Синеглазка

— Я бы хотел сок, кашу и что-то существенное: сыр, мясо, а еще напитков покрепче, — усмехнулся Брайтон, понимавший, что ему еще придется достаточно долго приходить в себя. — Позови еще кого-то из слуг. Иногда естественные потребности такие настойчивые.

— Да-да, сейчас все будет, подожди пару минут, — заверил Тим уже с порога, — Ну конечно, все из того, что доктор разрешит.

Он спустился по лестнице, потирая глаза, голова была тяжелая от долгого и, кажется, не совсем естественного сна. Отыскать слуг было несложно, юноша послал одного в спальню господина, и еще одного в комнаты для гостей за доктором, отдал распоряжение приготовить свежевыжатый сок и овсянку — это точно не повредит, об остальном стоит справиться у врача — ну и крепкий кофе себе. Тим мимоходом глянул в окно, солнце заливало подъездную дорожку, где-то громко чирикала птичка... жизнь продолжалась...

Процедура умывания и справления естественных способностей, уколы и перевязка заняли около получаса, теперь Брайтон восседал на кровати, устроенный на специальной подставке, чтобы не было особой мягкости и с удовольствием ел, поглядывая на Тима.

— Хочешь спросить? — поинтересовался, когда слуги и врач покинули спальню.

Тим рассеяно наблюдал за господином, очаровывая себя иллюзией, что и для него хоть иногда возможна обычная жизнь... Он еле заметно вздрогнул, услышав вопрос, и несколько долгих секунд смотрел на Брайтона, ничего не говоря.

— А ты... хочешь рассказать? — голос прозвучал бесцветно.

— Нет, — мужчина отпил теплого молока и подцепил вилкой кусочек сыра. — Ты расстроен, я понимаю. Но ты можешь говорить со мной откровенно. Ты ведь не думаешь, что у нас есть причины что-то скрывать друг от друга?

— Я не хочу, чтобы кто-то еще умирал, Брайтон, — в его голосе было больше усталости, чем горечи, — Я этого больше не вынесу. Вчера мне показалось, что я схожу с ума... и это не метафора.

— Значит, ты предпочел, чтобы меня убили. Конечно, у тебя был небольшой выбор. Тогда почему ты забрал у детектива папку с фотографиями. Ты бы мог дать показания. Мог сдать меня с потрохами. Ты этого не сделал. Ты любишь меня. Я знаю. Но ты, — мужчина вытер платком губы. — Ты не жертва, мой милый. Все, что между нами произошло, лишь в начале выглядело, как похищение, а потом... — он прищурился. — Скажешь, что у тебя стокгольмский синдром?

— Этот выбор разорвал бы меня на части... я не хочу, чтобы еще кто-то умирал или страдал, и я больше не верю, что смогу удержать тебя от этого своей любовью... Но и потерять тебя не могу... Я сойду с ума, если мне, правда, придется делать такой выбор. Я имею ввиду буквально... я закончу свои дни в психушке... наверное, очень благоустроенной, благодаря нашему контракту, только вряд ли меня это будет заботить, — он тяжело вздохнул. — Стокгольмский синдром это, насколько я знаю, немного другое. А у меня скорее синдром недостатка родительской любви в детстве... или, не знаю, как он там называется по-научному. Ты заботился обо мне, тебе было важно мое будущее, ты не относился ко мне, как к игрушке, что бы ты там ни говорил... Хотя, может, просто игра была слишком тонкой и сложной, но я не мог воспринимать себя просто куклой... ты же позволял мне учиться, мечтать о будущем... Я, возможно, придумал себе много чего. Когда иллюзии разбивались, было очень больно... но... но они никогда не разбивались до конца. Наверное, потому что иногда твои чувства пробивались сквозь... сквозь все это... И если сейчас ты женился на мне и говоришь, что любишь... значит, больше права была моя наивность, — Тим говорил и говорил, не испытывая больше ни толики сомнений в откровенности с господином. Потрясения последних дней окончательно сломали что-то внутри.

Брайтон слушал Тима молча. Видел, как тот распаляется, как взрывается один за другим его снаряды, как он объясняется ему в том, что стыдно сказать.

— Значит, я для тебя отец? — остановил он юношу спокойно. — Тебе стыдно воспринимать меня, как возлюбленного. Тебе кажется унизительным любить монстра... Я огорчен, Тим.

— Боже, Брайтон! — не выдержал Тим, — Ну за что мне такое наказание?! — он помотал головой, — Каждый раз, когда я начинаю с тобой откровенничать, ты все переворачиваешь наизнанку! Ты мне такой же отец, как и наш город — Стокгольм! Унизительным?! Как ты не понимаешь, я люблю тебя! Такого, какой ты есть. Мне больно от этого, потому что, если любить и принимать все без остатка, я делю с тобой твои грехи. Каждая чужая слеза и капля крови у нас с тобой пополам, Брайтон.

— Тогда и принимай это достойно. Я никого не убивал в больнице. Это сделал мой охранник. — Мужчина спокойно сложил руки поверх покрывала. Или думаешь, я настолько сейчас способен сопротивляться?

— Я готов на многое для тебя Брайтон, и я никогда не смогу тебя предать... Возможно, если кто-то будет страдать и умирать, а я ничего не смогу сделать, потому что люблю монстра... это сведет меня с ума. Но я всегда буду на твоей стороне, как бы мне ни было от этого больно. Сердце выбирает раз и навсегда. По крайней мере, сейчас я так чувствую. И ты не прав, если думаешь, что я стыжусь этого. Напротив, я испытываю... иногда мне кажется, что даже нездоровую... гордость. Но я никогда не научусь принимать это достойно. Уж, прости, это не в моих силах. А насчет твоей способности к сопротивлению и моей части вины... мы оба знаем, почему... — он запнулся перед тем, а произнести ее имя, — Литисия решилась на это. Я, надеюсь, мы сможем это пережить... ну или я, если для тебя ее смерть ничего не значит...

— Повторяю, я ее не убивал. — Брайтон побледнел. — К чему все эти пафосные речи, Тим? Ты себя оправдываешь или меня? — мужчина хмурился все сильнее. — А гордится нечем. Меня бы добили, чтобы потом заняться тобой. Я бы с ней поступил бы так же...

— Я оправдываю обоих... я же говорил, что... Впрочем, ты прав, я тебя утомил пафосными речами, а тебе нужно отдыхать, — он поднялся из кресла, — Прости, мне просто нужно это все пережить. Ты еще поспишь или я могу как-то развлечь тебя? Только не говори про работу. С твоей корпорацией все в порядке, она не собирается рухнуть в ближайшее время, так что можешь отдыхать. Если будет что-то серьезное, я тебе сообщу.

— Что же, меня устроит, что ты рядом. И я рад, что ты взялся за наши общие дела. Наверное, иначе, чем ранением, мне не удалось бы вытащить этого словоохотливого и рассудительного молодого человека, — усмехнулся Брайтон, теперь берясь за стакан с соком.

На губы юноши легла мягкая улыбка, он подошел к кровати и сел рядом, осторожно укладывая голову на плечо господину.

— Близость смерти заставляет быстро взрослеть, — тихо ответил он, — Прости, если чем-то задел, мне нужно было выговориться. Если бы ты знал, какой ужас я пережил за эти несколько дней... Мне невыносима мысль тебя потерять... И видеть таким тоже очень больно... И знать, что тебе угрожает опасность, пытаться оградить и понимать, что нет стопроцентного спасения от неуловимого охотника...

Он словно все эти дни пытался оборонять все входы и выходы пещеры, в которой лежал раненый монстр... но лазеек было столько, что он их всех даже не мог найти. Тим на мгновение крепко зажмурился, прогоняя мрачное наваждение. Теперь все будет хорошо, они оба в безопасности.

— Теперь все будет хорошо, — повторил Тим уже вслух.

— Ну, прекрати, — господин повернулся, чтобы поцеловать Тима в макушку. Темный шелк волос пах травами, и сам юноша вызывал в Брайтоне знакомые уже чувства восторга, радости и желания. Чертова болезнь лишь мешала теперь насладиться молодым супругом целиком.

— У нас еще все впереди, милый мой. И я не намерен упускать все возможности, полагающиеся мне, как твоему мужу. Или ты против?

— Ох, ну что же я! Мне нужно тебя развлекать и всячески ободрять, а я развел мрачные разговоры! — Тим поднял голову, улыбнулся и потянулся к господину. Теплые губы прошлись по линии подбородка, коснулись щеки, мазнули по скуле, — Такой ответ тебя устроит, или тебе этого уже мало?

— Он устроил бы меня больше, если бы ты был голый. Ты обещал мне, — бровь приподнялась, — в самом начале знакомства... помнишь... одну маленькую прихоть. Что будешь мне танцевать

— Танцева-ать, — протянул Тим и медленно облизал губы, пальцы потянули вверх край футболки. Он искренне сожалел, что второпях не одел хотя бы рубашку с пуговицами, — Мне переодеться или будет достаточно... — он чуть отстранился и стянул футболку через голову, встряхивая длинными волосами, рассыпающимися шелковым потоком по обнаженным плечам, — Если я просто, — юноша плавно спустился на пол и, слегка покачивая бедрами, стал расстегивать джинсы, — Сниму все это? — будничным тоном закончил он.

Брайтон довольно прищурился. После дней больницы это было великолепным подарком. Тим дарил себя, открывался. Цветок совершенный, его великолепный Лотос.

— Да, мне будет достаточно, — сохранять спокойствие было очень сложно, и останавливала мужчину только слабость. Но ничто не мешало любоваться.

Эротический танец — хорошая разрядка для них обоих. Отпустить все и отдаться медленным дразнящим движениям, остро чувствуя на себе взгляд господина.

— Хорошо, — юноша, покусывая нижнюю губу и томно взглядывая из-под ресниц, потянул замочек на молнии, затем запустил пальцы за пояс джинсов и запрокидывая голову, начал медленно стягивать с бедер грубую ткань. Вот уже показались выступающие косточки и полоска самой нежной кожи, но тут Тим остановился и, лукаво усмехаясь, сообщил:

— Нам нужна музыка, — и танцующей походкой направился к музыкальному центру.

Ожидания Брайтона были вознаграждены сторицей, когда заиграла музыка включенного музыкального центра, стоявшего на той стороне их общей спальни. Он и до этого любовался Тимом, как наградой, а теперь совершенно успокоился, откидывая на задний план вчерашнюю ночь, когда к нему заявилась его названная дочь.

Да, мужчина догадывался, кто именно способен на такую пакость. Но затаился, словно паук, в своей сети, натянув ту до предела. Девочка, которой он подарил богатство за свое сумасшествие, не желала делить отца с выскочкой-Лотосом. Она давно избегала их контакта, когда осознала, что перестала быть уникальной для убийцы и монстра.

Брайтон не особо вдумывался в причины. Он всегда был жесток, всегда доводил жертв до конца. И Литисия оказалась не исключением, только игра с ней затянулась намного дольше. Превратив в хищницу и убийцу саму. Неудачную убийцу, слишком слабую, чтобы тягаться с монстром, который безжалостно приказал застрелить малышку при любой попытке к действию.

А теперь он сидел и любовался Лотосом. Его совершенным цветком. Его утонченным мальчиком, его единственной темной любовью, пробужденной из ниоткуда — по велению безрассудства.

Тим очистился от всех тяжелых мыслей и воспоминаний. В сознании его осталась только музыка и взгляд Брайтона, который он ощущал кожей. Плавные, текучие движения, осознание собственной гармоничности и красоты в этом слиянии с музыкой. Ощущения прохладной волны волос, перетекающей по обнаженным плечам в такт. Он закрыл глаза, полностью отдаваясь этому почти ритуальному действу. Нет, он никому не отдаст своего монстра, и пусть все охотники, каковы бы ни были их мотивы — жажда денег или справедливая месть — катятся в бездну.

Тягучее, невозможное пробуждалось между ними — совсем другое, чем прежде. Через бездны легкие лепестки, летящие вверх — легкие мотыльки совершенства, и не страшно падать вместе. Играть с туманами неизвестности, чуть касаясь друг друга душами. Целуя время, в котором существуют двое.

Не отпустить ни взглядом, ни мыслью, ни любовью. Никому не отдать их общность. Любить... Тихо или яростно, но любить, как будто вспомнить, что такое дышать.

Танец помог очистить сознание, уложить все по полочкам, выкарабкаться из ловушки ложных чувств. Брайтон был прав — да, он стыдится... вернее, не может простить себе того, что любит монстра. А правда в том, что он на самом деле наслаждается тем, какой опасный зверь находит в нем нечто особенное и лишь с ним, со своим Лотосом, он ласков, а для всех других опасный и безжалостный убийца. И именно этого запретного наслаждения, обжигающего сердце сладким ядом, человеческая душа не могла принять и простить себе. И Литисия... разве сам Тим не испытывал уколов ревности к ней... и, что самое ужасное, к Алексу?! И разве он сам может поручиться, что не встанет на ту же дорожку, если Брайтон найдет себе новый цветок. Да еще и прикроется при этом какими-нибудь высокоморальными принципами. Уж лучше отбросить их совсем — ибо вот так они становятся хуже грязи.

Юноша открыл потемневшие глаза, глядя на Брайтона, подошел к постели и лег у ног господина, положив голову ему на колено.

— Больше ничто не встанет между нами, обещаю, — прошептал он, — Пока я твой, а ты мой, я всегда буду на твоей стороне.

Брайтон смотрел на Тима долгим, измучивающим. казалось, ледяным взглядом, но внутри вулкан разрывал почву души трещинами, а монстр рвался наружу, готовый уничтожить все, кроме маленького островка, на котором растет его цветок.

— Я знаю, — голос был спокоен, но говорил с Лотосом сейчас убийца, познавший, наконец, искреннее чувство. Он связывал Лотоса цепями близости так же, как оплетал монстра листьями совершенный цветок.

Тим чувствовал перемены в господине, но тонкие холодные ручейки страха лишь будоражили душу, неспособные больше заставить ее отпрянуть. Он потерся щекой о бедро мужчины:

— Люблю тебя, — едва слышно выдохнули губы.

И тогда господин отставил прочь столик с завтраком, чтобы дотянуться до черного шелка волос и проникнуть туда пальцами, который дрожали от нетерпения.

— Я очень боялся за тебя, — сказал тихо. — Если бы она что-то с тобой сделала. Мне пришлось просить детектива присматривать... — в признании звучала утихомиренная боль. Монстр теперь верил Тиму. Верил, что тот не предаст. Верил и любил. — Ты только мой.

— А я не знал, кому верить. Но про Литисию у меня и в мыслях не было. Жаль, что ты не сказал, что детективу можно доверять. Я не хотел связываться с полицией, — юноша рассказывал негромко и легонько ласкался к перебирающей его волосы руке. — Мне казалось, что убийца может выползти из любой щели, подкупить кого угодно. У меня такая паника была, хоть самому дежурить у твоей постели с пистолетом и пробовать каждое лекарство на себе. И твою корпорацию не оставить, она же для тебя так много значит. Хоть разорвись на части. И Литисия настаивала, чтобы я был на работе... кто же знал?! Я думал, она хочет нам помочь и лучше знает, что делать. Она ведь дольше меня в деловых кругах... Но все позади... позади теперь... Ты поправишься, восстановишь все дела, и мы уедем в путешествие, чтобы весь этот кошмар поскорей забылся.

— Тебе надо отдохнуть, забыться... Все будет хорошо, — улыбнулся на волнения Тима господин, продолжая успокоительно того гладить. Очень скоро, не пройдет и месяца, они уже будут далеко отсюда, чтобы отдаваться друг другу без остатка, а пока... есть столько шансов поговорить и понять, вглядеться. — Ты молодец, что держался. Ты очень сильный. Ты и сам не знаешь на сколько. Но и хрупкий. Невероятное сочетание.