Окно в Полночь

Инстинкт самосохранения не унимался, и я, подыгрывая ему, слегка нервничала. Глазела в окно, отвлекаясь, и формулировала свои проблемы, ежели вдруг спросят. Проблем обнаружилось столько, что впору бы топиться. Но инстинкт встал в позу и заявил, что он против. И вообще. Размышления о сучности собственного бытия надоели хуже горькой редьки. Где бы позитива набраться?..

— Василиса? — раздалось рядом удивленное. — А ты здесь откуда?

Я обернулась. Рядом, протирая шарфом запотевшие очки, топтался главный редактор нашей "уважаемой городской газеты".

— Привет, Гриш. Из дома. А ты откуда и зачем?

Гриша, расстегнув дубленку, сел напротив и надел очки. Посмотрел на меня мрачно и признался:

— Оттуда же. За... вдохновением я. Дома жена после новогодней смены... в депрессии. И вот, я здесь.

— Опа! — я улыбнулась. — И тебя вирус писательства зацепил? А что пишешь? Надеюсь, не про бройлеров и мэра?

— Все тебе хиханьки да хаханьки, — и глянул неодобрительно. — А я публикующийся автор, между прочим, — и гордо расправил плечи, — сборник рассказов недавно выпустил... — и добавил тихо: — Но не говори никому, ладно? Не то Игорек на цитаты разберет и по офису расклеит. А у меня же... репутация.

Я кивнула, а про себя ухмыльнулась. Отличная идея, кстати! Надо только название сборника выведать и...

— Под псевдонимом издался на всякий случай, — сообщил Гриша, нервно озираясь. Будто опасаясь, что сейчас из-под стола с криком "Ага!.." выскочит наш массовик-затейник. — Даже жена не знает. Засмеет ведь... — и покосился на меня. — Солидный человек, в солидной должности...

— Я не засмею, — заверила быстро. — Тоже ведь пишу... А дай почитать? Есть с собой?

Час еще сидеть, так хоть отвлекусь.

Гриша замялся, но больше для вида. Ясно же, что и творчество показать хочется, и мнение услышать. И полез в портфель.

— А ты не за этим здесь? Не за музой?

Я из-за чашки быстро глянула на шефа. Вроде, чистый, ни в нем сущности, ни рядом... И честно ответила:

— Я, Гриш, к психологу иду. Мозги вправлять.

— Это хорошо, — одобрил он, доставая распечатки, — это правильно. Глядишь, и с программистом своим помиришься, и личную жизнь наладишь. В новый год — с новой жизнью!

Я едва удержалась от паскудного желания надеть кружку с остатками кофе на его полысевшую голову. Натянуто улыбнулась и уткнулась в рассказы. И через минуту обо всем забыла. Опять межмирные порталы? Почему народ так и тянет сюда гадость всякую натащить? Будто в нашем мире своей гадости мало! Вон, этот, как его, Виктор какой-то, чей сборник я у дяди Бори нашла, тоже про окна в иные миры писал и... Я невольно закусила губу. Черт. Как на мою ситуацию-то похоже... Происки информационного поля?..

— Ну как? — Гриша заметил мою отвлеченность. — С пивом потянет?

— С водкой только, — хмыкнула я, — без бутылки не разберешься. Косяков многовато. Фантастика — фантастикой, но "обоснуи" быть должны. В фантастике летать может и космическое ведро, и ступа Бабы-Яги, но тогда у ведра должен быть реактивный двигатель, а у ступы — артефактная магия. Вот, смотри...

И полчаса объясняла ему на "кошках", где, что и как. Редактор вооружился блокнотом и с интересом внимал. А потом иронично спросил:

— Что же ты такая бедная, если такая умная?

— Видимо, потому что не шибко красивая, — ответила в тон и глянула на часы. — Так, все, мне пора бежать, — и быстро встала, одеваясь. Посмотрела на редактора искоса и вздрогнула. Нет, почудилась тень над его плечом... Не может нас, писцов, быть так много. Иначе же кирдык мирозданию.

И уже на крыльце бизнес-центра сообразила, что оставила на Гришиной совести выпитый кофе. Ладно, заплатит, не обеднеет, раз такой... красивый. Я с трудом открыла тяжелую дверь и зашла в вестибюль. Стандартный вид: подвесной потолок, плитка на полу, жалюзи на окнах и пальмы в каждом углу. И стол с похмельным охранником. Ага, треть города — похмеляется, треть — работает, а треть — болеет с похмелья и делает вид, что работает.

Мимо охранника я прошла спокойно. Благожелательно улыбнулась и поздравила с наступившим. Он посмотрел на меня недоверчиво, но цепляться не стал. Я прошла по коридору, на ходу снимая шапку. Делаешь вид, что ты отсюда, и все пучком. А у лифта образовалась компания. Спиной ко мне стояла высоченная девица и нажимала на кнопку вызова. Я присмотрелась. С виду — обычный офисный планктон: белая блузка, узкая черная юбка ниже колена, серые чулки, туфли на метровой шпильке, темные волосы, стянутые в тугой узел. Одно но. Я подошла ближе и поняла. Тепло. От нее волнами шло тепло, как от...

Девушка обернулась. Смуглое лицо, нос горбинкой и черные глазищи на пол-лица. Я скромно улыбнулась, а в ответ получила неожиданное:

— Ты что здесь делаешь, идиотка?!

Точно. Саламандр. Вернее, саламандра. И, похоже, обзываться, раздражать и возбуждать перманентное желание дать им в бубен — это расовые особенности. Но я девушка воспитанная и интеллигентная.

— Во-первых, добрый день, — я холодно посмотрела на нее снизу вверх. — Во-вторых, я вас не знаю. И вы не имеете никакого права мне тыкать и приставать с глупыми вопросами и оскорблениями. Последнее — вообще статья. Кодекс административных правонарушений, статья пять шестьдесят один — "Оскорбление, то есть унижение чести и достоинства другого лица, выраженное в неприличной форме". Штраф — от одной до трех тысяч рублей. Невеликие деньги, но мне не помешают. Сразу рассчитаетесь или потом поговорим?

Она уставилась на меня, как ненормальную. Зато заткнулась. И лифт приехал. Я зашла в кабину первой, саламандра, помявшись, следом. Я нажала на кнопку десятого этажа и расстегнула шубу. Жарко. Глянула на свою спутницу искоса и внутренне съежилась. Девица... горела. Вернее, дымилась — чадила черным, а с длинных ногтей сыпались искры. Обещанный черный саламандр? Интересно, это о ней говорили Валик и Сайел? Я решила уточнить, но девица прижала палец к губам. Ах да, камеры, повсюду же "глаза"...

Едва лифт открылся, как саламандра ухватила меня за руку и потащила за собой. Я разумно не сопротивлялась. За угол, по длинному коридору вдоль диванов и кабинетов, к пожарному выходу. Дверь на лестницу она открыла одним прикосновением. Вытолкнула меня на площадку и быстро спросила:

— Сайел с тобой?

— Нет, дома. А что? — я даже не удивилась.

— Я имела в виду... — она запнулась и нервно заправила за ухо прядь длинной челки. — С тобой ли он рядом... Зря не взяла. Он гад скользкий, но полезный. Почему одна пришла? Тебе вообще не стоит здесь находиться!

— А ты кто такая?

— Ауша, черная саламандра, — девица смотрела на меня, не мигая. Темный огонь в глазах разгорался, перекрывая белок.

Я невольно попятилась. Жутко выглядит... И уточнила, осторожно подбирая слова:

— Единственная здесь, в этом мире? Точно? Тогда о тебе говорили двое. И один из них меня едва не убил. Плюс ты работаешь здесь, где "мне не стоит находиться". Смысл тебе доверять?

Ауша одобрительно улыбнулась:

— Верно мыслишь. Я... присматриваю.

— За одним братом по указке другого? Который живет на моем этаже, в квартире напротив? — я смотрела на нее с любопытством. — Тогда передай Владлену Матвеевичу, что он может конспирироваться сколько угодно, а я и дальше буду действовать на свой страх и риск. Игры в шпионов — это не мое. И к деду на прием я сейчас все равно пойду.

— Глупо, — осудила она.

— Вероятно, — согласилась я. — Но мне нужно получить информацию, выслушать стороны и расставить приоритеты.

— И сколько они стоят? — Ауша скептично подняла тонкие брови.

— Да мне много не надо: власть над миром и что-нибудь пожрать, — я пожала плечами и безмятежно улыбнулась.

Значит, дед Игнат, он же "мозгоправ", — из тех, кто за нефтевышку...

Саламандра посмотрела на меня внимательно и тихо рассмеялась:

— Ты похожа на бабушку, Васюта. Внешне легкомысленная и рассеянная, а внутри стальной стержень — не согнешь, не сломаешь, не подкупишь. Васюта, Васютка — так она тебя называла. Я очень хотела присматривать за тобой, но... — и недовольно сморщилась: — не умею быть невидимкой. И слишком заметна. Как сущность. А другие недоглядели, и это едва не привело к беде... Хорошо, что Сайел оказался рядом.

Я слушала, внимательно и не удивляясь. И верила. Несмотря на внешнюю грубость, ей очень хотелось верить. Как и "пепельной ящерице".

— Значит, серединная сущность в Валике... неожиданность?

— Да, — Ауша серьезно кивнула. — В нем всегда жил защитник из низших, и поэтому он выжил... тогда, после реки. Сущность спасла. Откуда взялся агрессивный серединный... В тот вечер я охотилась — собирала огонь. И встретила его. Но упустила. Серединных невозможно рассмотреть, если они не проявляют силу. А вот он меня опознал и, наверно, решил... что я за тобой — за писцом пришла. И форсировал события. Я все видела, но вмешиваться не стала, Сайел — мастер своего дела. Недоглядели мы. Прости.

— Это не вы, — я со вздохом посмотрела на часы. Дежурные пятнадцать минут на опоздание почти истекли. — Вряд ли вы могли предугадать вмешательство другого писца.

Саламандра нахмурилась, собираясь возразить, но я быстро добавила:

— Организуй мне встречу с Владленом Матвеевичем, ладно? Я слишком многого не знаю. И... — запнулась.

Стыдно признаваться и просить... Но Ауша поняла:

— Я буду рядом.

Все, гора с плеч... Саламандра проводила меня до кабинета "мозгоправа" и села на диван. Взяла со столика журнал, закинула ногу на ногу и с очевидным интересом уткнулась в "Космо". Я постучалась и открыла дверь. И застыла на пороге. Игнат Матвеевич Седых — как указано в визитке, доктор и профессор психологических наук, почетный член какого-то забугорного общества и кучи институтов — лениво растекся по кожаному креслу. Без пиджака и с распущенным галстуком, взъерошенный, он, положив ноги на стол, пускал бумажные самолетики. Я поджала губы, пряча ухмылку. Притворяться и изображать жертву творческого кризиса разом расхотелось.

— Проходите, — он запустил к потолку очередной самолетик. Последние лежали по всему кабинету — на полу, на полках стеллажей, на диване.

Пока я раздевалась и вешала шубу в шкаф, "мозгоправ" задумчиво лепил из подручного документа очередной самолетик. И, едва я села на диван напротив, он нацелил на меня бумажный "нос".

— Ну-с, на что жалуемся?

— Ну-с... — я невольно скопировала его интонации и тоже взяла ближайший самолетик. — На творческий кризис, — и неожиданно для себя запустила самолетиком в двоюродного деда. Самолетик уныло рухнул на ковер. М-да, если не ладится — то во всем.

— Кризис — это плохо, — мой собеседник плавно запустил самолетик, и тот по красивой дуге ушел на стеллаж. — Усугубляешь его? Вредные привычки имеются?

Я посмотрела в окно и нахмурилась. Я не пью, не курю, дурью маюсь только книжной, работаю, случайными связями не увлекаюсь... Правильная и порядочная, аж зубы сводит. Но, как говорил Чехов, человек, который не курит и не пьет, поневоле вызывает вопрос — а не сволочь ли он? Выводы напрашиваются очевидные. Я пожала плечами:

— Из вредных привычек... только характер.

— Характер — это хорошо, — одобрил Игнат Матвеевич, озираясь и выбирая площадку для "приземления" следующего самолетика. — Что от кризиса принимаешь?

— Валерьянку, — прилежно подыгрывала я. — А еще — желаемое за действительное. Вернее, принимала, — и, резко вскинув руку, поймала пущенный в мою сторону самолетик.

Родственник несколько секунд смотрел на меня в упор, а потом добродушно улыбнулся:

— Я рад познакомиться с тобой, Васек. Раскусила меня, когда Кешу увидела? Мы все похожи, в отца. Но как дороги разошлись, так и мы... Кеша почти простил, а Влад — нет. И перед мамой твоей я виноват... очень виноват. Не сдержался. Мать наша рано ушла, и Дуся нас вырастила, всех троих, — и рассеянно взялся лепить очередной самолет. — Очень я ее любил, вот и... вышло. И квартира... Рассказали о споре за наследство? Квартира Дусина многое бы объяснила, все ответы — там. Я по свежим следам понять хотел, кому помешала... Да-да, — подтвердил он. — Убили. Довели до самоубийства. У нее за полгода до смерти... с головой плохо стало. Она постоянно говорила, что все вокруг то — да не то. И люди те — да не те. Мне ее записи нужны были. Теперь-то поздно, упущен шанс... Удавил бы того, кто... — и новенький самолетик превратился в шуршащий бумажный ком.

А я слушала молча и понимала. Люди те — да не те... и Валик тот — да не тот... Похоже, бабушка угодила в такую же смену реальности и не выдержала. А выдержу ли я еще, допустим, две-три такие смены? Вряд ли.

— Мне не квартира нужна была, — продолжал дед Игнат, мастеря новый самолет. — Только записи. Но не пустили. Только тебе, подросшей, ключи бы отдали, а дверь заговоренная, не взломать. Я и... маму твою обидел очень. И тебя. Не держи зла, Васек. Все мы люди.

Угу. С сущностью.

— Кеша про меня чего наплел? — самолетик улетел на стеллаж.

Я откашлялась и осторожно заметила:

— Не про вас... Про защитников и вредителей.

— И ты думаешь, что я — из вторых?

Я молча пожала плечами.

— Видишь ли, Васек... — Игнат Матвеевич сел, выпрямился и посмотрел меня оценивающе и внимательно. Голубые глаза позеленели, и в них промелькнула тень. — Дар писца — это семейная реликвия. Он касается всех кровных. Благодаря тебе я могу видеть сущности. И работать с ними. Если с тобой что-нибудь случится, то дар уйдет к другому. И замрет. Он всегда по-разному проявляется — иногда в пять лет пробуждается, а иногда и в семьдесят пять. И мы, члены семьи, на это время теряем возможность видеть сущности. Вредить тебе — бессмыслица. Без тебя труба моим делам. И то, чем я занимаюсь, кем я занимаюсь, тебя никогда не коснется.

— И к "вредному делу" пристроить не попытаетесь? — я тоже смотрела на него оценивающе и внимательно.

Двоюродный дед весело хмыкнул:

— Не потяну, Васек. "Что-нибудь пожрать" я тебе организую легко, а вот власть над миром — увы, — и картинно развел руками.

Я улыбнулась. Конечно, везде "глаза". И, вероятно, огнетушитель на стене коридора был вовсе не огнетушителем, а мимикрировавшей сущностью, которую мы с Аушей дружно зевнули.

— И рисковать поздно, — добавил Игнат Матвеевич, внушительно повторив: — Поздно. Выросла ты. И на Дусю похожа, а сестра была несгибаемой. Принципиальной. Если решила — то раз и навсегда. Таких только ломать, а от сломанного писца толку мало. Не враг я тебе, Васек. И никогда врагом не буду.

С Валиком все более или менее ясно. Он "редакторский". А вот "парень с собакой"...

— Не мои, — заверил двоюродный дед. — Мои сущности — все привязанные, все на поводке. Крепко держу и самодеятельности не допускаю. А пугать тебя без толку, — и, встав, прошелся по кабинету. Остановился у окна, сунув руки в карманы брюк, и неожиданно спросил: — Ты цвета различаешь?

— Да, — я сразу поняла, о чем речь. Сайел тоже на цвете сущностей акцент делал.

— Дома сущность есть? — он повернулся.