Объявились чертовы «красные кхмеры». Я переплыл на другую сторону судна и стал искать свои катера. Их нигде не было видно — они включили режим мудаков, и я поклялся, что убью кап-три «минков», если когда-нибудь доберусь до него. Затем обрушился шквал звона, дребезга и звуков выстрелов, и я снова нырнул в темноту.
Это было весело. В двадцати пяти футах подо мной находилось сорок фунтов взрывчатки C-3, настроенных на взрыв через семь минут.
«Красные кхмеры» палили по мне с обоих берегов, и мои чертовы «пиберы» уже свалили.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем я услышал рычание водометов на поверхности — я выскочил как пробка, помахал им фонарем и, не обращая внимания на вскипающую от выстрелов поверхность воды, поплыл как летучая мышь из ада.
Я ухватился за свисающий конец, подтянулся к борту, поднялся и перевалился через планшир.
— Уматываем отсюда — сейчас рванет!
Я не думаю, что мы отошли на двести ярдов, когда взорвались заряды — водяной гейзер залил «пибер» и ударная волна подняла мой катер в воздух.
Когда я вернулся, Ким Симанх был штаб-квартире. Он посмотрел на мою окровавленную грязную одежду и угрюмое лицо, а потом искоса взглянул на меня.
— Плохой день в офисе, капитан третьего ранга?
Я пару дней не ходил на катерах. С меня было довольно.
Самым большим моим вкладом для главкома было создание отряда камбоджийской морской пехоты — хотя сами камбоджийцы звали их «пехота военно-морского флота» — подразделения численностью 2000 человек, использовавших 105-мм гаубицы и базирующиеся вдоль реки Меконг для защиты конвоев и нанесения ударов по «красным кхмерам». Я рассказал Киму Симанху и главкому о своих двух турах в дельте Меконга; объяснил, как я наносил удары ВК на дамбах, прежде чем они успевали подготовиться, и как эта тактика может сработать и для них.
Ким Симанх загорелся этой идеей. И, как я и надеялся, пехота морского флота действительно сократила частоту и интенсивность засад «красных кхмеров». Том Эндерс был счастлив.
И я чувствовал, что отрабатываю свое жалование.
Жизнь, должен добавить, не была сплошным нудным трудом. Я веселился как мог.
Я возглавил несколько засад, которые снова заставили течь соки. И я занялся боди-серфингом. Река Меконг к югу от Пномпеня широкая, теплая и спокойная, и я обычно прыгал в воду с буксирным концом и страховочной обвязкой с кормы патрульных катеров.
Если бы я об этом подумал, то попросил бы кого-нибудь из Второго отряда SEAL прислать мне пару водных лыж. Но я обошелся тем, что у меня было: своими двумя ногами. Во время одной из вылазок мой «пибер» примерно в пятнадцати милях к югу от города попал под обстрел и сбавил ход, чтобы подобрать меня.
Я замахал им и заорал рулевому, чтобы он вдавил педаль газа в пол:
— Идиоты — foutez Ie camp d’ici!— уматывайте отсюда к чертовой матери!
Потом я упал на живот и позволил им тащить меня вверх по реке. Черт, безопаснее было проскочить через засаду, чем предоставить противнику медленно движущуюся мишень для развлекательной стрельбы.
Моя общественная жизнь была столь же насыщенной, как и мое профессиональное расписание.
Женщины были в изобилии. Там были местные МСТМ — маленькие смуглые машинки для траха — доставляемые в бесконечном количестве моим слугой Сотаном. Там была британская медсестра, которая целыми днями околачивалась у меня дома и молодая секретарша из французского посольства, которая считала что я неплохой «тюлень» для американца.
Два-три раза в неделю я обедал с командующим флотом и его заместителем, которого звали — я клянусь — Су Шеф. (Т. е. как шеф-повара в ресторане. Прим. перев) Теперь, пока мы ели цыпленка с лемонграсс и пили коньяк «Хеннесси», наша беседа легко переходила с французского на английский и пиджин-кхмерский. Я устраивал коктейльные приемы по меньшей мере раз в неделю, обеды — два раза в месяц, смешиваясь и взбалтываясь с атташе из других посольств в лучших традициях шпионской школы.
Моим излюбленным противником был советский военно-морской атташе Василий.
Мы пили рюмку за рюмкой — я со своим джином, он со своей водкой — и врали друг другу.
— Сколько у тебя детей, Марсинко?
— Семь. Все мальчики. А у тебя?
— Никого. Я холостяк!
Верный шанс. У него, ходили слухи, была жена дома в Москве и трое детей, и он, вероятно, тоже знал всю мою историю. Но мы сидели, пили и лгали, и все хорошо проводили время, а налогоплательщики оплачивали счет.
Самым большим недостатком моего назначения было то, что я ходил на множество кхмерских похорон. Дело в том, что камбоджийцы теряли много людей. Эти потери поставили меня, как законного представителя американского правительства, перед этической дилеммой. Причина была в том, что я знал, что главком ВМФ снимал пенку с американской военной помощи, а также получал долю от всех гражданских конвоев, которые он защищал. Если бы я был строго официальным атташе, я бы доложил о его действиях. Но правда заключалась в том, что он это делал, чтобы заботиться о своих людях. В отличие от США, камбоджийцы не выплачивали никаких пособий в случае смерти, так что если моряка хоронили, его семью вычеркивали из платежной ведомости. Главком и Су Шеф помогали семьям погибших в бою из своих взяток. Я считал то, что они делали, было потрясающе для боевого духа, поэтому держал рот на замке.
Примерно через полгода после моего приезда, Су Шеф и Ким Симанх решили, что они действительно будут есть из одной тарелки со мной. Я уже прошел с ними через кучу тонких кхмерских трюков и отплатил им сполна. В конце-концов, я был ветераном мозготраха с вьетнамцами. Но они продолжали играть со мной в свои игры.
Например, поедание черепахи. Камбоджийская традиция гласит, что если она передана тебе головой вперед, это означает, что у тебя вялый хрен. Отлично, после того, как я это усвоил, я верну ее назад тем же путем — головой вперед, прямо Киму Симанху. Поиметь меня? Не, ребята — Домах'нхйею. Поиметь вас.
Когда я это проделал, главком начал хохотать.
— Видите ли — сказал он своим помощникам, — tu as completement oublie que nos ami Ie capitaine de corvette petit Richard, Ie grand phoque americain, a barbouille Ie camouflage sur les visages des enfants vietnamiens (вы забываете, что наш старый приятель, капитан третьего ранга малыш Ричард, большой американский «тюлень», имел обыкновение мазать лица вьетнамских детей камуфляжем, фр.)
Теперь все должно было стать серьезно. Мы забрались в старый черный «Форд-Фэткон», которым пользовался Су Шеф, и поехали на квартиру Кима Симанха. Там собралось около трех дюжин старших офицеров флота.
— Bienvenu, Ричард, — сказал Ким Симанх.
Он указал на стол и показал, куда мне следует сесть.
— Добро пожаловать на поедание кобры.
Я улыбнулся ему.
— Ты хитрый маленький темнокожий сукин сын.
— Большое тебе спасибо, ты, ширинкососущий обезьяномехий язычник.
Я расхохотался — этот человек действительно учился говорить, как боец SEAL.
Покончив с любезностями, мы начали обед с зеленого салата. Салат требовалось малость пожевать, потому что в нем были маленькие кусочки кожи кобры. Я закончил и положил палочки для еды.
— Хорошо.
— Я рад, что тебе понравилось — сказал Ким Симанх, вызывая слуг.
Затем последовал кебаб из мяса кобры, которое не так уж сильно отличается от гремучих змей. Я съел две порции.
— Тебе, наверное, нравятся кобры — сказал Ким Симанх.
— Вот почему бойцов SEAL зовут змеедами, — ответил я.
Он загадочно улыбнулся и велел подавать следующее блюдо.
Прибыли яйца кобры. Они были слегка с душком, но не хуже китайских тысячелетних яиц или корейских маринованных яиц.
Что же будет дальше?
Принесли два подноса с рюмками. На одном был коньяк. В других была непрозрачная темная жидкость.
— А это что такое? — спросил я своего любезного хозяина.
— А-а-а — протянул Ким Симанх. — Le sang du cobra — кровь кобры.
Он поднял свою рюмку.
— Твое здоровье.
Я поднял свою.
— И твое тоже.
Мы выпили. Сначала кровь, потом коньяк. Коньяк никогда не был таким вкусным.
Су Шеф не мог сдержаться.
— А теперь десерт.
Он буквально подпрыгивал на стуле.
Десерт? Мне понравилось, как это прозвучало. На своей квартире, когда я заказывал «десерт», мой слуга номер один Сотан приводил МСМТ и я поедал свой «десерт» в постели.
В комнате воцарилась тишина. Я понял, что МСМТ сегодня не будет. Вместо этого пятеро слуг внесли подносы с чем-то, похожим на огромные старомодные бокалы. В каждой был коньяк и что-то еще. Оно было похоже на маринованного детеныша осьминога.
— Qu’est-ce que c’est que ca? (Что это такое? фр.)
Глаза Кима Симанха злобно сузились.
— Это, мой друг, le venin — яд кобры. Мешочки с ядом.
Это было действительно отвратительно, по-настоящему дьявольское. Мешочки лежали на дне бокалов, непрозрачные, липкие и отвратительные. Это были не горные устрицы. Я не поклонник горных устриц, но я бы высосал пять дюжин, вместо одного из этих маленьких сокровищ.
Ким Симанх усмехнулся и взял свой стакан.
— Твое здоровье.
— И твое тоже.
Я жадно проглотил мешочек и коньяк, не жуя и не пробуя на вкус. Невероятно — мне удалось проглотить его целиком. Но я почувствовал, когда он подействовал. Не прошло и трех секунд, как мои предплечья покрылись крупными каплями пота. Затем все мое тело — грудь, ноги, спина — начали обильно потеть, сочась через мою униформу. Комната потеряла цвет и стала черно-белой. Я видел точки. Это было похоже на прохождение девятого витка на истребителе. Как мне показалось, я боролся за сознание в течение нескольких минут, но, на самом деле, прошло не более тридцати секунд.
А потом все кончилось так же внезапно, как и началось. Пот прекратился; мое тело стало странно расслабленным и прохладным. Мое зрение вернулось в норму.
Я вытер глаза, сложил руки перед собой и исполнил традиционные камбоджийские жесты благодарного смирения Киму Симанху.
— Пожалуйста, сэр, можно мне еще?
Камбоджийский военно-морской флот был небольшой организацией, так что не понадобилось много времени, чтобы слух о моем маленьком поедании кобры обеспечил мне уважение, куда бы я не направился. Но это также положило начало неприятной традиции среди кхмерских командиров, которые каждый раз пытались приготовить мне причудливую маленькую закуску, которую я не стану есть.
Чтобы я отказался от еды? Этого никогда не случалось. Тушеные куриные клювы? Съел их. Хвост крокодила? Ел жареным, запеченым, пареным и соленым. Рыбьи глаза? Съел целый котелок. Собака? К тому времени, как я покинул Пномпень, я мог бы написать камбоджийскую кулинарную книгу под названием «50 способов собаку съесть». Мне нравились жареные тараканы, жареные личинки, опарыши в чили и чесночном соусе. Один предприимчивый молодой офицер морской пехоты кормил меня сырыми обезьяньими мозгами, добытыми из еще живой обезьяны. Их я тоже съел. По правде говоря, в течении следующих шести месяцев были моменты, когда я вспоминал поедание кобры — яд и все такое — с нежной ностальгией.
Именно в Камбодже я впервые узнал о визитах законодателей. Это тоже было потрясающе. За время моего пребывания в Пномпене, мы получили довольно много коделей. Кодель — это бюрократический термин для ДЕЛегации Конгресса. Как утверждается, эти поездки — которые спонсируются различными комитетами Палаты представителей и Сената, подкомитетами и рабочими группами — являются миссиями по поиску фактов, которые помогают нашим должным образом избранным слугам общества принимать обоснованные решения, когда они голосуют за будущее страны. Однако большинство коделей, с которыми я проводил время, состояли из конгрессменов и сенаторов, которые только хотели делать покупки или трахаться, или то и другое вместе.
Сначала я был оскорблен — возмущен тем, что они ничего не хотят узнать о Камбодже, или выяснить, справляются ли военные со своими задачами. Но сотрудники посольства ввели меня в курс дела. Были легионы ужасных историй о постыдных методах, которыми кодели действовали за границей. Секретари посольств рассказывали истории о том, как конгрессмены лапали их, или что еще хуже — насиловали, без всяких последствий.
У дипломатов и консулов тоже были свои истории о том, как они вытаскивали того или иного конгрессмена или сенатора из тюрьмы в Гонконге, Каракасе или Варшаве.
Так что, когда я осознал, что эти поездки были на самом деле бессмысленны — отпусками, проводимыми за счет налогоплательщиков — я не спросил, что могу сделать для законодателей моей страны, или что они могут сделать для меня. Я просто написал трехстраничный доклад о состоянии камбоджийских вооруженных сил, совал его каждому высокопоставленному конгрессмену и сенатору и велел им его прочитать в самолете, летящем домой.
Это давало им много свободного времени для выполнения их настоящей миссии: посещения лучших ювелирных магазинов, покупки невероятных и дешевых храмовых украшений и контрабанды резьбы по камню или античных Будд домой на личном самолете ВВС. Больше всего коделов интересовал вопрос, где конгрессмен может получить абсолютно идеальный минет или какой-нибудь невероятный траха-траха. Мой дипломатичный ответ был всегда один и тот же: «Для Вас — где угодно, конгрессмен».
Я предоставлял им в пользование свою машину, а Пак Бан возил их по окрестностям, чтобы они украсили себя драгоценностями или кончили. Я возвращался обратно к работе.
Генри Киссинджер, который тогда был советником по национальной безопасности, часто звонил в посольство. Том Эндерс иногда приглашал меня в «пузырь» — сверхсекретную комнату внутри комнаты, где мы принимали самые секретные звонки и вели самые секретные разговоры, чтобы послушать грохочущие тевтонские размышления Киссинджера о приливах и отливах событий в Юго-Восточной Азии и его планах по привлечению «красных кхмеров» к столу переговоров. Я слушал Генри, когда тот пытался играть Меттерниха, но, на самом деле, он выглядел не как великий государственный деятель, а, скорее, как мой дедушка Джо Павлик, размышляющий о плачевном состоянии мира, сидючи в шахтерском баре в Лэнсфорде, штат Пенсильвания. С одной стороны, игры разума Киссинджера ничего не стоили. «Красные кхмеры» выигрывали в Камбодже потому, что они были более свирепыми на поле боя — и к черту переговоры.
С другой стороны, я многое почерпнул из услышанного. Я смог воочию увидеть, как мыслит Госдепартамент.
Я узнал о различных рычагах на Туманном Дне, каждый из которых хотел иметь свою собственную гегемонию в камбоджийской политике. Я узнал, как работает отдел стран и как информация, отправленная послом, проходит через дипломатическую капиллярную систему. Я также выяснил, что слишком многие дипломаты считают, что любые переговоры лучше, чем их отсутствие, и, веря в это, скорее продадут камбоджийцев, чем столкнутся с возможностью занять жесткую позицию.
