Монастырь:ведьма для ангела-5 (Часть вторая)

Августино метался уже по их общей кровати, пытаясь не издавать слишком громких звуков. Он сдерживался не долго, перейдя на всхлипы, а потом и вовсе застонал, выгибаясь навстречу поцелуям. Быстрая кровь разогревала тело, становилось душно, но священнику хотелось лишь одного — чтобы эта ночь никогда не заканчивалась. Он качнул бедрами навстречу Пьетро, когда тот вобрал губами мошонку, зарылся пальцами в темную шевелюру.

"Если завтра последствия увидит дядя, если кто-то увидит... Неосторожный ты! Еще немного, только продолжай".

Юноша как будто читал мысли любимого, продолжая изводить его ласками, доводя до грани и отпуская. Его самого крутило немилосердно — до спазмов, что охватывали тело жутким доспехом, который мал и при попытке снять сдирает кожу, но Пьетро никогда с Августом не переходил барьера боли. Только нежность — пусть зачастую иногда жесткая, но его счастье хотелось носить на руках, восхвалять, ласкать, зацеловывать и... Но основная проблема — не мог с ним барон Моунт, который языком без костей убалтывал кого угодно до состоянии комы, нести всякую чушь. Как отрубало. И все свои корявости юноша искупал еще и так, в постели. Все, что Пьетро хотел бы сказать, он говорил языком тела.

И когда оба были уже на пределе своих возможностей, нагретое масло плеснулось щедростью на пах Августа — руки Пьетро тоже уже плохо слушались.

Почувствовав, как масло стекает по животу нежными струйками, а пальцы юноши размазывают по коже почти нектар, Августино приподнялся на локтях, чтобы видеть северного рыцаря — сейчас очень хотелось вновь его чувствовать, отдавать ему всего себя, суть бытия, которую называют любовью.

"Без тебя я никто", — молчащими губами проговорил Августино, а потом опять упал на подушки, отдаваясь сладостным поглаживаниям, замаливающим недавние покусывания на бедрах.

Дрожащий нетерпением поцелуй опустился на губы инквизитора. И если в первый раз Пьетро почти извинялся за то, что собирался сделать, то сейчас это было предвкушение. Да и просто физически барон не мог не поцеловать любимого. Переплетение тел переходило в переплетение душ и сердец, которое не разорвать ничем, разве что ревностью и недоверием, которые способны погубить что угодно.

Пьетро медленно брал Августа, сходя с ума от его податливости и доверия. И это доверие юноша готов был беречь и хранить всю жизнь — как будет угодно его любимому и Богу.

Луна была свидетелем, холодные ветра хлопали в огромные пуховые ладоши, приветствуя новую любовь, шумели голые деревья, стоны разливались музыкой по комнате... Августино целовал юношу, обнимая его ногами и уже начиная гореть от настойчивых раскачиваний, делавших их одним целым. Ни на одной звездной лодке он не уплыл бы так далеко, как теперь поднимался волнением любовного желания в самые небеса.

А Пьетро как никогда жалел, что нужно быть осторожным с поцелуями и превращал эту свою жажду в проникновенность движений и страстного шепота, который умолял верить и никуда и никогда не уходить, потому что жизнь без этого станет пустой, как разбитая глиняная плошка. Просто пыль, сметаемая в сторону хозяйкой, дабы никто не видел ее оплошности...

Долго так продолжаться не могло — юноша и так был на грани, так что кончил он довольно быстро, испытывая при этом острое сожаление и неловкую обиду на мир.

— Август, — через несколько судорожных вздохов Пьетро припал благодарным поцелуям к губам любимого.

Тот отвечал слишком страстно для человека, отдавшегося богу. Пытался ли теперь обуздать тело инквизитор? Нет, познавал его и с новой ясностью шел к тому, что завтра для них с Моунтом окажется очень нелегким. Он так и уснул — крепко обнимая Пьетро, словно боялся его потерять, а утром не хотел отпускать, стонал сквозь сон и проснулся весь в поту, поняв, что еще в чужой комнате. Выбрался из кровати и, как ни хотел его отпускать юноша, отправился к себе, чтобы забраться в ледяную постель и дрожать до самого прихода слуг.

* * *

Возвращение в столицу придало Луису уверенности, что теперь все пойдет иначе. Появление же при дворе молодого инквизитора из Рима успокоило немного и без того зарвавшихся баронов, а со стороны богатых вассалов, боявшихся потерять власть появилось мнение, что следует сохранить законную королевскую власть и поддержать начинания доброго короля, стремящегося объединиться с Церковью. Сам Сильвурсонни не намерен был ослаблять армию. Он до сего времени не пользовался резервами Фернандо, но теперь они были пущены на укрепления границ с франками и восстановлением обветшалых хозяйств.

Приезд кардинала говорил о том, что Рим очень заинтересован во взаимности. Деньги, которые получают приходы — это достаточный аргумент, чтобы посланник пошел на уступки.

Сюзерен дал приказ никому не беспокоить его и поставил достаточно верных людей, чтобы, наконец, остаться наедине с Алонсо. Вчерашний совет прошел весьма плодотворно. Герцог Ассанский предложил военную помощь для подавления бунтов в обмен на баронство Райсаро. Некоторые вельможи обещали восстановить приходы для того, чтобы успокоить слухи.

— Как ты находишь нашего гостя? — Луис подошел к столу, скидывая с плеч теплый плащ на меху и оглядываясь на любовника.

Эдвин подхватил одежды короля.

— Если ты говоришь об инквизиторе Тере, то он мне не понравился. У него скользкий взгляд.

— У них у всех скользкие взгляды, повадки лис и жала скорпионов, — два кубка наполнились вином. — Нам приехали диктовать условия, они захотят многого, но не теперь. Не думаю, что посланники готовы поссориться, когда им будут протягивать кусок пирога. Принятие наших условий, конечно, для них не ожидаемо, но поступим мы так, как желаем. Ты обеспокоился? — мужчина улыбнулся и протянул вино Эдвину.

— Да, — честно признался Эдвин, принимая бокал из рук короля и просто улыбнувшись. — Но для того, чтобы нам диктовать условия, они должны держать нас за горло. У них нет ничего такого, что могло бы нам навредить, но это не значит, что этого предмета, события, или свидетеля не существует. Ты как хочешь, но сегодня я буду ночевать за дверью, и прослежу, чтобы Пьетро тоже не лез, куда не надо.

— Я говорил тебе, что бываю упрям? — сюзерен смотрел прямо в глаза Алонсо. — Ты будешь ночевать здесь. Ты всегда будешь ночевать здесь. Знание, что я содомит, никуда не делось. Кардинал в курсе моих предпочтений. И он не получит ничего, если посмеет лишить меня тебя. А еще он не захочет, чтобы я начал войну с франками.

Алонсо вздохнул и положил плащ Сильвурсонни на спинку кресла, что стояло у стола.

— Я тоже бываю упрям, Луис, — ответил он, поднимая глаза на короля, — особенно, когда дело касается твоей безопасности. И как это не горько, но сейчас мне больше хочется видеть церковную книгу, в которой существует некая запись об обручении Фернандо с тобой, чем заниматься любовью. Я тоже очень боюсь тебя потерять.

— Там не написано мое имя, маркиз, вы забыли, — Сильвурсонни пригубил вина и подошел к нервничающему военачальнику, чтобы положить руки на предплечья. Вечерние тени ложились усталостью на лицо Алонсо, делая их заостренными, почти хищными.

Красный цвет королевской спальни возбуждал аппетит.

— Там написано имя женщины. Фернандо был не глуп. Он не выставлял напоказ то, что задумал. И жена скончалась после рождения детей, как и Анника. Фернандо можно назвать двоеженцем, но не дураком.

Эдвин неловко улыбнулся и провел ладонью по груди Сильвурсонни. Ему было очень тревожно.

— Вашему величеству не следовало бы забывать об осторожности... и не искушать меня.

— Искушать? Ну, чем же? — Луис обнял маркиза, радуясь, что наконец остался с ним наедине. Привычные дела отнимали слишком много времени, к тому же — возвращение домой ознаменовалось еще и многочисленными гостями, просителями и посланниками, накопившимися делами. А теперь еще Алонсо собирался сбежать за дверь. — Ты оставишь своего короля без охраны в такое тяжелое время? Одного, в холодной постели?

Эдвин взволнованно облизал губы и скользнул ладонью на плечо монарха.

— Я не могу позволить вам, — ответил он, сдавая рубежи, — лечь в холодную постель. Я же ваш личный телохранитель.

— Тогда тебе придется дать приказ охранять снаружи, а самому остаться со мной, — сюзерен ничего не делал, лишь его пальцы спускались по рукам, через ткань очерчивая линии. — А потом я бы натер тебя маслом и расслабил немного.

Близость Луиса так пьянила, что Эдвин просто не мог устоять. Использовать его слабости — это так не честно! Так же как и обещание натереть маслом — тут уж Алонсо ни капли не сомневался, в каком месте его натрут. Опасность момента только подогревала кровь.

— Ну, приказ-то я отдам, но мне по должности... расслабляться не позволено. Я все-таки при исполнении.

— Это всего лишь, чтобы согреть мне постель, — сюзерен потянул с плеча Алонсо рубаху, постепенно ослабляя завязки и пробираясь под ворот, чтобы почувствовать кожу. Жаркий и отзывчивый, маркиз не оставлял сомнений у Луиса в том, что страх лишь разогреет его кровь. — Но ты всегда забываешь, что кричать нельзя. Наверное, мне придется заткнуть тебе рот, — мужчина достал кожаный шнур с шариком посередине.

У Алонсо при виде этого приспособления даже дыхание перехватило, и бокал выпал из рук. И когда Луис успел так тщательно подготовиться к ночи — вроде занят был весь день. Его пальцы дразнили, возбуждали, настойчиво доводя Эдвина до того момента, кода на все соглашаются и говорят да.

— Это очевидно. — Алонсо отпустил глаза, ощутив, как щеки пылают жаром, и в горле пересохло. — Я могу как-то избежать уготованной мне участи сегодня?

— А маркиз хочет избежать? Неужели меня оставят без обещанных радостей семейной жизни, — шаг вперед, чтобы показать, что все решает король. — Или ты желаешь, чтобы я наказал непокорного вассала, который решил не исполнять пожеланий своего государя?

Эдвин медленно поднял глаза и лукаво повел бровью.

— Ну, — сказал он, словно раздумывая, — накажи, — и потянулся губами к губам Луиса, осторожно коснулся, глядя из-под темных длинных ресниц. Как скоро он забыл, что намеревался ночевать за дверью.

— Вы так непостоянны, маркиз, что вас давно следовало лишить права голоса, — поцелуй вышел долгим, горячим, а руки сюзерена бесстыдно скользили по спине и переходили на ягодицы, сжимая через одежду. Но ласка эта длилась недолго — мужчина заставил Эдвина сжать зубами шарик из кожи и завязал на затылке, потом потянул к себе запястья Алонсо, чтобы и их обмотать крепко и связать. — Теперь гораздо лучше. Осталось освободить вас от одежды, маркиз.

Сделать это было достаточно легко, ведь за поясом Луиса висел длинный кинжал, и военачальник почти привык, что на нем король любит оставлять порезы.

Когда Эдвин оказался абсолютно голым — он уже испробовал изведанной и такой сладкой боли, которая только усилила возбуждение. Голова шла кругом от происходящего, только теперь вместо криков спальню короля наполняли мычания и стоны. Столько лет эти стены не слышали этого, храня память о Фернандо и Кристиане, и теперь все начиналось заново для герцога Сильвурсонни, и впервые для Алонсо. Первая и такая сладкая ночь в спальне короля обещала Эдвину сильно запомниться.

Луис толкнул маркиза на кровать неожиданно, понимая, что тот даже не догадывается. какой его ждет там сюрприз, а сам навалился сверху.

— Руки за голову, — приказал ледяным тоном. а когда Алонсо выполнил приказ, то щелкнул чем-то на запястьях. — Теперь ты в моей власти, — улыбка окрасила лицо Луиса, лезвие ножа прошло по горлу и остановилось у основания. — Будешь сопротивляться, я буду тебя наказывать. Сначала порисуем, — тонкий первый порез появился на плече почти сразу, достаточно глубокий, чтобы остальные были менее болезненными. Рисунок, который останется навсегда у Эдвина напоминанием. Такие любил Фернандо. Но сейчас — это был больше ритуал приема Алонсо в семью.

Этот Луис был так малознаком Эдвину и так открыт, что даже боль не перекрывала страха и сладкого забвения, что гнало кровь по жилам быстрее. Алонсо даже не подозревал, что играет со смертью — он свято верил в то, что Луис не причинит ему серьезного вреда, а потому и боялся не всерьез. Когда нож вошел в плоть, Эдвин закричал, а потом так сжал в зубах свой кляп, что прокусил его в двух местах. Тяжело и часто дыша, Алонсо зажмурился и дернулся. Он чувствовал, как простынь под ним намокает от крови.

— Ты все пытаешься противостоять мне, ты мой, — Луис наклонился, провел языком по подбородку Эдвина, а затем попробовал кровь, которая сочилась из ран, что закрывали будущий след его страсти и доверия. — Ты будешь только моим. Обещаешь? — лезвие дорисовало полукруг и спустилось линией вниз. Это было похоже на крест, заключенный в розу, но, конечно, у Фернандо вышло бы красивее. Оценил бы он избранника Луиса? Нет, король не позволил бы. Но теперь Луис и сам был чуточку своим мужем. И он любил Алонсо.

Глядя на Луиса широко распахнутыми синими глазами, Эдвин что-то промычал, но потом, сообразив, что не может ничего сказать, кивнул. Волосы его темными змейками разметались на белых простынях, на шее пульсировала артерия, молодое сильное тело дрожало и вздрагивало, и во взгляде жила любовь — такая, что невозможно было поверить.

— Потерпи немного, — Луис потянулся за бутылью с граппой. — Сейчас будет больно, но потом все прекратиться. Хотя... жжение будет тебя преследовать несколько дней, — мужчина слизнул кровь, обнажая красные извилины порезов и затем плеснул на грудь Эдвина жидкость. Он хотел видеть, как расширяются и без того распахнутые глаза любовника, хотел почувствовать, как он метается по кровати и прижимать его крепко.

Алонсо вскрикнул и дал Луису все, что тот ожидал, и даже больше. Эдвин не понимал, почему терпя и сходя с ума от боли, он так желает Луиса, так возбужден и готов принять его, но кажется, в этом и была суть. Алонсо никогда не возбуждала жестокость и извращения, но то, что происходило у них с Луисом он воспринимал как таинство любви и верх доверия. В его голове ничего не перевернулось и не изменилось, он приучал свое тело наслаждаться безумием короля. Из глаз полились слезы, но Алонсо не отвел взгляда от Луиса, не позволил себе ни мгновения сомнений. Он пошевелился и провел коленом по бедру Сильвурсонни, безмолвно призывая завершить ритуал.

Покорность Эдвина, его желание принимать боль, его страстная натура подогревали Сильвурсонни на новые безумства, только теперь сюзерен собирался изводить ласками это красивое молодое тело.

— Лежи смирно, — новый приказ был произнесен куда более ласково. Луис достал обещанное масло и щедро вылил себе на ладони и на живот Эдвина, оказываясь сбоку и водя тому по животу и чреслам, проникая между ног, чтобы провести по мошонке и достаточно увлажнить вход, а затем вернулся к члену Алонсо и теперь любовался его возбуждением и полной беспомощностью, пальцы плотным кольцом обвивали естество.

Такая "пытка" оказалась для Эдвина еще более мучительной — ему очень хотелось поддаться навстречу влажным сильным пальцам, но одного наказания на сегодня ему хватило. Он снова застонал, сжимая шарик в зубах, рвано дыша и с мольбой глядя на любимого.