— То, что сделала эта рыжая девочка, чудом можно назвать лишь отчасти. Исцеление — это не чудо, это может сделать любой маг-целитель, вы сами видели, какие страшные, даже кажущиеся смертельными раны может вылечить сильный целитель, я уже не говорю о маге жизни. Но это раны, нанесённые оружием, а раны, нанесённые магией, нашим целители вылечить не могут, не умеют. Магов жизни у нас всего трое, Суритэн — один из них, причём самый сильный, хоть ещё только учится...
— Да, опыта у него нет, — согласился Борилэн, старший жрец кивнул:
— Да, ещё нет, но!.. Как я узнал среди магов жизни, обучающихся в академии, он самый слабый, не дотягивающий даже до среднего уровня! А эти две девочки, светлая эльфийка и её рыжая подруга, по силе превосходят многих магов жизни — мэтров!
Борилэн изобразил удивление — как старший жрец мог это узнать, да ещё и за такое короткое время? Тот многозначительно улыбнулся и сообщил, что у него свои методы получения информации, причём очень оперативного получения. Но потом жрец признался, что применение чёрного заклятия некроманта он и его помощники проморгали. Уж очень оно редкое и сложное и маскируется под обычные болезни или под другие заклятия, менее редкие и опасные. Потом жрец рассказал, что раньше считалось, что такое заклятие снять нельзя.
— Да так и считалось, но можно допустить, что двум очень талантливым и сильным магиням это удалось сделать. Можно предположить, что заклятие, наложенное одним магом, другой может снять. Пусть это и предположение, но теоретически такое возможно, вот и я и допустил, что двум талантливым слушательницам это удалось, а потом, руководствуясь какими-то своими соображениями, они это преподнесли как чудо, объявив рыжую девочку святой. А объявлять себя святой... Это должно быть наказано! Строго наказано!
— Вы хотите сказать, что сделанное Листиком не чудо? — подняв бровь, спросил маг, советник лорда "барсов".
— Да, действительно, разве то, что сделала эта рыжая девочка не чудо? — подержал своего советника Борилэн и тоже спросил: — А как же появление грозной Люсинэль? Вы же не будете отрицать, что нас удостоила своим посещением грозная богиня!
Жрец вздохнул и опасливо огляделся, видно испугался, что грозная богиня снова придет и строго накажет усомнившихся. Или накажет за то, что пытаются сомневаться в святости рыжей девочки, которой она оказывает своё покровительство. Набравшись смелости, жрец покаянным голосом признался, что он, ничтожный, усомнился в святости Листика. Ведь что такое чудо? Это деяние, невозможное в принципе, совершаемое избранным, в данном случае — избранной, именем богини и во славу её! Но рыжая девочка, совершая свои чудеса (жрец на всякий случай назвал то, что делала Листик, чудесами и снова опасливо огляделся), не возносила хвалу грозной богине, позволившей ей это сделать. А ведь должна была! Всё происходило как-то буднично, словно приём у мага-целителя, занимающегося благотворительностью (ведь девочка не требовала никакой платы за то, что сделала, даже не намекала, кого надо благодарить за чудесное исцеление). Мало того, что рыжая святая не говорила о том, чья она святая (настоящие святые обязательно это делают!), так за ней ещё два инквизитора таскаются, всё время заявляя, что это их святая и чудеса она делает именем ихнего бога! А знает ли лорд Борилэн, что у его рыжей гостьи есть знак, удостоверяющий, что она младший инспектор инквизиции?
— Младший инспектор — это даже не инквизитор, хотя иногда они наделяются большими полномочиями, но не до такой же степени, чтоб у такого инспектора инквизиторы были охранниками! А те двое, что таскались за Листиком, чуть ли не на побегушках у неё были, — задумчиво произнёс маг-советник. Старший жрец снова улыбнулся, но у него это вышло как-то криво:
— А то, что у такого младшего инспектора есть плеть? Оружие инквизиторов! Мало того, не одна плеть, а две! Да и плети не обычные, а в несколько раз мощнее! И она ими мастерски владеет!
— Но грозная Люсинэль?.. — растерянно начал Борилэн, но жрец не дал ему досказать:
— Когда она танцевала, а вы должны признать, что это был необычный танец, даже из орков никто (это же был орочий танец, вряд ли эльф будет так танцевать) так станцевать не сможет! Да и эльфийка, что светлая, что тёмная, так не станцует! Так вот, когда эта рыжая девочка танцевала, рядом с грозной Люсинэль были Анурам и Ырмытыр! Они вместе любовались тем танцем!
— Так это были... — прошептал лорд Снежных барсов.
— Да, старшие боги орков! — тоже прошептал жрец и очередной раз опасливо огляделся, словно испугавшись, что боги орков, услышав свои имена, появятся в зале. Убедившись, что боги не удостоили своим посещением резиденцию Снежных барсов, жрец на всякий случай шёпотом продолжил: — Боги орков пришли полюбоваться танцем! Танцем рыжей девочки, не орчанки! Ведь верховный бог орков сам это сказал! Но они пришли и смотрели вместе с грозной Люсинэль! А это значит, что они знают эту девочку, а это...
Жрец сделал многозначительную паузу, слушавшие его затаили дыхание, ожидая, что скажет им старший служитель грозной Люсинэль, недаром же богиня удостоила его беседы во время своего посещения храма. Жрец видно понял, что ожидают от него услышать, и помотал головой:
— Грозная Люсинэль мне об этом ничего не говорила, я догадался сам! Эта девочка настоящая святая! Она святая эльфов, орков и людей! К ней благоволят все боги!
А святая орков, людей и эльфов с укоризной смотрела на богиню темних эльфов, а грозная Люсинэль, к удивлению пришедшей с ней Гиналлой, оправдывалась! Перед этим богиню обвинила, нет, не рыжая девочка, а светлая эльфийка и в чём? В человеческих жертвах, вернее, в эльфийских! Гиналла не могла понять — в чём обвиняют богиню, она же не сделала ничего плохого!
— Ты не понимаешь, — устало произнесла Кираниэль, обращаясь к Гиналле, — жертвоприношение, когда убивают разумных, дает очень много силы. Но это злая сила, и чтоб подпитать получившего такую силу, нужны новые жертвоприношения — и так всё время. Получается замкнутый круг, в котором гибнут разумные, и тому, кто берёт эту силу, уже всё равно, кого приносят в жертву: эльфа, гнома, орка или кого-то из людского племени!
— Так никого же в жертву не приносили, — возразила тёмная эльфийка, светлая так же устало попыталась объяснить, что те эльфы, лишившие себя жизни, фактически выполнили ритуал жертвоприношения — сами себя в жертву и принесли. А раз выполнен ритуал, то жизненная сила не растеклась, как это происходит во время смерти, а была собрана в единый комок. Тёмная эльфийка, пожав плечами, сообщила, что эльфы, убившие сами себя, сделали это добровольно, хотя другого выхода у них не было — если бы они не сделали то, что сделали, то были бы изгнаны со своими семьями, их просто бы выставили за ворота города с тем, что изгнанники смогли бы с собой унести. А это верная гибель. Ведь оружия им бы не дали! А так... Ценой своей жизни они спасли своих родных. Листик посмотрела на Люсинэль расширившимися глазами и спросила:
— А дети? Их тоже бы выгнали из города?
Богиня тёмных эльфов кивнула и сообщила, что такой закон — уличённый в чёрном колдовстве или его использовании должен быть изгнан вместе с семейством, чтоб другим неповадно было! Совершив коллективное самоубийство, эльфы-преступники спасли своих близких, но не спасли клан. Клана Пещерных медведей больше не будет! Листик и Кираниэль удивились — а куда ж денутся все те эльфы, что были в клане? Пояснила Гиналла, рассказав, что те, кто не был воинами (а как уже знали Кираниэль и Листик — хоть воины и были привилегированной верхушкой клана, но их было не много), могут уйти в другие кланы, присягнув на верность лорду того клана, куда идут. А воины уйдут в городскую стражу, если их туда примут, или подадутся в наёмники, уйдя из города. Но их семьи в городе останутся, их будет содержать община, и со временем те, кто остался, могут войти в какой-нибудь клан. Кираниэль восприняла как должное то, что тех, кто лишился кормильца, будет содержать городская община, но выразила удивление, что те, кто уходят, перестают заботиться о своей семье. Гиналла продолжила объяснять:
— Тёмные эльфы-воины ценятся как наемники и неплохо зарабатывают, но они должны больше половины своего заработка отдавать городу. Почему они не отдают деньги своей семье, а городу? Наёмник может погибнуть и перестать зарабатывать деньги, но город будет по-прежнему заботиться о его семье. А почему могут быть принять в другой клан эльфы, которые не воины? Ведь уже была принесена лорду прежнего клана, магически закреплённая, клятва, которую нельзя нарушить? Грозная Люсиниэль освобождает от этой клятвы, объявив о прекращении существовании клана. В этом случае тёмный эльф становится свободным и может поступать, как хочет. А в клане обычно своих воинов хватает, а вот работников... Кира, ты же сама видела.
— Да, — кивнула светлая эльфийка, — воевать почётно, а работать нет, благородным воинам — почёт и уважение, а ценятся простые работники. Так ценятся, что любой клан готов принять работника в свои ряды, а вот воина нет, и они, благородные, идут в наёмники. Потому так много среди наёмников тёмных эльфов и не только среди наёмников, но и среди наёмных убийц. Если умеешь только убивать, то ничего другого делать не будешь.
— Такова жизнь, — вздохнула Гиналла, а Кираниэль с горечью добавила:
— Теперь я понимаю, почему большинство наёмных убийц — тёмные эльфы, да и как наёмники они ценятся очень высоко. Теперь понятно, что этим занимаются не все тёмные эльфы, а только благородные. Или те, кто считает себя таковыми! Суритэн говорил тогда, мол, мы с детства учимся благородному воинскому искусству. Благородному!.. И только благородные! Учатся так, что потом ни на что другое не способны! Только воевать и убивать! Это благородно, а честно работать, приносить хоть какую-то пользу, это не благородно!
— Гиналла не такая, и воительницы не злые, он не такие, как воины кланов, — заступилась за тёмную эльфийку рыжая девочка. Светлая эльфийка только кивнула, то ли оставаясь при своём мнении, то ли соглашаясь со свое маленькой подругой. Решив, что тема повышенной драчливости тёмных эльфов исчерпана, Кираниэль, нахмурив брови, спросила у Люсинэль (до сих пор молчавшей и снова босой девушки и в простой тунике):
— Тебе не противно было забирать силу, что высвободилась в результате смерти представителей твоего народа?
Гиналла замерла, ожидая, что грозная Люсинэль сейчас проявит свой нрав и сотрёт в порошок дерзкую, посмевшую её в чём-то обвинить. Но богиня тёмных эльфов, посмотрев, сначала на светлую эльфийку, а потом на рыжую девочку, только грустно улыбнулась:
— Я должна была это сделать, эта сила не должна была достаться... Листик, ты видела?
— Ага, — кивнула Листик и, посмотрев на Кираниэль, сказала: — Там был тот чёрный, что раньше был коричневым, Кира, помнишь? Он хотел забрать...
— Он снова хотел напасть на нас? — испуганно спросила светлая эльфийка у своей маленькой подруги, сразу растеряв весь свой задор. Рыжая девочка пожала плечами:
— Может, и хотел, он, как стервятник, всё время крутился у Карсийска, ожидая, что тут произойдёт. Если бы план "медведей" удался, здесь гораздо больше смертей было бы. Я не знаю, остановила бы "медведей" моя ляпа, похоже, они были готовы на всё. Если бы Борилэн пришёл с воинами, как и лорд "медведей", то...
— Но это же не жертва! — воскликнула Кираниэль, Листик грустно улыбнулась:
— Всякая насильственная смерть — это жертва! Это я тебе как некромант говорю, и если такая смерть происходит, значит, она кому-то выгодна, кто-то приложил максимум усилий, чтоб это произошло.
— Значит, этот чёрный... — начала Кираниэль, Листик, не дав ей сказать, пояснила:
— Не обязательно, может, он хотел воспользоваться чьими-то усилиями, подтолкнув события в нужную для себя сторону. А Люси предотвратила большую драку, можно сказать, свела до малой малости. Скажешь, почти два десятка эльфов — малость? Но было бы несколько сотен, а потом "медведи" убивали бы воительниц, ведь они всё приготовили для такой расправы. Ну, "медведям" так казалось, они же не знали, что мы воительниц исцелили, и сила, и уменье к ним вернулись, вот!
Кираниэль посмотрела на юную эльфийку, босую и в простой тунике, девушка совсем не была похожа на ту богиню, которая предстала перед тёмными эльфами в момент добровольной жертвы "медведей", посмотрела и тихо спросила у Листика:
— А если бы она не успела? Если бы этот чёрный забрал ту силу раньше?
— Сразу бы не смог бы, — ответила рыжая, специалист по некромантским делам, — обычно силу получает тот, кто приносит жертву или тот, кому эта жертва предназначена. А ты вспомни, что говорили те эльфы, когда умирали? Сила этого жертвоприношения была предназначена Люси, и только она могла её взять сразу, а вот если бы не взяла, то... Похоже, что именно такая смертная сила нужна была тому чёрно-коричневому, он смог бы её взять просто от смертей. Ну, ты поняла, да? Драка с множеством смертей для него как пиршественный стол, а для Люси и та жертва, что ей принесена, как помои!
— Только она сразу могла взять, — задумчиво прошептала светлая эльфийка, оставшаяся при своём мнении, и снова с осуждением посмотрела на богиню тёмных эльфов: — А могла и не взять! Тогда эта сила этого жертвоприношения просто бы растеклась и исчезла, а она взяла!
Кираниэль хотела добавить — взяла, не побрезговала, но сдержалась, но вид, скривившейся от отвращения девушки говорил, что именно это она хотела сказать. Люсинэль с улыбкой так и сказала:
— Да, взяла, не побрезговала! Зачем добру пропадать, тем более что оно мне предназначено. А этих эльфов всё равно пришлось бы убить, изгнание для них может было бы и большим наказанием, чем смерть, но было бы и освобождением от всех обязательств, взятых по отношению к городу. Город для них перестал бы быть своим, стал чужим! А чужой город... Можно захватывать, грабить и убивать там живущих!
— И к тебе... уйдя из города, они могли бы перестать относиться к тебе как к своей богине! — произнесла Кираниэль, с осуждением глядя на Люсинэль. Та пожала плечами, а светлая эльфийка продолжила свою обличительную речь: — Поэтому ты их убила! Да, убила! Пусть не сама, но вынудила совершить самоубийство! Не просто, а как жертвоприношение! А как же — так смертная сила бесхозной будет, а тут тебе достанется!
— А как же иначе? Зачем добру пропадать? Если оно мне предназначено, — без смущения ответила богиня тёмных эльфов, повторив ранее сказанное. Кираниэль укоризненно покачала головой и поджала губы. Глянула на Листика, словно ожидая, что та тоже осудит богиню тёмных эльфов. Реакция рыжей девочки была совсем не такой, какой от неё ожидала подруга:
— Правильно! Эту силу надо было забрать, она бы так просто не рассосалась. Мало того, что это смертная сила, так она ещё имеет конкретного адресата. Если её сразу не забрать (я не говорю, что её бы забрал тот чёрный и сразу бы использовал, чтоб нас захватить), то та сила будет бродить или висеть там где появилась — около Карсийска. Хорошо, если у кого-нибудь там только тарелки летать будут и кастрюли подпрыгивать, а ведь эта сила может подпитать какую-нибудь злобную нежить, и та станет мстить всем тёмным эльфам (и хорошо, если только им, хотя это совсем не хорошо!), сама не зная, зачем это делает. С такой нежитью очень трудно справиться, ведь она подпитана жертвенной, почти божественной силой! Так что ты, Люси, правильно сделала, что забрала. Вот и Сэм говорил — всё, что плохо лежит, надо обязательно забрать. Правда, он считал что то, что он хочет забрать, плохо лежит в чужом кармане.
