Брошюра называлась "Власть над миром". Правда, завлекательное название было старательно перечеркнуто, а под ним значилось унылое "Эмпатия и деструктивные культы: профилактика и предупреждение".

Внутренний контроль: для внутреннего использования.

Между страницами были вложены старые пожелтевшие вырезки с отпечатанными на машинке буквами, которые перемежались записями от руки.

Я осторожно провел по обложке. Получить весточку от сородичей здесь, среди темных, было внезапно, но приятно. Моя гильдия была мертва, но она все еще поддерживала меня.

— Мэвер совал это каждому. Все уши прожужжал своей светлой угрозой, — по лицу Олвиша ясно читалось, что он думает о высшем темном маге, который пытается напугать других высших темных светленькими. Но сдерживался Олвиш недолго, от души бухнув: — Мэвер был помешан на светлой магии.

Я едва не швырнул брошюру на пол, но остановился, придерживая ее двумя пальцами.

Время шло так громко, что я мог услышать щелканье движущихся шестеренок.

— Расскажите мне о Мэвере.

Олвиш не стал задумываться о причине вопроса, подыскивая ответ. Олвиш был не склонен задумываться — он выполнял то, что от него требовали. Должно быть, ответ не мог быть найден сразу: Мэвер был для него одним из множества магов, и эта мысль была чудовищно странной.

— У Мэвера была своя особая картина мира. Когда ее нарушали, он приходил в ярость, — наконец определился Олвиш, и внезапно выдал иное, куда более искреннее и уничижительное: — Он составлял досье на Ишенгу.

Я потерялся между раздражением и весельем. Мэвер был слишком низок, слишком ничтожен, чтобы бросить тень на имя моего магистра, находясь с ним рядом в одной фразе.

А ведь Олвиш мог бы знать Ишенгу до того, как тот стал магистром. Видеть его, работать с ним, быть соратником, а не слабым эхом. Вместе участвовать в перевороте. И точно так же отвечать, или не отвечать, на назойливые вопросы о нем. Мысли об этом вызывали головокружение. Я никогда не считал, что прожил слишком мало, я прожил достаточно, но некоторые люди жили гораздо дольше.

Олвиш неловко двинулся, сшибив со стола заготовки под амулеты и коробку с цветными мелками, переворошенные во время поисков, и то ли приказал, то ли попросил:

— Остановите это.

Сейчас его эмоции звучали гораздо мягче — без приязни, но лишенные и враждебности. Олвиш... пытался мне помочь? Я не вызывал у него восторга; он считал меня плохим магистром, но ему было не все равно. Очень немногим людям не все равно.

Хотя не стоило обманываться. Олвиш был человеком, который сделал выбор и следовал ему со всей жесткостью. Я мог бы ему помочь. Наверное.

— Если бы вы позволили, Олвиш, я мог бы...

Дыхание перехватило; внутри родилась боль, словно в горло напихали битого стекла, и теперь острые осколки разрывали изнутри. Тени рванулись ко мне — остановить? удержать? разорвать на части? Где-то далеко в сердце мира гигантский механизм заскрипел, останавливая движение, и я ощутил, как зубья шестеренок вгрызаются в тело, перемалывая между собой...

Мрак скопился за спиной Олвиша, хохоча надо мной тысячей голосов. Крича от боли тысячей голосов. Олвиш равнодушно глядел сверху вниз.

— Мне не нужна ваша милость.

Нет.

Тени поддерживали меня, не давая упасть — тени всегда поддерживали меня. Я сложил брошюру и спрятал в карман, и вежливо кивнул на прощание.

Мэвер говорил, что мне никогда не подняться.

Мэвер... Мэвер был ступенькой.

Голова закружилась, когда я отошел от шатра достаточно далеко. Солнечный день вновь пошел отвратительными пятнами.

— Магистр! — меня подхватили под руки, и я не сразу понял, тени это или живые люди. Камилла и Юджин испуганно обступили меня с двух сторон, прикрывая щитами и закрывая от других. Я выпрямился, одновременно принимая умиротворенный вид и заглушая эмпатический сигнал, не позволяя панике пойти дальше по сети. Боль пульсировала в переносице, сдавливала виски, и казалось, что сейчас носом хлынет кровь — но нет, не хлынула.

Юна стояла в нескольких шагах, с ужасом глядя на меня. Пальцы ее были залеплены пластырем; кажется, она все-таки проверяла безопасность механизмов на собственном опыте.

— А... — она издала нечленораздельный звук и шумно задышала, словно снова позабыв, как разговаривать. Юджин прижал дочь к себе, гладя по голове. Камилла опустила взгляд на позабытые колышки в руках — семья Аджент расчерчивала лагерь под защитную печать, и я вызвал их потому, что они были самыми сильными среди бывших изгнанников — и начала доклад обычным тоном, стремясь поскорее загладить происшествие.

Адженты всегда были удивительно понятливы.

— Мне не очень здесь нравится, магистр. Если это место сумели захватить северные, захватят и заарны, — туман скользнул в ее глазах всего на мгновение, сменившись ожесточением. — Если бы мы только могли разместиться в поместье Аджент...

Я покачал головой. Поместье Аджент было широко известно в узких кругах двумя вещами: там росли будущие великие маги, тройняшки Элкайт, убийцы Элкайт, и сейчас на его месте было глубокое озеро.

Олвиш вышел из шатра; заметив нас, он замедлил шаг, но продолжил идти. Юджин с присвистом выдохнул воздух через стиснутые зубы, обнимая Юну крепче; Камилла гордо вскинула голову. Они разминулись, не сказав друг другу ни слова.

Юна выкрутилась из удерживающих ее рук и уставилась вслед высшему своим сумрачным взглядом исподлобья. Юна была необычайно хмурым ребенком; последним человеком, которого я видел с таким взглядом, был Юрий.

Народ продолжал прибывать в Иву. Ива собиралась стать нашим опорным пунктом обороны, темные устраивали лагерь, и, вспоминая то, что я видел вчера, простора в городе Ива стало больше, а домов — меньше.

Но мы в любом случае можем все свалить на северных. Зачем нужны враги, если не валить на них все плохое?

Приехавшие вместе со всеми светлые говорили с Кайей и выглядели счастливыми. По-настоящему живыми.

Там, где я недавно общался с пауками, на самом видном месте, висели насаженные на железные штыри два трупа. Как бабочки на иголках. Жители Ивы уходили в убежище в спешке, вряд ли успев прихватить с собой вещи, многие зажиточные дома оказались брошенными и так и манили. Стоящий рядом с ближним трупом Джиллиан быстро оглянулся на меня, преисполняясь величественного презрения, и продолжил изящными каллиграфическими буквами вырезать у него на лице "мародер".

Возможно, то происшествие в лесной избушке, когда Джиллиан содрал с меня лоскут кожи с выжженной рыбой, не было единичным поступком отчаявшегося человека. Возможно, он просто был садистом.

Джиллиан излучал правильность и законность каждым движением; болтающимся рядом темным происходящее просто нравилось. С другой стороны, расстелив покрывало под деревом, в полном составе обедала семья Наро.

— Это дикость, — сказал Кайя. Я понял, что у меня нет сил ничего ему высказывать. Возможно, Кайя отправился в Иву, чтобы я спас город, придя за ним. Я бы все равно спас город, но он мог в это не верить.

— Это так.

Чем выше в обществе уровень жестокости, тем хуже общество. Потому что к жестокости привыкают, и там, где раньше хватало легкого наказания, скоро потребуется публичная казнь, а потом перестанет действовать и она. Там, где убивают так легко, где умирают так легко, жизнь теряет ценность. Если для того чтобы поддержать порядок, требуется вывесить перед всеми изуродованный труп, и даже он едва ли подействует, или подействует не на всех, то в голове у этих людей явно что-то поломалось.

Боль ничего не стоит, и горе ничего не стоит, и жизнь ничего не стоит, ничего — пустота.

От группки темных оторвался один, приближаясь. Я уже начал узнавать их по специфическому звучанию эмоций и магии. Все оттенки грязи, как бы грубо ни звучало. Перед мысленным взором встал футляр с таблетками, и мне потребовалось усилие, чтобы заставить себя забыть.

— Мой магистр, темный магистр Шеннейр сообщает, что заедет за вами, — Бретт почтительно прижал ладонь к сердцу. Передавать мне послание лично не имело ни малейшей надобности, но Бретт не мог упустить шанс помаячить перед начальством и продемонстрировать исполнительность после сделанного просчета. Наказание на его моральном состоянии не сказалось. Впрочем, я сомневался, что оно было способно.

От движения рукав задрался, обнажая вспухшие красные линии, и Бретт поспешно одернул форму.

Ночь наступала стремительно. Солнце не заходило, а таяло, пожираемое фиолетовой пустотой на востоке — там, куда были устремлены все взоры.

На краю лагеря разбили белую целительскую палатку. Я заглянул внутрь, почуяв, что внутри человек, и гадая, кто уже успел в мирном лагере получить травмы. Но Миль стоял над пустой белой койкой и чуть покачивался.

Сначала я старался приблизиться беззвучно, чтобы его не напугать, а потом с шумом, чтобы он наконец меня заметил. Прибытие Миля предполагалось, но я был удивлен, что он сделал это так скоро, и что не забросал меня требованиями организовать торжественную встречу. Или просто не оборвал вызовами переговорный браслет. В большинстве звонков Миля не было ни единого смысла.

— Рейни. Вы здесь, — напряженно откликнулся маг. — Ничего не произошло? Нет, — он резко махнул рукой. — Мне все равно, что произошло, но ведь ничего не случилось?

— Нет.

— Так зачем я сюда пришел?!

Я посмотрел на мага, схватившегося за голову так, будто та раскалывалась от смятенных мыслей, или, может быть, от слишком сильных принятых зелий, и ответил:

— По-моему, вы пришли по адресу.

Снаружи послышался сигнал; свет фар пронзил палатку насквозь, и я вынырнул наружу, махнув Милю на прощание.

* * *

Южный берег. Неделю назад

— Спите спокойно.

Отголоски чужих искр таяли в эмпатическом поле. Я закрыл дверь светлого блока и мысленно отдалился, чтобы лишние эмоции не беспокоили тех, кого я должен оберегать и защищать.

"Вы так много работаете, магистр".

Ночной серпантин освещался ярко. После очередного землетрясения камни расчертили трещины, а дорожные бригады работали круглые сутки, чтобы расчистить обвалы.

"Вы надеваете парадные одеяния, потому что сегодня праздник, магистр?"

На нижних уровнях Нэтара было прохладно. Эта комната для допросов была похожа на предыдущую, но на темно-синей стене висела картина из зеленых кругов и черных полос. Только за матовым стеклом находился не Джиллиан, а щуплый человечек в форме ньенского солдата. Один из тех, кто атаковал Острова и попал в плен. Я не знал, почему Нэттэйдж отобрал именно его, но начальнику внутренней службы, как уроженцу Ньен, было видней.

На первый взгляд жители Ньен напоминали мирринийке с немалой примесью островной крови: темноволосые, но не столь высокие и какие-то нервные и дерганые. По рассказам моей гильдии, они были такими всегда. И сейчас пленник не мог усидеть на месте, вертясь по сторонам, теребя наручники и то и дело вслух обращаясь к стенам, и его просьбы звучали жалобно, но настойчиво. Темные не стали убирать следы побоев, но перед приходом светлого магистра его постарались умыть. Спасибо.

— Подлость и двуличие человеческой натуры, Тсо Кэрэа Рейни, — Нэттэйдж украдкой позевывал, вливая в чашку кофе сливки так, чтобы на пенке получился узор. — Как карателей натравливать — так они первые, а как в плену — так сразу позовите светлых, позовите светлых, мы не виноваты и нам страшно!

Что же здесь не логично?

— Кто он? Почему вы указали на него?

— Шпион. Наушничал между солдатами, докладывал о недовольных властью, — Нэттэйдж закончил рисунок акулы, предложив чашку мне, и, получив отказ, пожал плечами, выпил ее залпом и пожаловался: — Я не могу как Миль не спать ночами.

От открывшейся двери пленник мгновенно встрепенулся. То, что с ним беседуют отдельно неспроста, он уже прекрасно понял, но радость в брошенном на меня взгляде сменилась паникой.

— Светлый магистр Аринди Тсо Кэрэа Рейни, — торжественно представил меня Нэттэйдж, и наслаждаясь видом земляка добавил: — Наш светлый магистр — островитянин.

Я сел в заранее отодвинутое кресло, поправил парадные белоснежные одеяния, и очень светло улыбнулся:

— Свет диктует нам право прощать.

Пленник не поверил, и был абсолютно прав.

Я пододвинул ему заранее принесенный стакан с водой и подождал, пока тот напьется, неуверенно помогая себе скованными руками. Как гласит народная мудрость, хорошие вещи должны быть к месту и ко времени, и поэтому человека не поили специально. Впрочем я ничуть не сомневался, что после темных кто угодно окажется хорошим. Темным не требовалось прилагать усилий, чтобы быть плохими.

— Ваша страна, Ньен открыла границы для Северной коалиции.

Складывать два и два пленник умел. Во-первых, что попавших в плен теперь обменивать не станут, а значит, Аринди нет нужды содержать лишние рты. Во вторых — готов поклясться, у него тоже возникло желание назвать власти Ньен идиотами.

— Теперь Северная коалиция считает территорию Ньен своей. Ни вам, ни нам не нужны такие гости. Если Ньен и Аринди объединятся, то выгонят коалицию с наших земель. Вопросы, существующие между нашими странами, мы решим на личной встрече. Как светлый магистр Аринди, я могу гарантировать, что моя страна намерена идти мирным курсом.

Я всей кожей ощутил зловеще нависшую тень Шеннейра и поскорее отмел это чувство.

Надо отдать должное, соображал человечек быстро:

— Чт' я должн' сдел'ть?

Говорил он торопливо и невнятно, глотая звуки — как и все жители Ньен. Сами жители Ньен считали свой диалект чистейшим всеобщим.

— Вы передадите послание.

Изложить дело не заняло много времени. Теперь в эмоциях жителя Ньен я слышал замешательство, но это было лучше, чем отторжение. Я не собирался требовать невозможного. Ньен никогда не станет доверять нам настолько, чтобы полноценно действовать сообща.

Нэттэйдж обошел стол кругом, заставив пленника беспокойно коситься на себя. Должно быть, Нэттэйджа он знал. Должно быть, лицо Нэттэйджа до сих пор висело в Ньен на плакатах с подписью "он предал Родину". Я не вмешивался, предоставив темному вести свою линию.

Нэттэйдж остановился у пленника за спиной и благочестиво посетовал:

— К сожалению, наш светлый магистр один во всем мире, а подлых трусливых предателей тысячи. На виске у тебя переговорная татуировка, — он дождался, пока пленник начнет ощупывать голову, и понизил голос до вкрадчивости: — Мы добавили туда пару штрихов. Через несколько дней ты начнешь испытывать недомогание, дальше — лихорадка, потом твое мясо будет гнить и слезать с костей, а потом ты умрешь в мучениях. Если ты не обеспечишь встречу со светлым магистром, который снимет проклятие. Ни специалисты Ньен, ни Северной коалиции тебя не вылечат. И не захотят.