Девушка с наузой

— Пока маршрутку ждём, Мироныч, — миролюбиво обратился он к другу, жалобно выпятившему губы, — поговорим?

— О чём? — неохотно уточнил тот.

— О Марьямне и сыночке её.

— Ты о том, что Васька вдруг колданул на неё?

— Нет, о том, что откуда-то ведь у Васьки силища нашлась на то колдунство.

— Слышал — она у Андрея прилично книг из его личной библиотеки грабанула! — оживился Мироныч: посплетничать он любил больше, чем ныть. — А там и по развитию дара колдовского книжищ — было!

— Осторожно, Мироныч! — схватил его за рукав куртки Виталий Олегович, когда тот суматошно замахал руками, проехавшись по заледеневшему асфальту, невидимому под утренней порошей. Дотащил его до низкого бордюра, возле которого даже затаившегося льда можно не бояться, потому как здесь не хожено, и уже сам задумчиво сказал: — Не верю. Правда, не верю, Мироныч, что у Марьямны на учёбу терпения хватит.

— Значит, сама себе на горе сделала что-то с Васькой. Зря она это... Дура всё-таки, а, Виталя? Была бы умная — видела бы, что Васька блажит частенько. Он, конечно, не дурачок вполне, но порой дураковатый бывает, да ещё как...

— Наша! — снова схватил его за рукав Виталий Олегович, стараясь не рассмеяться вслух: странная эйфория владела им — и он знал, что это за эйфория: он больше не кабинетный колдун, а всё больше при деле. И, если Мироныч жалеет о времени, когда был сам себе хозяин и мог спать сутками (а это дело за старым другом не заржавеет никогда!), то Виталий Олегович, напротив, оживился с появлением не только практических колдовских дел и загадок по своей части, но и возможности обсудить их.

Маршрутка подкатила к остановке, и два волхва быстро вошли в низенький салон, после чего Мироныч махнул рукой на водителя — и пропал с "его радаров", а Виталий Олегович, будучи законопослушным гражданином, проезд оплатил.

— Колдун, а платишь, — злорадно поддел его Мироныч, пока оба с трудом шагали по неустойчивому салону летевшей маршрутки к свободным местам: время позднеутреннее, так что есть возможность поездить с комфортом — то бишь сидя.

— Надо почаще совершать хорошие поступки, — пробормотал Виталий Олегович.

— Святым хочешь стать?

— Где уж мне... Зато ты ныть перестал! — расхохотался, не выдержав, старый волхв.

Мироныч насупился, но долго злиться не мог — тоже рассмеялся.

Марьямна, как и ожидалось, околачивалась дома. Не голодала, как с тревогой ожидал сердобольный (когда не надо — ворчала Ольга) Виталий Олегович. Ведьма быстро сориентировалась, как вести себя в лютой для себя ситуации, когда вынуждена молчать.

О чём и говорила пачка листов при ней. Говорить — она так и не говорила, но Васенькой своим разлюбезным, вписывая в чистые листки приказы или пожелания, продолжала командовать, благо тот теперь не мог на неё колдовски воздействовать.

Именно Василий открыл дверь двум волхвам и радостно забрал у Виталия Олеговича гостинец — пакет с халвой. Не зря недавно разговаривал Виталий Олегович с его кузеном — с Юрием Андреевичем, узнал, чем можно улестить сына Марьямны, чтобы тот хоть встретил гостей по-божески.

— Васенька, — ласково сказал он мужчине, — ты бы нам, гостям, чайку приготовил, а? С халвой ох бы как вкусно-то чаю испить! Есть ли заварка-то у вас?

— Есть, Виталий Олегович, как не быть! Приготовлю чаю! А вы пока к мамочке идите! — обрадовался Василий и с топотом убежал на кухню.

— А если б не было, небось, свою предложил? — язвительно осведомился Мироныч. — Заварку-то?

— А ты б предпочёл один кипяток дуть? — усмехнулся старый волхв и заметил: — Что-то ты сегодня очень уж разворчался. Стареешь, друг...

— Посмотрю я на тебя, как Васька нас к столу пригласит, — неожиданно спокойно ответил тот. — Ты хоть под ноги посмотри — тогда меня, может, и поймёшь.

Но Виталий Олегович и сам начал примечать: в квартире грязно и замусорено настолько, что ещё немного — и всякая навья мелочь найдёт здесь для себя идеальное пристанище. Ведь для вредной и часто подлой этой мелочи нет ничего замечательнее запущенного обиталища, которое грязью заросло.

Волхвы переглянулись, но говорить не стали, а один за другим вошли в гостиную. Квартира была типовой, так что разглядеть, где большая комната, а где маленькая — несложно. Марьямна сидела на диване — перед включенным телевизором, но в сам экран не смотрела, а явно ждала, когда появятся долгожданные, хоть и нежеланные гости.

Едва Виталий Олегович вошёл, она протянула ему бумажку.

"Пришли снимать с меня слово Васеньки?"

Волхвы поздоровались и присели, кто куда: Виталий Олегович на стул напротив дивана, Мироныч — возле стола, на табурет, брезгливо оглядываясь.

— Марьямна, ты умная женщина и должна понимать, что снять слово мы можем, если только будем понимать, что за силы дали Васеньке тебя затк... — Виталий Олегович споткнулся на полуслове, а ведьма зашипела. — В общем, ты поняла. Марьямна, так что ты сделала с сыном, что у него появились такие силы?

Ведьма сердито прочеркала что-то на бумажке и развернула её к волхву.

"Ничего я не сделала!! Васенька сам сильный! И всегда таким был!"

— Но почему тогда мы не понимаем природы твоего молчания?

"Потому что вы оба дурни старые!"

— Марьямна, говори по делу, — строго сказал старый волхв. — Не забывай, что мы твоя последняя надежда. Да и Васенька твой рискует навсегда остаться при тебе без колдовских сил. Я ведь знаю, что ты без дела не сидела, пока Андрей тебя с сыном отгонял от себя и не давал возможности развивать его силы.

На глазах ведьмы показались злые слёзы. Марьямна склонилась над следующим листком и уже медленнее, не прорывая бумагу ручкой, написала:

"Можете мне верить или не верить, но у Васеньки силы свои!"

Подумав, Виталий Олегович вздохнул.

— Хорошо. Зайдём с другого бока. Почему Васенька на тебя обозлился?

Снова злобное шипение и снова торопливое царапание бумаги до дыр.

"Та девица! Это она довела Васеньку — и он рассердился!"

— Но рассердился-то он на тебя, — задумчиво напомнил старый волхв. — И что-то мне всё же кажется, Марьямна, что ты от нас утаиваешь истину. Да и Юрий сказал, что это не девица, а ты рассердила сына.

Одновременно с этими словами в комнату вошёл Василий, с громадным подносом, на котором уместились чашки, заварной чайничек и плоская тарелка с халвой, которую Василий старательно раскрошил и для которой не забыл добавить на поднос чайные ложечки. Он поставил поднос на стол, из-за чего Мироныч с интересом принюхался к заварному чайнику, приподняв с него крышечку. Виталий Олегович с усмешкой заметил: Мироныч глянул на чашки — и выдохнул: более или менее, но чистые. Правда, мокрые. Видимо, Василий для гостей постарался-таки сполоснуть их.

Марьямна не стала подсаживаться к столу, и сын персонально преподнёс ей чашку с чаем и небольшую розетку, куда отсыпал халвы. А потом убежал на кухню — снова ставить на огонь воду, а то вдруг всем чаю не хватит.

Ведьма проследила за всеми его движениями, а потом быстро склонилась над следующим листком бумаги.

"Ты видел! Васенька любит свою мамочку! Он бы ничего против меня не сделал, если бы не та девица! Уж не знаю, кто она такая и откуда взялась, но из-за неё Васенька на меня заклятие молчания и бросил! А ведь, небось, хотел в ней кинуть!"

— Девица — моя внучка, — спокойно сообщил ей Виталий Олегович. — Она сильная наузница — и ей уж точно ничем не сдался твой сын.

Марьямна простецки открыла рот, поморгала, а потом её глаза округлились, и ведьма быстро написала:

"Вот она и прознала про силу моего Васеньки и приворожила его к себе!"

— И снова, Марьямна, — терпеливо сказал старый волхв. — У внучки моей жених есть. Колдун сильный, не чета твоей семейке. На кой твой Васенька ей сдался? Ладно. Выключай телевизор. Посмотрим, сумеем ли расплести слово Васенькино на тебе.

Когда сын Марьямны прибежал посмотреть, всем ли хватает чаю, ведьма сидела в центре комнаты, а два колдуна медленно кружили вокруг неё, внимательно разглядывая плети странного, но жёсткого проклятия, не дававшие Марьямне говорить.

Три часа прошло, прежде чем Мироныч первым заметил конец "нити", за который можно дёрнуть, чтобы расплести странное заклятие Васеньки, высказанное в момент страстного его пожелания: "Мама молчит!"

— А-а! — завопила ведьма — но её вопль мгновенно стух в сипение: давно не говорившая, Марьямна рисковала снова потерять возможность говорить из-за недавнего вынужденного молчания.

Волхвы объяснили её сыну, в чём дело, и Василий беспрекословно вновь побежал на кухню — готовить чай с мёдом и травами.

— Нам бы тоже неплохо горло промочить, — пробурчал Мироныч. — Да и поесть не мешало бы, если учесть, что нам ещё с Васьки снимать блок да проверять его силы.

— Не надо с него снимать блок... — прошипела ведьма свистящим шёпотом. — Я сама потом всё сделаю. А вы сделали своё дело — ну и шагайте отсель!

Оба волхва в искреннем изумлении уставились на Марьямну. Первым прочухался Виталий Олегович. Он тронул обалдевшего Мироныча за плечо и кивнул ему на дверь в прихожую.

— В какой-то степени она права. Это уже её семейное дело. Идём, Мироныч.

— Да она... да она!..

Но Виталий Олегович вытолкал друга на лестничную площадку и ещё успел попрощаться с удивлённым Васенькой, прежде чем объяснить другу:

— Мироныч, успокойся. Нашего блока ей не снять. Она думает только, что сильная. И всех с собой равняет. Идём, найдём кафе какое-никакое, перекусим.

— И что? Совсем ничем не ответим? — зло рыкнул Мироныч.

— Ну, как сказать... Отвечать будем, когда поймём, в чём дело. А пока — пыль да туман... Это тебе не заклятие, чтобы искать кончик нити да с него распутывать.

— Но дальше?! Дальше-то что? — настаивал старый волхв, поспевая за Виталием Олеговичем по улице.

— Дальше... Дальше мы, Мироныч, чуть позже позвоним снова Любаве и зададим ей пару вопросов, на которые она нам ответит вечером.

— Да? И что это за вопросы? — подозрительно заглянул в лицо друга Мироныч.

— Примерные — они у меня есть. Но за обедом мы должны их так отшлифовать, чтобы Любава ответила нам на них конкретно. А потому идём спокойно, едим спокойно и возвращаемся к дому Кудренцовых.

— А что — вопросы такие, что Любава может неправильно их понять? — удивился старый волхв, уже заинтригованный новой загадкой.

— Хуже. Она может считать с меня ответы на эти вопросы. Но я в собственных ответах — увы... Что уж сказать... Не уверен. Поэтому тебе сейчас придётся слушать меня и формулировать вопросы, потому что я собираюсь перед тобой юлить, словеса таким кружевом плести, чтобы Любава меня "не услышала". Ты ведь понял, о чём я?

— Понял, Виталя, понял, — вздохнул Мироныч, не скрывая, что весьма задет не только любопытством, но и тайной своего старого друга. — А напрямую о своих подозрениях не скажешь?

— Пока они только подозрения, — грустно сказал Виталий Олегович. — И я очень боюсь, что я не так кое-что понял. Мне нужна уверенность.

Глава двадцатая

На работе Алёна столкнулась с личной проблемой. Дома как-то не замечала, что пальцы подозрительно распухли, а когда заметила, пустила всё происходящее с ними на самотёк. А вот когда в ателье начала проверять, всё ли готово к рабочему дню на столе раскроя, обнаружила, что не может привычно цепко держать в руках мелок, а швейные ножницы... Едва взялась за них — полное впечатление, что пальцы с трудом пропихнула в кольца, но что хуже — едва появилось небольшое напряжение, когда девушка всего лишь хотела раскрыть лезвия ножниц, вспухшие пальцы болезненно взвыли.

А ведь вот-вот принесут ткань.

Алёна растерянно огляделась... Ателье тоже готовилось к рабочему дню. Приходили-то пораньше, чтобы прийти в себя с дороги и привыкнуть к деловому настрою. Кто-то успел заварить себе чаю. Кто-то вовсю болтал с напарницами, взахлёб рассказывая о домашних делах.

Взгляд на круглые настенные часы подсказал, что до начала работы есть минут десять. И девушка тоже торопливо направилась за чаем.

С чашкой она подошла к окну и сразу поставила её на подоконник. Очень уж горячий. Застыла, разглядывая заснеженные деревья, дома, которые в снегу будто нахохлились, торопливо идущих прохожих... Несколько часов ручной работы с проволокой. Как привести опухшие пальцы в нормальное состояние?

Она вздохнула: кто бы даровал здравия бедным её пальчикам...

Помог бы кто...

Свои своим всегда помогут!..

Неожиданный запах необработанной шерсти в помещении, в котором всегда пахнет тканями, удивил Алёну. Хотела обернуться, чтобы посмотреть, что происходит за спиной. Но вновь оцепенела — уже по другой причине. Видеть не видела, но отчётливо понимала, что за спиной стоит женщина. Нет — сидит. Необычная женщина. И незнакомка эта занимается столь же необычным делом, звук от которого — едва слышный для Алёны шелест нити, которую женщина сучит с валика шерсти. А терпкий запах с этой кудели всё явственнее. Примерно такой, когда вручную стираешь вещь из настоящей шерсти... Уже не смея оглянуться, Алёна опустила глаза на свои ладони, которыми обнимала чашку с чаем. Только что напрягшиеся, а потому одутловатые, пальцы ощутимо пощипывало так, словно кто-то разминал их, а потому они... на глазах будто опадали, худели.

"Свои своим всегда помогут", — сказал однажды деда.

И теперь Алёна не столько поверила, сколько уверилась в том, что за спиной и впрямь на лавке прялки сидит женщина, в одной руке которой стремительно вертится веретено с наматываемой на него шерстяной нитью, а другая, приподнятая, быстро сучит-свивает нить из шерстяной кудели... И, кроме Алёны, в ателье эту странную пряху никто видеть не может. И лучше, если и девушка так и не обернётся...

Спустя минуты Алёна попробовала пошевелить пальцами. Ощущения раздутости не почувствовала. А спохватившись и вновь замерев, не почувствовала и необычного присутствия за спиной.

Оставив чашку на подоконнике, девушка сначала осторожно, чтобы не сопеть, втянула воздух, ожидая снова учуять запах недавно стриженной овечьей шерсти. Но ателье пахло привычными ароматами места, где работают в основном с тканями.

"Спасибо... Спасибо, Макошь, что позаботилась обо мне..."

Быстро выпила остывший чай и поспешила к своему столу.

Рабочее утро началось, и девушка, невольно улыбаясь, споро и легко решала все задачи, какие ей с тканями только ни приносили.

Время потихоньку подходило к обеду. Станислав заранее предупредил, что в это время приехать сегодня не сумеет: сам работает. Однако Алёна не унывала. Бабуля-то ей с собой приготовила, как обычно, небольшой, но сытный перекус.

Когда объявили перерыв, она снова устроилась у окна, благо спокойно пообедать здесь позволял довольно широкий подоконник. Можно было бы, конечно, устроиться в весёлой и болтливой компании, что обычно занимала места у кулера, где в основном и сидели "девочки", чаёвничая. Можно было бы перекусить и за своим столом. Но Алёне хотелось снова испытать или хотя бы вспомнить незримое присутствие женщины, которая приглядывает за всеми — особенно за теми, кто рукодельничает.