Миша обвёл всех взглядом. Кто будет с ним сегодня? В очередной раз. Встать и уйти? Тогда это будет уже не он. А какой он? Такой, каким привыкли видеть его другие. И он сам привык. Всегда был таким. Тело требует многого, а сердце малого. За неимением малости он берёт многое.

Смог бы он остановиться? Вряд ли. А если бы она попросила? Глупость. Не попросит. А если?.. Зачем гадать?

— Девочки, мне стало скучно. — Он обезоруживающе улыбнулся и подмигнул.

Мишка Громов всегда нравился женщинам. Мишка Громов всегда пользовался этим. Мишка Громов… был таким.

Можно ли хотеть других, когда нравится одна? Можно. Стоять будет как надо. Это физиология. Для секса душа необязательна.

Любить можно каждую. В определённый момент. Только такая любовь заканчивается с визгом застёгивающейся ширинки. А нужно ли больше?

Его лучшему другу оказалось нужно. Они ровесники, с горшка в детском саду вместе. Но их пути разошлись. В каком-то смысле. Или Мишка сам сбился с дороги? Не случайно, а намеренно. Просто остановился и свернул наугад.

Глава 28

не бечено

— Устала? — Янис сочувствующе смотрел на Сабину.

— Очень, — призналась она, откидываясь в объятья Марека.

— Вы молодцы, ребята.

— Похвала от самого Адомайтиса? — Новак хохотнул.

— Хвалил я только эту прекрасную леди, а тебя так… из вежливости.

— Кто бы сомневался!

— Марек, ты талантлив, но на одном таланте далеко не уедешь. Учись, репетируй…

— Живи музыкой! — со смехом перебил продюсера парень. — Я слышал это уже сотни раз, Янис. Я всё помню.

— Рад слышать. Что ж, через неделю начинаем съёмки. Сабина, ты не передумала?

— Нет, — Хайруллина улыбнулась. — Брат разрешил.

— Мне важно твоё мнение.

— Я готова, Янис.

— Что ж, тогда встретимся на съёмках. Просмотрите сценарий. Репетируйте.

— Есть, босс! — Марек кивнул уходящему мужчине и откинулся на спинку дивана, притягивая Сабину ещё ближе к себе.

Студия. Они сделали это: записали трек.

— Я действительно устала, — девушка вздохнула. — Но почему-то чувствую себя счастливой.

— Потому что ты устала от занятия, которое тебе доставляет.

— Думаешь? А я пока не поняла, хочу ли продолжения.

— Посмотрим, что ты скажешь после премьеры. Видела сценарий? Картинка будет отличной. А звук? Нет, всё-таки Адомайтис лучший. У него чутьё какое-то.

— Рад, что принял его предложение?

— Да. Это другой уровень.

— Брат сказал, что я должна сама решить, чего хочу. Я сомневаюсь.

— Из-за своего очкарика?

— Он не очкарик, — Хайруллина покачала головой. — И не из-за него. Из-за самой себя. Марь, ему плевать. Сейчас он с Казановой. Кто будет после? Я ревновать даже не могу! Если бы он был влюблён, а так… Он лишь на свою богиню смотрит взглядом, от которого дух вышибает.

— Может, пора остановиться?

— Давно пора. Только я не могу.

— Ты даже не пыталась. Меня порой пугает твоя собачья преданность. Люди не должны так любить. Зачем причинять боль самому себе? Это глупо.

Сабина молчала. А что здесь скажешь? Марек был прав. Она даже не задумывалась о том, что нужно остановиться. Зачем? Егор был внутри неё, а от такого не избавишься. Это как вырвать из себя душу. У неё недостаточно сил, чтобы пойти на подобное.

Это больно — любить и молчать об этом, чтобы не потерять то, что есть сейчас. И пусть это лишь жалкие крохи, но она не готова отказаться от них. Дружба — это прекрасно, но очень больно, когда вместо любви, которой жаждешь, есть лишь она.

Он всегда ласков с ней, улыбчив и добр, и от этого ещё больнее. Смирнов улыбается, треплет по волосам, а потом отворачивается и идёт к другой. Это просто секс. Все всё знают и понимают. Только кому от этого легче? Точно не Сабине.

Яна заливисто смеётся, сидя на коленях Егора, а он что-то шепчет ей на ухо, обнимая руками за талию. А потом его руки непроизвольно сползают ниже, не намеренно, а по привычке, но он вовремя останавливается, потому что не относится к ней, как к дешёвке, не желает всем окружающим демонстрировать её принадлежность ему — всё ясно без показных жестов. Любителей почесать языками он запросто затыкает, а тех, кто не понимает, учит уму-разуму жёсткими методами. И такое было не раз, когда особо охотливые поговорить неудачно прошлись языками по поводу Казановой. Да, это не прежний Егор Смирнов. Новому Егору не нужна ничья защита и тем более сочувствие.

И этого нового Егора Сабина не знала. В его глазах порой клубилась тьма. Пугающе. Маняще.

Перед своим отъездом он подарил ей серебряное колечко. Мило, романтично. Он ничего не сказал, просто положил ей узкий ободок на раскрытую ладонь и улыбнулся. Кажется, это было в прошлой жизни. Теперь это кольцо она может надеть разве что на мизинец. Не пробовала. Она носит его на цепочке, пряча под одеждой. Глупо? Почему надежда и вера является глупостью? И даже если так… Плевать. У неё больше ничего нет.

Признаться? Отказ не пугает, он очевиден. Куда страшнее, что тогда всему настанет конец. Не будет даже жалкого подобия дружбы. Не будет ничего.

* * *

Ему нравились её ноги: длинные, стройные, гладкие на ощупь, без единой родинки, покрытые естественным ровным загаром, сильные, в порыве страсти сжимающие до боли. Она нравилась ему вся: от кончиков пальцев до корней каштановых волос. Она была хороша и в постели, и вне её.

— Не хочешь перекусить? — Яна приподнялась на локте.

— Позже, — Егор потянул её на себя. — Давай поваляемся.

— Вся жизнь мимо пройдёт.

— Казанова, как тебе удаётся скрывать своё занудство от окружающих?

— Годы тренировок.

— Почему передо мной ты открываешься полностью?

— Потому что нет смысла притворяться.

— Когда вернётся твоя мать?

— Когда очередной альфонс превысит допустимую в её представлениях сумму.

— Ты так спокойно говоришь об этом…

— Мне забиться в истерике? Это её жизнь. Она дала мне всё, что могла дать. Чтобы добиться того, что имеет сейчас, пахала как проклятая. Она заслуживает той жизни, какой сама желает. Я всегда поддержу её.

— Ты хорошая дочь, Ян. Правда.

— Знаю. А вот ты…

— Дерьмовый сын?

— Не так грубо, но близко по смыслу. Когда ты расскажешь родителям?

— Не знаю.

— А Хайруллиной?

— Зачем?

— Идиотом не прикидывайся, — девушка вздохнула. — Ей будет больно.

— Думаешь, это первый раз, когда я причиню ей боль? Я делаю это постоянно.

— Почему?

— Потому что не могу дать ей ничего больше.

— Странная штука любовь, да?

— А тебе знакомо это чувство? — Смирнов усмехнулся.

— Алексей Сергеевич.

— М?

— Географ.

Егор застыл. При всей своей проницательности подобного он и предположить не мог.

— Ян, ему же за сорок…

— И? Я ничего с этим сделать не могу. Знаешь, каково это? Смотрю на него и теку, как последняя… Чёрт! — Казанова зажмурилась. — С восьмого класса это. И он, паскуда, знает. Беседы со мной воспитательные проводит. Моралист херов. А когда я отсасывала ему, стонами давился. И не помнит ничего, представляешь? Реально не помнит!

— Ты ему минет делала? — Смирнов присвистнул.

— Нет, Егор, шлюхи не делают минет, шлюхи отсасывают. И я ему отсосала. В грёбаном переулке. Как сталкер выследила. Я ведь всё о нём знаю. И обо всех бабах его, и о друзьях, и даже о жратве любимой. Караулила возле бара, а потом пошла за ним. Он в стельку был. К забору припёрла, штаны с него стянула и… — Яна сглотнула. — Я всё помню: запах, вкус, как колени от асфальта горели, как трусы намокли, хоть к потолку клей. А он спустил и всё. Не смог дальше. Слишком пьян был. Меня эта нездоровая тяга убивает. Это пустота, Егор. Она засасывает. И это чертовски больно. Я не просто хочу его, он мне весь нужен, со всеми своими заморочками, проблемами и прочим.

Он гладил её по волосам. Слов не было. Чувства Казановой были распахнуты настежь, как окно в летний зной. Она обнажила перед ним душу, ничего не требуя взамен. Янка не просто любила секс, она заполняла пустоту. Не лучший способ? А кто скажет нам, что будет лучшим? Кто возьмёт на себя такую ответственность? Проще осудить, чем помочь.

— Знаешь, почему я твою сестру не люблю? — Казанова облизала пересохшие губы. — Она фальшивка. Может, у неё мужиков меньше, чем у меня, было, но корчит из себя чуть ли не святую. А я не скрываю. Потому что не жалею. Как бы мерзко, может, это ни было, но я не жалею ни капли. Я за деньги не продавалась. Я лишь получала то, что хотела. И от кого хотела. Никогда перед первым встречным ноги не раздвигала. Мне приписывают намного больше, чем было по факту. Только я оправдываться не собираюсь. Плевать, что думают все эти… Кто они? Закончу школу и забуду о них.

— И меня забудешь? — Смирнов с улыбкой посмотрел на девушку.

— Нет. Потому что ты не пачкался об меня, ты просто был со мной. Ты другой, Егор. Ты в душу не ломишься, а если пригласят, снимаешь обувь и не гадишь там, уходишь, оставив после себя порядок и осторожно прикрыв дверь. Ты можешь быть той ещё дрянью, но не для меня, потому что мы чужие друг другу. Боль обычно приносят самые близкие. Ты причиняешь боль Хайруллиной, любишь её, но продолжаешь мучить. Ты сволочь, Смирнов. Но лучше быть сволочью, чем дарить надежду, когда знаешь, что ничего не сможешь дать. Я уважаю тебя.

— И хочешь.

— Не вижу смысла отрицать очевидное. Но, поверь мне, и без этого я была бы о тебе того же мнения.

Она нравилась ему вся: от кончиков пальцев до корней каштановых волос. И её потрёпанная душа казалась ему прекрасной.

Яна Казанова, какая она? Красивая, сексуальная, неглупая, богатая — это знали все. А вот то, что она самый верный друг, очень искренний и честный человек, понимал далеко не каждый. Это мог понять лишь тот, кому она позволяла приблизиться. С такой и в разведку можно: сдохнет, а своих не выдаст, до последнего за них бороться будет. Только это никого не волнует. Внешний блеск притягивает куда сильнее, за ним не хотят видеть то, что скрыто внутри. На Янины мечты всем было плевать. Да и кто знал о них? У неё никогда не было близкой подруги. Все те, кто метил на это место, исчезли в том возрасте, когда девочки начинают осознавать, что большинству парней нравится та, у кого грудь сформировалась быстрее, чем у остальных. Искренности в её жизни было так мало, что можно собрать крошками в ладонь. Появление Смирнова стало своего рода спасением. Он первым спросил, чего она хочет от этой жизни, что любит, о чём мечтает, и стал первым, кому она смогла честно ответить на эти вопросы.

Казалось бы, чего может хотеть красивая обеспеченная девушка, перед которой открыты все двери? Наверняка её мечта должна быть связана со славой и деньгами. Актриса? Певица? Модель? Казанова с детства мечтала служить в полиции. Кто-то бы расхохотался, услышав это, но не Егор. Он, напротив, поддерживал её стремления. Он знал, как много усилий она прилагает на пути к своей мечте. Хрупкая на вид Яна на деле могла завалить здорового мужика несколькими ударами, а то, как она владела ножом, вызывало мурашки и нервную дрожь у тех, кто видел это. Смирнов же восхищался её навыками и поражался, как ей удалось сохранить женственность и не заработать отметин на теле.

— Я просто удачлива! — хохоча, обычно говорила Казанова.

Егор же надеялся, что эта удача не оставит её никогда.

Они были похожи: оба имели цель в жизни и шли к ней, невзирая на трудности, и оба были готовы на жертвы ради достижения своих целей.

Смирнов по-своему любил Яну. Не как Женьку, его божество, не как Сабину, которая первой жертвой легла на алтарь его целей, но любил.

Были ли сильны его чувства к Хайруллиной, раз он так легко жертвовал ими? То, что мы видим, не всегда является тем, что есть на самом деле.

Это в кино ради любви отказываются от всего и в итоге бывают счастливы, но наша жизнь не фильм с хеппи-эндом. Здесь, отказавшись от мечты ради кого-то, рано или поздно начнёшь задумываться, а стоило ли оно того, и, возможно, будешь обвинять его в том, что всё сложилось не так, как хотелось изначально.

Так же как Егор не мог отказаться от своей мечты, он не имел права заставлять Сабину отказываться от своей. Кто он такой, чтобы вырвать девочку, и без того познавшую немало горя, из её мира и втянуть в свой? Он по себе знал, каково оказаться в чужой стране, вдали от дома и родных. Теперь он был готов к этому.

Никто не знал, как тяжело ему давались короткие встречи с семьёй, как он рыдал ночами в подушку после этих встреч, как задыхался в немых криках после каждого телефонного разговора. Но он выдержал. Поставив себе цель, он упрямо шёл к ней. Его отказ от переезда в Москву, безусловно, изначально был связан с обычной детской надеждой на материнскую ласку. Разве может ребёнок понять, за что его не любит родная мать? Разве такое бывает? Она же мать… После, даже осознав, что матери он никогда не был и не будет нужен, Егор уже не мог отступить: он решил уничтожить в себе то жалкое ничтожество, коим он считал себя прежнего. Началась долгая борьба с самим собой, становление личности. Смирнов не верил, что в любви и заботе, которые ждали его в Москве, он станет тем, кем хочет стать. В своём одиночестве он стал злее и зачастую проявлял агрессию, над подавлением которой потом тоже долго работал. Он изматывал себя не только морально, но и физически: до красных глаз сидел за учебниками и книгами по медицине, ежедневно занимался с репетитором по немецкому, едва дыша уползал с тренировок в школе бокса. В этом круговороте со временем ему стало легче переносить разлуку с близкими. О матери он научился думать, как о ком-то постороннем. Смешно, но её муж куда больше интересовался жизнью Егора, нежели она. Марат не раз предлагал пасынку переехать к ним в Штаты, где они с супругой прекрасно устроились, не планируя возвращение в Россию. Конечно, он всегда получал отказ на своё предложение и искренне расстраивался, потому что в силу мягкости характера успел привязаться к сыновьям Ларисы. Даже то, что Олег совсем не поддерживал с ним связь, не ослабило его привязанности. Он всегда спрашивал о нём и с гордостью рассказывал о его достижениях друзьям. Его бедой была любовь к Ларисе, любовь отчаянная и всепрощающая. Он закрывал глаза на все её недостатки и даже её нелюбви к собственным сыновьям пытался найти оправдание. Она просто не умела любить никого, кроме себя. Упиваясь собой, она не находила времени на чувства к кому-то. Её отношение к детям было каким-то вымученно-вынужденным. Олег быстро привык к этому. Казалось, ему всё равно. Он уже давно прекратил всяческое общение с матерью. Егору было труднее справиться с этим, но, в конце концов, он смог. Материнскую любовь и заботу им обоим сполна отдавала Татьяна. Олег даже называл её мягко матушкой или маменькой, что всегда вызывало улыбку на лицах окружающих. Егор не мог так. Тётя Таня, какой бы родной ни была, оставалась тётей Таней, пусть и его семьёй, а мать… она не нужна ему так же, как и он ей. В его словаре отсутствует слово «мама».