Гроза 3 главы1-8

Непонятно, зачем устраивали этот балаган? Семён Константинович ездил по городу в открытом лимузине, реквизированным в каком-то из польских гаражей. Хороший стрелок мог спокойно снять его с любой из окрестных крыш, даже из обычной винтовки. А уж снайпер не оставлял маршалу Тимошенко никаких шансов уцелеть. Но шляхетский гонор потребовал показательной казни, и отправились на верную смерть молодые дурочки с букетами цветов, в которых весьма неумело были упрятаны немецкие противопехотные "колотушки". Букеты рассыпались уже на стадии замаха, а дальше летели ничем не прикрытые гранаты, прекрасно видимые со всех сторон. Одну из них поймал сам Семён Константинович и немедленно зашвырнул под днище своего автомобиля. Вторая попала в капот двигателя и отлетела обратно, прямо под ноги стоящим у дороги жителям города. В итоге, у маршала Тимошенко ранение обеих ног, шофёр и сопровождающий представителя Москвы польский офицер получили тяжёлые контузии. А в толпе семь трупов и два десятка раненых различной степени тяжести. Погибли и обе "бомбистки". Дублирующая группа с пистолетами показала себя не с лучшей стороны. Когда прогремели взрывы и раздались крики раненых, заполошно завизжали женщины и перепуганная толпа ломанулась в разные стороны, только один из трёх пистолетчиков рискнул выхватить "вальтер", а двое побежали вместе со всеми. Они остались живы, а вот их более безрассудного товарища перепуганные люди просто забили ногами. Насмерть.

Хотя, везение это относительное. Когда советская контрразведка пришла по их души, то обнаружила несостоявшихся героев, повешенных на перекладине футбольных ворот. Садистки повешенных, так, чтобы кончики пальцев касались земли. Один из них к тому времени уже успел остыть, а вот второй ещё боролся за свою жизнь, отталкиваясь онемевшими пальцами от утоптанного вратарями пятачка земли. Кто их так? То ли соратники по борьбе, за проявленную трусость, то ли польская "беспека", не желающая давать в руки советских следователей опасные ниточки. А вдруг расследование приведёт к "люблинскому правительству"?

Похоже, что и привело. Пользуясь шумихой вокруг покушения на советского маршала, генерал Берлинг устроил основательную чистку среди офицеров своей армии, а коммунисты в просоветском польском правительстве окончательно взяли верх над представителями буржуазных партий.

Лондонское радио отметилось очередным потоком проклятий на головы "советских извергов, уничтожающих цвет польской нации прямо на улицах Варшавы". Прячущийся где-то в Германии маршал Рыдз-Смиглы издал, неизвестно какой по счёту, приказ об ужесточении борьбы с Московскими оккупантами. Доктор Геббельс разродился дежурной речью, в которой досталось всем, и русским, нагло поправшим право немцев быть господами для всей Европы, и полякам, не желающим помирать в священной борьбе с "красной угрозой", и англичанам, которые никак не могут сделать правильных выводов из сложившейся обстановки. И румынам... И венграм... И финнам...

В общем, всем сестрицам по серьгам. Хотя, никто уже не обращает внимания на разглагольствования этого пустобрёха даже в Германии. А уж в Москве только посмеялись над его пламенной речью. Но выводы сделали. Всему офицерскому составу действующей в Европе армии запрещено перемещаться без охраны, а высшим офицерам в особенности. Даже солдаты и сержанты не должны передвигаться одиночным порядком за пределами расположения своих частей. Оно и раньше требования безопасности не сильно отличались от этих, но в основном на дорогах. А теперь и во всех населённых пунктах. Командование решило, что не нужно вводить в искушение затаившегося в тылу врага.

А маршал Тимошенко велел похоронить убитых диверсантов в одной могиле с их жертвами. Решил примирить их в смерти, раз уж в жизни они общий язык не находили. В "Правде" писали, что он и цветы на могилу привёз. Возлагали венок, естественно, его адъютанты, сам Семён Константинович в то время мог передвигаться только на инвалидной коляске.

Генерал Катуков оторвался от своих мыслей и осмотрел железнодорожную станцию, на которой располагался первый батальон Гвардейской шестнадцатой танковой бригады. Самой прославленной бригады его армии.

— Зачем твои "орлы" так сильно станцию раскурочили? — Спросил командарм Катуков у комбрига-шестнадцать.

— Да, немцы здесь противотанковую батарею поставили из новых пушек. — Пояснил полковник Герман. — Мои коробочки сунулись с ходу и три машины потеряли. Отошли, само собой разумеется, и со злости перепахали всё, что подозрительным показалось.

— Угадали? — Генерал указал на торчащий из-за угла ближайшего к вокзалу пакгауза длинный ствол противотанковой пушки.

— Угадали. — Подтвердил полковник Герман. — Три из четырёх накрыли. Одно орудие немцы успели утащить. А может и было их всего три.

Семидесятипяти-миллиметровые орудия стали самым неприятным новогодним подарком для советских танкистов, столкнувшихся с новыми противотанковыми пушками Вермахта аккурат в конце декабря. Раньше нужно было бояться только полковых и дивизионных гаубиц, а теперь надо внимательно осматривать каждый кустик, подходящий для укрытия относительно невысокой пушки. Не "дверной молоток", конечно, тот порой и вблизи трудно было заметить, но и не издалека видимые крупнокалиберные "громоздилы". Танкистам приходилось радоваться, что у немцев в начале войны не было столь эффективного средства борьбы с нашими танками. Остановить наши войска вряд ли б сумели, но потери наступающих танковых батальонов выросли бы изрядно.

— Кто у тебя на этом батальоне? — Спросил Катуков. — Наверняка, какой-нибудь хитрован, раз ты меня именно сюда заманивал.

— Никак нет, товарищ генерал-лейтенант, самый обычный батальон. — Полковник Герман постарался изобразить простецкое выражение лица, следуя расхожей воинской мудрости "не казаться умнее своего начальника". — И комбат самый обычный.

— Ой ли, Александр Викторович. — Рассмеялся командарм. — Самый обычный "Герой Советского Союза", которых у тебя в бригаде ну просто "пруд пруди".

Полковник Герман виновато развёл руками. Командующий армией успел заранее узнать, кто же именно командует первым батальоном в шестнадцатой бригаде. Тем более, что "героев" за год войны на всю армию и десятка не наберётся. А если посчитать только тех кто получил это звание не посмертно, то получится ровно шесть человек со старшим лейтенантом Игнатовым.

— Когда вы узнали, товарищ генерал? — Не удержался от вопроса командир шестнадцатой бригады.

— Ну, знаешь. Трудно было не заметить танк со звездой героя на башне. — Пояснил Катуков. — Он как раз у той стеночки стоит, там где мы с тобой и остановились. — Генерал повернулся назад и показал пальцем на упомянутый танк. — А "герой" у тебя в бригаде только один. — Продолжил пояснения командарм. — А ещё вчера на тебя очередную кляузу написали, в которой жалуются на то, что полковник Герман зажимает заслуженных офицеров, не даёт им роста. И назначает на командные должности вчерашних взводных, не успевших отсидеть на роте и трёх месяцев.

Полковник Герман выслушал всё это с мрачным выражением лица. Всё-таки написал донос, гнида.

— Что ты мне на это скажешь, товарищ полковник? — Катуков хитро прищурился, ожидая оправданий комбрига-шестнадцать.

— А то и скажу, товарищ генерал-лейтенант, что эти взводные достойны батальонами командовать, а вот некоторых командиров рот я бы с удовольствием обратно на взвод перевёл. — Полковник Герман вытянулся по стойке смирно, ожидая реакции командарма на эти слова.

— Рад, что ты готов поручиться за своих выдвиженцев. — Командарм посерьёзнел лицом, повернулся в сторону здания вокзала и добавил. — Пошли, посмотрим на твоего комбата.

Игнатова в штабе батальона, конечно, не оказалось. Вернее в том относительно целом закутке, который начальник штаба батальона выбрал для хранения своей немногочисленной макулатуры. В разгромленном изнутри здании трудно было найти даже такое подобие относительно целой комнаты. Бойцы мотострелковых рот слишком старательно выполняли наставление, составление для штурмовых групп, действующих в городских условиях. "По улице ходите вдвоём — ты и граната, в дом тоже входите вдвоём — вначале граната, а потом ты".

Гранат при штурме не жалели, как и патронов. Все стены внутри здания были изрисованы отметинами от пуль и осколков. Вывороченные дверные косяки говорили о том, что бойцы не поленились приготовить перед боем гранатные связки, или припасли противотанковые гранаты, которые всё меньше использовали по прямому назначению, а всё чаще применяли как мощные противопехотные. Наученные горьким опытом немецкие танкисты на бросок гранаты к советским окопам не подходили, а то и вовсе останавливались за пределами радиуса действия гранатомётов.

Впрочем, советские танковые экипажи поступали также. Военный опыт убедил, что танк вблизи слишком уязвим, хоть и кажется несокрушимой громадиной. Сумеешь перебороть страх и пропустить грохочущую железную повозку над своей головой, считай, что вражеские танкисты уже покойники. Бутылку с горючей смесью на моторное жалюзи танка забросил и отстреливай спасающихся из горящей машины людей.

Война штука жестокая. Или ты, или тебя. Выбирать не приходится.

Найти старшего лейтенанта Игнатова удалось на НП батальона, примостившегося на заросшем мелким кустарником невысоком холме. Увидев появившееся в ходе сообщения высокое начальство, Игнатов вытянулся по стойке смирно, отдал честь и отрапортовал:

— Товарищ генерал-лейтенант, первый батальон проводит разведку боем. Командир батальона старший лейтенант Игнатов.

Генерал Катуков указал рукой на стереотрубу, добытую танкистами как трофей неделю назад при разгроме тылов немецкой дивизии.

— Знатная у тебя труба, старший лейтенант. Где взяли?

— Немцы подарили, товарищ генерал. — Ответил Игнатов, немного поколебался и добавил. — Вместе со всем штабным имуществом.

— А где же всё остальное? — Генерал прошёл к стереотрубе и принялся разглядывать нейтральную полосу между позициями бригады и немецкого полка, усиленного, как докладывала разведка, танковой ротой и артиллерийским дивизионом.

— Трофейщикам сдали, товарищ генерал. Только вот трубу себе оставили, а то в бинокли не слишком много разглядишь.

— Только трубу и оставили? — Катуков с недоверием покачал головой. Чаще всего трофейной команде сдавали только то, что самим не было нужно или же то, что невозможно было укрыть.

— Да, так по мелочи кое-что осталось, товарищ генерал. — Решился ответить Игнатов после недолгого колебания.

Полковник Герман едва заметно усмехнулся. Эти мелочи составляли едва ли не треть всего захваченного. По крайней мере, две машины с продуктами растворились среди экипажей первых двух батальонов бесследно. Начштаба бригады едва успел оприходовать пять ящиков с французским коньяком, а сколько всего было спиртного в запасе у немцев, выяснить так и не удалось. Этим же коньяком и откупались от начальства трофейщиков, которое резонно указывало на то, что количество трофеев не соответствует загрузке захваченного автотранспорта. Попытки отговорится тем, что немцы гнали машины порожняком, вызвали у интендантов трофейной команды понимающие усмешки. Вермахт не столь богат бензином, чтобы гнать пустые машины, и при этом оставлять противнику, или уничтожать, бесценное имущество.

Дело, в конце концов, решили миром, списав недостачу на прожорливость солдат Вермахта.

Интендант бригады капитан Трощий, уроженец славного города Одесса по кличке "Сёма-полужид", получил устную благодарность "за проявленный героизм при обороне родной каптёрки". Бойцы отделались строгим внушением "о недопустимости распития спиртных напитков" и пожеланием передать часть продуктов персоналу санвзвода. Реквизированные у немецких офицеров пистолеты и часы велено было припрятать до лучших времён. Шикарный "опель-кабриолет" немецкого генерала с жалостливыми вздохами отправили в распоряжение вышестоящих штабов. Пьяного до изумления немецкого переводчика, которого накачали сохранившимся с давних времён польским самогоном, погрузили на заднее сиденье того же кабриолета. И даже выделили ему бутылку коньяка "на лечение", самую маленькую из обнаруженных в захваченных машинах с продуктами.

Только захваченное оружие и боеприпасы не прятали. Чуть ли не в каждом танке бригады в качестве дополнительного оружия держали немецкий единый пулемёт. Механики-водители любили пистолеты-пулемёты противника, с которыми намного удобнее было размещаться в тесноте боевой машины, чем с громоздким ППШ. Судаевский ППС, конечно, получше "немца" и своего шпагинского собрата, но он, по старому штатному расписанию, положен только один на экипаж. А когда ещё их бригаду переведут на новые штаты? К тому времени и война закончится.

— Что же ты, старший лейтенант, разведку боем одним танком проводишь? — Удивился командарм, обнаруживший кружащуюся на нейтралке тридцатьчетвёрку.

— Никак нет, товарищ генерал. — Отозвался Игнатов. — Это отвлекающий манёвр, а основная группа по ложбинам левее пробирается.

Подвернув стереотрубу в сторону, командарм действительно обнаружил ещё три танка, которые двигались в сторону немецких позиций, прикрываясь неровностями местностями и растущими вразброс купами кустарника.

— А кто у тебя, комбат, перед немцами танцует? — Командарм отвернулся от стереотрубы. — Красиво отплясывают.

— Отвлекающий манёвр проводит командир третьей роты лейтенант Банев. — Доложил Игнатов.

— Это какой Банев? — Насторожился Катуков. — Не тот ли старшина, которого я в прошлом году велел в училище отправить?

— Так точно, товарищ генерал. — Пришёл на выручку своему комбату полковник Герман. — Лейтенант Банев прибыл в бригаду после обучения, назначен мною командиром третьей роты в этом батальоне.

— А почему именно он? У вас что, некого отправить проводить отвлекающий манёвр? Почему командир роты впереди, а не командует основной группой? — Командарм переводил взгляд с командира бригады на комбата, ожидая ответов на свои вопросы. — А всё ли вы, голуби мои, мне рассказали?

— Вася, правее бери. — Бросил в ТПУ Володька. — Сейчас наверх выскочим, покажемся немцам.

Танк, рыча двигателем, преодолел довольно крутой подъём, перевалил через гребень холма и скатился в очередную ложбину.

— Заметили? — Спросил заряжающий Сорокин.

— А то ж! — Ответил наводчик Сергеев, выглядывающий из правого люка.

— Степан, найди мне немца. — Потревожил Володька радиста Михеева.

Тот повертел ручки настройки, выискивая нужную волну, стал вызывать оберлейтенанта Оберта. Спустя пару минут тот отозвался. Михеев протянул наушники своему командиру.

— Здравствуй, Густав. — Лейтенант Банев поприветствовал немецкого танкиста как старого знакомого. — Мы тут на прогулку вышли. Компанию не составишь?

— А вдруг он не поймёт, что его на бой вызывают? — Высказал сомнение Сорокин.

— Не поймёт с первого раза, вызовем по второму разу. — Заявил Сергеев.

— Захар, ты корреспондента не видишь? — Володька обратился к наводчику Сергееву. — На каком пригорке он соскочил?