| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Сестра Кадж!
— Да шучу я!
Тайрен явился на приём в свою честь под самый конец. Видимо, он уже отошёл от скандала накануне, потому что явно пребывал в хорошем настроении. С улыбкой что-то сказал расцветшей Мекси-Цу, сел рядом с ней у стены на почётное место, а потом к нам проскользнула служанка и доложила, что от меня ожидают у главного стола. Ничего не оставалось, кроме как последовать приглашению и занять место слева от принца. Принцесса сидела по правую руку, а с другой стороны от неё устроилась Кольхог. Взгляд, которым она меня одарила, превышал температуру горения раза так в два.
— Кстати, я как-то до сих пор не спрашивал, — сказал Тайрен, после того, как мы по предложению Мекси-Цу осушили ещё по чарке, скромно прикрывая лица рукавами. — Когда у тебя день рождения?
— В конце лета, ваше высочество.
— Жаль, я не знал. Мог бы сделать тебе подарок.
— А вы и сделали, — сказала я, решив не напоминать, что в то время мы только-только начали узнавать друг друга, и едва ли у него возникло бы желание делать мне подарки без веской причины, вроде спасения жизни. — Я пересчитала на ваш календарь — это кольцо ваше высочество подарили мне как раз накануне моего дня рождения.
— Ты всё ещё его носишь? — удивился Тайрен, глядя на тонкий медный ободок на моём пальце. — Я думал, давно уже выкинула.
— Как можно! Это же дар вашего высочества.
— Да что ты таскаешь эту дешёвку, я тебе золотых колец надарю.
— Ваше высочество, это не просто ваш дар, это самый первый ваш дар. И потому он мне особенно дорог.
Я и сама не знала, что заставляет меня цепляться за эту действительно дешёвенькую вещицу. Может быть, потому, что она единственная всё же досталась мне за какую-никакую, а всё-таки заслугу, а не как подарок из милости.
— Ну, как хочешь, — Тайрен пожал плечами. — А сколько тебе тогда исполнилось?
— Двадцать шесть, — убеждение, что спрашивать возраст дамы неприлично, жителей этого мира явно миновало стороной.
— Сколько?!
Тайрен уставился на меня округлившимися глазами, и я вспомнила, что ему самому сегодня исполнилось двадцать четыре.
— Я думал, тебе лет восемнадцать, — он помолчал. — Все женщины твоей страны такие... нестарящиеся?
— Во всяком случае, большая их часть. — Вот сказанул. Старящиеся... Что, здесь те, кому за двадцать, уже считаются старухами?
— О чём вы говорите, ваше высочество? — полюбопытствовала принцесса, вместе с Кольхог обернувшаяся на возглас Тайрена.
— Оказывается, Тальо двадцать шесть лет.
— Вот как? Совсем не дала бы.
— Да, сестра Тальо прекрасно выглядит для своего возраста, — поддакнула Кольхог.
— А сколько лет сестре Кольхог?
— Двадцать, — надменно сообщила она.
— Не может быть, — я сделал круглые глаза. — Старшая сестра очень юна для своего вида.
— Давайте отложим взаимные комплименты для другого раза, — мягко вмешалась Мекси-Цу. — Сегодня мы собрались в честь радостного события. Ваше высочество, почему бы нам не попросить младшую сестру Ю сыграть что-нибудь?
— Ты знаешь, как можно развлечь, — учтиво улыбнулся Тайрен. — Думаю, Ла Ю с удовольствием продемонстрирует своё искусство.
Все присутствующие с готовностью расселись вдоль стен — послушать музыку тут были всегда рады, а наложница принца с коротким именем Ла Ю считалась лучшей музыкантшей из нас. Включая принцессу — несмотря на похвалы свекрови и подаренную арфу, играла Мекси-Цу редко и, видимо, посредственно. Ла Ю вынесли цитру, и некоторое время звон струн был единственным звуком, нарушавшим тишину. Мне здешняя музыка всегда казалась бедной и однообразной, но эта пьеса оказалась мелодичной, я даже заслушалась. Когда она закончилась, раздались аплодисменты, Тайрен похвалил, и после этого засмущавшуюся исполнительницу принялись заваливать комплиментами.
— Хотелось бы мне когда-нибудь порадовать выше высочество чем-нибудь подобным, — сказала я. — Но я и не надеюсь когда-нибудь достичь такого мастерства.
— Для этого надо усердно заниматься, не ленясь, — заметила Кольхог, не глядя на меня.
— Старшая сестра права, — я и не думала спорить.
— Уверен, ты скоро научишься, — успокоил меня Тайрен. — А пока можно насладиться игрой Ю.
— Ваше высочество, — Кольхог чуть наклонилась вперёд, просительно глядя на него, — если вам угодно услышать мнение вашей ничтожной служанки... Сестру Ю следует наградить. Она усердно трудится день и ночь, чтобы порадовать ваше высочество. И я уверена, что ваше внимание было бы ей лучшей наградой.
— И в самом деле, — кивнула Мекси-Цу. — Старание должно быть вознаграждено. Как думаете, ваше высочество?
Я посмотрела на принца. Тот медленно кивнул:
— Может быть, вы и правы.
Той ночью меня не пригласили в Восточный дворец, о чём торжествующая Кольхог не преминула во всеуслышание напомнить на следующее утро. Я пожала плечами, не чувствуя себя особо ущемлённой, и попыталась обратить всё в шутку, сказав, что его высочество в великой милости своей, должно быть, наконец-то решил дать мне возможность выспаться.
А я-то думала, что в День поминовения усопших всё будет чинно и траурно. А оказалось, что это чуть ли не самый весёлый праздник в году. Духов усопших, что в этот день спускаются на землю к потомкам, надо повеселить, а потому в их честь устраивают игры и представления.
Хотя начался день достаточно торжественно. Тогда я впервые попала в Императорское Святилище Предков, находившееся на главной площади, перед воротами дворца. Это было величественное, хоть и невысокое здание в один этаж, но его главный зал, где и хранились поминальные таблички покойных императоров, стоял на довольно высокой платформе, и это добавляло ему весомости. Встать пришлось до рассвета, и когда весь гарем с императрицей и принцессой во главе собрался во внутреннем дворе святилища, солнце только-только показалось из-за окружающих двор строений. Было прохладно, и пока не начало пригревать, я ёжилась под отороченной мехом накидкой.
Разумеется, мы, наложницы принца, стояли в самом дальнем ряду, отделённые от ведущих в храм ступеней рядами спин императорских супруг и наложниц. Однако и с моего места отлично была видна терраса и выстроившиеся на ней люди в ярких шёлковых одеяниях. Красных, синих, коричневых, с какой-то вышивкой... Одни мужчины, ещё молодые, они стояли неподвижно, с лицами, исполненными сосредоточенности и осознания важности момента. Часть из них явно была музыкантами, судя по инструментам в руках. Я так увлеклась их разглядыванием, что пропустила выход императора, тем более что появился он откуда-то сбоку. Его величество приостановился у самых ступеней, и старик в чёрном халате и высокой шапке, расшитой блестяшками, протянул ему широкую чашу. Кажется, император окунул в неё руки, во всяком случае, точно не пил. Грохнули литавры, и император под аккомпанемент заигравшей музыки начал подниматься ко входу в сопровождении шестерых сановников, шедших за ним с двух сторон по двое в ряд. Все они исчезли внутри, ни одна женщина, включая императрицу, за ними не последовала.
Церемония оказалась долгой, и я, как это обычно у меня бывало, начала скучать. К тому же хотелось есть, ведь сюда мы прибыли натощак. Я поглядывала по сторонам, но больше никто не показывал признаков скуки или ещё каких-либо чувств, кроме благоговения и почтения к чествуемым духам. Увы, я никак не могла проникнуться важностью момента, а вслушиваться в слова гимнов, что хором запели на террасе люди в красном, мне довольно быстро надоело. Тем более, что разобрать что-то было довольно сложно, уж не знаю, дикция поющих, расстояние до них, или что-то ещё было тому виной. Я немного оживилась, когда вперёд вышли юноши в синем и начали танцевать. У каждого из них в одной руке была флейта, а в другой — фазанье перо, надо будет спросить наставника Фона, что всё это должно символизировать. Но и танец оказался на удивление однообразен — какой-то вариант хоровода, к тому же весьма медленный. Ну да, священнодействие не терпит суеты, но неужели духам предков нравится смотреть на это занудство?
Хотя, должно быть, это я испорчена динамикой моей родины и ничего не понимаю в высоком искусстве.
В конце концов, когда солнце уже начало припекать, император, к моему величайшему облегчению, вновь показался из дверей и начал спускаться во двор. За ним следовали уже не шесть человек, а не меньше дюжины, и все что-то несли в руках: кто блюдо, кто свёрток материи, кто что-то, подозрительно напоминающее части туш животных. Блюда и часть мяса унесли, а вот материя и некоторые куски туш отправились в небольшое цилиндрическое строение в левой стороне двора. И вскоре над ним поднялся густой дым.
Церемония закончилась, и все собравшиеся, соблюдая строгую очерёдность, потянулись к выходу. Прислуга ждала нас во внешнем дворе. Император, императрица, Тайрен и его супруга сели в закрытые паланкины, супруги императора — в носилки попроще. Наложницам предстояло перейти площадь и вернуться во дворец пешком, всего лишь опустив покрывала на лица.
— Старшая сестра, — шепнула Усин, когда мы шагали по устилающим площадь плитам.
— М?
— Я слышала, что госпожа Кольхог говорит о тебе... нехорошее.
— И что же она говорит? — было бы странно, если б Кольхог вздумала говорить обо мне хорошее.
— Она твердит, что ты завидуешь госпоже Ла Ю и желаешь ей зла.
— С чего бы это?
— Ну, наследный принц выделил её во время празднования.
— Ерунда какая. Он уже несколько раз выделял других, и всегда разных. С чего это я должна завидовать именно сестре Ю?
— Но она говорит, что ты позавидовала её искусству игры на цитре!
— Хм. И это повод желать зла? Глупости.
— И вовсе не глупости! — горячо возразила Усин. — Она говорит, что лицо сестры Тальо перекосилось от злости, когда его высочество хвалил госпожу Ю. И это уже повторяют! Нуичжи слышала, как ты сказала, что вам госпожу Ю никогда не превзойти. А Рои говорит, что ты добавила — если я не смогу радовать принца, то утрачу его расположение.
— Что, при самом принце? — мне стало смешно. Хотя, конечно, приятного мало. Вот так и рождаются сплетни — всё переиначат, раздуют и вывернут наизнанку.
— Кстати, Рои — это кто?
— Прислужница госпожи Ла Ю.
— Вот уж кому точно съесть язык не грозит.
— Да она просто жадная дрянь, — припечатала Усин. — Ко всем пристаёт — подари то, подари это. Если б за воровство не забивали палками, то и воровала бы, точно говорю!
В Хризантемовом павильоне нас уже ждала праздничная трапеза, включавшая в себя... расписные яйца, едва не заставившие меня прослезиться от нахлынувшей ностальгии. Ни дать, ни взять, пасхальное воскресенье у меня на родине, не хватает только кулича и творожной пасхи. Творог на столе тоже был, но солёный, а вместо кулича можно было съесть лепёшки с начинкой и рисовые пирожки, окрашенные в зелёный цвет. Видимо, еда была строго церемониальной, потому что обычно у нас на столе царили большая изысканность и разнообразие.
Я прошла на своё место, предвкушая, что вот теперь наконец-то можно будет набить давно требовавший своего желудок. И... если бы не слова Усин, я бы не обратила внимания, как две наложницы при виде меня наклонились друг к другу и что-то зашептали, время от времени бросая на меня короткие взгляды. На какое-то мгновение я даже почувствовала себя неловко, как чувствуешь себя, когда знаешь, что тебя обсуждают за твоей спиной. Но что тут можно было сделать? Я знала лишь один приемлемый для меня способ бороться со сплетнями — не обращать на них внимания. Собака лает, караван идёт. Так что я с независимым видом села на подушку и потянулась к блюду с пирожками.
Город праздновал — ещё когда мы переходили через площадь, с улиц доносилась музыка. Кадж уверяла, что все, кто могут, в этот день после уборки могил и церемоний поклонения предкам уезжают куда-нибудь за город, на природу. Возможно, и двор куда-нибудь выберется, предположила она, и я понадеялась, что это окажется правдой — сидеть в четырёх стенах, пусть даже весьма обширных и снабжённых садом, мне уже изрядно надоело. Но не сложилось. Зато во второй половине дня мы опять всем гаремом отправились смотреть, как играют в конное поло.
Площадка для игры была устроена прямо во дворце, во дворе Дарования победы — обширном, заросшем травой плацу, отделявшим Внутренний дворец от Внешнего, находившегося в южной части Запретного города, где я никогда не была. Император правит, сидя лицом к югу, а потому и весь дворец был ориентирован строго с юга на север, и главный вход находился именно с южной стороны. Однако во Внешнем дворце наложницам и даже жёнам делать было нечего, туда допускалась разве что императрица, и то по каким-то очень особым дням. Так что, несмотря на любопытство, я и не надеялась там побывать.
Двор был окружён двухъярусными трибунами, и мы поднялись на второй ярус, где было устроено что-то вроде лож, разгороженных дощатыми стенками, прикрытыми парчовыми тканями. Позади них проходила галерея, а вот наружная сторона была скрыта свисающими с карниза редкими циновками, похожими на жалюзи. Их назначение стало понятно сразу же — на трибунах внизу собирались мужчины. На игру пришёл посмотреть весь двор, и мы здесь могли видеть происходящее внизу, сами будучи скрыты от нескромных глаз.
— Тебе налить, сестра Тальо? — Кадж, занявшая одну со мной ложу, присела у столика, где уже были расставлены чашки, чарки и закуски.
— Я бы предпочла чай.
— Нет слов, сегодняшний день как нельзя более подходит, чтобы попробовать новый весенний чай. И всё же дядюшка радости уместен всегда и везде. Если знать в нём меру, конечно.
— Дядюшка радости — это вино?
— Оно самое. Впрочем, тут есть ещё и персиковый настой, если вино тебе не по душе.
— Ну, почему же, — я тоже села на приготовленную подушку. — Если знать меру, то почему бы и нет.
— Так тебе какого? Рисового, сливового?
Разлила она, разумеется, не сама — для такого дела имеется прислуга. А вот обычай чокаться здесь был известен.
— Сестра, а можно тебя спросить кое о чём?
— Конечно. О чём?
— Что такое лодка под зелёным парусом?
— О, — хихикнула Кадж. — Это заведение, о котором приличным женщинам, вроде нас с тобой, и заговаривать-то не стоит.
— Ясно...
— Просто особы определённого сорта любят кататься с мужчинами на лодках и назначать свидания на баржах — за них не надо платить налог, как на дом и землю. Ну а зелёный — цвет весны, роста. Весенний ветер несёт любовь... А почему ты спросила?
— Да так, слышала от кого-то, но не очень поняла, что это значит.
— Уж не от его ли высочества? — проницательно спросила Кадж, и я слегка смутилась. — Кстати, сестра никогда не рассказывает, о чём вы с ним беседуете так долго.
— Мы читаем книги.
— Правда? — изумилась она.
— Угу. Он помогает мне учить иероглифы.
Внизу раздался звон колокола — здесь у них не было языков, в колокола били молотками или колотушками. Шум внизу мгновенно утих.
— Его величество прибыл, — прямо-таки благоговейно прошептала Кадж.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
