...Потому что теперь я точно знаю, что ты — сын бога, думал Бромий, шагая чуть позади пробирающегося первым Нелея. И потому что ты — мой друг, вот и всё. Настолько всё, что первое уже не важно. Потому что я никогда не стану таким, как ты, даже сто раз получив свободу. Потому что я очень хочу быть таким, как ты — бесстрашным, любящим свой город так, что не отделяешь себя от него, сильным и целеустремлённым. Если ты слышишь меня, Аполлон — раз уж ты направил меня на эту тропу, так дай мне чуточку того, что есть у Нелея...

...Нелкй ойкнул и яростно почесал зад, по которому досталось неловко отведённой веткой кустарника. Ругнулся шёпотом и тут же приободрился:

— Эй, смотри, нам повезло!

Бромий, сбитый с высоких мыслей (впрочем, уже не первый раз за время их знакомства) поведением Нелея, сунулся сбоку посмотреть — и понял, что тот имел в виду.

Тропа шла дальше и выше, но ответвление её шло направо и упиралось в покосившуюся дверь-плетёнку небольшой хижины. Сложенная из плоских камней, промазанных глиной, под дырявой, давно нечиненной крышей из соломы, она хмуро смотрела (именно такое сравнение пришло в голову Бромию) на стоящих у тропы мальчишек. За хижиной почти бесшумно струилась со скалы в расщелину тонкая, почти неприметная, струйка воды.

— Никого нет, — Нелей принюхался. — И не было давно. Дымом не пахнет, вообще ничем... Ну что? Заночуем тут?

— Не рано? — Бромий взглянул на небо. Нелей пожал плечами и улыбнулся:

— Мы сегодня много прошли, да и позади — уже больше половины пути, поздравляю. Так давай устроим себе отдых под крышей. Или ты против?

— Не, — Бромий улыбнулся. — Пошли.

В хижине не было ничего — то есть, ничего вообще, кроме закопчёного очага. Копоть тоже была старой, угли давно превратились в сплошную корку. Сложив свои нехитрые вещички в углу, мальчишки, оставив дверь открытой, принялись таскать внутрь весь сушняк, который находился, и свежий папоротник для подстилки. Правда, очаг ражигать пока что они не стали — было жарко, а готовить — нечего, охотиться Нелей не захотел, сказав, что пока можно обойтись тем, что есть.

Мальчишки вымылись под струйкой воды — точней, в небольшом озерце-бассейне, который, оказалось, находился чуть ниже, струйка падали именно туда. Вода там оказалась прогретой, и на этот раз даже Бромий не протестовал. Там же, на берегу, они немного покидали камни из пращи и, неся одежду в охапку, вернулись в хижину.

Солнце коснулось нижним краем скал. Там, за горным хребтом, ещё будет день, а тут сейчас наступит ночь... Мальчишки затеплили очаг — низачем, просто чтобы был огонёк — и, свалившись на папоротниковое ложе, в которое зарыли свои сумки, принялись за обед.

Поданы были лепёшка пополам, две вяленых рыбы и остаток фиг. И — вода из фляжки. Впрочем, Нелей, на которого нашло желание подурачиться, на самом деле стал "подавать" Бромию "эти замечательные блюда, гордость нашего заведения", и обед был щедро разбавлен хохотом и лёгким дурачеством.

— Сейчас бы жареной козлятины и немного вина, — вздохнул Бромий, когда с обедом было покончено. — У Фойника на обед часто бывает...

— Ничего себе желание, — Нелей, сидя на корточках перед огнём, поворошил в очаге палкой, подбросил пару нетолстых веток, по которым тут же заплясали языки пламени. Посмотрел на Бромия — пламя выхватило его их сгустившейся темноты — А вот слушай... ты хоть понимаешь, что из свободных людей такое на обед бывает мало у кого? Да ещё — чтобы часто?

— Опять ты за своё, — сердито сказал Бромий. Но Нелей уже не шутил:

— Послушай, скажи мне: когда ты станешь свободным — что ты будешь делать?

— Я... — Бромий запнулся. — Я, наверное, останусь у Фойника, если он согласится. Буду его секретарём. Только уже свободным. Да пойми ты, сво-бод-ным!!! И не из-за этой козлятины! — он досадливо стукнул кулаком по полу.

— Ну, так-то я и не думал, про козлятину... — покачал головой Нелей. — А... потом?

— Я буду писать книги, — решительно сказал Бромий. — Чтобы люди по всему миру читали их — и учились мечтать. Мечтать о вещах, которые делают их лучше и выше. Вот что я буду делать... Нелей, а ты? Что ты будешь делать?

Вопрос был неожиданным, если честно. Раньше как-то получалось — такого вопроса Бромий ему ни разу не задавал.

— Сражаться, — ответил Нелей просто. И улыбнулся: — А в промежутках буду приходить к тебе в гости и первым читать твои новые книги. Самым первым. Обещаешь?

На лице Бромия появилась счастливая улыбка — настолько чистая и искренняя, что Нелей не мог не улыбнуться в ответ. А Бромий сказал торопливо:

— Конечно! Я буду делать для тебя отдельные копии! И в начале каждой писать... ну... "моему другу Нелею", — и Бромий, озабоченно отвернувшись, сделал вид, что поправляет подстилку.

Копии можно будет заказывать учителю Икарию, хотел было сказать Нелей, чего тебе тратить время — а он подзаработает... И вспомнил, что учитель убит. И испытал глубокое жестокое удовольствие при мысли, что Даннон лежит на дне ущелья и его уже объели лисы. Пусть живой он был бы полезней, но... всё-таки это — правильно.

Нелей вздохнул и, глядя в огонь, заговорил негромко:

— На тихой волне отраженье

Прохладной луны в вышине

Качается, шепчет в забвеньи

Истории дивные мне.

Отныне не будет покоя —

На запад бегу по волнам,

И вечность устало проходит,

И звёздно уснул Океан...

Всё ближе и ближе границы,

Дрожит мотыльками волна,

Мираж, растворяясь, искрится —

Мой Остров из лунного сна.

1.На самом деле это стихи С.Петренко.

— Это стихи твоего убитого учителя? — тихо спросил Бромий — он внимательно слушал, лёжа на животе и подперев подбородок руками. Нелей кивнул. — А я так и не научился писать стихи, — грустно сообщил Бромий. — А хотел бы...

— Нельзя же уметь всё, — сказал Нелей, вытягиваясь у огня — не потому, что ему было холодно, а просто так — чтобы можно было смотреть на танцующие язычки. — Наверное, это было бы даже скучно.

Он не удивился, когда в ответ послышался голос Бромия — он пел. Но зато удивился, поняв, что именно поёт Бромий.

— Хочу светить с тобою наравне

И говорить на языке одном! -

Пылающему солнцу —

Солнцу! —

В вышине шептал тростник, задетый ветерком...

— Ты знаешь эту песню? — вырвалось у Нелея. Бромий, не переставая петь, быстро — и слегка даже досадливо — кивнул:

— И пусть у нас различны имена,

Твоя судьба гореть, моя — расти,

Мы оба здесь, и цель у нас одна -

Прекрасней сделать мир, его спасти.

И если твоё сердце из огня,

Тебе не жаль тепла и красоты.

Так дай мне руку, научи меня

Любить их всех так, как их любишь ты.

И ты есть Бог, коль ты творишь тепло

И знаешь родники живого слова,

И откровенье сердце мне сожгло,

Но я есть — Бог! И я воскресну снова...

Нелей, всё это время вспоминавший отцовский пир, неожиданно вспомнил и как там было дальше — и без сомнений и прмедления подпел, а Бромий снова кивнул, но на этот раз явно одобрительно; теперь мальчишки пели вместе...

— И, вольной птицей распахнув крыла,

Взлечу, забыв о страхе и пределе...

А из обломков тела,

Тела тростника -

Мальчишки-боги сделают свирели...

И, может быть, свирели тёплый звук

Сумеет зеркала соединить

И рассказать, как рвался мой заклятый круг

От сердца к сердцу, вытянувшись в нить...

...Как плавился и рвался проклятый мой круг,

От сердца к сердцу, вытянувшись в нить!

Хочу дышать с тобою наравне,

Ведь мы поем на языке одном! -

Пылающему солнцу в вышине

Кричал тростник, задетый ветерком...

...Пылающему солнцу в синей вышине,

Кричал тростник, задетый ветерком...

— Послезавтра к полудню будем уже на эллинских землях, — Нелей снова пошевелил угасающий огонь и зевнул: — Давай спать.

— Давай, — Бромий отодвинулся на куче папоротника. Они накрылись хламидой Нелея и какое-то время лежали молча. Нелей смотрел на то, как постепенно умирает огонь в очаге, а что делал Бромий — он не знал. Но постепенно мальчика стала охватывать странная тревога.

В хижине ночевать было почему-то неуютней, чем снаружи. Нелей, только что зевавший, теперь никак не мог заснуть и чувствовал, что и Бромий не спит. И не удивился тихому вопросу:

— Ты спишь?

— Нет, — отозвался Нелей. Бромий вздохнул с заметным облегчением. Помялся и признался:

— Мне что-то не по себе...

— Мне тоже, — сказал Нелей честно. — Но знаешь, это просто с отвычки. Мы уже несколько дней не спали в доме, разве нет?

— Да, наверное... — голос Бромия был неуверенным. Он помолчал и задал вопрос: — Нелей, а как думаешь, чья эта хижина?

У Нелея вдоль позвоночника прокрался холодок. При свете дня или огня об этом не думалось, а сейчас, после вопроса Бромия, будь ему пусто, в голову разом пришли с десяток вариантов, один краше другого. Нелей посмотрел на дверь — прикрытую, но без запора — и ощутил, что и Бромий тоже на неё смотрит.

А не слишком ли кстати появилась на их пути эта хижина, где даже запаха человеческого жилья — нету?

— Нелей, давай уйдём, — нервно сказал Бромий. Нелей завозился, готовый согласиться с этим... и тут они — обострившимся до предела слухом! — оба сразу услышали, как снаружи со скалы покатилась струйка камней. Зацокала. Булькнул камень в озерце.

Чоканье камней сменилось отчётливым цоканьем копыт — кто-то спускался к хижине со скалы. Чок-чок-чокичок... чок. Чок. Чок. Шорох вдоль стены хижины. Снова неспешное чоканоье. Мальчишки сели, переглянулись. Нелей понял, что не смеет протянуть руку и подбросить ветки на ещё не совсем, конечно, погасшие угли. Он затаил дыхание, надеясь только на одно — чоканье удалится.

Чок. Чок. Чок.

— Эм-м-мпуззза... — Бромий еле выговорил это слово — и Нелей судорожно содрогнулся, потому что Бромий сказал вслух то, о чём сам Нелей думал уже несколько мгновений. Бромия трясло, он шумно сглатывал и стискивал ладони между сжатых коленок, не сводя глаз с двери. Нелей ощутил, что страх Бромия передаётся и ему. — Это эмпуза (1.), Нелееей...

1.В эллинской мифологии — монстр-кровопийца в образе прекрасной женщины, но с ослиными ногами. Его главной добычей были украденные или застигнутые ночью вдали от жилья дети.

Чок. Чок. Чок. Чок. Размеренно стукали шаги — туда-сюда — за стенами хижины. Нелей подумал, что надо сейчас выйти и... и — что? Если там эмпуза, то всё, вот что. Там темно, там на небе Луна-Геката и ходит эта тварь. Как с картинки. Как из угла его комнаты. У него там жила эмпуза. Недолго. Когда Нелей был совсем маленьким и только-только переселился в свою комнату из гинекея. Только не подходила близко, просто смотрела из угла. Ждала, наверное, когда он подрастёт. Когда уйдёт из родного дома. И вот...

Чок. Чок.

Скрип.

Дверь чуть приоткрылась.

Бромий с тихим сипом забился, пытаясь залезть за Нелея. Уже совсем без ума. Нелей холодно подумал, что дорого бы дал, чтобы сейчас тут был кто-то из его друзей. Свободных. Актор — или лучше Алкамен. Вдвоём, может, удалось бы отбиться. А Бромий струсил, он так и умрёт — не сопротивляясь и скуля. И Нелей из-за него умрёт. Потому что в одиночку эмпузу не одолеть.

Скрип.

Дверь приоткрылась сильней. В ней был виден тёмный горбатый силуэт, вырезанный на звёздном небе и подсвеченный сзади луной.

Во рту, в горле, до самых кишок было сухо. Губы онемели, а глаза горели, словно глазницы набили пылающим углём. Бромий дёргался и пищаще стонал. Еле слышно. Как придавленная мышь.

Чок, стукнуло по полу у входа отчётливо видное копыто. Потом послышалось фырканье, и большая ослиная голова, чем-то влажно похрустывавшая, всунулась внутрь наполовину. Чуть выкаченные глаза, поблёскивая, с унылым удивлением, характерным для ослов, обозрели мальчишек.

От облегчения у Нелея пошла кругом голова и стали тряпичными руки и ноги. Он пихнул Бромия локтем:

— Перестань скулить, это осёл заблудился.

Бромий трястись и подвывать перестал, но из-за спины Нелея выглянуть не решался, только сопел куда-то в основание шеи. Нелей оттолкнул его почти зло и, встав, с руганью огрел осла подвернувшейся под руку хворостиной. Тот обиженно вякнул и неспешно убрался наружу; Нелей прочней притворил дверь и, вернувшись к подстилке, упал на неё... и почти сразу уснул.

* * *

Когда Нелей открыл глаза, то первое, что он увидел в свете раннего утра, проникавших внутрь, был Бромий.

Он сидел, привалившись спиной к стене, и смотрел на дверь унылым, тусклым взглядом. Во всей его фигуре было такое отчаянье, что Нелей почти испугался... и только тогда вспомнил, что случилось ночью. Бромий между тем посмотрел на него и, видимо, по глазам понял, что пришло Нелею на ум. А тот сказал второе, что ему туда пришло — и сказал честно:

— Я тоже испугался.

Бромий криво усмехнулся, махнул рукой и стал обуваться. Нелей сел, потянувшись, зевнул, потянулся снова и, пододвинув свои сандалии, напомнил:

— Умываться.

Бромий кивнул. Не стал огрызаться, жаловаться, возмущаться и хитрить — просто кивнул. и Нелей понял, что он на самом деле тяжело переживает ночное событие, которое сейчас, на взгляд Нелея, казалось скорей смешным.

Размышляя, как бы отвлечь Бромия, Нелей первым вышел из хижины. Бромий — следом; они повернули за угол, на тропу, ведущую к водопадику и озерцу.

И почти тут же, на первых же шагах, Нелей увидел, как впереди из-за скал выходят люди. Неспешно и уверенно, явно не как случайно наткнувшиеся на мальчишек.

— Сиканы, — выдохнул Нелей, замерев на месте. Бромий вообще, кажется, даже перестал дышать, уставившись на преградивших дорогу чужаков.

Сиканов было не меньше полудюжины. Дикого вида, почти все — рыжеволосые, бородатые, в тёмной одежде, с волнистыми и ломаными полосами татуировки на лбах. Из оружия — пращи на поясах, большие ножи и по нескольку дротиков у каждого. Доспехов ни на ком не было, только прочные кожаные шапки, островерхие и глубокие, с назатыльниками, да у нескольких человек — круглые небольшие щиты за спинами. Стоявший впереди — у него поверх одежды на груди лежала серебряная пектораль с какой-то чеканкой — властно поднял руку и сказал на ионийском:

— Не надо бежать. Оглянитесь.

Мальчишки затравленно оглянулись — примерно столько же сиканов, ухмыляясь и держа наготове оружие, заняли тропу у поворота к хижине. Нелей стиснул посох. Бромий прижался к скале, побледнев. Мальчишки молчали, молчали и разглядывавшие их разбойники. Наконец, их главарь нарушил жутковатую тишину:

— Раздевайтесь, всё кидайте сюда и идите туда, — сикан подкреплял свои слова жестами и не тратил лишних слов и эмоций. Он указал сперва к своим ногам, потом — обратно на скалу.