того чего в магазинах нет. Только переплачивать много не хочется.

— Ну а чего тебе конкретно надо? Может я подскажу, где есть. Я удачливый, часто натыкаюсь на редкости.

— Ну, конечно же мне джинсы нужны, фирменные. И такая же фирменная джинсовая юбка. Давай, говори быстрее, в каком таком госмагазине все это можно купить, и не за чеки или боны, а за наши советские рубли. — Зинка горько усмехнулась. — Нет таких госмагазинов пока. Или наше, страшненькое, бесформенное, типа стройотрядовской формы, или индийское барахло. Даже ткани нормальной джинсовой в продаже нет, говорят, бывает, но враки все это, лично я не встречала. Ну, говори где, мой удачливый Эдик, где мне можно модно приодеться, а потом черт знает сколько в столовку не ходить и на всем экономить? Знаешь, почему я замуж не особо стремлюсь? Замуж — это обязательно дети, а с ними в очередях не постоишь и красивую шмотку не купишь. Замуж — это еще и о квартире беспокойство, не будешь же с родителями жить или разменивать заработанное ими жилье. Это сейчас с жильем полегче стало чуток, а раньше совсем проблема была. Я вот пару лет назад в гости к подруге ездила, она с мужем и дочкой в бараке жила. Длинный одноэтажный сарай без всякого подвала, сквозной коридор, пол ниже уровня земли. Комната отдельная, даже две, правда вторая очень маленькая, и никаких удобств. Кухня одна на весь барак, умывальников всего два, вечная к ним очередь, туалет на улице, тоже очередь. И это через целых тридцать лет после войны. Сейчас то их уже переселили, в новом микрорайоне живут, а барак снесли. Но пока все бараки не снесут, очередь на жилье уменьшаться не будет.

Так что гуляй, Эдик, пока что свободным и неокольцованным. Пока я себе большой модный гардероб не куплю. Уйду из лаборатории, пойду в рабочие, они куда побольше нас получают.

Зинка загрустила. Эдик обнял ее за плечи. Зинка всхлипнула, смахнула слезинку и уже весело сказала.

— Мы там вчера вино допили то? И где ты, Эдик, только такие вкусняшки берешь? В вино-водочном посмотришь, полки спиртным забитые, а купишь что-нибудь на девичник — окажется или кислятина, или вообще бормотуха. Научишь что покупать?

Макс кивнул. Допили вчерашнее вино. Макс хотел открыть новую бутылку, но как назло, вернулись хозяева, уехавшие в деревню еще в четверг, праздновать местный национальный языческий праздник летнего солнцеворота, что-то вроде купалинской ночи. Хозяева придерживались строгих правил насчет отношений между полами и посему пришлось праздник сворачивать. Одеты Макс с Зинкой были прилично, следы бардака отсутствовали, все были трезвые, но все равно Макс даже без помощи грэйва ощутил несколько неприязненные взгляды хозяйки.

— Пора валить — подумал Макс — И сейчас валить и вообще. Ну сколько можно — ночуй дома, на этой чужой кровати, а не чудной кровати в бункере, иди по улице, чтобы тебя все видели, в душе вода солнцем греется, даже в холодильник синтезатор не встроить, девушек не приводи... Надоело. Надо снять квартиру в городе, целиком, у тех, кто надолго уезжает. Или взять, да и занять пустующую, и выправить все документы на кого-нибудь липового. А может, купить развалюшку в частном секторе, да отстроить нормальный домик? Нет, частный сектор совершенно не тот вариант. Придется точно так же по улице возвращаться, соседи в частном секторе куда бдительнее, чем в многоэтажках. Да и приведешь в такой домик девушку, посмотрит она и переклинит ее на музыке Мендельсона. А так, как сейчас, хорошо — квартиру снимает, зачем мне этот нищий студент. Все, грэйв, — ищи варианты пустующего жилья, две-три комнаты. Справедливый размен — я стране заводик, оно мне трехкомнатную. Временно, потом верну с процентами.

Макс с Зинкой еще немного погуляли по центру, перекусили в уютной прохладной кафешке, почти пустой по поводу жаркого воскресного дня. Макс хотел проводить Зинку до дома, но она поехала в троллейбусе одна.

— Знаешь, сколько там сейчас на лавочках бабулек греется, и все такие сплетницы. Увидят меня с тобой и родителям настучат. Не нужны мне их расспросы, моя жизнь — это моя жизнь, взрослая уже.

— Такова жизнь — думал Макс, расставшись с Зинкой и подыскивая подходящее местечко для открытия портала в свой бункер — ничего не поделаешь. Как что-то серьезное, бузит кто-то или ломает чего — никто в милицию не позвонит. А по мелочам, кто с кем и когда, да не правду-матку, а чисто свои домыслы — об этом всему свету сообщить надо. И с этим тоже что-то делать надо, но что, черт его знает.

В понедельник к обеду горнопроходческий комплекс бамовцев, вгрызшийся с запада в громадину Северо-Муйского хребта, натолкнулся на пустоту. Рабочие осветили пещеру фонарями и обнаружили, что вгрызлись в какой-то неизвестный тоннель, по которому шли две пары железнодорожных путей. Сырость превратила шпалы и костыли в труху, ржавые, но все еще крепкие рельсы, судя по размеру и клеймам, были довоенными. Тоннель пронизывал хребет насквозь, немного под углом к проекту строящегося сейчас, был на два километра длиннее, но зато значительно удобнее для прокладки подъездных путей. Зная, что тоннель, прямой как стрела, находится вот здесь, за этими маскирующими его камнями и кустарником, можно было сразу понять, что когда-то работы велись не только внутри хребта, но и снаружи. Вот же она — почти готовая дорога, местами скалы вырублены, а овраги завалены породой. Непонятно было даже, как при проектировании маршрута этого не заметили — пунктирную нить, скрытую растительностью, прекрасно было видно на всех аэрофотоснимках и сделанных с них картах.

Бамовцы зло ругали проектировщиков, проектировщики сталинскую секретность, всем было обидно, что почти целый месяц зря грызли скалы и кормили комаров. После того, как расчистили порталы и вентшахты тоннеля, работы на этом участке были стихийно приостановлены, рабочим было ясно, что требовался новый проект. Долго искали хоть какие-то планы сталинских времен, в архивах железнодорожников ничего не нашлось, и никто не помнил ни о каком строительстве. В поисках помогла надпись, выцарапанная каким-то зеком на стенке вентиляционной шахты, очевидно с номером лагеря или номером писавшего. Собственно, только эта надпись и помогла разыскать инвентарный номер в картотеке архива КГБ, а потом и сам проект, воплощение которого было прервано войной. Комитетчики долго противились рассекречиванию столь важной части своего архива, но после вмешательства из Политбюро, копия проекта тоннеля с тщательно вымаранными секретами Гулага была выдана строителям. Наверху тоже поняли, что проект магистрали надо корректировать, не строить же новый тоннель, когда обнаружился старый в отличном состоянии. Теперь дорога под хребтом будет двухпуткой, а не однопуткой, как планировалось, придется вносить коррекции и в путь по поверхности. Вновь внимательно посмотрели аэрокарты, всего маршрута, ища пунктиры, на которые ранее не обратили внимания. Пунктиры были, они врезались в скалистые возвышенности и пересекали глубокие низины, только шли они от Северобайкальска до Чары немного другим маршрутом, более прямым и потому более коротким. Картографы виновато разводили руками — ну не заметили, ну думали, брак фотопленки или оптики. Опять пришлось через Политбюро давить на КГБ, наконец, достали из того же хранилища всю документацию по построенному заключенными участку Бама. Разведка на местности подтвердила объем выполненных работ. Фактически дорога до Чары была построена на три четверти, были проложены все тоннели, выполнена большая часть земляных работ. Даже у большей части мелких речушек были по берегам забетонированы фундаменты под фермы мостов. Нетронутыми оставались лишь равнинные места, они и превращали линию в пунктир. Проектировщики ликовали — фактически, кроме формального обновления документации оставалось только построить мосты, положить сами рельсы и дорога до Тынды готова, а дальше остается совсем чуток. Госплан мрачнел — откуда взять эти внеплановые рельсы, куда девать освобождающиеся ресурсы — все до последнего гвоздя расписано до конца пятилетки и даже дальше, опять предстоит оперативно перекраивать тришкин кафтан.

Причастность сталинского Гулага к строительству члены Политбюро решили снова засекретить, а неожиданную помощь предков выдать за великую победу современных комсомольцев. Проектировщики потрудились ударными темпами и уже осенью навстречу друг другу по новому маршруту потянулись нитки рельсов.

В то самое время, когда история с обнаруженным тоннелем только начинала раскручиваться, лаборатория переезжала в новые помещения. Расположилась она теперь в отдельном блоке с кабинетами и техническими помещениями. Кабинеты были рассчитаны на двоих, и только для бумажно-мыслительных процессов. Все измерительные приборы с паяльниками переместили в просторную "мастерскую", как ее дружно окрестили. В каждом кабинете стоял большой монитор, тот же самый серийный телевизор, только лишенный входного тракта и имеющий вход RGB. Макс лично подключил к каждому монитору по заготовленному компьютеру — копии первого "Спектрума". У лаборатории теперь был свой плоттер, стоявший в отдельном кабинете. Плоттеру полагался отдельный компьютер с монитором, до сетевых технологий дело еще не дошло.

Цех на десятом этаже был предназначен для производства пластин кремния, напоминал ряды конвейеров. Со входного склада поступал кремний, плавился, вытягивался в кристалл, очищался зонной плавкой, дробился, снова плавился в аргоновой атмосфере во вращающемся тигеле, из расплава опять вытягивался в монокристалл, перемещался в установку для распилки ленточными пилами, потом диски перемещались в установку для шлифования и калибровки. Готовые пластины в кассетах помещались на технологический склад, откуда на технологическом лифте подавались на нужный этаж, в цеха по производству чипов. Все процессы были практически полностью автоматизированы, требовали лишь минимального визуального контроля. Блоки управления ради конспирации были сделаны немалого размера, порядком загораживающими своими стойками проход. Что поделаешь — такие сейчас в этом мире ЭВМ. Планы Макса были такими — как только он запустит в производство одночиповый компьютер следующего поколения, с тактовой мегагерц в 20, потратив "на разработку" недельку-другую, первая же партия будет отгружена "поставщикам оборудования", а те еще за неделю поместят их в новые, компактные корпуса блоков, напичкают программным обеспечением и тут же передадут на завод для модернизации оборудования. После этого уже сам черт не разберет, что за электронная начинка была у первоначальных блоков. А с запуском еще более мощных процессоров, мегагерц на сто, первоначальные стойки вообще перестанут кого-то интересовать.

В общем, еще три недели надо продержаться, а после этого компьютерный прогресс будет трудно остановить, — думал Макс. — Хорошо бы прикинуть, сколько двадцатимегагерцевых чипов надо производить. Задача сложная, это не мое время, когда миллионы обладателей какого-нибудь популярного смартфона, не задумываясь готовы купить аппарат следующего поколения. Они-то прекрасно знают, что такое смартфон и с чем его едят. А вот здешний народ его не купит. Именно потому, что ничегошеньки о нем не знает. Совершенно ничегошеньки. Вон, даже калькулятор считают дорогой игрушкой. Из-за чего так сложилось? Много факторов, даже местные фантасты постарались. Вон, хотя бы братья Стругацкие. Написали замечательную книжку "Понедельник начинается в субботу". Все люди в книжке прямо золото, ну кроме некоторых. Но вот беда — написано настолько талантливо, что, читая сейчас, в конце 70-х, не ощущаешь, что описаны 60-е. И вот берет сейчас читатель эту отличную книжку, проецирует действие на современность и приходит в ужас от размеров и сложности ЭВМ. Вместо положительного эффекта имеем отрицательный. Так что нужно уже задуматься о популяризации современных компьютеров. Пропихнуть в популярные журналы занимательные статейки. Устроить обратную связь, пусть читатели пишут для выяснения спроса. Может, даже устроить что-то вроде торговли наложенным платежом. Пора оборудовать компьютерные классы в школах, пока каникулы. Нет, школа — это епархия министерства образования, структура очень консервативная, без крупного подлога программу обучения не изменить. Вот только если факультативы. Поставить в школу парочку компьютеров и организовать конкурс для допуска к ним. Отличник по математике-физике? Вот тебе полчаса машинного времени. Двоечник? — гуляй дальше. Нет, фактически надо придумать что-то посложнее. Разделить по уровням, в каждом уровне свой конкурс. Или создать смешанные группы отличники-двоечники, применить, так сказать, круговую поруку. Черт, сложно, да и работать это будет лишь до того момента, когда дома у какого-то Васьки не появится свой. В общем, даже в школе работы непочатый край.

А ведь надо еще решать вопрос с клавиатурой, с корпусами. Не здесь же все это собирать — рядом с чипами. Значит, нужен новый отверточно-сборочный завод. И рабочие для него. И администрация. Заводов в Риге полно. и все что-то делают, у всех план, не оторвешь. Придется

начинать здесь, где администрация уже обманута. Строить еще один цех. Производить на новых автоматических линиях не только компьютерные чипы, но и то, что уже производит завод. Вот и люди высвободятся и не надо ни увольняться, ни устраиваться, в общем, не надо трудовую пачкать. А еще мониторы. Это ведь пародия, то, что сейчас. Один не поднимешь. Для дома еще сгодится. Хотя вряд ли, квартирки не очень большие. Надо, чтобы в каждом телевизоре, сходящем с конвейера, хотя бы видеовход был, а то и RGB. Посмотрел телевизор — поработал на компьютере — опять телевизор посмотрел. И срочно двигать в производство новые модели, а то до сих пор только полупроводниково-ламповые выпускают. Каменный век в эпоху пара. И ведь не перешагнешь, как с компьютерами, десятки заводов их выпускают, все заводы сразу не перестроишь. Придется все-таки делать переходное поколение телевизоров. На микросхемах и с процессором, но пока с кинескопом, и только следующее поколение уже будет компактным, на жидких кристаллах или светодиодах. Когда плоские запустим, эти, переходные, придется сворачивать не сразу — не выгонишь же рабочих на улицу, будут еще некоторое время выпускать устаревшее барахло. Ну ничего, заграница нам поможет, купит, возможно купит даже бывшие в употреблении, наши то, надеюсь, будут гораздо лучше, на уровне начала 21-го века, а не начала 80-х. Значит, переходные надо мультисистемными делать, чтобы кушали все стандарты цветоразложения, а не только советский вариант Секама. И меню многоязычное надо заложить, до поры до времени скрытое, чтобы лишних вопросов не было.

Макс посовещался с грэйвом, узнал от него информацию по развитию телевизоростроения в СССР, текущую и на пять лет вперед, еще раз все обдумал и отдал распоряжения. На заводы придут новые приказы, в архивах заводов и министерских КБ придется подменить кучу бумаг, но дело компьютеризации того требует. Кроме всего прочего, в сентябре и без Макса начинался выпуск телевизоров поколения УПИМЦТ, полностью полупроводниковых, кроме кинескопа. Приятно конечно, молодцы, но пару лет эти телевизоры будут страдать детскими болезнями из-за мелких ошибок в схемотехнике и низкого качества некоторых примененных радиодеталей. Грэйву в срочном порядке предстояло исправить и эти проблемы.

А все-таки я немного опоздал — продолжал размышлять Макс. — Новое поколение телевизоров, это конечно хорошо, но станет некоторым тормозом для моих планов. Ну не привыкли здесь менять линейку выпускаемой продукции раз в год, а то и в полгода. Унификация — это удешевление единицы продукции, повышение ремонтопригодности, но одновременно, к сожалению, и некоторый застой.

Так что придется или восхищать кого-то в промышленных верхах моим новым телевизором или снова партизанить, выпускать внеплановую продукцию. Нет, однозначно надо срочно строить еще один завод. На руку мне играет то, что в Риге телевизоры не выпускают. Местные гордиться начнут новым производством, а от Москвы как-нибудь скроем до поры — до времени. Все, решено, строим рядом еще пару зданий, под телевизоры, компьютеры и блоки управления для станкостроителей, благо пустого места полно — вон, даже промышленную свалку организовали, иногда горит, хорошо горит, хотя, слава Богу, дыма мало. Построим, не торопясь, подготовим конвейеры, а потом опять огорошим руководство передачей под его управление новых цехов. У него к тому времени голова должна болеть, куда лишний народ девать, перевыполнять производственный план больше чем процента на три здесь не принято.

Но все же, сколько выпускать процессоров? Многое, конечно, от розничной цены зависит. Мне бы, конечно, хотелось подешевле, но ведь не поймут. Порядочный инженерный калькулятор больше инженерской зарплаты стоит. Так что дешевле, чем 150 рублей, никак. Пожалуй, с них и начнем. Потом скорректируем. Инструментов коррекции полно, с появлением стомегагерцевого проца доведем цену этого до полтинника или вообще, до четвертного. Пусть народ балуется, не только программирование осваивает, но и к технике различной припаивает. Для рывка всё полезно. Главное, чтобы дефицита не было. Пятьдесят миллионов процессоров в первый год — хватит? Или много? Или мало? 4 миллиона в месяц, 130 тысяч в день, пять с половиной тысяч в час, 90 штук в минуту.

Как минимум, 50 рабочих в три смены нужно только на участке приварки контактов к чипу. Липовая занятость, люди-роботы, но совмещать координатные метки при помощи компьютера, то есть, программно распознавать и обрабатывать изображение, пока еще рано, даже звук еще не оцифровывают. Сколько же надо процессоров? Ладно, жизнь покажет, а мы скорректируем.

29

Следующие выходные были пасмурными, а суббота так вообще черной. Рабочая неделя в местном СССР была 41-часовой, а рабочий день восьмичасовым, что несколько противоречило пятидневной рабочей неделе. В разных местностях обходили это противоречие по-разному, где-то добавляли к восьмичасовому рабочему дню 15 минут с понедельника по четверг, где-то накапливали недоработанный 41-й час и каждая восьмая суббота была рабочей.

Так что планам Макса опять поехать на выходных на море не удалось сбыться. К вечеру субботы распогодилось, в воскресенье с утра еще было солнечно. Но сейчас, когда Макс стоял у привокзальных часов в ожидании Зинки, на небо опять наползли темные тучи, того и гляди, дождь пойдет. Макс смотрел на хмурое небо и думал — черте что, придется и за погоду взяться. Дожди конечно нужны, без них ничего не вырастет, но идти они должны исключительно ночью. Тем более летом.

Пришлось просто пошататься с Зинкой по городу. Зинка тащила Макса в каждый попадавшийся на пути магазин одежды, смотрела, не выкинули чего модного. Максу это быстро надоело, тем более что Зинка, несмотря на отсутствие модного, методично перебирала все немодное. Он решил бороться с этим безобразием любыми методами, а методов у него было много. Заметив, как в очередном магазине продавщицы выносят из подсобки свертки с одеждой и развешивают ее на вешалках, Макс дал команду грэйву. В результате одну из продавщиц позвали к телефону в кабинет начальства, вторую Макс отвлек вопросами. Предварительно жучки-короеды быстро прогрызли кирпичные стены и соорудили синтезатор, синкамера которого поглотила старые свертки, заменив их новыми. Вернувшаяся вторая продавщица вынесла очередной сверток, положила на стойку, разрезала бечевку и начала развешивать на вешалку содержимое. Движения ее становились все медленнее и медленнее, глаза округлились. Она так и не повесила на вешалку очередную пару джинсов. Со второй продавщицей произошло то же самое, только она ничего не успела повесить, разглядывая джинсовую юбку, переводя вгляд с лейбла на ценник и обратно. Кто не сплоховал, так это покупатели. Зинка уже держала две пары джинсов и тащила юбку из рук продавщицы. Раздался чей-то крик "По одной паре в руки!", после чего в отделе мгновенно стало как-то тесно. На шум прибежала начальница, после чего старая накладная в ее кабинете без помех была заменена на новую.

Начальница, вникнув в проблему, попыталась закрыть магазин на переучет, но покупатели, особенно те, которым джинсов еще не досталось, но которые видели кучу свертков в открытой двери подсобки, пригрозили позвонить и в милицию, и в ОБХСС. И в накладной, и в картонных ценниках значились смешные цены. Начальница читала в подписанной ею накладной "Штаны "Врангель "женские, цена для первого пояса 12 рублей 37 копеек, юбка женская левая "С", цена 9 рублей 87 копеек". Ей хотелось плакать, но под давлением толпы пришлось дать продавщицам распоряжение выносить из подсобки всё. Она сама вскрывала свертки, тщательно сверяя бирку на свертке и ценник на каждой вещи с накладной. Когда в очередном свертке оказывались простые брюки, юбки и платья, из ее груди доносился всхлип облегчения, но уже новый вскрытый пакет убивал всю надежду. Все соответствовало накладной. Наконец, она взглянула в окно, там тоже волновалась очередь, махнула продавщицам рукой, велев пробивать. Сама же пошла к себе в кабинет кабинет и, стоя у стола, тихо прошептала —

— Двести пар юбок, двести пар джинсов! Да если оптом сдать, моментом и всего по 50 навару, это ж двадцать тысяч! Двадцать!

Она схватила записную книжку, нашла номер, сняла трубку, позвонила. На другом конце после долгих гудков ответил знакомый голос. Она заорала в трубку — Марите, ты что, дура? Ты что, не могла сразу позвонить и рассказать, что именно вы мне посылаете? Всё пропало, буквально всё!

Ответа не последовало. На рычаге телефона лежала чья-то уверенная рука. Обернулась и обомлела. Ухмыляясь, на нее смотрел милицейский капитан. Он раскрыл на несколько секунд свое удостоверение, в котором она совершенно ничего не рассмотрела, кроме страшного слова ОБХСС. Капитан по-хозяйски занял место за столом, достал из папки пачку бланков и ручку и приступил к допросу, ловко заполняя бумагу каллиграфическим почерком.

— Имя, фамилия, отчество, год и место рождения... предупреждаетесь... за отказ... дачу ложных... за разглашение ...распишитесь... Ну, рассказывайте, какие такие у вас дела с Маритой Фреймане, все рассказывайте, а мы посмотрим, можно ли Вас оставить до суда на свободе. А за содействие следствию суда можно вообще избежать, пойдете свидетельницей или даже вообще, останетесь просто агентом.

Капитан записывал всё. И то, что джинсов никогда в жизни еще не присылали, и то, что должность обязывает, и многое другое. Но, как только она начинала врать, капитан тут же прекращал записывать, хмурил брови и монотонно предупреждал, что она только что подписалась об ответственности за дачу ложных показаний и, если ей не нравится давать показания на свободе, то можно проехать в более приятное место, где даже кормят бесплатно.

Капитан, как будто бы уже знал все, сколько и когда, кому и где. Наконец он дал расписаться на каждой странице, велел помалкивать, оставил номер телефона, по которому можно сообщать сведения, попрощался и обещал регулярно навещать, после чего удалился.

А Марите, сняв трубку после первого же звонка, и, услышав в ней только чье-то сопение и вздохи, долго и с удовольствием ругалась в нее на двух языках попеременно.

Зинка цвела. Денег у нее было всего двадцать восемь рублей с копейками, и то, четвертак лежал свернутым в хитрой заначке на поясе, она на море все-таки собиралась, а не в магазины. И пробивали все-таки по одной штуке в руки. Но рядом был ее Эдик, везунчик Эдик, он и денег добавил и был недостающими руками для покупки второй пары. И, главное — размеры вроде ее. Зинке явно не терпелось все примерить, потому что ломаный прогулочный маршрут вдруг стал прямым и наверняка упирался в остановку нужного Зинке троллейбуса.

Макс предложил поехать к нему. Он все-таки в четверг переехал в пустующую квартиру. Недалеко от работы. Целых три комнаты на третьем этаже. Грэйв сделал ремонт, все было высший класс — полы не скрипели, стены, пол и потолок были ровными, а звукоизоляция такой, что ни малейшего звука от соседей не доносилось, даже от тех, у которых был пыточный инструмент под названием пианино. Окна пришлось заменить, теперь фактически это были стеклопакеты, только выглядели как обычные деревянные окна. Конечно, перед посещением Зинкой в две комнаты пришлось навалить дорогой полированной мебели, свернутых ковров и узлы с "хозяйскими" вещами, иначе было бы очень странно, что за такую трехкомнатную квартиру Макс платит всего полтинник в месяц.

Зинка одобрительно посмотрела на прихожую, чмокнула Макса в нос и быстро закрылась в ванной. Тут же послышался ее восхищенный крик — "Ну ни фига себе!". Макс удовлетворенно ухмыльнулся. Зинка попала именно туда, куда ей было нужно, стены ванной были облицованы зеркалами, готовая примерочная.

Зинка крутилась перед зеркалами, выскакивала из ванной, крутилась перед Максом, снова закрывалась в ванной. Макс спросил — ну сколько можно мерять?

— Ты думаешь, я две пары себе купила или на продажу? Нет, лично мне и одной хватит. Родители ведь не в жизнь не поверят, что это в магазине и так дешево, с ума сойдут от воображаемых трат. Да я бы сама не поверила! Ранглер и Левайс! За двадцать два рубля юбка плюс джинсы! Одну пару я Юльке взяла, она у меня сейчас лучшая подруга. У нее фигура точно как у меня. Только я сначала ей расскажу про магазин, пусть она мне не поверит. И тут я ей — "на, получи, плати по ценнику". Тогда поверит. А я посмеюсь. И будем щеголять перед тобой и прочими в одинаковых штанах.

— Ну а чего так долго меряешь? Может, сначала посидим, кофе попьем?

— Ну как чего? Я себе лучшие оставлю. Те, которые на мне лучше всего сидят. Все-таки это я покупала, время тратила.

— Да они ж одинаковые! — засмеялся Макс

— Ничего не одинаковые. Они разные. Вот эти джинсы мне больше подходят. Видишь? А сейчас я другие примерю, покажу. — Зинка снова закрылась в ванной.

— Они же совершенно одинаковые, до последнего атома — мысленно простонал Макс и пошел на кухню пить кофе.

В новом заводском здании обнаружились недоделки. Макс обнаружил их совершенно случайно. Направляясь в цех с линиями по производству микросхем, чтобы изготовить "по-честному" партию новых флэшек, уже на 128 килобайт, Макс влетел во второй тамбур и уже намеревался раздеться, нырнуть под душ, а затем натянуть костюм кролика, как увидел испуганные глаза трех девушек. Они сидели на лавочке и, очевидно, тоже собирались в душ. Кроме лифчиков и трусиков на них ничего не было, девушки съежились и закрывались руками, глядя на Макса. Зинка отошла быстрее всех и слегка усмехалась.

— Стучаться надо! — сказала она.

Макс наконец-то сообразил, что именно происходит с девушками и в какую щекотливую ситуацию он мог вогнать многих работниц завода.

— Пойду ка я, накручу бригадиру строителей хвост. Должны были таблички повесить, Эм и Жо. Я-то с самого начала через именно эти тамбуры шастаю, и шкафчик вот девятый на меня запрограммирован — Макс показал девицам свой чип-ключ с многочисленными дырочками.

— Мы тоже здесь давно ходим. Как еще только в самом душе не встретились — сказала Зинка.

— Ладно, разберемся. А чего это вы такие съеженные?

— Ну так в белье все-таки. Ладно я, да Юлька, но Ленка то девушка совсем молодая — Зинка как— то победно посмотрела на Ленку.

— Тю, подумаешь, в белье. А скажите, чем так принципиально ваше белье от купальника отличается? Порой купальники даже посмелее бывают. Ладно одевайтесь или что вы там хотели делать, я пока со строителями разберусь. Десять минут хватит?

Макс вышел назад

— Бывают, конечно бывают — донесся до него голос Зинки, когда он закрывал дверь в первый тамбур.

— Хвастается Зинка, — догадался Макс. — Но я тоже хорош, про таблички не подумал, шкафчики по порядку программировал. И как это никто еще вот так как я, а то и почище не попал? Грэйв, а ты куда смотрел, душонка твоя бесполая — задал риторический вопрос Макс.

Запуск двух цехов состоялся. Клоны-наладчики быстро справились с обучением первой партии работниц. На производстве пластин начинали работу пока что пятеро, особых умений от них не требовалось, здесь практически все работало автоматически. Труднее пришлось на линии производства чипов, новое оборудование с сегментными дисплеями на ЖК многих смущало. На закладку программ в станки пришлось отвлечь парочку ребят из вычцентра, остальные привлеченные на обучение инженеры из цехов оказались полный ноль во всём, что хотя бы издали напоминало компьютер. В принципе, закладывать новые программы было необходимо только тогда, когда менялся выпускаемый чип, все программы на весь ассортимент чипов были написаны наладчиками и ребятам предстояло лишь вставлять флешки и нажимать кнопку "да" под возникающей на сегментном дисплее надписью "загрузить". Но они успешно прошли краткий курс обучения составлению программ для новых чипов и пока что были страшно довольны своей причастностью к новинке. После пуска цех посетило начальство. Пришлось ему, как и рабочим, мыться в душе и напяливать костюмы кроликов. В следующем тамбуре был влажный обдув и пылесос. Этот процесс не очень понравился, но несмотря на это, от увиденного начальство было в восторге. Каждая работница на участке корпусования каждые 15 секунд выдавала готовый операционник, благо чипы были простые, а допуски по совмещению координатных меток, соответственно, большими. Судя по пустым коробкам отбраковки разных категорий, все готовые операционники были высшего качества. Произведя в уме простейшие подсчеты, начальство решило, что перевод работников из старых цехов многократно окупается, и успокоило свои опасения. Понаблюдав еще немного за процессом, задав несколько вопросов немногословным наладчикам, пару раз неловко ударившись коленями о стойки блоков управления, начальство благосклонно покинуло чистую зону.

— Теперь они наверняка запомнят эти стойки — радовался Макс, по приказу которого грэйв силовым полем легонько подтолкнул колени экскурсантов к углам блоков управления. — История, как говорится, остается в народной памяти, может, в старости еще и мемуары напишут о большом компьютерном скачке. Однако, теперь придется еще и за плановиками следить, куда они там свои отчеты шлют.

Макс не выдержал намеченных сроков и послал Ленку с масками и программой на флешке

в цех, на свободную линию, делать новые процессоры, пока что из одной пластины кремния. Пришлось синтезировать контейнеры с "четырьмя элементами", часть элементов схемы была на новых транзисторах. Теперь микросхема не будет бояться напряжений до 500 вольт и простой статики. Даже если кто-то, что-то и где-то неправильно куда-то припаяет — не страшно. Неплохой компьютер для этого времени, 128 килобайт ОЗУ и столько же ПЗУ. К нему бы еще клавиатуру привычную. Нет, пленки пора проталкивать, не то привыкнут со всей дури на клавиши жать, потом не переучишь. Нет, переучишь конечно, но кривиться будут долго. Пусть "кураторы" поставят нам пару десятков, останется только микросхему воткнуть. Разберу одну, покажу технологам, пусть подумают, посоветуют, а мы подправим. Да и в "Радио" пора статью пристраивать с фотографией. Должен быть окончательный вариант, а не то, что у меня сейчас.

К новому поставщику начальник отдела снабжения решил съездить лично, а не посылать экспедитора.

— Интересный поставщик, мне уже попадался в документах, в новое здание оборудование поставлял — думал Бизюков. — Мебель, столы, стулья — хороши, к себе бы в кабинет поставил, да опоздал, станки эти, железяки дурацкие. Вот на кой мне эти станки — план добавят, а мне фонды под них выбивай в середине пятилетки. Хорошо еще, если начнут выпускать какой-нибудь дефицит, ты мне — я тебе, мне легче работать станет. Ну это вряд ли, будут какую-нибудь фигню для вояк делать, никому больше не нужную. Определенно для вояк — иначе с чего бы это они здание так быстро построили. День и ночь, день и ночь, туда-сюда, прямо как муравьи. Вот снабженец у них — мастер, видел я как поставки шли, только одна машина выедет, тут же вторая въедет. Все с точностью до секунды рассчитано, просто блеск.

Бизюков взглянул в документы с предложением забрать выделенные материалы

— Название странное, РО АКЗРИК. Что бы это значило? РО — это скорее всего "рижское отделение". Может и не рижское, но точно отделение. АК ЗРИК. — Бизюков попробовал слово на вкус так и эдак. — АКЗ РИК. То ли завод, то ли комбинат. А может и институт, каких-нибудь конструкций. Автономный конструкторский завод радиационного института конструкций. Нет, не отгадать. Поеду, посмотрю, узнаю, выспрошу. Личные знакомства правят миром.

Но разузнать ничего не удалось. Склад на самой окраине города, бетонный забор, вывеска со странным словом, ворота, проходная с будкой без охранника, грузовик во дворе, невзрачное здание с воротами, в которые грузовик легко проедет. Дверь с кнопкой звонка. Закрыто. Полная тишина за дверью. Бизюков позвонил, тут же щелкнул замок, но дверь никто не открывал. Бизюков еще немного потоптался и снова потянул дверь. Теперь она открылась, и он вошел. В углу просторного помещения стояли стол со стулом, а посередине — два поддона, на одном какие-то две бочки, на другом — большие фанерные ящики. За столом сидел сухонький старикашка, одетый, несмотря на жару, в черный костюм из плотной ткани, да еще с жилеткой. Старикашка как будто дремал, совершенно не реагируя на посетителя. Бизюков подошел к столу, кашлянул. Старикашка, все так же не шевелясь, тут же спросил

— Вы по какому вопросу?

Старикашка выслушал ответ, оживился, быстро проверил документы, достал из ящика стола накладные, кивнул на поддоны

— Это все ваше. Проверять будете?

Проверить очень хотелось, но не стоит выказывать недоверия, если хочешь подружиться.

— Нет, что Вы, я полностью Вам доверяю.

Старичок внимательно посмотрел на Бизюкова, потом подал ему накладные. Тот, почти не читая, быстро расписался, шлепнул печать. Старичок нажал на какую-то кнопку. В разъехавшиеся внутренние ворота помещения въехал электропогрузчик, управляемый рабочим какого-то совершенно звероподобного вида. Ловко подцепляя поддоны и ящики вилами, электропогрузчик по очереди перенес их в грузовик Бизюкова. Водитель закрыл борт. Электрокар на время скрылся во втором внутреннем помещении и привез в первое новый поддон с ящиками, после чего скрылся окончательно. Бизюков закинул удочку

— Ловко это у Вас. Никакой волокиты. Знатная организация труда.

Старикашка неопределенно пожевал губами.

— Вижу, ассортимент у Вас широкий. Но может, чего-то не хватает? Вот мы тоже кое-какой ассортимент имеем. Согласно специфики производства, конечно. Но и того, чего нет, всегда достанем. Снабженцы народ дружный.

— У нас все есть — ответил старичок — Согласно утвержденным заявкам.

— Ну, чтобы было все, такого не бывает — дружелюбно настаивал Бизюков. — Где-то нет черной икры, где-то она есть, зато нет масла, на которое ее намазывать. Вот Вам лично, например, чего именно не хватает?

Старикашку будто подменили. Он вскочил, машинально хватая себя за место на поясе, где у военных висит кобура. Теперь это был не старикашка, а какой-то строгий подтянутый чекист, сподвижник самого Дзержинского. Глаза метали молнии. Не найдя кобуры, старикашка немного успокоился и снова сел.

— Товарищ, у нас все есть. Согласно утвержденным заявкам. Не мешайте, пожалуйста, работать, сейчас сюда следующие приедут. За выделенными им материалами. — старичок кивнул на поддон.

Бизюков оглянулся. У поддона с ящиками стоял звероподобный водитель электрокара, и глядя на Бизюкова, методично, с хрустом, разминал пальцы.

На Бизюкова вдруг накатила жуткая паника. Он представил себе, как эта горилла в залитом кровью мясницком халате подвешивает его на крюк, а старикашка, светя в лицо мощной лампой, спрашивает — "Когда и где Вы родились". Видение было настолько ярким, что за секунду все грехи Бизюкова пронеслись перед его мысленным взором.

Бизюков сдавленно попрощался и пошел к машине. Успокоился он только возле транспортной проходной завода. В машине его укусило какое-то насекомое, место укуса припухло и немного чесалось. К вечеру все волнения прошли. Но ночью в его сон ворвались давешние страхи. Какая-то темная комната, какой-то телевизор, а в нем ухмыляющийся старикашка и звероподобный водитель, разминающий пальцы. И рядом с ними почему-то черт, с полагающимися ему по статусу начищенными до блеска рогами и копытами.

30

Гость провел в кабинете директора часа два. Разговор с представителем наладчиков был нелегким. В новые цеха требовалось начальство, нужно было утвердить много мелочей, да еще каких мелочей, вовсе не мелочей, а самых важных вопросов. Теперь, когда этот весьма умный мужик ушел, директора мучали тяжелые думы. Хорошие цеха. Очень современные. Что-то такое давно витало в воздухе, директору иногда даже сны снились. Цеха в снах, конечно же, выглядели попросторнее. Проходы между установками, во всяком случае, в снах были пошире, и в них не стояли эти проклятые стойки. Директор потер ушибленное во время посещения цехов колено. И людей в цехах в этих снах было поменьше. Хорошие сны, но вот в жизни так не бывает. Ну действительно, как автоматике совместить все эти крестики, которые он видел в окулярах. Хотя, конечно, кое-что можно сделать. Поставить видеокамеры, протянуть провода в комнату управления, и нажимай там себе на кнопочки, влево да вправо, в нормальной обстановке, а не в этом дурацком облачении. Еще бы шлем, ну чисто космонавт получился бы, баллонов с кислородом лишь не хватает. Нет, видеокамеры не поставишь, дорого и ненадежно, да и к камере еще и телевизор нужен. Да и откажет одна — считай, вся линия остановилась. Линия стоит — план горит. Это сейчас кого-то можно заменить, перебросить на маски с корпусов, а с камерами все встанет намертво. И докажи потом, почему не выполнен план. Да и еще неизвестно, какой план теперь повесят. Пока что ничего насчет него неизвестно. Пока, слава партии и лично генеральному секретарю, новые цеха только выручили — работают совсем ничего, а выпустили столько, что на этот месяц план спасен, и даже на следующий задел останется, не дурак же я показывать такое большое перевыполнение. Хотя, конечно, пару процентов добавить придется. Но вот дальше что? Они, похоже, собираются в три смены работы организовать. Ну а мне что делать с их тремя сменами? Охрану увеличивай. С графиком кумекай. А что со столовой делать? Со всеми этими поварами да посудомойками? Где их взять? Как график организовать? И ведь старые переругаются с новыми — "Машка, ты сметану не разбавляй, я уже разбавила". Воруют то потихоньку все. С микросхемами полегче — из них борщ не сваришь, а будешь продавать — попадешься. А вот с продуктами иначе. И как они только их выносят? Фантастика просто. Но выносят однозначно. Вон, когда в общую очередь встану, сразу заметно — мне наложат в тарелку побольше, чем другим. А если, как обычно, отдельно прихожу, то вообще столько приносят, что не съешь, и за туже самую цену, даже дешевле, считал ведь пару раз. Это "побольше" ниоткуда ведь не возьмется, не за свои же деньги они меня так кормят. Проблемы, проблемы, на прежней должности полегче было. Вот теперь проблема с начальниками новых цехов. Не было бы там рабочих вообще — поставил любого инженера, весь спрос с него. А так — к кому рабочие пойдут со своими проблемами и проблемками, не ко мне же. Да и присмотр за ними нужен — или брак погонят или бездельничать начнут. Вон, даже в старые цеха как ни зайду — сразу интенсивнее работать начинают, несмотря на то, что начальник у них уже есть. А в эти новые больше не полезу, костюм этот дурацкий, душ, в жару то душ только на пользу, а зимой что будет? Сквознячок, простуда, постельный режим. А план кто без меня давать будет? Вон, в отпуске приходится вечно куда-то уезжать, то в Крым, то на Кавказ, потому как на даче всегда вызвонят и весь отдых псу под хвост.

Эх, не те еще люди, с этими коммунизм не построишь, что бы там ни говорили с высоких трибун. А есть вообще такие, уж не знаю, как и назвать прилично. И уволить их проблема, КЗОТ мешает, а главное — на их место некого взять, все хорошие пристроены уже, а менять шило на мыло смысла нет. Сейчас в школах выпуск, пару месяцев полегче станет, не все ведь в институты да профтехучилища пойдут. Правда этих еще учить да учить, месяц от них вообще никакого проку не будет. А ведь только выучишь, раз — и в армию забрали, хорошо хоть что девок пока не берут.

А эти армейские строители хороши, ну как их только так выдрессировали? Раз-два, левой-правой, и здание уже стоит, причем с нуля. И коммуникации подключены и бумаги подписаны. Расскажи кто — не поверил бы, что такое возможно. Сам рассказываю — не верят. Вон, с Борькой на днях поцапался, строитель хренов, я ему на бумаге цифры рисую, с жилым панельным домом сравнил, панели посчитали, скорость подъема, скорость поворота стрелы. Полчаса на панель им надо, охренеть можно. Туда ее ломом, сюда ее ломом и все время кран под нее якобы занят. Вот какого хрена ее так долго двигать, спроектируйте форму торца так, чтобы сама себя двигала, опускаясь. И держать краном нечего, спроектировали распорки, вставили их в спроектированные точки на панелях, болтами затянули или просто клин в специальные отверстия вбили, вот уже и стоит панелька и не шевелясь, и под нужным углом. И в нужном месте стоит, а не там, куда вы ее ломами на глазок загнали. И варите себе ее до посинения и швы раствором замазывайте хоть месяц. Строительных институтов полно, а процесс никто не организует. И ведь организовали уже ведь наверняка, только никто не учится, по старинке, ломом, оно, конечно, куда привычнее. А вот эти, видно, все новинки разом и применили. Раз построили, раз стоит — значит применили, значит, возможно. У этих кран все время в движении, ну разве что на минутку замрет. Не верит Борька, зараза такая, мне не верит. Приеду мол — все сам увижу. Ну чего, чего он там увидит, все построено уже, а внутрь его никто не пустит, даже я, нечего ему там смотреть. Я с ним мириться так скоро не собираюсь, да и он такой же упрямый. Вот узнаю, что он где-то надо мной потешался по поводу спора, в жизнь не прощу. Да и самому помалкивать надо, очевидное-невероятное, мне очевидно, другим невероятно, вот и поцапаемся, как с Борькой. Единственное, в чем Борька прав, так в том, что рабочих не хватает. Какой смысл установить панель за пять минут, если через три минуты, когда новую краном подадут, ее некому принять будет — все с первой возятся. У всех штаты расписаны. А этих — черт их знает, сколько их там было, за ширмой ихней, армия у нас большая, может целый полк пригнали.

Кого же все-таки начальниками поставить? Молодые ведь, неопытные, возгордятся, деньги другие появятся, запьют еще. Время то не терпит, надо штаты согласовывать, фонд зарплаты, пока эти помогают, они пробивные. Или, действительно, как вариант от этих — взять да обозвать не цехами, а экспериментальными участками? С цеха сразу спрос — план давай. А участок — он поди пойми какой, может просто мастерская метр на два. И тогда уже выбирать кандидатов на должность начальников участка? И отдать в подчинение Михалычу, он присмотрит за своими бывшими, поддержит. Или вообще одного на оба этажа назначить, на десятом то народа немного, а второго к нему замом? Если что, то, когда следующий этаж запустят, тогда и цехом можно назвать — вот вам и обычный карьерный рост. И Сидорова на подхват, это ведь все наверняка он замутил, с его новинками. Тем более, что его подчиненные все оборудование быстренько изучили.

Все, так и поступаем, начальником участка Шляхтина ставим, отличный парень, даже этим понравился, план из него выбивает Михалыч, формально участок под ним, а техническую помощь пусть Сидоров осуществляет. Думаю, все довольны останутся, даже Михалыч.

Неделя заканчивалась. Цеха худо-бедно работали, не в полную силу, конечно, лишь несколько линий. Спущенный из министерства скорректированный оперативный план не особо отличался от старого, да и как он мог отличаться, если там пока еще не знали ни о новом корпусе, ни о новых станках. Телефонная связь надежно контролировалась, особенно у ответственных лиц, микросекундной задержки никто не замечал, но в случае перехода разговора на опасные Максу рельсы, прямая связь разрывалась — собеседники разговаривали уже не друг с другом, а через электронного посредника, прекрасно сглаживавшего острые углы. Ответственные работники убеждали бдительных собеседников, что им все известно, и те практически успокаивались. Все бумаги были в порядке, все нужные подписи присутствовали. Слухи о сверхбыстром строительстве то возникали, то угасали, когда собеседник по телефону заявлял, что ничего удивительного, он и сам давно наблюдал подобное, не в таких масштабах конечно, но все же. Ничего нельзя было поделать только с личными встречами, но пока все обходилось. Историю с джинсами вообще приняли за анекдот, она уже пересекла границы республики вместе с отдыхающими.

Новый процессор и флэшки тоже вовсю производились, пока они шли на склад, благо пустующего места в здании хватало. На пятом этаже стояли временные линии по производству деталей клавиатуры, техническая документация лежала в ящиках. Эти линии были полностью автоматизированы — только подавай сырье и складируй готовые детали — пленки с дорожками, резинки с мембранами и прочую пластмассу. Сидорову-три даже довелось пройти краткий курс обучения у клонов, когда линия запускалась для изготовления небольшой партии клавиатур.

Блоки управления установками были заменены, 87-я лаборатория работала на новеньких компьютерах, полностью сделанных на заводе. При загрузке на долю секунды высвечивалась странная надпись "(с) РОАКЗРИК, 1977". От старых процессоров не осталось ничего, ни самих, ни шаблонов, ни бумаг. даже программного обеспечения — все исчезло в синтезаторе. Для истории остался лишь "самодельный" корпус первого компьютера, его Макс прикрутил к листу белого пластика, а пластик вставил в красивую рамку и повесил получившуюся объемную картину на стену в своем кабинете.

— На память — сказал Макс удивившейся Ленке. — для благодарных потомков. Когда-нибудь за него любой музей душу своего директора продаст, конечно, если к тому времени души еще будут покупать. А у нас вот за бесплатно пока висит. Когда-нибудь мы и его во вторую рамку прикрутим — Макс указал на компьютер последнего поколения — А потом следующий, потом еще один, и еще, пока места на стене хватит.

— А потом? — поинтересовалась Ленка

— А потом перейдем на следующую стену — улыбнулся Макс.

— Эдик, а что ты на выходных делаешь?

— На море поеду.

— С Зинкой?

— А, что, ты тоже хочешь?

— А возьмешь?

— Возьму. А ты Зинки не боишься?

— А мы еще и Юльку возьмем. Как-нибудь втроем отобьемся.

— А ты Юльку спросила?

— Конечно спросила. Мне Зинка велела спросить, поедет ли она. — Ленка засмеялась. — Мы вообще-то втроем в Юрмалу собрались, а потом о тебе вспомнили.

— Вот так, да? А могли и не вспомнить?

— Могли, конечно. Но я вспомнила. — Ленка гордо вскинула носик.

— Ладно. Зови их всех сюда. У меня другое предложение есть.

Макс объявил собравшимся девушкам.

— Давайте поедем не в Юрмалу, а куда-нибудь туда, где можно развести костер, пожарить шашлычок, поставить палаточку, и чтобы никто не мешал, в общем, туда, куда еще не ступала нога человека.

— На Марс, что ли? -поинтересовалась Юлька.

— А хотя бы и на Марс, если дальше не хотите. Но дорога дальняя, поедем с ночевкой. — Посмотрев на реакцию, Макс быстро проговорил казенным языком собраний — Кто против? Никого! Кто сомневается? Единогласно! Воздержавшихся нет. Приступаем к прениям.

— А кто потащит все эти палатки, котелки и прочее мясо? — спросила Зинка. Лично я в жару ничего тащить не собираюсь.

— Еще воды надо с собой взять, пить то захочется. — сказала Ленка. — Действительно, тяжело будет. Можно без палаток, они самые тяжелые, но тогда без ночевки.

— Все давно придумано — возразил Макс. — Человечество пару лет назад изобрело колесо и сразу приделало к нему двигатель внутреннего сгорания.

— На такси? Дорого, машины то у тебя нет. И потом, как назад?

— А вот как. Я тут давеча одному приятелю телевизор починил, он мне на выходные свою машину дает, "Тройку". А вода... Я одно место знаю, там родник почти у моря. И вообще, там даже беседка есть, со столиком, если не сломали, хотя ломать то некому, места там совершенно дикие.

— Кто же ее построил, если места дикие?

— А кто ж его знает, может она там лет сто стоит, с тех самых пор, когда Суворов через Альпы переходил, вот ему и сколотили, как большому начальнику. Ну что, едете со мной, или в Юрмалу?

— Я еду. — Сказали почти в унисон Ленка с Юлькой. Посмотрели на Зинку. Та сделала вид, что размышляет, но коротко взглянув на остальных девчонок, а потом на Макса, тоже согласилась.

— Только музыку с собой возьми. А там посмотрим, оставаться на ночевку или нет — добавила она — И что-то палаток я у тебя в квартире не видела, где возьмешь? — Зинка, скорее всего, задала вопрос не из интереса, а так, для ушей девчонок.

— Нашел уже. Все, тогда завтра в 9, у института, вернее, через дорогу, на площадке за остановкой автобуса, который в центр. Выезд, как только погрузимся. Трое одного не ждут — Макс строго посмотрел на Зинку.

Зинка, конечно же, опять опоздала. Стояла за ближайшим углом и смотрела сквозь кусты, как нервничают Макс и девчонки. В пять минут десятого Макс завел двигатель и резко стартовав, также резко затормозил возле Зинки. Той ничего не оставалось, кроме как сесть на заднее сидение, на переднем уже сидела Юлька.

Ехали в сторону Таллина. Зинка долго сконфуженно молчала, виновато поглядывая на Макса в лобовое зеркало. Потом оттаяла и девчонки завели разговоры. Макс молчал, отговорившись тем, что он машину ведет. Разговаривать за рулем Макс действительно не любил, только изредка прислушивался. Девчонки почти позабыли про молчащего Макса и увлеченно пересказывали друг другу все те сплетни, которые не успели рассказать на работе. Основных городских сплетен было три — одна про то, что все-таки в Риге построят какие-то олимпийские объекты, бывшее русло Лиелупе, прекрасно подходит для соревнований всяких лодочников. Вторая — про джинсы, их выбрасывали в продажу уже повсеместно, даже в магазинах промтоваров, наверху наконец-то поняли потребности населения, и вся легкая промышленность СССР поголовно переходит на их изготовление по американской лицензии. Третья касалась скоростной стройки, новые спальные микрорайоны в ней росли как на дрожжах, чему было немало свидетелей, а по латвийской программе выступал сам первый секретарь Восс и клятвенно обещал к Олимпиаде каждой семье по благоустроенной квартире со всеми удобствами. Третью сплетню активно поддерживала первая — постоят потому, что в Ригу на Олимпиаду приедут иностранцы и надо им показать.

— Да, думал Макс, недолго осталось. Скоро большой шум поднимется. Пора удирать. Новые цеха в конце концов, ведь не закроют, готовые процессоры под каток не пустят. Мои месторождения геологи уже нашли, так что с этим сырьем у СССР проблем не будет, не то что у всех других. А я махну к себе, в Сибирь. Может, себя молодого там найду или кого из друзей, вероятность, конечно, очень маленькая, микроскопическая, но ведь есть люди, живущие в обоих мирах, мало, но есть. Буду оттуда прогресс двигать, клоны — штука, как оказалось, весьма полезная, и разума у них вполне хватает, а возможности грэйва такие, что сразу трудно было понять. Знал бы я о них раньше, может бы там, у себя, и устроил бы всё, как хотелось, и совершенно другими методами. Хотя, конечно, люди в целом здесь куда приятнее, да и многих неприятных переделать еще не поздно. Дети пока еще о космосе мечтают, а не о собственных заводах и пароходах. Фантасты еще больше о космосе пишут, а не о мире после катаклизмов.

Макс летел на пикник, скорее всего прощальный, так быстро, как только позволяла дорога, машина была абсолютно безопасна, а радаров Макс не боялся. Их пока мало, да если они и попадутся, все равно покажут лишь разрешенную скорость. Наличие идеального антирадара Максу не помогло — его все равно остановили на стационарном посту. Опытный взгляд инспектора на глазок определил значительное превышение, но предъявить Максу было нечего, так что все ограничилось лишь проверкой прав, талона нарушений, техпаспорта и доверенности на автомобиль. Инспектор даже не задал дурацкого вопроса "Куда едете", просто козырнул и пожелал счастливого пути.

Девчонкам нашлась новая тема для разговоров, и они даже не заметили, как Макс, свернув на лесную дорогу, въехал в окно временного портала, сделанное совершенно прозрачным. Дорога вывела прямо к морю. Грэйв неплохо поработал, здесь, в далеком прошлом, балтийское побережье было пустынным. Грэйв обустроил прекрасное местечко для отдыха радиусом пять километров, защитив его от местного дикого мира и силовым полем, и отвесными скалами, и непроходимой растительностью. Над этим анклавом туч не было запланировано, ветра Максу тоже не хотелось, не было здесь и живности, неприятной человеческому взгляду. Морское дно быстро понижалось, уступами, сначала по колено, затем по пояс, потом по горло, кристально чистая вода была подогрета до комфортной температуры. Скалы были далеко, за горизонтом, дорога по об стороны от портала была скопирована с земной, так что, если бы не сделанное по заказу дно, даже сам Макс не заметил бы никакого подвоха. Та же самая Юрмала, только совершенно пустынная.

На дюнах стояла беседка, слегка напоминавшая палубу древнего парусника, был даже простенький деревянный штурвал и небольшой колокол. В беседке был просторный квадратный стол с лавками. Всё из досок, старых, темных от времени. Девченки радостно завизжали и кинулись в беседку, крутить штурвал и бить в колокол. Макс дал им мощный бинокль, чтобы они совсем уж ощущали себя капитанами на мостике, понаблюдал, как они дурачатся, но присоединяться не стал. Макс разделся, одежду и обувь повесил на короткий плетеный заборчик, придуманный именно для подобных целей и принялся разгружать багажник. Девчонки тоже убежали со своими сумками за кусты переодеваться, но только Ленка и Юлька вернулись в купальниках, на Зинке все так же был сарафан.

— Вот незадача, сказала она, верх от купальника дома забыла. И что теперь мне делать, домой возвращаться? — грустно сказала она, но в глазах ее бегали чертики, уже хорошо знакомые Максу.

Ленка с Юлькой суетились, пытаясь обнаружить какой-нибудь подходящий кусок материи, из которого можно было бы соорудить Зинке недостающую часть туалета.

Зинка понаблюдала за их тщетными поисками, и спросила у Макса

— Тут точно никого нет? Ну тогда мне вроде стесняться некого, все свои — и Зинка быстро стянула сарафан.

Девчонки обалдели, Ленка даже слегка покраснела. Зинка достала из сумки покрывало, расстелила и легла загорать, победно поглядывая на подруг. Макс заметил в сумке Зинки знакомую тесемку и задумался.

— Что-то Зинка воду мутит. И уже давно. Ничего она не забывала, просто предъявляет подругам свои права на меня. Замуж больше не просится, но ведет себя так, как будто мы уже помолвлены. Вот всегда так. Чуть любовь начнется и сразу в ЗАГС.

Макс поставил большую пятиместную палатку. Брезент был тяжелым, пришлось потрудиться. С колышками помог грэйв, сухой песок их плохо держит. Макс достал из багажника и собрал рамку для автоматического вращения шампуров, пристроил ее у готового мангала из камней. В багажнике нашелся и большой бумажный мешок с древесными углями, конечно, не совсем подходящее для СССР семьдесят седьмого года вещество, но ждать, пока дрова прогорят в угли, Максу не хотелось. Кроме того, за дровами надо было сходить на полчасика в лес, изображая дровосека, там они, уже нарубленные, дожидались Макса аккуратной кучкой. Достав из багажника стаканы со свежесинтезированным соком, Макс пошел к девушкам спрашивать, не пора ли перекусить. Подойдя к ним, Макс чуть не выронил стаканы. Все трое лежали на зинкином покрывале, подставив спины солнцу, все были топлесс, все смотрели на Макса, ожидая реакции.

— Ба, да это бунт на корабле — сообразил Макс — Капитаншу пытаются столкнуть за борт.

Он раздал сок.

— Ну что, сначала шашлык пожарим, а потом пойдем купаться, или сначала купаться, потом шашлык?

— Сначала купаться, обжираться потом — сказала Зинка, встала и пошла к морю. Ленка и Юлька сомневались, но Макс им слегка помог, сказав — идите, я сейчас догоню, багажник закрою, там мясо, еще мухи налетят. — Когда Макс спустя минуту повернулся, все трое уже плескались в воде.

Вечером, когда солнце готовилось окунуться в море, разомлевшая от плотного ужина и выпитого за день вина четверка, уже одетая, но все так же босая, сидела в беседке и наблюдала за пейзажем.

— Ну прямо коммунизм какой-то. — прервала сытое молчание Зинка. Вот так и в будущем ведь когда-то будет — каждому по потребностям. Своя индивидуальная беседка на берегу теплого моря. И куча всяких вкусностей. И машина, и магнитофоны, и все что душе угодно. Ты, Эдик, что думаешь по этому поводу?

— Тебе честно или правду? — лениво ответил Макс. — Не будет никакого коммунизма. Коммунизм — это религиозное учение о рае не где-то там на небесах, а на земле. И пока в этом учении имеется устаревшее определение "по потребностям", этого рая не достичь никогда.

— Почему? Производиться всего будет столько, что всем достанется, сколько бы не хотелось.

— Нет, всегда будет чего-то не хватать, вот посмотри — идет премьера в Большом. А желающих ее посмотреть вживую гораздо больше чем мест в зале. Значит кому-то не места не достанется. Всё — потребности каждого не удовлетворены. Или кто-то хочет квартиру в Москве, на пятом этаже с видом на памятник Пушкину. А таких желающих много, больше чем таких квартир. Мелочи конечно, но дьявол в мелочах. Формулировку хотя бы надо менять, иначе никак не построить. Как менять — хотел бы я знать, но не знаю. Люди должны измениться, просто материальной базы любого уровня для коммунизма совершенно недостаточно. Да они и изменятся, как изменится само общество при построении этой самой материальной базы. Например, я уверен, что институт семьи отомрет.

— Как это? — живо заинтересовались девчонки.

— Ну вот зачем семья была раньше? Потому что женщине одной не прокормиться, а мужчине, если питаться в харчевнях, тоже. Да и без семьи дети с голоду померли бы и вымерло бы человечество. Сейчас — примерно то же самое. Дети конечно с голоду не помрут, мать и себя прокормит и детей, общество помогает. Но тоже плохо без семьи, какие-то траты одному не потянуть. И вот смотрите — живут двое, прописаны в одной однокомнатной квартире, хорошо живут, дружно. Но вот поругались — и все равно живут. Потому что — кто уйдет и куда? Где ушедший жить будет то? Куда он свою половину имущества перенесет? Вот и живут дальше, мирятся, ссорятся, снова мирятся. Это их квартира мирит, пусть она в этом примирении не самое главное, но хоть на 5%, но мирит.

А вот построят ту самую материальную базу. Поругались — ушел, тут же получил другое жилье, недостатка в нем нет. Могут и не помириться уже. И дети от недостатка родителя тоже материально не пострадают — все даром, бери сколько надо. И рухнет институт брака, рухнет обязательно.

— Ну, Эдик, это ты наверняка неправ. А как же любовь?

— Любовь — это любовь, а семья — это семья. Всегда так было, и всегда так будет, пока ЗАГСы не закроют за ненадобностью. Любить можно нескольких, одинаково или по-разному, а семья она пока всего одна и может образоваться не только по любви, а по расчету. Экономическая ячейка общества, или как там правильно, согласно всеобщего учения?

Девчонки все равно были не согласны.

— Ладно, давайте тему закроем, все равно вы все замуж хотите и поэтому никакой логике не поверите. Давайте лучше музыку послушаем, потанцуем.

— Не хотим мы замуж — возразила Юлька.

— Хотите, хотите и я даже знаю за кого. Вон Зинка, та действительно не хочет, она сама мне сказала. Пока материальную базу коммунизма не построим, говорит, никакого замужества!

— Да, не хочу — вдруг обиделась Зинка. — А вот эти двое, наоборот. Им невтерпеж. Им и в шалаше рай — Зинка кивнула на палатку.

— Ладно тебе, хорош злиться — примирительно сказал Макс. — Я и без всяких там загсов вас всех люблю. Пойду музыку поставлю.

Музыка примирила. Под быстрый ритм диско можно было трястись хоть вдесятером. Да и медленные композиции сами собой превратились в какой-то сложный общий танец, в котором Макс доставался всем по очереди.

Музыку Макс подобрал заранее, вчера вечером. Он как-то поинтересовался у грэйва, есть ли в этом мире его любимые исполнители, назвал их. Грэйв нашел только троих. Правда, в 1977-м они еще ничем себя не проявили, петь начнут только в будущем. Макс тогда поставил себе галочку и вот вчера, составляя плейлист, разбрасывая песни по кассетам, вспомнил и, выведя на экран полный каталог песен первого из троих, обнаружил, что это Кристовский, всегда одетый с иголочки Кристовский, один из его самых любимых. Песни, конечно, были незнакомые, но такие же по стилю исполнения. Макс увлекся прослушиванием и вот, нашел такую, которая существовала в обоих мирах. И сейчас она звучала с кассеты, соответствуя моменту и навевая грусть

— ... нас закутало неизвестностью. Здесь так долго друг друга искали мы, и конечно пропали без вести. Проститься нету сил... — пел Кристовский

— А может взять, да и рассказать им часть правды? — думал Макс — Нет, нельзя, когда мои художества вскроются, их трясти начнут, а в том, что профессионалы все выпытают, даже без физических пыток, сомнений нет. Один укол и у тебя уже словесный понос... Или взять девчонок к себе? А как же их родители, их что, тоже? А что делать с любимыми родственниками, с друзьями?

-... Умирали давно понемножку мы, и, наверное, было спасением проститься. Нету сил, закрываю, я глаза закрываю... — пел Кристовский

Когда песня закончилась, Макс налил всем по бокалу вина, быстро выпил свой и, улучшив момент, незаметно удалился. Залез в палатку и почти моментально заснул.

Утром Макс, хотя и ложился с самого краю, почему-то оказался между Зинкой и Ленкой. Осторожно выбравшись из палатки, Макс пошел к машине, достал большой бокал холодного кваса, выпил, достал другой и пошел с ним к столу. Магнитофон молчал. Макс, чтобы не продолжать вчерашние размышления, подключил наушники, вызвал из памяти грэйва второго любимчика из своего мира, Митяева, и включил первую попавшуюся песню. Полностью смысл слов не лез в голову, размышления над отдельными фразами мешали полному восприятию.

-" ...он по стране катил неспешно, где умирал вождь за вождем..." — Да, старенькие нынче в стране вожди. Вот если бы...

Размышлениям Макса не удалось развернуться. Подкравшаяся Зинка стянула с Макса наушники, поднесла поближе к своим ушам и чуток послушала

— " Социалистического царствования шел ...идесятый год, и сбегал в ...ные мытарства снова я, а она — наоборот." — услышала она сквозь возмущенные слова Макса.

— Вражьи голоса слушаешь, Эдик, эмигрантов? — строго спросила Зинка, вернула наушники, сделала несколько глотков кваса из кружки Макса и убежала купаться. Макс посмотрел, как она стаскивает сарафан и бросается в море, и вернулся к Митяеву.

— Почему эмигрантов? — подумал он — А, ну да, здесь всё иначе. И Зинка подумала, что я радио слушаю, Бибиси, или еще чего, кнопка "плэй" ведь не нажата, значит, это не кассета.

— ...Она уехала легко, но где-то в Хайфе, в ресторане, её я встретил через год... — услышал он, надев наушники.

— Ну вот, действительно эмигрант, все правильно, сейчас только евреев выпускают.

— ...Страна, как тройка, понесла и разнесла Союз Республик, кому-то дырка и весна достались, а кому-то бублик... — пел Митяев.

— Да, все правильно, развалили Сибирь-матушку, разворовали... Все так и было.

Макс, не дослушав песню, снял наушники, допил квас и, посмотрев на Зинку, тоже решил искупаться. Снял майку, начал расстегивать джинсы. Что-то беспокоило.

— Стоп!!! — вдруг понеслись вскачь ужасные мысли — какое нафиг "так и было"? Это песня не из моей ветки, а из основного ствола! Ничего такого здесь не было! Еще не было! Но, получается, будет? Грэйв!!! Здесь что, СССР тоже развалится? Когда? Что же ты молчал, зараза электронная!

Макс потерянно пошел к машине, взял кейс, побрел в лес, как был. босиком и без майки. Скрывшись за кустами, сразу шагнул в портал, обратно в 1977-й, к себе в бункер. Там спокойно, там никто не спросит "о чем задумался", там можно все обдумать.

Макс вызвал информацию за 2017-й. Черт знает что здесь творилось в будущем. Войны в среднеазиатских республиках, войны на Кавказе и в Закавказье, войны в Молдавии, на Украине, в России. Марши ветеранов СС, коммунизм приравнивают к фашизму. Тотальная гегемония США, не так, как в моем мире, здешний СССР все-таки страна с ядерным оружием. Заводы перестроены в торговые центры. Все напрасно. Продадут мои станки на металлолом. Собрались главы трех самых братских республик и разогнали остальной СССР. Горбачев, вместо того, чтобы как главнокомандующий поднять армию, даже пальцем не пошевелил, чтобы задавить смутьянов, даже не попробовал. Ну, я вам покажу, суки, царские морды, Кемску волость, государственное добро разбазаривать. Грэйв! Этих четверых на другую планету, срочно, дерьмо из миски жрать! Потом разберусь и компанию им подкину!

К полуночи, когда Макс устал от массы кошмарной информации, от мыслей вообще и от планов мести в частности, он уже думал —

— Или все напрасно? Может это какие-то объективные причины? Может пошло оно все нафиг, наберу себе хороших людей на свою планету и буду спокойно жить, как Бог.

— Или, раз оно объективно, взять, да и развалить СССР сейчас, не дожидаясь 91-го, оставив только самое хорошее?

В конце концов Макс уснул, так и не вспомнив про троих девчонок, брошенных им на берегу.

По голой степи метались четверо растерянных людей. Пустая степь до самого горизонта. Лишь только жалкий навес с двухэтажными нарами под ним, больше ничего. Возле навеса колонка, рядом четыре алюминиевые миски, на ручке колонки переключатель "жрать — пить". Кроме этих жалких следов привычной цивилизации ничего, совершенно ничего не видно, даже с крыши навеса.

Леонид Ильич проснулся от того, что кто-то тряс его за плечо. Ну не дают поспать, а ведь и без того бессонница мучает. Он открыл глаза. За плечо тряс черт, совершенно обычный черт с рожками и свиным пятачком вместо носа. И приснится же такое, подумал Леонид Ильич и перевернулся на другой бок.

Часть четвертая

В качестве временных эпиграфов. Все-таки якобы вторая книга. Пусть полежат пока.

Upd. 22.06 А собственно, почему пока? Удачные эпиграфы, хорошо под них текст ложится. Во всяком случае, под последние три.

Сливеют губы с холода,

но губы шепчут в лад:

"Через четыре года

здесь будет город-сад!"

— Узун-Кулак существует, — вздохнул писатель, — и с этим приходится считаться.

— Нет, генацвале! Когда у общества нет цветовой дифференциации штанов, то нет цели! А когда нет цели — нет будущего!

Ученицам младших, и особенно старших классов, запрещается появляться на вокзале, особенно в часы, когда проходит дизель-электропоезд

2.1

Очередь волновалась. У всех были номерки, но старая привычка брала свое. Все понимали, что прием осуществляется только согласно номеркам, что еще никому не удалось взять в автомате сразу два номерка в один день. Все это понимали, все читали инструкцию, все знали ее наизусть, чай не первый раз стоят. Мало того, время приема всегда соответствовало указанному на номерке, отклоняясь максимум на три минуты, так что стоять в живой очереди было бессмысленно. Но все равно все стояли длинной цепочкой, и даже позволяли снующим вдоль очереди ответственным очередникам из ее хвоста писать маркером на своей руке живой номер и безропотно давали его проверять.

Очередь волновали слухи, блуждавшие по ней взад и вперед. Да и не слухи вовсе, а так, возмущенный кухонный треп, однажды выплеснувшийся на улицы.

— Издеваются гады, надо генсеку писать. Где это видано, чтобы работы не было нормальной. Небось для своих придерживают.

— Вот именно, а нам достаются жалкие крохи. Надоело уже бессмысленно на кнопочки нажимать. Любой образованный человек сразу поймет, что при нынешнем уровне компьютеризации человек у этих станков вовсе не нужен.

— А я однажды специально очень медленно жал, все равно трудодень начислили. Нужны нам ихние трудодни, как же. Можно один день поработать и набрать на этот трудодень всего-всего, хоть на месяц.

— Один тоже вот так набрал. Мало того, что месяц у него в квартире не протолкнуться было, так еще и в лишенцы записали, на три месяца. Так он и сгинул с горя.

— Да, в лишенцах плохо. Так хоть эти кнопочки дурацкие жмешь, хоть какая-то работа для ума. А если тебя и этого лишат, даже всего на месяц, от безделья помрешь.

— Хорошо этим, которые в ОВИРе сидят, да комитетчикам, у них то работа реальная.

— Вот говорят, на прошлой неделе аж сто вакансий в КГБ открылось. Пошел слух, как будто в очередях в бюро по трудоустройству больше чем половина биороботов стоит. Заподозрят стоящие кого-то, и вся очередь начинает его бить, ну не то что бы бить, такое сейчас невозможно, за такое сами знаете куда, а просто мять, железки внутри пытаясь нащупать. Вот только намнут страдальцу бока, как тут же налетает гэбьё и всех виновных вяжут. Пришлось из-за этого слуха дополнительных сотрудников принимать.

— Да, вот бы в Комитет попасть, там работа так работа.

— Враки это все, так вот и поручат такую ответственную работу людям. В КГБ одни биороботы — все по инструкциям, все вежливо и культурно. Разве люди так могут?

— Нет, не враки, у меня шурин там уже год работает. Просто они так за свои блатные места держатся, что все по инструкции делают. Оттуда если вылетишь, назад больше не берут.

— Эх, уехал бы я куда-нибудь, так не выпускают.

— Выпускать то как раз выпускают, только очередь там очень большая. В первую очередь обслуживают этих дураков-иностранцев, которые к нам рвутся. Всю Сибирь ими уже заселили, скоро настоящему потомственному советскому человеку холодных мест на своей земле не останется, только проклятые курорты.

— Конечно дураки. У них там работа настоящая, все руками делают, не то что мы.

— Да что они там делают. Когда они пятнадцать лет назад против нас эмбарго ввели, товары наши чтобы не покупать, у них же тут же вся экономика рухнула. Полстраны контрабандой занималась, наше барахло к себе таскали. У них за инвалютные трудодни что тогда, что сейчас, любой нашим продастся. Теперь у них натуральное хозяйство, мода недавно пошла. Теперь они свои зеленые кактусы выращивают или что там у них еще растет, одни выращивают, другие следят, чтобы машин не использовалось, третьи следят, чтобы вторые взятки не брали. Да кому они все это продадут то, если три четверти страны в сельском хозяйстве занято? Больше для себя выращивают.

— Все равно, лучше так, грядку полоть, чем бессмысленно кнопочки нажимать. Уеду я, очередь в ОВИРе подходит.

— Да ты что, дурак, ведь это ж навсегда! Обратно тебя больше не впустят.

— Да мне все равно. Я готов, ведь золотое было времечко, сидел я в своей котельной и горя не знал.

— Да глупость все это. Просто ты тогда был моложе и девки вокруг тоже моложе были, вот и бесишься.

— Ничего подобного! Просто тогда свободнее жилось. Хочешь телевизор — год копи, не то что сейчас, трудодень деревянный неиспользованный есть, заказал и доставили хоть десяток. И такого бардака не было — вот к чему вся эта очередь, неужели по сети нельзя вакансии распределять, так нет же, приди, кнопочку нажми, получи номерок, потом в очереди постой. Нет, я бы всех этих прогрессоров-инженеров вывел бы в чисто поле, поставил бы там мордой к стенке да из лучемета сволочей, из лучемета, прямо в лоб, чтобы на всю жизнь запомнили...

Макс проснулся. Три ночи, рука, на которой он заснул за столом, затекла. И приснится же такое будущее. Вот откуда, например, в чистом поле возьмется стенка?

Что я там придумал, перед тем, как заснуть? Надо все подготовить хорошенько, расписать да запомнить, тут я на грэйва целиком полагаться не буду, как бы там не был хорош искусственный интеллект, не могу я ему в этом деле довериться целиком. Тут легче все самому порулить, чем точно сформулировать, как проехать. Слишком в таком деле от моих впечатлений зависит, в первый раз такой уровень.

Сон продолжался. Леонид Ильич тяжело сел на кровати, посмотрел на черта, на настенные часы, на столик, где должно было лежать снотворное. Столик был пуст. Часы показывали пять. Черт проследил его взгляд и улыбнулся.

— Да не понадобится тебе больше эта гадость, дорогой Леонид Ильич! — торжественным голосом произнес черт.

Брежнев все понял. Год назад он уже перенес клиническую смерть. Видно, время пришло. Значит, Бог все-таки есть, иначе и черта не было бы. Погрешил он изрядно, так что ангела, видимо, не заслужил. Значит, пора на сковородку или в котел. Жаль только многое не успел сделать. Вот, только-только вернулся из Франции и на тебе.

— Умыться можно? В последний раз? — тихо попросил Брежнев. Мысль о том, что он больше никогда не увидит холодной воды в пекле ада, была невыносимой.

— Зачем? — удивился черт

— Ну все эти ваши сковородки...

Черт рассмеялся.

— Какие сковородки, Леонид Ильич? Вам сколько лет? Семьдесят один уже скоро, а до сих пор в сказки верите. Только котлы, ибо жареное вредно. И масла на вас не напасешься. Да не волнуйтесь Вы так, здоровье у Вас слабое. Давайте я Вам укольчик сделаю, на денек болезни отступят.

На черте вдруг появился белый халат, а в руке шприц. Черт молниеносно вогнал шприц в плечо Брежнева. Игла вошла полностью, но ни малейшей боли Брежнев не почувствовал.

— Вот так, больной,— голосом знакомой медсестры проговорил черт, вытащив шприц и стягивая с себя халат. — На денек хватит. Денек вы будете чувствовать себя хорошо, очень хорошо. — черт перешел на прежний свой голос. — Это в качестве рекламы. Чтобы сработало, скажите заклинание. "Сиськи-масиськи, сосиски сраные".

Брежнев повторил. Черт с каким-то сомнением посмотрел на него.

— Непохоже, конечно, ну да ладно, сойдет. Вижу, зелье все равно заработало. В общем, сутки походите, почувствуйте, как говорится, разницу. А потом о душе поговорим, договорчик состряпаем. Только не говорите никому о моем визите, даже не пытайтесь. Зелье, оно этого не любит, действовать перестанет. Вот Вы в коммунизм, кстати, верите?

— Верю — твердо ответил Брежнев. Ему вдруг страшно захотелось спать. Снотворное так на него давно не действовало. Наверное, это зелье в шприце виновато.

Черт удивленно взглянул на Брежнева.

— Верите? Ну-ну. И ведь действительно верите. Даже, как говорится, на предсмертном одре... на исповеди, можно сказать. — на спине черта вдруг прорезались белоснежные крылья. Черт заглянул за спину, поморщился, неловко поймал крылья руками и вырвал. Бросил их на белый халат, лежащий на полу, плюнул. Все вспыхнуло и исчезло.

— Прощаться не будем. Не люблю я все эти скупые мужские поцелуи взасос. Ложитесь завтра пораньше, приду, как только освобожусь. И сейчас досыпайте, рань то какая.

Черт повернулся, прошел сквозь стул и шагнул прямо в стену. Из стены просочилось легкое облачко дыма, слегка пахнуло серой. Часы показывали четверть шестого. По опыту прежних лет Брежнев знал, что больше ему не уснуть, снотворное больше не поможет. Но спать почему-то хотелось неимоверно. Он лег и тут же закрыл глаза.

Было почти половина седьмого утра, когда Макс наконец-то вспомнил о девушках. Спешить было некуда, но лучше этот вопрос закрыть сразу. Приказал грэйву припомнить, в каком виде он покинул девиц, быстро переоделся и открыл портал в тот же самый момент прошлого, когда исчез из него. Взяв в багажнике новую кружку кваса, пошел в беседку и снова сел за стол. Зинка все так же плавала в море.

— Давай, грэйв, нагоняй на небо тучи, и здесь, и там, сворачиваем пикник. Будь готов здесь дождик включить, если туч мало будет. Возвращаемся, забрасываем девчонок домой, пусть лучше в воскресенье по магазинам походят, сходят в кино, дома порядок наведут, не до них мне сейчас.

— Макс, я не могу выполнить твое новое распоряжение. Оно противоречит старым.

— Как это не можешь? — поразился Макс — Что противоречит?

— Старый приказ был такой — "девушки не должны заметить перемещений во времени, портал должен работать так — сколько мы проводим в прошлом, столько проходит в 1977-м году"

— Все правильно, сейчас здесь половина седьмого, девчонки думают, что сейчас утро воскресенья, вот в него ты нас сейчас и вернешь. Что противоречит?

— Противоречит то, что они не должны заметить перемещений во времени. Я не могу вернуть вас в утро воскресенья.

— Как это не можешь? Меня то ты в воскресенье вернул?

— В том то и дело, что ты уже возвращался. Ты уже есть в том времени, находишься в бункере. Второй частный временной парадокс хронообъекта. Даже темпопочку невозможно создать, значит нельзя создать и новую хроноветку. Ты в том времени почти сутки просидел, вот именно в это время ты попасть не можешь. Можно попасть на ветку лишь в то время, когда тебя там не было, до мая или в прошедшую субботу, создастся темпопочка, и если ты оставишь там какие-то изменения, или просто достигнешь недоступного временного отрезка, то создастся новая хроноветка. Если совсем просто — ты в бункере не знал, что на хронолинии одновременно есть еще один ты, значит, ты нынешний не можешь туда попасть, потому что ты прошлый об этом узнаешь, получится временной парадокс, своп-петля Хатсона, событие полностью теоретическое. Попасть именно в покинутую линию без создания темпопочек ты можешь лишь в утро понедельника, начиная с половины седьмого, то есть с момента, когда ты ее покинул.

Макс задумался.

— Но я же только в бункере сидел, ну не полезу я сутки в бункер, в квартире отсижусь. Не увижу я прошлый себя нынешнего и ничего не произойдет. Ведь отправляете вы там в будущем своих бакрисов в прошлое, и если их никто не видит, то и парадоксов никаких не возникает.

— Не все так просто, Макс. Кроме тебя есть еще я. Тот, который в бункере сразу узнает о моем появлении по излучаемому мной гиперкоду. Когда простой бакрис впервые отправляется в дальнее прошлое, проблем нет. Когда в ближнее, бакрис может быть обнаружен местными по его гиперкоду. Портал поэтому может не открыться. В таких случаях гиперкод пробуют отключать, бакрис становится невидимой одиночкой, без связи он не может сделать подчиненных ему бакрисов, есть и другие проблемы. Но в запретный отрезок проход все-таки возникает, и то, не всегда. В общем, очень хлопотно использовать шпионскую технику в тех временах, в которых уже существует подобная.

— Ну так убери этот код. Как-нибудь сутки перекантуемся, отсидимся в какой-нибудь норе, как мыши.

— Мне это не под силу. Программные ограничения, установленные законом. Я, имея гиперкод, даже не могу создать бакрисов без гиперкода, не говоря уж о отключении своего.

— Что же ты меня не предупредил, раз знаешь все эти тонкости?

— Я лишь машина, выполняю приказы. Приказа думать о последствиях твоих приказов у меня не было.

— Ну а как же тогда мой приказ о том, что девчонки не должны заметить перемещений во времени? Теперь то они обязательно заметят, они думают, что сейчас воскресенье, а вернутся в понедельник. Отправив меня в воскресенье 77-го, ты этот приказ нарушил.

— Приказ не был нарушен, иначе я бы предупредил тебя о том, что приказ открыть портал в 77-й невыполним, как предупредил сейчас. Девчонки после его выполнения ничего не заметили. И пока есть варианты дальнейших твоих действий, не противоречащих приказу, я не вмешиваюсь, ведь не было отдельного приказа, обсуждать с тобой все последствия твоих собственных намерений.

— И какие варианты у меня есть?

— Самый оптимальный — оставить девушек здесь и вернуться в точку отправления. Если они тебе так нужны, можешь их навещать, проводить здесь сколько угодно времени, потом возвращаться в точку отправления.

— Не годится. — возмущенно возразил Макс, во-первых, они здесь одичают в мое отсутствие

— Ты можешь возвращаться точно так, как сейчас — твоего отсутствия они не заметят, не одичают.

— Все равно, там заметят, искать начнут. А здесь они меня уже через сутки этого времени живьем съедят. Им то домой надо, и на работу тоже. Да даже если я им все расскажу, и они согласятся остаться здесь, то жить там в теле Эдика у меня все равно не получится. И что, я буду наведываться сюда в новом теле? Трансформация ведь процесс долгий, не хочу на него время тратить, да еще по два раза на посещение.

— Ну а им то какая разница? Ты — это ты.

— Большая, как ты только не понимаешь. Эдик Зильберман и какой-нибудь Мыкола Накыдайло это две большие разницы.

— Но ты-то есть именно ты, в любом теле. Вот в будущем никакой разницы не видят, все постоянно...

— Я не в будущем, — оборвал грэйва Макс, — а здесь это большая разница. Непреодолимая. Тут не принято тела как перчатки менять, пойми. Давай другие варианты, девушек однозначно забираем с собой.

— Можно все им рассказать и отправиться в утро понедельника, но тогда нет гарантий, что они молчать будут.

— Не годится. Давай дальше.

— Можно ничего не говорить и задержаться здесь до утра, тогда всем вместе отправиться в утро понедельника.

Макс задумался.

— Раз время там может стоять, то спешить мне вроде некуда — хоть месяц здесь проведи, поразмышляй, поспи, а там и секунды не пройдет. Удобно, черт побери, — Макс вспомнил Брежнева и улыбнулся, впервые с того момента, как узнал о судьбе СССР. — Но как же задержать здесь девушек до утра? Им ведь домой надо, переодеться, накраситься, на работу успеть.

Черт, туда попадаем в половину седьмого, а ведь еще ехать полтора часа, ну час, если хорошенько притопить. Нет, топить дальше некуда, и без того сюда быстро ехал, заметят. В восемь утра, значит, прибываем. Скидываем Ленку, она ближе всех к работе живет, полчаса на переодевание и добраться ей хватит. Потом Юльку, это еще пять минут, еще восемь до Зинки. Уже восемь тринадцать, десять минут ехать назад. Нет, семь минут ей не хватит, опаздываем. Устроят день борьбы с трудовой дисциплиной понедельника, станут на проходной и всё, приплыли. Объяснительные, публичная порка и наш двухдневный пикник всплыл. Если что-то завертится по мою душу, девок сразу трясут по полной, тут уже не чисто коллеги, тут уже дружба. Да, хорошая задачка для волка, перевезти козу с капустой через деревню. И черт меня дернул с этим Брежневым возиться, что, он денек-другой подождать не мог? Да и вообще, как я про девчонок то забыл, уснул, старый склеротик, хорошо хоть ненадолго. Ну и что бы я делал, если бы в семь проснулся? Тогда еще дольше с Брежневым возился бы. Тогда вообще — туши свет.

Ладно — решение у задачки такое — надо превратить полтора часа езды в полчаса, и в семь быть уже на месте. Значит, надо использовать портал и выпрыгнуть уже у границ города. Вариант — усыпить всех троих в машине, когда ехать будем. Часы переведу, на самом деле полседьмого, они считают, что полшестого. Едем, усыпляем, прыгаем, переводим часы как надо, будим. Остается продержать девчонок здесь до половины шестого здешнего утра. А домой то они захотят, как только темнеть начнет, ну максимум в десять вечера. Семь с половиной часов тут проторчать надо. Ну и что мне делать? Скажу, что машина сломалась? Что бензин закончился из-за неисправного датчика? Пойти за бензином? До гаишного поста километров пять — это они так прикинут. Ну, два часа я еще могу ходить, ну даже три, два на дорогу, час на "пока выпросил". Это час ночи, дождутся. Спать не лягут — негде, палатка свернута. Не годится. Еще заволнуются, навстречу пойдут. А дорога то вдруг обрывается.

Так, что еще можно устроить? Грэйв делает здесь дорогу, копию будущей, вдоль дороги втыкает потемкинские деревни с машущими платочками селянами. Выезжаем в десять, едем час, заканчивается бензин. Я ухожу за бензином, девчонки сидят в машине, усыпляю их. Утром вроде как бензин принес и полседьмого еду через портал прямо в город, девчонки просыпаются. Даже время переводить не надо. Отличный вариант, если не считать того, что могут удивиться, почему я так долго за бензином ходил, должны были ночью приехать, а не утром. Грэйв, какие еще минусы в этом варианте есть?

— 11 вечера, когда бензин закончится, еще должно много машин ездить, тем более до города уже недалеко.

— Ну так ты машины обеспечишь, пусть ездят, трудно, что ли?

— Кто-то может захотеть поймать попутку, чтобы поскорее домой вернуться. И окажется такой упрямой, что будет ловить и ловить, а остальные будут помогать. Могут и час ловить, и два, а потом о тебе забеспокоиться. Могут пойти искать остановку автобуса. Не могу же я их стоящими или идущими усыплять. Как они потом объяснят себе, когда и каким образом снова в твоей машине спящими оказались?

План, показавшийся Максу таким хорошим, вдруг рассыпался. Оставался вариант с поломкой. Девчонки будут сначала над душой стоять, потом утомятся, да и стемнеет, ремонт отложится до утра. Перемазаться придется, бензином провонять. И палатку до утра снова поставить. А если просто ключи потерять? Когда в лес за дровами пойду. Обнаружу пропажу перед тем, как палатку разбирать. Начнем искать, а тут дождь пойдет, потом стемнеет. Поиски возобновим утром, в пять. Полчаса на поиски, ключи пусть Юлька найдет. Полчаса собраться — уже шесть. Возвращаемся в будущее, как только выезжаем на асфальт усыпляем, переводим часы, прыгаем, прибываем чуть позже, чем семь тридцать. Еще и позавтракать все успеют, если день с домашнего скандала не начнется.

— Грэйв, есть какие-то несуразицы в этом плане? Давай, все проанализируй, если что не так пойдет, — сразу докладывай.

— Отличный план, Макс, теперь сам видишь — главная часть твоего старого приказа, чтобы девушки ничего не заметили, все-таки выполнена. Минус у нового плана только такой — они могут захотеть домой раньше, чем ты планируешь, например, в два часа дня. Тебе придется постараться, чтобы этого не случилось.

— Ну да, теперь осталось только то и всего, что не думать о белой обезьяне — мысленно проворчал Макс.

Зинка вылезла из моря, подошла к задумавшемуся Максу, обняла его сзади, прижалась. Макс вздрогнул. Зинка хихикнула и села рядом.

— Что-то ты так задумался, что ничего вокруг не замечаешь. О прошлом думаешь или о будущем?

Вопрос был настолько неожиданным, что Макс ответил правду

— О будущем.

— Будущее с прошлым связано — строго сказала Зинка, целуя Макса в ухо.

Тот еще больше смутился. Именно о этой связи он только что думал. Зинка, не дождавшись ответа, сказала

— А я тут в сумке верх от купальника нашла, представляешь? Думала, что потеряла.

— Ничего ты не теряла, я ж его сразу увидел, плохо прятала.

— Ну так что же ты сразу не сказал? — улыбнулась Зинка — Полюбоваться хотел? — Зинка сексуально повела плечами — Или рассчитывал, что глупые девчонки ко мне присоединятся? Прав, конечно, оказался, даже Ленка-скромница и та собезьянничала. Чуть слюни не пустила, когда ты ее разглядывал.

— Я не разглядывал — возмутился Макс

— Разглядывал, разглядывал! Я-то все видела, как у тебя руки чесались, монастырский сторож. Очень забавно было. Я тебе, конечно, надоела, вон, даже сейчас не смотришь, когда больше никого нет.

Макс посмотрел. Зинка его дразнила, хорошо дразнила, Макс даже стал подумывать, не утащить ли ее куда-нибудь подальше от палатки, все равно теперь целый день бездельничать придется. Зинка тут же уловила перемену его настроения.

— Ну ладно, насильно смотреть не заставляю. Раз верх нашелся, надо его одеть. Смотри теперь на своих Ленку и Юльку, хотя я и сомневаюсь, что теперь они тебе чего-нибудь покажут.

Зинка одела верх, попросила Макса помочь завязать, а когда тот справился с узелком, одела еще и сарафан.

— Ну что ж, — подумал Макс, — раз уж началась игра в кошки-мышки, то поиграем. Годиков у меня все-таки немного побольше, чем тебе, опыт не пропьешь, хотя, конечно, все эти мои молодые гормоны могут мозги напрочь заблокировать.

Макс сделал вид, что обиделся. Отвернулся. Немного помолчали. Зинка тоже оказалась не лыком шита, сразу заканючила

— Эдик, ты что, обиделся? Ну посмотри на меня, разве не идет мне этот сарафанчик? — Зинка заходила то слева, то справа, улыбаясь и пытаясь заглянуть Максу в глаза. Макс отворачивался, пытаясь сдержать рвущийся наружу смех.

— Не знаю даже, чем он тебе не нравится. Всем нравится, а тебе не нравится. Я, когда в троллейбусе еду, парни как этот сарафанчик увидят, сразу все место уступают, а потом сверху пытаются за сарафанчик заглянуть. Мне то что, от меня не убудет, что они там разглядеть надеются, непонятно, я же знаю, куда они смотрят и не даю ткани достаточно оттопыриться.

Макс прыснул, схватил Зинку и поцеловал.

— И в Юрмале ты меня тоже вот так дразнила?

— Не, в Юрмале это мой прокол был. И на старуху бывает проруха. Ты мне черешней голову задурил. Пусти, вон девчонки проснулись.

Макс выпустил Зинку и оглянулся. Полог палатки все так же был опущен.

— Опять обманула? Спят еще.

— Да нет, вон в щели глаза на солнце блестят. Наблюдают.

Зинка помахала девчонкам рукой. Те вылезли и направились к морю. Когда они проходили мимо, Зинка сказала им

— А я тут свою пропажу нашла. Теперь у купальника полный комплект. Теперь я девушка приличная.

Юлька с Ленкой постояли у воды, о чем-то посовещались. Зинка наблюдала за ними с тем же интересом, что и Макс. Наконец они скинули одежду и в чем мать родила зашли в воду. Макс хмыкнул, взглянул на Зинку. Та слегка прикусила губу.

— Ну ничего, я им еще устрою. И что ты за человек, Эдик, с виду ведь простой русский парень, хоть и Зильберман. Пошли купаться, а то девчонки сейчас вылезут.

У воды Зинка глянула на лежащих в воде у берега Юльку с Ленкой, скинула одежду, зашла в воду и легла между ними. Макс замешкался.

— Все в колхоз, никаких единоличников — сказала Зинка. Скидай Макс плавки, а то нам обидно будет, раскулачим. Ну, я-то тебя уже видела, а вот им будет интересно — Зинка по очереди посмотрела на Ленку с Юлькой. Те сразу отползли поглубже и поплыли на глубину.

Макс решил, что обойдется и бросился в море в плавках. Не обошлось. Зинка поднырнула и резко стащила их с Макса. Помахала ими девчонкам, как захваченным флагом.

— Всё, можно смотреть! Теперь полное равноправие! Пойду на берег положу, а то отберет, — ускользая от Макса, крикнула она девчонкам.

Выбравшись на берег, Зинка сгребла всю лежавшую там одежду и утащила к беседке, повесив на плетеном заборчике. Села на лавочку и, попивая квас, поглядывала на купающихся. Когда Ленка с Юлькой, попривыкли к новым обстоятельствам и начали резвится около Макса, тут же закричала

— Всё, вылезайте, завтракать пора! Макс, костер разведи, кто мне кофе обещал?

Пришлось Максу вылезать, хотя ни о каком кофе речи не было. Девчонки рванули впереди него, сверкая незагорелыми ягодицами, плюхнулись на покрывало. Пришлось Максу идти мимо них к улыбающейся Зинке.

— Ну вы тут пока бутерброды соорудите— сказал Макс, доставая из багажника топорик, — а я в лес за дровишками. Уж извиняйте, босиком и с голым задом, да еще с топором, в лесу мне совсем неуютно — мстительно добавил он, натягивая на голое тело джинсы и обуваясь.

В лесу Макс велел грэйву подготовить связанную ремнем вязанку дров и изображать звук топорика. Выбрал местечко, где можно было потерять ключи и не сразу их найти, положил, обошел вокруг. Все нормально, видно только отсюда, когда Юлька дойдет до этого папортника, крикну ей отсюда, повернется, и пока говорить будем, обязательно увидит. Грэйв по запросу сообщил расчетное время, рубить дрова для вязанки надо было еще 14 минут. Можно еще кое-что обдумать, на берегу не получится, вредная Зинка обязательно чего-нибудь вытворит, покоя мне сегодня не будет. Что-то я совсем перестал понимать ее, то ли замуж за меня хочет, то ли с подругами мной поделиться, то ли еще чего. Поделиться оно, конечно, хорошо, но не время, не хочу я так, вдруг уже завтра исчезнуть придется. Не хочу, чтобы сильно огорчались или даже плакали. И что это Юлька с Ленкой, скромные-скромные, а так дружно стриптиз мне устроили, заранее договорились, что ли? Что у них там на уме, вдвоем меня у Зинки отбить, а потом поделить или целиком съесть? Эх, тяжело без бакрисов, сейчас бы знал все их разговоры, но раз решил за ними не подслушивать и не подсматривать, надо держаться.

Макс поднял дрова, понес перед собой. Вскоре стала слышна музыка, он остановился, прислушался. Наше общее "Проститься" слушают, а не их западную классику. Понравилось, значит. Макс свалил вязанку дров возле мангала, посмотрел на беседку. Троица стояла обнявшись и смотрела на него, прикрываясь лишь колесом штурвала. В центре, конечно, Зинка. Максу пришла на ум озорная мысль. Он восхищенно покачал головой, снял с груди воображаемый фотоаппарат и крикнул, поднеся его к лицу

— Замрите! Сейчас отсюда вылетит птичка!

Макс делал воображаемые снимки, бегал влево-вправо, падал на колени, фотографировал подбегал, поправлял прическу, требовал поднять подбородок, улыбнуться, не мигать, отбегал, фотографировал, ложился на спину, фотографировал, строил рожи, в общем, дурачился вовсю. Наконец объявил, что пленка закончилась, всем спасибо, можно одеваться, красить губы и ресницы, после чего идти купаться. Девчонки со смехом опустились на лавочку. Отсмеявшись они немного пошептались, Зинка что-то скомандовала и девчонки накинулись на фотографа, повалили его, подхватили за руки за ноги и потащили к морю, там неловко раскачали и бросили в воду.

— Будешь знать, как от коллектива отрываться — объявила Зинка. Ходи теперь в мокрых джинсах. А высохнут — мы тебя снова намочим, правда, девочки? — Те закивали.

Макс поднял руки, выходя на берег

— Все-все, сдаюсь. Только не стреляйте. Глазками.

Зинка в этот день прикалывалась вовсю, девчонки пытались не отставать, так что Максу не удавалось выкроить ни минутки, чтобы вспомнить покинутый семьдесят седьмой и грядущий девяносто первый. Впрочем, к вечеру, когда он развел костер, чтобы пожарить "остатки" мяса, ему не удавалось вспомнить и то, чем именно они занимались весь этот так быстро пролетевший день. Вроде загорали, вроде купались, вроде играли в футбол волейбольным мячом, вроде бросали друг-другу Ленкину летающую тарелку, вроде даже в глупейшую Зинкину бутылочку играли, вдоволь перецеловавшись каждый с каждым. Вроде крайне насыщенный день, а вспомнить ничего не удается. В голове не осталось совершенно ничего конкретного, кроме того, что Юлька с Ленкой целуются не хуже Зинки. Как будто в детство впал — думал Макс, укладывая вещи в багажник — вот точно также проведешь весь день в парке культуры, а что именно делал, не вспомнишь — вроде целый день на карусели катался, а денег родители дали всего-навсего гривенник, на один раз.

Остаток вечера был посвящен гаданиям и воспоминаниям, где именно могли вывалиться из кармана джинсов ключи от машины. Смущенная Зинка облазила весь маршрут, по которому несла ворох одежды. Макс сказал, что в море ключ вывалиться не мог никак, но и там его немного поискали, волн не было, а вода была кристально чистой, как зимой. Искали и в салоне машины, и в багажнике, выгрузив всё и перебрав все вещи, и в беседке, и вокруг машины. Наконец Ленка вспомнила, что Макс утром ходил в лес за дровами. Дальше все пошло по намеченному плану. Высаживая девушек, кого у подъезда, кого за углом соседнего дома, Макс еще раз извинялся за дождливую ночь в палатке, обещал исправиться и отдариться.

— Ты, Эдик, — сказала Зинка, зайдя к Максу в кабинет, — главное, с парнями там не трепись, а не то комсомольское собрание соберут по поводу морального разложения сотрудников 87-й лаборатории. В Риге нравы хоть и посвободнее, чем в Закавказье, но любителей паранджи тут тоже хватает. Ничего не было, а припишут невесть что. С тебя то как с гуся вода, своей квартиры нет, снялся да уехал в другой город, а мы здесь с рождения живем.

В понедельник строительные художества Макса чуть было не открылись на всесоюзном уровне. Приехавший на день из Москвы старый приятель главного архитектора города спросил, что за слухи ходят здесь о каком-то скоростном строительстве. Анцис Рихардович, уточнив у подчиненных, где именно находится этот новострой, отправился взглянуть своими глазами. Никакой стройки, конечно, не было и в помине, все было готово, не придерешься.

— И вокруг все чистенько, свежая травка. И проект очень знакомый. Гармонично здание вписалось в существующий ансамбль. Хороший проект, только когда же я его подмахнул то? Или это зам постарался? Нет, наверное, я. Слишком знаком проект. С той вот стороны колонна от крана должна быть. — архитектор попросил водителя проехаться в сторону реки, осматривая здание с этой стороны. Колонна была, именно там, где и представлялась в памяти. — Нда, стройка стройкой, а вот эту грунтовку могли бы и заасфальтировать заодно. Хотя, конечно средств на это нет. Да и территория пустовата, как раз промзону расширить, значит, дорога пропадет. По— моему, я и эти планы уже видел — вот тут еще два здания, четыре этажа, красивая галерея между ними и еще несколько зданий. Черт, ну все-таки, когда же я это подписывал то? Память уже отказывает, надо в хороший санаторий путевку выбить. Вернусь, надо документы на эту стройку поднять. Осторожно только, а то сразу пойдут слухи, что на пенсию мне пора. А мы, дети красных латышских стрелков, должны соответствовать. Мы, латыши, не то что эти русские, они мятеж проморгали, а мы революцию спасли, самого Ленина. Да и Бермондта именно мы в 19-м не пустили через Ригу, без нас взяли бы белые Петроград и не было бы никакого СССР. Сплошные заслуги, а ни одного олимпийского объекта не дали в Риге построить, черная неблагодарность. Когда же это строительство могло начаться то? Нулевой цикл явно не позже середины мая прошлого года начали, значит, проект надо искать в прошлогодних мартовских папках и раньше. Что я там искать могу? Ага, проект на тот дом, который, как только его приняли в эксплуатацию, так сразу фундамент просел, разбирать дом пришлось. Вроде как анализирую, с другими проектами сравниваю, виноватых ищу. Зря я проект того дома не глядя подмахнул, на этих русских понадеялся. А нет, это же Вилниса племянник виноват, допелся, дотанцевался на праздниках песни, нолик где-то пропустил. Все равно русские виноваты, могли бы и проверить расчеты молодого таланта. Так что по геологам пройдусь, эти вернее всего на проект выведут. Все, решено. Иван-дурак сразу бы документы приемной комиссии запросил бы, а потом и всю историю по номерам выудил бы, тут то он и спалился бы, расписался бы в своем склерозе.

Анцис Рихардович вернулся к себе, сходил в архив и в первой же папке за март 76-го обнаружил искомое. Ну да, вот и моя подпись. И чего всполошились — стройке больше года. Вот любят эти русские сплетничать, хлебом их не корми, год в неделю превратили, слухи аж до Москвы дошли. Да, год на все это, конечно, быстро, но не настолько же, чтобы слухи распускать.

Провожая приятеля на вечерний поезд, Анцис Рихардович рассказал, из чего слухи выросли. Вместе посмеялись над глупым населением, для которого что год, что неделя — все едино.

Великая вещь сны, — думал Макс, слушая оперативный доклад грэйва по нагрянувшему к институту архитектору — вот не было их, ну как внушить человеку хоть что-то? Подсадка бакриса была бы бесполезна, бодрствующий человек сразу заметил бы лишнюю картинку нейромонитора. Только обрывки мыслей узнать можно было бы, да поди в них разберись. Ну еще самочувствие менять. А так, сразу после выхода из сна, покажи картинку, человек думает, что сон продолжается, а сон, он хоть и относится к мечтам, но основан лишь на той информации, которую человек получал в прошлом. Хорошо бы, конечно, вживить что-то, чтобы мысли поменять, но нельзя, да и не человек это уже будет, а тот же робот — левой-правой, стоп, шагом марш. Убери бакриса — и человек пойдет куда раньше шел.

Макс вернулся к изучению будущего. Ясно было одно — ничего не ясно. Вот даже эти четверо, сгоряча отправленные на другую планету хлебать баланду из корыта. То ли завербованные предатели, то ли искренне заблуждавшиеся, то ли просто мародеры. Даже полиграфом их не проверил. Теперь все равно поздно, назад их не вернешь. И ведь двое из четверых сейчас были вообще никем. Как они потом пролезли во власть — непонятно. Кто-то ведь наверх их тянул. То ли моральное разложение, то ли осознанное предательство. Или еще что-то, нельзя же назвать предателем человека, ловко маскирующегося под своего. Или можно? А если он сейчас верит в одно, а потом в другое, он кто? Даже те, кто в будущем станут кровожадным зверьем, для которого жизнь всего лишь немного несогласного с ним и копейки не стоит, даже те сейчас могут быть хорошими ребятами. Расскажи такому хорошему про него самого, будущего, как про кого-то другого, готов ведь задушить будет, горло тому мерзавцу перегрызть. Что же с вами стало, хорошие парни и девушки, что через пару десятков лет вы готовы будете по головам идти, да еще и гордиться этим? Кем станет хороший парень Сидоров-три, кем станет хорошая девчонка Ленка, кем станет умный и рассудительный Один? Что с ними сделают эти горбачевские очереди? Смотрел я выдержки из перестроечных фильмов. Очереди за водкой и вином, отвратительные звериные лица бывших передовиков производства. Рядом посмеивающиеся милиционеры, они, конечно, и сейчас не поголовно ангелы, но сейчас то хоть кто-то из них старается жить по закону, во всяком случае большинство сейчас мимо такого безобразия не пройдет. Интеллигентные профессора, собирающие бычки на тротуарах. потому что сигарет в киосках нет никаких. Талоны на макароны. Куда однажды исчезли товары с полок и откуда они заново появились сразу же после смерти СССР?

Нет, Горбачев все-таки виноват. Тракторист, севший за руль фуры и разбивший ее уже через сто метров. Главком, бросивший армию, испугавшись крикливого начальника стройбата. Хирург, не пожелавший причинить боль пациенту с загноившимся аппендицитом. Даже, если он не предатель, а просто дурак, виноват однозначно.

Но ведь кто-то его продвигал. Похоже Андропов, будущий генсек. И давно продвигал. И сам он тоже весьма неоднозначен, потомки так и не определились с его ролью. Идиотизма в его действиях местами просматривается не меньше, чем в действиях Горбачева. И очень похожего идиотизма. Остановить все движение на дороге ради одного нарушителя. Один с облавами в кинотеатрах, другой с антиалкогольной кампанией. Идиоты или диверсанты? Вот и посмотрим, всех посмотрим. Если человек верит, что цель за холмом, он в болото не свернет. Вот Брежнев верит. Я-то на основании информации из будущего думал, что давно не верит, если вообще верил когда-то. А ведь верит. Так что с Брежневым еще разберемся, чего он хочет, что ему мешает. Ангелом он быть не может, давно погряз в аппаратных играх, вон, Хрущева здешнего подсидел. Хрущева уже не проверишь, может и правильно подсидел, но все-таки ведь скинул, того скинул, кого долго заверял в искренней преданности. Информация из будущего — всего лишь галочка напротив фамилии. Самых одиозных будущих проверим в первую очередь и со всем тщанием. Пусть молятся своим гитлерам и бандерам в соседней с Горбачевым клетке. Минимум четыре измерения на планете, места всем хватит, никто не уйдет обиженным.

Брежнев проснулся поздно, в двадцать минут девятого. Сразу вспомнил ночной кошмар. Машинально взглянул на плечо — никакого следа от укола. Конечно, какие могут быть наяву следы от укола во сне. Брежнев легко поднялся, подошел к окну, раздвинул шторы. Что-то как-то слишком легко. Вернулся к кровати, сел. Легко. Сомнения усилились. Встал. Сегодня ничего не болело, не тянуло, не пульсировало. Как будто пару лет скинул. Нет, минимум пять. Брежнев взглянул на пол, туда, куда во сне черт бросил халат и крылья. Конечно же, там ничего не было. Кроме кучки легкого пепла. Не сон. Брежнев достал из стола конверт и чистый лист бумаги, легко сел на корточки и смел пепел с пола в конверт. Вызвал охранника.

— Держи, Владимир. Хоть твоя епархия только охрана, все же дуй к вашим химикам, и чтобы уже через два часа я знал, что там внутри. Приказ Генерального секретаря. Не просьба, а именно приказ.

Богомолов удивленно взглянул на генсека.

— Хорошо выглядите сегодня, Леонид Ильич.

Брежнев взглянул на часы.

— Две минуты прошло. И чтобы первым знал я, а не твое прямое начальство. Распустил я вас.

Богомолов щелкнул каблуками и удалился.

Всегда бы так. Не прикрикнешь, так неделю будут возиться. Но до чего же сегодня легко. Не обманул черт со своей рекламой. Вот только зачем ему моя душа? Я что, в рай должен попасть, вот и перекупают? Или что-то другое ему нужно? Чтобы я сделал что-то такое, чтобы вся страна меня прокляла? Зачем мне тогда молодость, сам ведь застрелюсь. Ага, вот он то самый грех, за который в рай никогда не пустят, грех самоубийства. Может, именно это черту и надо?

Мучиться сомнениями можно было еще долго, поэтому Брежнев решил заняться делами. Все сегодня делали ему комплименты, все немного удивлялись. Брежнев спросил у Косарева, когда тот мерял ему давление — "Ну как там, Миша, долго еще мне осталось?", на что тот ответил, что медицина сейчас делает громадные шаги, так что не стоит думать о возрасте, да и какой это возраст, всего-то семьдесят, что сегодня давление отличное, и вообще, последнее время наблюдаются значительные улучшения, что сегодня даже дикция отличная, но курить все равно не стоит, даже с курящими находиться противопоказано.

В назначенное время прибыл Богомолов. Пепел оказался самым обычным, сгорело что-то органическое, вроде хлопка, а также что-то животного происхождения, судя по следам какого-то керотина. В пепле имелось повышенное содержание серы, но на остатки спички непохоже, нет ни кремния, ни калия, ни цинка, имеющихся в головках. Более точно можно сказать только после длительных исследований. Брежнев велел передать, что точные результаты ему не нужны, главное, не отрава какая-то была вместе с письмом в лично полученном конверте.

— Пусть побегают, понервничают, — подумал Брежнев. — А то окружили, все письма только через секретарей, даже личная записка мимо них не проскочит. Был бы я молодым, трудно пришлось бы мне с бабами, с такими-то порядками. Вон, даже Нинку в прошлом году убрали. Может и правильно убрали, много себе Коровякова позволять стала, но это я должен решать, а не они. А то получается, как в песне этой молодой певички, король не может жениться по любви. Интересно, кто автору сюжет подсказал? Намек ведь тонкий, вряд ли тезка сам до этого додумался. Ну ничего — помолодею, разберусь. Я им покажу еще, кто такой Брежнев. Конечно, не Володькино управление этим занималось, но все-таки. И вообще, обленились все, в таком ведомстве и такой бардак. А все Никита, с его личными комплексами, рубил направо и налево, правых и виноватых, архивы подчищал, от компромата избавлялся. Уму непостижимо — тоннель есть, а документов на него нет. Зачем им архивы, если сами в них разобраться не могут, все запутали. И все секреты, секреты, дот еще в 41-м взорван, потом еще раз, дорогу над ним проложили, а докладная, сколько бетона и арматуры на дот израсходовано, все еще секретная. Вот сколько страна сил в этот забайкальский тоннель вложила, и все напрасно могло бы быть. Ладно, война началась — понятно, не до стройки, замаскировали-засекретили до лучших времен, ладно послевоенные годы — восстановление разрушенного, средств на новую дорогу не было. А потом то что? Пертурбации в ведомстве, одних в расход, других на их место, тот же 37-й, только все по-тихому. И все, допертурбировались пертурбаторы — никто ни черта не помнит, пожалуйте, стройте все по-новому. Ну вот обнаружили тоннель — ладно, черт с ним, пусть все эти "кто строил, да когда строил, да сколько народу положили на стройке" остаются секретными, но план то, сам проект зачем теперь скрывать то? Два раза на Юру сообща давить пришлось, пока он все старые планы нашел и отдал. А все ли? Может еще чего-то строили да засекретили, может из-под Кремля есть метро до самого Сахалина? Ну или хотя бы тоннель под Сахалином? Ведь копошились там чего-то после войны, точно помню. Надо с Юрой по душам поговорить, пусть все-таки продолжает архивы на предмет строек шерстить. Может тогда этот БАМ еще при моей жизни построят. Как это там было у Некрасова, "папаша, кто строил эту железную дорогу?" Возможно и про меня потомки нечто подобное сочинят, только светлое и без издевки.

Брежнев понял, что уже готов на предложение черта, конечно, если кроме души тому еще чего-нибудь не потребуется.

Вечером Макс хотел поспать пару часиков, но не срослось. Только заснул, как в дверь квартиры позвонила Зинка, пришлось срочно натягивать домашние штаны и телепортироваться в квартиру. Зинка посмотрела на заспанного Макса, быстрым взглядом осмотрела комнату и усмехнулась.

— Хорош придуриваться, Эдик. Судя по тому, что твой мягкий диванчик аккуратно застелен, спать ты пока не ложился. Или ты любитель спать на твердом полу?

— Да я...

— Ну да, ты за столом заснул. А я позвонила, ты встал и аккуратно стулья задвинул. И треники в коленках даже не вытянулись от твоего сна на стуле.

— От тебя ничего не утаишь, — улыбнулся Макс

— Тогда чего так долго не открывал и сонную физиономию корчил? Кого-то по веревочной лестнице спускал? — Зинка заулыбалась, но все-таки заглянула во все комнаты, нет ли там кого.

— А меня из дома выгнали. Ну не выгнали, сама ушла. Матушка засекла, что я голяком загорала, начала мораль читать. Крем у тебя хороший, а то бы вообще макакой краснозадой обозвала бы. Но наличие загара там, где его не должно быть, крем твой не скрыл. — Зинка развела руками. — У Ленки с Юлькой наверняка та же история, горячую воду то везде отключили, из тазика поливать себя приходится.

— Не везде — возразил Макс, вспомнивший, что в его квартире любая вода есть всегда.

— Ну, может быть. Может они не такие дуры, как я, звать маму полить. Примешь меня на постой? Или ты уже с кем-то из девчонок договорился? Как они млели, когда ты им кремом задницу мазал...

— А ты млела? — улыбнувшись, спросил Макс.

— Ну я это я. Я сама попросила. — Зинка села к Максу на колени, заглянула в глаза.

— Они тоже сами попросили.

— Ну, это они только после меня собезьянничали. Вот попросить грудь кремом помазать им духу уже не хватило. А ты стойкий, сам им мазать не стал.

— Станешь тут, когда и после твоей неловко стало.

— Так я для того и просила, чтобы тебе неловко стало. И чтобы девчонкам тоже из-за твоего большого "неловко". Люблю я пошутить над вами, монахами и монашками. Вам волю дай, вы такое устроите, что даже я покраснею.

— Так значит, только ради чисто медицинского интереса попросила, опыт ставила? И больше ничего не хотела? Ладно, буду знать. — Макс демонстративно убрал руки подальше от Зинки.

— Дурак, — промурлыкала Зинка Максу в ухо. — И штаны у тебя дурацкие. Сейчас я тебе покажу, чего я хотела.

Макс уже совсем было решил, что генсек не такая уж и большая шишка, может и подождать денек-другой, но в половине одиннадцатого, поплескавшись в ванной, Зинка засобиралась домой.

— Не хочу еще большего скандала — объявила она, отбиваясь от Макса — мама есть мама, она за меня переживает, особенно после моего развода. Ты провожать то меня будешь или мне Юльке позвонить, сказать, что аэродром свободен? Юлька точно прибежит, если я разрешу. Да и Ленка скорее всего тоже прибежит. Хочешь? Мне для тебя ничего не жалко, помучали мы тебя вчера хорошенько, ты нас не меньше помучал, так уж и быть, поделюсь с подругами, все равно, в случае чего обратно отобью.

Макс отказался, заметив блеснувшую на миг радость в по кошачьи хитрых глазах Зинки. Достал из шкафа новый комплект одежды, стал одеваться. С сомнением посмотрел на кейс, решил ограничиться парализатором, готовых порталов в районе полно, а синтезатор вроде не нужен. Быстро посовещался с грэйвом, тот разместил генератор поля в сигаретной пачке, которую Макс засунул в нагрудный карман рубашки.

— Ты же бросил? — удивилась Зинка.

— Да я не себе. Попадутся по дороге добрые люди, как их не угостить?

— Ага, так тебе сигареты и помогут. В шляпе ты или без шляпы, шпане без разницы. Не боись, пока ты со мной, никто тебя не тронет. Меня они боятся.

— Такая страшная?

— Нет. Я девушка без комплексов, не то что некоторые, чуть что, сразу в милицию настучу со всеми именами и даже фамилиями. Знают и боятся. Витьку ихнего из-за меня в колонию отправили, ему еще год сидеть, а там посмотрим, кто кого.

— Ну тогда мне не страшно. Тогда пошли.

Желающих ехать в троллейбусе было много и Макса с Зинкой быстро вынесло к компостеру. Неудобное место, обязывающее все время компостировать чужие талончики. Это немного мешало Максу слушать веселые Зинкины истории про зайцев.

— ... Представляешь, у него в кармане всегда целая куча пробитых билетиков, подбирает на остановке у мусорника. И он протягивает эту кучу контролеру — выбирай нужный сам. Всегда прокатывает. А младший брат другой моей одноклассницы все время билет после компостера утюгом гладит — тот по неделе как новенький. Ну дураки ведь, школьный проездной всего рубль стоит, а так или карманы полные мусора или каждый день билеты утюжить. А у другой школьной подруги старший брат в кино зайцем ходит. Говорит, начинал еще школьником, чисто ради спортивного интереса. Покупал билет, но проходил мимо билетерш не показывая. И кино посмотрел и корешок неоторванный. Потом, когда билетов в кассе не было, начал пользовался сэкономленными, билетерши на билете только время сеанса смотрят, и то, в лучшем случае.

— А где же он тогда в зале сидел? Когда все места ведь раскуплены?

— В том то и дело, что пустые места всегда есть. Кто-то билет купил, но не пошел. Потом, для начальства и знакомых всегда бронь держат, а перед сеансом ее не всегда распродать получается. Входит в зал в последний момент, садится на пустое место, а если опоздавший заявится и права качать начнет, пересаживается на другое. Если занимает место в центре ряда, билетеры опоздавшего чаще всего сами на другое место сажают. И так он наловчился без билета проходить, что теперь его почти никогда не останавливают. Я видела его коллекцию — там целая стопка кляссеров. Только на сеансы, где зрителей почти нет, пройти не может — ему нужна хоть какая-то очередь на входе. Я видела, как он проходит, просто песня. Когда два билетера с разных сторон входящих обслуживают, вообще никаких проблем проскользнуть. Сама только не пробовала, боюсь опозориться.

— Направленная агрессия — вдруг прозвучал в сознании Макса голос грэйва. На нейромониторе появилась картинка с выделенным мигающей красной рамкой брюнетом, протискивающимся сквозь пассажиров к Максу. Еще две желтые рамки мигали у задней двери троллейбуса, одна у передней. Сзади — женщина и мужчина, спереди — мужчина.

— Полноценное защитное поле включить невозможно, слишком большая плотность окружающих людей. Будет применена активная поясная защита, — объявил грэйв.

Брюнет просочился за спину к Максу, осмотрелся, попросил прокомпостировать билетик. Как только Макс потянулся к компостеру, ловко ухватил тремя пальцами бумажник Макса, лежащий в заднем кармане его джинсов.

Даже Макса слегка толкнуло. Брюнет так вообще отлетел на треть метра, несмотря на напор других пассажиров. Он, оседая, хватал ртом воздух, из рта начала сочиться розовая пена, глаза закатились. Красная рамка брюнета погасла, зато желтый цвет других трех стал красным.

— Человеку плохо! — закричали водителю пассажиры. — Эпилептик, наверное, пена изо рта идет.

Водитель остановил троллейбус у ближайшего телефона-автомата, открыл двери, часть пассажиров вышла, вокруг брюнета образовалось пустое место. Кто-то уже вызывал скорую. Три красные рамки собрались в одном месте.

— Воришки, — понял Макс, — группа прикрытия.

Брюнета вынесли на тротуар. Самые сердобольные пассажиры остались с ним снаружи, дожидаться скорой, остальные загрузились в троллейбус. Две красные рамки тоже залезли на переднюю площадку и изредка поглядывали на Макса. Наконец приехала скорая и троллейбус поехал дальше. Отмеченная красной рамкой женщина осталась с пострадавшим вором.

Карманных воров Макс ненавидел всегда, поэтому покушения на свое имущество не простил, приказав грэйву обеспечить Горбачеву новый электорат в количестве четырех единиц. Зинка молчала, поглядывая на Макса. Когда вышли из троллейбуса, а две красные рамки были перехвачены стоявшим неподалеку от остановки нарядом ППС, Зинка заговорила.

— Ну Эдик, ты и двинул этого. Я сразу поняла, что это воришка. Он, когда шел, все внизу глазами шарил. Они обычно возле своего Лубанчика лютуют. Выхватят перед остановкой кошелек или вообще всю сумочку, выскочат из троллейбуса и дёру. Лови потом ветра в поле, они же все на одно лицо. Да ты и сам небось знаешь, ваши институтские общаги там неподалеку. Они, правда, рядом живущих почти не трогают, все больше проезжающих. И чем это ты его двинул? Локтем? Я только краем глаза смотрела и ничего толком не заметила.

Макс промолчал, а Зинка вроде и не наставала на ответе, гордо шагая под ручку с Максом. Вредных бабулек по случаю позднего времени не было и Макс проводил Зинку до ее лестничной площадки, где напоследок хорошенько расцеловал, а заодно проверил, все ли у нее на месте.

— Чисто из медицинского интереса, не забыла ли ты у меня каких-нибудь выступающих частей, — пояснил он ей на ушко.

Зинка прыснула и, подтолкнув Макса вниз, открыла ключом дверь квартиры. Макс спустился, пошел к ближайшему порталу. Пару раз оглянулся, посмотрев на Зинкины окна. В первый раз в там был только один силуэт, во второй уже два.

* * *

БЧ-21

Генсек не ложился. Сидел в кресле и ждал. Хотелось спать, но Брежнев гнал сон. Давно забытое чувство, бороться со сном, почти счастье, что он его снова испытывает. Сон все-таки победил, но ненадолго. Ожидание закончилось. Черт прибыл в виде какого-то преуспевающего западного адвоката, никаких копыт, никакого свиного пятачка, обычный человек, только маленькие рожки скрыты под прической, если не знать, куда смотреть, и не заметишь. Черт положил свой "дипломат" на журнальный столик, расстегнул пиджак и сел в кресло напротив Брежнева.

— Доброй ночи, Леонид Ильич. Как самочувствие, бессонница не беспокоит?

— Спасибо, совсем наоборот.

Черт щелкнул пальцами, спать Брежневу расхотелось.

— Ну что, Леонид Ильич, обдумали, чего Вам хочется больше всего? Наверное, как всем — молодости, да еще вечной. Все думают, что если жить вечно, то расплачиваться не придется. Нет, дольше трехсот лет вечной молодости еще никто не выдерживал. И то, тот случай совершенно уникальный, какая-то женщина из Чехии. На втором месте семьдесят четыре года, тоже редкость. Мы учет ведем грамотно, без приписок. А быстрее всего попал к нам какой-то монгольский хан, уже через десять минут после обретения вечной молодости.

— Как это — удивленно спросил Брежнев.

— А вот так — убит собственной охраной. Не признали начальство, зарубили как вражеского диверсанта.

И подобных случаев очень много. Кого убили, кто сам убился, потеряв со старостью все, что нажито непосильным трудом. Так что я решил Вас предупредить, очень уж Вас народ любит, даже анекдоты сочиняет.

Брежнев надолго задумался. Черт достал из "дипломата" початую пачку Беломорканала, вытряхнул папиросу, по-босяцки смял гильзу, прикурил, вкусно затянулся. Брежнев принюхался, курить ему запретили врачи, оставалось только нюхать чужой дым. Черт придвинул пачку и зажигалку.

— Ленинградский, лучший в Союзе. Курите, Леонид Ильич, на здоровье не повлияет, обещаю, хоть всю пачку сегодня скурите. А хотите, я навсегда избавлю Вас от этой пагубной привычки? Вы же хозяин страны, пример для молодежи.

— Потом, — отмахнулся Брежнев, прикурил папиросу и жадно затянулся. От большого перерыва в курении закашлялся, но папиросу не бросил. Черт достал из дипломата пустую жестяную банку из-под "бычков в томате" с отогнутой крышкой, поставил на столик. Брежнев улыбнулся.

— От одних бычков банку освободили, теперь другими наполним.

Черт затушил свой окурок в этой пепельнице и достал из "дипломата" лист плотной бумаги и авторучку. Вопросительно посмотрел на Брежнева. Тот с сожалением затушил в банке свой окурок.

— А нельзя ли вернуть молодость постепенно, незаметно для других? Растянуть процесс лет на пять-десять? А здоровье получить уже сейчас?

Черт потрогал мизинцем бровь.

— Со здоровьем те же самые проблемы, что и с молодостью, конечно помельче, но все же. Получите отменное здоровье сразу — Ваши медикусы шум поднимут, заподозрят в Вас двойника. Здоровье тоже постепенно возвращать надо. Приставим к Вам какого-нибудь шамана из далекого стойбища, опозорим, так сказать, всю советскую науку антинаучным лечением сушеными жучками под пляски с бубном. Основные болячки устраним сразу, другие за год-другой. Будете все время медиков менять и с приходом каждого нового историю болезни тоже подчистим. А молодость... молодость она в здоровье и заключается. Внешний вид — это вторично. Сложные сейчас времена — фотографии, газеты, журналы. Лет до пятидесяти внешность поменяем года за три, придется Вам, конечно физкультурой для вида позаниматься, да в печати это осветить, в телевизор сюжетец тиснуть. А вот меньше пятидесяти это уже сложно, если на посту оставаться будете, а сорок так вообще предел, ну разве что лет через пятьдесят, а то и сто, тогда можно до тридцати помолодеть. А может, ну его, этот пост генсека, сразу 25 лет и каким-нибудь матросом на сухогруз? А хотите — собственную яхту, миллионы долларов в банке, хорошие документы, будете плавать по морям— океанам, в разных странах поживете. В Рио де Жанейро не хотите, там ведь, говорят, все в белых штанах ходят и все счастливы?

Брежнев отрицательно покачал головой.

— Мне коммунизм строить хочется. Всю жизнь этому посвятил, жалко отрекаться.

Черт удовлетворенно покивал головой.

— Коммунизм — это недостижимая мечта, рай на Земле при жизни. О нем обязательно поговорим позже. Значит здоровье и молодость, и все незаметно для окружающих, все для построения коммунизма. Так и запишем.

Черт изобразил авторучкой на листе замысловатую загогулину, на листе проступил печатный текст договора. Передал лист Брежневу. Тот внимательно пробежал текст глазами. Черт, как и полагалось, требовал бессмертную душу взамен вечной молодости, здоровья и посильной помощи в строительстве коммунизма. Договор со стороны черта считался исполненным, как только Брежнев откажется от какого-то из трех своих желаний. Мелким шрифтом было указано, что понятие молодости, здоровья и коммунизма определяется устным соглашением сторон. Насчет молодости и здоровья все было понятно, но причем здесь коммунизм? Брежнев переспросил. Черт ухмыльнулся.

— Ну вот, я же говорил, что обязательно поговорим. Да Вы не бойтесь, не на рынке, не обвесят. Так что Вы понимаете под коммунизмом? Только кратко.

— Как говорит марксизм-ленинизм, коммунизм это...

— Бросьте, Леонид Ильич, эти ваши заклинания, прямо шаманство какое-то. Учение Маркса всесильно потому, что оно верно, а верно потому что всесильно. Ваш Маркс когда жил? А Ленин когда? Сколько воды с тех пор утекло? Во времена Маркса даже кино не было, не говоря уж о авиации. Во времена Ленина все это уже было. Что там Ленин говорил о коммунизме? Что это советская власть плюс электрификация всей страны. Электрификация есть, Советская власть есть, где коммунизм то? Меняется мир — должна меняться теория. И Вы должны это понять, и не только понять, но и донести до всех. Материальную базу, ту самую "электрификацию" мы Вам построим легко, проблема в той самой "советской власти", то есть в самих людях, которые являются звеньями этой самой советской власти. Даже ваш передовой отряд — коммунистов. Даже они к коммунизму не готовы. Часть — просто примазавшиеся, часть продаст и предаст при первом же удобном случае. Ваш же лозунг — "партия и народ едины". Правильный лозунг, какой народ, такая и партия.

Так что подумайте хорошенько, что такое коммунизм, подумайте, времени теперь у Вас много будет. Поспорим и обязательно придем к консенсусу, что именно строить надо. Поездите по стране, посмотрите на народ, чем живет и что хочет, только не в потемкинские деревни ездите, а именно ревизором, как снег на голову, я помогу, конечно, если договор подпишем. Ну так как? Будем расписываться кровью или я зря время тратил?

Черт достал из "дипломата" гусиное перо с тонким острым лезвием на конце. Брежнев снова закурил папиросу, задумчиво глядя на текст договора. Не докурив, резко затушил папиросу в банке и протянул руку за пером.

— Как тут? — спросил он.

— Прокалываете пальчик и, когда выступит кровь, ставите отпечаток.

Брежнев поморщился и решительно воткнул кончик лезвия в подушечку большого пальца на левой руке, выдавил каплю крови, приложил палец к бумаге в нужном месте. Черт удовлетворенно кивнул, приложил свой палец к бумаге. Вместо отпечатка осталась объемное изображение самого черта. Черт посмотрел на договор, кинул его в "дипломат", следом перо. Почесал рожки, достал из дипломата листок.

— Ваш экземпляр, Леонид Ильич. Можете особо не прятать от окружающих, текст будет виден только когда именно Вы листок в руки возьмете. На сегодня все, ложитесь спать, завтра будете как огурчик, не в смысле зеленым и в пупырышках, а в смысле здоровым и выглядеть на 65. Думайте, собирайтесь в поездку по стране, рекомендую начать с Риги, с западных окраин. Как снег на голову. Там как раз какой-то новый завод только-только заработал, заодно посмотрите. Журналистов возьмите, только опять же, не говорите никому, куда именно поедете. Рекомендую заявиться в пятницу ближе к обеду, когда все расслаблены предстоящими выходными. Помните — предадут и продадут, в крайнем случае потемкинскую деревню покажут. Вот Вам перстенек, возникнут вопросы, скажете в него "сиськи-масиськи", как смогу, так сразу же объявлюсь. Речи я Вам подготовлю.

Черт попрощался и ушел в стену.

Макс еще немного понаблюдал за тем, как Брежнев прячет листок в сейф, как ложится в кровать и мгновенно засыпает, как заранее подготовленная для этого кровать превращается в медкапсулу. Уверенности в том, что все получится, не было ни на грош. Помолодеет старик, пообвыкнется, брыкаться начнет. Да и выпустил уже давно он власть из своих рук, как теперь ее снова незаметно собрать? А может и не было у него никогда той власти? Голосуют ведь они на своем Политбюро, по-разному голосуют, и его голос весит столько же, сколько и другие. И что за дурацкая система — каким бы ни был результат голосования, для всего остального мира он всегда "единогласно". Что, это специально придумано для того, чтобы потомки не разобрались, кто есть кто?

* * *

БЧ-22

Академик задумчиво ходил по кабинету. Все шло как-то не так. Теория новых переходов никак не давалась, хотя химики довольно быстро определили химический состав четырех веществ. Совершенно невозможные формулы. Синтезировать подобные молекулы не удалось. Получалось что-то похожее, но совсем не то. Цепочкой сложных химических реакций атомы худо-бедно соединялись в нужной пропорции. Но вот полученные молекулы отличались кардинально. Василий объяснил — нужен еще определенный порядок атомов в молекуле, берешь, к примеру, коробку кубиков, из них можно сложить множество фигурок. Но не все получаются — какие-то фигуры обязательно рассыплются при строительстве, хотя и должны держаться, будучи полностью построенными. Василий, конечно, дока в своей области, но никакого такта. Я что ему — ребенок маленький, что на кубиках и шариках мне такую элементарщину объяснять? И темнит он чего-то, свою долю славы хочет, наверное. Чем тогда объяснить то, что по телефону одно говорит, а при встрече совсем другое? Глуховат он стал, что ли? Ну да, такое впечатление, что не слышит он меня по телефону, при встречах иногда очень удивлённо на меня смотрит, а ведь мы с ним те вопросы минут по пять обсуждали. Вроде слухового аппарата я у него не видел, переспрашивает, конечно, но редко. Может из ума уже начал выживать, на пять лет меня старше все-таки? Или, как говорится, последнее открытие матерого зубра совершить хочет? Вот зачем ему знать, откуда те камешки? Не хватает ему, видите ли, тех крох, что я ему даю. И без того уже половину извел на свои опыты. Может они не только с кремнием чудеса творят, может Василий какие-то новые пластмассы в своих колбах варит? И, главное, геологи нужные места быстро нашли, рапортовали, что добычу можно организовать и тут же все заглохло. Я им всего по центнеру образцов заказал, так и с теми волынят, мол обогатительный комбинат строится, дороги, склады. Ничего я насчет промышленной добычи им пока не говорил, мне пока даже по полцентнера камешков хватит, что за самодеятельность? Не перехватил ли Василий моих геологов? Или это еще кто-то? Ну, хотя бы эти рижане. Что-то ведь там явно происходит. Вторых половинок я ведь так и не дождался. Отправили, а куда отправили, почему не приходят? И еще эта новая их продукция. Даже в журналах успели пропечатать, а что, откуда и кто разрешил? Надо же, полноценный компьютер на одном чипе. Не было такого в планах, неужели сами сделали? У американцев такого пока нет, а наши сделали. Да еще где — в провинции, за тысячу километров и от Москвы, и даже от Киева. И характеристики по питанию и выходам какие-то необычные. Уж не применили ли они мои разработки? Нет, я же фактически запретил. А все-таки если? И вообще, странная история. Четыре невозможных минерала сходятся в одном месте. Полуграмотные инженеры создают новые переходы, новую, революционную топологию. Не протестуют, когда их я задвинул, жалоб на меня мне не пишут. Они втихаря делают компьютер на одном чипе и тут же запускают в производство. Тут же выходят статьи в популярных журналах. Как в сказке, прямо. А кто у нас в стране занимается сказками? Елки-палки, я же сам в молодости сидел в ихней шарашке. Может, какие-то старые разработки времен Берии всплыли? Может, и сейчас шарашки есть? Ученых много, против статистики не попрешь — тот напился-подрался, этот кого-то машиной сбил, третий радиоприемники на продажу из казенных деталей собирал, не держать же их всех на лесоповале. Этот вариант многое объясняет — и геологов и химиков и многое другое. Надо бы съездить в Ригу, посмотреть самому, как там и что. Если это Комитет, то надо сидеть мне тихо и не отсвечивать. Эх, жаль, открытие ведь на Нобелевскую тянет, или, в худшем случае, на Ленинскую. Ленинская даже лучше, Нобелевскую все равно отберут в фонд каких-нибудь угнетаемых негров, одна слава останется, а меня того и гляди на пенсию турнут, возраст проклятый.

Академик позвонил, велел оформить командировку в Ригу и купить билеты на самолет, на утренний рейс в среду. Билетов не было, и не только на среду, а на всю рабочую неделю, бронь почему-то снята. То же самое случилось и с поездом.

— Ну точно, на работу комитетчиков похоже, только им нашу бронь отменить — раз плюнуть. Ну ничего, у меня и свои связи есть.

Академик сел в машину, поехал на Ленинградский вокзал, там прошел в кабинет начальника.

— Привет, Игорь!

— Привет, сосед! Какими судьбами? Что, ключи потерял? Так не помогу сейчас, запасные дома. Ты же мои тоже не работе хранишь?

— Да нет, мне билеты нужны.

— В Ленинград? Когда едешь?

— Да хотел бы завтрашний день там провести. Только не в Ленинграде, а в Риге.

— А чего же ты на Рижский не поехал?

— Соседа у меня там нет.

— Ну не знаю, не знаю. Рижский не моя епархия. Тут ты уже чашкой кофе не отделаешься. Придется тебе у меня дома на целую рюмку коньяка задержаться. И не трах-бах, а чтобы моя Светка все заранее приготовила. Согласен?

— Экий ты, Игорёк, меркантильный. Знаю я твою рюмку коньяку. Потом целый день мучиться.

— А зачем мучиться? Зашел и... Не тот друг, кто напоил, а тот, кто опохмелил.

— Ну ты и вымогатель!

— Ну, а что делать? Несут и несут, скоро в квартиру не зайдешь, места не останется. А один я не пью. Ладно, заходи на полрюмочки. Только тогда с супругой. Сейчас позвоню, принесут. Система то у нас единая, есть конечно, личные резервы билетов, но до этого, думаю, не дойдет.

Через пять минут оказалось, что и личных резервов нет. Никаких. Даже у начальника Рижского вокзала.

— Всё, буквально всё, всё, что нажито непосильным трудом, забрали сегодня с утра — было объявлено академику. — И знаешь кто? Комитетчики до пятницы все выгребли.

Академик кивал головой, то ли словам соседа, то ли своим мыслям.

— На сегодня ничего нет, на среду нет, но на четверг плацкартный сделать можно. Не купе, конечно, но и не общий. Да и сам поезд приличный. Только вечером в пятницу назад никак не уехать — тоже всё выгребли. Только в воскресенье. Берешь? Пятницу там по делам побегаешь, а в выходные на пляже полежишь, в понедельник утром здесь. Остановиться есть где? Если что — звони, помогу.

Антонов рвал и метал, лучшие умы "девятки" стояли на ушах, изобретая варианты. Неделя не задалась, сначала пропал член ЦК и даже свидетелей, куда и с кем он с утра отправился не нашлось, даже в чем был одет непонятно. Пешка конечно, но кто-то эту пешку в ферзи двигал, раз такой шум из-за него. Даже девятке досталось, незаслуженно конечно досталось, пока не нашего полета птица этот Горбачев. Теперь вот эта поездка. Сидел себе генсек уже тихо-мирно, и вот — чуть улучшение здоровья, так сразу и полетели. Франции ему мало, по Союзу решил помотаться? И ладно бы только это. И цель поездки Ильич не раскрывает, и местных велел не предупреждать. А как управиться за три дня? Машины кортежа и обеспечения надо перегнать заранее, да и местность хорошенько изучить. Тысяча километров, лето, кругом ремонты и реконструкции к Олимпиаде. Езды машинам пол суток. И ведь с такими указаниями не погонишь все машины колонной — местные гаишники засекут, в Ригу позвонят и все всплыло. Выглядеть будет так, как будто мы предупредили. Поодиночке можно, но поодиночке быстро не поедешь — гаишники тоже не дураки, такая масса отъявленных нарушителей скорости и все с нашими ксивами. Значит, 15 часов в дороге, а там еще надо где-то отоспаться, машины помыть. А вот лимузины все равно засекут, какие номера на них ни вешай. Тупик. И почему такой странный приказ про местных? Снимать Леня кого-то собрался или просто проверку бдительности устроить? Чертов Горбачев, может все это из-за него? Может, сидит где-нибудь на нашей конспиративной квартире, пьет водку и посмеивается над "девяткой". И какую именно тогда подляну нам подготовили? Знать бы хотя бы, кого именно проверять собрались — нас или чертовых рижан.

Антонов посмотрел на часы. Пора начинать совещание, послушать, что там предложат по разрешению наших проблем.

Через полчаса оказалась, что голь на выдумки хитра. Лимузины полетят в транспортниках, которые постоят в авиационной части, делящей рижский аэродром с гражданскими. Останется только выкатить и перегнать через ВПП. Остальные машины гоним в Литву, насчет тамошних коллег никаких указаний не было. От Риги до до границы с Литовской ССР всего 70 километров, смешное расстояние. Все равно, как только диспетчеры согласуют маршрут самолета, рижане узнают о визите высокого начальства из Москвы. Полчаса на бардак спишем, значит в латвийском КГБ за час-полтора до приземления зашевелятся в любом случае, Леню может и не будут ждать, но кого-то из Политбюро точно.

А с размещением прибывающих поездом и самолетом что-нибудь решим. В крайнем случае, автобусы из Литвы подгоним, на ночь туда возить будем, совсем рядом ведь. Три ночи всего, потерпят.

А вот то, что неизвестно, куда именно наш генсек собрался, какие предприятия или учреждения посетить, совсем плохо. Придется нашим все осмотреть, чтобы хотя бы в курсе быть, как подъехать, где прикрытие поставить. Правда, в пятницу уже наверняка можно будет местную девятку подключить, только все равно за ними глаз да глаз нужен будет. Все-таки, определенно какая-то проверка нашей бдительности, иначе с чего генсеку ехать в самую лояльную республику?

Вт 12-7-14

Перед обедом Зинка зашла к Максу и, хитро улыбаясь, спросила

— Знаешь, какой сегодня день?

— Вторник, двенадцатое.

— Похоже ты ничего не знаешь. Зарылся тут в своих бумагах и не видишь, что вокруг творится. Вот оно, зло отдельных кабинетов, сидели бы в трех комнатах, как раньше, давно бы поздравил.

— С чем? Ты свою тему закончила или чего гениального придумала?

— Гениальным у нас занимаешься ты, да еще Юрка Сыщенко. Он сегодня ко всем пристает со своей идеей, как окончательно заменить на новом оборудовании глупого человека умной электроникой. Тимаков его идеей тоже загорелся, все какие-то блок-схемы чертит, то ли программы, то ли по железкам чего. Я пока до такого не докатилась, хотя так и подмывает, я оптику всякую со школы люблю. Так что давай еще варианты, чем сегодняшний день такой замечательный.

— Ну не знаю, я свежей прессы пока не читал. Может к нам в Москву прибыл с дружественным визитом какой-нибудь африканский царек, решивший с нашей помощью строить коммунизм? Или у нас вместо работы очередное всеобщее комсомольское собрание с целью чего-то там одобрить или осудить? Говори быстрее, я тогда тезисы напишу, выступать попрошусь.

— Ну вот, такой день, такой день, а он даже не в курсе. Тебя прощает только то, что ты пришел к нам только в этом мае. Но все равно, мог бы и узнать, не совсем ведь чужие люди. День рождения у меня. И не простое, а юбилей. Ровно 25 стукнуло, совсем старуха. Тебе-то вон только через месяц будет, я знаю. Молоденький ты у нас, — Зинка хихикнула. — неопытный, я бы на твоем месте первым делом узнала, когда у кого дни рождения. А теперь вот посмотрим, как вывернешься. Сегодня перед обедом маленький безалкогольный фуршет с парой бутербродов и кофе, а вечером в семь приглашаю тебя ко мне домой. Соберутся только лучшие подруги и их мужья, ну еще мои домашние. Ты, конечно на подругу не совсем похож, и на домашнего тоже, но все равно твое присутствие крайне необходимо, мама настаивает. Вчера посмотрела на тебя в окно и сразу настаивать начала. Можешь даже без подарка приходить, все равно не успеешь купить. А вот цветы приноси. И вина какого-нибудь вкусного купи, если попадется по дороге, ты вкусное выбирать умеешь. Ну все, я побежала бутерброды резать.

— Ну вот, быт заедать начал, — думал Макс. — Уже мама приглашает, посмотреть хочет, что там у ее дочки завелось. Эдак и до обручального кольца докатиться можно. Зинка, конечно девушка хорошая и первое замужество ее совсем не испортило, но связывать себя узами брака не хочется. Не до того мне, особенно когда к Брежневу в приятели влез. Пока он черта не вызывал, но вечером, дома, наверняка вызовет. Навязал я ему эту поездку, значит, готовить надо, информацию дать, речи написать. Да и в пятницу хорошо бы во время визита не по заводу шататься, а в бункере сидеть. Нет, на заводе во время визита мне быть никак нельзя. Охрана брежневская будет везде крутиться, примет грэйв их действия за агрессию, шандарахнет чем-нибудь, очень плохо будет. Нет, решил же валить, значит надо валить. А с девчонками как-нибудь потом разберусь. Утихнет все по поводу нового завода, тогда и появлюсь. И ведь простился вроде уже, так нет, второй день все продолжается с Зинкой. А еще среда и четверг на носу, глядишь еще и Ленка с Юлькой в гости заявятся, не выгонишь ведь. Все, завтра же валить, решено. Только как свалить? Уволиться? Долго, да и шум в лаборатории поднимется, уговаривать начнут. Под машину попасть? Еще в морг попрутся, на опознание, это ж такая моральная травма... Может даже и не простят потом. Если будет это самое "потом". А очень хочется, чтобы оно было. Так как же свалить? Командировка? Ну не от института же, к академику, который сам сюда в пятницу припрется. Я сотрудник научного подразделения КГБ и меня отзывают? КГБ здесь очень не любят, в общаге текстильщиц проверено. Так что, если обнаружится, что я из этой конторы, могут и не простить, может это еще хуже, чем вариант с моргом. Остается только пропасть. Ага, а вот тут мне день рождения и поможет. Возвращаюсь ночью, дали по голове, обчистили, память потерял, заблудился, уехал в другой город. Никакого морга, значит поплачут, но будут надеяться. Потеря памяти все объяснит. Решено, проводим инсценировку ограбления, сами и по голове себя ударим и милицию тоже сами вызовем. Найдут на месте преступления документы Эдика, а свидетели покажут — поднялся и пошел, как пьяный. И идейку насчет потери памяти ментам подкинем.

Макс облегченно вздохнул, решение принято окончательно и бесповоротно. Страну надо спасать, а не гаремы разводить. Скоро конституцию новую примут, в которой главная бомба — право республик на выход из СССР. Хрен им, а не Кемску волость. Как там поется в местной песенке? Первым делом мы испортим самолеты, ну а девушек, а девушек потом? Перекраивал Сталин границы республик, вот и мы с Брежневым перекроим, на всякий случай. Будет им... Ладно, об этом потом, сначала сегодняшний день надо завершить правильно. Что ж Зинке то подарить? Чтобы и полезно было, и цена не особо высока была, да и не очень подозрительно было, как это я за полтора часа такой подарок достал. Что там современной девушке надо? Магнитофон — дорого родителям покажется, не дарят вроде здесь неродственникам подарки дороже своей зарплаты. Косметику? Косметики в рижских магазинах полно, да и зачем она ей? Ну разве что духи какие-нибудь "французские", но опять же — где достал, да и вдруг запах не понравится, а прекратить пользоваться таким дефицитом рука не поднимется. А вот платье? Из какого-нибудь материала будущего, не отличающегося по фактуре от современных материалов, но, чтобы не мялось, не пачкалось, не застирывалось, в швах не ветшало....

Макс дал задание грэйву и просмотрел изображения Зинки в разных платьях, быстро выбрал понравившееся, подогнал на свой вкус к Зинкиной фигуре, заставляя Зинку-картинку наклоняться, приседать и размахивать руками. Отлично сидит, конечно на мой личный вкус, вроде нигде не должно ни давить, ни обвисать. Макс достал платье из синтезатора, внимательно осмотрел. Вроде обычный материал, обычные швы, ну а в остальном можно на грэйва положиться. Бросил платье обратно в синтезатор, обратно достал уже в коробке, завернутой в подарочную упаковку с бантиком. Подумав, достал из синтезатора еще и две бутылки рижского шампанского, пошел к Зинке.

— Вот — сказал он, протягивая шампанское — спиртосодержащая жидкость к столу. Чтобы по сто грамм, и не здоровья ради, а аппетиту для. Такая дата, а ты собралась нас всухомятку кормить. А вот еще, — Макс достал подарок из-за спины — для себя берег, но раз такой случай, держи. Только чур, только дома откроешь, ладно?

— Конфеты? — заинтересовались Юлька с Ленкой.

— Не-а. Но очень похоже, хотя и не совсем съедобно. Я так думаю, что до вечера и вам помучаться придется, не только имениннице.

— Я не именинница — тут же возразила Зинка. Именинница — это та, которая отмечает именины, а я день рождения отмечаю. И кроме того, я тут с вами быстренько отмечу и домой пойду, Один отпустил меня к кухонной плите. Так что я очень скоро узнаю, что там внутри, а кое-кому действительно придется помучиться, — Зинка показала девчонкам язык. — Ладно, давайте зовите остальных, пора начинать мероприятие.

Праздничное поедание бутербродов для Макса неожиданно превратилось в выслушивание идей Юрки и Толика.

— Вот смотри — берем фотодиоды, 121 штуку и заполняем ими квадрат. 11 рядов по 11 тук. Оптикой проецируем координатные метки на эту матрицу. Делаем так, чтобы размер изображения линии был равен размеру фотодиода. Теперь, если координатный крестик находится в нужном месте, его изображение проходит ровно посередине фотодиодной матрицы. Обрабатываем изображение компьютером — если не посередине, то двигаем объект в нужную сторону. Двух таких фотодиодных матрицы достаточно, чтобы совместить два крестика, оптика используется одна и вуаля — вместо человека на установке работает программа.

Ребята победно посмотрели на Макса.

— Да, все замечательно, только под разные размеры чипа разную оптику придется ставить или универсальную регулировать. Вы бы лучше взяли бы фотоматрицу под все рабочее поле установки, ну минимум двести на двести фотодиодов, а то и тысячу на тысячу. Вот ее изображение и обрабатывали бы, хоть на два крестика, хоть на четыре, хоть на двадцать.

— Так это какого размера матрица получится?

— Какого надо такого и получится. Вы где работаете — в лаборатории по созданию микросхем или в цеху по производству аппаратуры из дискретных элементов? Или вы никогда телекамеры не видели? Да сделайте сразу на одном чипе обработку сигнала, повесьте выходы на шину флешки. Тогда камеру можно на любой комп вешать, а не только на комп установки. Вывели изображение на экран, подвели курсор джойстиком на нужную точку, кликнули, обработали программой — и вот под любые метки и размеры, да всех делов на пять минут.

Смущенные Толик и Юрка забились в угол и стали бешено изводить бумагу.

— Дело полной автоматизации производства в надежных руках — подумал Макс — а если что получаться не будет, видениями подправим.

Вечером, когда Макс с опозданием на полчаса позвонил в Зинкину дверь, та уже щеголяла в новом платье.

— С ума сойти! — пролепетала Зинка, открыв дверь и увидев огромный букет белых роз, почти скрывавший Макса. Ты где такие достал? Такие длиннющие и такие свежие! Даже возле Сакты таких не бывает! Ты что, ботанический сад ограбил? Как же ты успел туда и обратно за два часа?

В прихожую выглянула Ленка.

— Ну что ж ты гостя в дверях держишь? Сама волновалась, что адрес не записала, на память Эдика понадеялась, а теперь его внутрь не пускаешь?

— Ябеда! — Зинка рассмеялась. — Ну давай, заходи, заходи, первый раз тебя в белой рубашке вижу, еще бы красный галстук и примерный пионер получился бы.

Макс зашел, рассматривая Зинку в своем подарке.

— Ну как? — Зинка отдала Ленке букет и стала вертеться перед Максом, демонстрируя платье — Вот не пойму я, как ты с размерчиком-то угадал. Но сидит отлично, большое спасибо — довольная Зинка чмокнула Макса в щеку.

— Чего-то не хватает — задумчиво протянул Макс — вот только чего?

— Чего? — испугалась Зинка, оглядывая себя в зеркало.

— Ну не знаю, не знаю. Может быть этого?

Макс достал из заднего кармана плоскую коробочку, обтянутую черным бархатом, протянул Зинке. Та открыла коробочку и увидела сверкающее колье.

— Неужели бриллианты? — у Зинки перехватило дыхание

— Ну я не граф Монте-Кристо, чтобы бриллианты покупать. Обычная бижутерия, только очень качественная, какой-то хрусталь, даже простое стекло царапает, как настоящий алмаз. И цепочка не золото, а какой-то сплав, название забыл. Давай, давай, надевай, помогу застегнуть.

Зинка не могла оторваться от зеркала. Максу тоже понравилось. А вышедшая из кухни Ленка чуть вазу с розами не уронила.

— Ну ты Эдик даешь, — сказала Ленка. Сначала шикарное платье, потом шикарный букет, потом вообще бриллиантовое колье. Однозначно хочу за тебя замуж, ты, наверное, любимый сын какого-нибудь союзного министра или даже внук члена Политбюро.

— Но-но! — спохватилась Зинка — во-первых, мадам, вас тут не стояло, так что пожалуйте в конец очереди, а во-вторых, это не бриллианты, как утверждает Эдик, а в-третьих, пора к столу, другие гости меня заждались.

Вошли в комнату, Зинка представила Макса и остальных. Места рядом с девчонками оказались заняты и Максу пришлось усаживаться у угла стола, рядом с потеснившимся отцом Зинки. С другой стороны угла сидела Зинкина мать, украдкой бросающая любопытные взгляды на Макса. — Обложили — усмехнулся про себя Макс и достал из кейса бутылку Новосветского шампанского, бутылку армянского коньяка и бутылку коньяка 'Коктебель'.

— Зина вот попросила купить чего-нибудь вкусненького на стол — сообщил Макс родителям Зинки — говорит, у меня хороший вкус. — А мне ж некогда, вот, из своих запасов пришлось взять. Мне армейский друг из Крыма по почте присылает, а я ему эквивалентно рижский бальзам шлю. Ты мне — я тебе, как говорится, только без криминала, как в одноименном фильме.

— Это в каком фильме — поинтересовался Зинкин отец.

— Ну который 'ты мне — я тебе называется', с Куравлевым. Я его на закрытом показе на Рижской киностудии смотрел, из Москвы прислали, титры клеить.

— Да, беда с этими титрами. Из-за них мы в Риге фильмы всегда позже остальной страны смотрим. И зачем собственно они нужны? Разве остался хоть один латыш, который по-русски не понимает?

— Такая национальная политика у партии — подключилась к разговору Зинкина мать — они все-таки титульная нация и имеют право на титры на родном языке.

— А мы, значит права не имеем? — возбухнул Зинкин отец — когда они фильмы рижской киностудии в кино крутят, никаких русских титров нет. Фильмы эти потом для других республик на русский дублируют, но у нас на русском их не показывают. Никогда. Так что только по телевизору можно их увидеть на русском, и то, лишь по центральному каналу. Вот так, говорим в Риге исключительно на русском, не хотят они с нами на латышском говорить, да и в целом по республике латышей меньшинство, а как до кино доходит — прав у нас, у большинства, оказывается меньше.

— Бросай, папа, свои диссидентские разговоры, разливайте шампанское, пусть Эдик, как опоздавший, тост скажет.

Сидели хорошо, хоть и тесно, но дружно. Пели песни, которые Макс уже знал, хоть и не наизусть, но грэйв пускал на нейромонитор караоке, так что Макс как ни странно, оказался самым знающим. Отец Зинки наконец потащил Эдика на лестницу, курить.

— Я вообще-то бросил, но покурить в хорошей компании могу. Вот только курю я исключительно ленинградский 'Беломорканал'. Давайте я просто так с Вами постою.

— Ну давай. Нравишься ты мне, Эдик. И Зинке нравишься, я уже давно заметил по ее поведению. И мать против тебя вроде ничего не имеет — вон, молчит весь вечер. Одно в тебе плохо — фамилия. Ну не люблю я евреев, уж ты прости, есть за мной такой грех. Вроде по отдельности нормальные люди, но как соберутся вместе — Зинкин отец махнул рукой. — Держитесь вы друг за друга излишне крепко и все у вас всегда схвачено и везде вы впереди. Ты, если вдруг поженитесь, давай фамилию на нашу меняй, а?

— Да немецкая это фамилия. У меня отец немец, это мама еврейка, хотя девичья фамилия у нее русская была, Миронова.

— Час от часу не легче. Знаешь, у меня немцы в войну почти всю... Нет, Эдик, оставайся ты лучше евреем, у вас же по матери национальность считается. А что — хорошая нация, куда взгляд ни брось — и ученые хорошие, и писатели, и актеры, и певцы и даже автомеханики и слесаря. Ты иди Эдик, иди, а я еще одну выкурю.

Макса в прихожей встретила Зинка, тревожно взглянув в открытую дверь на курящего у окна отца.

— Что ты ему сказал такое, что он сам не свой стал?

— Да ничего особенного, только что мой отец немец и фамилия моя немецкая.

— Ой дурак! У него немцы всю родню в деревне сожгли. Сам выжил только потому, что в это время с теткой в соседнюю деревню ходил. Потом они с партизанами жили. А отец его на фронте без вести пропал. Всё, Эдик, теперь действительно невозможно нам пожениться. Не может он простить немцам такое. Отдаю тебя девчонкам, ну и сама бегать к тебе буду, не прогонишь ведь? Что же ты мне раньше то не сказал, а я дура, тоже не поинтересовалась — у Зинки повлажнели глаза — ну, теперь то, ничего уже не поправишь — Зинка смахнула слезинки — Все, пошли за стол.

За столом Макс задумался. Да, потрепала жизнь Зинкиного отца. А ведь еще полтора десятка лет и к власти придут потомки тех, кто, возможно, помогал немцам сжигать ту деревню. И будут в Риге проходить марши ветеранов СС, возможно тех самых, а Зинкин отец станет бесправным оккупантом.

За столом все почувствовали изменение настроения Зинки и Макса. И Зинкин отец не возвращался, и Зинкина мать ушла к нему. Веселье исчезло и через полчаса гости собрались расходиться. Юльку взялись провожать живущие в соседнем с ней доме Зинкина подруга со своим парнем, Эдик вызвался провожать Ленку. Прощаясь, Зинка напоследок наградила Макса долгим поцелуем. Макс почувствовал, что этот прощальный поцелуй не был направлен на подначку подруг, а был таким, как они целовались лишь вдвоем. Ему стало очень грустно. Может, это был вообще их последний поцелуй. Макс шел с Ленкой и молчал, молчала и Ленка. Наконец она спросила, что там случилось. Макс все рассказал.

— Подумаешь — сказала Ленка, все срастется у вас. — Ну нельзя же всю жизнь ненавидеть всю нацию, тем более что твой то отец из советских немцев и к тем никакого отношения не имеет. Подумает, и привыкнет. Как говорится, стерпится-слюбится.

— Да не собираюсь я на Зинке жениться и никогда не собирался — отмахнулся Макс — Я вообще убежденный холостяк, я всех вас люблю совершенно одинаково и поэтому выбрать кого-то одного не могу. И сама Зинка теперь за меня замуж не хочет, из-за отца. Но вот действительно, вот кто меня за язык то тянул? Промолчал бы и все нормально было бы. А теперь и в гости к ней то не зайдешь.

— А ты ко мне заходи. У меня родители без национальных предрассудков. Немцев, конечно тоже не любят, но именно тех немцев, фашистских. Сегодня, конечно, уже поздно, но ты завтра заходи. Тридцатая квартира, восьмой этаж. Папа выздоровел, теперь все счастливы и на моих гостей коситься не будут.

Дошли до Ленкиной девятиэтажки. Макс уже хотел попрощаться, но Ленка потянула его в подъезд. Поднялись на лифте на девятый этаж, по лестнице спустились на площадку между этажами. Ленка тихо сказала Максу, чтобы он поставил свой дурацкий дипломат, а когда он прислонил его к стенке, тут же обняла и поцеловала в губы. Целовались долго, когда Макс наконец-то оторвался от Ленки, блузка ее была расстегнута, а Макс даже не помнил, он ее расстегивал или сама Ленка.

— Поехали ко мне, — попросил Макс

— Не могу, уже поздно. Поцелуй меня еще раз, и я пойду — ответила Ленка, притягивая руку Макса к своей груди.

— Поехали — сказал Макс еще через пять минут, с трудом отрываясь от Ленки — а то я за себя не отвечаю. Где это видано, чтобы порядочные члены общества целовались по подъездам как простые школьники?

— Поздно, — ответила Ленка, застегивая блузку и поправляя юбку. — Все, Эдик, я пошла. До завтра! — Ленка, стараясь не цокать каблучками, спустилась на свой этаж и скрылась в квартире.

Да, действительно поздно, подумал Макс, открыв портал и перемещаясь в бункер. Поколебавшись с минуту, Макс отдал команду грэйву. Пусть теперь работают клоны, а мне надо хорошенько выспаться.

На следующее утро Эдик на работе не появился, зато около одиннадцати в отдел кадров пришел молодой милиционер с пропуском Эдика. Обнаружив, что Эдик на работу не приходил, он выяснил, кто последним видел Эдика. Подошедшим девчонкам он сообщил, что, похоже, на Эдика ночью было совершено нападение. Ожидавшие на остановке видели, как идущего молодого человека в белой рубашке и с дипломатом ударили сзади выскочившие из-за кустов хулиганы. Ударили, по голове, и, похоже, обрезком трубы. Потерпевший сразу упал, нападавшие добавили ногами. Они быстро пошарили по карманам и, захватив дипломат, скрылись. Свидетели вызвали милицию, но пока она ехала, пострадавший поднялся и, шатаясь и прихрамывая, куда-то побежал. Так что на месте происшествия удалось обнаружить только следы крови, пропуск и пустой бумажник. Милиционер спросил домашний адрес Эдика, никто его не знал, пришлось Зинке отправиться с милиционером, показывать. Ленка с Юлькой тоже поехали. Дома Эдика тоже не оказалось, на звонок в дверь никто не отвечал. Огорченный милиционер велел, если Эдик через трое суток не появится, позвонить ему по телефону, а лучше сразу явиться в отдел и написать заявление. Почти плачущей Ленке он сказал, что расстраиваться пока рано, что ни в морги, ни в больницы этой ночью никто с травмами не поступал, может Эдик отлеживается у кого-то из знакомых.

— Это я виновата — всхлипывая, говорила Ленка подругам, когда милиционер ушел — Я с ним целоваться начала, долго целовалась. Расстались бы сразу — ничего не произошло бы. А потом он предложил поехать к нему, а я отказалась. А поехала бы — на двоих может и не напали бы.

Зинка, чуть не плача сама, как могла утешала подругу.

— Это все мой папочка испортил. Выпил и полез к Эдику со своим бытовым антисемитизмом, а наткнулся на немца. Так бы мы еще сидели и сидели за столом, пока хулиганы спать не отправились бы.

Наконец, к рыданиям присоединилась и Юлька.

— Я тоже виновата. Что-то мне обидно стало, что Зинке такие подарки, а нам вообще ничего, даже маленького цветочка. Вот я и ушла пораньше. А осталась бы, мы с Эдиком сначала Ленку проводили бы, а потом он меня, а мой район очень тихий, могли бы хоть до утра целоваться и потом, у меня родители в санаторий уехали, вообще никуда Эдик не поехал бы, у меня остался бы...

Девушки еще долго рыдали, обнявшись. Когда немного успокоились, Ленка сказала

— Я читала, что от ударов по голове можно память потерять. Представляете — объявится Эдик, живой, а нас не помнит.

— А может, он вообще память потерял? Бродит там, в твоем районе, не знает куда идти. Поехали, поищем? Там старой деревянной застройки полно, сараев всяких и закутков при них. Забился Эдик куда-нибудь и лежит сейчас без сознания.

Девушки тут же поехали и бродили по району до вечера, проверяя и дворы, и подъезды многоэтажек, но кроме засохших пятен крови недалеко от остановки троллейбуса так ничего и не обнаружили.

БЧ-31 15-7

Академик уже полчаса сидел у бюро пропусков и нервничал — никто к нему не спускался. А ведь позвонили директору, уже два раза позвонили. Черт знает, что происходит, и без того в поезде намучался, потом еле в гостиницу устроился, в гостинице горячей воды нет, пришлось мыться под душем холодной, в таком-то возрасте. А тут тоже волокита. Академик встал и снова направился к окошечку. Но тут произошло невероятное. В вестибюль ворвались крепкие парни, быстро распределились по помещению, один заслонил окошко бюро. Мало того, довольно бодрой походкой в вестибюль вошел сам Брежнев. "И сопровождающие его лица" — пронеслась в голове пораженного академика расхожая фраза. Брежнев уже почти прошел мимо академика, но вдруг остановился, как бы к чему-то прислушиваясь. Повернулся, подал руку, крепко пожал, смотря в глаза.

— Здравствуйте. И Вы здесь? Вы значит и есть тот самый автор эпохального открытия? Очень, очень рад познакомиться — с какой-то издевкой произнес Брежнев, такие изобретательные люди очень нужны нашей стране. Но уж извините, сегодня очень занят. Езжайте скорее в гостиницу, там на столе Вас ждет конверт с дальнейшими инструкциями. И работайте, работайте, не время сейчас разлеживаться на балтийском песочке. — Ну, мы пойдем дальше.

Брежнев с командой проследовал через проходную. В вестибюле остались лишь несколько человек, какими-то недобрыми глазами посматривающих на академика. Академик поскорее вышел на улицу, стоянка была заполнена лимузинами, за оцеплением начинали собираться зеваки. Перешел дорогу, высматривая такси. Тут же рядом с ним остановилась черная "Волга", водитель распахнул пассажирскую дверцу.

— Садитесь скорее, приказано до гостиницы довезти.

В гостинице академик действительно обнаружил на столе пухлый конверт. В нем был билет на самолет, на ближайший рейс. И... Это было невероятно. Если это правда, то это тянуло на Нобелевскую премию. Электронная бумага, замена громоздким дисплеям для компьютеров. Всё есть — описание процессов, формулы, химический состав, даже технология производства. Перевод явно с английского. Академик внутренне содрогнулся, представив, что должно было случиться с авторами всего этого, чтобы Союз мог получить безоговорочный приоритет. Да, да, что-то такое он читал на днях в американской газете — сгорел целый частный институт, большинство сотрудников погибло. Значит, на роль изобретателя опять выбрали его. Значит не прошло незамеченным то, как он уже давно присваивал чужое. Значит, он будет молчать и сделает все как надо. Да, вот тут и приписка есть — лично переписать и оригиналы уничтожить. Срок повторения бумаги — три недели. Необходимые для начала работ материалы ожидают в Москве, в кабинете. Ну раз надо, значит сделаем. Против воли партии не попрешь.

Если бы на Ригу упал метеорит или прорвало плотину Рижской ГЭС, то эффект, пожалуй, был бы не таким потрясающим, дела то вполне житейские и поэтому ожидаемые. А вот визит Брежнева всех потряс, особенно начальство. Нет, конечно, генсек он на то и генсек, чтобы иногда являться народу в сиянии своего величия. Но чтобы вот так, без предупреждения, как снег на голову... Не заготовлено приветственных речей, не украшены наглядной агитацией коридоры, стенгазеты и те старые висят. Конечно, на заводе и в институте чисто, специфика производства, но всегда есть чего подправить и покрасить. Короче стыдоба, даже в столовую нельзя привести — ничего не подготовлено. Генсек ведь человек в возрасте, диетическое питание нужно. На высоте оказался только начальник первого отдела, утром ему пришел очередной совсекретный пакет от высоких московских кураторов. В пакете было все, что нужно — в небольшом блокноте толково расписывалось, в каком порядке показывать завод, что рассказывать, с кем знакомить, были даже варианты на случай, если генсек нарушит планируемый порядок осмотра. Для Булаткина была даже заготовлена приветственная речь, на случай, если остальное начальство впадет в полный ступор.

Так что теперь Булаткин пожинал сочные плоды своих тайных от прямого и косвенного начальства связей. Брежнев и вся сопровождающая его группа заботами Булаткина была одета в белоснежные халаты и шапочки, мол порядок есть порядок. Теперь гости уже осматривал старые цеха, а руководство завода еще даже не выдвинулось на позиции. К чести рабочих, они, погруженные в свою работу, не сразу заметили генсека, а заметив, не сразу узнали его в столь необычном наряде, а даже узнав, не поверили своим глазам, так что тот остался весьма доволен, увидев не толпу встречающих, а нормальный производственный процесс. Брежнев двигался легко и свободно, совсем не так, как в телевизоре, некоторые сопровождающие его лица зачастую отставали, особенно на лестнице. Через десять минут руководство завода наконец-то догнало процессию и теперь с благодарностью посматривало на Булаткина, из-за находчивости которого генсеку не пришлось скучать. Брежнев поздоровался с руководством, пожал руки директору и начальникам цехов.

— Ну что ж, пока все отлично, — сказал Брежнев — не будем и дальше тратить время попусту. Сейчас еще немного досмотрим цех, потом слегка перекусим в вашей столовой, затем посетим новое здание, которое мы вам построили. Ну а потом соберем небольшой митинг, немного пообщаемся с трудящимися массами. Только попрошу вас поперед батьки в столовую не лезть, — Брежнев дружески улыбнулся. — Посмотрим, чем вы там в действительности народ кормите.

— Володя, — Брежнев обратился к охраннику — возьми там в столовой для меня первое, второе и третье по своему выбору, ну и салатик, только сумму на кассе запомни, я потом кое-что посчитаю. И смотри мне, — Брежнев погрозил Богомолову пальцем — бери обычные порции, затем тебя и посылаю, а то мне самому инкогнито никак не соблюсти. Занимай столик, я сразу подойду, остыть не успеет.

Брежнев еще немного послушал сбивчивые объяснения начальника цеха, понаблюдал за работой, посмотрел в микроскоп на чип микросхемы с наполовину приваренными контактами корпуса. Наконец услышал, как черт приглашает в столовую. Удобная все-таки эта вещь — чертово семечко. Размером с маковое зернышко, только какое-то волосатое. Положил в ухо, почесалось немного и прошло, совсем его незаметно, а слышишь все, что черт вещает. И ведь пытался вечером его обратно выковырять, чтобы внимательно осмотреть — не нашел, наверное, куда-то вглубь уха закатилось.

Брежнев доел суп. Неплохой, вот только мяса мало. Чем больше Брежнев молодел за эту неделю, тем сильнее хотелось есть. А сразу увеличивать рацион было нельзя — черт сказал, что это будет подозрительно. Прав черт, всегда прав. Но есть то хочется зверски. Прямо как на войне, тогда, на плацдарме под Новороссийском. Нет, даже хуже — тогда съел все да черняшкой котелок вытер и ложку облизал, а сейчас нельзя, смотришь на остатки и слюну пускаешь. Эх, скорей бы вечер, тогда черт наверняка опять принесет чего-нибудь вкусненькое из своего ада. Как бы подольше растянуть это второе? Вон, помощники мои еще на раздаче стоят. Поварихи, как меня увидели, совсем шевелиться перестали. А эта, на кассе, кого-то она мне напоминает или уже видел где. Ничего так, бойкая, я б ее.... Хорошо хоть, что порции заводские побольше чем у нас, в ЦК. Надо побольше по таким заводам ездить, два-три в день посетишь, тогда может и наешься. Картошка, конечно, старая и глазки местами не вычищены. но ведь молодая еще не выросла, а хранить урожай мы все-таки не умеем. Запишу ка я этот вопрос про хранение, вечером черта спрошу, что можно сделать. Ну вот, вроде всех на раздаче обслужили. Едят сволочи, первое, кривятся, не нравится им народная столовая. А что это там у Михалыча за второе? У меня совсем другое было. Пойду на раздачу, поинтересуюсь как бы, и тогда еще одну порцию слопаю.

Брежнев допил компот, встал из-за стола, успокаивающе махнул рукой своим, мол, сидите и пошел к раздаче.

— Все вкусно, девушки. Вот только скажите мне что это за блюдо у вас такое?

— Серый горох, Леонид Ильич, — отрапортовала бойкая кассирша — со шпеком. Местная кухня. Обычно кефиром запивают.

— Вас как зовут?

— Ира.

— Ну-ка, Ирочка, положите мне порцию этого гороха. Никогда не пробовал, надо устранить пробел.

Ира от души навалила гороха в тарелку. Брежнев с удовлетворением отметил, что его порция намного больше той, что он увидел у Михалыча. Взял к гороху стакан кефира и пошел к кассе.

— Пробивайте, Ирочка. И откуда только местное начальство таких красавиц берет?

— С швейных фабрик переманивает — улыбнулась Ира. Я раньше там в столовой работала.

— А не переманить ли и мне Вас в Москву? А то у нас в цэковской столовой какие-то сплошные воблы сушеные работают. Мало того, скажу Вам по секрету, они все агенты КГБ, приставлены следить, чтобы члены Политбюро посуду не воровали.

Ирочка засмеялась.

— Нет, Леонид Ильич, не поеду. А то и меня агентом сделают. А я не хочу за Вами следить. Знаю я эту слежку. Сначала следишь-следишь, а потом бац — и влюбишься. А у вас небось семья, так что сплошное разочарование будет. С Вас сорок три копейки — объявила Ирочка.

Брежневу вдруг стало неловко. У него не было ни копейки денег. Брежнев подозвал охранника, чтобы тот расплатился.

— Вот черт, — досадовал Брежнев, поглощая блюдо местной кухни и запивая его кефиром. — Привык без денег жить. Понадобится, даже дешевый букетик цветов не на что купить. Надо исправляться. Или деньги всегда носить с собой или побыстрее строить коммунизм, чтобы денег не было вовсе. Тогда зайдешь в магазин, выберешь букет и подаришь понравившейся девушке. И идут девушки, красивые и с красивыми букетами. — Брежнев представил себе Красную площадь с прогуливающимися с кучей букетов девушек. Но картинка распалась, мысли перескочили на экономическую составляющую одаривания всех девушек цветами.

— Ведь если без денег, то сколько ж это цветов понадобится? Если каждый начнет дарить цветы направо и налево, да еще огромными букетами? И как рассчитать потребность в цветах магазина у Красной площади? Цветы товар скоропортящийся, тут или заранее порчу закладывать надо или кому-то цветов не хватит. Не хватит — потребность не обеспечена. Да, опять прав черт, не все так просто с этим коммунизмом. И потом, как бы выращивание цветов не заняло значительный процент от общего производства. А зимой как быть? Нет, деньги все-таки ограничивают потребление, деньги нужны. И что это значит в определении коммунизма?

В ухе зазвучал голос черта.

— Пора, Леонид Ильич, все уже поели, на Вас посматривают. Озадачьте их, отнесите грязную посуду к мойке. В ЦК ведь официантки убирают, а здесь их нет.

Брежнев посмотрел вниз — за размышлениями он все съел. Подчистую, разве что тарелку не вылизал. Поднялся, поискал глазами окошко с надписью "грязная посуда", ухмыльнулся, понес свои тарелки и стаканы к мойке. Заодно появилась возможность опять пройти мимо кассы с Ирочкой. Улыбнулся, поблагодарил, сказал, что было очень вкусно, но никак не мог вспомнить, что именно напоминает этот серый горох. Оглянулся — у окошка мойки образовалась какая-то безобразная давка, из-за того, что все разом ринулись к окошку, ставить тарелки было некуда. Снова улыбнулся Ирочке. показал на окошко и пошутил

— Вот так, Ирочка, кто первый встал, того и тапки.

Осмотр нового здания продолжался недолго. В чистые цеха Брежнева не повели, все ограничилось просмотром на мониторах из кабинета начальства. Брежнев и не настаивал, потому как ему объяснили, что стерильность там на порядок выше чем в операционной, а черт подтвердил. А вот временный цех сборки компьютеров в корпуса-клавиатуры осмотрел. Новые компьютеры поразили даже его, когда экскурсоводы сравнили по характеристикам с некоторыми известными ему своими размерами советскими моделями. Считай, электронщики целую комнату в коробку от конфет засунули. В этом же цеху ему вручили подарки — конечно, этот самый компьютер и в придачу к нему только-только разработанную в заводском НИИ новую модель телевизора, полностью на микросхемах. Брежнев быстро почувствовал разницу, на демонстрационном столике стояли простая модель и новая, обе со снятыми задними крышками, новая была мало того, что с беспроводным пультом дистанционного управления, так еще и практически пустая внутри. По совету черта Брежнев даже попробовал поднять оба телевизора. Новый поднял довольно легко, а вот старый средним усилиям почти не поддался — и ручек нет и тяжеловат все-таки. Напрягаться не стал, все-таки совсем недавно был стариком, подозрительно будет.

Брежнев оглядел цех. Работников мало, оборудование простаивает. Ну да, только-только отгрохали здание, установка оборудования идет, даже плана по новой продукции нет, а нет плана — нет потребителей. Тяжеловата наша плановая система, тяжеловата. Когда страну строили, а потом отстраивали, хорошо работала, а вот теперь, когда ассортимент увеличился и новая номенклатура продукции чуть ли не каждый месяц появляется, пробуксовывать стала. Черт говорит, что в частности из-за тех же самых компьютеров пробуксовывает. Долго данные вводить, долго считать, а значит долго и пересчитывать. Вот и клепаем, грубо говоря, одновременно и паровозы, и тепловозы, по пятилетке-другой клепаем, вместо того чтобы полгода-год постоять и клепать уже только тепловозы. Ну, значит, надо эти самые компьютеры развивать, чтобы считалось быстрее. Вон, ничего сложного в этих новинках нет. Одна микросхема, а остальное вообще простенькая механика, даже кнопок по сути дела нет, нет даже пружин, какая-то резинка вместо них, одни только пластмассовые набалдашники с буквами. За такое и сто рублей грешно просить с покупателя, ну да ладно, это уже как Госкомцен решит.

Главное есть чем гордиться, черт говорит, на Западе такого пока нет. И ведь гордятся, вон какие у работников лица довольные.

Тут Брежнев заметил тройку девушек, лица которых совсем не соответствовали моменту. Какие-то излишне грустные лица. Брежнев подошел.

— О чем грустите, девушки? Что не так?

Девушки улыбнулись, но как-то тоже грустно.

— Да все так, Леонид Ильич, не беспокойтесь, все хорошо.

— Но что-то все-таки случилось?

— У них в лаборатории сотрудник пропал, Эдик, очень талантливый советский парень — подсказал Булаткин. Вечером грабители напали, по голове трубой стукнули, поднялся, ушел и больше никто его не видел. Милиция не ищет, по закону трое суток ждать надо.

Брежнев нахмурился. Новые разработки, молодые таланты и криминальное исчезновение. Нет ли тут связи с происками Запада? Враги то не дремлют.

— Постараюсь Вам помочь, красавицы. Влюбились, небось, в свою пропажу? Ничего, раз милиция не ищет, поручим это дело КГБ. Возьму это дело под личный контроль, обещаю. Всю страну перетряхнем, но найдем.

Девушки немного повеселели. Черт что-то недовольно крякнул, Брежневу даже показалось, что тот выматерился.

Заканчивая осмотр, Брежнев распорядился созывать митинг. Согласно полученным инструкциям, на митинг насильно никого не гнали, так что места в актовом зале хватило почти всем. Брежнев взошел на трибуну, раздались протокольные аплодисменты. Осмотрелся. Помощники с ужасом взирали на него.

— Еще бы им не волноваться, ведь речь мне никто из них не писал, — подумал Брежнев. Он открыл папку с листами речи и сценарием. — Ох, и поспорили же мы с чертом из-за этой речи. Но убедил, чертяка, убедил. Пора отходить от сухих штампов. Сейчас я им устрою...

Брежнев постучал по микрофону. Легкий шум в зале стих.

— Товарищи! Вы думаете я говорю по пластинке кх, по пластинке кх, по пластинке... — начал Брежнев тщательно отрепетированную с чертом фразу.

Зал замер. Брежнев широко улыбнулся и продолжил

— Вот такие анекдоты сочиняет про меня советский народ. Что ж, подметили, что я немного приболел. Но я не в обиде, мне даже приятно, что про меня анекдоты сочиняют. Вот, про Августа Эдуардовича, — Брежнев указал на сидящего в Президиуме Восса, — Первого Секретаря Компартии Латвийской ССР, анекдоты не сочиняют, а про меня сочиняют. Значит, возможно и я достигну такой же популярности, как Петька с Василий Ивановичем или Штирлиц с Плейшнером.

Зал взорвался. Кто смеялся, кто хлопал. Лишь помощники стояли с каменными лицами. Брежнев помахал залу руками, безрезультатно призывая к тишине.

— А вот не знаете ли вы такого анекдота? Ползут Брежнев и Никсон с автоматами по пустыне. Не знаете? — Брежнев выждал паузу, озирая зал. — Жаль, и я тоже не знаю, а ведь начало хорошее. — Брежнев широко улыбнулся.

Зал опять зашумел, зааплодировал. Брежнев снова призвал к тишине.

— Ну ладно, делу время, потехе час. Пошутили, теперь о деле. Мы построили Вам новые цеха, оснастили новейшим оборудованием. Не для себя построили, для вас. Вам в них работать. Мы и старые цеха модернизируем и еще много новых построим. Потому что Вы делаете очень важное дело — производите детали для электроники. А что такое электроника? Это ведь не только телевизоры, радиоприемники и магнитофоны. Это еще корабли и самолеты. Электроника сейчас внедряется всюду. Потому что она помогает управлять, она облегчает труд пилота и моряка. Со временем все станки, все машины должны быть оснащены электроникой. Вот я посмотрел, как вы здесь работаете. Вы большей частью сидите. А где-нибудь в механических цехах люди стоят у станков, целыми днями стоят. А они наверняка тоже хотят сидеть и на кнопочки нажимать. Так что ваша задача облегчить их труд, помочь нам оснастить все станки этой электроникой. И, самое главное, качественной электроникой, чтобы работала и никогда не ломалась. Качество, качество и еще раз качество — вот чем должны руководствоваться все советские люди в своей работе. Вам же неприятно, когда ломается телевизор или радиоприемник? Вы заплатили свои деньги, вещь сломалась, считайте, вы свои деньги потеряли. Вы думаете, что когда выйдет из строя электроника на станке, никто не пострадает, кроме государства? Да, страна у нас богатая, для нее заменить микросхему на станке ненакладно. Ну вот возьмем рабочего, который на этом станке работает. Пока станок стоит, нет выработки и нет зарплаты. Так что, выпустив некачественную микросхему, вы залезаете в карман к какому-нибудь соседу по лестничной площадке, или к какому-нибудь дальнему родственнику. И неважно, что у него сломалось — телевизор или станок, карман у него все равно полегчал. В принципе, вот и все, что я хотел вам сказать. Остальное вы и сами знаете, из наших советских газет, радио и телевизора.

Брежнев сделал длинную паузу. Зал, наученный десятками разнообразных митингов, зааплодировал. Брежнев взмахом руки свернул аплодисменты и добавил

— Давайте-ка я коротко отвечу на пару ваших вопросов. Ну не на пару, а на десяток-другой. Кто смелый, подходите к микрофону, а то никакой провод до задних рядов не дотянется.

Как и предсказывал черт, особого энтузиазма в зале не возникло. Вперед выталкивали то ли самых бойких, то ли самых политически подкованных. Ровно десяток протиснулся к трибуне, не больше и не меньше. Брежнев коротко ответил на вопросы, благо варианты ответов чертовским способом четко проявлялись на белой внутренней стороне папки и серели по мере прочтения.

— Ну что же, я вижу желающих задавать острые вопросы не особо много. А давайте тогда я задам вам вопрос — чего вам больше всего не хватает? И на работе, и в частной жизни. Вот стоят столики, вот пачка бумаги, вот ручки. Подходите, пишите, чего желаете и кидайте в ту коробку. А мы потом выберем наугад пару десятков листов и узнаем, чего вам больше всего хочется. И будем работать в эту сторону. Ну, а пока вы пишете, кто-нибудь еще выступит — Брежнев приглашающе обратился к президиуму, подошел и занял отведенное ему за столом место.

Восс выступить после Брежнева не решился, сидел, хмурился, пришлось выступать секретарю заводской парторганизации. Его выступление было встречено без энтузиазма — все хотели протолкнуться к столикам и "загадать" желание. Пачка бумаги быстро закончилась. Брежнев встал, пошел к трибуне. Парторг быстро свернул свою речь.

— Давайте, берите коробку, вытащите из нее двадцать листов, если есть повторения, то сложите их вместе, и несите на трибуну — сказал ему Брежнев. — А я пока отвечу еще на пару вопросов.

Давайте, там, с галерки, можно даже без микрофона, я не такой уж и старый, услышу.

С галерки кто-то звонко выкрикнул вопрос, женат ли Брежнев, вопрос тут же поддержали, спросив о детях.

Брежнев, искоса посматривая на стол Президиума и возникшую там суету возле коробки с желаниями, ответил, что женат, есть сын и дочь, двое внуков и внучка, есть даже правнучка, скоро в школу пойдет. Наконец ему принесли тонкую пачку листков.

— Ну что же, посмотрим, какие у вас желания. Зачитываю. Мира во всем мире, опять, опять мира, скорейшего построения коммунизма, опять, опять, здоровья членам Политбюро. Все, больше никаких желаний у вас, получается, нет. Вот только сдается мне, желания эти немного фальшивые, как и сами листки. Мои листы размером поменьше были, специально такие готовил. Давайте, несите мне всю коробку, куда вы ее там уже спрятали?

Красный как рак парторг принес коробку. Брежнев запустил в нее руку, достал несколько листков, начал оглашать.

— Модные джинсы. Джинсы. Отдельную квартиру. Джинсы. Светку. Ну, товарищи, тут партия бессильна — по залу покатились смешки. — Опять джинсы. Лёню. Фамилия и отчество не указаны. Жаль. — зал грохнул от смеха. — Отдельную квартиру. Цветной телевизор. Джинсы. Машину. Модное платье. Прибавку к зарплате. Джинсы. Импортный кассетник. Квартиру. Джинсовую юбку. Бананов. Джинсы.

— Этот листок как раз твоя распрекрасная Ирочка писала — съязвил в ухе черт.

Брежнев зачерпнул рукой еще листков, быстро просмотрел.

— Большинством голосов победили джинсы. Грубые рабочие штаны американских ковбоев. Ну что ж, желание большинства у нас всегда закон, не правда ли, товарищ Восс? Легкой промышленности в республике полно, по большому счету швеям все равно что шить — брюки или джинсы, значит, если будут все материалы, выпуск сможете наладить в кратчайшее время. Дело, значит, в основном за материей. Вот тут Вам придется немного покрутиться. Если нужно оборудование — закупим или сами сделаем, но, смотрите, чтобы качество наших было лучше американских. Чтобы никто не кривился при словах "советские джинсы". И не делайте все джинсы одинаковыми, у нас не Китай, чтобы всем одинаковыми ходить. За два месяца управитесь? Выйдете на уровень пар эдак миллионов семь-десять в год, для начала, дальше спрос надо изучать. Если все фонды для этого выделим? А, Август Эдуардович?

Воссу ничего не оставалось, кроме как кивнуть.

— Вот так просто решает ваши проблемы генеральный секретарь. Главное знать о них. До свидания, товарищи, работайте, а мы поехали дальше с вашей столицей знакомиться. А желания ваши я еще посмотрю, все до одного. Может вам, кроме джинсов и джинсовых юбок, нужны еще и джинсовые пиджаки, джинсовые жилетки и джинсовые галстуки.

В зале опять одобрительно засмеялись. Брежнев сошел с трибуны, захватив коробку желаний, передал ее охраннику. Грохнули аплодисменты, переходящие в овации.

— Зря ты так, Леонид Ильич, — сказал Восс, севший в лимузин Брежнева. Ну ладно еще приехал как снег на голову, ну ладно этот твой дешевый популизм с анекдотами, как был шутником, так и остался, годы тебя не берут. Но зачем работающую промышленность будоражить этими американскими штанами? Свою одежду надо делать, а не капиталистам подыгрывать. Зачем мы модельеров в институтах обучаем? А эти желания — глупость, молодежь, она сама не знает, чего хочет. Какой-то дурак написал, а все собезьянничали.

— Неправ ты, Август, ох не прав. Начиная с популизма неправ. Авторитет партии не вечен, его надо все время зарабатывать. Любыми методами. А любой дефицит товаров, тем более таких простых, это потеря авторитета. Ты Фиделя не слышал? Он часами говорить может и все его слушают, замерев. Черт знает, о чем там он говорит, я их испанского не знаю, может и о джинсах или вообще о носках. Нищая страна, только на его авторитете и держится с этим американским эмбарго, ну и на нас. Ты видел, как меня провожали? В кремлевском дворце съездов никогда так воодушевленно не провожали, а ведь там вроде лучшие коммунисты страны собираются. Потому что речи у нас однообразны стали, мы перестали общаться с народом, именно с народом, а не с митингующими. Ты видел — ни одного действительно своего вопроса не задали, ну кроме как о семье. С ума сойти, страна 200 с лишним миллионов, и никто, за исключением тысячи-двух, не знает, женат ли ее глава. И наоборот, первый человек в стране не знает, чего народ хочет. Убирай заводского секретаря по-тихому к чертовой матери. Не на другой завод, а просто переизберите, пусть простым коммунистом походит. Чего придумал, шельмец — генсека обманывать. Такому веры больше быть не должно. Ну а насчет джинсов потом поговорим. Ты обедал или не успел?

— Пообедаешь тут с тобой, Леонид Ильич. Как снег на голову. Мне сообщили только когда ты из аэропорта уже уехал. И как ты только столько машин незаметно привез? Мои полностью прохлопали, а ведь должны были вовремя просигнализировать. Пока мы обнаружили, куда именно ты отправился из аэропорта, весь изнервничался. Тебе баловство, а чуть что, спрос потом с меня.

— Ну да, тебе скажи, вы бы тут всё вылизали, а так хоть реальную работу увидел. Всегда ведь как — на какой завод ни приедешь, там обязательно стройные ряды рабочих в новеньких спецовках стоят, ждут по стойке "смирно" и ни один станок не крутится. И черт его знает, работает ли вообще этот завод или даже к электричеству не подключен, и черт его разберет, рабочие это стоят, или переодетые в спецовки агенты Андропова. Ты где вообще ешь — дома или в столовке?

— Дома предпочитаю. У нас тут все рядом, да и жена рада, когда я ее стряпню ем.

— Ну так поехали к тебе домой. Кофейком угостишь?

— А тебе кофе то можно? Что врачи говорят то?

— Врачи говорят, что организм штука темная и поэтому сам не знает, чего ему можно, а чего нельзя. Но что-то у меня веры им мало. Лечили — болел, перестал таблетки пить — болеть перестал. Хоть вредителями этих врачей объявляй. Прекрасно себя чувствую, так что

и кофе выпью и какой-нибудь пирожок съем.

— Ну поехали. Только я предварительно домой звякну, чтобы жена приоделась.

Восс осмотрелся в салоне в поисках телефона, снял трубку, набрал номер и отдал жене краткие распоряжения.

Приехали.

— Ты вот что, поднимайся первым, позвони в ЦК, чтобы устроили большое собрание, раз уж я в Риге, то надо еще раз наставить здешних коммунистов на путь истинный. Только силой никого не гоните, вдруг у кого какие дела на вечер запланированы, пусть желающие генсека увидеть приходят добровольно. Именно добровольно, а не добровольно-принудительно. У вас там внутри какой-нибудь магазинчик есть, с местными колониальными товарами?

— Конечно есть, Леонид Ильич, не такой, конечно, как у вас, но тоже есть.

— Вот и хорошо, мы Вам туда сейчас кое-что из дефицита подкинем, чтобы коммунисты не обиделись на удлиненный рабочий день в такую-то погоду, да еще в пятницу. Иди, звони, а я минут через пять-семь к тебе сам поднимусь, тоже кое-куда позвоню.

Восс ушел. Брежнев подозвал Богомолова.

— Слушай, Володя, раздобудьте мне срочно хоть какой-нибудь цветок, хоть живой, хоть каменный. Неудобно в гости с пустыми руками являться. Мы тут как раз метрах в пятистах вроде какие-то цветочные прилавки проезжали, вам на машине туда-назад сгонять минута-другая. Отправь кого-нибудь и подходи опять, еще одно поручение есть.

Богомолов кивнул и быстро, почти бегом пошел к машинам сопровождения. Оттуда резко стартанула черная "Волга". Вернулся Богомолов уже нормальным шагом. Брежнев подумал еще минуту, решаясь.

— Вот еще что Володя, выясните-ка мне все о той кассирше из столовой, Ирочке. Только аккуратно, чтобы никто, ни из здешних, ни из наших московских, ничего о моем интересе не пронюхал, а то еще решат, что чего-то натворила. А могут и про меня слух какой пустить. Для начала — что за человек, нет ли каких грехов по вашей части. Где и как живет, кто родители. Ну, в общем, ты понимаешь. Понравилась мне она, это точно, но не в этом дело. Мучаюсь от самого завода, кого-то она мне напоминает, вспомнить не могу. Совсем старый стал, да?

Богомолов улыбнулся.

— Я намного Вас моложе, Леонид Ильич, но тоже иногда что-то вспомнить не могу, мучаюсь. Да и не старый Вы вовсе, последние дни вообще молодцом держитесь. В общем, сделаем, все как надо сделаем. У нашего шефа в здешнем комитете большой приятель служит, молчун из молчунов.

— Вы там смотрите, чтобы ничего ни наружу, ни внутрь не вышло. Мне сплетни не нужны, я честный семьянин. Нинку ведь вы убрали.

Богомолов опять улыбнулся.

— И еще. Эти три девчонки, у которых парень пропал. Запустите процесс, пусть ищут, а то что за бред такой, трое суток ждать. Только следователей самых толковых и деликатных привлеките. И чтобы на девчонок никакого давления — им, по-моему, и так досталось. Никакого давления, повторяю. Так что дальше отдела кадров — ни ногой. Нет, разок, конечно можно, опросить всех, может кто кого подозревает, любовь она дело тонкое, сам знаешь, может не только вечных друзей, но и смертельных врагов создать. И держите меня в курсе, как только какие подвижки будут, сообщайте. В этом деле можете мой интерес не скрывать, прилюдно ведь пообещал расследовать. Ладно, бери цветы и проводи меня к Воссу, до дверей, нам посекретничать надо. Дальше у нас по плану посещение здешнего ЦК, ну а потом посмотрим.

За столом у Воссов Брежнев не только плотно поел, но и выпил рюмочку рижского бальзама за здоровье хозяйки.

— Хорошо, что Восс в заводскую столовую не успел, — думал он, — было бы неудобно опять обедать. Да, надо постепенно менять окружение, всех этих стариков, которые одной ногой уже в могиле, на заслуженную пенсию отправить, на дачи, пусть к земле привыкают. Иначе вечно буду голодным среди них ходить. И куда только все это в меня лезет, давненько я столько не ел. Черт говорит, организм перестраивается, старые ткани молодыми заменяются, для этого энергия и нужна. Ну чисто дипломированный медик, врач-вредитель в белом халате. Нет чтобы раз, и сразу молодой. Хотя да, все время забываю, из-за моего окружения нельзя — резкую перемену заметят.

Когда допивали кофе, Восс посмотрел на часы.

— Когда там у тебя, Август, начало собрания назначено?

— Через двадцать минут. Еще пять минут можно посидеть, а вообще-то пора понемногу закругляться да ехать.

— Так что ты там про джинсы говорил? Никому они не нужны, кроме глупой молодежи? А ты комсомольских работников в неформальной обстановке видел? На всяких там слётах, когда танцы у них? Небось все в джинсах. А откуда достают, если в продаже нет? Из "Березки"? Откуда тогда у них валюта? Ты знаешь, почем их народ у спекулянтов покупает?

Восс скривился.

— Знаю, конечно, докладывают иногда. У нас по стольнику, а то и по сто пятьдесят. В соседней Белоруссии и того дороже. Я же говорю — глупый народ, за какие-то штаны целую зарплату отдавать.

— Ну вот, представляешь, сколько денег спекулянтам перепадает? А на носу Олимпиада, интурист валом повалит, повезет эти самые джинсы. Они там люди хваткие, согласно Марксу, за копейку удавятся, и вместо того, чтобы менять свои доллары по нашему официальному курсу, загонят эти джинсы уже по курсу своему. Значит, недобор валюты от мероприятия получится. Мелочь, конечно, но курочка то по зернышку клюет. Да еще и спекулянты наварятся. Мы революцию не для того делали, чтобы лавочники лучше рабочих жили. Ладно, поехали уже, потом договорим.

— Поехали, Леонид Ильич. Только все равно я убежден, что эта мода на американские шмотки полностью от недостатка воспитания нашей молодежи.

— Ох, Август, Август. На машине ведь поедем, на советской машине. А поначалу было время, когда только на импортных ездили. Не делали тогда своих машин в Советской России. Да и Волжский автозавод нам тоже капиталисты построили. И ничего — не обуржуазились же мы от обладания автомобилями. А эта мода — не только наша мода, уж я-то по миру полетал, кое-что подмечаю. Вот, только из Франции вернулся, из столицы мировой моды. Столица то она столица, вот только джинсы и ее покорили. Все, все, едем, я на месте тебе доскажу.

До здания ЦК домчались быстро. Привезенным из Москвы корреспондентам было велено оставаться на улице, сами же, минуя шумный холл, сразу прошли за кулисы, ожидая назначенного времени. Восс выглянул в зал, удивленно вскинул брови. Зал был почти пуст. Брежнев похлопал его по плечу

— Пошли, Август, присядем на местах для Президиума, чего зря стоять, подглядывать.

Вошли, сели, услышали жидкие хлопки. Решили подождать. За пять минут ожидания в зал вошло еще только шесть человек.

— Ничего не понимаю, — волновался Восс — неужели я время перепутал?

— А ты сам спроси, — ухмыльнулся Брежнев. — Спроси, спроси, где все, почему в зал не идут?

Восс пошел было к трибуне с микрофоном, но, так как все в зале сидели близко, остановился и спросил без него

— Товарищи, на сколько было назначено начало заседания? Где все, почему в зал не идут?

— Так это, Август Эдуардович, там десять минут назад в наш магазин джинсы американские привезли, все в очереди стоят. Кто себе берет, кто детям. Волнуются вот, что всем не хватит.

— А вы что же в очереди не стоите? Не нужны?

— Так мы уже купили.

Из Президиума донесся громкий заливистый смех Брежнева. Отсмеявшись, Брежнев весело сказал севшему рядом с ним Воссу.

— Ну вот, Август Эдуардович, значит, ты говоришь, глупая молодежь? А это тогда кто? — Брежнев указал куда-то за дверь зала. Вот тебе мои аргументы, это ведь я джинсы вам специально привез, в качестве доказательства. Ну, давай признавайся, убедил я тебя или нет?

— Да, уел ты меня, как есть уел — улыбнулся Восс. — Так что твое поручение придется выполнять со всем тщанием.

Брежнев поднялся и подошел к трибуне.

— Все, товарищи, спасибо, как говорится, за внимание. Позвольте наше заседание считать закрытым из-за отсутствия кворума. Идите, примеряйте обновки. Оргвыводов не будет, — Брежнев демонстративно посмотрел на Восса, — визит то мой совершенно внеплановый.

В зале несмело похлопали, но расходиться не стали.

Попрощавшись, Брежнев подошел к Воссу.

— Пойдем, Август, проводишь меня до машины, я еще немного по Риге покатаюсь, может еще куда зайду и потом в аэропорт, домой. А хочешь — поезди со мной, покажи город.

— Конечно покажу, Леонид Ильич. Дал ты сегодня жару. Ты вообще как-то помолодел за тот месяц, когда не виделись, чувствую тебя прям таки своим ровесником.

— А ты с какого у нас года?

— С шестнадцатого.

— Десять лет я скинул, значит?

— Получается, так.

— Ну и славно. А то молодежь ворчит, мол одни старики в Политбюро. А не хочешь в Москву? Пельше совсем старый стал, 78 лет, мышей уже не ловит.

— Да не особо, Леонид Ильич. Прижился я уже тут, привык. Какая-никакая, а родина предков.

— А ты подумай, подумай, с женой посоветуйся. Мне преданные друзья в Политбюро ох как нужны. Ладно, не спеши с ответом, не в последний раз видимся, тебе здесь еще производство джинсов налаживать, а мне контролировать. Подожди минутку, я кое-что спрошу и поедем.

Брежнев подошел к Богомолову

— Ну как там, что-нибудь насчет Ирочки выяснил?

— Ирина Владимировна Боронина, белоруска из Верхнедвинска, полных 26 лет, незамужняя, по картотекам чиста как слеза ребенка, никакого криминала ни за ней, ни за ее ближайшими родственниками не числится, отец фронтовик, умер в шестьдесят первом, осколок через годы дотянулся. Образование среднее специальное, после школы закончила кулинарный техникум. После переезда в Ригу шесть лет работала в столовой на швейной фабрике, неделю назад перешла в столовую "Инвертора", там зарплата на одиннадцать рублей больше. Любовников не имеет или тщательно скрывает. Живет пока в общежитии по месту прежней работы, пятый этаж, последняя комната по коридору. Нареканий на порядок проживания не имеется. Проживает Боронина вместе с еще двумя девушками, за ними тоже ничего криминального не числится. У самой молодой имеется жених, скоро свадьба. Стоит в очереди на квартиру, уже шесть лет, но та медленно движется, что поделаешь, во-первых, текстильщицы, а во-вторых, не у станка стоит, а работница столовой. Пустили наружку, сейчас Боронина в общаге. Будем брать? — улыбнулся Богомолов.

— Будем. — поддержал неуставную шутку охранника Брежнев. Надо же проверить быт советской молодежи. Жаль только, что не помогла твоя информация. Ни фамилия мне ничего не говорит, ни возраст, ни Верхнедвинск.

Брежнев вернулся к Воссу.

— Слушай, Август, во сколько лет у вас молодежь должна квартиры получать?

— Сложный вопрос. С семейными в общем то все просто. Стараемся, чтобы иногородние получали свое жилье сразу после рождения ребенка, сначала хотя бы малосемейку, потом полноценную. Ну, а если местные, то уже по нормам жилплощади смотрим, если им положено, то максимум год-два после рождения ребенка ждут. Но везде по-разному, все от предприятия зависит. Чем важнее для нас предприятие, тем быстрее очередь идет.

— А с одинокими что? Люди ведь часто сойтись не могут, если отдельного угла нет.

— С этими сложнее. У местных жилье как бы уже есть, так что общая очередь. А иногородним, конечно, долго ждать приходится. Конечно, если по совести, после пяти лет в очереди одиноким иногородним старше тридцати надо квартиру давать обязательно. Ну а на деле по-разному случается. Семейные пары все-таки важнее, им жилье даем в первую очередь, отодвигая остальных. Мы в Риге даже стараемся старое жилье не сносить, так и стоят часто деревянные двухэтажки среди новостроек, и вид портят и милицейскую отчетность, обидно все-таки людям жить без удобств среди новостроек, вот и задираются с новоселами. Но все равно жилья катастрофически не хватает. Едут то в Ригу очень многие, построишь завод — вроде хорошо, радоваться бы, но сразу проблема — новых рабочих надо приглашать, значит приезжих жильем обеспечивать. Замкнутый круг просто, да не один. Жилья мало строим, потому что строителей не хватает, строителей не хватает, потому что мало жилья строим. Народ то у нас хитрый — строителям жилье в первую очередь, очередь быстро движется. Тем в строители и приманиваем. Но вот как только квартиру получат, так сразу увольняются. Просто беда. Работа, конечно, у них тяжелая — летом жара, зимой холод, кругом пыль, грязь, да еще опасная высота. Вот и идут на нее чаще всего только из-за квартиры. Может если зарплаты строителям поднять, то и после получения квартиры в отрасли оставались бы, да нельзя, расценки то по стране практически единые установлены.

— Понятно, в общем и целом везде так. Ну а резервный фонд у вас большой, чтобы экстренно можно было жилье дать?

— Что-то ты темнишь, Леонид Ильич, — хитро прищурился Восс, — кто-то помочь попросил или присмотрел ты уже кого у нас? Земля слухами полнится, что ты по женской части ходок отменный, несмотря на возраст. Уж не за этим ли ты к нам приехал?

— Брось, Август, куда мне. Я бы и рад, но далековато слишком. Разве что столицу к вам перенести. Потянешь столицу? Пельше тебе обратно привезем, будет тебя и Суслова латышскому языку учить, — Брежнев улыбнулся.

— Ох, Леня, сведешь ты меня своими шуточками в могилу. Только столицы мне здесь и не хватает. Та же очередь на жилье сразу на порядок увеличится. И помочь тебе с квартиркой для кого-то даже я не смогу. Так что за квартира тебе нужна?

Да однокомнатной пока хватит. Но только не одна нужна, а сразу три. План один есть по повышению моей популярности в среде молодежи. Собираюсь сегодня в его рамках посетить одно общежитие. Вроде как поговорю немного, посмотрю, что да как, ну и как бы невзначай квартиры выделю жильцам одной комнаты. Трое их там, одна в очереди шесть лет стоит, вторая поменьше, третья, совсем молоденькая, замуж собирается, ей бы, конечно, лучше сразу двухкомнатную.

Восс понимающе хмыкнул.

— А замуж она собирается как раз за того, за кого тебя просили. Ловко придумано. Значит, именно поэтому такая спешка с этим твоим скоропалительным приездом. Может, сразу трехкомнатную?

— Нет, Август...

— Не разубеждай его, Леонид Ильич, прошептал в ухе черт, — незачем ему про твои амурные планы знать.

Восс вопросительно посмотрел на замолчавшего Брежнева.

— Нет, — продолжил тот, — ты тут можешь думать что хочешь, правды, кто и что, я тебе все равно не скажу. Там сложные семейные отношения. В общем, трехкомнатная это излишество, парень может догадаться, что ему втихаря помогают.

— Тогда смотри — если только ей одной двухкомнатную дать, будет подозрительно, почему ей, самой молодой, двухкомнатную, а остальным по однокомнатной. Надо давать всем поровну. Только ты, когда будешь в общежитии, говори просто — квартиру, без упоминания числа комнат. Ну а дальше — моя забота, ордера в понедельник-вторник выдадим.

— Ну, раз этот вопрос согласован, то можно ехать. Давай только город немного посмотрим, пока светло, корреспондентам снимать как-то удобнее. Надо цветы возложить и трудящимся руки пожать. Куда у вас тут обычно возлагают?

— К памятнику Ленину. Сейчас распоряжусь, цветы обеспечу.

Пока Восс решал вопрос с цветами, Брежнев получил очередные текущие инструкции от черта, на сей раз довольно загадочные.

2.9

После возложения цветов к памятнику Ленину, Брежнев немного постоял, осмотрелся. Что же такое имел ввиду черт, когда говорил о памятниках? Строящаяся рядом высотка? Не то. Брежнев зашел сбоку постамента. Сзади Ленина, в полукилометре виднелась какая-то высокая стела, наверху какая-то зеленая фигура. Может это?

— Что это там? — спросил Брежнев Восса.

Восс скривился.

— Памятник довоенного латышского монументализма. Называем стыдливо "Милда", а вообще-то в девичестве это памятник Свободы.

— Вот как? Ну поехали, посмотрим, какая она, эта свобода.

Подъехали. Широкий постамент, вокруг памятника троллейбусное кольцо. Рубленные фигуры по углам, не сильно натуральные. Впечатление такое, что делали в каменном веке, когда еще не то что академий, художественных школ не было. Ну что ж, у каждой нации свое видение прекрасного.

— Я сам латыш, но у меня вот где сидит эта латышская скульптура — Восс провел рукой по горлу. После войны хотели его снести, Мухина отстояла, которая "Рабочего и колхозницу" сваяла. Ну что в нем ценного такого? Никакого реализма в изображении. Неприятно мне, что такое уродство в центре стоит. Насмотрятся молодые художники и потом сами подобное ваяют. В итоге получается не фигура, а карикатура. Приходилось мне по долгу службы выставки этих дармоедов открывать. Точно клоун в цирке из шарика собак скрутил, тьфу на эти ихние абстракционизмы. Но не трожь — это искусство, видение художника. Женщина наверху стелы Милдой называется. Страшная как смерть. Нет, если издали на памятник смотреть и не присматриваться, вроде нормально, а как присмотришься, ругаться хочется.

— Спроси его, что за три звездочки она держит, от коньяка, что ли? — подсказал в ухо черт.

Восс на этот вопрос Брежнева опять скривился.

— Много вариантов ответа есть. Официально считается, что эти три звезды — три провинции Латвии, а сам памятник павшим за ее свободу. Ну а неофициально... Есть и коньячные варианты, довольно нейтральные, вроде того — "рижане возвели памятник в благодарность за еще недорогой тогда трехзвездочный коньяк". Кто-то говорит, что это Мать-Россия отдает Западу три прибалтийские республики. Смотрит то Милда на Запад, туда звезды и протягивает. Вот такие вот дела. А самое неприятное, что Свобода и Ленин друг к другу спиной стоят, Ленин на восток смотрит, на Россию. Развернуть пока никак нельзя, а снести уже никак нельзя, не те времена. Хотя чистая антисоветчина получается. Ладно, постоит еще лет тридцать-сорок, антисоветский и антироссийский контекст из этой ситуации постепенно выветрится, а пока терпеть приходится. До Первой мировой здесь памятник Петру Первому стоял, красивый памятник, я на фотографиях видел. Эвакуировали его тогда, в пятнадцатом, да немцы утопили вместе с кораблем в Моонзунде. Да что теперь говорить, хотя конечно, самое место здесь Петру стоять, он Латвию под крыло России привел.

— Обойди памятник, посмотри на барельефы — подсказал черт.

Брежнев послушно пошел. На правом барельефе были солдаты в немецких касках.

— А эти что символизируют? Врагов?

— Нет, Леонид Ильич, это латвийская армия. Тогдашняя, довоенная. Каски у них немецкие были. Вообще-то редко кто присматривается, а кто замечает, тот так же думает, что враги. Зато, когда художников учат, им наверняка правду говорят. Надо бы хоть барельефы эти срубить, но опять же, это возможное обострение национальных латышских обид, мол это будет надругательство над произведением великого скульптора, мол это наша история, это наше искусство и не русским это решать. Я бы решил конечно, все-таки латыш, но меня они больше как русского воспринимают, вот в чем проблема.

— Ладно, поехали отсюда, не будем портить себе настроение. Потом что-нибудь решим, лично я совершенно согласен с тобой, что эту антисоветчину надо убирать. Где это видано, чтобы Ленин спиной к свободе стоял.

Смотреть, собственно говоря, в Риге из автомобиля было особо нечего, по Старой Риге надо ходить пешком, а она уже была заполнена отдыхающими от трудового дня гражданами, поэтому просто проехали ее несколько раз насквозь, мельком показав Брежневу основные достопримечательности. Пересекли реку, вышли из машины, полюбовались на вид старого города.

Брежнев удивился понтонному мосту через реку.

— Не думал я, что еще когда-нибудь такие мосты увижу в гражданской жизни, да еще в крупных городах.

— Сил просто не хватает на эти мосты. Вон там новенький есть, Московский. В Риге с мостами давно проблема, каждую войну их качественно взрывают. Ну ничего, скоро еще один начнем строить, вместо понтонного, а то его почти каждый год во время бури разрывает. Один раз понтон вместе с автомобилем в залив унесло.

Помолчали.

— Вот Леонид Ильич, собственно и все, из туристических достопримечательностей больше ничего нет, но ведь и ты не турист? Тебе заводы надо смотреть, а заводы они везде одинаковые, чего их снаружи то смотреть, а внутри не получится, рабочий день закончился. Давай я тебе Юрмалу покажу, нашу дачу. Может, будешь на денек-другой заглядывать, когда погода позволит. А то, небось, только в Крыму да на Кавказе отдыхаешь.

Брежнев посмотрел на часы.

Нет, в следующий раз посмотрю. Пора в общежитие ехать. Самое время — и с работы люди вернулись и спать еще не ложатся. Можно было бы и без всякого посещения ордера дать, но мне речь зря писали, что ли? Поедем заниматься, как ты говоришь, дешевым популизмом. Кстати, он не такой уж и дешевый — три квартиры то.

Прощаясь у трапа самолета, Восс напоследок спросил

Кстати, ты действительно не знаешь продолжения?

— Какого продолжения?

— Ну того анекдота. Ползете ты и Никсон с автоматами по пустыне...

— Не знаю.

— Жаль. Начало хорошее.

Восс расхохотался. Брежнев озадаченно смотрел на него несколько секунд, потом захохотал сам.

— Я то и сам думал, что это мне чисто риторический вопрос мои помощники в речь впихнули. Теперь только дошло, что это и есть анекдот.

БЧ-32

— Ты чего такой заспанный? — спросил на лестничной площадке у Целикова сосед, вышедший выбросить мусор. — Обед уже. Много спать вредно, даже в субботу. Я вот уже с рыбалки вернулся, крупную рыбу надо на самой заре ловить.

— Да я еще и не ложился. Вчера в командировку летал, всю ночь материал монтировали, а утром сам — Целиков показал глазами наверх, — смотрел. Остался довольный, смотри мои съемки сегодня в программе "Время".

— А чего такая спешка была? До девяти еще далеко.

— Ну, страна ведь не из одной Москвы состоит. Вспомни, сколько у нас часовых поясов.

— Тю, там могли бы и в воскресенье посмотреть. Все равно одно и то же. Возьми прошлогодний репортаж, замени комментарии и вот тебе новый сюжет.

— Ну, этот сюжет особенный. Трепаться не буду, сам знаешь, за треп сразу выгонят.

— Да чего там особенного? Я уже все в "Правде" видел. Все как всегда — прибыл, посетил, возложил, толкнул речь. Долгие продолжительные аплодисменты, переходящие в овации. Даже читать не надо, все и так ясно. Куда ты, говоришь, он прибыл?

— Сволочь ты, — пожурил соседа Целиков. — Люди пишут, снимают, стараются, а ты даже смотреть не хочешь. Зачем ты тогда газету выписываешь?

— Ага, попробуй не выписать. Кто мне тогда подписку на "Вокруг света" оформит? Приходится выписывать, и не одну. Опять же, на рыбалке чего-то все-таки надо подстелить под закуску. Ну и на работу принести, вместо туалетной бумаги.

Сосед заржал, глядя на закипающего Целикова.

— Ладно, не расстраивайся ты так, шучу я, шучу. Читал я про визит Брежнева в Ригу, читал. Но ведь действительно ничего особенного. Ну, новый завод, это конечно хорошо. Но производить на нем будут опять какую-то совершенно не нужную простому народу фигню. Ты скажи, тебе вот лично эти компьютеры нужны? Что ты на них дома считать будешь? Ну разве сколько дней до получки осталось.

— Нет, Серега, в этот раз все не так. Ты посмотри программу "Время", обязательно посмотри. Я сам не раз удивился. Вот, например. Снимаю я вчера и думаю иногда, что ничего не получится, пленка не та, свет не тот, угол не тот, микрофон не там. А все получилось, в лучшем виде получилось. И пленка не подкачала, партия какая-то попалась, не хуже гэдээровской. И в этот раз не только инструкции были, что снимать, а что не снимать. На этот раз на монтаж привезли какого-то невероятного итальянца из ихней компартии. Он такое смонтировал, что мы в ужасе были. Повезли Брежневу, думали — выгонит, а он доволен остался, долго хвалил. Сами потом посмотрели — да, вроде хорошо. Посмотрели второй раз — вообще прекрасно, решили даже, что только так снимать и надо.

— Подхалим ты. Колеблешься одновременно с линией партии. Завтра скажут — нечего ресурсы на обувь тратить, так будешь мне рассказывать, как прекрасно босиком в театр ходить.

— Слушай Сергей, ну почему ты всегда насмехаешься? По сути дела, ты такая же проститутка, как и я. Вот хочется тебе твои стеклянные цветочки делать, так ты же не их, а дурацкие пепельницы делаешь. Я тоже, хочу снимать одно, а снимаю то, что закажут. Да дело вовсе не в том, что Брежнев похвалил. Когда мы потом пересматривали, к нам коллеги пришли, вовсе ничего не знавшие про то, что мы Брежневу уже показывали. Сначала покривились, а потом нашу работу нахваливать начали. Мы им, конечно, про итальянца ничего не сказали, строгие указания на этот счет имеются, коммунистам ведь там нелегко живется.

— А откуда ты знаешь, что им нелегко там живется? Ты сам то видел? Вот возьми любой итальянский фильм — никаких проблем в этой Италии нет, кроме любовных и криминальных.

— Не пори чушь, Сергей, они свою действительность в кино приукрашивают, точно так же, как и мы.

— Ага, вот ты и попался! — Сергей радостно хлопнул Целикова по плечу. — Вот и вскрылась твоя диссидентская сущность! В нашем кино, значит приукрашивают достижения социализма?

Сергей подошел к мусоропроводу, приподнял крышку и произнес в образовавшуюся щель

— Товарищ майор, можете высылать оперативную группу, клиент готов!

У подъезда тут же с визгом покрышек затормозила машина, хлопнули дверцы, хлопнула дверь подъезда, загудел лифт, внизу на лестнице послышался звук шагов. Сергей испуганно отпустил крышку мусоропровода, посмотрел на такого же испуганного Целикова и, схватив того за плечо, потащил к себе в квартиру. Уже в прихожей Целиков вырвался, вернулся на лестничную площадку и, захватив так и не опорожненное мусорное ведро, вернулся, тихо притворив за собою дверь. Минут десять друзья, не дыша, стояли у закрытой двери и прислушивались к лестничным шумам. Затем, облегченно вздохнув, они прошли на кухню. Сергей достал рюмки, тарелки, початую бутылку и торжественно водрузил на подставку горячую сковородку с только что пожаренной мелкой рыбешкой.

— Хочешь, анекдот про Брежнева расскажу? — задумчиво спросил Целиков, разглядывая сковородку и представляя, какого такого размера рыба клюет днем, если эта и есть утренняя, крупная.

— Ты хочешь, чтобы он сюда явился? Я вон, про товарища майора тебе рассказал, видишь, что вышло.

— А нечего бородатые анекдоты рассказывать, да еще и перевирать. А мой свеженький. Если ты узнаешь, кто мне его рассказал и где, вообще упадешь.

Макс еще вечером в пятницу встроил в кольцо Брежнева полиграф. Пустяковое дело, намного труднее было подобрать подходящую легенду. Чтобы Брежнев не начал решать с помощью полиграфа личные проблемы, не превратился в эдакого Суперказанову, были поставлены ограничения — на женщин колечко не реагировало. Кроме того, за сутки колечко могло сработать всего 39 раз — три чертовых дюжины.

— Своими мозгами должен думать Лёня, а не каверзные вопросы всем подряд задавать. Вон, как только получил новые возможности, так сразу на черте проверить решил. Наивный какой. Всем на свете известно, что на чертей их собственная чертовщина не действует. И именно поэтому не действует на женщин, ведь грехи Евы навечно пали на все женское племя, в каждой прячется маленький чертенок. Конечно, проверить колечко Брежневу нужно было, но не на мне же. И не верит он до конца черту, иначе не ворочался бы всю ночь. Утром в субботу вскочил ни свет, ни заря и к охране пристал. Вроде большинством доволен остался. После просмотра сюжета о его визите в Ригу, Брежнев решил продолжить эксперименты на зяте, но тут лимит трех чертовых дюжин истек. Сколько ни сжимал чертово кольцо Леонид Ильич, эта направленная на Чурбанова золотая печатка прекратила звучать в ухе одной из трех мелодий. После этого вечером черту— пришлось отбиваться от обвинений в саботаже.

— Аккуратнее надо быть, Леонид Ильич, аккуратнее. Считать надо было, сколько раз колечко использовали то. Оно маленькое, энергии в нем кот наплакал. Вы про физика Эйнштейна и его формулу энергии слышали? Ну а раз слышали, то должны помнить, о чем она говорит. А говорит она, если перевести с языка математических символов на обычный человеческий, о том, что чем больше влезает патронов, тем тяжелее у оружия магазин. Ну не могу я пойти против договора со стариком Эйнштейном, мы, черти, никого не обманываем. Так что, чтобы увеличить число ежесуточных распознаваний лжи вдвое, придется Вам или носить два так их колечка, или размер имеющегося в два раза увеличить. Но, сами подумайте, неприлично генсеку сверкать золотом, как какой-нибудь пошлый арабский шейх, достаточно того, что его дочка увлеклась коллекционированием изделий из благородного металла. Так что лучше память тренируйте, вы же по здоровью уже не старик и память у Вас должна быть отменная, как у юноши, только некоторые усилия приложить надо.

— Как же, отменная. Не идет из головы эта рижская Ирочка, не могу вспомнить, кого мне она напоминает.

— Ну так развивайте память. Человеческий мозг — та же глина, что слепишь, то и будет. Вон, картежники помнят порядок всех карт в колоде, не родились же они с этим.

— Я не картежник, — вздохнул Брежнев, — карты не люблю. Иногда с супругой на даче в домино с охраной играем и все. Когда косточки перемешиваем, мне только две-три отследить удается. И не могу же я много играть, по рангу не положено. Иногда и хочется, и время есть, а не положено.

— Ну так играйте тайно, с компьютером, например. А то подаренный телевизор Вам установили, а компьютер так и лежит в коробке.

— Это как так, с компьютером играть? Числа, что ли отгадывать?

Черт вздохнул.

— Можно и числа отгадывать. Только я другие игры видел, посимпатичнее. Похожи на настоящие движущиеся картинки, почти кино.

— Да не разберусь я с этим компьютером. Образование получал, когда радиоприемник вершиной технического прогресса считался. Даже этот новый телевизор — показали мне, как с пультом обращаться, хвалили, восхищались, а я попробовал — непривычно очень, хочется простые ручки покрутить.

— Не прибедняйтесь, Леонид Ильич. Страной руководить куда сложнее. А к компьютеру наверняка инструкция есть. Давайте посмотрим.

Черт ловко распаковал коробку, достал довольно толстую книжку. Перегнув книжку, как колоду карт, за несколько секунд пролистал все страницы. На пару минут черт замер, затем быстро соединил телевизор и компьютер проводами, подсоединил к компьютеру мышь. Просмотрел коробочки с играми.

— Во что играть будете, Леонид Ильич, в "Охоту" или в "Малую землю"?

Ну поохотиться я и без компьютера могу. Показывай "Малую Землю".

Через полчаса Брежнев уже азартно лупил из ручного пулемета то по пикирующему на корабль очередному немецкому бомбардировщику, то по появившейся на пути корабля рогатой мине.

— Все, завтра можно спокойно отдыхать — подумал Макс, поддерживать азарт Ильича на нужном уровне и грэйв сможет. Главное — не переборщить, а то распорядится еще Брежнев двинуть игрушку в массы, а она в таком виде на серийных образцах компьютеров не пойдет еще долго

Утром в понедельник Брежневу позвонил Суслов.

— Поговорить надо, обсудить кое-что. Мы через час собираемся, без официоза. Если можешь — зайди.

— Прорабатывать будут, — догадался Брежнев, — всё, как и предполагалось. Ну, ничего, я готов, обломаю. Заодно и новые возможности колечка по-настоящему опробую. Эх, было бы у меня это колечко раньше, сколько ошибок удалось бы избежать.

Когда Брежнев вошел к собравшимся, Макс поудобнее устроился за столом. Момент предстоял ответственный, многое от этого первого боя зависит. Возможно, придется не только на психику партийной верхушки давить, но и применить физическое воздействие. Нет, убивать вряд ли кого придется, но вот какой-нибудь легкий приступ организовать, например, тяжелого поноса, это вполне вероятный сценарий. Жаль, в голову к ним по-настоящему не залезешь. Нет таких возможностей у грэйва, заблокированы законом, слышит только хозяина, а что слышит, никогда никому не передаст. Эмоции — другое дело, но довольно ненадежное. С полиграфом все у потомков, конечно, отработано, агрессию и страх их техника тоже четко отслеживает, а вот с остальными эмоциями проблемы. То ли тоже заблокированы законом, а грэйву об этом неизвестно, то ли действительно так и есть — со всеми эмоциями не разобрались даже потомки.

Леонид Ильич еще по дороге прикинул расклад сил.

— Семеро против одного. Не все соберутся. Романов, Щербицкий и Кунаев наверняка с утра в своих вотчинах трудятся, Гришин и Громыко на отдых улетели, Устинов на учениях. Жалко, эти за меня были бы.

Войдя, Брежнев поздоровался и быстро окинул взглядом помещение.

— Одного нет, всего шестеро. Кого нет? Андропова. Жаль, и Юра поддержал бы. Почему его нет? Опаздывает? Или не известили? Тогда плохо дело, тогда заговором пахнет. Кто за меня? Пельше и Суслов. Против? Косыгин наверняка против, а значит и Мазуров, спелись там у себя в Совмине. Кулаков и Кириленко? Тоже два сапога пара. Зря я Кириленко за собой тащил, ошибся. Наверняка еще с Запорожья на меня обиду затаил. Хорошо еще, что у Кулакова к Косыгину неприязнь какая-то есть, где-то они поцапались. Правда, к Суслову у него тоже неприязнь, так что та еще темная лошадка. Ладно, он скорее всего за меня, Суслов на то и Суслов, чтобы всем не нравиться. Итого четыре моих голоса против трех. Ничего у них не выйдет сегодня. Был бы еще Андропов, вообще не вякали бы.

— По какому поводу собрание? — спросил Брежнев, усаживаясь, — в отпуска пора, решили ведь. Или понадобилось срочно кого-то наградить? Уж не меня ли? — Брежнев улыбнулся как можно обаятельнее. Улыбка пропала даром, все смотрели куда-то в сторону, кроме Суслова.

— А за что тебя награждать, Леонид? За твои рижские подвиги? Сам говоришь — решили разъехаться, отдохнуть. Да, решили. Чего тебя тогда в Ригу понесло? Самочувствие улучшилось? Оно и видно, вот только за счет чего? Похоже, за счет головы, можешь обижаться, сколько хочешь. Ну сам подумай, с чего ты в Риге начал? С политических анекдотов. И анекдотов не просто о каком-то — Суслов неопределенно покрутил пальцем, глядя на пустующее место Романова — секретаре обкома. Анекдотов о генеральном секретаре всей нашей партии.

— Ну, Михаил, так я ж про себя рассказывал — перебил Суслова Брежнев. — И ни слова о политике не было.

— Ты, наверное, забыл, что ты и есть генсек. Так я тебе напомню, что ты именно генсек, а не какой-нибудь генерал. Никогда не одобрял этих твоих политических анекдотов, но раньше они хоть о других были. Разве ты не понимаешь, что ты себе не полностью принадлежишь? Если не понимаешь, так мы напомним.

Собравшиеся немного оживились, как бы выражая поддержку словам Суслова. Только Мазуров и Пельше не проявили никаких эмоций.

— Ну давай, Миша, пожурил и хватит — подумал Брежнев — переводи разговор на другие темы, инициатива перехвачена.

Но Суслов продолжал свою критику.

— Во-вторых, что ты сделал потом? Поехал в какое-то общежитие. И не просто в общежитие, а в женское. И что ты там делал? С молоденькими девушками целовался! Да не с одной, мне тут доложили, а с четырьмя сразу!

Все остальные члены Политбюро посмотрели на Брежнева. Правда, осуждения в глазах тех, с кем Брежнев смог встретиться взглядом, не было. Скорее интерес, у кого-то даже зависть, но не осуждение.

— Я все понимаю, Леонид, — продолжал Суслов, стиль у тебя такой с годами выработался. Вот только, когда ты мужчин так обнимаешь, ты высказываешь доверие, дружбу, все что угодно. Но теперь ты на женщин перешел, а это уже как-то подозрительно. Что о тебе подумают неокрепшие умы молодежи? А подумают они, что ты... У тебя же жена есть, скоро золотая свадьба, тебе перед женой не стыдно, что ты вот так, прилюдно? Да еще с четырьмя сразу. Раз уж тебе так захотелось молоденьких, разве нельзя было ограничится этой, которая от всех жильцов цветы вручила? И зачем ты в душевые заглядывал? Что ты там хотел увидеть? Хватило бы с тебя и кухонь.

Собравшиеся заулыбались.

— Ну, вот и все — подумал Брежнев, — раз улыбаются, значит гроза миновала. Молодец, Миша, старый ты интриган, твой голос двух стоит. Откуда только узнал, не из телевизора же?

— Но это все цветочки — продолжал Суслов, — из которых выросли ягодки. Чем все твои художества закончились? Тем, что коммунисты не пришли на собрание. И не на простое собрание, а на встречу с генеральным секретарем, возглавляющим их коммунистическую партию. С одной стороны, они высказали правильное возмущение твоими художествами. С другой стороны, нарушили партийную дисциплину. И никто, да, никто не восстановил порядок. Да за такое надо все их местное ЦК разогнать. Это же идеологическая...

Брежнев не на шутку встревожился. Такого он от Суслова не ожидал. Ладно, идеологически прорабатывали бы простого члена ЦК, но, чтобы в этом плане прорабатывали его самого, первое лицо в партии и государстве?

— И кто ему это все так ловко представил? Получается, сперва шутки на заводе, потом поцелуи в общежитии и только потом визит в ЦК? Помощники не могли, не было их в зале, на улице велел ждать. Кто? Для остальных пятерых рассказ Суслова о поцелуях в общежитии и осмотре душевых был неожиданностью, не могут же они так притворяться. Кто тогда? Моя охрана? Им то какой смысл так перевирать события? Да и как они с Сусловым могли пообщаться? Ну разве что и их кто-то надоумил. Кто-то приказал, кто-то с Сусловым свел. Но кто? Ну не Андропов же, он бы скорее сам Суслову рассказал, зачем подчиненных в наши дела впутывать? И какой ему смысл идти против меня, вон даже на наше собрание не пришел. Ну скинут меня, так и его не выберут, заговорщики всегда выбирают из себя. А он не пришел.

Брежнев вдруг похолодел.

— Не пришел, так может прийти. Когда все закончится, когда меня... Ждет сейчас в коридоре, со своими мордоворотами. Если не снимут, то он как бы ни при чем, а снимут, тогда... Значит, пора зубы показать, все тридцать два, молодые и здоровые. Пора драться. Черт не выдаст — свинья не съест.

Брежнев поднялся, жестом остановил Суслова.

— Серьезные обвинения, Михаил Андреевич. Дискредитация партии, значит? Подрыв партийной дисциплины? — Брежнев постоянно повышал голос, благо здоровый организм это позволял — Распоясался, значит, Леонид Ильич, в старческий маразм впал? Говоришь, пора его на пенсию, а то и еще куда? И кого ты, говоришь, вместо меня надо поставить? Тебя?

— Ничего я такого не говорил...

— Не говорил, значит думал!

— Я ничего такого не думал. Я ...

— Тоже старый? — перебил Брежнев — На 4 года старше впавшего в маразм Брежнева?

Кулаков еле заметно улыбнулся. Брежнев заметил.

— Чего улыбаешься, Федор Давыдович? Думаешь именно тебя товарищ Суслов наметил моим преемником, как самого молодого?

— Романов еще на пять моложе, Леонид Ильич — ответил тот.

— Романов? А где тот Романов? Почему Михаил Андреевич не пригласил Романова это судьбоносное собрание? Тут лёту то от Ленинграда всего ничего. А я скажу почему — не любит Романов того, кого товарищ Суслов на мое место двигает.

Все начали исподволь рассматривать друг друга, пытаясь определить, кого именно так не любит Романов. Повисла пауза. Бледный Суслов неподвижно сидел в кресле, уставившись в одну точку.

— Андропова? — догадался Мазуров. — Так его тоже нет, приболел с утра.

— И кто Вам это сказал, что он приболел?

— Он. — Мазуров кивнул на Суслова.

— Это правда, Михаил Андреевич? Приболел? — спросил Брежнев Суслова.

Суслов не ответил. Брежнев снял трубку телефона.

— Выясните, мне пожалуйста, в здании ли Андропов. Здесь? С самого утра? Нет, соединять не надо.

Брежнев торжествующе посмотрел на собравшихся.

— Вот так, наш больной, оказывается, здесь. Ждет чего-то, хитрый лис. Ну, пусть ждет, мешать пока не будем. Кстати, в субботу программу "Время" все смотрели? Напомните мне, куда я поехал после посещения завода? Душевые осматривать? Нет, я с Воссом поехал в ЦК. А встречался с работниками легкой промышленности я уже позже. Рабочий день закончился, так что проводить митинг в пустых цехах было совершенно бессмысленно. А провести было надо, оказалось, что наша текстильная промышленность не полностью удовлетворяет потребности трудящихся. Пообещал им реформы, вроде все остались очень довольны, вдохновились, так сказать, на новые трудовые подвиги. А поцелуи... Да, были и поцелуи. Чмокнули девушки дедушку в щечку, разве это возбраняется? Я что, отбиваться должен? Вот, еще и сфотографироваться вместе попросили, на память. Посмотрите фотографию, посмотрите. — Брежнев положил на стол фотографию, на которой он стоял с цветами в окружении текстильщиц.

Фотография пошла по рукам. Суслов тоже взглянул.

— Да, совсем дети еще — подытожил Пельше, к которому фотография пришла последней. Особенно вот эта, слева от тебя, смотрит не в объектив, а на тебя. Чего это она такая счастливая?

Брежнев подошел, взглянул на фотографию.

— Ах эта... Девушка на днях замуж выходит, а я попросил товарища Восса выделить молодоженам квартиру. Переборщил?

— Да нет, если есть возможность, почему бы не дать. Хорошая фотография, ты на ней моложе, чем в жизни.

Брежнев вернулся на свое место.

— Вот так, товарищи заговорщики, все эти сказки про возмущение латвийских коммунистов моими художествами лишь плод больного воображения товарища Суслова. Не могли они возмущаться тем, что еще не произошло. Дисциплинка у них, конечно, хромает, но не будем забывать, что все-таки конец рабочей недели, а мой визит был для них совершенной неожиданностью. Ничего не поделаешь — нам надо реальные дела делать, а не потемкинские деревни смотреть, вот я и свалился им как снег на голову. Надеюсь, Арвид Янович на меня не в претензии, что в его дела немного влез?

— Нет, Леонид Ильич, какие могут быть обиды. — ответил тот.

— Ну что ж, тогда перейдем к плановой повестке дня. Что у нас там запланировано? Исключение? — Брежнев весело оглядел собравшихся. Тогда ставлю вопрос на голосование. Кто за то чтобы исключить из членов Политбюро

Брежнев сделал небольшую паузу

— товарища

Опять пауза

— Суслова Михаил Андреевича, по его просьбе в связи с ухудшением состояния здоровья и уходом на пенсию, прошу поднять руки.

Руки подняли все, кроме Кириленко. Он воздержался. Брежнев объявил

— Решение принято большинством голосов, значит, единогласно. Жаль конечно, что товарищ Суслов нас покидает. Но мы в долгу не останемся, дадим ему статус пенсионера союзного значения, выделим дачи в Подмосковье и в Крыму. Такие верные ленинцы, столько сделавшие для нашей страны, не должны ни в чем нуждаться.

Суслов хмыкнул и поднялся, собираясь уходить.

— Подождите, Михаил Андреевич, не покидайте нас так сразу. Возможно, Ваш партийный опыт поможет нам принять следующее решение. Ведь это Андропов Вас неправильно информировал? Товарищ Андропов не оправдал наших ожиданий. Мы ввели его в состав членов Политбюро не для того, чтобы он слухи распускал. Да и на месте председателя Комитета государственной безопасности при Совете Министров СССР он начал как-то бледно смотреться. В прошлое воскресенье пропали сразу два партийных руководителя областного уровня. И области, надо сказать, не последние, бывшие их главы сейчас здесь сидят. Больше недели прошло, а никаких подвижек — как сквозь землю провалились. Я — материалист, поэтому у меня есть только одно объяснение — Андропов слишком увлекся распусканием слухов и забыл основные обязанности. Предлагаю обсудить, что будем делать с Андроповым. Может Михаил Андреевич нам чего подскажет? Считаю, что двое, одновременно ушедших на пенсию это перебор, идеологически невыдержанное решение. Народ может решить, что опять образовалась антипартийная группа. А это удар по репутации партии. Михаил Андреевич, пожалуйста, предложите какой-нибудь компромисс, все-таки столько лет на идеологическом фронте.

— Андропов застрелился — вдруг сообщил черт. — он вас все время прослушивал.

— Баба с возу — подумал Брежнев, — кобыле легче. Столько лет я считал его если не другом, то просто преданным соратником. А оно вот как оказалось. Это ведь наверняка именно он слухи распускал про Романова, меня тоже слухами решил убрать. Ладно, пусть заговорщики сами решают, как теперь слухов избежать. Черт, теперь ведь наверняка придется на похоронах стоять, изображать скорбь.

Такого Макс никак не ожидал. Он давно считал, что политика дело грязное, везде, где нет четко установленной иерархии, рано или поздно начинается грызня за лучшее место под солнцем. Но то, что сейчас произошло, было непонятно вдвойне.

Во-первых, не вязалась эта грызня со светлой доктриной коммунистического общества, принятой в СССР. Ну какой может быть коммунизм, если вожди на пути к нему живут интригами и мечтами забраться повыше? Зачем, собственно говоря, им всем так нужно оказаться на самом верху? Что, у каждого свое видение правильного пути? Что, эти пути несовместимы? Или может, не нужен им вовсе коммунизм, а нужно право казнить или миловать?

Во-вторых, сам заговор. Ну не было такого в истории основной линии. Досидел спокойно Брежнев генсеком до самой своей смерти, а Андропов его почти мирно сменил.

— Отчего эта ветка так резко отклонилась от основной? — размышлял Макс, — Что я так сильно изменил? Ну не компьютеры же в самом деле виноваты — фактически пока работаем на склад, а в остальном что давал завод потребителям, то и дает сейчас. Значит, виноваты изменения в Брежневе. Ну перестал он болеть, ну и что? Все эти комплименты насчет помолодения, по большому счету, лишь небольшая лесть окружающих. Во внешности если чего-то и поменялось, то самую малость, мне-то лучше знать. В Ригу съездил вне плана? В Ирку влюбился? Жене Восса цветы подарил? Троих девчонок комнатами одарил? Ну это вообще смешно, это только обещания, даже ордера еще не выписаны. Так почему Андропов в воскресенье пришел к Суслову и подтолкнул его на смещение Брежнева? Неужели пропажа Ельцина и Горбачева стала в самом прямом смысле спусковым крючком? Ну ведь сейчас они совсем мелкими сошками были. Как их исчезновение смогло так повлиять на Андропова? Да, еще репортаж о визите в Ригу. Такой, каким его сделали бы пиарщики через 40 лет. Нет, это мелочи. Может, виновата нарушенная связь? Так я применял такое только для того, чтобы скрыть до поры до времени завод в Риге. Ну, может, двинулся кто-то умом в Москве, но причем здесь Андропов? И вообще, как он мог застрелиться? Струсил? Не те времена, отправили бы через неделю на пенсию, как Суслова и все. Такое впечатление, что стрелялся, чтобы нагадить. Нет, чтобы в сердце, так специально же в затылок стрелял! И сам стрелял, грэйв запись показал, долго Андропов примерялся. Будет теперь еще одна легенда гулять о кровавом советском режиме. Ничего больше на ум не приходит, кроме того, что был Андропов идейным врагом советского строя, может даже на американцев работал. Эх, теперь уже, наверное, не узнать.

А может, с БАМом я что-нибудь не то намудрил? Все эти мои манипуляции с архивами в его ведь епархии. Может грэйв где-нибудь ошибся? Может, шпалы не должны были сгнить или наоборот, должны были напрочь сгнить рельсы? Может химический состав бумаги или чернил подброшенных документов не тот? Вряд ли, грэйв все их пляски вокруг этих бумаг отслеживал, если бы что-то такое проскользнуло, доложил бы всю правду, врать он прекрасно умеет, вот только соврать хозяину не может. Кстати, о БАМе. Грэйв, срочно подкинь Андропову в сейф старую секретную папку с планом тоннеля на Сахалин. Пусть тоннель проходит не там, где строили, тот объяви ложным, настоящий строй тоннель где-нибудь южнее. Рельсы не прокладывай и пусть будет без подготовленных подъездных путей, да и сам тоннель пускай будет немного незаконченным, вроде метров двести не успели прорыть. И смотри, чтобы все было аутентичным тому времени, ну там внешний слой бетона, кабели и прочее, документы тоже, вдруг проверят.

Макс не стал досматривать "прямой репортаж" из высших кулуаров партийной власти. Сами разберутся и с Андроповым, и с прослушкой, и с Сахалином. Если что, Грэйв доложит мне, нечего время терять и настроение портить, дел полно, надо обдумать многое. Вон, Восс производство джинсов обещал наладить, сейчас команды раздавать начнет, а откуда он ткани то возьмет и прочую фурнитуру? Ну ткань ладно, в Родниках на комбинате "Большевик" и без меня вот-вот запустят производство, надо только помочь до ума эту ткань довести, что-то с ней не так было, ну там, со станками помочь, с нитями, с краской или чем там еще. Да и вообще, грэйв должен прикинуть нужные объемы, вдруг мало будет ивановского денима, тогда может и в Риге надо ткань делать. Да нет, надо и в Риге делать, чего туда-сюда возить, в Ивановской области свой завод нужен, а лучше несколько мелких там по городам раскидать, чтобы не усугублять и без того огромный тамошний перекос в половом составе населения. Ну станки я из синтезатора обеспечу, с этим совсем просто, все документы о происхождении станков тоже сделаю, с этим немного сложнее, а вот с помещениями как быть? Вообще желательно в крупных городах начать выносить производства подальше от центра, скоро проблема с транспортными пробками возникнет, грузовикам, а значит и производствам в тесном центре городов не место. Построить могу, но опять же, очень подозрительно относятся здесь к скоростному строительству. Да и надо тогда проблему с новыми маршрутами общественного транспорта решать, а это не только автобусы, к ним еще и водители нужны. Ну с водителями власти сами как-нибудь разберутся, а вот автобусов придется подкинуть. И на сельское хозяйство чуток отвлечься надо, посмотреть работает ли моя легенда. С селом то как раз проще всего, больше проблем с хранением. Ну, там еще больше года до следующего урожая, а в этом году как-нибудь разберутся. И опять, все, как и везде в строительство упирается, и скот, и птицу, ну и корма для них где-то держать надо, и не просто под навесом. Нет, решено, следующий вброс технологий буду делать в строительство. Вот компьютерные терминалы запущу и сразу за него. Черт, а еще этот Брежнев. Хорошо бы сказать ему — Лёня, надо то и это, обеспечь административную поддержку. Сейчас то он только время мое отнимает, ну ничего, эти вложения я потом с процентами заберу. Черт, и как именно начать на нем ездить? А то того и гляди, все наоборот будет. Лёня то парень весьма ушлый, ему палец в рот не клади — всю руку откусит, и по самые уши. Но все равно дурной — как Ирку увидел, так сразу и размяк, чуть из партии не вылетел. Ну теперь ничего не поделаешь, теперь на этом его любовном томлении надо играть. Подкинуть ему что ли, десяток мужских журналов, вряд ли откажется ознакомиться, черт ведь не член ЦК и не охрана, а Леня не вождь всех пуритан мира. Нет, это позже, сейчас не до этого, еще найдет себе кого-нибудь в Москве, за уши потом на окраины не вытащишь. Сейчас надо пользоваться моментом, когда он шороху в Политбюро навел, срочно омолодить внешне, больше стимулов будет у него гонку за пенсиями устроить.

Размышления Макса были прерваны сообщением, что в институт завился новый следователь по делу пропавшего Эдика. Грэйв и сам бы отследил этот опасный визит, так что время можно было бы использовать с большей пользой, но после заседания Политбюро хотелось чего-то светлого, тем более что вчера Макс кое-что приготовил для девушек, может, будет повод вручить.

— Нечего им киснуть да слезы лить, пусть отвлекутся, да и меня повеселят — решил Макс и скомандовал — Грэйв, давай, как только следователь соберет девушек, включи мне картинку.

Честная дележка 18-7

Следователь посетил отдел кадров, надолго задержался у Булаткина, переговорил с Одином, затем с Сидоровым-три. После этого собрал и всех остальных. На печальных девушек бросил лишь один короткий взгляд. Сообщил, что ни в больницы, ни тем более в морги пропавший так и не поступал. И не только в Риге, а по всей республике. Были осмотрены все канализационные люки и все подвалы в районе происшествия — никаких следов. Очевидно, потерпевший отлеживается в какой-то квартире, вечером обойдут все. Следователь спросил — есть ли у кого какие-нибудь версии, адреса или просто фамилии приятелей. Затем следователь сказал Одину, что хотел бы осмотреть кабинет Эдика.

— Конечно, конечно. Илюшина, проводите, пожалуйста — ответил тот.

Следом увязались Зинка с Юлькой, а также Толик Тимаков. Ленка вставила в прорезь считывателя свой пропуск. Замок щелкнул. Следователь удивленно вскинул брови.

— Разрешите поинтересоваться? — спросил он, когда зашли в кабинет. — Что за ключик такой?

Ленка протянула следователю свой пропуск.

— Вот тут малюсенькие дырочки, на каждом пропуске в разных местах. Как бы код, каждая дырочка вроде нужной кнопки на обычном механическом кодовом замке. Только кнопок не десять, а 256 — 16 рядов по 16 в каждом. Внутри замка эти дырочки-кнопки обрабатываются, только не механически, а электронно. Если число и место дырочек правильно, замок открывается. Если нет, то через 10 неправильных попыток на пульт охраны передается сигнал тревоги.

— А как Вы думаете, молодые люди, не было ли целью нападения похить пропуск? Чтобы потом тайно проникнуть сюда?

— Не стыкуется, — ответил Толик. При выходе из этого здания пропуска сдаются. На руках остается только общий пропуск, такой как Вы нашли.

— Ну тогда ладно. Что ж, давайте я кабинет осмотрю. Какой стол его?

Следователь сел за стол, аккуратно начал выдвигать ящики.

— Это что? — спросил он,

— Это блоки расширения компьютерной памяти. Эдик их флешками называл. Я спрашивал, почему, он только отмахнулся, мол, чтобы никто не догадался. Так и прижилось. И действительно, даже мы не догадались, правда, особо и не гадали.

Следователь достал из ящика три больших конверта размером со стандартный лист, осмотрел.

— Незапечатанные. Чьи это фамилии? — поинтересовался он, раскладывая конверты на столе.

Толик подошел к столу, прочитал надписи.

— А это им — кивнул он на девушек.

Те сразу подошли поближе.

— Ну что ж, посмотрим, что там внутри. Не возражаете?

Девушки промолчали. Следователь перевернул конверты, отогнул клапан первого. Зинка сглотнула. В конверте была цветная фотография, пока можно было разглядеть лишь головы, Юльки, ее и Ленки. И мачту. Мачту корабля из прошлых выходных. Время замерло. Следователь медленно доставал фотографию из конверта. Вот появилась шея Юльки, стоявшей с краю, вот...

Зинка сглотнула, стала смотреть в окно. Проклятый Макс, он не просто дурачился, у него был какой-то маленький фотоаппарат. Проклятый Толик, зачем он за нами увязался. Теперь все в институте узнают. Проклятая Ленка, не могла раньше в стол заглянуть. Сейчас следователь заберет фотографии, где они потом появятся — неизвестно.

— Хорошо снято — донесся до Зинки голос Толика. Она оторвала взгляд от окна. Толик стоял рядом со следователем и внимательно разглядывал фотографию, которую тот держал в руках. Толик даже слегка нагнулся, чтобы было лучше видно. — Очень натурально снято. Прямо Ренуар какой-то пополам с Айвазовским.

Следователь передал Толику фотографию. Тот поднес ее поближе к глазам и жадно разглядывал, переводя глаза с фотографии на девушек и обратно.

— Сравнивает, — подумала Зинка — Да еще и улыбается при этом. Ну, погоди, зараза бесстыжая, я тебе еще устрою.

Следователь протянул Юльке фотку из второго конверта, фотку из третьего отдал Ленке.

— Ну что ж, раз это вам оставлено, значит берите и владейте. Хотя и я бы не отказался повесить такую фотографию на стену. На работе, конечно. Дома то жена приревнует. Где снимали то, не подскажете? Небось народу там собралось... Я и сам не отказался бы так супругу снять, но одна — это совсем не тот колорит получится. Да и не согласится, она у меня стеснительная, не любит сниматься при большом скоплении народа.

— Не было там народа — тихо ответила Зинка. Ленка с Юлькой молчали.

— Ну все равно. Фигура у нее не та. Значит, не будет такого эффекта.

Следователь обернулся к Толику.

— Отдайте девушке фотографию, молодой человек. А то сейчас дырку глазами прожжете. Лучше давайте следующий ящик разбирать. Будете подсказывать, что за бумаги.

Толик еще раз посмотрел на фотографию, на девушек и с сожалением протянул фотку Зинке. Зинка на секунду зажмурилась и наконец взглянула на фотографию. По спокойному морю плыл парусник с алыми парусами. На носу, обнявшись, стояли три девушки с развевающимися на ветру волосами и вглядывались куда-то вдаль. Стояли в красивых платьях, которые тоже колыхал ветер. Берега не было, только море и голубое небо с легкими облаками. Зинка снова зажмурилась, снова посмотрела на фотку. Берег не появился, паруса и платья не исчезли. Зинка посмотрела на подруг. Те стояли и ошарашено разглядывали свои фотографии. Зинка заглянула в их экземпляры. Все то же самое. Нет берега, зато есть платья и паруса. Зинка облегченно вздохнула. Следователь услышал вздох и вопросительно взглянул на нее.

Когда осмотр комнаты закончился, и следователь, зачем-то забрав конверты из-под фотографий, ушел в сопровождении Толика, Зинка рассмеялась.

— Представляете, как я испугалась, когда следователь конверт открыл! Увидела корабль и три наших головы! Ну, думаю, вот мы и приплыли!

— Я тоже так подумала, — согласилась Юлька. Да и Ленка, наверное. Она даже дышать перестала.

Девушки расселись у Ленкиного стола и стали рассматривать фотографии.

— Слушайте, а как он это сделал? Ну настоящий корабль и платья? — спросила Ленка.

— Как, как. Да очень просто. Взял наши лица и приклеил вместо тех, что на какой-то фотке с кораблем были — ответила Юлька. — Потом переснял и фотографии напечатал. Ты вообще в каком веке живешь? Про фотомонтаж слышала?

— Нет, — задумчиво сказала Зинка. — Это именно мои ноги, мои руки. Видите, вот тут шрам — Зинка показала небольшой шрам на голени. Это я в детстве с велосипеда упала. А уж руки свои я всегда узнаю, каждый день их рассматриваю. Да и по росту и по фигурам это именно мы.

— Ну тогда полностью наши фигуры приклеил. А потом сверху платья с еще какой-то фотографии.

— Может быть. Вот только где Эдик такие наши фотки взял? Смотрите — мы босиком. Ты, Юлька, давно босиком фотографировалась?

— Ну, прошлым летом, в Юрмале. С тобой, между прочим. Только мальчики нам фоток так и не сделали.

— Прошлым летом у тебя волосы короче были, не помнишь? А я полнее была, еле в старые платья влезала.

— Так значит там, на берегу, у Эдика все-таки был фотоаппарат? И где, по-твоему, он его прятал?

— Там же, где фокусники карты прячут. Есть такие совсем маленькие фотоаппараты. Ты, когда в кино ходишь, надо на экран смотреть, а не целоваться на заднем ряду с кем попало.

— А с кем это " с кем попало" я целовалась?

— А ты уже забыла, как два года назад рыдала, что залетела? Сразу после института? Был бы он не "кем попало", женился бы, а не пропал сразу и с концами. А теперь вот гадай, будут ли у тебя когда-нибудь дети или нет.

Юлька погрустнела, на глазах показались слезы. Зинка обняла подругу.

— Ладно, прости. Дура я, зачем вспомнила. Я сама могла на твоем месте оказаться, если бы тогда решка выпала, а не орел. Красавчик он был, конечно. Не Эдик, но все равно красавчик. Ленка! Чего сидишь, молодежь бесчувственная? Дай платочек Юльке, не видишь — у нас даже сумочек с собой нет. И слушай, да на ус мотай.

— Нету у меня усов! — обиделась Ленка.

— А что ты тогда выщипываешь? У меня глаз наметанный, я даже сквозь твою пудру покраснения вижу время от времени.

— Это не усы, это пушок. Говорят, со временем исчезнет, просто поскорее хочется.

— Ну ладно, нету. А ты все равно мотай. Не наступай на наши грабли. И не целуйся с кем попало по подъездам, тем более своим. Увидит кто — ославят на весь двор, а тебе там жить. Это работу можно поменять, а с квартирой проблемы.

— Эдик не кто попало!

— Да, Эдик особенный. Такое чувство, что он намного старше своих лет, как будто лет 30 ему, даже 35. Я по его любовным повадкам сужу. Наши ровесники не такие. Нетерпеливые и грубоватые. Весь их эгоизм от недостатка опыта. А Эдик такие вещи делает, что даже вам не расскажешь.

— А ты что, с тридцатипятилетними опыт имела?

— Было у меня в стройотряде с одним командированным инженером-строителем. Через год после моего развода. Мне 21, ему 34. Неженатый, между прочим. Вот это любовь так любовь была! Не как с Эдиком, но очень похоже.

— Так чего не поженились?

— Потому что дура была. Никогда не говори своему парню, даже если он об этом спросит, что он у тебя второй. Лучше двадцать второй, чем второй.

— Почему?

— Потому что не поверит, а если поверит, то ему обидно станет, что чуть-чуть опоздал и первым не стал. Так и мой строитель, я за два дня до его отъезда сама ему соврала, так он эти два дня дулся, а потом уехал и адреса не оставил. Вот и вся любовь.

— Ну, теперь я Эдику такого не скажу. Тем более что врать ему я не собираюсь.

— Вот так значит? Может и замуж за него собралась?

— Может и собралась.

— В-первых, ты сначала переспи с ним, а потом собирайся. А во-вторых, кто тебе его отдаст то? Я сама за него замуж хочу. Раньше надо было хвост распускать, а теперь я первая. Пока не наиграюсь, никому не отдам. А я не наиграюсь.

— Ну так ты же ему сама сказала, что всё. У тебя папа...

— Что папа? Возьмем и уедем куда-нибудь на север, там и поженимся. Заодно на кооператив заработаем, там зарплаты знаешь какие? Через год-два папа готов будет даже с настоящим немцем из ГДР в одной квартире жить, лишь бы дочку снова видеть.

— А про меня вы забыли? — встряла Юлька. — Я тоже Эдика хочу. И никаких договоров мы с тобой, Зиночка, по поводу Эдика не заключали. Если поженитесь — тогда другое дело, тогда первой к нему не полезу. Но и не откажу, если он вдруг ко мне полезет, сразу предупреждаю. Тем более что с детьми у меня проблемы, сама знаешь. — Юлька опять собралась плакать.

— Ладно, — смягчилась Зинка, — я и забыла. Да не плачь ты. Мне для тебя ничего не жалко, даже Эдика. Хочешь, я сама тебя к нему уложу? Вдруг получится и забеременеешь? А то давай вдвоем с ним, собирались же попробовать, а?

Юлька закивала, промакивая слезы платочком. Ленка презрительно фыркнула.

— Все им попробовать надо. Мало того, что всегда в первый же вечер на все готовы, так еще и втроем собрались. Самим не противно?

— Ну вот, яйца курицу учить начали. Себя вспомни, пьяненькую, на Новый год. Сначала одному дала, а через полчаса уже другому. Мы с Юлькой все видели. И с компанией этой мы познакомились лишь за несколько часов до этого. Хорошо хоть не забеременела, все-таки иногда нас слушаешь.

Ленка покраснела.

— Во-первых я просто их перепутала. А во-вторых, даже если вы и правы, это совсем другое дело, когда девушка с двумя парнями, тем более с такими, что сегодня увиделись, а завтра уже расстались. А вы двое с одним собираетесь, да еще замуж за него при этом хотите. Что, Зинка, выйдешь замуж и будешь смотреть, как твой Эдик тебе изменяет и советы давать? "Юля, как ты держишь ножки, Эдику ведь неудобно!". А потом Юлька тоже самое тебе советовать будет? Я понимаю, что до свадьбы надо нагуляться, всему научиться, но, чтобы вот так после свадьбы жить? Замуж то тогда зачем? Лично я, если Эдик на мне женится, больше ни с кем и никогда, только с ним.

Зинка помрачнела. Посмотрела на Юльку. Та закусила губу.

— А если Эдик сам захочет, всех сразу?

— До свадьбы пусть хочет что угодно, его право. Только я не соглашусь, без меня обойдетесь. А после свадьбы, если только узнаю, что он хоть с кем-то, даже с тобой, Юлька, даже если только ради твоей беременности, то пусть катится ко всем чертям.

— Ну, может быть, ты и права. Но Юльке то надо помочь? Вдруг все-таки получится?

— А если получится, а Эдик жениться не захочет, что тогда? Опять на аборт побежишь? — спросила Ленка у Юльки. — Или окрутишь первого встречного — "дорогой, у нас будет ребенок"? А не согласится, то кому-то другому сразу дашь? И в конце концов будешь дальше всю жизнь жить с совершенно посторонним тебе человеком? Надеясь, что стерпится-слюбится?

— А почему он жениться не захочет? Эдик же парень порядочный. И не первый встречный, два месяца уже знакомы — начала оправдываться Юлька.

— Да потому что он сам мне сказал, что убежденный холостяк и любит нас всех одинаково. Значит, не нагулялся он еще. Да и где ему было погулять? Сами знаете, два года служил в отдаленном гарнизоне. Где он там мог гулять и с кем?

— Ну где-то он все-таки там погулял и хорошо погулял. Никогда не поверю, что он сам до всего дошел, — улыбнулась Зинка.

— Может у него там учительница хорошая была, вроде тебя, только на десять лет постарше. — предположила Ленка. — За два года с такой учительницей многому можно научиться.

— И она отпустила такого красавчика? С трудом верится. Ладно, что делать то будем? Юлька, будешь пытаться беременеть, а если что, то без мужа рожать? Может Эдик, когда ребенка увидит, уже нагуляется и женится.

— Буду.

— Ну значит, когда Эдик найдется, надо все подсчитать, когда там у тебя благоприятные дни. Ты первая к нему приходишь, я тебя еще проконсультирую. А потом, если ничего не получится, объявляем ему бойкот до свадьбы. Пусть выбирает кого-то одну. И чтобы после свадьбы никто и никогда, даже если Эдик сам полезет, договорились?

— Хитрая ты Зинка, — улыбнулась Ленка. У тебя с ним было, у Юльки будет. Вот только я одна ни с чем. Заведомо мои шансы уменьшаешь?

— Сообразительная какая, даром что всего десять классов образования! — рассмеялась Зинка. Ладно, посмотрим по времени, может сначала тебя пустим, а потом Юльку. Только смотри Ленка, специально вместо Юльки не забеременей. И ты Юлька, смотри, не соври. Ну тогда и я еще хоть разок с ним, напоследок. А то вдруг Эдик после удара по голове меня совсем забыл. Свои шансы я тоже уменьшать не хочу. Договорились? Даете слово?

Поделив Эдика, девушки снова вернулись к фотографиям, разглядывая детали.

Макс откинулся в кресле. Вот так значит. Ай да Ленка, поставила на место саму Зинку. Выгрызла прям-таки зубами персональное место в очереди на меня. И что за дурацкие понятия у них? Два парня у одной девушки — это почти нормально, а две девушки у одного парня — это извращение. Ну наоборот же все! Хотя, в моем прежнем мире я таких женских разговоров просто не слышал, возможностей не было, может и там тоже так? Вроде в этой области во всех мирах все одинаково быть должно. И это молодежное "до свадьбы надо хорошенько нагуляться, чтобы не гулять потом". Сам ведь так жил. Вроде и правильно, но чем закончилось? Слишком привык гулять, жизнь с единственной женщиной слабо себе представляю. С двумя — еще туда-сюда, а вот с одной... Правда, с приходом определенного возраста, силенок на двоих уже обычно не хватает. Вот и заканчивал я жизнь одиноким холостяком. Интересно, что станет с институтом брака после того, как любой девяностолетний старец сможет вот с такой любвеобильной Иркой справиться? Да еще если не будет старец выглядеть девяностолетним, а будет выглядеть ее ровесником, как я. У людей будущего института брака нет, но их общество выросло из победившего капитализма, тысячелетия прошли. Сколько времени продержится этот институт в мире победившего коммунизма, в котором абсолютно все здоровы, молоды и почти бессмертны?

Ладно, об этом потом подумаю, сейчас время моего розыгрыша. Даром, что ли, я его готовил. С этими их интимными секретами все забудешь. Конечно, и без розыгрыша забавно получилось, я такого и не предполагал даже. Следователь и Толик оказались в нужное время и в нужном месте. И ведь даже не понял я, чего это девчонки так перепугались, особенно Зинка. Тоже странно — с виду вроде та еще оторва, а ведет себя иногда как скромница из таежной старообрядческой деревни. И как только следователь ее испуга не заметил? Или заметил, но принял за смущение от комплиментов?

Зинка вдруг испуганно ойкнула.

— Ты чего? — спросила Ленка.

— Они разные.

— Кто?

— Не кто, а что. Фотографии.

— Ну да, разные. Я давно заметила. Недаром Эдик три конверта истратил. Были бы одинаковые, наверняка в один положил бы. А так не перепутаешь, все подписано.

— Ты о чем?

— Ну фотки все разные. Каждой своя. А ты о чем?

— Что значит каждой своя и разные?

— Ну ты же сама говоришь разные. Одна тебе, одна Юльке, одна мне. Разные.

— Ноги у тебя разные, одна левая, другая правая. Понятнее выражайся.

— Куда еще понятнее? Юлькина фотка с Юлькой, твоя — с тобой, моя со мной.

Зинка спросила Юльку

— Ты чего-нибудь поняла?

— Ну да. Чего тут непонятного. Вот моя фотка, вот Ленкина, вот твоя. Все разные. И ты тоже говоришь — разные.

— Вы что, издеваетесь обе? Какая еще разница между твоей фоткой и Ленкиной?

Юлька с Ленкой одновременно ткнули пальцами каждая в свою фотографию. На Юлькиной в центре тройки девушек стояла Юлька, на Ленкиной — Ленка. Зинка быстро взглянула на свою фотку — в центре стояла она. Зинка хлопнула себя ладонью по лбу.

— Ой, а я этого не заметила. Я о другом.

Зинка стала наклонять свою фотку под разными углами, пытаясь что-то разглядеть.

— Не получается. Я имела ввиду разные — ну как эти календарики с двумя картинками. Так посмотришь — волк, эдак — заяц. Я вот как-то так повернула и — Зинка понизила голос — никаких парусов, никаких платьев. И сосны на заднем плане, а не море.

Юлька с Ленкой тут же начали рассматривать свои фотографии под разными углами.

— Ничего не видно, одно и то же. Дай свою. — Ленка взяла Зинкину фотографию и стала вертеть уже ее.

— Ничего. — сказала она. — А ты случайно не заливаешь? Вспомни, какие именно те календарики, у них поверхность волнистая, а у наших фоток она везде гладкая.

— Да нет, я точно видела, даже опять испугалась. А поверхность — прогресс то на месте не стоит. Поначалу их вообще не было, таких календариков, потом появились с волнистой поверхностью, а сейчас, наверное, еще чего-нибудь придумали.

Ленка опять стала недоверчиво вертеть фотографию. Вдруг она замерла.

— Вот! — торжественно заявила она. — Вижу! Позади нас Эдик стоит, за штурвалом.

— Дай сюда! — потребовала Зинка свою фотографию — Ты вот так смотрела?

— Примерно так. А видела я совсем не то, что ты — и паруса были, и платья, и море. Только штурвал на обычном изображении веревкой привязан, а я видела, что его Эдик держит.

Еще долго девушки вертели фотографии. Ни одного "правильного" угла им зафиксировать не удалось, даже поставив процесс на научную основу. Когда кто-то видел скрытую картинку, двое других замеряли угол и расстояние. Не помогало. Лишь изредка из этой точки удавалось увидеть скрытую картинку всем по очереди, но опять же, лишь пару-тройку раз подряд. Чаще всего после того, как точка наблюдения уступалась другому экспериментатору, из нее долгое время ничего не удавалось увидеть, кроме основной фотографии. Грешили на меняющееся освещение, пробовали и то, и это, то с одной фотографией, то с другой. Ничего не помогало, скрытая картинка была абсолютно непредсказуемой.

Наблюдая за девушками и меняя картинки, Макс веселился от души. Когда-то в детстве он читал научно-популярную книжку о истории бывшей российской столицы, из которой ему почему-то больше всего запали в память фонтаны-шутихи Петергофа. В эти выходные Макс наконец то своими глазами увидел и Петродворец, и его фонтаны. Не только дети, но и взрослые азартно выискивали тот самый камешек, при нажатии на который шутейный фонтан начинал окатывать всех струями воды. Макс и сам тогда поддался азарту поисков. Найти камешек жутко мешали другие поисковики. Они в силу своей природной глупости нажимали на все камни без всякой системы. Вымокнув до нитки, Макс наконец отчаялся и только тогда обратился к знаниям грэйва. Узнав правду, мысленно посмеялся над собой и поинтересовался наличием подобных розыгрышей в будущем. И вот теперь, используя фото-шутиху будущего, Макс удивлялся выдержке незаметных старичков-пенсионеров, сидящих неподалеку от фонтана на лавочке и поворачивающих, кто ногой, кто тростью весьма незаметный вентиль, управляющий фонтаном. Сам то он сейчас хохотал до слез, наблюдая за ужимками и разговорами девушек, скрывать то смех не от кого и незачем, а вот коварные работники парка Петродворца лишь слегка улыбались, и то, лишь изображая легкий интерес к промокшим, но все еще любопытным искателям заветного камешка.

Опыты девушек прервал постучавшийся в дверь Сидоров-три. Фотографии были немедленно спрятаны в ящик Ленкиного стола, и сколько не просил Женька показать столь высокохудожественный фотошедевр, девушки стояли насмерть.

— На стену такое точно не повесишь, — сказала Ленка, когда проситель был выставлен за дверь, — Ты, Зинка, молодец, что вовремя разглядела. Представляю себе, что бы было, если бы однажды моя мама увидела меня в таком виде.

— А то она тебя в таком виде не видела — улыбнулась Юлька. — Вот если бы твой папа увидел, быть тебе поротой. А представь, пришли к вам в гости родственники, и этот твой несносный троюродный брат увидел бы? Вот бы он к тебе зачастил, а ты бы все думала, чего это он к тебе любовью воспылал и чего это он там все высматривает.

Юлька рассмеялась.

— А как вы думаете, Толик видел? — задумчиво спросила Зинка. — Он ведь тогда так в эту фотографию вцепился, не отобрать. И вот, даже Женька пришел, значит, Толик уже растрепал. Что он ему наплел-то и ему ли одному?

— Нет, девчонки, больше я никогда в таком виде сниматься не буду, ни в шутку, ни в серьез. Вот найдется Эдик, сразу убью, заразу такую. — сказала Ленка.

— Я первая — сказала Юлька. С тобой то он хоть целовался, а я за что пострадала? Я так перетрусила, когда следователь фотку из конверта доставал, чуть сердце не разорвалось.

— Я с вами — решительно заявила Зинка. — Такое нельзя просто так оставить. Он еще пожалеет, что нашелся. И потом, где он все эти фотки проявлял и печатал? Дома у него я никаких фотопринадлежностей не видела. Ну ладно, где печатал, там люди наверняка совершенно посторонние. Черт с ними, посмотрели и забыли, от нас особо не убудет. А вот с Толиком нам еще работать. Вы вот что, девки, навострите уши, послушайте, что за слухи у нас бродить начнут, а там уже решим, что с Толиком делать. А фотографии давайте сожжем к чертовой матери.

— Зачем? — спросила Юлька. Можно ведь сначала переснять. Основная то фотография все-таки красивая. И дурацкого Эдика там нет. И только потом сжечь.

— И где это ты переснимешь? У нас ни у кого фотоаппарата нет. Толика попросишь? А если он еще ничегошеньки не видел?

— Нет фотика, так ведь когда-то будет. Надо просто спрятать до поры до времени. — сказала Ленка.

— Ну ладно. Только смотрите, прячьте получше.

Ленка вдруг замерла.

— А негативы? Где негативы? Здесь их нет, следователь обязательно нашел бы, значит дома. Вот придут завтра к нему домой, осмотрят все до мелочей и найдут. А это уже не наши фотки, на которых только под определенным углом видно, и то, не всегда.

Девчонки сильно приуныли.

— Слушай, Зинка, а он тебе ключей от дома случайно не давал? — Юльку осенила идея. — Поискали бы у него, пока не поздно.

— Нет, не давал. А я не попросила — незачем, одновременно ведь работу заканчиваем. Да и когда я сама приходила, он всегда дома был.

— А ты, Зинка, где запасные ключи от квартиры держишь? Ну на случай, если потеряешь?

— У соседей, как все.

— Вот! Я тоже у соседей. Незнакомым людям вы ключи не доверили бы. А у Эдика сколько времени было, чтобы с соседями хорошо познакомиться? Значит, хранить запасные он только на работе мог.

— Нет их здесь. Следователь ведь все обыскал. Даже Ленкин стол.

— Все равно, давай еще раз посмотрим.

Макс решил помочь подругам. Хотят негативы — пусть найдут, а то не на шутку распереживались.

Какой-то ключ действительно обнаружился в дальнем углу нижнего ящика, под пачкой чистой бумаги. Девчонки тут же пошли отпрашиваться у Одина.

В квартире долго искать не пришлось. Рулончик узенькой пленки лежал в верхнем ящике тумбочки. Девчонки посмотрели ее на свет, себя, конечно не узнали, но очертания беседки в виде парусника разглядели сразу. Пленка без сожаления была изрезана на мельчайшие кусочки и несколькими порциями отправлена в унитаз.

— Чистенько тут у него — сказала Ленка. — Ни пылинки, ни соринки. Все заправлено, все постирано, посуда помыта. Когда только успевает? У меня дома куда грязнее, а ведь и я убираюсь, и мама.

— Да, этого у него не отнять. А еще всегда все одинаково — тапочки на одном и том же месте, подушка и плед тоже, даже чашки и тарелки имеют свои места. И мусорное ведро всегда пустое и чистое. Только содержимое холодильника все время разное. Нет, там тоже полный порядок, морозилка всегда без льда, как будто только что размораживали. Да вы сами посмотрите.

— Что-то их куда-то не туда понесло, — подумал Макс, — надо возвращать на путь истинный.

В совершенно пустом холодильнике обнаружилась только большая ваза с мандаринами. Ленка тут же схватила один и начала чистить.

— Ты чего? — испугалась Юлька. — Влезли без спросу, ладно пленка, так еще и мандарины сожрем?

— И сожрем, — заявила Зинка. В качестве частичной компенсации наших моральных страданий. Был бы торт и торт сожрали бы, — Зинка решительно достала всю вазу и водрузила ее на кухонный стол. Налетай, все равно никто знает, сколько времени Эдика искать будут, сгниют ведь, даже в холодильнике сгниют.

— Где он только их берет? — спросила Юлька, очищая очередной мандарин от шкурки. — Месяц назад тоже были. А ведь не сезон.

— Импортные, наверное, — отмахнулась Зинка. Странно только то, что вроде с утра субботы Макс все время на глазах был. Да и не было в понедельник вечером в холодильнике никаких мандаринов.

— Может у него приятель в каком-нибудь спецмагазине для министров работает, вон, какие шикарные цветы он тебе подарил. Брал цветы, а заодно и мандарины купил. Потому и опоздал к тебе, министры они долго на работе засиживаются, пока домой не уйдут, простому человеку внутрь хода нет.

Когда с мандаринами было покончено, Юлька начала собирать шкурки со стола, намереваясь выбросить их в мусорное ведро.

— Брось, Юлька, пусть сам убирает. Или давай вазу со шкурками обратно в холодильник поставим.

— Ну это совсем свинство — возразила Ленка — Глупее не придумаешь.

— Это не свинство, это наша маленькая месть.

— Это именно свинство, ничем не лучше того, что Эдик сделал. Даже хуже, он может не нарочно, не рассчитывал же он, что его по голове ударят. А не ударили бы, то скорее всего он сам бы нам все показал.

— Вот, так я и думала, что дня не пройдет, а ты уже начнешь его защищать. Свинство не в том, что Толик мог увидеть, или твой братец троюродный, а в том, что Эдик снимал нас без нашего разрешения. Вот я, например, может и разрешила бы. Тогда, если бы Эдик пленку потерял, тоже была бы ответственна за последствия. Ты вот представь — влезли бы сюда воры, взяли бы пленку или готовые фотки, а после этого появились бы мы на игральных картах, которые глухонемые в переходах продают. Ты, Ленка, может, бубновой дамой хочешь быть? Или червовой десяткой? В общем, наплевал Эдик на наше мнение, а значит, и на твои желания. Ладно, кидай шкурки в мусорник и пошли отсюда. И чтобы больше про Эдика при мне ни слова.

— Вот и всё, — грустно подумал Макс. — Вот все и решилось, без меня, само по себе. Больше они плакать по мне не будут. Сам виноват. Дошутился. Действительно, свинство, хоть и никто на всей Земле их фотки без моего желания увидеть не смог бы. Не простят ведь. И больше не надо ломать голову, как вернуться и к кому. Всё! Больше никаких подруг, никаких коллег по работе. Хороших девушек на свете много, надо только время выбрать и поискать. И желательно где-нибудь подальше от того города, в котором обоснуюсь. А устроиться куда-нибудь надо, хоть дворником, хоть министром. В бункере всю жизнь не просидишь, без живого общения со скуки сдохнешь. С Брежневым то я только разговариваю, и то, не напрямую. Руку ему не пожмешь, в морду не дашь, даже рюмку с ним выпить нельзя по-настоящему, только разговаривать. Вот возьму сейчас и напьюсь. И пусть зовет до посинения, что я ему — нянька, что ли? Ничего, одну ночь как-нибудь поспит голодным. Пусть грэйв швырнет ему из портала пару-тройку безликих бомжпакетов с инструкцией по применению. Чайник то он как-нибудь себе вскипятит, не вызвав вопросов супруги. Слышишь, грэйв?

Макс достал из синтезатора бутылку раритетного уже "Коленвала" и бутерброды с местной "любительской" колбасой. Налил до краев граненый стакан, жадно выпил, закусил.

— Вот уж правда, что имеем не ценим, а потерявши плачем. Нос кривили, брали на праздники водку подороже, а как только по 3.62 исчезла с прилавков, так сразу заворчали, мол любой праздник теперь на целый полтинник дороже стал. Колбаса им не нравится, на мясокомбинате рабочие мясо воруют, а вместо него туалетную бумагу добавляют. Идиотизм полный. Если туалетная бумага дефицит, кто ж ее в колбасу добавлять будет? Ох, не жрали вы колбасу, в которой ни мяса, ни туалетной бумаги нет. Музыка им не та... Грэйв, давай включи что-нибудь местное, веселое, про печаль, да погромче!

Вылив в стакан остатки водки, Макс посмотрел на стоящую на столе объемную фотографию, настоящую, необработанную, где он, упав на колени, фотографирует девушек воображаемым фотоаппаратом. Выпил, не закусывая.

Из скрытых динамиков неслось —

Тропинка в лесу запахла весной

Земля разомлела от солнечных дней

Сегодня любовь прошла стороной

А завтра а завтра ты встретишься с ней

Не надо печалиться вся жизнь впереди

Вся жизнь впереди, надейся и жди

Макс начал подпевать, совсем не в такт музыке и больше уже не слыша, о чем поют "Самоцветы", чувствуя, как от выпитой в два приема бутылки водки начинает все больше и больше заплетаться язык и расплывается сознание.

Недосказано и недослушано.

Сердце бьется другими вершинами.

Значит всё.

Макс посмотрел на стиснутый в руке пустой стакан и швырнул его в стену. Продолжил петь рубленными словами, вколачивая каждое кулаком в стол:

Безнадежно.

Разрушено.

Макс почти орал.

Ну зачем же,

Зачем?

Поспешили мы!

Макс встал, покачиваясь. Песня "Самоцветов" закончилась. Макс продолжил "подпевать" свою, теперь почти шепотом.

Проститься нету сил.

Закрываю, я глаза закрываю

Макс пальцем опрокинул фотографию изображением вниз.

— Грэйв, лечи меня от этой водки, только не полностью, и в сон погрузи. С Брежневым сегодня как-нибудь сам разберись, как говорится, в духе, от лица и по поручению.

Часть пятая

Родина 25-7

Всего спустя три дня после похорон Андропова и прошедшего сразу за ним внеочередного Пленума ЦК, Брежнев улетел на Дальний Восток, взяв с собой Косыгина и новоиспеченного члена Политбюро Долгих. Косыгин долго отпирался, ссылаясь на плохое самочувствие, но Брежнев уговорил.

— Ты, Алексей Николаевич, что, в своих реформах окончательно разочаровался? Считаешь, я виноват? Нет, Алексей Николаевич, я ведь не идеолог, тут моей вины нет. Что, думаешь, я не видел, что что-то надо менять? А что я могу, когда большинство против? Я же не Сталин и даже не Хрущев, сам знаешь, решения теперь у нас принимаются хоть единогласно, но все-таки коллегиально. Сам же против единоличного правления и сам же и обижается. Вот давай, лови момент, пока генеральная линия без Суслова стала чуток неопределенной. Глядишь, и подстроится она под новые веяния. Или мне твоего Тихонова с собой брать? Прежде, чем решить что-то реформировать, надо ведь и самому вживую посмотреть, что из бумажек узнаешь? Тут такое иногда пишут, со смеху умрешь. Вот, неделю назад принесли мне письмо от одного чукотского шамана. Ты анекдоты про чукчей слышал?

Косыгин натянуто улыбнулся

— Ну не только Вы, Леонид Ильич, анекдотами славитесь. Есть и еще некоторые отдельные шутники.

— Ну тогда слушай, правда это не анекдот, и даже не байка, а быль. Пишут мне чукотские товарищи, что есть там у них один потомственный шаман, постучит в бубен и человек сразу лет на пять молодеет. Так вот, он уже две недели поставил себе чум неподалеку от аэродрома и требует предоставить ему не кого-нибудь, а самого генсека, мол, быстро ему лет десять, а то и пятнадцать скинет. Самому шаману сорока еще нет, должен же был уже в школе учиться, а туда же — в шаманы пошел, и такую чушь несет. Но не в этом дело, тут ничего смешного нет, все понятно, раз он потомственный, значит так родители воспитали, а школа не исправила. Смешное в том, что эти товарищи, которые письмо написали, на полном серьезе меня спрашивают — гнать его, или прислать в Москву, пусть попробует или вообще, представляешь, спрашивают, не приеду ли я сам, уж больно грязный он, чтобы его в Москву посылать.

Наконец на лице Косыгина появилось подобие улыбки.

— Да, — продолжил Брежнев, кроме всего, письмо еще и не подписано было, хотя чувствуется — писали люди, которые в партии не один год, и даже какие-то посты занимают. Как оно до меня дошло — ума не приложу, наверное, захотели мне настроение поднять, черти канцелярские. Так вот что я подумал — раз уж я на Дальний Восток собрался, может заглянуть к ним, для смеха? И шамана этого навестить, с корреспондентами конечно, пусть снимут на память. Фотографии в халате и тюбетейке у меня уже есть, но эти республики близко, ничего особенного, а вот чумы далеко, не доберешься. А тут стоит чум недалеко от аэродрома, и ехать никуда не надо. Какие могут быть замечательные заголовки в газетах! — Посетил дальние стойбища, разузнал о первоочередных нуждах малых народов Севера. И подумают люди — не такие уж там и старики наверху сидят, раз уж на край земли отправиться не боятся.

— Темнишь ты что-то, Леонид Ильич, — наконец улыбнулся Косыгин — Можно подумать, что ты поверил в эту сказку, только один боишься. Хочешь сначала на мне испытать, мол если Косыгин, который на два года старше, от рук шамана не помрет, то можно и тебе попробовать?

— Да ты что — Брежнев сделал вид, что испугался. — Я же закоренелый материалист. Мне такое даже в голову прийти не могло. Это же все ради смеха, чтобы потом на охоте было что рассказать. Кстати, ты ведь оленей любишь? А там они совсем ручные. Поехали, а то действительно Тихонова возьму, потом локти кусать будешь. Возьмем с собой еще кого-нибудь, для отвода глаз, Долгих, например. Он молодой, да и Север знает, никто плохого не подумает.

— Вот умеешь ты, Леонид Ильич, уговаривать, уже почти уговорил. Дай немного подумать. И куда еще лететь собрался?

— Первым делом — Владивосток, тоже край земли. Потом думаю, пару небольших городков посетить, вдоль Транссиба. Мол не только БАМ строим, но и о старой дороге не забываем. Там возле Белогорска хороший военный аэродром есть. Потом Чита, ну а потом домой. Можно было бы и еще куда залететь, но боюсь, не сдюжим мы, возраст уже не тот, никакой шаман не поможет.

— Ну, раз в программе Владивосток есть, так уж и быть, полечу, — решился Косыгин. — Давно я на этот город посмотреть хотел. И надо же наконец-то мне лично узнать, зачем мы такие деньги буквально в землю зарываем на еще одну дорогу туда. А когда вылетаем и сколько лететь?

— Через два дня, после обеда. Часика в три. А лететь что-то около восьми часов. Будет время и поговорить, и поспать.

— Чего ж так поздно? Ночью ведь прилетим. Пока туда, пока сюда, спать, наверное, часа в три только ляжем. Нам с трудящимися встречаться, а мы усталые и сонные.

— Ну ты, Алексей Николаевич и даешь. — рассмеялся Брежнев — Совмином руководишь, а про то, что в стране часовые пояса имеются, взял, да и позабыл. Утром мы туда прилетим, утром. Выйдем из самолета и сразу в бой. Да не смущайся ты так, я, надо признаться, точно так же, как и ты, про ночь подумал, когда мне про время вылета доложили. А про выспаться ты не беспокойся, у меня в самолете диваны ничем не хуже, чем у тебя дома. Мне тут одно экспериментальное снотворное французы дали — просто чудо. Выпьешь — и сразу заснешь, а разбуди через час — никаких последствий, никакой сонливости, как будто и не пил вовсе. Помнишь, как на охоте Пельше прямо за столом заснул, а когда разбудили, он бодрее прежнего стал? Это я ему таблетку в стакан с минералкой бросил. Только ты не подумай чего, к тому времени я эти таблетки уже проверил. И, знаешь на ком? На себе.

В глазах Косыгина на миг мелькнула подозрительность. Брежнев внутренне усмехнулся, — заглотил Косыгин наживку, заглотил.

— Ты только медикам нашим не говори, и без того покоя от них нет, надо бы их поменять, совсем обнаглели. Одно дело хирурги, там сразу видно, польза от них или вред, а вот все эти терапевты, как по мне, те же самые шаманы-шарлатаны, только что одеты цивилизованно да вместо бубна у них теперь стетоскоп.

26-7

Полет прошел нормально, погода благоприятствовала. Встречающих было мало, сразу погрузились в машины и поехали в город. Черт подсказал Брежневу, в какую сторону от дороги надо смотреть, чтобы увидеть чум шамана. Так что, когда проезжали мимо, Брежнев показал на чум Косыгину.

— Наверное, тот самый. Сейчас некогда останавливаться, а на обратном пути, может быть, и заедем.

Но процессия сама остановилась уже через минуту.

— Что такое? — поинтересовался Брежнев у водителя

— Так дороги нет, Леонид Ильич.

— Как это нет? Куда же она делась?

— Так ее никогда и не было. Из аэропорта в город только через лиман. Сейчас поедем, просто там одна рыболовецкая шхуна распоряжения не приближаться не выполнила, уже проверили, у них просто рация сдохла.

Въехали на паром, отплыли. Часть колонны осталась на берегу, ждать второго рейса.

— Вот и хорошо, — подумал Брежнев, — когда назад поедем, будет то же самое, переправа в два рейса. Будет формальный повод заехать на обратном пути к шаману. Не ждать же генсеку, пока паром туда-сюда обернется, будет что-то вроде экскурсии.

Десятитысячный Анадырь гостей не впечатлил, разве что пятиэтажки на сваях. Долгих, навидавшийся такого ранее, вообще откровенно скучал. Да и на город Анадырь как-то не особо тянул, из конца в конец максимум полтора километра, пешком двадцать минут от силы, многие российские деревни в длину и поболе будут. После короткой экскурсии на рыбзавод поговорили с руководителями округа и остальными коммунистами о нуждах Чукотки, о планах развития, о новом перспективном месторождении сырья для нужд советской радиоэлектроники и необходимости построить на восточном берегу лимана новые причалы для перевалки этого сырья. По неписанной традиции гости были одарены местными сувенирами.

Перед тем как идти в народ, на площадь, где был запланирован небольшой митинг, генсек снял пиджак и натянул подаренную чукотскую кухлянку.

— Вот так и везде — сказал он Косыгину. В Средней Азии хотят видеть меня в халате и тюбетейке, на Украине в вышиванке и соломенной шляпе, а здесь вообще платье какое-то кожаное дали. Думали, не одену? Ну что ж, повеселим трудящихся, боюсь только, что жарко станет. Ну ладно, придется немного потерпеть, если что — сниму.

Митинг, казалось, собрал весь город. Увидев Брежнева в кухлянке, передние ряды одобрительно загудели, заулыбались. Задним было непонятно, чему радуются передние, не узнали они издали главу страны, а когда их просветили, тоже загудели и даже начали нестройно аплодировать.

— А где же сами чукчи? — тихо поинтересовался Косыгин у Брежнева. — Кроме тебя, Леонид Ильич, никого не вижу. Давай, скажи людям речь, и попутно выясни этот вопрос.

Речь Брежнева удивила Косыгина. Вроде всего-то парочка листков была в его папке, а столько слов сказал, причем весьма зажигательно и толково, люди аплодировали от души. Конечно, потом хлопали и ему, но как-то не так.

— Надо было первым выступать, тогда повторов не было бы. — ревниво думал Косыгин. — А так Брежнев почти все за меня сказал. И ведь почти моими словами. Интересно, кто ему речь писал? Или его помощники с моими спелись, поэтому об одном и том же? Нет, кое-что, самое сокровенное, я сам готовил, еще дома, раз получил добро на кое-какие отступления от старой генеральной линии, никому не показывал, текст заучивал, а он об этом почти теми же словами. Неужели я в нем ошибался?

Провожать членов Политбюро двинулись почти все, кто был на митинге. Стояли на высоком берегу и смотрели, как машины въезжают на паром. Брежнев распорядился, чтобы паром прошел вдоль берега, и все это время махал народу рукой. Народ, не избалованный визитами московских чиновников любого уровня, ликовал и махал в ответ. Корреспонденты были счастливы больше всех, они еще долго снимали удаляющийся берег, до тех пор, пока фигурки людей стали неразличимы.

— Ну что, Алексей Николаевич, заедем к шаману, пока паром второй рейс сделает? Не торчать же нам целый час на берегу или в самолёте? Пойду распоряжусь, и заодно пусть переводчика найдут.

Пока охрана проверяла чум, который оказался, по словам местного сопровождающего, вовсе не чумом, а ярангой, Брежнев и Косыгин позировали на фоне северных оленей. Корреспонденты сетовали, что рога у оленей не те, какие-то меховые. Местные и Долгих начали объяснять им и про рога, и про прочие тонкости оленеводства, под этот шумок Брежнев и Косыгин практически незаметно прошли в ярангу. Охрана осталась снаружи, напряженно прислушиваясь и принюхиваясь. Им было велено и самим не входить и других не пускать.

Переводчик не понадобился, шаман вполне понятно говорил по-русски, лишь изредка вставляя совершенно непонятные словечки, среди которых наиболее часто употреблялось кынверткын. Этот кынверткын с помощью уйтарапкын брал годы у одного человека и передавал другому. Потом уйтарапкын возращал годы от северного сияния. Шаман оказался довольно образованным и прекрасно отличал Брежнева от его спутника. Он очень сожалел, что недостаточно силен, чтобы сделать кынверкын сразу обоим "вождьстрана". Но он видит, что "другу Леонида надо делать кынверкын очень срочно", что "уже есть знака айчухайе на щека", что надо "делитя кынверткын на два третя и исё на два третя", но тогда может быть "больна дольга полсутка". Брежневу разбирал смех при виде внимательно слушающего Косыгина и несущего полную чушь шамана, но приходилось крепиться. Шаман взял бубен, начал равномерно бить в него колотушкой, ускоряя ритм. Начал что-то заунывно подпевать, совсем не в такт ритму бубна. Шаман ходил кругами, наконец остановился перед Косыгиным, вытянув бубен в сторону Брежнева, а колотушку в сторону Косыгина. По этому сигналу Брежнев перестал сдерживаться и наконец рассмеялся.

— Пойдем отсюда, Алексей Николаевич, хватит с нас этого представления.

Косыгин повернулся к Брежневу, намереваясь то ли возразить, то ли согласиться.

В этот момент шаман коснулся колотушкой левой щеки Косыгина. Косыгин начал оседать. Шаман, не выпуская бубен и колотушку, ловко подхватил его.

— Ну, Леонид Ильич, держите бубен, постучите в него, пока я не вернусь, я быстро. Только смотрите, на Интернационал не перейдите или еще какую популярную мелодию.

Брежнев взял бубен и колотушку, попробовал постучать. Получилось. Шаман легко поднял Косыгина и перевалил через плечо.

— А он потом не вспомнит, что я тебе помогал?

— Нет, как только я его коснулся, он полностью отключился, сознание к нему вернется только тогда, когда все будет готово. Вот сейчас омолодим его лет на десять, пусть потом высчитывает, что значит "два третя и исё два третя" и сколько именно лет перепало Вам.

Черт в образе шамана быстро зашагал с Косыгиным на плече куда-то вниз, скрываясь в земле, как будто там была какая-то лестница. Брежнев продолжал бить в бубен, опасаясь только одного — как бы кто-нибудь не вошел. Долго музицировать не пришлось, через минуту черт вернулся. Шамана можно было узнать лишь с трудом — теперь это был глубокий старик, почти полностью седой.

— Что, уже? — удивился Брежнев — Так быстро? И почему Косыгин не помолодел?

— Начнет молодеть, ровно через два часа, во время полета, — ответил шаман, укладывая Косыгина на оленьи шкуры. Ну а быстро — время то штука весьма относительная, здесь миг, в аду вечность. Слушайте дальнейшие инструкции. Как только Косыгин начнет в самолете тереть свое родимое пятно, сказываетесь очень усталым. Ну, если не заметите этого момента, я подскажу. У Вас начнется обильное потовыделение. Изображаете сильное недомогание. Постарайтесь, но не перестарайтесь, чтобы не все вокруг Вас собрались. С Косыгиным тоже кто-то должен быть, с него тоже пот польется. Он начнет молодеть прямо на глазах, это должны увидеть как можно больше людей. Будет совсем прекрасно, если Долгих увидит. Ну а Вы, поизображав часик больного, просто выздоравливаете, так же скоропостижно, как и заболели. Говорите, что наверняка надышались какой-нибудь гадостью в яранге. Окажетесь наедине с Косыгиным, скажете ему, что шаман действительно шарлатаном оказался, что никакого омоложения не чувствуете. Если он про себя скажет, мол, получилось, скажите, что ничего не заметно, кроме уменьшения родинки. Пусть подумает, что Вы просто немного завидуете. Ну а Вашу внешность начнем менять через недельку, по ночам, с редким для московских широт северным сиянием. Пусть умные головы думают, что на самом деле означает "больна дольга полсутка", зря что ли они свои академические зарплаты получают. И тогда уж Косыгину в свою очередь придется завидовать. В общем, там посмотрим, что получилось, если что, скорректируем. Давайте мой бубен и укладывайтесь вон туда.

Косыгин открыл глаза. Он почему-то не стоял, как прежде, а лежал на вонючей шкуре. Брежнев тоже не стоял, а шаман над ним все бил в свой бубен. Что-то в шамане изменилось, но что, понять было трудно, тот стоял к нему спиной. Косыгин сел, затем поднялся. Неожиданно как-то легко поднялся, и это с земли, а не со стула. Подвигал руками и ногами, прислушался к ощущениям, вроде ничего не болит. Зеркала нет, с ним все понятно было бы. Руки вроде те же, что и всегда. Шаман закончил бить в бубен, Брежнев открыл глаза, сел. Косыгин присмотрелся. Нет, Леней тоже ничего не произошло. Эх, а я понадеялся. Сказок в жизни не бывает, и все равно утопающий за соломинку хватается. Вон, Леня тоже сперва на свои руки посмотрел, теперь меня изучает. По выражению его лица и без зеркала понятно, ни капельки я не помолодел. Не совсем простой человек шаман, как-то он нас все-таки усыпил, гипнозом, наверное, но большего сделать ему не под силу.

— Пошли отсюда, Алексей Николаевич, — снова сказал Брежнев.

Шаман повернулся к Косыгину, тот невольно отшатнулся. Шаман теперь выглядел их ровесником, если не старше.

Брежнев вышел наружу, Косыгин последовал за ним. Легкое беспокойство на лицах охраны исчезло. Брежнев посмотрел, снимают ли корреспонденты его выход из яранги, приветливо помахал рукой в их камеры, зашагал к машине. Когда тронулись, Косыгин еще раз бросил взгляд на ярангу. Возле нее стоял старый седой шаман и смотрел вслед.

28-7

— Что мы забыли в этом Белогорске? Полетели сразу в Москву. Там все просто упадут, когда меня увидят — сказал Косыгин Брежневу, когда они зашли в самолет. — Хватит с нас и Владивостока, после его красот опять в какую-то деревню. там же даже ни промышленности никакой нет, ни месторождений, простой полустанок на Транссибе, чего тебя туда понесло?

— Ну а глины кирпичные? Чем тебе не месторождение? — улыбнулся Брежнев.

— Подумаешь глины. Да таких месторождений в Сибири парочка на каждые сто верст. Или ты собрался эту глину в Москву возить, она что, какая-то целебная? Слишком ты доверчив, Леонид Ильич, то шаманы, то глина. — поддразнил Косыгин Брежнева, постучав пальцем по своей щеке, на которой больше не было огромной родинки. — Мы же с тобой материалисты, нам в сказки верить нельзя. Жалеешь небось теперь, что меня с собой взял? Так полетели в Москву, оставишь меня там, а сам летай, хоть все города Союза посети. У тебя, небось, целый букет таких чудес припасен? И все тебе лично, без всяких там "делитя кин дыр пыр".

— Не по-товарищески себя ведешь, Алексей Николаевич, вместо того, чтобы пожалеть, дразнишься все время. Вот скажу в Москве, что знать тебя не знаю, никакого шамана в глаза не видел и тебя просто враги подменили. Вот тогда и узнаешь, как дразнить старика-генсека.

— Да ладно, тебе, Леонид Ильич, не обижайся. Это не я говорю, это молодость во мне говорит. Я как будто в середину шестидесятых вернулся, сразу после того, как Хрущева скинули. Да и не получится у тебя ничего — столько людей видело. А раз видело, и одновременно — то это не чертовщина, не волшебство, а просто какое-то неизвестное науке явление. Никаких отступлений от принципов материализма. Найдем твоего шамана, все узнаем, может тогда и тебя чуток моложе сделаем, года на два.

— Попробуй не найди — ответил Брежнев. Надо было сразу с самолета радировать, чтобы его задержали. А теперь ищи. А вот глины... Глины в Белогорске действительно какие-то непростые. Только не для медицины, а для строительства. Нам как раз хотят показать, говорят — с ними цементный раствор моментально застывает. И оснастку там разработали — железобетонную панель прямо на строящемся доме отливают, а не на заводе. Если все так, то на одной только транспортировке сколько сэкономим. Сам знаешь, как у нас с капитальным строительством — и средств нет, и людей, и материалов. Я чувствую, что в этом что-то есть, вот и посмотреть хочу.

— Ладно, раз так, то полетели. Впрочем, мы уже и так летим. Знаю я тебя, конспиратора, строительная глина, строительная глина, а потом раз, и ты уже опять моложе меня. — рассмеялся Косыгин. — Теперь я с тебя глаз не спущу, мне еще хотя бы лет на 15 помолодеть хочется.

М

Долго не решался Макс посетить город детства Куйбышев. Самого Макса в этом мире не нашлось, не было и лучших друзей, но город был. Назывался он здесь по-другому, но все-таки это был он, и в девичестве тоже назывался Куйбышевка-Восточная, только там при переименовании лишь отбросили одиннадцать букв, а здесь его переименовали полностью. Ничем в этом мире не прославился Белогорск, так, мелкий полустанок с населением в жалкие 60 тысяч. Ну и еще это точка, дальше которой не проедешь на автомобиле, если захочешь пересечь на своих колесах весь СССР, с Востока на Запад. Нет, если пользоваться местными грунтовками или зимниками, то наверняка проехать можно, в случае, если очень повезет. А если не повезет, или повезет не очень, то... Вряд ли проедешь незнакомыми тропами без всякой карты, опять же, где бензин брать? В общем, дальше до самого Нерчинска только по железке, на платформе. В общем, полное безобразие, даже нищий СССР Макса автодорогу проложил уже к шестидесятым. Да, это была всего лишь улучшенная грунтовка, до асфальта дело так и не дошло, но дорога была и ездить по ней можно было круглый год.

Макс въехал в Белогорск со стороны Благовещенска и растерялся. Да, он давно чувствовал, что не может этот город с шестьюдесятью тысячами жителей быть похожим на его трехсоттысячный город. Но хоть что-то должно было быть похожим? А в этом городе все было другим, даже вокзал. Макс остановился у него, закрыл машину и вышел на перрон. И наконец-то улыбнулся. Есть во всех временах что-то незыблемое, есть. На перроне стоял тот же самый Ленин, то ли отставший от поезда, то ли забывший в нем свой чемодан. Макс подошел к постаменту и, оглянувшись, не видит ли кто, привычно погладил правый ботинок расстроенного Ильича.

Как ни странно, помогло. Оказалось, что если ходить пешком, то быстро обнаружишь, что знакомые здания не отсутствуют, а всего лишь прячутся среди незнакомых силикатных четырех— и пятиэтажек, да еще маскируются другой краской. Мало их было, но кое-что нашлось. Все-таки 80 лет совместной истории должны были оставить какой-то след. Пусть не 80, пусть всего 50 с хвостиком, но все-таки по-настоящему разошлись пути-дорожки только в проклятом сороковом.

Интерес Макса к архитектуре первой половины 20-го века не остался безнаказанным. К нему подошли двое представителей власти и поинтересовались документами. Документов им оказалось недостаточно, служивых очень интересовало, что он тут делает. Макс соврал, что ожидает знакомую девчонку, чтобы отвезти ее в Благовещенск, на вокзал приехал рано, вот и нечем заняться. Милиционеры лениво козырнули и отошли.

Вот еще кто одинаков во все времена. Ну какое их собачье дело, что я делаю в общественном месте? Какого ответа они ждут от меня? Ждут, что я скажу им, мол, собираюсь ограбить сберкассу или магазин? Или хотят вызвать возмущение своим бессмысленным вопросом и утащить буяна в кутузку? Или у них в каждую милицейскую ксиву полиграф встроен — занервничает товарищ, значит чего-то натворил?

Гулять сразу расхотелось. Макс даже хотел приказать грэйву устроить так, чтобы излишне любопытный милиционер поскользнулся и растянулся в грязной луже, но раздумал.

— Это ж я сам, небось, их на улицы выгнал. Скучают, ждут визита какого-то высокого начальства. Совершенно нечего им делать, точно так же, как прописанному в Благовещенске гражданину Бойко, излишне рано приехавшему в Белогорск за своей девушкой. Ладно, пусть живут, а то, когда еще смогут они увидеть автомобиль живого генсека? Всколыхну я скоро свой родной городок, нечего ему оставаться шестидесятитысячным. Сибирь-матушку заселять надо, и, главное, есть кем, я это точно знаю.

Макс вернулся к машине. Перед тем, как сесть за руль, осмотрелся в последний раз. И не зря. Оказалось, испортившие настроение милиционеры не остались там, где они пристали к нему. Пока он шел к машине, они тоже шли в эту же сторону, отстав лишь на метров на пятьдесят. Ничего необычного, просто маршрут совпал, но все-таки нехорошо. Сказал им, что девчонку на вокзале ждет, а сам уехал. Ладно, пусть пройдут мимо, тогда и поеду.

Но милиционеры не стали проходить мимо. Не дойдя метров тридцать до машины, они уселись на лавочку, закурили и начали о чем-то беседовать, изредка поглядывая в сторону Макса. Максу это не понравилось. Вот блин, расслабился, порталов не подготовил, даже кейс в машине оставил. А если бы удирать пришлось? И не обо мне ли они сейчас разговаривают? Что не так? С документами все в порядке должно быть. Моя отмазка? Что я встречаю девушку? Тут что, может и до Благовещенска автодороги нет, не только до Читы? Или электрички в Благовещенск каждые 15 минут ходят? Может, по Транссибу поезд один раз в сутки ходят и уже прошел? Это конечно вряд ли, иначе тут пассажиров с чемоданами не было бы. Или менты просто так сидят, агрессии то грэйв не чувствует. И что делать? Взять и все-таки уехать? А вдруг погоня? Догнать не догонят, но шороху наведут. Вдруг из-за этого непонятного шума охрана завернет Брежнева? Все-таки граница почти рядом, а Китая в этом мире опасаются. Было бы иначе, не было бы этих анекдотов про погоду на китайско-финской границе. Нет, сейчас уезжать нельзя. Лучше парализатор применить. Поставить часов на пять, подойти к лавочке и... Пусть посидят еще пять часов. Шум все-таки будет, но потом, да и не такой, а чисто по медицинской части. Может, даже в психушку кое-кого определят, а нечего приставать к порядочным людям без всякого повода.

Раздался гудок какого-то тормозящего поезда. Милиционеры встали. План рухнул, если они теперь упадут, окружающие могут не понять, расценить, как нападение. В голове Макса моментально созрел еще один план. Он открыл дверь машины и достал кейс. В кейсе отыскался букетик свежих гвоздик.

— Пойду на перрон, если попрутся за мной, заманю в какое-нибудь тихое место, например, в туалет и через портал выброшу за город. Будет там им и временный паралич, и небольшая амнезия.

Быстро пройдя через здание вокзала и выйдя на перрон, Макс снова погладил ботинок Ильича. Старая примета сработала и на этот раз. Среди вышедших из поезда нашлось двое еле стоявших на ногах мужиков, тащивших в две руки какой-то тяжеленный чемоданище. Максу, достаточно хорошо знакомому с антигравитацией, показалось даже, что чемодан сам по себе плывет по воздуху, а мужики просто держатся за его ручки, чтобы не упасть. Но вот антимассера у них явно не было, поэтому обойти высматривавших Макса милиционеров мужикам не удалось. Чемодан одним из своих верхних углов заехал ближайшему к нему служителю закона прямо в основание туловища, после чего антиграв аварийно отключился, чемодан приземлился на асфальт, лишив мужиков столь необходимой им точки опоры. Милиционерам сейчас было не до пьяниц, они выискивали на перроне Макса. Но мужики уж слишком импульсивно начали высказывать служивым свое возмущение невесть откуда взявшимся препятствием, с вполне предсказуемым результатом — возмутители спокойствия были схвачены. Старший по званию оставил младшего сторожить добычу, а сам направился в здание вокзала, в дежурку, за подмогой.

Макс, глядя на почти опустевший перрон, уже решил двинуться к машине в обход здания вокзала, когда из-за его спины раздался вопрос.

— Молодой человек, это Вас послали меня встретить?

Макс обернулся. Хорошенькая молоденькая девушка стояла возле своих сумок и насмешливо глядела на него.

— Да, меня. Здравствуйте. Как доехали? — после секундного замешательства нашелся Макс. Ботинок Ильича из его детства и юности в этой реальности работал, как часы. Сказал, что девушку встречает, вот и встретил. Надо хватать ее побыстрее и отвезти, куда ей надо, пока настоящие встречающие не отобрали.

Не выслушав ответ, Макс стал поднимать сумки. Мешали и кейс, и букет. Девушка засмеялась.

— А букет то кому?

Макс выпрямился, посмотрел на букет, на девушку, опять на букет. Улыбнулся.

— Конечно Вам. — Макс отдал букет девушке. — Я просто совсем не ожидал, вот из головы и вылетело.

— Ага, ждали какую-нибудь маленькую растрепанную крысу в синих чулках?

— Почему в синих?

— Потому что мне так смешнее. Ладно, берите сумки и поехали.

— Куда?

— Домой, конечно, на Кирова, не обратно же в Хабаровск, — засмеялась девушка.

Макс, лишившись букета, легко подхватил сумки и повел девушку на площадь. Перед тем, как скрыться за углом, Макс взглянул на сторожившего подвыпивших мужиков милиционера. Тот провожал Макса каким-то растерянным взглядом.

Выйдя за ограду, на площадь, девушка двинулась влево. Местные почему-то привязали своих железных коней именно там, может потому, что там стоял милицейский уазик.

— Не туда, — окликнул Макс девушку, показывая на одиноко стоящую у входа в здание вокзала "шестерку"— моя машина там.

Макс открыл заднюю дверь и положил на сидение сумки и кейс. Изображая лакея, распахнул пассажирскую и слегка поклонился

— Карета подана!

Девушка хмыкнула.

— И не боитесь вот так бросать машину открытой? — спросила девушка

— А чего мне бояться, я в салоне ничего не держу — соврал Макс.

— А, ну да, — засмеялась девушка — моя милиция меня бережет, — девушка махнула рукой себе за спину, в сторону милицейского уазика.

Когда девушка садилась, разрез платья немного распахнулся. Макс вспомнил Зинку.

— Сама виновата — решил он. — А то, не разобравшись, сразу бойкот, сразу свинство. Вот возьму и женюсь на этой, пусть локти кусают. Нет, не женюсь, какой смысл, все равно девчонки меня больше никогда не увидят, откуда же они тогда узнают, что я женился.

Макс сел за руль, тронулся. Покосился на голые коленки, склонившиеся к ручке переключения передач, чуть не въехал в столб. Передал управление машиной грэйву, оставив за собой лишь общее руководство.

— Быстрее, а то опоздаем.

— Куда опоздаем?

— А что, Вы не знаете, кто к нам приезжает? Нет? Ну тогда и я не скажу, будет сюрпризом. Папа меня под большим секретом по телефону просветил. Сказал срочно приезжать, такое бывает лишь раз в жизни. Сказал, что будет такой переполох, что даже встретить меня не сможет, пошлет кого-нибудь на вокзал. — девушка понюхала гвоздики. — Ммм, пахнут то как. И где только достали такие в нашей глуши?

— Неужели эту нашу глушь наконец-то посетит какая-нибудь эстрадная звезда? Или даже не одна, а целая вокально-инструментальная ансамбля? — Макс пропел — "веселей ребята, выпало нам строить путь железный, а короче — БАМ". Ну тогда тебе должно быть понятно, откуда цветы в нашем городе — привезли, чтобы пионеры могли долгожданным гостям вручать.

Девушка засмеялась и опять понюхала цветы.

— Нет, ради "Самоцветов" я бы сюда не вернулась. Последние школьные каникулы, как-никак. А дома такая скука, папочка мой не только на работе строгий.

Если бы Макс управлял машиной сам, быть бы беде, а так нажатая до упора педаль тормоза ни на что не повлияла.

— Ну вот, докатился. — думал Макс. — Уже на школьниц бросаюсь. Причем не просто так, а похищаю их из-под носа встречающих. И вообще, куда я ее везу? Кирова, судя по карте, и здесь длинная, но когда-нибудь мы ее дом все-равно проедем. Спросить? А смысл? В любом случае ошибка выяснится. Встречающие, небось, уже переполох подняли, столкнусь еще у дома с папочкой, мало не покажется.

Макс взял управление на себя и свернул к первому же попавшемуся на глаза дому, остановился у ближайшего подъезда.

— Приехали — сказал он. — не знаю только, на каком ты этаже живешь.

— Куда приехали? — не поняла девушка. — А этаж у нас третий.

— Как куда? — деланно удивился Макс. — Домой. Ты же сама спешила, Эльвира, выходи уже.

— Я не Эльвира, я Алена.

Через пару минут недоразумение выяснилось, Макс встречал на вокзале другую и сейчас намеревался высадить Алену и мчаться назад. Не может же он вернуться на вокзал вместе с Аленой, его тогда заподозрят во всех грехах, высосут последние мозги и даже уволят. Алена убеждала, что на вокзал ехать уже бесполезно, лучше довезти ее до дома, потому что папочке уже доложили, а папочка у нее начальник городской милиции. Макс решил, что в таком случае подвезти Алену до дома совершенно безопасно, папочки в день приезда Брежнева там быть никак не может.

— Манией величия начинаю страдать. — думал Макс. — Вот за кем те менты на вокзале наблюдали.

Максу стало весело. Алена тоже веселилась вовсю, вспоминала, как она на перроне сбила его с толку, убеждала, что если у него будут проблемы с начальством, то она запросто их решит через папочку. Алена достала из сумочки записную книжку, вырвала листок, записала свой номер телефона и положила в бардачок.

Когда Макс свернул к дому Алены, веселье мигом пропало. У подъезда стоял милицейский уазик с привокзальной площади, и трое милиционеров, стоявших возле него, глядели на приближающийся Жигуленок своими добрыми глазами.

— Все, дальше не поеду — заявил Макс, останавливаясь. — Это, наверное, те самые, кто тебя встречал. Сейчас они начнут наносить мне легкие телесные повреждения, вернее, как это будет записано в протоколе, обвиняемый в целях оговора доблестных сотрудников милиции тридцать три раза ударил себя лицом об капот. Давай выходи, стой на дороге и не пропускай их, пока я не смоюсь.

— Алена засмеялась.

— Пусть только попробуют хоть пальцем тронуть, я тогда такого про них наговорю папочке. Они все меня давно боятся. Хотя эти, наверное, новенькие, я только водителя хорошо знаю. Давай, не трусь, подъезжай к подъезду.

Макс подъехал. Алена вдруг обняла его и поцеловала. Троица напряженно наблюдала за этим в лобовое стекло. Алена выскользнула из машины. Макс тоже вышел, достал сумки. Алена прикрикнула на милиционеров, двое послушно взяли ее сумки, пошли к дверям подъезда.

— Ну ты, дядя Ваня, — обратилась Алена к водителю, — меня знаешь. А ты, — сказала она Максу, — если что не так, сразу звони.

Девушка вошла в подъезд.

— Ты хоть знаешь, сколько ей лет, и кто ее отец? — спросил водитель Макса. — Ей шестнадцать только в конце августа будет.

— Теперь знаю. — вздохнул Макс. — Ты только не подумай чего. Все было почти как в анекдоте про слесаря, шкаф и трамвай. Знаешь?

Пришлось рассказать анекдот. Водитель все еще смеялся, когда Макс, вырулив на улицу, бросил последний взгляд на уазик.

М-П

Макс свернул с Кирова на Чехова, с Чехова повернул на Набережную. В этом мире она называлась "9 мая". Больше никуда не сворачивая, Макс выехал из города и помчался по вполне приличной дороге. Местность становилась все более узнаваемой. Дорога пошла слегка вверх За ее переломом, обнаружилась небольшая площадка, стоянка для любителей посмотреть вдаль, за горизонт. Макс съехал на площадку, вышел из машины, огляделся. Вот, теперь совсем похоже. Та же самая почти плоская равнина, местами поросшая лесом. Лес здесь пониже, но ведь тут всего 77-й год идет. Слева струится Томь. На этой дороге, если проехать дальше, будет поворот на его остров. Как все глупо получилось в том мире. Каким дураком я был. Поверил в свободу предпринимательства. Ну переклинило просто. Напрочь. Или все дело в том, что здесь воздух другой? Китая они побаиваются, а вот Америку совсем не боятся. Легко им, в мире, где атомными бомбами было разрушено всего два города. В мире, где термоядерные бомбы испытывались в океанах, а не над крупными городами, превращенными в концлагеря. В мире, где земля не фонит от Рейна и до Волги, откатившись до которой, Германия капитулировала в 1950-м. В мире, в котором есть не только десятки миллионов немцев, есть даже поляки и их тоже, лишь в два раза меньше чем немцев.

Макс посмотрел на запад. Где-то там, далеко за городом, течет Зея, а за ней стоит лес, в котором он нашел грэйва. Где-то там, в невообразимой дали, но на расстоянии одного шага стоит Рига, а в ней злятся на него три отличные девчонки. Нет, дураком был, дураком и помру.

Макс отвернулся от далекого запада, стал смотреть на Томь. Мысли вернулись в Белогорск. к сегодняшнему недоразумению.

— Нет, не высидеть мне в бункере. Раньше бы высидел, но за эти два месяца слишком к людям привык. Сейчас вроде и среди них, но живая картинка есть живая картинка. Хоть кого-то к себе в компаньоны взять, чтобы не было так одиноко. И знакомиться ни с кем специально не хочется, хочется, чтобы всё само собой произошло. Вот эта сегодняшняя девчонка. Хороша, симпатична и притом, как мне показалось, искра какая-то между нами проскочила. Я же чуть в столб от вида ее коленок не въехал. От коленок! Это я-то, навидавшийся такого, что большинству нынешних мужчин и не снилось. И сколько лет мне? Шестой десяток проходит. А вот ей шестнадцати нет. Нехорошо. Табу. А собственно, почему табу? Людские законы, мораль. Мораль. Совершенно непонятное явление. Нечто призрачное, неписанный закон. А как закон может быть неписанным? Во времена бумаги и типографской краски? Кто этому закону учит и где? В школе? Дома? Да спроси этих учителей, что такое мораль, ведь не ответят, как же тогда они этой морали могут кого-то научить? И почему эта мораль должна меняться с возрастом? Вот были в моей жизни пятнадцатилетние. И когда мне 16 было, и когда 17. И ни перед чем я был неподсуден — ни перед моралью, ни перед законом. Никто не мог мне сказать — да что же ты делаешь, ей же еще шестнадцати нет. Разница в возрасте была всего месяц. А потом, с другой, действительно первой, была разница в два года, тоже нормально, все видели, никто не осуждал, умилялись только. Ах, ах, первая любовь у молодежи, да какая долгая, ах, какая приятная молодежь подрастает. И что, что именно изменилось в ту самую секунду, когда листок календаря перевернулся и мне стало не семнадцать, а восемнадцать? То, что секунду назад было ненаказуемым, теперь стало не только наказуемым, но и предосудительным. Почему? Вот влезу я сейчас в шкуру семнадцатилетнего. Опять будет можно, опять все будет хорошо? А если у этого семнадцатилетнего тела будут документы восемнадцатилетнего? Опять нельзя? Ну бред, полный бред! А раз бред, то можно? И ведь хочется, но почему противно то так самому? Потому что я знаю, что между нами сорок лет, да еще с небольшим хвостиком? А что изменится через месяц? Ведь те же самые 40 лет останутся. И где-то там, в моем параллельном мире я только-только школу окончил и вовсю начинаю крутить любовь с бывшей восьмиклассницей, еще не ставшей девятиклассницей. Любовь, пока еще платоническую. И крутить буду еще целый год. Может, эта Алена и там есть, может, я, который молодой, просто внимания на нее не обращаю?

А может, все-таки стать семнадцатилетним? Состряпать себе документы и даже клонов-родителей. В школу уже не надо, в институт глупо. Хотя, конечно, семнадцатилетним быть тоскливо. Никто до двадцати не воспринимает тебя за полноценного человека, кроме родителей. Так, клоун какой-то. "Да что ты себе позволяешь, щенок, молоко на губах еще не обсохло" — можно услышать в ответ на самое невинное возражение. Вполне возможно, та же самая Алена на меня такого даже не посмотрит. Тьфу, черт, далась мне эта Алена. И вообще — месяц можно и подождать, раз уж в голове моральные тараканы завелись.

Или не ждать? Зачем терзаться по поводу возможных переживаний какой-то избалованной девчонки? И папочка у нее ничуть не лучше. Начальник милиции. По головам небось шел, сажал всех без разбора, выслуживался. Использует служебное положение в личных целях, сделал из подчиненных нянек для дочки, государственную машину использует как свою. Строгий, неподкупный и бескорыстный служитель закона, здесь иной официальной репутации быть не может, как не может быть мужской проституции и второй партии. За дочку голову оторвет. А за какую-нибудь другую девчонку оторвет? Своя то рубашка ближе к телу. И, конечно, очень и очень бескорыстный. Бескорыстный. Только вот на каком языке? Толик вон, трепался, что по-украински "корысть" — это "польза", а "корыстный" — это "полезный". В свете этих врак Аленин папочка действительно бесполезный, во всяком случае для меня. И не просто бесполезный, а очень даже вредный, если я все-таки с Аленой хотя бы просто чистую дружбу заведу. По здешним улицам с ней не погуляешь, да и где здесь гулять? В библиотеках, очагах местной культуры? Смотреть в местном музее на фальшивый зуб мамонта и восхищаться черепками, подобранными на ближайшей свалке? Время такое — или рюмочная или ресторан, просто кафешек, как в Риге, здесь пока нет. Да и существует ли она вообще, чистая дружба между мужчиной и женщиной, особенно в молодости?

Нет, к черту. Родина есть Родина, маленький мир моего детства. Если я сейчас тут набедокурю, станет опасно возвращаться в это детство.

Грэйв известил о приближении колонны с Брежневым. Надо решать, оставаться смотреть или уходить через портал. Какой смысл оставаться? На машину Брежнева живыми глазами взглянуть? Адреналинчику хлебнуть, проехавшись на крыше электрички? Глупо дергать крокодила за усы, если зрителей нет.

Макс вздохнул и остался.