— Еврей, что ли?
— Темная ты, мать. Эдуард — имя не еврейское. В Англии целая куча королей носила это имя. Да и нашего Циолковского вспомни, кто он по батюшке. Но не в этом дело. Отчество у него — полковник сделал таинственную паузу — Леонидович. И фамилия украинская. Дальше я молчу, ты сама вспоминай, откуда наш генсек родом. Ладно, пошли уже.
В здании горкома было шумно, не все еще были в зале, спешить было некуда — высокие гости перекусывали в горкомовской столовой. Полковник повел свое семейство к ложе, ближайшей к местам для президиума. На прошедшем в понедельник совещании кто-то заметил, что неудобно на столь официальном мероприятии сажать свои семейства в первых рядах, не в зоопарк мол, пришли, да и приглашения с указанием мест, как на обычный концерт, в этот раз не распространишь. Поэтому посторонних лиц непартийной наружности, желавших не только увидеть генсека своими глазами, но и увидеть его совсем вблизи, решили усадить в ложах второго яруса, благо здание проектировалось еще до эпохи беспощадной борьбы с архитектурными излишествами.
Почти у самой лестницы наверх полковник остановился. Навстречу шел улыбающийся пожиратель котлет.
— Я же говорил, что пешком быстрее, Виктор Александрович, а Вы не поверили.
— Ну в ваши то годы, Эдуард Леонидович, все быстро делается. Чему тут удивляться?
— Виктор Александрович, Виктор Александрович, как вы думаете, я Вам в сыновья гожусь? Я вот думаю, что да, зачем же тогда вы со мной так официально? Зовите меня просто Эдик. Можно я Ваших дочек пока что на минуточку украду, не возражаете?
Задумавшийся о чем-то дядя не возражал, сестры тоже, Макс отвел их в сторонку.
— Девчонки, а что вы делаете сегодня вечером? Я-то сам не местный, как говорится, от поезда отстал, куда у вас тут можно пойти вечерком? Ну там кафешка, ресторан, дискотека...
— Кафешек у нас нет, так, просто стекляшки, не дотягивающие до высокого звания кафе. Абсолютно во всех ресторанах, а их у нас теперь почти три штуки, не очень молодежный репертуар. Кроме того, там по вечерам почти всегда заказные банкеты. А дискотека у нас называется по старинке — танцы. С соответствующим старине репертуаром. Сегодня четверг, поэтому дискотека проходит под лозунгом "для тех, кому за 40". Завтра будет "для тех, кому за 30". Что-то более комсомольское раз в две недели бывает, и то, пока организаторам по голове не настучат за репертуар. Один раз целых полгода никаких дискотек не было, никто не брался. Полная тоска.
— Ну а просто по набережной променад совершить, на речные красоты полюбоваться, фонари посчитать?
Девчонки засмеялись.
— Вот сразу видно, что ты не местный. Набережная — одно название, обычная окраинная улочка, даже освещения нет. В парках гуляем и в центре, больше негде.
Ладно, чего-нибудь придумаем, вы, главное...
Шум в коридоре как-то сразу стих, Брежнев закончил обедать, и высокие гости двигались в сторону входа за кулисы. Брежнев заметил Макса и остановился.
— А, мечтатель, вижу, ты времени даром не теряешь. Девушки у тебя красивые, слов нет. И обе твои?
Брежнев улыбнулся смутившимся сестрам, спросил, как их зовут. Девушки представились.
— Хорошие имена — похвалил девушек Брежнев и снова обратился к Максу — Вижу, выбор у тебя нелегкий. Но я тут тебе ничем помочь не могу, сам решай. В Москву ко мне еще не надумал? Ладно, думай дальше, у тебя время терпит, а мне пора, люди ждут.
Брежнев еще раз поглядел на девушек и пошел дальше.
— Ты слышала? — зашептал полковник на ухо супруге — думаешь он просто так в Белогорск приехал? Да он же настоящие смотрины здесь устроил. Посмотрел и сказал — помочь выбрать не могу. Обе, значит, ему понравились. И вспомни, перед тем как Брежнев подошел, Эдик сам меня спросил, годится ли он мне в сыновья, в зятья, значит.
— Да ты что? Что ты такое говоришь? Аленке еще пятнадцать всего.
— А через месяц уже 16 исполнится, вот Брежнев и говорит, что время терпит. Ты точно не знаешь, где наши проныры такого жениха подцепили? Ну ты подумай, вы же там все время секретничаете о чем-то, может быть, сказали они чего о делах своих сердечных, а ты внимания не обратила?
По коридору прошел распорядитель, загоняя в зал тех, кто еще остался в коридоре. Макс, думавший на время заседания ускользнуть, тоже вынужден был последовать за остальными, в коридорах было слишком много охраны. Теперь он сидел в зале, в последнем ряду и поглядывал на сидящих в ложе новообретенных родственниц.
— Вот почему тогда искра проскочила, — думал он. Не в голых коленках дело, а в том, чьи они. И бабушка, и мама, когда сидели на чем-то низком, держали колени точно так же — не прямо, а чуть влево. А дядя... И чего я ему всякие грехи приписывал? Нормальный же мужик, вон, и квартира у него всего трехкомнатная и небогатая и шутки не только понимает, но и сам пошутить умеет.
Выступление Брежнева проходило, как уже повелось у него начиная с Риги, в несколько непривычном для белгородцев формате. Косыгин и Долгих тоже начали подстраиваться под новую манеру генсека не просто читать доклад, а как бы разговаривать с залом.
Когда наступило время игры в вопросы-ответы, Белогорск ничем не отличился от прочих посещенных Брежневым городов. Задавать вопросы боялись, да и сами вопросы отдавали формализмом. Оживил этот этап встречи пространный вопрос биоробота. Этот страдающий косоглазый голем с оттопыренными ушами и немного свернутым на бок носом, на котором покоились толстые очки, долго распинался о том, что молодежи некуда податься. Он поначалу всячески хвалил дома пионеров и разнообразные кружки, но потом заявил, что заботу о своем досуге ощущают лишь школьники и пенсионеры. А те, кто уже закончил свое образование, но не заработал пенсию, предоставлены сами себе. Кино — это, конечно, хорошо, но не будешь же каждый день смотреть одно и то же. И потом, надо ведь где-то красивым молодым людям знакомиться с красивыми молодыми девушками. Наглый гомункул предположил, что Леонид Ильич познакомился со своей супругой именно на танцах и посетовал, что молодежь в небольших городах лишена такой возможности, что музыка звучит хоть и хорошая, но несколько старомодная, не будешь же танцевать под "гляжусь в озера синие" или какую-нибудь симфонию, а некоторые близкие к руководству культурой товарищи этого совершенно не понимают и современную музыку всячески зажимают. Местный партактив уже вопросительно поглядывал на Брежнева, не стоит ли прогнать полудурка от микрофона, но тот, улыбаясь, лишь делал успокаивающие жесты ладонью. Биоробот закончил свою пятиминутную речь вопросом — нельзя ли попросить Леонида Ильича о содействии в этом животрепещущем и столь важном вопросе.
Брежнев в своей ответной речи рассказал, что действительно познакомился с супругой на танцах, и тоже помнит тогдашние гонения на современные танцевальные мелодии. Улыбаясь, Брежнев пожалел, что те современные мелодии кажутся нынешней молодежи совсем уж архаичными, предположил, что когда-нибудь, лет через 30, молодой человек и сам будет зажимать будущие модные мелодии. В заключении Брежнев пообещал подумать, как в ближайшее время решить вопрос с молодежным досугом, чтобы помочь столь красивому душой и телом молодому человеку познакомиться с его будущей супругой.
Зал, раскованный столь непривычным обменом любезностями, осмелел и в вопросах недостатка больше не было.
Когда собрание закончилось, Максу не удалось перехватить сестер — дядя уехал сопровождать генсека до границ района, а может быть и дальше, и девчонки в сопровождении матери отправились домой.
— Ну, не очень-то и хотелось — думал Макс. — Ну что я им скажу сейчас? Буду расспрашивать, как живут, о бабушке, о дяде? Как-то это глупо будет выглядеть в их глазах, да и, главное негде поговорить. А было бы где — все равно надо хоть как-то подготовиться, легенду подобрать, что ли. А то расскажут отцу, а он быстро разоблачит афериста, что ему стоит, не в булочной ведь работает. Вон, как он со своей женой на меня подозрительно смотрят. Ну, сам виноват, захотелось хоть как-то проучить всемогущего чиновника районного масштаба, вот и дошутился. Не надо было этого делать. Хотя, как бы я тогда узнал, что он мне родственник? А ведь мог бы и не узнать, если бы сестры меня в кухне оставили. И гонялась бы сейчас за неуловимым гражданином Бойко вся местная милиция, как Бендер за Скумбриевичем.
Нет, хорош, подожду, пока тут строительство не развернется, тогда и осяду здесь, как собирался. Надо будет только личину поменять, в этом теле я уже перед родней засветился и нехорошо как-то засветился, и с биографией и вообще. Жаль, за почти три месяца привык уже к отражению в зеркале, да и мордашка моя как-то излишне женщин привлекает, что они в ней такого особенного нашли то?
— Грэйв, сворачивай тут все. Оставь только наблюдение за моими новыми родственниками, чтобы с ними ничего не случилось. Защиту им как-нибудь обеспечь, другой родни у меня нет. Никаких болезней, никаких хулиганов, никаких автоаварий, никаких открытых люков, никаких несчастных случаев — везде соломки подстели. Даже если их под них просто копать начнут, неважно из-за чего, то сразу меня извещай. Давай, говори, куда идти и открывай там портал в бункер.
БЧ-41
— Ты мне скажи, что там этот Андропов в вашем аду делает? Столько хлопот всем доставил, гадюка.
Да ничего еще не делает. Анекдоты пока что рассказывает, про Вас, например.
— Ну расскажи какой-нибудь, только не очень обидный.
— Хорошо, слушайте. "Встречаются Брежнев и Суслов. Брежнев спрашивает — Миша, а сколько у нас в стране евреев? — Не знаю точно, Леонид Ильич, наверное, миллиона два-три. — А если им свободный выезд разрешить, сколько уедут? — Не знаю точно, Леонид Ильич, наверное, миллионов десять — пятнадцать".
— Этот я знаю, — Брежнев даже не улыбнулся. — Ничего смешного, потому что почти правда. Растет число жаждущих отправиться в экономическую эмиграцию. Конечно, есть среди них и идейные, дай им волю, еще до войны уехали бы, они и часть своих детей в том же лицемерном духе воспитали — на собраниях хлопают, а сами за границу хотят. Мало таких, но есть. Беда в том, что постоянно новые появляются. Смотришь на такого — человек как человек, комсомольский значок носит, "ура" первым кричит, а чуть выучишь его в институте, так сразу заявляет — "хочу эмигрировать". Мы только евреев выпускаем, вынуждены понемногу выпускать — слишком сильное у них в Штатах лобби, кричат о праве человека жить на исторической родине. Кричать то кричат, только сами почему-то из своей Америки на эту историческую родину не особо стремятся.
— Так может ну их? Раз хотят, пусть уезжают, и не только евреи? Чего держать то, других только портить?
— На это другой злой анекдот есть. В котором только мы с Сусловым и остаемся. Но анекдоты — это так, в них всегда преувеличение есть, реально все не уедут. Это сейчас Запад с распростертыми объятиями любого принимает, а как только всем разрешим, они тут же всех подряд брать перестанут. Начнут выбирать сливки, а у нас останется только шлак. Но даже не в этом дело. Не мы первые держим и не пущаем, всегда так было, с тех самых пор, как цари границы поставили. Да и раньше было, только в другом виде. Сам подумай — у нас работать некому, везде объявления — требуются, требуются. А что будет, когда миллиона три уедут?
— Ну так если они уедут, во-первых, квартиры с собой они не заберут? Значит для оставшихся квартирная очередь на три миллиона и уменьшится. А во-вторых, на эти три миллиона человек товаров уже производить не надо.
— Узко мыслишь, гражданин черт, сразу видно, что нет у вас там университетов. Нужды государства прежними останутся. Нужна та же самая армия, тот же самый аппарат управления, те же самые дороги надо строить, науку и образование надо обеспечивать, надо пенсионеров кормить. А откуда средства на это брать? Вот было, скажем, сто миллионов населения, а денег государству нужен был миллиард. С каждого всего по червонцу. А если народа останется всего десять миллионов? С каждого уже по сто рублей надо драть. А если человек всего сто рублей зарабатывает? Что он жрать то тогда будет? Поэтому и не пускаем, с паршивой овцы хоть шерсти клок.
— Ну хорошо, но вот возьмем капстраны. У них и для себя продукции хватает и для экспорта остается. А о недостатке рабсилы они уже давно и не слышали, мало того, у них ее излишек — безработица, а ведь безработным они еще и пособия платят. И столько платят, что некоторые даже работать не хотят, на жизнь вполне хватает. Может система виновата?
— Производительность труда у них выше, вот и все объяснение. А производительность — это результат развития технологий производства. Экскаватором за минуту выкопаешь больше, чем лопатой за день. А экскаватора у нас как раз и нет.
— Ну так брось лопату, посмотри на экскаватор и сделай себе такой же.
— Экскаватор это уже конечный продукт. Это он только выглядит просто, а попробуй сделай. Обращаться с готовой вещью за пару часов научиться можно, а сделать ее и жизни может не хватить. Потому что надо и кучу станков иметь и кучей знаний обладать, надо знать хотя бы, как тот же металл так сварить, чтобы ковш через минуту работы не треснул. Отстали мы, по объективным причинам отстали. Отстали уже тогда, когда политические системы одинаковыми были.
— Почему? Вроде такие же самые люди, как и они.
— Долгая история, почему мы от них отстали. Мы на краю земли живем, причем не на самом удобном краю. И климат суровый и... Не буду валить все на совсем древние времена, вроде монголо-татарского нашествия, но пока мы тут воевали, отстраивались и опять воевали, они чуток вперед ушли. Опять же, даже торговать полноценно не могли, выхода к морю у нас не было. Продавали за сколько они заплатят, а покупали только то, что привезут, и опять же, по их цене. По большому счету, мы долго ничем от папуасов не отличались — меняли свое золото на их стеклянные бусы. Вот, в результате еще на шажок отстали. Посмотри, когда Петр окно в Европу прорубил, он всякую им ненужную шваль к себе тянул, потом что эта шваль порой знала больше, чем наши умельцы. Сказка о отечественном Левше всего лишь сказка, хоть и горько это признавать. Отдельные умельцы никогда значимой роли не играют, они лишь исключение из общего правила. А потом, смысл этой сказки не в том, что Левша блоху подковал, а в том, что все у нас через жопу делалось — кто-то делает хорошие ружья, а кто-то по дурости их кирпичом портит.
Так вот, несмотря на это петровское окно, да не окно, всего лишь окошко в Европу, так и остались мы почти папуасами. С чем мы подошли к Первой мировой? Взять то же самое оружие. Наган — не наш. Максим — не наш. Трехлинейка наша, и то, не на 100%. Хорошо хоть делали все это у себя, а не просто покупали готовое. Оружие — уже показатель уровня технологий. Они уже далеко впереди, уже на автомобиле, а мы сзади, еще на телеге. Первую мировую мы откровенно просрали, и вовсе не в революции тут дело. Наоборот, революция стала возможной из-за того, что войну просрали. Именно таково мое неофициальное мнение, только для тебя. Сделали мы революцию, власть захватили, нам что, своих исконных западных территорий не жалко было немцам отдавать? Дело все в том, что воевать нечем было. И некому — довел Николашка народ до ручки, не верил уже народ в победу, с голым то задом на их пулеметы и пушки. Вот оттого и Брестский мир подписали. Это мы так только храбримся сейчас, мол гениальное предвидение партии, что в Германии революция будет и все назад вернется. Нет, это была обыкновенная капитуляция, предопределенная всем предыдущим отставанием. Потому что в 20-м веке уже воюют не шашками и личной доблестью, а технологиями. В общем, потеряли мы немало и не самые отсталые территории. А тут еще гражданская на три года, даже на пять. Почти вся промышленность на слом пошла, то этот гаечку от станка отвинтит, то этот болтик домой унесет, пока там все в друг друга палят, не забывая стрельнуть еще и по заводу. Ни паровозов, ни хрена после той гражданской у нас почти не осталось. Даже коней поубивало, да и технически образованного населения немало полегло. Ты опять пешком, а эти, которые на автомобиле, на аэроплан пересели и уже за горизонтом скрылись. Попробуй, догони. Вот с этого мы и начинали строить новую страну. С полной разрухи. Сейчас то уже не то, есть кое-что за душой, но все равно отстаем. Очень сильно нас последняя война назад откинула. Половина густонаселенных районов в руинах, девятую часть населения потеряли, если не больше, до сих пор точно сосчитать не можем. А потом сразу холодная война, мало того, что гонка вооружений, так еще опять всякие запреты на продажу технологий. Вон, долго даже трубы большого диаметра не разрешали нам продавать. Газ есть, нефть есть, а труб доставить все это в города нет.
