Зверь лютый Книга 28. Приступ

Я нынче, не первым планом, конечно, так, третьим-пятым потоком сознания, но, смотря на человека, прикидываю: а вот этот... в той ситуации... в моей роли или в роли Фатимы... как?

— Ой! Воевода! Там кто-то...

— Испугался? Там покойница. Голая маленькая женщина. Горбатая, со свёрнутым носом и обрезанными волосами.

У гридня глаза... "рублями юбилейными". Сунулся в отнорок, в отсвете свечки увидел силуэт на полу...

— Эта... Воевода... ты... ну... сквозь землю видишь?

Я разглядываю стену, возле которой Фатима своё господинство втолковывала. Отнорок чуть дальше. Парень видит, что я смотрю в стену, а рассказываю про то, что за нею. Ещё одна сказка про меня пойдёт. Добавится к существующему множеству...

Подошёл, присел возле тела. Точнее: мумии. Высохла. Сухо здесь. Ни мыши, ни черви Юлькиным телом не полакомились. Как тогда положил, так и лежит. Только сморщилась вся. Столько было планов-замыслов, стремлений-желаний... а осталось... кожа да кости. Прими господи, душу грешную и дай ей успокоение вечное. Прости грехи вольные и невольные. Моей спасительнице, моей учительнице, моей первой на "Святой Руси" женщине.

— И ничего я не боюся.

Ещё и ногой потыкал. Ну и дурак.

— Покойников бояться не надобно. Опасны живые. Но уважать — надлежит. Без нужды не беспокоить. А не сапогом пинать. Придёт время — и ты так ляжешь. Раз не боишься, назад пойдём — понесёшь.

— Ы-ыгк... З-зачем?

— Похоронить. По-людски, с отпеванием.

— Дык... Ну... Поп же имя спросит.

— А имя у неё простое: Раба божия Иулиания, дщерь Михайлова.

След на Земле одного Миши. Из дальнего туровского села, не то Ратниково, не то Сотниково.

Жаль. Был след да прервался. А теперь и высох.

"И на вопрос даря ответ,

Скажи:

Какой ты след оставишь?

След,

Чтобы вытерли паркет

И посмотрели косо вслед,

Или

Незримый прочный след

В чужой душе на много лет?".

Ни фамилии, ни даты и места рождения. Ну и ладно, поп не ОВИР — лишнего не спросит.

Убрать надо: пойдём отрядом — ещё кто-нибудь... испужается, дёргаться начнут...

В одном месте сбились: не туда повернули, пришлось возвращаться. Забавно: кое-где на полу наши тогдашние следы видны. Как мы тут в три пары туфель бежали. Мой нынешний отпечаток с тогдашним рядом... "слон и моська".

Ещё в двух местах пришлось на стенах у развилок стрелы рисовать. Потом эта... дурацкая лестница. Перекрытий четыре, а по метрам считать... топаешь и топаешь... этажей десять. У меня... вышки повыше... но я ж на них... не каждый... уф... день лазаю. Парни будут в снаряге... уф... посередине надо будет... уф... дать время... ф-фу... дыхание перевести.

Вот и люк. Помнится, изба была на две половины. С двумя выходами в два подземелья. Одно — вот это, второе — Саввушкино хозяйство.

Тут оно, за стенкой. Где я "космоса" хватанул. Где меня "правде научали", вбивали восторг подчинения, истинность служения... Раба господину своему. Где я оч-ч-чень многое узнал. Про себя, про жизнь.

Отвар полыни. Не скажу за печень, а мозги прочистило.

Забавно будет посмотреть снова. Уже с этой стороны плети.

Страшно. Боязно столкнуться. С собой. С самим собой тогдашним. Битым, запуганным, смиренным, порабощённым. Этому, своей несвободе, своему рабству — радующемуся. Его ищущему, на него надеющегося. Алкающего страстно. Мечтающего стать верным рабом, восторгающегося ещё не виданным, незнакомым господином своим. Уже — прекрасным, могучим, добрым... любимым, желаемым и обожаемым.

Я прикоснулся к крышке люка. И тихонько повернул назад.

Типа... а вдруг за ней какие-то стражи? Подручные Саввушки? Случайные люди, которых придётся убивать, подвергая риску мой секретный план?

Проще: духу не хватило.

Я открою эту дверь. Обязательно. Я пройду по Саввушкиным подземельям... "космос", "растяжка", заржавленные "кастрирующие" ножницы по металлу, "спас-на-плети"... по тем комнаткам, флигелю, бане... где меня... где я сам...

Забавно. Рассматривать собственные "пинеточки" спустя жизнь. А всего-то девять лет.

"Люди в средневековье быстро взрослеют" — правда. И попандопулы — тоже.

Как-то мои коллеги про это — про собственное взросление здесь... "Каким ты был — таким остался. Орёл". В смысле: годен ширяться. По поднебесью. И это всё.

Посмотрю. Прикоснусь. Вспомню.

Обязательно.

Не сейчас.

Глухая ночь, которая встретила нас по возвращению в расположение, давала надежду на, наконец-то, глубокий и длительный сон. Увы, меня сразу обрадовали.

Реально обрадовали, без кавычек: пришёл сводный отряд отставших. Не все, половина. Полсотни людей, полторы сотни коней. С вьюками. С разным имуществом, со щитами и копьями. Копья-то сложили в уголке, пусть случая ждут. А щиты — крайне нужны. Именно мои.

Они сделаны... не по-русски. Меньше, легче, крепче. Гридни обучены биться именно такой парой: палаш-щит. Понятно, что показывали и нож в левой, и обмотка, и более габаритные миндалевидный русский и круглый кыпчакский. Но обычно — моя пара. Отклонение от основного набора воспитанных навыков — в бою потери в личном составе.

Я сильно переживал по этому поводу. Теперь слегка успокоился: ребята пойдут в бой комплектно.

А вот другая тема расстроила.

Вместе с моими пришли курские. Полсотни верховых, два десятка добрых гридней, отроки, слуги, охотники. Нелишнее подспорье. И в штурме, и потом. Но...

— Не, Воевода, как рассветёт — мы дальше пойдём. К новгород-северским.

— А чего ж вы тогда сюда шли? Северяне с той стороны города становятся. Там бы и оставались.

Мнутся, бороды теребят.

— Мы сперва думали к тебе... Ну... после разговора нашего... тама, стал быть, в Курске... А тута... посмотрели как смоленские на твоих... да и на нас вместе с ними... злобятся, скалятся, слюной ядовитой исходят... мало конями не стоптали, на копья не подняли... Не. Ты с ними как хотишь, а мы к своим пойдём. Чёт неохота с гридями князь Романа резаться... за твои дела-приключения.

Смоленские полки встали на юге, мой и курский отряды проходили там. Сотня княжеских гридней, увидев их на дороге, пошла в атаку. Остановилась только в последней момент. И мои, и курские сильно струхнули. Позже им объяснили. Что у смоленских на мои светло-серые кафтаны с вчерашнего утра — злоба ярая. Так бы и загрызли.

Смогли бы "без звона" — сделали бы. Но тут... Народу вокруг много, куряне, которых, вроде, рубить не за что...

Обошлось. Хорошо. Очень: щиты приехали. На будущее... объяснить ребятам, чтобы не щёлкали. Нет, не пальцами, если кто не понял.

"Зарю" отыграли, утренние процедуры исполнили, мелочёвку раскидали, и я спать завалился. А то четвёртая ночь без сна... многовато будет. Даже при моей "беломышести генномодифицированной". И тут, как "здрасьте" среди ночи, Боголюбский.

"Гридни! К штурму собирайтесь!

Петушок пропел давно!

Попроворней одевайтесь -

Смотрит солнышко в окно!".

"Петушок" из князь Андрея... пробуждающий. Не сильно горластый, но если уж кукарекнет над ухом...

Ну и ладно, пора уж и подниматься. Ихнее самое высоко-бля-бля-городие разбудило, застращало, воодушевило и ускакало. Переходим к водным процедурам.

Собрал отцов-командиров.

— Ночью берём Киев.

— Как?!

— Молча.

— А остальные?

— Следом. В открытые нами ворота. Для этого две команды проходят в город...

— Как?!

— Повторяю для особо замедленных: молча. В городе мы выходим в подземелье боярской усадьбы. Вот план. Терем, кузня, баня, погреба... три или четыре, поварня, церковь, флигели здесь и здесь, амбары, конюшня...

— Да ты, Воевода, никак там всё пешком истоптал!

— Этой ночью и ты истопчешь. Ворота, сторожка, псарня, коровник, птичник. Первая команда сразу вырезает сторожей и собак. Важно: чтобы тихо. Кто вякнул, заорал, бежать кинулся — рубить. Работать быстро. Вылезли — к воротам. Кто попал на пути — зверь, человек — утишить. На барахло не останавливаться, огня не зажигать, голоса не подавать. Проскочить в одно касание. Вторая команда найдёт в усадьбе лестницы... тут, возле забора должна быть, ещё — у сенника, наверное... идёт к северу, из усадебных ворот — вправо по улице.

— Вот так прямо по улице?

— Вот так прямо. Если вокруг тихо — гуляют быстрым шагом, если хай начался — бегом. На перекрёстке не сворачивать. Упирается в стену детинца, града Владимирова. Рва — нет, вал, сама стена — ниже внешней, Ярославой. Точно не скажу, аршин 5-8. Место... любое. От стыка стен до Софийских ворот. Поднимаются на стену. По стене... или за ней... выходят к Софийским. Когда в город войдут суздальские с Искандером, они ударят на эти ворота. К этому времени ворота должны быть наши. Или, по обстоятельствам, поддержать удар суздальцев спереди — ударом в зад.

— Эт мы могём! Пинком приложить, чтоб полетели. Низенько так. Га-га-га...!

— Не зубоскаль. В детинце две княжеских дружины. Сотни три. Не считая отроков, слуг и прочих. Бойцы... серьёзные. Пусть их боголюбовская дружина режет. Наше дело путь открыть. Первая команда идёт влево. К Лядским воротам. Берёт башню, открывает ворота. Приходят суздальские. Следом — наши с кипчаками, потом рязанцы с муромцами. Наши бьют в центр, к Софии, Живчик от ворот вправо, к Василёвским. И, коли пойдёт дело, дальше вдоль стены, к Золотым.

Это мы с Боголюбским обговаривали. Но как оно выйдет в реале...

— Треугольник: Лядские, Софийские, София — наш. Остальное... В детинец не лезть, на Михайлову гору, в Уздыхальницу... далеко. А вот Софию, вокруг неё... Ирининские дворец и монастырь... Если только смоленские прежде не подойдут.

Это не обговаривали. Хуже: заявить, что я собираюсь ограбить Святую Софию Киевскую... Загрызёт. Князь-страстотерпец не вытерпит, чтобы кто-то другой главный храм на "Святой Руси" ломанул. Но попробовать можно: я ж в консенсусе не участвовал, своей доли не получил. Так что, берём всё, до чего дотянемся. Потом, ежели что, "махнём не глядя".

— А чего брать-то?

— Злато-серебро, жемчуга-яхонты. Лошадей добрых. Церковную утварь.

— Храмы божии грабить?!

— Да. В городе шесть сотен церквей. На семь тысяч дворов. Хорошо столичные кушают, окормляют их густо. Обжираются словом божьим. 10-12 подворий на церковь. А по Руси приход — две сотни. Господь что велел? — Делиться. Вот они и поступят по-христиански. Поделятся. Подобру-поздорову. Или... как получится. Хорошо бы вынести всё: покровы, облачения, сосуды, утварь, книги, иконы... мощи святомучеников. Они должны быть в алтари вделаны, у нас нет, а без этого, говорят, не работает. Хорошо бы и попов с семействами.

— Киевских?! Куда их?!

— К Ионе в Муром на обучение. Мы церкви ставим, а там ни — окормления, ни поучения.

— Шесть сотен?! Да на кой нам столько? Только кормить долгогривых.

— Половина спрячется, половина половины — разбежится, половина той половины половины — дорогой помрёт. Да ещё и Иона уполовинит по непригодности. Сколько останется?

— Кто команды поведёт?

Чарджи внимательно рассматривает план города. Ему подробности последующего грабежа... малоинтересны. До того ещё дожить надо.

— Первую, к Лядским воротам — я. Вторую — к Софийским, ты.

Во как Чарджи с Охримом вскинулись! Начали разом говорить. Остановились, сверлят глазами друг друга. У Охрима последний глаз — огнём пылает. Но дисциплина взяла своё: уступил старшему по званию.

— К Лядским воротом пойду я. Или ты, Воевода, честью поделиться боишься? Так тебе её и так полно: что придумал, что проведёшь, что княжича на Софийских встретишь. Неужто тебе мало?

— Честью считаться? Об чём ты, Чарджи? Моя честь у меня внутри. Кто что сказал, подумал, так ли, эдак ли меня почестил да вычестил... мне — брёх собачий. И стыд мой — у меня внутри. Его ни с кем не поделить. Если первая команда ворота не возьмёт, то... лягут все.

Я внимательно осмотрел свой "военный совет". После шуточек по теме как не перепутать попа и попадью в темноте, моё "лягут все" как-то успокоило раздухарившуюся молодёжь.

— Если я к воротам иду, а там дело... не сделается, то я там и... Прежде тебя. Когда вас резать зачнут — мне уже не стыдно будет. "Мёртвые сраму не имут".

Что Чарджи, непривычно? Не честью мериться, а срамом. Мне чужого мёду не надобно, мне б своего дерьма не нахлебаться.

— Теперь ты, Охрим. Кончай няньку старую при дитяте малом из себя строить. Ивашко постарее тебя был. Но и он между мною и врагом не становился. Встанешь — заодно с ворогом посчитаю. Ты головой своей силён. Предусмотрительностью, вниманием. Надёжностью. Когда войско войдёт в город, ты займёшь ту усадьбу. Нам нужно место. Куда, если что, и отойти можно. Чтобы там всё было... чисто да крепко.

Ну вот, оба сидят красные, глаза в стол. Эдак они и подружатся. На почве моих выволочек.

— Салман и Любим. Ведёте людей через ворота следом за суздальскими. Вместе с кыпчаками Алу. Идёте... там видно будет, как бой пойдёт. Но, ежели иных команд нет, идёте прямо, до Софии.

Тут... это не было знание. Пост— или пред-. Не было расчёта или какой-то... тайной информации. Я просто смотрел на план города, крутил в голове обрывки мыслей — как оно может пойти.

Просто догадка.

— Княжеские гридни будут биться в детинце. В самом городе горожане, хоругви боярские... тонким блином размазаны. А вот городовой полк... Дворы их здесь, ниже Софии. Между Софийскими и Золотыми — главная улица. Сам полк... не знаю. Вернее всего — тут, на низу, у Золотых. Если смоленцы, которые против них стоят, промедлят, то городовой полк может ударить вверх, мимо Софии к детинцу. В тыл суздальским. Поэтому...

— Э, сахиби. Астановим! Парубаем! Ха!

— Не остановить — истребить. Если они по церквам-монастырям-усадьбам рассядутся... бойцы добрые, тяжко выковыривать будет. Любим, твои стрелки. И лучники Алу — у него у каждого колчан. Перед храмом — площадь. Чистое место. Хорошо бы их там... завалить стрелами. И смотреть всё время перекрёстки, боковые улицы.

Богдана перед Софией пока нету — некому сектора обстрела перекрывать.

Хорошо, что здесь не Европа: крыши домов не выдвигаются над улицей, стрелять и кидать сверху... неудобно.

Старательно сформировали группы. Я попробовал, было, отобрать добровольцев. Весь строй — шаг вперёд. Молодёжь, факеншит. Что они видели? Тяжкий марш да бой у Вишенок? Где трое на одного.

Обычную охрану не беру — они натасканы на защиту. Здесь единственная эффективная защита — непрерывная опережающая атака. Команды смешанные: лучники и мечники пополам.

Жаль, конечно, что кое-какие спецсредства не приехали. На марше посчитали, что пики важнее, а они вон, просто в углу стоят... Был бы бой с копейной конницей — без них было бы плохо. Но у нас намечается бой пеший, ночной.

Как всегда на Руси: "гранаты не той системы".

Ресурсы, здесь — вьюки на гожих лошадках, всегда ограничены. Отчего-то приходится отказываться, откладывать "на потом", во вторую очередь. В этот раз приоритеты оказались... частично неправильными.