Распахни своё сердце

— Не поняла?

— Собирай свои тряпки и дуй туда, откуда сейчас пришла. Так яснее? — затушив в пепельнице окурок, Щербатый сел на стул, вытянув ноги, откинулся на спинку и прикрыл глаза.

— Ты сдурел? — Наталья занервничала и растерялась.

— Дорогая, я дико устал и хочу спать. Давай не будем задерживать друг друга?

— Объясни, в чём дело!

— Ты уверена, что хочешь этого? — Финогенов хмыкнул. Взглянув на неё, он равнодушно продолжил: — Ты была вольна поступать так, как хочешь, когда нас ничего не связывало. Я тоже верным псом тебя не ждал и монахом не был, но сейчас кое-что изменилось в наших отношениях, и, знаешь, я не готов стать хозяином борделя, — странно, но ему было всё равно. Спать хотелось больше, чем думать.

— А ничего, что я твоего ребёнка ношу? — предприняла последнюю попытку Наталья.

Не выдержав, Толик расхохотался, закрывая ладонями лицо. Театральные подмостки, наверное, рыдают по его любовнице.

Кое-как успокоившись, он пристально посмотрел в её глаза и чётко произнёс на резком выдохе:

— Я бесплоден.

Пожалуй, именно это признание всегда было для него самым трудным. Когда-то его невеста сбежала, узнав такие подробности, а ведь он её любил, очень любил.

— Ты... э... я... — женщина опёрлась ладонями о стол, чтобы удержаться на ногах. — Так ты знал?

— Да.

— И всё равно... Боже! — она осела на пол и вцепилась пальцами в волосы, протяжно всхлипнув, а потом и вовсе взвыв, как совсем недавно выл Дик.

Она боялась взглянуть на человека, который был готов принять чужого ребёнка за своего собственного. Это невозможно. Такие люди не встречались в её жизни. А перед глазами поплыли кадры из их жизни. Он никогда не упрекал её, отпускал, снова принимал. Да, у них не было любви, но ей хотелось думать, что есть кто-то, к кому она может вернуться, если жизнь прижмёт. Мерзко, эгоистично, но в этом мире нужно крутиться, чтобы выжить.

Последний раз ей было стыдно очень давно, когда утром, проснувшись после очередной попойки с друзьями, она оказалась голой и потрёпанной в кровати с двумя одноклассниками. И сейчас, как и в тот момент, ей хотелось сквозь землю провалиться. Почему он такой? Почему этот человек не умеет быть корыстным, завистливым и подлым? И внезапно у неё появилась злость на саму себя за то, что не удержалась и ответила на звонок бывшего, согласилась на встречу, в очередной раз поддалась ему, поверив пустым обещаниям, а потом вернулась сюда, рассчитывая, что Щербатый верной собакой будет ждать её у порога, зажав в зубах тапки, потому что теперь они не просто любовники, а потенциальные супруги.

Наталья обхватила руками его ноги и уткнулась в колени, разрыдавшись.

— Красивые женщины уходят гордо, Наташ. Не ломай стереотипы, — Финогенов погладил её по волосам. Он не злился и не осуждал её. Ему было плевать. Предел человеческого терпения рано или поздно наступает. Если бы не было этой попытки совместного проживания, если бы она не вернулась после встречи с другим обратно, он бы по привычке вычеркнул её из своей жизни, а потом, спустя время, возможно, снова провёл бы с ней несколько прекрасных ночей, потому что так было всегда, но теперь слишком многое изменилось. Теперь невозможно было сделать вид, что ничего не произошло. Может, это было удачное стечение обстоятельств, способное разорвать, наконец, замкнутый круг, в котором они оказались, и закончить то, что толком не успело начаться.

Зачем издеваться над собой, если понимаешь, что ничего хорошего не выйдет?

Погнавшись за мечтой, Толик споткнулся, упал, ободрав ладони, но всё ещё верил, что когда-нибудь...

— Прости меня, — Наталья крепче вцепилась в него.

— Мне не за что прощать, Нат. Я просто не хочу так.

— Я изменюсь, я...

— Не надо, — мужчина продолжал успокаивающе поглаживать её по растрёпанным волосам. — Вырасти своего ребёнка человеком. Ты сможешь, если захочешь.

— Куда я пойду?

— У тебя есть мать. Она не оставит тебя. Это твой шанс изменить что-то, Наташ. Ты сама должна дать его себе.

Её трясло. Осознание реальности не отпускало, накрывая с головой. И некого винить, кроме себя.

Противно понимать, что ты ничтожество. И лучше бы Щербатый наорал на неё, даже ударил, но не успокаивал, как маленькую девочку, у которой отобрали любимую куклу. Но он был таким. Он не мог иначе.

Он привык защищать женщин, а не набрасываться на них, вымещая злость, чем не брезгуют многие мужчины.

Поднять руку на женщину, старика или ребёнка — перестать быть мужиком. Это последнее дело.

Финогенов помог Наталье встать и осторожно обнял. За что ему злиться на неё? Она такая, какая есть, и он всегда знал это. Просто мечта должна была остаться мечтой.

— Мне отвезти тебя или вызвать такси?

— Отвези.

— Хорошо.

— Ты простишь меня когда-нибудь?

— Я уже говорил, что мне не за что прощать тебя.

— Нельзя быть таким добрым.

— А я не добрый, Нат, я не святой. Я, может, один из худших людей.

— Нет, Толь, ты просто не знаешь, чего стоишь.

Она собирала вещи в сумку и с горечью думала о том, что ждёт её впереди. Как сложится жизнь? В любом случае она будет благодарна этому человеку до последнего вздоха.

Мы все ошибаемся, ища свой путь, гонимся за призрачными иллюзиями и порой не видим очевидных вещей. Идеальных людей нет. Кто-то найдёт свою дорогу, а кто-то так и будет до конца блуждать по тропинкам, ведущим в противоположном направлении от цели.

У нас нет определённого маршрута, карты и компаса. Это жизнь, и она постоянно встряхивает нас, пинает, ломает, и только сильные продолжают бороться, а слабаки покоряются.

Мы не знаем заранее, что нас ждёт, строим какие-то планы, мечтаем, фантазируем, но лишь единицы способны реализовать все свои задумки, пойдя наперекор всему.

Наталья застегнула визжащую молнию на сумке, села на кровать и огляделась, зачем-то запоминая место, которое покидает навсегда. То, что это навсегда, она уже не сомневалась. Толик попрощался с ней, отпустил, но не вышвырнул, а дал шанс найти себя. Просто ей больше не было места в его жизни, и она понимала это. Когда кусаешь руку, которая тебя кормит, не стоит ждать чего-то иного.

— Ты готова? — он заглянул в комнату.

— Да.

— Едем?

— Конечно.

Женщина потрепала притихшего Дика, лежащего в коридоре на мягкой подстилке.

Она одевалась молча, механически, глядя в одну точку перед собой.

Оглядевшись в последний раз, Наталья вышла из квартиры и встала возле лифта, дожидаясь пока Щербатый закроет дверь.

Подхватив её сумку, он вызвал лифт, хотя предпочёл бы спуститься пешком.

Между ними повисла тишина, не гнетущая, не болезненная, а пустая. Кажется, уже всё было сказано.

Финогенов забросил сумку на заднее сиденье своей старенькой "девятки", открыл переднюю дверцу для бывшей любовницы и, обойдя машину, сел за руль.

Наталья сама включила музыку, чтобы не слушать тишину, которая немного пугала её. Сейчас ей не был противен шансон, который обожал Толик и так ненавидела она. В самом деле, какая разница, что играет, заглушая тишину?

Хлопья снега летели навстречу, ударяясь о лобовое стекло, тая и сползая по нему каплями. Скрипучие дворники, подобно маятнику, двигались перед глазами в едином монотонном ритме.

Ей всегда нравился ночной город, но сегодня он почему-то был омерзителен и казался виновником всех человеческих бед. Города — места встреч и расставаний миллионов людей. Города — безжалостные убийцы, коверкающие и ломающие жизни. Города — каменные глыбы, сдавливающие своими толстыми стенами. Города — пристанища разврата и похоти. Города — топи, затягивающие и не позволяющие вырваться. Города — слишком манящие, чтобы не полететь мотыльком на их свет.

— Мы приехали, — Финогенов коснулся плеча Натальи.

— Спасибо, что подвёз, — она выжала из себя улыбку.

— Ерунда. Помочь с сумкой?

— Не нужно. Давай расстанемся здесь и сейчас.

— Прощай, Ната.

— Будь счастлив.

Глава 31

— Сколько можно ждать? — Женя буквально втащила Олега в квартиру, вцепившись в воротник его куртки.

— Извини, свалил, как только смог.

— Что Ромке сказал?

— Что школьные праздники не для меня, и я лучше зависну с друзьями.

— Отличная версия, — Копейкина кивнула. — Раздевайся.

— Так сразу? — усмехнулся старшеклассник, снимая куртку.

— Меньше слов, больше дела.

— Мне нравится твой настрой.

— Жду в спальне, — девушка подмигнула Смирнову и, покачивая узкими бёдрами, удалилась.

— Сучка, — хохотнул Олег, скидывая ботинки.

Мелкая паршивка, клыкастая дрянь, ядовитая гадина, но от секса с ней сносило крышу.

Женя стояла возле окна, оперевшись ладонями о подоконник и глядя на людей, проходящих через двор их дома.

— Я соскучился, — парень прижался к ней сзади, обняв руками за талию.

— Вспоминал?

— Да.

— Дрочил?

— Не без этого, — он хмыкнул и укусил её в шею. Из этого маленького рта, который так и напрашивался, чтобы его растянули крепким членом, всегда вырывалось что-то откровенно похабное, отвратительное, возможно, по природе своей, но слишком естественное для неё. Она была пошлой, резкой, грубой, но невыносимо сексуальной. Сексуальной своей распущенностью и раскованностью.

И сейчас, забираясь холодными ладонями под старую домашнюю футболку, наверняка принадлежащую Павлу, Олег начинал понимать, что же всё-таки мужчины находят в Копейкиной. Ни красоты, как таковой, ни соблазнительных пышных форм, ни лёгкой глупости, свойственной многим девушкам — она была другой — угловатая подростковая фигура, поганый язык, переизбыток ума и нежелание терять свою свободу. Свобода — понятие относительное, и каждый из нас по-своему трактует его. Женя, в отличие от большинства, не сгорала от желания обзавестись кольцом на безымянном пальце и выводком детей. Она была слишком полноценной, чтобы позволить себе стать частью кого-то.

Женщины уверены, что достаточно выслушать уставшего мужика, погладить его по руке, улыбнуться, окутать домашним уютом, и все его проблемы исчезнут. Так не бывает. Копейкина давала нечто большее. Да, она могла выслушать словарный понос чужих неприятностей и горестей, только потом не подтирала чьи-то сопли, а советовала намотать их на кулак. Она в свои годы слишком знала эту жизнь, чтобы жалеть и успокаивать. Самое верное средство — хороший пинок под зад. Ничего не произойдёт, если сложить руки и сидеть на заднице ровно. В Жене находили не просто отвязную любовницу, но и, как это ни странно, друга, товарища, брата. К ней нельзя было прилепить избитую до тошноты фразу "интересный собеседник", потому что все мы слишком разные, и для кого-то интерес представляет обсуждение биржевых сводок, а для кого-то — новых коллекций тряпья. Не стоит считать, что интересным может быть только человек, разбирающийся в живописи, музыке и литературе — иногда разговор о жизни стоит тысячи умных слов. Копейкина могла подстроиться под любую коммуникативную ситуацию просто потому, что никогда не пыталась самоутвердиться за чужой счёт или казаться кем-то, кем она не является. Она всегда оставалась собой.

— Жека, как же я тебя хочу! — Смирнов скользнул пальцами по её животу и поднялся выше, с шумом выдохнув, когда почувствовал, что под футболкой нет бюстгальтера.

— В противном случае тебя бы здесь не было, — развернувшись, Женя приподнялась на цыпочки и, обвив руками шею старшеклассника, припала к его губам своими, жадно и глубоко целуя. Зачем тратить время на слова, если оба знают, чего хотят на самом деле?

Отстранившись, она окинула парня "бегающим" взглядом, будто задумавшись на несколько секунд о чём-то, и резко опустилась на колени, торопливо расстёгивая ширинку на его джинсах.

— Ты чего? — Олег вздрогнул.

— Будто не понимаешь, — фыркнув, Копейкина скользнула ладонью под плотную джинсу и погладила уже немного напрягшийся член через боксеры. Она была слишком нетерпеливой, порывистой, страстной, она не умела ждать. Подцепив пальцами пояс штанов, она стянула их вниз, прихватив и трусы, чтобы не тратить драгоценные мгновения, которые можно провести с куда большей пользой.

Смирнов замялся, но желание испытать радости первого в жизни минета затолкнули чувство неловкости куда-то глубоко, и он, нагнувшись, помог девушке, стащив джинсы с боксерами до конца и отпихнув их ногой в сторону. Выпрямившись, старшеклассник снял джемпер и футболку, понимая, что скоро ему будет очень жарко, да и стоять с голой задницей, но в кофте было как-то смешно и нелепо.

Женя облизала ладонь и, обхватив член, сделала несколько быстрых движений, поддрачивая его, и только после этого коснулась языком обнажившейся головки, обведя её по кругу, прежде чем впустить в рот. Рвотный рефлекс она научилась подавлять уже давно, поэтому без особых проблем приняла ствол почти до половины и замерла. Сжав плоть губами, девушка двинулась дальше, зажмурившись от привычно неприятных первых ощущений. Нужно немного потерпеть, расслабить глотку, и процесс станет приносить удовольствие. Тонкие пальцы сгребли мошонку, обкатывая крупные яйца и прижимая к члену.

— Мать твою! — Олег хватал ртом воздух. Ему отчаянно хотелось толкнуться вперёд, засадив до упора, но он сдерживался. Когда пробуешь нечто подобное впервые, не знаешь, куда деть себя, теряясь в накрывающих эмоциях.

Копейкина промычала что-то, создав ощущение вибрации, и парень пошатнулся, с трудом устояв на ногах. Вцепившись в её короткие волосы, он невольно потянул Женю ближе, насаживая на твёрдый ствол. Всего было так мало и так много одновременно.

Девушка не противилась, наоборот, оставив мошонку в покое и впившись острыми ногтями в упругие ягодицы, она подталкивала Смирнова к более решительным действиям.

Ей нравилось именно так, когда грубость и резкость доходят до края, гранича с насилием.

Нельзя сказать, что Олег понял это, но он явно уловил настрой своей любовницы, да и не мог уже сдерживать себя в силу молодости, поэтому быстро задвигался, толкаясь головкой в самую глотку и глухо порыкивая сквозь стиснутые зубы.

Евгения, выпустив член изо рта, откинулась назад, ложась на спину.

— Иди сюда, — она просипела, выдавливая из себя слова.

Смирнов растерянно посмотрел на неё, не зная, что делать и желая продолжения. Он неловко опустился на колени, уперевшись ими в холодный пол по бокам от Копейкиной, и провёл пальцами по её влажным от слюны губам.

— Давай, — девушка, приподнявшись на локтях, провела языком по внутренней стороне щеки, одним простым жестом объясняя, чего ждёт.

Олег передвинулся ближе, руками придерживая голову любовницы, а она, открыв рот, снова приняла его член в себя, плотно сомкнув на плоти губы.

Размашистые движения, порой чересчур резкие и порывистые, только распаляли Женю. Юношеская несдержанность Смирнова была именно тем, что так притягивало её. Все эти нежности, свойственные многим мужчинам и так желанны большинством женщин, лишь раздражали Копейкину и не приносили никакого удовлетворения.

Старшеклассник так увлёкся, что не успел справиться с собой и отстраниться, наоборот, ещё крепче прижал голову Жени к паху, кончая с громким стоном. Она дёрнулась назад, отталкивая его руки и едва не захлёбываясь. Закашлявшись, девушка стала отплёвываться, фыркая и хрипя.