На крайней полке, блестя под светом из окна, на черном бархате была разложена серебряная цепочка, каждое звено которой — захват для кристалла. Когда кристаллы вставлены, их можно перебирать как четки, быстрым движением пальцев переходя от использованного кристалла к следующему. Три дюжины, если не больше, пустых захватов...
Кто-то бережет последний кристалл, как зеницу ока, а кто-то считает их на дюжины и тратит такими вот лентами. И никогда не опускается до того, чтобы перезаряжать использованные — а всегда покупает новые, только что выточенные...
У меня сегодня не будет никаких. Ни новых, ни перезаряженных. Ни ловушки, ни пуль. Ни-че-го.
Я кисло ухмыльнулся. Из полированного бока ловушки, стоявшей рядом с цепочкой, на меня оскалилась перекошенная рожа с маленьким лобиком и носярой, как ослиная ляжка, и такими же огромными лошадиными зубами.
Ну прямо пьяная рожа Черера. Не хватает только цыкнуть подпиленным клыком...
Хорошенько набравшись, он всегда рассказывает сон, что изводит его каждый раз после серьезного дела. Заплетаясь языком и путаясь в словах, бубнит про то, как старался перехитрить выползня, который до этого уже сам обхитрил десяток магов, и разложил их обглоданные тела как ложные указатели — а кристаллы, которые маги не успели использовать, выползень носит на себе, как бусы. Огромное ожерелье из кристаллов, и все заряженные... И если его убить, или хотя бы заставить уйти — ожерелье-то он с собой никак не утащит! — сразу штук сто окажется в твоих руках... Только поди его поймай — даже во сне...
Выползни — мстительные твари. Если те, с кладбища, каким-то образом смогут вернуться сегодня в замок... Не должны вернуться. Если их не призывают, или нет магической битвы — не должны. Не могут! Но...
А те, за рвом? Которые пытались перебраться по броду из обломков к пролому?.. Уж точно не сидели там со штурма! Так откуда же они там взялись?.. Ну вот как, как они туда явились?!
Значит, им что-то указывает путь...
Дверь мастерской приоткрылась.
Похолодев, я как мог выдавил вежливую улыбку.
Из-за двери тихонько выскользнул второй подмастерье. Смущенно улыбаясь мне, быстренько просеменили к лестнице и вниз.
Та-ак...
Я облизнул губы. Огляделся, отыскивая кубок с остатками вина. Во рту у меня пересохло.
Залпом я допил остатки вина, но сухость никуда не делась.
Из мастерской появился Ильрик.
Я поставил кубок на столик, стараясь, чтобы мои пальцы не дрожали.
— Прошу, мастер Бример.
Забавно, но, кажется, он сам старается не встречаться со мной взглядом?
Ильрик посторонился, пропуская меня в мастерскую.
Здесь было душно, все залито теплым живым свет. Масляные фонари, просто плошки с фитилями, свечи. Окон не было. Солнечному свету здесь не место.
Ильрик плотно прикрыл дверь и опустил занавес. Вид у него был смущенный.
— Ваша дюжина, мастер Бример...
На длинном верстаке стояла вазочка. Внутри, в белых хлопковых коконах, лежали пули. Под стеклянными оболочками призрачно поблескивало жидкое серебро.
Пока я перекладывал их в свой свинцовый футляр, Ильрик поставил на верстак мой футляр для кристаллов. Смотреть мне в глаза он избегал.
Та-ак... Он что же, решил, туффа заглянула к нему сама, на отсветы маны?
А пуль в вазочке оказалось не дюжина. Когда я переложил двенадцатую в футляр, на дне вазочки оставался еще один кокон с пулей.
Как в лучших столичных лавках? К дюжине оплаченных еще одна бесплатно... Впрочем, эта была в синем коконе. И под стеклом — не жидкое серебро.
Когда я повернул ее к свету, внутри пули блеснули стеклянные крупинки.
В масле плавали крошечные осколки кристалла. Прикрыв глаза, я поднес пулю к лицу, почти к самому лбу, и различил — будто рой голубых светляков. Не без труда, но все-таки я созерцал их.
Кристалл сначала зарядили, как обычно, а потом, опустив в масло, раздробили. Мана будет держаться в осколках, пока они остаются в масле. Вот когда они коснутся воздуха, ману выбросит через их зазубренные края — и на каждом осколке вспыхнет по крошечному брыку...
Такая стоит ползолотого. Не опуская пулю в свой футляр, я покосился на Ильрика. Может, все же ошибся мастер?
Скользнув взглядом по брыковой пуле, он сдвинул брови и открыл футляр с кристаллами. Быстро убрал руки под верстак. Кажется, его пальцы дрожали.
Прикрыв глаза, я созерцал голубоватые пятнышки.
К шестнадцати моим кристаллам прибавилась пара новых. До сих пор мне казалось, что те кристаллы, которыми я пользовался, отменного качества — но рядом с его... мои-то сероватые будут. Его оба — чистейшей воды, а полировка! Грань можно заметить, только когда свет преломляется в ней.
— Вы довольны кристаллами?
— Идеально, — честно признался я. — Сами доводите?
— У моего подмастерья хороший глаз. — Ильрик кашлянул. — Я не люблю судить своих товарищей по цеху на людях, но, ради вашей же безопасности, вынужден заметить: тот, кто перезаряжал ваши кристаллы в последний раз — шарлатан. Он заряжал их самым варварским способом, в столбик. Так не делают. Три кристалла, вот эти, почти вышли из строя. Я их зарядил, но...
Я кивнул. Что ж, я и сам прекрасно знаю, что это варварский способ. Но лучше кое-как спастись, чем по всем правилам сдохнуть...
И сдается мне, вовсе не это признание так смущает Ильрика.
58
— Что же касается вашей ловушки... — Ильрик поднял на меня глаза, и тут же отвел.
А ведь моей ловушки-то нигде не видно. Ни на этом верстаке, ни на других.
— Чтобы быть уверенным в качестве работы, мне необходимо будет проверить ее еще раз, чуть позже... Пока же лучше оставить ее у меня... Надеюсь, вы пробудете в городе до завтрашнего утра?
Я нахмурился.
— Или, если вы спешите, — быстро заговорил он, — может быть, я снабжу вас пока одной из своих? А потом, когда будете у нас опять, и поменяем обратно?
С погнутым боком и порванными зубами — на новенькую?
— Поймите, я дорожу качеством своей работы... и безопасностью моих клиентов.
Да он, никак, весь трясется?
И в комнате отчетливо тянет маслом. Не прогоревшим, а свежим. И верстак у дальней стены прикрыт льняным куском. Он там что, плошку разбил? И не только плошку, судя по странным горкам под тканью...
— Вы можете выбрать сами! У меня есть не хуже вашей, уверяю вас! Даже пятизубовые!
С нижней полки верстака Ильрик вытащил новенькую, сверкающую как зеркало, ловушку.
Э-э, да он же мою вообще не чинил! Только открыл, а тут заглотыш... Куда тут чинить, когда у него все из рук валится, а голова забита тем, что теперь делать с мастерской, в которой завелась туффа? Изо всех сил надеется, что это была случайность. Работать с маной в ближайшие часы его и кнутом не заставишь. Потому что если весь косяк, от которого тот случайный одиночка отбился, заглянет на огонек...
Можно понять.
Вот если бы я узнал, что каждый раз, как захочу воспользоваться магией, за моим плечом окажется белый брат? Я бы тоже не сразу в себя пришел. Ильрик еще хорошо держится.
И сказать-то я ему не могу, что бояться нечего. Меня тогда сюда на порог не пустят. Да и в остальные мастерские... Ох уж эта молва, что летит быстрее птиц!
— Что ж, — пробормотал я, стараясь выглядеть несколько расстроенным. — Почему бы и нет...
Ильрик не смог скрыть вздох облегчения. И тут же вскинул пристальный взгляд — кажется, все-таки почуял, что не поверил я в его объяснения?
Какой-то мелкий бес так и подмывал сделать лицо поневиннее, и невзначай так бросить: да что вы, мастер Ильрик, так трясетесь? Я никому и не собирался рассказывать, как у вас перед носом косяками ходит туффа. И про колотые плошки, и про битых подмастерьев, и про загубленную мастерскую — да кому такое интересно-то?
Я закрыл футляры. Поставил на стол Туфельку.
Ильрик тихонько перевел дыхание. Сглотнул.
— Тогда... Подведем итог, мастер Бример?..
Я уже растягивал кошель. Дюжина пуль по шесть серебряных. Полторы дюжины зарядок по четыре. Две из которых на его кристаллах — это еще по одному... Шесть золотых и два серебряных.
Я не спеша выкладывал монеты на стол, рядком, чтобы каждую можно было рассмотреть. Не знаю, как Ильрик относится к деньгам. Один столичный алхимик каждый золотой на зуб проверяет. Кто многое знает, во многом сомневается.
Ну а главное — такие моменты неплохо и растянуть. Когда человек получает честно заработанную звонкую монету, его сердце размягчается. По себе знаю.
А уж если при этом ему кажется, что пока одна рука выкладывает звонкую монету, другая крепко держит его за уши... Старые добрые кнут и пряник. И в такие моменты очень хорошо выяснить что-нибудь, эдак невзначай.
Я крутил в руках его ловушку, не спеша убирать в сумку.
— Я слышал, белые браться запрещают вам работать с еще живыми гохлами?
Ильрик, не отрывая глаз от монет, сдвинул брови. Пожевал губами, открыл было рот, закрыл... Весь сморщился.
— М-м? — я оторвался от ловушки и невинно поглядел ему прямо в глаза.
— Гохлы у них проходят как демоны, — выдавил он. — А демонов призывать запрещено.
Что угодно, лишь бы не смотреть мне в глаза.
Он водил пальцем по монетам, подравнивая. Те, которые я положил решками вверх, он переворачивал, чтобы стали видны королевские профили. Не иначе, собрался освежить в памяти всю историю за последнюю сотню лет.
— Да?.. А шаманы, говорят, их используют еще живыми. Чтобы тыуновы зубы были прочнее. Сетью из таких зубов можно поймать даже рохгыына — не порвется.
Ильрик оторвался от монет и уставился на меня. Его пальцы опять подрагивали.
Кажется, он снова мучительно решал, так ли уж я не обратил внимания на суматоху и не слышал про явление туффы.
Я чуть улыбнулся, чтобы окончательно запутать его.
Побольше страха, побольше надежды. Отличная смесь, чтобы травить на людских сердцах.
Ильрик отвел глаза.
— Не совсем так... Они не укрепляют зубы тыуна... Гохлами они сращивают зубы друг с другом.
— Сращивают?
Он вздохнул. Дернул плечами, окончательно сдаваясь.
— Зубы, отвалившиеся от тыуна, они ведь почти мертвы, — убито забормотал он. — Они еще могут сокращаться, если их наполнить маной, но расти больше не могут. А гохлы...
Ильрик, не найдя слов, морщился и кривился, поджимая губами.
Я терпеливо ждал.
— Ну, как с вставшими мертвецами? Тут что-то вроде того же... Через гохлы тыуновы зубы должны сращиваться... Между собой, вот так, — Ильрик растопырил пальцы и наложил руки крест-накрест, показывая мне. — Чтобы по-настоящему как... — он снова замялся, — ну, как рыбачья сеть? И если в каждом узле, где усы пересекаются, если их через гохла срастить...
— Но в обычной ловушке зубы тоже связаны?
— Связаны! — с отвращением повторил Ильрик. — Вот именно, что связаны! Всего лишь! Простой узел, и всего один... Чтоб не расползлось во все стороны, едва вышли из ловушки... Но тянет-то каждый зуб по отдельности! По одному и рвутся! А если их, через гохлов, срастить... Тогда они работают все одновременно. Тянут все сразу. Вместе! Порвать их, как по одному... — Улыбнувшись, он помотал головой. — А даже если в одном месте и порвалось — ну и что? Лопнувший зуб в нескольких местах сращен с поперечными. Они перехватят тягу, дадут на остальные продольные... Понимаете? Тут надо несколько разрывов, пока такая сеть из зубов начнет рваться по-настоящему!
Я медленно кивнул. Надеюсь, уловил все верно.
— Выходит гораздо прочнее, чем наша обычная! Гораздо! — теперь его не надо было пришпоривать. Глаза Ильрика сверкали. — Такой не то, что рохгыына спеленать — скол выдерживает, не рвется!
Я недоверчиво задрал бровь. Ну, рохгыына поймать — допустим. Ну, пусть даже брык выдерживает. Но чтобы скол?
Ильрик фыркнул и дернул плечом, раздосадованный моей недалекостью. Он шмыгал и сопел, поднимая и снова укладывая на стол монеты — глядя на них невидящими глазами. Охватившее его возбуждение не проходило.
Я покусывал губу, прикидывая, как ловчее довершить, не спугнув. Запрещено ему работать с живыми гохлами... Так ему и торговать со мной тоже запрещено, и что? А мне бы сегодня ночью, в замке...
— А вы сами, мастер Ильрик... Никогда не пробовали...
— Сам! — нервно хмыкнул он. — Да их пока вообще никто не знает, как делать! Их пока и добыли-то всего две штуки, этих гаант рохор!
Гаант рохор? Вот, значит, как это правильно называется.
— И обе в столице. А толку-то! Они же...
Я вскинул руку, чтобы остановить его.
— Белые братья сами даже не мо...
Оскалившись на него, я крутил головой, пытаясь понять источник странного звука.
Приглушенный, едва слышный, но...
Он быстро нарастал, а когда я понял, что это, — было уже поздно. Я успел только пихнуть ловушку в сумку.
Дверь распахнулась от тяжелого удара. Влетел топот и лязг доспехов, шум борьбы и сдавленное сопение...
— Ни с места! — рявкнуло из луженой глотки. — Именем короля!
59
— Руками не шевелить! Ничего не трогать!
— Эй ты, старый! Покажи руки! Покажи руки, я сказал!
Четверо были в красных плащах, из-под которых рыжели кожаные доспехи из широких полос, идущих внахлест, как чешуя. На груди у каждого — огромная алая гарпия. Когда кожаные полосы сдвигались, крылья и когтистые лапы шевелились.
Впрочем, одного я узнал бы в любой одежде, по одной морде. Даже полускрытой под клювастым шлемом гарпии. Он тоже сразу меня вспомнил. Берш ощерился:
— Бри-и-имер!
Были еще двое в желтых плащах и стальных кирасах, со шлемами, похожими на перевернутые вверх дном корабли — оростолские стражники. На одном перевязь сержанта. Эти остались у входа.
Берш опустил взгляд на Туфельку. Кивнул, как доброй знакомке. Эту сумочку он уже видал прежде, и не раз. Потом уставился на верстак.
— Ого! Да я вижу, мы в самый раз! Сделка в разгаре. И улов, — он прищурился на деньги, — у нас сегодня будет большой. А, Бример?
Я не ответил. Много чести.
Берш — лишь правая рука одного из белых братьев. Сам он даже не благородный.
— Ты! — седеющий усач ткнул меня копьем под ребра. — Я сказал, руками не дергать! Сумку держал, сумку держишь!
Другой появился за моим плечом, скуластый и черноглазый. Цепкие пальцы сняли с моего пояса оба кинжала. Ощупали по бокам, проверяя, нет ли чего в карманах. Знают, что искать... Только маленького футлярчика на мне сейчас не было. Что толку таскать на себе свинец, в котором нет заряженных кристаллов? В довершение с меня сняли и кошель.
Еще один, со шрамом от глаза до шеи, был уже за спиной Ильрика.
Ильрик стоял неподвижно. Лицо серое, как свинцовая фольга. Глаза широко открыты. Он глядел на мою Туфельку, окаменев.
— Ита-ак, де-еньги, — протянул Берш, подходя к верстаку. — Шесть золотых и еще двенадцатая серебром. Вот этого человека, — он ткнул пальцем в меня. Распахнул Туфельку в моих руках. — И товар алхимика Ильрика, запрещенный к продаже людям, не входящим в братство королевских...
— Возражаю!
Берш на миг замер, решая, не ослышался ли он. С недоверием поднял голову.
