— Они? — удивился Инти почти непритворно, — но им-то это зачем?
— Инти, сам знаешь, какое змеиное гнездо наш университет, ещё ведь с Хромого Медведя это началось. Многие теперь не верят в божественность Манко Капака. Разве этого недостаточно, чтобы поднять руку на его потомков?
— Отнюдь, — не соглашался Инти, — убийство, даже если отбросить морально-этическую сторону проблемы, чисто практически дело очень хлопотное, и одного неверия в наше божественное происхождение явно недостаточно, чтобы решиться на такое.
— Довольно странно слышать это от тебя, Инти, — ответил Куйн, — особенно если помнить, сколь важный пост ты занимаешь. Ведь если люди перестанут верить в божественность Манко Капака, то они могут отвергнуть и данные им законы, а это подорвёт наше государство. Впрочем, это долгий разговор и я хотел бы его продолжить за совместной трапезой.
Асеро вопросительно взглянул на Инти. С одной стороны, было неприятно, да и неосторожно есть вместе со своим несостоявшимся убийцей, но отказать — дать повод подумать, что тебе кое-что известно, что никак не допустимо. Инти ободряюще кивнул: опасаться нечего, кухарка — свой человек, да и не будет наместник сейчас подставляться с отравой. Он подлец, но не дурак.
За столом разговор продолжился. Куйн заявил:
— Итак, я уверен, что те амаута, которые сомневаются в происхождении Манко Капака от Солнца, подтачивают этим основы государства. Вчера дошло до того, что Кипу в приватном разговоре с чужеземцем прямо высказал свои сомнения на этот счёт.
— А что он точно говорил? — спросил Инти.
— Что неважно, был ли Манко Капак сыном Солнца или сыном простого человека. А ведь если так подходить к вопросу, то дело может дойти до того, что многим не понравится, что выбирать Первым Инкой можно только потомков Манко Капака. А ведь это не может не пошатнуть устои.
— Напротив, устои это укрепит, — ответил Асеро. — Будет лучше, если правителя можно будет выбирать из всех инков, а не только потомков Солнца. Достойного преемника найти сложно, и пусть лучше выбор будет как можно больше, в идеале — из всех инков.
— Да что ты говоришь! — возмутился наместник.
— А что тут такого? Как будто не знаешь, к скольким ухищрениям пришлось прибегнуть Горному Потоку, вплоть до формального брака с моей матерью, чтобы моё происхождение не помешало мне избраться. А у меня положение и того хуже. Вот если бы меня смертельно ранили, и мне бы осталось несколько часов, чтобы назвать преемника, я бы оказался в очень затруднительном положении, ибо хотя среди потомков Солнца немало достойных людей, но такого, которому я бы мог со спокойной душой вручить государство — нет.
— Ну а всё-таки, кого бы ты назвал? — спросил Куйн.
— Ну, этого я вслух здесь говорить не буду, — сказал Асеро и улыбнулся, — как говорят наши враги-христиане, и "у стен есть уши", особенно у таких стен, через которые могут пройти призраки-убийцы. Пусть призрак пришёл сам собой, но ведь в городе были и те, кто, услышав весть о моей смерти, отнюдь не горевал.
— А ты, Инти, что думаешь по поводу амаута?
— Спор этот не новый, он был ещё в дни юности моего отца. Ещё до испанцев наши звездоведы постепенно стали подходить к мысли, что мир устроен несколько сложнее, чем это казалось поначалу. Когда же в нашу страну вместе с трудами по навигации попали книги христианских амаута о строении вселенной, это вызвало некоторое смущение. Ведь и тогда уже нередко высказывали мысль, что Манко Капак и его братья и сёстры не могут быть в буквальном смысле детьми того самого Солнца, которое мы видим на небе каждый день. Ведь если Луна и Солнце — всего лишь большие шары, то они никак не могут одновременно с этим быть богами, имеющими человеческие тела. Тогда стали высказывать мысль, что Манко Капак был попросту сыном человека по имени Солнце. Ведь это слово и раньше использовалось иногда как имя. Не помню, чтобы мой отец как-то высказывался на этот счёт, поскольку он был занят делами поприземлённее, однако раз он меня назвал Солнцем, а моих сестёр Луной и Звездой, он считал это вполне возможным.
— Таким образом, я, будучи потомком Солнца, женат на Луне, — усмехнулся Асеро. Куин посмотрел на него неодобрительно. По его мнению, уж кто-кто, а сам Первый Инка должен относиться к своей божественности всерьёз. Асеро продолжил:
— Многие европейцы мечтают получить Луну с неба, а у меня она уже есть. Так что мне не к чему желать большего!
— Ты уверен? Ведь немало девиц мечтают стать твоими супругами, а твоя Луна, при всех её достоинствах, никак не может принести тебе наследника.
— Ну, время у неё ещё есть. Конечно, мне очень хочется иметь сына, но ведь даже если бы у меня были маленькие сыновья, это не сильно улучшило бы ситуацию. Кто может поручиться, что даже среди них кто-то смог бы стать моим преемником?
— Но всё-таки я очень советую тебе взять дополнительных жён. Ты — первый Первый Инка, который этим пренебрегает.
— Ну, всё когда-то делается в первый раз. К тому же у самого Манко Капака была одна жена, это потом ввели многожёнство.
— А кстати, Куйн, — сказал вдруг Инти, решив сменить опасную тему, — неплохой у тебя дворец. Мне бы хотелось поговорить с его архитектором. А то мой изрядно пообветшал, стоит его поправить, но тут нужен опытный мастер.
— Ты же вроде считал свой дворец неприкосновенной памятью о своей покойной жене. Так неужели теперь хочешь посягнуть на эту память? — спросил Куйн.
"К несчастью, он не глуп", — с тревогой подумал про себя Инти, — "и ведь тоже неплохо меня изучил"
— Куйн, ты так рассуждаешь, как будто наши дворцы и в самом деле наша частная собственность. Все мы понимаем, что на самом деле нам в этом смысле не принадлежит ничего, все, чем мы пользуемся, всё оно формально на счетах наших ведомств, и мы можем распоряжаться этим только при условии нашего бережного отношения к государственному имуществу. Если не ремонтировать замок, он рано или поздно развалится, и я не имею право его до этого доводить. Конечно, память о ней — это в самом деле причина, по которой я долго не решался на перемены, кроме того, мне было долгое время не до того. Да и о наших общих детях тоже надо думать, сейчас там Ветерок живёт временно, а потом, когда Горный Ветер станет моим заместителем, ему тоже лучше поменьше хлопот в наследство. Да и ведь ты сам никогда не позволишь, чтобы посреди города были здания в плохом состоянии.
— Скажи уж правду, Инти, — ты хочешь оборудовать там подземный ход! — Куйн сказал это как-то резко прямо.
"Неужели догадался", — ужаснулся про себя Инти, — "Но даже если это и так, всё равно отступать поздно, надо атаковать"
— А что, этот архитектор и подземные ходы проектировать умеет? — спросил он вслух как можно невиннее. — Не знал. Ну, значит он действительно мастер. А кстати, сам ты свой дворец таким ходом не оборудовал?
— Говорил, что умеет, но не знаю, насколько хорошо, потому что я сам от подобного дополнения к дому отказался.
— С чего так? Я бы на твоём месте обязательно сделал, вдруг враги город захватят, вот тогда подземный ход был бы очень кстати.
— Если враги нападут на город, то я разделю участь горожан, — ответил наместник гордо и даже слегка надменно.
— Конечно, твоя верность городу похвальна, и пока город обороняется, так и должно поступать каждому инке, — ответил Инти. — Однако если город всё же будет захвачен, то последствия для рядового горожанина и для наместника будут сильно разные. Простой человек может надеяться пережить вражеское господство, а наместник, если его возьмут в плен, будет подвергнут пыткам с целью склонить его к измене. Нет, я бы на твоём месте не пренебрегал бы шансом остаться живым, здоровым и свободным.
— Если Тумбес, как во время Великой Войны, будет опять сожжён и разрушен, то я покончу с собой, — угрюмо сказал Куйн, — это значит, что все мои труды пропадут зря и моя жизнь потеряет всякий смысл.
— Ну не совсем уж зря, — возразил Инти. — Всё-таки Тумбес — часть Тавантисуйю, а её точно не уничтожат всю до конца.
— Ты уверен? — переспросил Куйн, — а если её всю целиком захватят христиане, и разрушат всё?
— Останется память о ней.
— А если сожгут все книги, где тогда жить этой памяти? Если даже всех образованных людей уничтожат?
— Пусть даже так, — вставит Асеро, — но и разорённая, порабощённая, поруганная, наша страна всё равно не будет уничтожена до конца, потому что воспоминания о прежних свободе и достоинстве останутся в народной памяти.
— Тем более что такой беды уже больше не случится, — добавил Инти. — Теперь мы много сильнее, чем наши предки во времена войны между Уаскаром и Атауальпой. Теперь наши враги могут одержать лишь временную победу, но всю территорию нашей страны уже не захватишь.
— Возможно, что вы правы, — сказал Куйн, — но если погибнет Тумбес, то мои труды враги могут уничтожить полностью. Хотя иные клянутся в любви ко всей стране и даже ко всем народам континента, но больнее всего увидеть потоптанным именно своё поле, разорённым — свой дом, обесчещенными — своих жён и дочерей, убитыми или искалеченными в бою — своих сыновей. Вот скажем, если бы перед тобой, Инти, встал бы страшный выбор: отдать на поругание врагам свою дочь или чужую девочку, ты бы ведь свою дочь пожалел бы, не так ли?
— Я не отдал бы никого, — ответил Инти, — постарался бы защитить обеих. Тот, кто отдаст чужого ребёнка, чтобы защитить своего, потом отдаст и своего, чтобы спасти свою шкуру, ведь своя плоть всё равно для него ближе, нежели родное дитя.
Куйн поморщился, но что ответить — не нашёл.
— И всё-таки об архитекторе, — минуту спустя добавил Инти, — как его зовут и где его можно найти?
— К сожалению, он переехал в другой город, — ответил Куйн.
— В Куско?
— Насколько я помню, нет. Может, в Кито, а может ещё куда. Можно посмотреть по документам, но... кажется, ты слишком занят по службе, чтобы его специально разыскивать.
— С одной стороны да, с другой — я порой по делам в разных местах бываю, может, и пересекусь с ним как-нибудь. Как ни велика наша страна, а крупных городов, где нужны архитекторы, не так уж много. Впрочем, чтобы не обременять тебя, я и сам могу посмотреть по списку изменивших место жительства.
— Нет-нет, я, конечно, посмотрю сам, у тебя и так дел хватает, — сказал Куйн, — хотя дел и у меня и без того хватает, могу забыть...
— Кстати о твоих делах, — сказал Инти, — Ты отдавал своим людям приказ, чтобы они у моих людей имя и цель прохода через Служебные Ворота спрашивали?
— Давай на этот счёт поговорим откровенно, Инти, — ответил Куйн, — ты ведь мне не доверяешь?
Инти пожал плечами.
— У меня работа такая — никому не доверять.
— В данном случае это очень неудобно. Если бы я знал точный список твоих людей, мои бы стражники пропускали бы их без разговоров, а так... ведь пластина может оказаться в руках у кого угодно, даже у преступника, а я его поймать не могу. Ведь ты знаешь, что у нас хоть изредка, но воруют, ты ведь сам как-то пострадал от этого.
— Я знаю, мои люди должны быть неизвестны никому. И если их раскрывают — ущерб от этого много больше, чем даже от возможного воровства. Ты не темни — приказ отдавал?
— Официально — нет. Но советовал своим стражникам иногда твоих людей проверять...
— Немедленно отмени.
— Будет исполнено, потомок Великого Манко, — последнюю фразу наместник произнёс нарочито любезно, но от этой любезности передёргивало.
После того, как Асеро с Инти оказались опять наедине, Асеро спросил:
— Что думаешь по поводу этого разговора с наместником?
— А что тут можно сказать? Противник умный, ловкий, опасный, но ведь и не таких в своё время ловили. А ты что скажешь?
— Скажу, что хотя Сталью прозвали меня, но именно у тебя стальные выдержка и терпение. Я под конец замаялся брать блюда только с тех тарелок, что и он, и следить, чтобы он рукой с перстнями над ними не провёл, ведь кто его знает, что у него в них скрывается. Скорей бы домой, где блюда готовит любимая Луна. Пусть она и не самая искусная кухарка, но зато уж точно не подсыплет вместе с перцем отравы. Странно, однако, что человек, этой ночью с радостью ожидавший моей смерти, уже утром готов меня сватать! Не могу понять этого. Или это такой отвлекающий манёвр?
— Может быть, но скорее всего, это тоже часть каких-то хитроумных планов против тебя. Конечно, это твоё дело, заводить тебе или нет дополнительных жён, но вот от женщин, предлагаемых подобным образом, тебе нужно бежать как от огня. Сам понимаешь, почему.
— Не совсем.
— Ну, ты же сам только что сказал, что Луна тебя не отравит. А другая женщина? Даже нелюбимая жена имеет доступ к твоему телу, а значит, может запросто тебя отравить или всадить в тебя нож, пока ты спишь. И никакая охрана не сможет защитить тебя от этого!
— Бррр! Я, конечно, умом понимаю, что такое возможно, но я не могу себе представить, что в Тавантисуйю найдётся злодейка, способная убить того, кто не причинил ей никакого вреда. Женщина если и творит зло, то только от очень большой обиды, скажем, если её отвергли. Мужчины впутываются в заговоры из-за неудовлетворённого честолюбия, но у женщин оно сильно меньше, да и положения выше положения жены Первого Инки едва ли можно желать.
— Но ведь у христиан бывают случаи, когда жёны убивают своих мужей, хотя их за это и казнят потом.
— Ну, так то у христиан. У них-то понятно. У них обычно мужья жён бьют, хотя у нормального человека в голове не укладывается, как можно бить ту, что вынашивает под сердцем твоих детей. А порой надоевшую жену по ничтожнейшему поводу обвиняют в колдовстве, после чего её ждут пытки и смерть. Да будь она у тебя хоть трижды нелюбимая, но поступать так... — Асеро вздохнул. — Порой кажется, что христианский мир населён сплошными извергами, хотя понятно же, что извергами не рождаются, и хорошие люди там хоть изредка, но встречаются.
— Конечно, встречаются, а иначе кого бы я там вербовал? Я думаю побеседовать сегодня с монахами. Вроде бы Куйн не должен был успеть с ними наедине пересечься, но кто знает... Ведь раз Куйн решил тебя убить, то он, скорее всего, тайно крестился до того.
— Почему?
— Потому что для христианина убить язычника не грех.
— А с монахами ты как говорить будешь? Отдашь приказ доставить их к себе как свидетелей?
— Ни в коем случае. Я приду к ним в частном порядке под видом любопытного.
— Ничего не получится, — со вздохом сказал Асеро, — с тех пор как сбежал этот художник, твой гравюрный портрет есть во всех книгах о нашей стране, и тебя они запросто узнают в лицо. Разговаривать они вряд ли откажутся, но вот только откровенничать не будут.
— Художник, конечно, меня здорово засветил, теперь за границей все интересующиеся нашей страной меня в лицо знают, а значит, если я попробую туда сунуться — меня тут же отдадут в нежные руки инквизиции. Да, слишком многие мечтают, чтобы я побыстрее в этих нежных руках оказался, но поскольку плавать по заграницам мне всё равно теперь льяуту не позволяет, то каждый останется при своём, они — при своих фантазиях, а я — живым, здоровым и на свободе. Но вот для таких случаев мой растиражированный портрет не в кассу, но у меня есть способ обойти это препятствие. Лица моего они не увидят. — Асеро не понял, но решил не уточнять, а вместо этого спросил:
