А, ведь благодаря им мы знаем слова Сталина, сказанные после Тегеранской конференции:
"Я знаю, что когда меня не будет — не один ушат грязи будет вылит на мою голову. Но я уверен, что ветер истории всё это развеет...".
* * *
— ...Что это ты на меня так странно смотришь, товарищ Свешников? Признал во мне кого из знакомых, что ли?
Его голос вернул меня к реальности.
— Навряд ли, среди моих знакомых имелись когда-либо такие..., — привстав, я показал рукой его рост от пола, — за исключением разве что — Владимира Маяковского.
Голованов, враз оживился — видать ему сильно польстило сравнение с уже довольно известным пролетарским поэтом:
— Ты знаешь Маяковского, Серафим?
С лёгкой небрежностью завсегдатая аристократических салунов, я отвечаю:
— Будучи проездом через Москву с Польского фронта, как-то совершенно случайно зашёл в кафе "Стойло Пегаса" — где тусуются футуристы и имажинисты... Пролетарские поэты, то есть. Смотрю — на сцене читает стихи какой-то "дяденька-достань-воробушка":
"— Дней бык пег.
Медленна лет арба.
Наш бог бег.
Сердце наш барабан".
Голованов поморщился, как от недозрело-кислого:
— А, Сергея Есенина не доводилось видеть?
— "Есенина"? Ну, а как же! Как сейчас помню — в "Доме печати" давали крохотные ломтики черного хлеба с красной икрой и воблой, кроме того — благоухающий почему-то яблоками и мятой чай, разумеется — без сахара. Сижу, слушаю литературный спор на тему: кто больше соответствует революционной действительности — футуристы или имажинисты. Вдруг, кто-то как заорёт: "Я тебя сейчас застрелю!".
Голованов сидел и слушал, развесив уши. Продолжаю вешать на них "лапшу", нагло копирайтя из одной книжки[22] про те — до изумления удивительные и "нескучные" годы:
— ...Смотрю — один из посетителей, достав из кармана здоровенный "Кольт", направил его черное дуло на другого: "Молись, хам, если веруешь"!
— Он, что? Контуженный или просто взбесился — перепив?
— Да, нет... "Контуженый", это я. Этот же, впоследствии оказался Яковом Блюмкиным.
— Тот, что убил германского посла Мирбаха?! — ахнул Голованов.
— Тот самый..., — согласно киваю, — а "взбесился" он оттого, что этот артист шторой свои ботинки вытер: "При социалистической революции хамов надо убивать! — кричит Блюмкин, обрызгивая нас слюнями, — иначе ничего не выйдет. Революция погибнет...".
Делаю трагическую паузу, зловеще вращая глазами и затем:
— ...И, убил бы и, поделом — если бы не один блондин и я, не повисли б у него на руках.
— А при чём здесь Есенин?
— Так этот "блондин" и был — Сергей Есенин! Он отобрал у Блюмкина пистолет и сказал: "Ты, что — опупел Яшка?! Пусть твоя пушка успокоится у меня в кармане". А тот ему: "Отдай, Сережа, отдай! Я без револьвера, как без сердца".
— Они, что — друзья?
— Яков Блюмкин для всех поэтов — друг! Говорят, Николая Гумилёва..., — понижаю звук до громкого шёпота, — ну, того — питерского поэта, он водил в ЧК — показывать "как расстреливают". По его же просьбе...
— Правда, что ли?
За этим вопросом стояло: "Ну и порядки у них в столице!".
— Так среди "бомонда" говорят — сам при этом не присутствовал, врать не буду. Но, Гумилёв ему свои стихи посвятил:
"Человек, среди толпы народа
Застреливший императорского посла,
Подошел пожать мне руку,
Поблагодарить за мои стихи...".
Голованов, задумчиво говорит:
— Значит, что-то такое между ними было... И, чем эта история закончилась?
— Да. Нормально всё! Когда Игорь Ильинский — тот "хам", весь бледный ушёл восвояси, Есенин отдал Блюмкину его "Кольт" и, затем мы с ними славно ещё посидели за чаем...
Вообще-то, собираясь познакомится с будущим маршалом — к разговору с ним я заранее особенно не готовился и, сейчас вволю импровизировал. Главное — обратить на себя внимание, чтоб запомнил.
По моему, это мне определённо удалось!
Рассказываю Голованову одну за другой истории из того же "источника" — несколько перевирая, конечно. Тот, видно насытившись беседой о поэзии, вдруг спохватился:
— Извини, а ко мне у тебя какое-то дело, Серафим?
Конечно умолчав кое о каких — о ныне существующих обстоятельствах своего положения, рассказав вкратце свою "легенду", я произвёл — безусловно положительное впечатление о своей скромной особе. Затем, поведал о своей — якобы возникшей "проблеме":
— Хочу вот перебраться в Нижний Новгород — где уверен, я смогу принести больше пользы для рабоче-крестьянского государства... Но, нигде меня в советские учреждения или предприятия не берут. Не подскажешь, Александр, где можно — хотя бы временно, устроиться электриком?
Если ничего не получится с "Бразье" — будь он неладен, то скорее всего — так и придётся сделать. Поэтому, этот разговор в любом случае лишним не будет.
— Даже и не знаю чем тебе помочь, Серафим...
Голованов перебрал с десяток вариантов — даже с его точки зрения не подходящих для меня.
Поговорили ещё о кое-о чём малозначительном, в комнатушке заваленной всяческим электротехническим хламом, для меня представляющих острый исторический интерес: бухты провода в тканевой оболочке, фарфоровые изоляторы, эбонитовые выключатели, лампы накаливания с угольными нитями... Инструменты и средства защиты — пассатижи, отвёртки с деревянными лакированными ручками, диэлектрический коврик, резиновые перчатки, чёрная изолента... Даже, зачем-то противогаз образца Первой мировой войны.
Очень интересно!
Как в музее истории электротехники — я только головой и успевал вертеть, рассматривая такие раритеты.
Наконец, Голованов посмотрев в окно, начал собираться и, сделав мне жест рукой "на выход":
— Однако, пора мне домой — уже вечереет! Извини, Серафим, что ничем не смог тебе помочь...
С грустью вздохнув, я выхожу из каморки.
— Да, конечно — я понимаю... Тяжёлое время для молодого пролетарского государства... Разруха, безработица, уличная преступность... Не разрешишь ли остановиться у тебя на недельку, Александр?
Тот, аж опешил от неожиданности и, моей наглости:
— "Остановиться"?!
— Ну, да! Где-то же надо пристроиться на ночлег, а кроме тебя — я никого в Нижнем не знаю.
Вижу — смущён и растерян! После такого "душевного" разговора, просто так взять и "послать" человека в пешее эротическое "путешествие" — это надо быть конкретно отмороженным. Поэтому, этот детина только промямлил:
— Извини, конечно — но условия у меня стеснённые...
Широко, со всей приязнью улыбаюсь:
— Да, ты шибко не беспокойся: мне только ночевать, а днём я буду искать работу. Как только найду — тотчас съеду. Ну, а если не найду, возвращусь к себе в волость.
— Ещё раз — извини, но я с мамой живу и, она...
— Так я же — не задаром! — раскрываю вещмешок и показываю его содержимое.
Глаза Голованова несколько расширились:
— Что это?
— Это то — что ты видишь: САМОГОН!!! "Квартплата", то бишь...
— Тише..., — он оглядывается по сторонам и затем берёт меня решительно за руку, — пошли, товарищ!
* * *
Долго ли, коротко, за разговорами пришли на улицу Большая Покровская, судя по табличкам на домах. Где-то неподалёку слышались пароходные гудки, стало быть — близко пристань.
Голованов заводит меня в небольшой, но довольно прилично выглядевший дом с небольшим ухоженным фруктовым садиком и огородиком.
Познакомив меня со своей матерью — аккуратно, опрятно одетой, интеллигентно выглядевшей женщиной лет сорок-сорок пять, он:
— Мама, это мой товарищ — он поживёт у нас неделю... Не возражаешь?
— Ну, раз это твой хорошо знакомый..., — сначала несколько неуверенно произнесла Вера Ивановна, затем я ей приязненно улыбнулся и все сомнения в моей личности у неё разом дематериализовались, — конечно, пусть поживёт!
Сказав на скаку, что скоро вернётся, Александр подхватывает мой вещмешок с "квартплатой" и, куда-то исчезает.
Когда он часа черед полтора вернулся, мы с его маменькой уже крепко подружились и вовсю распевали дуэтом "Землянку" под её пианино. Увидев сына, она с лёгкой укоризной:
— Саша! Почему ты сразу мне не сказал, что Серафим Фёдорович — поэт?
— Да, какой там "поэт", Вера Ивановна..., — потупившись, скромничал я, — я же говорил: был у меня в роте один красноармеец — Марк Бернес, вот тот — поэт! Да, погиб он от белопанской пули близ Вильно, а мне его тетрадка досталось.
По глазам вижу, она мне не верит:
— "Ну, что ж — "Марк Бернес" будет Вам неплохим псевдонимом. А ещё что-нибудь... Хихихи! Из "тетрадочки"?
— "Жди меня и я вернусь, — вздохнув продекламировал я, — только очень жди...".
— Подождите, Серафим, я сейчас аккорды подберу..., — играет на пианино, — вот так хорошо будет, как Вы считаете?
— Хм... Я думаю, лучше будет вот так...
Напеваю хорошо мне знакомую мелодию.
Хотел растопить холодок её недоверия — и вот что получилось. Видать у всех нас — попаданцев, одна судьба... Но, Высоцкого — вы от меня не дождётесь, достопочтимые предки! Уж больно я Владимира Семёновича уважаю.
— Мама! Я вот продуктов нам принёс, — дико на меня глядя, протягивает вещмешок Голованов, — мясо, хлеб, масло...
Конечно, такому могучему организму положенного чоновского пайка мало — на том и строился весь мой расчёт.
* * *
На следующее утро, ранним утром вернувшись к "родственнику", я построил во дворе своих — трезвых "как стёклышко", "агентов".
"Да... Видон у них! С такими оборванцами, только возле церкви попрошайничать, а не краской на рынке банковать".
Пригляделся ещё раз к рожам и, выбрав те что попроще:
— Вы трое переоденьтесь в гражданское — будете изображать из себя торговцев краской. Афанасьеву же и Гаврилову, одеть самое лучшее обмундирование и быть при оружие со мной.
Конечно же, не забыл раздать им "треугольнички".
Сам я переоделся в "кожаное", тщательнейшим образом отгуталинил и начистил до глянцевого лоска сапоги, приколол на петлицы "кубики", а на "новую" фуражку — красную звезду.
Где-то с час потребовался на сборы, затем подъехала заранее заказанная ломовая телега, трое "барыг" погрузили бидоны с краской и выехали на рынок. Я же на "лихаче" с двумя агентами — "при всём параде", появился там немногим раньше.
Заявившись на рынке и, за несколько минут визуально изучив обстановку, я применяю первый закон свободного рынка, гласящего: конкурентов надо давить! Решительно подхожу к первому же торговцу и строгим голосом спрашиваю:
— Гражданин! Предъявите патент на торговлю краской.
— Чегой, это?
Наклоняюсь к самому уху и ору:
— РАЗРЕШЕНИЕ НА ЗАНЯТИЕ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬЮ У ТЕБЯ ИМЕЕТСЯ???
Лупая растерянно глазами и ожесточённо ковыряясь мизинцем в ухе, тот:
— Чё орёшь? Нет у меня ничего...
— Тогда забрал свои манатки и, на счёт "раз-два" — свалил отсюда! Иначе, ночевать будешь в "обезьяннике".
Тот, подхватив какие-то самопальные ёмкости из жести, начал не спеша собираться на выход, бухтя под нос что-то нехорошее про Советскую власть.
— Тааак, — протяжно протягиваю, положив ладонь на кобуру, — "антисоветская пропаганда и агитация" — статья пятьдесят восьмая, через "пятнашку" прим: от года до расстрела... БЕГОМ!!!
Того тотчас, как ветром сдуло.
Следующий торговец перед тем как покинуть торговую площадку, поинтересовался — где можно приобрести тот самый "патент" на торговлю краской. Мой ответ был краток, как приговор ревтрибунала:
— В Караганде!
— Где, где...?
— Товарищ замкомвзвода! Объясните гражданину.
Ответ Афанасьева на вопрос "где?", был ещё более кратким чем мой — но более информативным и, после него — дополнительно-уточняющих вопросов уже не возникло...
Третий торговец, судя по всему перекупщик — а не сам кустарь торгующий плодами трудов своих, заискивающе щерясь гнилыми зубами протянул мне пару купюр.
— Что, это? — спрашиваю, раздувая ноздри от праведного гнева.
— "Патент"..., — пролепетал тот, — лично Вам...
— ВЗЯТКА?! — ору на весь базар, — мне, красному командиру — взятку предлагать?! Да, я тебя — вошь лобковая...
— Да, нет что Вы... Вы, меня неправильно поняли...
— Я, таких буржуйских гнид — как ты, всегда понимаю правильно. На первый раз прощаю — в следующий раз, пристрелю лично... Пшёл отсюда!
Каждый раз боковым зрением замечаю — торговцы начинают разбегаться, подхватив свою тару.
Что мне и требовалось!
Когда на импровизированный рынок въехала наша телега, он был уже основательно защищен от конкурентов — остались только те, у кого имелась хоть какая-то бумажка. Но сама "конкурентная борьба" ещё не закончилась!
Применяю второй известный мне закон свободного рынка: за покупателя надо бороться!
Проверив для порядка своих, я встал подальше и, как только к какому-нибудь "конкуренту", направлялся потенциальный покупатель — я уже был тут как тут, с каким-нибудь вопросом, типа:
— А почему такие цены — гражданин продавец знает про антимонопольное законодательство? А почему ваш бидон протекает — нарушаем экологию города? А почему семечки лузгаем — желаете до утра бесплатно поработать дворником? А почему стоим, руки в карманах: Вам — наша Власть или лично моя рожа не нравится?
Естественно, покупатель завидя "комиссара" возле продавца — резко менял направление и чаще всего отоваривался нашей краской.
Что характерно и, на чём строился весь мой расчёт — население было до такой степени зашугано годами "военного коммунизма", что ни одного ответного требования "предъявить документ" не было. Пару раз на рынок забредали настоящие менты и тогда у меня в тревожном предчувствии грандиозного шухера замирало сердце...
Но, обошлось!
Однако, спрос на краску в общем-то был невелик и, несмотря на все мои усилия — до обеда удалось продать всего лишь чуть больше четверти всего товара. После обеда же — как мне было достоверно известно, большого спроса никогда не бывает — можно без толку простоять до самой ночи и ничего не продать.
Да и, опасно — мы уже несколько примелькались на рынке. Совсем уж за дураков хроноаборигенов считать нельзя: кто-нибудь мог уже сообразить, заподозрить и настучать властям — и тогда жди комиссию с проверкой.
Ладно, у меня ещё есть план "Б"!
* * *
После обеда мы на той же ломовой телеге стали ездить по городу и заглядываться на фасады и вывески нэпманских заведений. Если с ними было что-то не так (а "не так" было с большинством из них — заведения только-только официально разрешили открыть), наша "троица" заходила и, я сурово насупив брови строго говорил хозяину-нэпману:
— Гражданин! На следующей недели ожидается приезд в Нижний Новгород лично товарища Троцкого — Народного комиссара по военным делам РСФСР и, с ним группы других высокопоставленных товарищей из Москвы... Маршрут следования кортежа Наркомвоендела пролегает по улице, на которой расположен ваш магазин (ресторан, трактир, закусочная...).
За этим, обычно следовало:
— Твою ж, мать!
Затем, выпученные глаза и полуобморочное состояние.
