16-18 главы

ДОРИЙЦЫ СОБИРАЮТСЯ НА ВОЙНУ

16.

А всё-таки вдвоём идти было намного приятней, чем одному.

Эту довольно простую, нехитрую и, казалось бы, очевидную мысль Нелей осознал в приложении к себе только теперь.

Во-первых, с Бромием было интересно говорить на любые темы, и как раз это Нелей понял давно. Но такой спутник в долгой дороге — настоящий подарок. Во-вторых, перестало быть страшновато. Странно, конечно, но мысль о том, что Бромий всего боится намного больше, полностью убивала этот надоедливый страх, подстерегавший в дороге в самых неожиданных местах и заставлявший Нелея ещё и злиться на себя.

Плохими же в нынешнем положении дел можно было назвать тоже две вещи. Во-первых, Бромий не привык к таким путешествиям, и это стяло ясно сразу (впрочем, одновременно это же застаивло Нелея удивиться и восхититься мужеством Бромия и его вернорстью, погнавшими его в эту дорогу вообще...) А во-вторых... во-вторых, еды у них и на самом деле было маловато. Даже на одного-то Нелея — маловато, а на двоих — и говорить нечего. Три лепёшки, пять вяленых рыб, горсть сушёных фиг, слегка покусанный кругляш копчёного сыра — ну и трофейные мягкий сыр и изюм.

И фляжка с водой. Которая упрямо не желала выпиваться даже на двоих — Нелей перестал даже удивляться.

Ревизию продуктов Нелей произвёл, когда — около полудня — они выбрались на горный отрог не меньше чем в шестиядесяти стадиях (1.) от моста через Горналунго выше по течению. Тут оказалась удобная площадка, поросшая по краю кустами терновника, густого, как собачья шерсть, и колючего, как сто осиных жал, но зато надёжно скрывавшего мальчишек и от чужих рук, и от чужих взглядов — им самим еле-еле удалось найти щель между кусачими ветками и скалой, чтобы проскользнуть в убежище. До хребта отрога оставалось каких-то полсотни шагов, а там — спуск к реке и переправа, которой неизбежать, поэтому Нелей решил тут отдохнуть. Бромий, последний полчаса уныло молчавший, свалился на редкую травку, пробивавшуюся между камней тут и там, снял сандалии и обессиленно вытянулся в рост. Ну а Нелей принялся, сидя к нему спиной, пересчитывать припасы.

1.стадия = 178 м.

Да, результат был неутешительным. На такой кормёжке оставшиеся четыре, а то и все пять-шесть (уж это верней... особенно теперь...) дней вдвоём не протянуть. Это Нелей понимал отчётливо.

— Бромий, — окликнул он серьёзно.

— М, — в этом единственном звуке-вопросе было столько неподдельной муки, что Нелей почти передумал шутить. Но всё-таки настроение было слишком хорошим, а мир вокруг — слишком ярким (Нелей ещё не понимал, не знал толком, что эта яркость всегда приходит после того, как разминешься со смертью — ему ещё предстояло усвоить этот мужской урок...) — и он продолжал грустно:

— Бромий, понимаешь... у нас на самом деле мало еды. А дело мое очень важное... поэтому, наверное, мне придётся съесть тебя. Не сейчас... попозже, когда совсем плохо станет.

Бромий сел, вытаращив глаза и приоткрыв рот. Нелей продолжал:

— А может, и не придётся всего... так, какие-нибудь не очень важные части тела отрежу... Руку, например. Левую, рук же две... Ты пойми, другого выхода нет...

— Шутишь, — облегчённо выдохнул Бромий. Но в глазах у него всё-таки осталась капелька опаски, и Нелей подтвердил:

— Шучу, наверное, даже глупо. Но еды и правда мало... — и тут же перебил снова открывшего было рот Бромия: — Я знаю, что ты можешь совсем не есть, совсем не спать, совсем не пить и так далее. Но это всё не выход, так что надо будет что-то придумать...

— Поохотиться, — предложил Бромий неуверенно. Нелей согласился:

— Можно попробовать, но это на той стороне уже...

— Только я охотиться не умею, — печально признался Бромий и, вздохнув, развёл руками. Нелей согласился снова:

— Кто бы сомневался... Но зато я умею. И тебя научу. Ладно, вставай, пошли. Пока правда придётся поголодать, на той стороне перекусим. Плыть, навевшись — глупое дело...

Бромий завозился с сандалиями, спросил, шнуруя ремешки:

— А ты бы мог съесть человека? Если правду?

— Не думаю, — Нелей забросил за плечо сумку. — Хочется сказать "нет", но я никогда не был в такой... таком положении. Скажу так: хочется верить, что не смог бы. А ты?

— Нет! — возмущённо ответил Бромий.

— Сказал — как отрезал... — пробормотал Нелей, думая уже совсем о другом. Бромий же спросил:

— Ты сказал, что научишь меня охотиться. Но учить раба охоте — это преступление.

В ответ Нелей издал губами громкий неприличный звук и отмахнулся рукой...

...Они вскарабкались по удобно выступавшим тут и там похожим на лестницу камням на самый гребень. Снизу он казался неощутимо-острым, как лезвие меча — на самом же деле тут была длинная площадка шириной не меньше оргии. Мальчишки встали в рост, переводя дух после стремительного рывка и осматриваясь.

Дул ветер — со стороны лежавшей внизу, совсем близко, реки. Но на Горналунго Нелей посмотрел лишь мельком. Потому что на него сразу со всех сторон надвинулся Мир, и мальчик задохнулся от самому ему не до конца понятых ощущений, бессознательным жестом чуть расставив руки — то ли собираясь что-то крепко обнять, то ли — прыгнуть с гребня вниз в полной уверенности, что удастся полететь.

Земли впереди, за рекой плавно поднимались к невидимому горизонту — невидимому потому, что он таял в разогретом полуденном воздухе. А за спинами мальчишек — вдали, но всё равно громадная — высилась могила Энкелада (1.), Этна, словно бы врезанная острой вершиной в бело-голубое небо. Сероватая лёгкая дымка летней жары плавала над миром, делая его загадочно-неразличимым, смешивая склоны хребтов и речки, текущие в долинах — с зеленью этих самых долин; лишь у южного подножия Этны, зелень была всеобъемлющей с пятнышками посёлков, там лежала одна из трёх на самом деле больших равнин острова. Тихо и однообразно шумел ветер, дувший снизу по откосу, развевал одежду и волосы мальчишек и шуршал камешками незаметных осыпей.

1.Гигант Энкелад был убит в схватке с Афиной Палладой. Вулкан Этна — его могильный камень.

Нелея охватил, полностью завладел им и подчинил себе, какой-то странный буйный восторг. Он казался себе сам очень-очень маленьким — и в то же время — центром мира, осью коловращения всего, что было, есть и будет...

— Смотри, Бромий! — крикнул он и, встретившись глазами со взглядом вставшего рядом Бромия, понял, что и тот ощущает сейчас точно то же самое. А потом неожиданно Нелей моргнул... вгляделся — и понял, что видит в небе, в его дневной яркости — звезду.

Это была настоящая звезда. Он хотел спросить, видит ли её Бромий, и даже открыл рот... но вместо этого неожиданно запел — ничуть не удивившись, впрочем, тому, что делает, потому что знал точно: его устами сейчас говорит, его устами поёт — Бог. Тот бог, чей щит яростно сияет над огромным миром на полуденном небе — и надо лишь делать то, чего Бог хочет, иного выбора просто нет... да и не хочется никакого иного выбора. Лицо Нелея горело, как в лихорадке ветер снизу прокатывался по коже плавными мощными волнами прохлады, и он думал без страха, скорей, с восторгом, что, допев, наверное умрёт... но — пусть Аполлон не решит, что он трус! — умирать ему пока нельзя, пока нельзя...

— Не нужен бродягам дом и уют.

Нужны — океан, земля.

Что звёзды Медведицы им поют,

Не знаем ни ты, ни я.

Мальчишки растут, и лодки растут,

И в море идут кораблём.

Большая Медведица тут как тут -

Стоит за твоим рулём... — краем глаза Нелей увидел, что Бромий потрясённо плачет, глядя в небо, его губы шевелятся — он то ли молился, то ли повторял за Нелеем слова рождавшейся тут же песни, то ли шептал что-то своё...

— Велик океан, и земля велика,

Надо бы всё пройти.

Большая Медведица издалека

Желает тебе пути.

А где-то с неба скатилась звезда,

Как будто слеза с лица.

И к детям твоим пришла беда,

Большая Медведица!

Наляжем, друг, на вёсла свои! — Нелей выбросил руку вперёд, сам не осознавая своего жеста — яростно-повелительного и зовущего:

— Волна, пощади пловца!

Большая Медведица, благослови!

Большая Медведица!

Твёрд капитан и матросы тверды,

Покуда стучат сердца!

Большая Медведица, в путь веди!

Большая Медведица!.. (1.)

1.На самом деле это стихи Олега Куваева.

Тяжело дыша, Нелей умолк. И, не переведя дух, не глядя на Бромия, стал спускаться вниз — моля всех богов об одном: чтобы тот не вздумал сейчас ничего говорить вообще, а больше всего — о песне... пусть помолчит!

Бромий нагнал его быстро, стал боком, чуть вприпрыжку, как и Нелей, явно подражая ему, скользить вниз. Молча. Но, когда на секунду — Нелей не выдержал, несмело бросил взгляд — их глаза встретились, то во взгляде Бромия он прочёл настолько глубокое восхищение, что слова и в самом деле были всяко — лишней добавкой...

...Горналунго в этом месте оказалась не такой уж широкой, но бурной, вода вскипала тут и там скачущими белыми барашками. Оба берега, впрочем, оказались пологими, и мальчишки решили переправляться тут — не искать ничего лучшего. Пока же они с некоторой робостью глядели на реку.

— Мелко, но с ног сшибёт... — пробормотал наконец Нелей. Бромий поинтересовался:

— А откуда ты знаешь, что мелко?

— Пена вся вон та как раз над камнями, они совсем рядом с поверхностью, — объяснил Нелей. — Слушай. Все вещи оставим пока тут. Я пойду первым, обвяжусь верёвкой. Ты будешь смотреть по сторонам, особенно на тот берег. В оба глаза, понял? — Бромий кивнул. — И ещё будешь держать верёвку.

— Если тебя снесёт, я не удержу, — честно сказал Бромий. Нелей поморщился:

— Удержишь, мы верёвку вон за тот камень захлестнём. Если что — просто падай на спину и не выпускай её, понял? — снова кивок. — Я на том берегу закреплю верёвку, вернусь за вещами и перейдём.

Бромий покраснел. Тихо, но упрямо сказал:

— Я сам могу перенести вещи. Незачем тебе ходить туда-сюда.

— Сам, так сам, — согласился Нелей. — Но если ты упустишь вещи, то лучше бросайся за ними следом сразу. Я не шучу.

Какое-то время он напряжённо думал: взять или нет с собой кошелёк? Это обидит Бромия... но в кошельке — совершенно точно что-то важное. И всё-таки...

...и всё-таки Нелей не стал ничего вынимать из сумок. И почему-то почувствовал: поступил правильно.

— Если кого-то увидишь, не важно, кого, — сказал он, раздеваясь и подвязывая одежду к своей сумке, — то свисти. Не беги, вообще ничего не делай, не бойся — просто свистни, как следует, чтобы я услышал. Запомни: нам нечего бояться, мы ничего плохого не делаем, мы идём в Акрагант искать работу.

— Понял, — Бромий тоже разделся, поглядывая на Нелея и подражая его движениям, связал сумку и одежду. Нелей между тем закрепил верёвку за камень, обвязался, пропустив её сложными витками через пояс и под мышками — как учил отец. Актий рассказывал сыну, как однажды в бурю погиб на его глазах человек. Он выпал за борт триеры, и ведь был тут же подхвачен — ему сноровисто кинули петлю, быстро вытащили... вот только — уже мёртвого. Несчастный пролез в петлю до пояса и то ли запутался, то ли решил, что так будет лучше — но верёвка удавила его не хуже накинутой на шею.

— Держи и стой тут, — свободный конец Нелей подал Бромию и выругался: — Да вот же... горшок безрукий! Не так, вот так делай, — он поставил послушно вертевшегося Бромия боком, пропустил верёвку за его спиной — по поясу и обеим рукам — и намотал ему на кулаки. — Ноги расставь и держи. И если что, говорю — падай сразу.

Побледневший от ответственности Бромий кивнул. Нелей вздохнул, поднял свой посох и кусок лепёшки, пошёл к воде. На полпути обернулся и сказал:

— Один я бы тут не рискнул переправляться. Пришлось бы или искать спокойный брод, или идти мостом... Хорошо, что ты со мной, — и, отвернувшись, вошёл в воду.

По ногам ударило холодными бурунами. Нелей переломил лепёшку начетверо, шепча слова просьбы, бросил в бесконечно и неудержимо уносящуюся мимо воду — они тонули тут же, видимо, речной бог слышал и слушал благосклонно... и мальчик, сдерживая дрожь, двинулся дальше в поток. Он никогда не боялся моря, даже бурного... но кипящая река пугала его. Дно было галечное, из-под ног при каждом движении вышибало камешки — Нелей шёл осторожно, нагнувшись в сторону течения, твёрдо упираясь посохом и стараясь не поднимать ног высоко. Шум реки властно надвинулся со всех сторон, охватил его плотным рокочущим коконом, сделался оглушительным, отрезал всё остальное — вода поднялась до колен, потом — до бёдер, резанув беспощадным ледяным ножом пах. Мальчишка стиснул зубы и подумал, что, если дойдёт до живота — то придётся или плыть или возвращаться. Возвращаться разумней всего... "Умоляю, хозяин реки, если тебе хоть сколько-то пришёлся по нраву мой дар — не отнимай у меня стояк своим ледяным лапаньем, лучше сразу утопи," — не без юмора, подбадривая себя, подумал Нелей, готовясь к тому, что на следующем шаге нога уйдёт глубже — и тогда...

...но вода не поднималась выше. Скользя и опасно покачиваясь на неверных камнях, стараясь смотреть не на гипнотизирующие зеленовато-белые струи, а подальше, шаг за шагом он перебирался через стремительный — и к счастью на самом деле тут не широкий! — поток.

Вода начала отступать. Вот она по колени... и вот уже берег, настоящий берег!

Нелей уронил посох и позволил себе оглянуться. Бромий на том берегу так и держал верёвку, стоя, то ли как модель скульптора, то ли и вовсе как статуя.

— Дурак, — сказал сам себе задумчиво Нелей. Сказал он это при мысли — пришедшей внезапно — что верёвке-то конец. Бромий её привяжет, переберётся — и чего? но Бромий, похоже, сообразил, что к чему. Пока Нелей крепил свой конец, он отвязал верёвку у себя, обвешался вещами, обвязался верёвкой поверх них и, дождавшись сигнала Нелея, вошёл в воду. Ни на секунду не задержавшись на берегу, надо сказать.

Нелей вожделеюще прислушался, ожидая услышать истошный вопль. Но нет. Наверное, у него горло намертво перехватило, не без ехидства подумал Нелей, прочно удерживая верёвку, отяжелевшую от груза на том конце — груза, который река старалась оторвать и унести. Хорошо, если ниже по течению, а не прямиком в Аид...

Бледное лицо Бромия с вытаращенными от испуга и напряжения глазами становилось всё ближе. И всё-таки он не висел беспомощно на верёвке — шёл, держась одной рукой, а второй — упираясь посохом в дно. И вещи подвязал так, чтобы их не замочило... ну, ещё десяток шагов всего, самое глубокое и опасное место пройдено... нет, лучше про такое даже не думать, чтобы не посмеялась судьба... всё! Дошёл!

— Х... х... хлдн... — Бромий, шваркнув на сухое место груз, запрыгал по берегу, обняв себя руками. Нелей стукнул его между лопаток:

— Ты молодец! Только стой на месте, я хоть верёвку отвяжу.

— Холодддддддддно, — уже вполне членораздельно выдавил Бромий. Нелей, скрутив верёвку на локоть, скомандовал:

— Глаза закрой, рот открой, — и, когда Бромий послушно сделал это, высыпал ему на язык дюжину изюминок: — Жуй. Заслужил.

— А ты? — Бромий активно задвигал челюстями. Нелей пожал плечами:

— А я — нет. Хорошо, что бы догадался и не побоялся обвязаться и так идти... а то бы пропала наша верёвка. Или мне пришлось бы ещё раз идти через реку.

Мальчишки отошли подальше от берега в скалы и с удовольствием растянулись на разбросаной поверх большого плоского камня одежде. Камень был прогрет солнцем, как из кострища — и холод Горналунго быстро растворился в этом тепле.

Нелей разломил остаток жертвенной лепёшки, разделил мягкий сыр, и какое-то время мальчишки жевали лёжа, наслаждаясь теплом. Нелей, запив еду из фляжки, отдал её Нелею и, глядя, как тот пьёт, задумчиво спросил:

— И всё-таки, почему она не кончается?

— А ты не догадался? — голос оторвавшегося от горлышка Бромия стал даже ехидным от осознания своего превосходства — и Нелей огрызнулся:

— А ты, умник, догадался, конечно.

— А я и не гадал. Я сразу понял, когда ты мне рассказал про... Нет, — он помотал головой, — лучше уж я не буду говорить. Ты не обижайся, Нелей, но такая фляжка в дороге — просто чудо, а если я расскажу, то вдруг волшебство кончится? Я тебе потом скажу, когда придём в Акрагант.

Нелей сердито покосился на него, но мысленно признал, что Бромий прав. Он потянулся и лениво сказал:

— Ну что, пойдём дальше? Завтра к вечеру дойдём до Сальзы... вот там и начнётся самое опасное.

— Почему? — насторожился Бромий.

— А потому, — Нелей, сев, стал застёгивать хитон. — Потому что за Сальзой живут сиканы. И нам дня два придётся идти по их землям, только потом доберёмся до границ земель Акраганта.

— Мы же ничего плохого им не сделали, — взгляд Бромия стал испуганным. Он помолчал, возясь со своей одёжкой, потом вкрадчиво предложил: — А давай обойдём их земли? Получится длинней, но безопасней... ты же сам говорил, что дело у тебя очень важное, зачем рисковать... ты чего?

— Смотрю, не оторвало ли тебе при переправе яички, — серьёзно сказал Нелей. Бромий покраснел, а Нелей пояснил: — Мне дали крайний срок прибытия в Акрагант. И теперь я иду по самой короткой дороге, чтобы успеть. Готов? Вставай, пошли. Сегодня обойдёмся тем, что у нас есть, а вечером посмотрим, что тут можно добыть на обед.

— Без меня бы ты шёл быстрей, — сказал Бромий, затягивая пояс. Нелей пожал плечами:

— Конечно. Я и шёл быстрей тебя — ровно до того места, где повстречал Даннона. Что было дальше — ты и сам отлично знаешь...

...Мальчишки какое-то время пробирались молча по извилистой тропке по ущелью, но как раз когда солнце точно заглянуло сверху в эту узкую щель — тропа вывела их к дороге.

Дорога — тут это, наверное, считалось трактом, а для эллинских мест — просто хорошо натоптанная дорога, да, не больше — вела от моста через Горналунго в Энну. Заглядывать в столицу сикулов Нелей не собирался, но какое-то время по этой дороге вполне можно было идти. Она вела через неширокую, но явно плодородную долину, часто пересечённую ручейками, через которые были переброшены прочные деревянные мостики. Слева и справа на небольших клочках земли стояли — в отдалении от дороги, за колючими плетёнками из живого и сухого теровника — небольшие круглые хижины под коническими крышами, окружённые клочками полей и небольшими садиками. Кое-где пасся скот — в основном, козы и полудикие свиньи. Виднелись тут и там и работающие люди, но сама дорога была почти пуста, лишь иногда попадались люди с колёсными тачками, подозрительно косившиеся на мальчишек, да проехал небольшой обоз из двух телег. Обоз охраняли трое пеших воинов — бородатые, не очень высокие, с круглыми шитами из кожи, дерева и бронзовых оковок, в круглых шлемах с высокими треугольными гребнями и панцирных поясах — это было всё защитное снаряжение, а вооружались они короткими мечами, похожими на эллинские, и копьями — тоже короткими, но с большими наконечниками. На мальчишек они даже не покосились.

Между тем, путники устали и хорошо чувствовали это. Идти было жарко, не хотелось уже разговаривать, зато хотелось есть. Бромий шаркал великоватыми сандалиями (он хотел разуться, как Нелей, едва они выбрались на дорогу — но Нелей запретил, сказав, что ноги ему надо поберечь, пока они не заживут как следует), уныло вздыхал и явно не отставал только усилием воли. Шляпы у него не было, и Нелей в конце концов сжалился — когда они подходили к очередному мостику, кивнул в сторону:

— Отдохнём. Я устал.

Бромий молча кинул на него благодарный взгляд. Мальчишки спустились под берег и растянулись у воды в густой тени ив на расстеленной хламиде Нелея. Бромий, прежде чем свалиться, сунул голову в ручей и долго счастливо булькал, а потом сунул было туда же ноги, но Нелей приказал:

— Вытащи. Отекут — дальше идти не сможешь, — и продолжал задумчиво, глядя на свалившегося рядом спутника: — Шляпу тебе надо найти. Иначе не миновать знакомства с гневом Аполлона...

— Он добрый, — возразил Бромий серьёзно. Нелей покачал головой:

— Дураков не любят даже добрые.

— Где её возьмёшь, шляпу-то, — приуныл Бромий, привстав на локтях. — А может... может, заработаем денег немного? Тогда купим...

— Каким образом? — лениво спросил Нелей. Ему хотелось подремать.

— Я бы мог спеть и даже станцевать где-нибудь тут... И сыграть... если будет, на чём.

— Угу. — Нелей зевнул, прикрыв рот ладонью. — И обратить на себя внимание. Мы же — эллины. Нас тут двое. Вокруг сикулы, это их земля. Эллинов они побаиваются, но и не очень любят. Просто так не тронут, но как ты думаешь — раб, который умеет петь, танцевать, играть на флейте, пригодится, наверное, многим?

Бромий сник. Спросил со вздохом — явно опасливо:

— А сиканы ведь не держат рабов?

— Нет, не держат, — подтвердил Нелей. — Точней, не торгуют ими.

— Нелей... а почему так? — неожиданно спросил Бромий, снова ложась и задумчиво глядя на чтуь покачивающиеся ивовые ветви.

— Как — так? — не понял Нелей. Бромий объяснил:

— Те, кто живёт богаче и устроенней, держат рабов. А если рабов не держат — то бедные и дикие...

— Да потому, что работают руками рабы, — пояснил Нелей. — Нет рабов — свободные работают сами, им некогда упражняться в искусствах и воинском ремесле, некогда создавать красивые вещи или писать мудрые книги. Тот, кто мог бы написать великий учёный труд, всю жизнь будет работать, чтобы прокормить себя и семью.

— А я? — спросил Бромий почти зло, снова привстав. — Разве не бывает так, что тот, кто мог бы написать великий учёный труд, всю жизнь — в рабстве?

— Ты у нас пишешь книги, — сказал Нелей без насмешки. — Придумай, как сделать иначе. Чтобы не было рабов и в то же время у всех хватало времени на досуг и самосовершенствование. Я не буду против, правда.

— И придумаю, — даже как-то холодно ответил Бромий. — Ты не был рабом, ты не поймёшь...

— Тебе будет легче, если меня схватят и сделают рабом? — поинтересовался Нелей.

— Нет! — испуганно-искренне воскликнул Бромий. — Нет, что ты...

— Когда ты писал книгу "Путь через Степь", ты же описал место, где не было рабов, но все жили в достатке, — примиряюще вспомнил Нелей. — Вот и придумай, как такое можно сделать.

— Тогда это будет уже не просто книга, а научный труд, — почти печально возразил Бромий. — Я не смогу написать такое. Но я не верю, что такого не может быть. Может, даже и было. Когда на земле жил Золотой Род.

— Не очень-то я верю в этот рассказ Гесиода, — вздохнул Нелей. — Разве что и правда в те дни боги жили рядом с людьми, а люди были подобны богам силой воли и мысли... Иначе сам видишь — жить в гармонии с природой — озанчает всё своё время тратить на добычу пищи тем или иным способом... — он нехотя потянулся и встал. — Ну, пошли. А шляпу мы тебе купим...

...Соломенную потрёпаную шляпу и правда удалось купить у проезжавшего на осле (в поводу — другой осёл) торговца. Тот знал эллинский язык, правда — ионический диалект, но этого хватило, чтобы понять друг друга. Торговец попытался содрать за шляпу цену хорошего плаща, но в результате удовлетворился тремя медными лептами, что, по мнению Нелея, было втрое больше, чем стоило это жуткое птичье гнездо, которое Бромий гордо водрузил на свои кудри. Торговец пытался всучить мальчишкам ещё и большой хлеб, но Нелей, подумав о том, что от его личных средств остались хальк, лепта и единственный диобол, а трофейный кошелёк трогать не стоит — отказался. Тогда торговец подкатился с предложением к мальчишкам вместе с ним отправиться в Энну и помочь с разносной торговлей на рынке, обещая кормёжку, ночлег и обол в день на двоих честной платы. Назойливость его заставила Нелея уже пожалеть, что они вообще остановили торговца. Кроме того, у мальчишки возникло стойкое ощущение: торговец врёт и, скорей всего, уже оценил их обоих, как товар. Возможно, это было излишнее подозрение, вызванное внутренним напряжением — но Нелей вздохнул спокойно, лишь когда сикул, выслушав от него, Нелея, твёрдое: "Нет!" (это было одно из немногих слов, которые мальчик выучил на сикульском языке — от рабов), вместе со своими ослами зарысил вперёд явно без намерения останавливаться. И тем не менее Нелей сказал Бромию, всё это время молчавшему:

— Ночевать будет подальше от дороги. И на ночлег встанем скоро, вечера ждать не будем. А как рассветёт — сразу выйдем дальше.

— Может, попросимся к кому-нибудь ночевать? — предложил Бромий. Нелей покачал головой:

— Нет. Я сам хотел... но теперь — нет.

— Думаешь, он, — Бромий опасливо посмотрел на дорогу, — наведёт грабителей?

— Почти наверняка, но не грабителей, а андраподистов, — Нелей ускорил шаг. — Не понравились мне его глаза... Давай-ка скорей.

Бромия не надо было подгонять. Он явно обрёл новые силы, и Нелей не оказал себе в удовольствии подшутить над ним:

— Ты же так рвался петь и танцевать, а теперь, похоже, вознамерился заняться бегом? Приветствую будущего олимпионика...

— Я рвался петь и танцевать для себя, а не для... — начал Бромий и пискнул, останавливаясь с разбегу — ...ой, Нелей! Смотри!

Нелей тоже встал, как вкопанный. С левой стороны дороги на неё вываливала — с шумом, гамом, разноголосой, почти нестерпимой перекличкой разных музыкальных инструментов — толпа. В глазах рябило от цветочных гирлянд. Слева и справа мчались две густые стайки вопящей ребятни вперемешку с неистово брешущими собаками, а во главе процессии несколько молодых парней тащили сплошь увитую хмелем со вплетёными в него тут и там цветами повозку, на которой стоял, держа на руках девушку, молодой парень. Мальчишки не успели опомниться, как вся эта толпа оказалась рядом с ними — и под общий смех на голову тому и другому оказались выплеснуты два рога с вином, а в руках — оказались ещё два. Нелей и Бромий изумлённо озирались, межуд тем, как люди вокруг с улыбками ритмично хлопали в ладоши и что-то выкрикивали.

— Чего они хотят?! — крикнул Бромий, отплёвываясь от струек вина, стекавших в рот.

— Я... — Нелей был растерян не меньше спутника, но длиннобородый старик, протолкавшись к мальчишкам, хлопнул обоих по плечам длинными руками в коричневых струнах сухих мускулов и крикнул на том же ионическом:

— Пить! Свадьба! Счастье! Пить все! Пить, счастье молодым! Пить!

— Мы эллины, — попробовал пояснить Нелей — как и все дорийцы, он подозрительно относился к чужим обрядам. Но Бромий уже пил, причём явно в охотку, с широкой улыбкой, и Нелей, вздохнув и пожав плечами, поднёс рог к губам.

— Эллины тоже пить, — пояснил старик на случай, если кто чего не понял. — Все пить, кто встретим. Счастье молодым!

— Счастье молодым! — Бромий, улыбаясь, поднял пустой рог. Нелей допил свой — вино было чересчур горьковатым на его вкус, сильно вяжущим — и тоже, подняв посудину, кивнул:

— Счастье молодым!

Девушка, гибко наклонившись с повозки прямо с рук гордо глядящего вокруг жениха, с улыбкой подала мальчикам длинные треугольные клинья хлеба — Нелей совсем близко увидел круглое, совсем неэллинское, сильно накрашенное, почти до состояния какой-то ритуальной маски, но всё равно симпатичное лицо со слегка блуждающей улыбкой, словно невеста сама не очень верила в происходящее...

...Процессия двинулась дальше — всё с тем же шумом и гамом, то и дело что-то запевая и тут же обрывая песни хохотом. Бромий смотрел вслед, Нелей шёпотом поругивался, сказал:

— Волосы мыть придётся... и шляпы сушить... Вот ведь... пошла! — он досадливо отогнал заинтересованно закружившуюся рядом пчелу. — Я тебе не полевой цветочек!

— Весёлые они... — завистливо протянул Бромий и тут же громко икнул. — Ой. А что это они нам дали?

Нелей осторожно понюхал хлеб — пахло мёдом и какими-то травами. Откусил немного — хлеб был плотный, сладкий, сытный.

— Не важно, главное — что вкусно, — сказал он решительно. — Ешь давай. А то ещё опьянеешь.

— А я и так уже немножко, — признался Бромий, откусывая первый кусок. — Надо было с ними дальше идти, тогда бы...

— ...к вечеру и они и мы были бы пьяные, как Силен, — подытожил Нелей, тоже жуя. — И кто знает, где продрали бы глаза. Нет уж. Пошли дальше, а помоемся в стороне от дороги.

— А ты не выбрал ещё, на ком женишься? — спросил Бромий, расправляясь с хлебом. Нелей беззаботно ответил:

— Нет. А, девчонки все одинаковые. Пусть решает отец, а я не такой дурак, как Эврилох или Алкамен... и раньше тридцати точно не женюсь.

Он поймал себя на неожиданной мысли, что рассказал Бромию про своих друзей мельком, словно бы тот и сам всё это знал... словно бы Бромий был одним из их компании. Понимание это удивило Нелея, он покосился на идущего рядом мальчишку. Тот ответил внимательным взглядом и печально улыбнулся:

— Ты забыл, что я не из ваших, да?

— Да, — честно ответил Нелей. И внезапно сказал — может быть, это вино заставило его сделать так? Но говорят, что вино лишь вытаскивает на язык всё то сокровенное, что человек думает... — Я забыл потому, что ты мой друг...

...Никогда раньше Нелей не говорил такого. И Бромий не говорил. Но он думал об этом... а Нелей, конечно, нет — разве может сын гамора думать, что раб-сирота — его друг?! Всё это понимал Бромий. И смирился с этим пониманием... поэтому слова Нелея для него были как удар по голове. Он вытаращился на Нелея и сказал первое, что пришло в голову:

— Ты пьяный, что ли?

— Нет, — сухо сказал Нелей, доев последний кусок хлеба и облизав пальцы. Повторил: — Ты мой друг, — и на душе почему-то стало хорошо-хорошо: словно бы сильная мужская ладонь коснулась плеча в жесте, означающем: "Ты правильно сделал, мальчик," — и он, Нелей, знал, чья это ладонь.

Бромий криво, недоверчиво улыбнулся. А потом спросил тихо — и каким-то... каким-то таким тоном, что у Нелея защипало в носу:

— Правда?

— Да, — так же коротко и сухо ответил Нелей.

17.

Утро застало мальчишек невыспавшимися и голодными. Хорошо ещё, ночь тут, в низине, была тёплой, даже жаркой. Но выспаться не получалось, потому что обоим чудились то шаги, то голоса, то даже свет факелов... Купец то ли не нашёл мальчишек, вернувшись со своими подельниками, то ли просто-напросто не был андраподистом, а Нелей возвёл на него напраслину от постоянного ожидания неприятностей — так или иначе, на самом деле никто не побеспокоил их ночлега далеко в стороне от дороги. Вот только собственные страхи не дали выспаться ни тому, ни другому.

Бромий по утрам был вялый и готовый то и дело скулить — наверное, даже не из-за плохой подготовленности к переходам и полевой жизни, просто есть такие люди, с утра у них упадок сил, особенно если вставать приходится рано. Нелей же напротив — ранние подъёмы в принципе любил, тем более, что с вечера он поставил в трёх приметных с точки зрения удачи местах на скорую руку сделанные силки. Оставив Бромия с наказом быстро развести костёр из сухих веток и запасти топлива, он отправился проверить ловушки — и оказалось, что в двух из них висят удавившиеся крупные кролики. Это была удача, Нелей вернулся к месту их лагеря гордый, как после большой победы, мысленно снова и снова благодаря Аполлона и Артемиду за то, что покровительствуют ему в пути и не дают голодать.

Бромий костёр развёл и натаскал сушняка, но сам сейчас дремал у огня, поставив подбородок на коленки и плотно обхватив ноги руками. Умываться и расчёсываться он, как видно, и не подумал, и Нелей праведно возмутился:

— Иди умойся! — он непререкаемым жестом ткнул в сторону ручейка, который бежал неподалёку со скального уступа. Бромий буркнул, не двинувшись с места:

— Я голодный.

— Не получишь есть, пока не умоешься, — Нелей сам уже сполоснулся, когда ходил проверять ловушки. Голос его звучал непреклонно, без намёка на шутку.

— А сам? — Бромий посмотрел на него сердито.

— Я уже умылся.

— Врёшь, наверное... просто меня хочешь зас... ай!

Бац! Сильная затрещина заставила Бромия клюнуть носом почти в огонь. Вскочив, он бросился на Нелея с кулаками, когда же тот перехватил и отбил в стороны руки Бромия — попытался, и почти удачно, свалить Нелея зацепом ноги.

— Молодец, — мельком одобрил Нелей, вывернул бьющую руку повыше и повёл упирающегося Бромия к воде. Тот шипел, как дикий кот, тормозил пятками, но всё-таки шёл — заломленная рука напоминала о болезненности излишних агрессивных движений. — Теперь так, — сообщил Нелей, подведя Бромия к тёмной журчащей струйке и становясь вместе с ним на колени. — Нагибаааемся... — он потянул руку выше, Бромий издал трагический протестующий вопль:

— Она хо-лод-на... — который оборвался обречённым бульканьем. Нелей удовлетворённо кивнул и выпустил тут же отшатнувшегося от воды Бромия, который, мотая мокрыми волосами, заявил неожиданно:

— В баню хочу.

— Будет и баня, и всё на свете, если дойдём, — пообещал Нелей. А пока пошли, глянешь, как надо готовить кроликов...

... — Если пойдём по этой дороге дальше на запад — то выйдем к мосту через Сальзу, а потом сперва к Нисе, а потом дойдём аж до Камика, а это сиканские города, — Нелей старательно уничтожал все следы их ночлега, пока Бромий укладывал сумки. Кроликов они съели полностью, и настроение у Нелея было хорошим — с охотой пока получалось

— Опять придётся лезть в горы, — понимающе вздохнул Бромий.

— Ну да. Но только за мостом. И тропами — на юг к Акраганату. Переправимся через Сальзу сегодня — и считай, что большую часть пути мы прошли.

— Через опять переходим эту реку вброд? — уныло спросил Бромий, тем не менее, всем своим видом показывая, что он готов в путь.

— Через Сальзу вброд не переправишься, — вздохнул Нелей. Придётся или плыть, или всё-таки по мосту.

— Давай по мосту, — вкрадчиво предложил Бромий. — Давно уже все тебя потеряли... да и не было никого, кроме Даннона...

— Тебе же нравится плавать, — прищурился Нелей, уже шагая обратно к дороге. Бромий, двинувшись следом, пожал плечами:

— Очень. Только в море, а не в реке. В реках вода какая-то... — он поискал слово и определил, — ...ненадёжная.

— Да вообще-то, — вздохнул Нелей — Бромий передал и его чувства, и он решился: — Хорошо. Пойдём к мосту...

...Дорога оказалась куда оживлённей, чем вчера. В основном люди шли на запад, в сторону моста. Юные путники даже проехали не меньше схена на крестьянской повозке, вёзшей ранние яблоки, и по два яблока съели — возница, хозяин урожая, сам их угостил, хотя не знал эллинского и, когда Нелей, мысленно вздохнув, честно протянул ему свою последнюю медную лепту — со смехом помотал головой отрицательно.

— А кто правит у сикулов? — заинтересованно спросил Бромий, когда они распрощались с крестьянином и шагали уже на своих двоих, но бодро. Нелей пожал плечами:

— Вожди... старосты в деревнях... Общего правителя у них нет.

— А у сиканов? — продолжал допытываться Бромий.

— И у них так же, как я слышал, — сказал Нелей, провожая глазами эллинскую колесницу — парной запряжкой правили богато, хоть и по-дорожному, одетые мужчина и женщина, тоже явные эллины. — Хотя, говорят, в Камике есть какой-то царь, но я про него ничего не знаю, может, это и выдумки или легенда. Они же совсем дикие. Вот элимцы, которые живут на крайнем западе нашего острова — они потомки троянцев. У них есть и царь, и настоящая столица. Называется Сегеста, отец там был с посольством — рассказывал, что город красивый, как наши, эллинские... почти... и ещё там текут источники лечебной воды, горькой такой и шипучей. Жаль только, что элимцы союзничают с пунами... Ну а сиканы — дикари, и не больше.

— Ну да... — Бромий отчётливо поёжился и надолго замолчал. Открыть рот его заставила лишь еда — сломанная пополам уже совсем сухая лепёшка, по нескольку фиг и по одной вяленой рыбе (она уже начала попахивать) на брата. Ели на ходу, да и то Нелей сомневался — стоило ли, ведь кролики пошли на завтрак совсем недавно... но в конце концов решил, что так уж жадничать не стоит. Да и с охотой ему, наверное, будет везти и дальше — боги его не забудут. Еду опять запили водой из фляг, потом Нелей спел песню про то, как селянин, вернувшись с хорошего праздника, спутал хлев со своей комнатой, а овцу со своей женой, наутро же и вовсе выгнал жену, заявив, что она и копытца тонкорунной красавицы не стоит (от ушей Бромия можно было зажигать факелы), а тут впереди и мост замаячил. Мальчишки невольно ускорили шаг.

Мост через Энну — неширокий, но надёжный, каменный, построенный невесть кем в невесть какие времена, однако, стоявший прочней прочного — был границей между землями сикулов и сиканов. С этой стороны, с которой подходили мальчишки, дежурили несколько воинов, которым всё-таки пришлось отдать лепту — правда, они ничего не спрашивали и вообще прохожими, которые платили, ничуть не интересовались, делая исключение только для гружёных телег, которые осматривали довольно тщательно. То ли что-то искали, то ли думали, как побольше содрать с хозяев... С другой стороны моста и вовсе никого не было, но и уже привычных круглых домов не оказалось даже видно — дикая местность, сосновый с редкими могучими дубами лес по обе стороны дороги, а далеко впереди над этим лесом — горы. Путников на дороге, впрочем, меньше не стало, но идти дальше с ними мальчишки не могли и, улучив момент, чтобы не возбуждать ничьего любопытства, когда дорога более-менее опустеет, свернули на юг по звериной тропке, почти тут же бодро полезшей в гору. Пришлось задержаться и обуться, да и в лесу было жутковато, если честно. Нелей старался держаться как можно бодрей, но, когда неподалёку послышался резкий, раздражённый мявк-вой:

— Вуууу-ааа-ммм-шшшш... — почти перестал храбриться.

— Кто это?! — вырвалось у Бромия.

— Рысь, — нервно сказал Нелей. — Рысь, кабаны, да волки... зимой — вот самые опасные жители в лесу.

— А медведи? — Бромий озирался в поисках рыси, только вверх, на ветви, не осмеливался посмотреть — чтобы, храни боги, всё-таки не увидать её...

— Они не злые... — Нелей вспомнил, что в этих лесах водятся, по слухам, ещё и тигры (1.), но говорить этого вслух не стал. Бромий ошалело поглядел на него — видимо, решив, что ослышался насчёт "незлых медведей". — Нет, я правду говорю. Медведи особого вреда не делают, разве что иногда... э... девушек похищают.

1.Это правда. На Сицилии в тот период водился так называемый "туранский тигр", но был он уже довольно редок. А в материковой Греции встречались львы.

— Едят? — нервно уточнил Бромий. Нелей покачал головой:

— Похищают, говорю же...

Глаза Бромия стали огромными и окончательно недоверчивыми:

— За... чем?

— Ну... за этим, — пояснил Нелей и ободрил даже остановившегося Бромия, до которого дошла наконец вся глубина и изощрённость коварства медведей-похитителей: — Ну ты же не девушка! И я.

— Ага... а вдруг ему давно с похищениями не везло! Объясняй потом, — серъёзно отозвался Бромий.

Мальчишки, не сговариваясь, молча-внимательно огляделись, потом посмотрели друг на друга и начали хохотать — немного нервно, но искренне-весело. От их смеха лес вокруг тоже слегка повеселел. Почти уже поуспокоились, но Бромий сказал:

— Представь себе, как медведь... — и снова поднялся сдвоенный звонкий хохот. Наконец Нелей, всё ещё фыркая, махнул посохом:

— Пошли уже, медвежья радость.

— Пошли, — охотно откликнулся Бромий. — А мы сейчас по чьей тропинке идём?

— Олени, скорей всего... Вон, смотри, — Нелей указал на ствол ближайшей сосны, — видишь шерсть? Оленья...

Бромий кивнул, потом длинно вздохнул:

— Как тут пахнет хорошо...

— Это смола. От жары тает, вот и идёт такой запах... — Нелей втянул воздух поглубже. — Правда хорошо...

— Нелей, а можно я спрошу про Акрагант? — осторожно начал Бромий, и Нелей кивнул. — Ты знаешь того, кто там на... тебя ждёт?

— Нет... Мы просто должны прийти в... в одно место в назначенное время, а оттуда нас отведут к нужному человеку.

— А как узнают, что это ты? — допытывался Бромий.

— Не знаю, да и не моё это дело, — терпеливо отвечал Нелей.

— А вдруг решат, что я — лишний?

Нелей задумался. Этот вопрос был серьёзным. Но, подумав (а Бромий явно ждал ответа — и ждал тревожно), Нелей решительно сказал:

— Не решат. Обещаю тебе. Раз уж я взял тебя с собой — то не решат.

Он задумался снова, но уже о другом — где-то сейчас Алкамен, Эгист и Дигон? Тоже добираются пешком, поплыли на корабле? Может, они уже в Акраганте? И что им там всё-таки предстоит делать-то? И что делают те, кто остался в Сиракузах? Нелей понял, что очень скучает по всей компании, особенно по Алкамену... Встретятся ли они снова? И если да — то все ли? И когда встретятся?

— Нелей, — тихо сказал Бромий. — Я же не виноват, что я...

— Ты что, мысли читаешь? — несердито, скорей удивлённо, спросил Нелей. Бромий отмолчался, но потом сказал так же тихо и печально:

— Когда мы дойдём, и ты будешь со свободными... я сразу опять стану...

— Послушай, — Нелей положил руку на плечо Бромия. — Слушай, что я тебе скажу. Слушай и запоминай. Пусть боги гневаются на меня за ложь, но в Акраганте я ни слова не скажу никому стороннему о том, что ты раб... нет, погоди, не перебивай меня! — он повысил голос, видя, что Бромий что-то собирается горячо сказать. — А когда мы вернёмся домой... если мы вернёмся домой, Бромий, слушай, именно если! — то... знаешь... я... я давно об этом думал... я... — Бромий напряжённо ждал, и Нелей, разозлившись на себя за своё беспомощное заикание, остановился, взял его руки в свои, стиснул и поднял на уровень плеч. Помедлил, сказал, стараясь не запинаться, хотя это было трудно: — Бромий, послушай. Я давно мечтал о том, что подрасту, накоплю денег и выкуплю тебя у Фойника. Потому что я не могу сказать за всех рабов и не знаю, как мир станет жить без них... да и не верю, что он сможет так жить — но ты — ты! — не должен быть рабом. И не будешь. Я упрошу помочь мне людей, которым Фойник не откажет; это так же верно, как то, что солнце восходит на востоке. Если мы вернёмся живыми — ты будешь свободен. Если я погибну, а ты останешься жив — ты всё равно будешь свободен; я позабочусь об этом. Если погибнешь ты, а я буду жить — тебя не вспомнят, как раба... нет, стой, погоди, помолчи ещё! — повелительно, властно оборвал новую попытку Бромия заговорить Нелей. — Я знаю, что ты в душе гордый и упрямый, — Бромий чуть покраснел. — Ты сейчас хочешь сказать, что тогда я буду твоим рабом, пусть и не по записи в домашних свитках, но по сути, потому что тебя выкупят мои связи. Так вот: если ты скажешь это и откажешь мне из своей гордости — я никогда больше не взгляну на тебя, никогда не разделю с тобой воды и пищи и не пойду с тобой одной дорогой. Не обижай меня отказом, Бромий. Пусть благие боги услышат, что я говорю сейчас. И пусть это будет моя клятва, клятва Нелея, сына Актия из рода дорийцев, гаморов Сиракуз. Вот так. Теперь ты слышал то же, что и боги. Ты согласен принять от меня такой дар?

— Да, — выдохнул Бромий. Его пальцы в руках Нелея пошевелились: — Нелей, я... — он подался вперёд, уткнулся в плечо спутника и тихо заплакал.

Нелей не стал над ним смеяться. Если честно, ему самому очень хотелось зареветь, и он с трудом удержал всхлип. Просто обнял Бромия и закрыл глаза...

...Мальчишки стояли так довольно долго — пока Бромий не выплакался и не утих, только коротко вздрагивал время от времени. Нелей молча отстранил его от себя, молча полил ему из фляжки, они молча пошли дальше, и лишь через какое-то — довольно долгое — молчаливое время Нелей, как ни в чём не бывало, спросил:

— Может, стоит начать искать ночлег? Как думаешь?

— Да, конечно, — в деловитом голосе Бромия скользнуло облегчение. — Пора уже...

Они к этому времени уже выбрались из леса как такового — дубы вовсем исчезли, сосны стали реже и ниже, но кряжистей, разлапистей, тропа вела вверх между хаотичного нагромождения каменных глыб, и над головами ярко сияло чистое небо. Вдали между двух острых высоких скал ходили кругами два орла. Даже на таком расстоянии было отчётливо ощутимо, что птицы — огромны... и мальчишки приостановились, переглянулись молча.

— Думаешь?.. — наконец спросил Бромий, когда птицы плавной спиралью ушли куда-то вниз-в сторону. Нелей стоял бледный, посмотрел на Бромия, как на чужого или дурака — и кивнул:

— Наверняка. Помнишь, ты говорил как-то про жертвенники Молоху? — Бромий ответил кивком. — Так вот... те, кто послал меня — они сражаются против этих жертвенников. А значит, я — тоже. И нет ничего удивительного... — он снова не договорил.

Мальчишки пошли дальше, заставляя себя не оглядываться, чтобы не увидеть на скалах фигуру чел... Его фигуру. Это было бы всё равно слишком жутко, знать о таком вмешательстве. В легендах — одно дело, но время легенд ушло, и, если оно возвращается... то значит... значит — и испытания живущим ныне будут тяжелы и ужасны, как в легендах. Но в легендах — герои, у которых воля из стали и кровь богов в жилах. Смогут ли нынешние люди вынести подобное тому, что доставалось на долю героев?

— Нелей, а они — хорошие люди? — спросил Бромий, когда скальные пики надёжно скрыл от них поворот тропы, а сама тропа привела в заросшее кустарником ущелье и постепенно стала карабкаться вверх. — Те, кто... ну, кто тебя послал?

Нелей задумался. И сказал честно:

— Нет. Если ты понимаешь слово "хорошие" — как добрые, честные, сочувственные — то нет. И я больше не хочу ничего объяснять.

— Я понял, — задумчиво ответил Бромий.

— Я не такой, — резковато сказал Нелей. И добавил — снова честно: — Пока не такой.

— Я понял, — повторил Бромий. И добавил: — Я пойду с тобой. Потому что ты...

Он не договорил, а Нелей, хотя и покосился на него с интересом и выжидательно, не стал переспрашивать...

...Потому что теперь я точно знаю, что ты — сын бога, думал Бромий, шагая чуть позади пробирающегося первым Нелея. И потому что ты — мой друг, вот и всё. Настолько всё, что первое уже не важно. Потому что я никогда не стану таким, как ты, даже сто раз получив свободу. Потому что я очень хочу быть таким, как ты — бесстрашным, любящим свой город так, что не отделяешь себя от него, сильным и целеустремлённым. Если ты слышишь меня, Аполлон — раз уж ты направил меня на эту тропу, так дай мне чуточку того, что есть у Нелея...

...Нелкй ойкнул и яростно почесал зад, по которому досталось неловко отведённой веткой кустарника. Ругнулся шёпотом и тут же приободрился:

— Эй, смотри, нам повезло!

Бромий, сбитый с высоких мыслей (впрочем, уже не первый раз за время их знакомства) поведением Нелея, сунулся сбоку посмотреть — и понял, что тот имел в виду.

Тропа шла дальше и выше, но ответвление её шло направо и упиралось в покосившуюся дверь-плетёнку небольшой хижины. Сложенная из плоских камней, промазанных глиной, под дырявой, давно нечиненной крышей из соломы, она хмуро смотрела (именно такое сравнение пришло в голову Бромию) на стоящих у тропы мальчишек. За хижиной почти бесшумно струилась со скалы в расщелину тонкая, почти неприметная, струйка воды.

— Никого нет, — Нелей принюхался. — И не было давно. Дымом не пахнет, вообще ничем... Ну что? Заночуем тут?

— Не рано? — Бромий взглянул на небо. Нелей пожал плечами и улыбнулся:

— Мы сегодня много прошли, да и позади — уже больше половины пути, поздравляю. Так давай устроим себе отдых под крышей. Или ты против?

— Не, — Бромий улыбнулся. — Пошли.

В хижине не было ничего — то есть, ничего вообще, кроме закопчёного очага. Копоть тоже была старой, угли давно превратились в сплошную корку. Сложив свои нехитрые вещички в углу, мальчишки, оставив дверь открытой, принялись таскать внутрь весь сушняк, который находился, и свежий папоротник для подстилки. Правда, очаг ражигать пока что они не стали — было жарко, а готовить — нечего, охотиться Нелей не захотел, сказав, что пока можно обойтись тем, что есть.

Мальчишки вымылись под струйкой воды — точней, в небольшом озерце-бассейне, который, оказалось, находился чуть ниже, струйка падали именно туда. Вода там оказалась прогретой, и на этот раз даже Бромий не протестовал. Там же, на берегу, они немного покидали камни из пращи и, неся одежду в охапку, вернулись в хижину.

Солнце коснулось нижним краем скал. Там, за горным хребтом, ещё будет день, а тут сейчас наступит ночь... Мальчишки затеплили очаг — низачем, просто чтобы был огонёк — и, свалившись на папоротниковое ложе, в которое зарыли свои сумки, принялись за обед.

Поданы были лепёшка пополам, две вяленых рыбы и остаток фиг. И — вода из фляжки. Впрочем, Нелей, на которого нашло желание подурачиться, на самом деле стал "подавать" Бромию "эти замечательные блюда, гордость нашего заведения", и обед был щедро разбавлен хохотом и лёгким дурачеством.

— Сейчас бы жареной козлятины и немного вина, — вздохнул Бромий, когда с обедом было покончено. — У Фойника на обед часто бывает...

— Ничего себе желание, — Нелей, сидя на корточках перед огнём, поворошил в очаге палкой, подбросил пару нетолстых веток, по которым тут же заплясали языки пламени. Посмотрел на Бромия — пламя выхватило его их сгустившейся темноты — А вот слушай... ты хоть понимаешь, что из свободных людей такое на обед бывает мало у кого? Да ещё — чтобы часто?

— Опять ты за своё, — сердито сказал Бромий. Но Нелей уже не шутил:

— Послушай, скажи мне: когда ты станешь свободным — что ты будешь делать?

— Я... — Бромий запнулся. — Я, наверное, останусь у Фойника, если он согласится. Буду его секретарём. Только уже свободным. Да пойми ты, сво-бод-ным!!! И не из-за этой козлятины! — он досадливо стукнул кулаком по полу.

— Ну, так-то я и не думал, про козлятину... — покачал головой Нелей. — А... потом?

— Я буду писать книги, — решительно сказал Бромий. — Чтобы люди по всему миру читали их — и учились мечтать. Мечтать о вещах, которые делают их лучше и выше. Вот что я буду делать... Нелей, а ты? Что ты будешь делать?

Вопрос был неожиданным, если честно. Раньше как-то получалось — такого вопроса Бромий ему ни разу не задавал.

— Сражаться, — ответил Нелей просто. И улыбнулся: — А в промежутках буду приходить к тебе в гости и первым читать твои новые книги. Самым первым. Обещаешь?

На лице Бромия появилась счастливая улыбка — настолько чистая и искренняя, что Нелей не мог не улыбнуться в ответ. А Бромий сказал торопливо:

— Конечно! Я буду делать для тебя отдельные копии! И в начале каждой писать... ну... "моему другу Нелею", — и Бромий, озабоченно отвернувшись, сделал вид, что поправляет подстилку.

Копии можно будет заказывать учителю Икарию, хотел было сказать Нелей, чего тебе тратить время — а он подзаработает... И вспомнил, что учитель убит. И испытал глубокое жестокое удовольствие при мысли, что Даннон лежит на дне ущелья и его уже объели лисы. Пусть живой он был бы полезней, но... всё-таки это — правильно.

Нелей вздохнул и, глядя в огонь, заговорил негромко:

— На тихой волне отраженье

Прохладной луны в вышине

Качается, шепчет в забвеньи

Истории дивные мне.

Отныне не будет покоя —

На запад бегу по волнам,

И вечность устало проходит,

И звёздно уснул Океан...

Всё ближе и ближе границы,

Дрожит мотыльками волна,

Мираж, растворяясь, искрится —

Мой Остров из лунного сна.

1.На самом деле это стихи С.Петренко.

— Это стихи твоего убитого учителя? — тихо спросил Бромий — он внимательно слушал, лёжа на животе и подперев подбородок руками. Нелей кивнул. — А я так и не научился писать стихи, — грустно сообщил Бромий. — А хотел бы...

— Нельзя же уметь всё, — сказал Нелей, вытягиваясь у огня — не потому, что ему было холодно, а просто так — чтобы можно было смотреть на танцующие язычки. — Наверное, это было бы даже скучно.

Он не удивился, когда в ответ послышался голос Бромия — он пел. Но зато удивился, поняв, что именно поёт Бромий.

— Хочу светить с тобою наравне

И говорить на языке одном! -

Пылающему солнцу —

Солнцу! —

В вышине шептал тростник, задетый ветерком...

— Ты знаешь эту песню? — вырвалось у Нелея. Бромий, не переставая петь, быстро — и слегка даже досадливо — кивнул:

— И пусть у нас различны имена,

Твоя судьба гореть, моя — расти,

Мы оба здесь, и цель у нас одна -

Прекрасней сделать мир, его спасти.

И если твоё сердце из огня,

Тебе не жаль тепла и красоты.

Так дай мне руку, научи меня

Любить их всех так, как их любишь ты.

И ты есть Бог, коль ты творишь тепло

И знаешь родники живого слова,

И откровенье сердце мне сожгло,

Но я есть — Бог! И я воскресну снова...

Нелей, всё это время вспоминавший отцовский пир, неожиданно вспомнил и как там было дальше — и без сомнений и прмедления подпел, а Бромий снова кивнул, но на этот раз явно одобрительно; теперь мальчишки пели вместе...

— И, вольной птицей распахнув крыла,

Взлечу, забыв о страхе и пределе...

А из обломков тела,

Тела тростника -

Мальчишки-боги сделают свирели...

И, может быть, свирели тёплый звук

Сумеет зеркала соединить

И рассказать, как рвался мой заклятый круг

От сердца к сердцу, вытянувшись в нить...

...Как плавился и рвался проклятый мой круг,

От сердца к сердцу, вытянувшись в нить!

Хочу дышать с тобою наравне,

Ведь мы поем на языке одном! -

Пылающему солнцу в вышине

Кричал тростник, задетый ветерком...

...Пылающему солнцу в синей вышине,

Кричал тростник, задетый ветерком...

— Послезавтра к полудню будем уже на эллинских землях, — Нелей снова пошевелил угасающий огонь и зевнул: — Давай спать.

— Давай, — Бромий отодвинулся на куче папоротника. Они накрылись хламидой Нелея и какое-то время лежали молча. Нелей смотрел на то, как постепенно умирает огонь в очаге, а что делал Бромий — он не знал. Но постепенно мальчика стала охватывать странная тревога.

В хижине ночевать было почему-то неуютней, чем снаружи. Нелей, только что зевавший, теперь никак не мог заснуть и чувствовал, что и Бромий не спит. И не удивился тихому вопросу:

— Ты спишь?

— Нет, — отозвался Нелей. Бромий вздохнул с заметным облегчением. Помялся и признался:

— Мне что-то не по себе...

— Мне тоже, — сказал Нелей честно. — Но знаешь, это просто с отвычки. Мы уже несколько дней не спали в доме, разве нет?

— Да, наверное... — голос Бромия был неуверенным. Он помолчал и задал вопрос: — Нелей, а как думаешь, чья эта хижина?

У Нелея вдоль позвоночника прокрался холодок. При свете дня или огня об этом не думалось, а сейчас, после вопроса Бромия, будь ему пусто, в голову разом пришли с десяток вариантов, один краше другого. Нелей посмотрел на дверь — прикрытую, но без запора — и ощутил, что и Бромий тоже на неё смотрит.

А не слишком ли кстати появилась на их пути эта хижина, где даже запаха человеческого жилья — нету?

— Нелей, давай уйдём, — нервно сказал Бромий. Нелей завозился, готовый согласиться с этим... и тут они — обострившимся до предела слухом! — оба сразу услышали, как снаружи со скалы покатилась струйка камней. Зацокала. Булькнул камень в озерце.

Чоканье камней сменилось отчётливым цоканьем копыт — кто-то спускался к хижине со скалы. Чок-чок-чокичок... чок. Чок. Чок. Шорох вдоль стены хижины. Снова неспешное чоканоье. Мальчишки сели, переглянулись. Нелей понял, что не смеет протянуть руку и подбросить ветки на ещё не совсем, конечно, погасшие угли. Он затаил дыхание, надеясь только на одно — чоканье удалится.

Чок. Чок. Чок.

— Эм-м-мпуззза... — Бромий еле выговорил это слово — и Нелей судорожно содрогнулся, потому что Бромий сказал вслух то, о чём сам Нелей думал уже несколько мгновений. Бромия трясло, он шумно сглатывал и стискивал ладони между сжатых коленок, не сводя глаз с двери. Нелей ощутил, что страх Бромия передаётся и ему. — Это эмпуза (1.), Нелееей...

1.В эллинской мифологии — монстр-кровопийца в образе прекрасной женщины, но с ослиными ногами. Его главной добычей были украденные или застигнутые ночью вдали от жилья дети.

Чок. Чок. Чок. Чок. Размеренно стукали шаги — туда-сюда — за стенами хижины. Нелей подумал, что надо сейчас выйти и... и — что? Если там эмпуза, то всё, вот что. Там темно, там на небе Луна-Геката и ходит эта тварь. Как с картинки. Как из угла его комнаты. У него там жила эмпуза. Недолго. Когда Нелей был совсем маленьким и только-только переселился в свою комнату из гинекея. Только не подходила близко, просто смотрела из угла. Ждала, наверное, когда он подрастёт. Когда уйдёт из родного дома. И вот...

Чок. Чок.

Скрип.

Дверь чуть приоткрылась.

Бромий с тихим сипом забился, пытаясь залезть за Нелея. Уже совсем без ума. Нелей холодно подумал, что дорого бы дал, чтобы сейчас тут был кто-то из его друзей. Свободных. Актор — или лучше Алкамен. Вдвоём, может, удалось бы отбиться. А Бромий струсил, он так и умрёт — не сопротивляясь и скуля. И Нелей из-за него умрёт. Потому что в одиночку эмпузу не одолеть.

Скрип.

Дверь приоткрылась сильней. В ней был виден тёмный горбатый силуэт, вырезанный на звёздном небе и подсвеченный сзади луной.

Во рту, в горле, до самых кишок было сухо. Губы онемели, а глаза горели, словно глазницы набили пылающим углём. Бромий дёргался и пищаще стонал. Еле слышно. Как придавленная мышь.

Чок, стукнуло по полу у входа отчётливо видное копыто. Потом послышалось фырканье, и большая ослиная голова, чем-то влажно похрустывавшая, всунулась внутрь наполовину. Чуть выкаченные глаза, поблёскивая, с унылым удивлением, характерным для ослов, обозрели мальчишек.

От облегчения у Нелея пошла кругом голова и стали тряпичными руки и ноги. Он пихнул Бромия локтем:

— Перестань скулить, это осёл заблудился.

Бромий трястись и подвывать перестал, но из-за спины Нелея выглянуть не решался, только сопел куда-то в основание шеи. Нелей оттолкнул его почти зло и, встав, с руганью огрел осла подвернувшейся под руку хворостиной. Тот обиженно вякнул и неспешно убрался наружу; Нелей прочней притворил дверь и, вернувшись к подстилке, упал на неё... и почти сразу уснул.

* * *

Когда Нелей открыл глаза, то первое, что он увидел в свете раннего утра, проникавших внутрь, был Бромий.

Он сидел, привалившись спиной к стене, и смотрел на дверь унылым, тусклым взглядом. Во всей его фигуре было такое отчаянье, что Нелей почти испугался... и только тогда вспомнил, что случилось ночью. Бромий между тем посмотрел на него и, видимо, по глазам понял, что пришло Нелею на ум. А тот сказал второе, что ему туда пришло — и сказал честно:

— Я тоже испугался.

Бромий криво усмехнулся, махнул рукой и стал обуваться. Нелей сел, потянувшись, зевнул, потянулся снова и, пододвинув свои сандалии, напомнил:

— Умываться.

Бромий кивнул. Не стал огрызаться, жаловаться, возмущаться и хитрить — просто кивнул. и Нелей понял, что он на самом деле тяжело переживает ночное событие, которое сейчас, на взгляд Нелея, казалось скорей смешным.

Размышляя, как бы отвлечь Бромия, Нелей первым вышел из хижины. Бромий — следом; они повернули за угол, на тропу, ведущую к водопадику и озерцу.

И почти тут же, на первых же шагах, Нелей увидел, как впереди из-за скал выходят люди. Неспешно и уверенно, явно не как случайно наткнувшиеся на мальчишек.

— Сиканы, — выдохнул Нелей, замерев на месте. Бромий вообще, кажется, даже перестал дышать, уставившись на преградивших дорогу чужаков.

Сиканов было не меньше полудюжины. Дикого вида, почти все — рыжеволосые, бородатые, в тёмной одежде, с волнистыми и ломаными полосами татуировки на лбах. Из оружия — пращи на поясах, большие ножи и по нескольку дротиков у каждого. Доспехов ни на ком не было, только прочные кожаные шапки, островерхие и глубокие, с назатыльниками, да у нескольких человек — круглые небольшие щиты за спинами. Стоявший впереди — у него поверх одежды на груди лежала серебряная пектораль с какой-то чеканкой — властно поднял руку и сказал на ионийском:

— Не надо бежать. Оглянитесь.

Мальчишки затравленно оглянулись — примерно столько же сиканов, ухмыляясь и держа наготове оружие, заняли тропу у поворота к хижине. Нелей стиснул посох. Бромий прижался к скале, побледнев. Мальчишки молчали, молчали и разглядывавшие их разбойники. Наконец, их главарь нарушил жутковатую тишину:

— Раздевайтесь, всё кидайте сюда и идите туда, — сикан подкреплял свои слова жестами и не тратил лишних слов и эмоций. Он указал сперва к своим ногам, потом — обратно на скалу.

Нелей, угрюмо потупившись, стал расстёгивать хитон. Ему было невыразимо пакостно выполнять такой приказ, и он бы ни за что не подчинился даже под угрозой смерти... если бы речь шла только о нём и его делах. Вступить же в схватку — сейчас означало просто умереть. Бромий, трясущимися пальцами развязывая пояс, прошептал дрожащим голосом:

— Что они с нами сделают? Нелей, что с нами будет? Нелей...

— Молчи и веди себя спокойно, — ответил шёпотом Нелей, развязывая и стягивая сандалии и бросая их к ногам главаря. — Не бойся.

Но Бромий, кажется, уже не слышал его слов. Нелей твёрдо взял его за руку и повёл за собой — видно было, что тот готов броситься бежать, куда глаза глядят, сломя голову... а бежать сейчас — это верная смерть, у сиканов тут же сыграет инстинкт хищника при виде бегущей добычи. Рука Бромия была вялая и холодная, он шёл деревянно, чуть приоткрыв рот.

Мальчишки неподвижно встали у скалы плечом к плечу. Нелей ощущал, что Бромий дрожит. Ему самому было страшно, очень страшно, и он скрывал этот страх лишь отчасти. От страха внутри всё окаменело, и Нелей собрался: если вывернуться не удастся, то всё-таки придётся драться, драться насмерть... и пусть только-только проснувшийся Аполлон поможет ему убить хотя бы одного врага и умереть незаметно... вот только что будет с Бромием? Он уже обмер весь... И ещё Нелей думал — догадаются или нет поискать сумки? Пока только обшаривают одежду и обувь... о боги, Аполлон Всевидящий — пусть этим и ограничатся! Только бы не догадались, только бы не видели Нелея и Бромия раньше... если пропадёт кошель с монетами — то пропало всё... Двое сиканов сунулись в хижину — у Нелея зашлось сердце, но они почти тут же вернулись, разводя руками и что-то хрипло галдя. Один нёс хламиду Нелея, посохи и обе шляпы. Он досадливо швырнул всё это наземь и сплюнул. Но остальные веселились — плетёнка Бромия вызвала дружный хохот.

Наконец, старший сикан выпрямился в рост, посмотрел на мальчишек долгим взглядом и осуждающе буркнул:

— Нищие, как крысы. Почему у вас ничего нет?

Нелепость вопроса заставила Нелея подавиться смешком. Это тоже было нелепо, смеяться в такой момент, но смеяться на самом деле хотелось. Между тем один из сиканов, подойдя к ребятам, взял их за волосы и так рванул головы назад, что Бромий вскрикнул и заплакал, а Нелей с шипением вцепился в руку сикана обеими своими. Тот не обратил внимания на всё это и что-то сказал старшему. Старший кивнул и снова обратился к мальчишкам:

— А, может, есть? Может, что спрятали? Проглотили, а?

О боги земли и неба, о Аполлон, подумал Нелей, осознав, что это может значить. Бромий — тоже догадался, или нет? — продолжая плакать, сказал умоляюще:

— Отпустите нас, ради ваших детей просим... у нас ничего нет, мы ничего не глотали... у нас ничего нет...

Сиканы засмеялись — почти все. Не смеялся только державший мальчишек за волосы. Он что-то снова сказал, и старший перевёл:

— Он говорит — греки хитрые, как хомяки. Говорит, надо распороть вам животы и глянуть там. Что скажешь? Ты, рыжий, как мы, который злой, ты говори, а ты, плакса, заткнись, надоел. Между ног висит кое-что, хоть не гордиться особо, а ревёшь, вовсе как девочка. Молчи, а то правда сделаем девочкой.

Снова хохот. Бромий почти позеленел от ужаса, но Нелей видел, что это просто издевательская шутка, привычная для таких ситуаций. И приободрился — похоже, о сиканах говорили правду... и удастся выкрутиться.

— У нас ничего нет, — повторил он слова Бромия и широко развёл руки. — Сами видите. Мы просто идём в Акрагант. Нас там ждут... мой дядя ждёт. У него есть для нас работа. А у нас пока даже нечего поесть толком. Даже если выпотрошите нас, то ничего там не найдёте, даже дерьма толком не накопилось, не с чего.

Сикан вытаращился, быстро заговорил со своими — снова начался хохот, вроде бы, как показалось Нелею — одобрительный. А вожак, перестав смеяться быстрей прочих, какое-то время смотрел Нелею в глаза. Потом сказал:

— Были бы вы взрослые — я бы велел вас убить просто так. Нечего грекам делать на нашей земле. А у вас брать нечего, убивать — к чему? Идите в Акрагант, — и, ткнув в мальчишек пальцем, что-то велел державшему их. Тот с недовольным ворчанием отпустил обоих, и Бромий по камню сполз наземь, снова начав всхлипывать. Нелей, ощущая сильные приступы тошноты, тем не менее ответил:

— Прими нашу благодарность.

— Ни к чему она мне, — равнодушно сказал сикан. — Мне нужно или богатство, или слава. Богатства у вас нет, славы зарезавшего двух голых сопляков — мне не надо. Идите в свой Адригенд. Я там не был и не хочу, вы — идите, раз надо. Мир вам.

Он свистнул, махнул рукой и пошёл прочь — вниз по тропе, в сторону далёкой отсюда дороги на Камик. Остальные сиканы потянулись за ним, переговариваясь и уже вроде бы и забыв про мальчишек, лишь тот, что держал ребят, перед этим влепил Нелею пощёчину, заставившую его отлететь к камню, а Бромия — презрительно пнул ногой в бок. И тоже пошёл за остальными, недовольно бурча под нос — видимо, ругательства.

Бромий, скорчившийся от удара, кое-как встал и, молча всхлипывая, поднял лицо и руки к солнцу, шепча прерываемые всхлипами благодарности.

— Да не реви же ты, — Нелей, придерживая немеющую щёку, подошёл к нему. Подумал и тоже поднял руки со словами: — Благодарю тебя, о Стрелометатель... благодарю за помощь... Перестань реветь, я сказал!

— Страшно же! — сердито и честно огрызнулся Бромий, опуская руки и глядя на Нелея. — Если тебе — нет, то я...

— И мне было страшно, — ответил Нелей уже не сердито. Подумал, что ещё солнце не встало толком, а он уже дважды признался Бромию в этом, хотя за всю свою жизнь никому такого не говорил никогда... — Просто зачем плакать-то теперь? Да и вообще... если враг твёрдо решил тебя убить, то слёзы не помогут. Или сопротивляйся, или хотя бы умирай молча. А слезами никого не разжалобишь, скорей наоборот... если ты не женщина, конечно. Мужчине стыдно плакать из страха перед смертью, вбей это себе в голову!

— Хорошо, что сумки не нашли, — понизил голос Бромий. Нелей кивнул:

— Это да. Это точно... — а Бромий неожиданно спросил:

— Нелей... я трус?

— Трус, — согласился Нелей беспощадно, и Бромий совсем сник. — Ты не обижайся, но ты правда трус. И всё-таки, вот что... ты не побоялся пойти со мной и спас меня от смертельной опасности, рискуя собой — спас... Знаешь... по-моему ты трусишь, когда думаешь о себе. А когда... — он не договорил. Бромий пробормотал:

— А мне не о ком больше думать... только о себе. И ещё о... о тебе... — он прерывисто, длинно вздохнул. — Тебе хорошо. Тебя всегда учили быть смелым. А меня — нет.

— Всему можно научиться, сам говоришь — меня учили, — Нелей нагнулся к кучке одежды. — Ты ведь мечтаешь стать свободным. А свободный должен быть смелым. Не только ради других, но и ради себя. Это не эгоизм, это необходимость для свободного человека.

— А сейчас я... — сердито начал Бромий, но Нелей перебил его — тоже сердито:

— Ты раб. И не потому, что ты принадлежишь Фойнику и сбежал от него, а потому, что в опасности ты ведёшь себя, не как свободный, хотя тебе никто не напоминает, что ты раб. Одевайся давай. И пойдём отсюда подальше... — он кинул взгляд на тропу и добавил, — только не сразу, убедимся, что они ушли вниз на самом деле.

У Бромия снова стали мокрыми ресницы. Он отвернулся и стал почти ожесточённо одеваться. Нелей понял, что глубоко обидел Бромия — но не раскаялся в сказанном. Это была правда. И это нужно было сказать — так в бою бьют струсившего по лицу, орут на него и пускают в ход древко копья, чтобы он вспомнил себя и победил страх...

...Они пережидали довольно долго, потом Нелей тишком осмотрел тропу на пару стадий вниз — нет, сиканы на самом деле ушли, и мальчишки, подхватив сумки, заспешили дальше по тропе, которая неожиданно быстро вывела их на очередной хребет, залитый солнечным светом. Далеко-далеко впереди, днях в трёх пути, видно было море. Но ещё ближе — за речной долиной, поросшей лесом и довольно густо усеянной маленькими деревушками, а там — ещё за одним, невысоким, хребтом, отчётливо различались слегка смазанные жаркой дымкой стены Акраганта. И мальчик перевёл дух, словно уже достиг цели — хотя умом понимал, что до относительно безопасных мест ещё идти и идти, да и то — что там за "безопасность" ждёт, ещё неизвестно...

— Не нужен бродягам дом и уют... — замурлыкал Нелей, жмурясь на солнце и всем своим существом впитывая ласковый живтиельный жар. Бромий рядом угрюмо молчал. — Что ж ты не подпеваешь? — удивился Нелей, повернувшись к спутнику. — Я первый раз в жизни сложил такие стихи, а ты их даже не зап...

И он увидел неожиданно, что Бромий плачет.

— Ты что? — удивился Нелей. Бромий яростно швырнул в сторону посох и обречённо сел на камень. Вздрагивая от рыданий, поднял на Нелея лицо.

— Я... я не имею права на эту песню... — он даже икал. — Я... я трус! Я не должен такое... петь! Это ты — ты можешь...

— Да что ж такое... это просто потоп какой-то сегодня... — процедил Нелей. — Хорошо, ладно, я согласен быть Девкалионом, но ради всего святого, уж ты точно на Пирру не тянешь (1.), так что прекрати орать! Ты уже выплакал всю норму на месяц вперёд!

1.Девкалион и Пирра, согласно греческим мифами, были единственными спасшимися от потопа людьми.

— Если бы я знал... — Бромию, как видно, было так плохо, что он уже не мог врать даже ради спасения лица, — ...если бы я только знал, как будет страшно на каждом шагу... я бы... я бы никакого бога не послушал... я бы... никуда не... не... не пошё-о-о-ол! Ты слышишь?! И ты бы погиб! Я не только трус, я ещё и предатель!

Нелей, по правде сказать, уже собиравшийся залепить Бромию по шее, слегка ошалел от такой логики, не описанной ни у одного из мудрецов.

— Ай-ииии... — глубокомысленно сказал он, покачивая посохом и пытаясь понять, что тут можно ответить.

— И ноги у меня болят! Сандалии неудобные и трут везде! — продолжал реветь Бромий. — И я есть хочууууууу! Всё времяааа!!!

— Тьфу, — Нелей тоже швырнул посох и, сев рядом с Бромием на камень, стал смотреть на долину внизу и на Акрагант. Он не злился на Бромия, даже не сердился. Просто ощутил вдруг, что тоже очень устал и вспомнил рассказы отца — жалобы одного воина могут расстроить порядок в целом отряде. Как видно, это правда... Наконец — прошло не так уж мало времени — Нелей решил обругать давно примолкшего Бромия и поднять его на ноги, но, повернувшись к нему, увидел, что тот спит, вытянувшись на камне и по временам всхлипывая во сне. На лице его сохли потёки слёз, рот был чуть приоткрыт — как-то очень жалобно.

А ведь он, наверное, ночью-то так и не спал, подумал Нелей с неожиданной жалостью. Он же мальчишка, подумал Нелей ещё, как будто они с Бромием не были ровесниками. И ему правда страшно, а идёт он со мной только из верности мне же. Разве за такое ругают? И тут нет отряда, тут только я, а я точно знаю, что и зачем делаю. Пусть поспит, главное — не уснуть самому.

Он попил из фляжки, немного размялся, походил вокруг. Хотел попробовать подбить какую-нибудь птицу, но тут неподалёку в маленькой рощице нашлось множество уже спелых орехов, Нелей наколол между двумя камнями целую груду и, вернувшись, разделил её на две кучки. Одну высыпал рядом с Бромием, другую потихоньку-понемножку съел сам. Потом пересмотрел все монеты Даннона, пытаясь понять, что в них может быть тайного или интересного — но так ничего и не нашёл, достал нож и принялся украшать свой посох резьбой.

За этим занятием его и застал проснувшийся Бромий. Солнце уже подбиралось к зениту, когда он завозился, открыл глаза и быстро сел. Сказал сипло и удивлённо:

— А мы не идём?

— Нет, — коротко ответил Нелей.

— А мне снилось, что мы идём... — Бромий кинул взгляд на солнце и вскрикнул: — Да мы же полдня потеряли! Нелей?!

— Да, — подтвердил Нелей. Взгляд Бромия упал на кучку орехов — и Нелей сунул ему под нос кулак, сказав: — Если ты только вздумаешь сейчас опять разнюниться — я тебя так отделаю, что у тебя и правда появится причина стонать. Собирай орехи и пошли, пожуёшь по пути.

— Нелей, Нелей, — зачастил Бромий, пододвигая орехи к нему по камню обеими руками, — я больше... я не буду больше ни плакать, ни жаловаться... я клянусь... пусть меня хоть режут! — это он уже почти выкрикнул отчаянно.

Нелей помедлил. Сдвинул орехи обратно, сказал:

— Я половину съел, тут рядом много растёт... — а потом ладонью обнял Бромия за шею сзади и пригнул к себе — лбом в лоб. Сказал тихо: — Не клянись, просто старайся так делать. Собирай орехи и пойдём. Надо спешить на самом деле. Давай, поднимайся...

...Почти до вечера они шли, не останавливаясь, по относительно обжитой местности — тропинками и скерными дорогами. Тут жили обычные селяне, людей мальчишки видели часто, но люди эти были угрюмовато-настороженные, с простым, но надёжным оружием наготове и нередко с поджарыми злыми собаками на сворках. Хотя они и не выказывали открытой враждебности, что уже было хорошо. Но всё-таки Нелей про себя перевёл дух, когда — уже ближе к темноте — стало ясно, что последнее жильё осталось далеко позади, а тропа между сосен и буков ведёт их снова вверх, на последний перед Акрагантом хребет. Мальчишки даже огня разводить не стали; едва начало темнеть, нашли настоящую нору под корнями накренившейся сосны, толстенной, но невысокой — стащили сандалии (Нелей отметил, что его обувь начинает разваливаться...) и забрались туда, на неожиданно мягкий пружинящий ковёр из сосновых иголок, почти готовые застонать от удовольствия, что не надо никуда идти и сейчас можно будет отдохнуть.

Но есть хотелось всё-таки больше отдыха. Нелей разломил пополам последнюю лепёшку, разорвал надвое тоже последнюю вяленую рыбу, сунул Бромию его порцию. Полулёжа в темноте под корнями, мальчишки задумчиво жевали и передавали друг другу фляжку. У них теперь оставались всего-то пол-мины копчёного сыра, да изюм. Но Нелей подумал, что теперь — если ничего не случится — они дойдут и на этом. Ну — поголодают день-полдня, не страшно уже.

— Давай спать, — тихо сказал он, затыкая фляжку. И сообразил, что Бромий уже спит — кажется, даже не дожевав куска. Нелей натянул на него и себя хламиду — и, как потом вспоминал, даже не ощутил прикосновения головы к своей сумке...

...а открыл глаза же утром. Было светло, вовсю горланили вокруг птицы, где-то вдали занудно мемекали козы, а Бромий...

...Бромий уже не спал. Сидя рядом, он занимался очень странным делом — рассматривал свой пах. Вид у него был такой серьёзный и вдумчиво-сосредоточенный, что Нелей даже не решился смеяться, а тихо спросил с настоящей заинтересованностью:

— Ты чего?

Бромий вздрогнул, рванул вниз подол самодельного хитона и молча покраснел. Нелей сел, стал выбирать из волос всякую ерунду, запутавшуюся там, спросил с интересом снова:

— Ты что там увидел?

Бромий стал уже не красным — бурым. Он кашлянул, явно пытаясь что-то сказать — не получилось. Он прокашлялся ещё — уже отчаянно. Отвёл глаза. Нелей встревожился:

— Что случилось-то?! Ну, говори же!

— Нелей... — просипел Бромий, даже чуть покачиваясь от душевных мук и стыда. — Слушай... тот сикан сказал... ну, он сказал... сказал... сказал, что... сказалчтонегордитьсяособо! — единым духом выпалил Бромий. И жалобно добавил: — Это правда?

Нелей не выдержал. Он понимал, что может здорово обидеть Бромия, но сил сдержаться, видят боги, просто не было. Опрокинувшись на спину, он стал хохотать, просто не имея никакой возможности остановиться, только временами переходя на стоны и бешено лягая воздух — благо, место под корнями это вполне позволяло.

Казалось, Бромий вот-вот снова заплачет или бросится на Нелея с кулаками. Но неожиданно губы его дрогнули, потом разъехались в улыбке — и он засмеялся тоже: сперва коротко хихикнул, потом фыркнул громко, а потом — захохотал в голос, повалившись на подстилку и мотая головой.

* * *

Вскоре после полудня — они спустились с хребта на широкую дорогу через перевал, жаркую и пустынную от этой жары — Нелей остановился. Постоял. Глядя вперёд, потом передвинул на живот сумку, тщательно выгреб из неё изюм и, торжествено разделив его — весь! — пополам, отсыпал одну половину непонимающе наблюдавшему за его действиями Бромию:

— Ешь. И прими мои поздравления, мой друг Бромий из Сиракуз.

Бромий поднял брови, огляделся и спросил радостно:

— Дошли?! — после чего лихо высыпаю весь изюм в рот и с явным наслаждением начал жевать, даже жмурясь от удовольствия.

— Именно, — Нелей, последовав его примеру и жуя, указал на два больших валуна неподалёку слева и справа от дороги, на которых было чётко выбито одинаковое -

АКРАГАНТО?

— С прибытием тебя в земли акрагантидов, дорийцев, то есть — самых правильных среди всех эллинов эллинов.

— Интересно, а я дориец? — задумчиво спросил Бромий, подходя к одному из камней и пошлёпав его ладонью по шершавой макушке.

Нелей собирался что-то ответить — но и сам потом не мог вспомнить, что, потому что первый его торжественный шаг по земле Акраганта был жестоко омрачён.

Правая сандалия развалилась окончательно.

18.

До городских стен мальчишки добрались только к следующему полудню. Они заночевали недалеко от дороги, просто на траве, разостлав хламиду Нелея. Бромий мгновенно уснул, а Нелей ещё сколько-то лежал и буквально всем телом впитывал ощущение безопасности, сладкое, как свежий воздух весной. На дороге встречалось много людей — пеших, повозок, даже конных и колесниц — но никто из них не вызывал опасений, ни от кого не надо было прятаться, а уж попавшийся навстречу уже ближе к вечеру отряд гоплитов с летящими орлами на больших щитах и вовсе вызвал состояние полного покоя: эллинские воины как бы заверяли, словно документ — печать — что вокруг безопасно и они тому порукой. Позади остались горы Сицилии с их чужими народами и постоянной враждебностью, опасливо-тихо разлитой даже в красивых по воле богов местах.

Эллинское — свободно, подумал Нелей, уже погружаясь в сон. Так будет. Мы отстоим тебя, Сицилия. Отстоим от любого врага, я клянусь тебе трудностями того пути, что проделал — и я не отступлю перед трудностями в грядущих путях, сколько бы их ни было...

...Акрагант в отличие от большинства эллинских городов стоял не у самого моря — его и побережье разделяло не меньше схена пути, правда — по очень хорошей дороге. Городские стены были сложены не как в Сиракузах — а из мрачного буро-серого базальта и гранита, отчего город в пасмурную погоду, наверное, казался хмурым и тревожным... но в свете солнца стены и квадратные приземистые башни ослепительно сияли россыпями мельчайших слюдяных вкраплений. В широко открытые ворота — одни из трёх городских и единственные, обращённые внутрь острова — вливался поток не поток, но достаточно солидный и шумный людской ручей. В основном тут шли в город эллины, но хватало и сиканов, от которых Бромий явно старался держаться подальше, и высоких темноволосых элимцев в синих головных повязках... и пуны тут были тоже. Стража в воротах пропускала всех, взимая плату только с торгового груза — до мальчишек же, по виду проделавшим долгий путь пешком в неласковых местах, воинам явно не было дела.

На надвратной башне простирал золотые крылья, словно бы осеняя ими вход, огромный орёл — поставленный, как было известно на всей Сицилии, в честь победы колесниц тирана Ферона на прошлых Олимпийских Играх. Правда, Нелей подозревал, что птица сделана из свинца или камня, а золотом только покрыта, но всё равно это производило сильное впечатление. И ещё — он успел, проходя внутрь, заметить на стене прячущиеся за откидными щитами боевые машины. Около них прохаживались воины...

... — Куда теперь-то пойдём? — Бромий помедлил и сказал нерешительно: — Я есть хочу...

— Я тоже, — вздохнул Нелей. Последний копчёный сыр они съели утром. — Так... сегодня первый день, когда нас будут ждать... эх, ладно. Пошли.

Ориентируясь на гомон и шум, более сильные, чем везде, мальчишки выбрались на одно из ответвлений раскинувшегося вдоль стены городского рынка — очень удачно, потому что именно тут торговали едой. Нелей разменял свой диобол и купил четыре котиле дешёвого вина, разведённого водой, а ещё — две горячих лепёшки и длинную жареную на углях колбаску, которую они разорвали пополам, присев тут же, под навесом, устроенным около торгового лотка специально для таких случаев. Всё, что осталось у Нелея — несколько медяшек, на которые посматривала парочка крутившихся рядом оборванных мальчишек помладше них самих. Их следовало опасаться — приведут ребят постарше, чтобы обобрать явных чужаков, да ещё и потрёпанных и без взрослых, а значит — беззащитных. Но Нелей не мог заставить себя сейчас думать ни о каких опасностях. Ему было весело. Весело сидеть так и жевать, весело смотреть, как Бромий жжётся колбасой, весело слушать гомон рынка и разглядывать пёструю толпу вокруг...

У меня получилось, думал Нелей с некоторым самодовольством. Я в Акраганте, первый шаг сделан. Мысль об этом наполнила его упругой энергией, он махнул, вскочив, рукой Бромию:

— Пошли давай!

— Мфефяф, — Бромий дожёвывал колбасу, одновременно втягивая ртом воздух, чтобы остудить её. — Пофоти... — но тоже поднялся и кивнул, судорожно проглотив последний кусок. — Я готов.

У ближайшего торговца Нелей спросил, где находится Храм Согласия. Тот быстро и толково объяснил дорогу и добавил, что как раз у нужного выхода с рынка его брат торгует обувью на любой вкус и цену. Намёк был прозрачным, но Нелей предпочёл его не заметить, как не заметить и хихиканья Бромия.

После рыночного шума и суеты улица, в которую они спустились — немного похожая на ущелье, над которым смыкали свои ветви огромные олеандры — казалась безлюдной и тихой. В тени царила благословенная прохлада, где-то слева под плитами журчала вода. Нелею от этого звука захотелось пить, он достал фляжку и не удержал удивлённого возгласа:

— О!

— Что такое? — Бромий поглядел на него и усмехнулся хитро: — А. Ясно.

— Пустая... — пробормотал Нелей. — Ведь полная была, когда в город входили... мы же пили почти перед воротами... Эй! — он почти обвиняюще посмотрел на Бромия. — Ты, помнится, что-то такое говорил про это! Ну? Теперь-то можешь пояснить?!

— Да всё просто, — Бромий улыбался. — Та наяда, Фрина, о которой ты рассказывал. Ты подарил ей поцелуй, а она тебе — воду из своего родника в дорогу. Но твоя дорога закончилась, закончилась и вода. Послушай, даже странно, что ты сам не догадался!

— А ведь правда... — Нелей убрал фляжку обратно. — Если мы вернёмся, то я подарю ей... я подарю ей...

— Не надо ничего, — перебил его Бромий. — Это будет уже дар с расчётом. А поцелуй ты ей подарил просто так. Вот она и отблагодарила...

— Я раньше думал, что такое бывает только в рассказах — ну, знаешь, мой друг слышал от своего знакомого, что его двоюродный брат и так далее... — Нелей покачал головой. — Да уж... Такой подарок — обычному мальчишке за глупый поцелуй... — и он снова мотнул головой, не обратив внимания на странный взгляд, вскольз брошенный на него Бромием...

...Обычному мальчишке, подумал Бромий, отворачиваясь. О Аполлон... Наяда лучше тебя самого знает, Нелей, кто ты. Для сына бога это было самым малым, что она могла сделать. И, может быть, она этим подарком ещё и просила о защите. О защите от чужаков, которые жгут детей в жертвенниках и не понимают ни красоты, ни великодушия... если они захватят Сицилию — умрут не только эллины острова, умрут с ними от ужаса, тоски и небрежения и наяды, и дриады, и нимфы, и весь тайный народ, населяющий мир, мир, в котором живут люди. Если бы пуны понимали это, они были бы иными. Но они не понимают — и, наверное, этой Фрине тоже страшно при мысли, что такие существа могут придти к её маленькому родничку...

...Улица достигла нижней точки спуска, лихим прыжком перескочила по мостику через протекавшую из-под одной стены под другую речушку — и пошла на подъём, как-то незаметно превратившись в лестницу. Навстречу пропыхтела пожилая толстуха — богато одетая, она восседала в роскошном дорожном кресле, которое несли двое рабов, но всё равно сопела так, словно шла по лестнице сама и не спускалась, а поднималась. Прошли две молодых женщины — о чём-то переговаривавшиеся друг с другом — и большая компания молодых парней-эфебов, наверное, только-только принёсших клятву, нервно-весёлых и шумных. А потом лестница кончилась — и впереди сразу оказалась, буквально рядом, чуть желтоватая длинная колоннада храма.

Вокруг было немало людей, но рядом с храмом они виделись какими-то потерянными в огромном солнечном пространстве. Храм Согласия от века стоял на плоской (или плоско срезанной) вершине холма, и его со всех сторон, кроме низа, окружало только небо. Слышалось изнутри торжественное пение — пел мужской хор, сильные голоса повторяли, меняя эпитеты за эпитетом в каждой строке, хвалу Акраганту.

— Тут, — Нелей кивнул на бьющий из каменной глыбы между двух кипарисов родник. Рядом никого не было, только стояли почему-то несколько пустых кувшинов. Мальчишки напились с ладоней и уселись в тени под дерево справа — но не успели ни передохнуть, ни завести разговор, потому что рядом с ними словно из-под земли вырос оборванный паренёк, воткнувшийся в струю воды, как в последнюю свою надежду. Он долго и шумно пил, а потом, утирая губы и лицо ладонью, выпрямился — и Нелей узнал одного из мальчишек с рынка.

К его удивлению, оборвыш сказал, как ни в чём не бывало — обращаясь к Бромию:

— Ты же гость в Акраганте, рыжий? Не хочешь подзаработать? — его глаза, серые и чуть сощуренные, мгновенно обежали настороженно глядящего на него Бромия, и, тем не менее, эти слова оборвыш всё-таки произнёс.

— Почему не попробовать, деньги мне нужны, — сказал Нелей. Мальчишка кивнул и поманил его (и Бромия) левой рукой — согнув указательный и средний палец.

Сомнений больше не было...

...Идти пришлось довольно долго — Акрагант был городом большим, его населяло, как помнил Нелей, около двадцати тысяч человек, не так уж намного меньше, чем в Сиракузах. Их маленький проводник молчал, Бромий молчал тоже, и Нелей не проронил ни слова, отметив только, что они выбрались от храма в район окружённых садами богатых домов, очень напоминавший тот, в котором жил сам Нелей в Сиракузах. Только, пожалуй, позеленей, подумал мальчик... и тут же оборвал себя: зато у них нет такого мрамора, как в Сиракузах, и нет тут Моря, а значит — ничего нет лучшего, чем в его родном городе. И не может быть. Вот так.

С большой улицы мальчишки повернули в узкий длинный проулок, образованный двумя боковыми стенами соседних домов. Потрусила прочь лениво вывесившая язык собака. Тут оборвыш остановился, огляделся вокруг и толкнул неприметную дверцу — через такие выходят по делам слуги. Мотнул головой, сказал коротко: "Господин Филос, сын Нерея на террасе," — и исчез так же быстро и тихо, как появился: был — и нет.

Нелей задержал дыхание (почему-то он очень заволновался) и шагнул в калитку, потянув за собой явно вознамерившегося остаться снаружи Бромия...

...Мальчишки оказались в ухоженном обширном саду на узкой, прямой, как стрела, тропинке. Веяло прохладой от древесных крон и близкой воды, сладко пахли какие-то цветы, а с видневшейся вдали, в конце тропинки, террасы большого дома — низкой, под покатым навесом на тонких ажурных столбиках — спустился и как раз неспешно шёл к ним человек. Нелей ощутил, как Бромий вздрогнул, явно хотел отступить за его, Нелея, спину... но остался на месте, а потом даже встал рядом, сделав маленький шажок.

Вот и второй мой шаг, подумал Нелей отстранённо, глядя на остановившегося перед ними хозяина этого великолепного сада.

Филос, сын Нерея, был молодым, томно-изящным щёголем с ленивыми движениями, от которого густо-сладко пахло египетскими духами — запах перебил даже садовые ароматы. Взгляд Филоса поражал пустой весёлой рассеянностью — его хозяину явно надоел мир вокруг, надоел давно и прочно... и в то же время он столь же явно был полон решимости пользоваться благами этого мира, пока это только возможно — ну, просто потому, что иначе станет совсем уж скучно. Одежда, причёска, украшения, манера вести себя — всё выдавало во встретившем мальчиков человеке богача-пустышку, успешно проматывающего скопленное несколькими поколениями предков состояние. Нелей знал таких людей и в Сиракузах — и глубоко их презирал. И сейчас поразился — это что, глава всех людей Иксиона на западе острова?! Вот это?! О Аполлон...

Впрочем, сейчас Филос тоже смотрел на двух мальчишек с рассеянным ужасом, как бы пытаясь понять, это на самом деле бывает такое, или ему снится страшный сон после того, как он переел на ночь фаршированных оливками и сыром дроздов? Нелей должен был признаться, что Филос был в своём праве и на своей територии — большие каштаны давали над тропинкой, посыпанной алым и голубоватым песком, плотную благословенную тень, слева по ступенькам из пластин серого шифера, позванивая, причудливо сбегал откуда-то сверху в овальный с мраморными бортами бассейн прозрачный ручей-каскад, и большие золотые рыбки (похожие на Филоса пышностью и манерой поведения) чинно кружили в неведомом людям танце над каменистым, аккуратно засаженным водорослями, дном. На краю бассейна сидел мраморный мальчик со свитком, аккуратный, благопристойный каждой складочкой своего хитона и задумчивый. К его ногам высовывался из воды полный глубокого чувства собственного достоинства пухленький улыбчивый дельфин.

Даже тут, ещё не в доме, а на садовой тропинки, Нелей и Бромий казались совершенно чуждыми окружающему. Бромий — в великоватых сандалиях, гнездоподобной шляпе на голове и скроенном из чужого плаща "хитоне", Нелей — поприличней (относительно) одетый, зато босиком. И оба — с посохами, больше похожими на дубины.

— Вы пришли воровать? — с некоторой даже надеждой спросил Филос. Голос у него был мелодичный, высокий, как у хорошего певца на женских ролях. Нелей тут же ответил:

— Я ищу работу, и мне сказали у храма Согласия, у родника, что она тут есть.

Взгляд Филоса опустел. Опустел так мгновенно и так... жутко, что Нелей даже вздрогнул. Этим пустым взглядом щёголь окинул Бромия и спросил негромко:

— Это — кто?

— Бромий из Сиракуз, мой спутник, — быстро ответил Нелей. — Я всё объясню, если мне будет позволено. Пока же прошу позаботиться о нём, как... как обо мне. Я всё объ...

— Объяснишь, конечно, — Филос показал на террасу. — Вот что, Бромий из Сиракуз. Ступай туда, направо за дом. Там будет первая дверь. Войдёшь и скажешь там, что господин приказал позаботиться о тебе. Иди. Там знают, что делать

Нелей видел, что умоляющий взгляд Бромия наполнился отчаяньем после этих в общем-то двусмысленных слов. Он явно хотел сказать, что никуда не пойдёт без Нелея — а кроме отчаянья во взгляде был испуг. Но Нелей кивнул ему, коротко сказал:

— Иди, — и Бромий, кивнув в ответ, поклонился Филосу и пошёл, не оглядываясь, куда было сказано. Довольно медленно, впрочем — явно неохотно.

Филос даже не поглядел ему вслед. Он какое-то время не сводил всё такого же пустого и внимательного взгляда с Нелея, потом сказал:

— Тебе надо помыться и, думаю, поесть. Заодно обо всём поговорим. Я удивлён... таким визитом.

Нелей хотел в третий раз сказать, что всё объяснит, но заставил себя заткнуться на вдохе и лишь учтиво поклонился, а потом — пошёл за сделавшим изысканный приглашающий жест Филосом, который снова стал прежним лениво-расслабленым щёголем-бездельником.

Они поднялись на террасу и через легчайшую, похожую на лёгкий пар над горячим источником, серебристую занавесь прошли в большую полукруглую комнату. Нелей понял, что дом построен совсем не по привычному ему дорическому ордеру, а, видимо, по прихоти-фантазии господина, потому что в этой комнате (залитой светом из звездообразного светового колодца в потолке) часть пола занимал выложенный зеленоватым камнем бассейн или даже прудик — он наполнял комнату тихим журчанием струй, тёкших в него из разинутых ртов трёх дельфиньих голов вдоль бортика. Тут же стояли несколько лож, низенький столик с фруктами, вином, водой и несколькими свитками, перевёрнутыми странно — текстом вниз. Стены комнаты покрывали потрясающие росписи — сцены конных скачек, потолок вокруг колодца представлял собой звёздное небо, по краям обрамлёное ветвями деревьев.

Филос сделал Нелею небрежный жест в сторону лож. Мальчик замялся, только теперь поняв, насколько он грязен и в каком состоянии его одежда, но Филос, сбрасывая путаницу верхней богатой одежды, досадливо повторил жест и сам опустился, подавая Нелею пример, на одно из лож, расстегнув фибулы простенького хитона и спустив его до пояса с довольным выдохом.

У смазливого щёголя было мощное, великолепно развитое тело атлета. Правый бок и левое плечо украшали шрамы. И даже взгляд Филоса сейчас переменился окончательно — теперь он непрестанно цепко и изучающе рассматривал Нелея, который от неожиданности аж приподнялся на ложе, на котором так удобно устроился было.

— Тут можешь вести себя, как привык и как считаешь нужным, — сказал Филос и, усмехнувшись, добавил: — Мне трудней. Я уже иногда забываю за последние пять лет, какой я настоящий... Так ты голоден, хочешь пить? Или отдохнуть?

— Сначал поговорим о деле и... если можно — ванну, — попросил Нелей. Филос кивнул, указал на бассейн у стены:

— Вода проточная и тёплая, она из резервуара наверху. Можешь мыться и говорить одновременно. С настоящей ванной придётся подождать. Вон в том ящичке — щётки, гребень, пемза, губка... даже притирания есть, хотя вряд ли тебе это по душе. Но у меня в гостях бывают и женщины, а они не мыслят себе жизни без таких вещей...

Нелей секунду подумал и решил, что в этом нет ничего страшного. Сложив все свои вещи рядом с ложем (и даже подивившись тому, как выглядит эта грязная куча), он (подавляя желание прыгнуть в воду с плеском и шумом) спустился в бассейн и, устроившись там поудобней, позволил себе какое-то время просто полежать. Филос его не торопил, словно бы забыл про мальчишку — решительно придвинув к себе стол, стал читать один из свитков. Сказал, не поднимая глаз:

— Вымоешься — завернись вон в ту простыню и, если хочешь, поешь фруктов, но вино не трогай, оно не разбавлено... вон в том кувшине — вода. Готов говорить?

Нелей на миг прикрыл глаза и тихо выдохнул:

— Да.

И начал рассказ...

...Филос перестал писать почти сразу, как только Нелей дошёл до рассказа о заставе на дороге к Леонтиноям. А когда Нелей, всё ещё сидя в бассейне и в пятый раз промывая и расчёсывая волосы, начал говорить о Данноне, Филос встал и начал ходить по комнате — ничего не говоря, ничего больше не делая, не глядя никуда, только себе под ноги. Мимоходом достал из сумы Нелея кошелёк, вытряс его небрежно на стол, разворошил мимолётным движением монеты, опять начал ходить...

— Глупец, — наконец обронил Филос, когда Нелей замолчал — прекращая ходить. Теперь он смотрел на Нелея, и мальчик (он завернулся в простыню — тонкую, приятно-мягко-шероховатую и слабо пахнувшую лаванждой) и уже сидел на ложе) заставил себя не опускать глаз и даже ответить — он понял, о чём именно говорил Филос:

— Я себе это повторил уже не один десяток раз. Я был очень зол и... и испуган. И он меня обманул, как дурачка на ярмарке.

— Верно, — подтвердил Филос, подойдя к Нелею и садясь рядом. Взял со столика кисть винограда, стал отщипывать губами по одной ягодке, как избалованный ребёнок. Взглядом предложил Нелею, тот покачал головой. — Итак, плохое: мы никогда ничего не узнаем от Даннона. А он знал много. Очень много. Не узнаем мы и самого важного на данный момент — успел ли он кому-то что-то рассказать. Кстати... за Даннона себя всё-таки очень уж не вини — никто его ни в чём не подозревал, он был очень хитрым и очень важным человеком пунов. Не тебе его было раскусить...

— Думаю — нет, — осмелился перебить Филоса Нелей. — В смысле — не успел он никому ничего рассказать.

Любой взрослый человек одёрнул бы мальчишку, а то и наградил подзатыльником или шлепком по губам. Но Филос только спросил коротко и деловито-заинтересованно, словно обсуждая важное дело с равным:

— Почему?

— Он... — Нелей подумал и обстоятельно пояснил: — Он очень хвастался тем, что знает всё, получит большой почёт, хвастался своим умом и так далее. Вообще был очень горд собой. Он, конечно, был умным и хитрым, но... но, по-моему, слишком любовался собой. Вряд ли он с кем-то стал бы делиться тем, что знал... ну, кроме своих прямых нанимателей в Мотии или даже в самом Карфагене.

— Резонно и умно, — кивнул Филос. — Хотя, к сожалению, уже непроверяемо... что ж, будем считать это некоторым неизбежным риском. Теперь хорошее: он мёртв, и пуны об этом не знают... и если он в самом деле вёл себя так, как ты описываешь — то с ним умерло очень много знаний, которые могли бы нам нанести непоправимый или, во всяком случае, труднопоправимый вред. Да. Кстати. Мальчик, который с тобой — раб?

— Раб, — кивнул Нелей. Чуть не добавил "беглый", но смолчал. Филос продолжал:

— Надёжней будет его убрать.

— Как... убрать? — Нелей встал. Филос глядел на него теперь снизу вверх — глазами, прозрачными, как изумруд, только холодными. Пояснил:

— Тихо и незаметно. Можно прямо сейчас. Обещаю, что он просто уснёт — и всё.

— Нет, — подобрался Нелей, снова садясь. — Он спас меня.

— Он раб, — словно бы поясняя тупому ученику важный урок, терпеливо, без раздражения, сказал Филос. — И он слаб — и телом... и духом, я вижу такие вещи хорошо. Один неверный шаг — и он выдаст.

— Нет, — отчеканил Нелей. Филос, продолжая смотреть на мальчика, спросил спокойно:

— Он что, твой любовник?

— Нет! — вскинулся Нелей. — Ты что, повредился в уме?! Он мой друг! Друг! Неужели трудно понять?! — он хотел сказать, что обещал Бромию свободу, но понял, что сейчас не время и не место для этого разговора.

— Трудно, — вздохнул Филос. — Я никогда не умел просчитывать эту категорию — дружбу. От неё вообще одни неприятности. Хуже только любовь... Впрочем... пусть будет по-твоему. Пока пусть будет так, я не вижу особого вреда.

— Если с Бромием что-то случится... — начал Нелей. Филос поднял ладонь:

— Что тогда? Убежишь к пунам?

— Нет, — подумав, ответил мальчишка. — Я... когда всё закончится, я тебя просто убью. Ты не убережёшься. И что хуже — я буду думать, что мы, эллины, недалеко ушли от пунов.

— Весомо, — кивнул Филос. — Хорошо. Этот вопрос закрыт. Если его понадобится открыть — я тебя предупрежу. Клянусь... чем поклясться?

— Аполлоном! — выпалил Нелей с недоверчивым вызовом.

— Клянусь Аполлоном, — Филос сделал приветственный жест в сторону солнечных лучей из яркой звезды колодца. — Теперь следующее. Даннон точно мёртв?

— Мёртв, — ответил Нелей угрюмо. — Я же сказал, что он выпил яд. И что мы сбросили его в обрыв. Там не меньше полуплетра глубины.

— Нелей, позволь тебе сказать одну вещь, — сухо сказал Филос. — Она особенно важна, если ты и дальше будешь играть в наши игры. Но и в любом случае пригодится... Убитым кого-либо — особенно такого, как Даннон — можно считать, лишь когда ты перережешь ему горло и подождёшь, пока перестанет течь кровь. Мне было не так уж больше лет, чем тебе, когда я прыгнул в горящее здание, чтобы не попасть в руки врагов. Они были уверены, что я сгорел. Я, кстати, тоже был уверен, что сгорю и успел даже поблагодарить богов за такую лёгкую смерть. Но я не получил даже ожогов — внутри оказался здоровенный пифос с молочной сывороткой, врытый в землю. Так вот. Самое жалкое зрелище, которое я наблюдал в своей жизни — было лицо одного из моих преследователей, когда через месяц ему перед допросом показали меня. Не пришлось даже и допрашивать — он рассказал всё сам. От ужаса. Так ты уверен, что Даннон мёртв?

Нелей подумал и кивнул:

— Да. Я, правда, не перерезал ему горло. Но то, что он выпил — я только сейчас вспомнил запах — это соль синильной кислоты. Её применяют в мастерских, где делают египетские зеркала. Я заглядывал в такую мастерскую из интереса и хорошо помню запах. Мне там говорили, что это страшный яд, мгновенный.

— Да... — задумчиво согласился Филос. — Циан. Соль называется циан. Это смерть. Хорошо. Даннон мёртв. Теперь дальше. Двое твоих друзей уже здесь. Ещё один пока не прибыл, но скоро будет. С моей стороны приказ — твой раб... прости, твой друг, — Филос выделил это слово насмешливо, Нелей ощетинился, — ничего, ни-че-го не должен знать о том, что тут другие мальчики из Сиракуз. Ты понимаешь меня? Когда — и если — будет можно ему сказать — я тебя предупрежу особо.

— Я всё понимаю и сделаю всё, как ты говоришь, — ответил Нелей совершенно спокойно.

— Вот и хорошо, — удовлетворёно кивнул Филос. — Дальше. Вы будете жить здесь, у меня. Как новые личные слуги. Свободные, но слуги. Никто не удивится и ничего не спросит, мои прихоти, даже самые странные, тут — закон. Между прочим, один из твоих друзей нанялся помогать рыбакам в гавани, у него это очень ладно получается, кстати. Второй — в подручные к гончару. Не бедному, не богатому — среднему. Завтра пойдёшь на рынок за покупками, найдёшь обоих и "познакомишься" с ними. Как — придумаешь, не мне учить такому мальчишку. Когда вернёшься — будь готов получить от меня пару пощёчин за то, что долго где-то пропадал. Так. Теперь. Что умеет твой... хм... друг-раб?

— Он отлично пишет и читает... — заторопился Нелей. — Ещё — умеет играть на музыкальных инструментах и танцевать...

— Хорошо, значит, будет развлекать меня игрой на авлосе, я очень люблю эту музыку... Из дома он пока не сделает ни шагу. Не бойся, — Филос неожиданно улыбнулся, Нелей даже вздрогнул, — всё это ненадолго. Появится твой третий друг, я ещё дождусь кое-кого — и приступим к Делу. Пуны, чтоб их зарезали собственные матери, в последнее время нанесли нам несколько сильных ударов, многие наши люди погибли или пропали, и мы сейчас в некотором... расстройстве рядов. И да, ещё. Деньги из того кошелька ты можешь оставить себе.

— Мне они... — начал Нелей сердито. Но Филос покачал пальцем в воздухе и сказал негромко, почти нежно:

— Замолчи, дурак. Я понимаю, что тобой движет. И я рад тому, что у тебя такая чистая душа, — это тоже было неожиданно и было это ещё и искренне, Нелей удивлённо посмотрел на Филоса, даже забыв обидеться на "дурака", сказанного как-то и не обидно, будто между прочим. — Но ведь твой отец не отказывается от платы, которую положил ему Гелон? От платы за защиту родного города? Или это не так, и он служит бесплатно?

— Это правда, — кивнул Нелей. — Но... но в кошельке очень большие деньги.

Филос безразлично повёл щекой. Потом предупредил:

— Впрочем, ты можешь оставить себе все деньги, кроме одной драхмы. Хочешь на неё поглядеть? Да нет, что я... тебе нужно на неё поглядеть, — Филос нагнулся к столику, покопался в монетах и взял одну. Перебросил её Нелею. — Ну-ка?

— По-моему, она не фальшивая... — неуверенно начал Нелей, вертя серебряную лепёшечку в пальцах и вспоминая всё, что рассказывал о монетах Зеф.

— Не фальшивая, — подтвердил Филос. — Настоящая полновесная сиракузская драхма из чистого серебра. Ну? Что в ней странного?

Нелей продолжал крутить монету с глубоко пробитым "насквозь" изображением нимфы Аретузы и чувствуя себя учеником, не выучившим урок. В голову лезла всякая чушь — про тот же источник Аретузы в родном городе, про искавших его людей из далёкого Рима... как бывает опять же на уроке в школе, если не знаешь ответа. Но раз Филос сказал — значит, в монете должно быть что-то странное. Должно...

...да вот же оно! И как он не заметил этого раньше, слепец! Ведь сколько раз смотрел эти монеты и гадал — что же в них особенного...

— Вот, — Нелей уже абсолютно уверенно показал на верхнее ребро монеты. — Тут чёрточки. И это не просто чёрточки — тут знаки. Похоже на "омикрон", "пи" и... не пойму. Если не приглядываться, то не поймёшь... да если и поймёшь — то что с того?

— "Сейн", "пей" и "йод", — поправил Филос. — Глаз, рот и рука. И это верно. Ничего с того. Кроме тех, кто знает, что должен увидеть и что означает такая монета.

— Ксюмбаллон! — дошло наконец до Нелея. Он хлопнул себя по лбу, и Филос поморщился:

— Сын Актия, прими ещё один совет и будь добр следовать ему впредь — оставайся всегда сдержан в выражении чувств, если только тебе не нужно играть порывистого и невоспитанного человека. Пусть все, кто смотрит на тебя со стороны, ничего не могут понять о твоих мыслях, радостях и разочарованиях, страхах и надеждах по твоей внешности и поведению. И да, это ксюмбаллон. "Знак своих". И да снова — неплохо бы тебе выучить финикийский.

Нелей поморщился:

— Отвратительный язык...

— Отвратительный, — согласился Филос. — Тем более его надо знать. И сделать так, чтобы о твоём знании никто не знал. Знай и умей как можно больше — и пусть об этом знают как можно меньше людей, сын Актия. Это тоже хороший совет... А теперь — иди, — он махнул ладонью, даже нет — отдельно пальцами, и Нелей снова увидел изнеженного щёголя, отсылающего переставшего быть нужным слугу. — Забирай монеты и иди вон в ту дверь, вторая дверь справа по коридору — ваша комната, там всё, наверное, уже готово. Я вас повозу, когда это мне потребуется, а пока — можете быть свободны. Простыню брось там, у входа...

Нелей сгрёб монеты в завёрнутый угол простыни и склонился:

— Да, господин Актий, как будет угодно.

В поклоне он спрятал улыбку, но уже у самых дверей услышал ленивое:

— Нелей. Когда человек улыбается — это понятно, даже если ты не видишь лица. Просто по его голосу...

...Комната, которую выделил своим новым слугам Филос, была маленькой, но стены — расписаны яркими сценами рыбной ловли, на полу из обожжённой глины — узорные половики, оба ложа — покрыты красивой дорогой тканью, а шкафчик для одежды — резной, резьба тонкая и красивая. На подоконнике стояла лампа, но не из простой глины, а с металлическими накладками из электрона. И кувшин для умывания был серебряный, с узорами.

Видимо, Филос считал, что экономить не стоит даже на слугах.

Первое, что сделал, почти вбежав в комнату — громко перевёл дух. Потому что Бромий был тут. Живой и здоровый. И даже вымытый дочиста. Он голышом сидел на ложе слева от входа, рядом с нетронутой новой одеждой (на втором ложе Нелей увидел ещё один комплект). У него был обалделый вид, он словно бы даже не узнал вошедшего Нелея, а тот подумал неожиданно: а ведь теперь они с Бромием как бы равны. Оба свободные, оба слуги... Эта мысль сперва возмутила Нелея до самой глубины души, но... но потом он принял её с неожиданно подступившим облегчением. И это даже показалось ему смешным.

— Вот мы и добрались, — сказал он, садясь на своё ложе. — Дай одежду-то. Эй, а какая моя?

— А я не знаю... — Бромий наконец ожил, закрутил головой и потёр лоб ладонью. Выпалил: — Я так рад, что ты пришёл! Я думал... я боялся...

— Глупости, — как можно беззаботней сказал Нелей. Бромий помотал головой:

— Я видел двух слуг... Нелей, они немые. У них нет языков, я наверняка тебе говорю!

— Ой, да просто им с тобой говорить не о чем, — равнодушно ответил Нелей, про себя моля богов, чтобы это было правдой. Бромий подумал и, кажется, немного успокоился. Оперся руками на аккуратные стопки одежды и задумчиво спросил:

— А какую ты выберешь?

Нелей всмотрелся. Хитоны были одинаковые — совсем новые, рыжевато-коричневые, с золотистым орнаментом. Чёрные плетёные из кожаных шнуров пояса, голубовато-серые простые сандалии... Могло бы показаться, что это какая-то форма, если бы не заметные различия в орнаменте хитонов и плетении поясов.

— Выбирай первым ты, — весело сказал он Бромию и, повалившись на ложе, потянулся изо всех сил.