Волчица и пергамент. Том 9

— Мы откроем тяжёлый путь, — сказал он.

— Но ведь... — запротестовала Миюри.

Коул улыбнулся ей. Из Ньоххиры она нырнула в эту историю, ведомая лишь своей страстью. А история-мечта, которую Миюри пишет каждый день, по беззастенчивости не знает себе равной.

— Я тоже кое-чему научился в этом путешествии. Всегда есть путь.

Если не можешь выйти из приключения, не позволяй себе в нём проиграть.

Сейчас нет времени на колебания, решил он. А когда решишь, обнаружишь под рукой немало оружия.

Может быть, ему удалось передать словами своё настроение.

Миюри принюхалась, её уши и хвост пришли в движение.

В оставшиеся несколько дней до отъезда Коул написал два письма. Одно он попросил Ле Руа с помощью его торговых связей отправить в королевство Уинфилд. Для отправки второго Коул попросил Миюри подозвать к окну птицу, чтобы привязать письмо к её лапке. Эту птицу Шарон попросила сопровождать их, благодарность птице выражалась в сладких орешках, которые покупались у уличных торговцев.

Миюри в перепоясанном твёрдым кожаным ремнём плаще, наблюдая, как взлетает с письмом птица, произнесла:

— Это кажется несколько удивительным — мой брат придумал такой план.

Письмо направлялось не в королевство Уинфилд. Поскольку предполагались определённые неприятности, надо было попросить помощи у некоторых лиц.

— Согласен, — Коул улыбнулся Миюри и начал готовиться к поездке.

Из того, что собрали Рутея, Ле Руа, Ханаан и Пьер, складывалось впечатление, что в соборном гроде Эшьютадте происходили какие-то волнения. Но был ли в этом замешан "Предрассветный кардинал", оставалось неясным, по одним сведения — был, по другим — нет.

— Этот Эшьютадт тоже достаточно живой город, да? — спросила Миюри, изогнувшись, чтобы посмотреть, как она выглядит с длинным мечом на поясе.

— Кажется, там имеется большой рынок, известный в глубинной части большой земли. Из-за этого ходит много разных слухов, что в итоге не позволяет нам судить наверняка.

Если в лодку посадить много лодочников, лодка не начнёт плавать по горам, если многие путешественники на самом деле побывали в Эшьютадте, они принесут смесь слухов, домыслов, преувеличений и баек, из которых в отдалённом городе трудно выделить верные сведения.

Однако во всём этом было общим одно: соборный город Эшьютадт явно не ладил с окрестными землевладельцами, из чего казалось очевидным, что там не всё в порядке.

А когда отношения между власть имущими обостряются, мошенникам легче заниматься своим делом.

— Конечно, было бы лучше, если бы там не было самозванца под моим именем, но там есть и архиепископ, являющийся выборщиком, и это соборный город, проводящий большие ярмарки. И в любом случае этот город — лучшее место, чтобы представить всем Предрассветного кардинала, — заявил Коул, затягивая пояс так туго, словно хотел прижать живот к спине.

Даже если слух о самозванце не подтвердится, необходимо принять срочные меры, чтобы не допустить появления самозванцев впредь. Надо, чтобы на большой земле люди узнали, кто такой Предрассветный кардинал.

Когда люди, увидевшие настоящего Предрассветного кардинала покинут Эшьютадт и вернутся домой и наткнутся на самозванца, они засвидетельствуют, что тот совершенно не похож на настоящего! Коул должен быть уверен, что они скажут это. Нельзя позволить использовать имя и власть Предрассветного кардинала против тех, кто встал на его сторону.

Однако, как бы прекрасно Коул это ни понимал, он всё равно хотел бы, чтобы кто-то другой занял его место, если этот другой мог сделать за него его работу.

Никто бы не знал его лица, и если бы ему в книжной лавке попалась интересная книга, он мог бы пролистывать её перед прилавком под многозначительное покашливание владельца.

Коул вздохнул про себя, и тогда к нему подошла Миюри, чьи волчьи уши ничего не пропускали.

— Всё хорошо. Я всегда буду рядом с тобой.

Она насмешливо улыбнулась, Коул отчётливо увидел её острые клыки.

— Да уж, и на случай, если я больше не смогу нести бремя славы, я бы хотел попросить Солнечную Святую позаботиться обо всём.

Девушка-сорванец с волчьими ушами и хвостом нарочито потрясла мешком с вещами, который она несла за плечами.

— Положись на меня! Я снова засыплю тебя просьбами жениться на мне!

— Не стоит слишком беспокоиться об этом.

— Мм...

Фр-фр-фр, — потёрлась лицом о плечо Коула Миюри, выражая свою привязанность типично волчьим способом. Жаркое и влажное дыхание девушки доставило некоторое неудобство, зато обнадёжило в преддверии неопределённостей нового путешествия.

— Тебе же не стоит беспокоиться на данный момент о том, как остановить самозванца.

— Э? — не понял Коул.

— Если в какой-то момент это понадобится, я загрызу его и зарою в лесу.

В этой девушке было немного чего-то такого...

— В этом нет необходимости, — ясно произнёс Коул. — Как твой брат я хочу, чтобы ты выросла утончённой женщиной.

Это наставление, сколько бы раз в Ньоххире Коул его ни высказывал, Миюри не удосуживалась выслушать. Но, услышав его сейчас, Миюри необычно счастливо прикрыла глаза и как-то очень по-детски и тихо ответила:

— Да.

Коул должен был разоблачить самозванца и показать, что истинный Предрассветный кардинал — он. Однако уже общение с Пьером показало, что эта задача не такая простая.

Рутея сказала Пьеру, что человек в Эшьютадте — это либо поддельный кардинал, лио вообще просто слух, а настоящий Предрассветный кардинал стоял перед ним. Это вызвало у Пьера неловкий смех, словно он не понял шутки.

Однако никто вместе с ним не засмеялся, отчего Пьер растерялся. "Что, правда? " — переспросил он.

Коул мог лишь предположить, что Пьер усомнился, что такой нечестолюбивый человек мог быть Предрассветным кардиналом, только после этого бродячий проповедник удалился в церковь.

Ханаан решил, что Пьер подумал, что из-за недостатка веры он не сумел распознать подлинность Коула, и преисполнился раскаяния.

Ле Руа и Рутея в ответ невесело рассмеялись, а Миюри разозлилась, заявив, что у Пьера нет глаз, чтобы увидеть.

Но многие не будут знать, кто настоящий, а кто нет, и им останется лишь как Пьеру раздумывать и молиться.

Что ж, подумалось Коулу, достаточно вероятно, что события развернутся непросто.

— Если тебе что-нибудь понадобится, — сказала Рутея, посмотрев на Коула, когда провожала их, — не стесняйся, позови меня. Мне не сложно будет добраться до Эшьютадта. Возможно, я смогу помочь.

— Ну, мне кажется, что рыцаря, что рядом со мной, будет достаточно.

Рутея улыбнулась Миюри, а та, не избавившись от ревности к брату, показала в ответ язык.

Коул пожал Рутее руку и вышёл за ворота Акента. Миюри, при таком отношении к Рутее, часто оборачивалась, чтобы с грустью помахать ей рукой.

Каждый раз Рутея безропотно махала в ответ.

— Скоро увидимся снова, — сказал Коул, и Миюри, ещё не привыкшая к расставаниям в дороге, молча кивнула.

Соборный город Эшьютадт размещался приблизительно в северном направлении от города школяров Акент. Но на прямом пути попадались, пусть не очень высокие, горы, и дорог хороших не было, так что пришлось двигаться в обход.

Так что Коул с Миюри вначале двигались по той же дороге, по которой добирались из королевства Уинфилд в Акент, на северо-запад, пока не достигли моря, а оттуда повернули на восток, вдоль побережья моря, глубоким заливом вгрызавшегося в сушу. По словам путешественников Эшьютадт стоял у устья реки, впадавшей в самую дальнюю часть залива.

Город Эшьютадт расположился в важном месте как для речных, так и для морских судов, заходивших в глубокую, тихую бухту, сначала здесь появилась церковь, возведённая для поддержки северных походов во времена древней империи. Об этом рассказал хорошо знавший историю Ханаан.

Эти обстоятельства, вероятно, и привели к тому, сейчас это был соборный город под управлением архиепископа, являвшегося к тому же выборщиком.

Залив, по которому, вероятно, когда-то плыли корабли с рыцарями древней империи, был тих, словно пруд, это ощущение крепло по мере продвижения на восток. Земля под ногами пропиталась водой и обратилась в грязь, казалось, что её временами заливало.

Мелководье залива, напоминавшее большую лужу, дало приют большому числу птиц, особенно впечатляли большие птицы с длинными, тонкими клювами и ногами, помогавшими им непринуждённо добывать пищу.

Дорога в Эшьютадт оказалась достаточно лёгкой, живописной, заплутать на ней было невозможно, но одно обстоятельство причинило неудобство. А именно — высокая влажность. Уже к утру второго дня любительница поспать Миюри рассвирепела, обнаружив, что её прекрасные волосы стали жирными и неопрятными, и Коулу пришлось заплести их в косы.

На следующий день около полудня Миюри сообщила, что хочет есть, и не спеша достала из мешка хлеб, а достав, взвизгнула и отбросила его прочь. Хлеб, который она пекла с мальчишками в "Синей тыкве", покрылся плесенью ядовитого бледно-голубого цвета. В Ньоххире всегда сухо и довольно холодно, там плесень в самом страшном случае была похожа на мох. Вероятно, такой вид плесени Миюри и представить себе не могла, как не могла подумать, что свежий, недавно испечённый хлеб способен так быстро испортиться.

Это навеяло Коулу воспоминания о его детских скитаниях, с чувством тёплой грусти он подобрал отброшенный Миюри хлеб и стал счищать плесень. Его потом можно будет опалить на костре и съесть, не придавая особого значения лёгкому землистому запаху.

Миюри, ужаснувшись при виде этого, ожидала, что Ханаан при его происхождении испытает схожие чувства, но Ханаан нёс на себе благословение Всевышнего. Он с молитвой приложил руку к символу веры на груди, взял у телохранителя заплесневевший хлеб и, затаив дыхание, стал его есть. У Миюри был такой вид, будто он её предал, но, когда Коул удалил плесень с наиболее сохранившегося куска, опалил его на огне и прошептал ей на ухо несколько заветных слов, она, зажмурившись, тоже принялась жевать свой кусок.

Дело в том, что в приключенческих историях подобные случаи не были редкостью, и напоминание Коула об этом действительно возымело действие.

— Похоже, в далёком прошлом уровень воды в море был высоким, в этом месте тогда было глубокое море, — пояснил Ханаан.

Не знаю ничего про это ваше далёкое прошлое, подумала, судя по поджатым губам, Миюри и отодвинулась подальше от костра.

По всему берегу здесь не росли ни деревца, ни кустарники, только пучки диких злаков колыхались на ветерке.

Слабые языки пламени в костре вырывались из торфа, накопанного из-под зарослей диких злаков.

Вокруг Эшьюадта издавна добывали торф, недостатка здесь в топливе не было, что достаточно удобно, однако особенный запах горящего торфа был невыносим для чуткого нюха Миюри.

— Эль, сваренный из поджаренного на торфе ячменя, считается отличным и относится к достопримечательностям Эшьютадта, — добавил Ханаан.

Коулу казалось, что пьющих среди них, в сущности, не было, но молчаливый телохранитель Ханаана что-то промычал себе под нос.

— Однако, если море так тесно соседствует с сушей, — заметил Коул, — земли здесь, должно быть, часто страдают от наводнений.

Ханаана, в семье которого было немало землевладельцев, это, кажется, заметно обеспокоило:

— Может, это удобно, когда ходит столько судов, но, вероятно, в прошлом им приходилось сталкиваться с многочисленными сложностями.

Местность вокруг отличалась тусклыми красками и казалась безжизненной, но при свете дня можно было часто увидеть проплывавшие морем суда. По большей части — небольшие суда или лодки с небольшой осадкой, но у берега, вероятно, имелся проход с более глубоким дном, там плавали суда покрупнее.

Немало было и путешественников, передвигавшихся по суше, это давало представление об оживлённости города. Однако обычно жизнерадостная девушка-сорванец пребывала в совершенно подавленном состоянии.

— Поскорее бы в город... — проныла она, что делала нечасто во время путешествия.

— Наверное, у тебя тоже есть кое-какие слабости, — усмехнулся Коул, напомнив ей про отброшенный заплесневевший хлеб.

Хотя, наверное, стоило похвалить её за выдержку — она не позволила своему хвосту вылезти наружу.

— Мой нехороший брат, — похлопала Коула по плечу Миюри, а потом завернулась в одеяло и уснула.

Ле Руа и Ханаан обменялись улыбками и продолжили подбрасывать в костёр торф, похожий на камни.

— Завтра мы должны добраться до гостевого посёлка недалеко от города. Там сможем собрать какие-то сведения и умерить утомление после нашего пути, — сказал Ле Руа, и одеяло, под которым свернулась в клубок Миюри, шевельнулось.

— А на постоялом дворе не будет сыро? — спросила она, высунув из-под одеяла голову.

Всегда пушистые-пушистые, сияющие волосы Миюри, которыми она гордилась, были непривычно мокрыми.

Но Ле Руа молчал и улыбался, поэтому Миюри со скорбным видом снова свернулась комочком под одеялом.

Когда у горизонта уже появились городские стены Эшьютадта, они увидели в придорожном гостевом посёлке необычную картину.

— Господь указал нам верный путь. Путь к городу, наполненному справедливостью и доброй волей, к городу, где все смогут жить в равенстве и счастье, — проповедовал собравшимся с ласковой улыбкой на устах добрый и мягкий на вид человек, похожий на священнослужителя.

Если Пьер, тряся лохматыми волосами, выкрикивал слова проповеди, словно изрыгал молнии, то этот человек просто громким голосом обращался к прохожим, стоя на деревянном ящике со священной книгой в руке.

Многих путников поначалу охватывала неуверенность, но их знакомые торговцы, проходившие неподалёку, объясняли положение вещей, и те, удивляясь, шли дальше направо на развилке дороги.

— Это тот, кто выдаёт себя за моего брата?.. — спросила Миюри.

После случая с заплесневелым хлебом Миюри пребывала в крайне дурном настроении, этот проповедник вызвал у неё вспышку гнева, и она яростно сверлила его глазами.

— Нет, это похоже на простое наставление, — ответил Коул.

В Эшьютадте весенняя ярмарка была в полном разгаре, и скопление людей было ожидаемым. Однако причина многолюдного оживления в придорожном остевом посёлке, заключалась в ином. Ле Руа ушёл побеседовать с торговцами, вернувшись, он рассказал об этом остальным:

— Если отправиться по дороге прямо, доберёшься до Эшьютадта, но если свернуть направо, дорога приведёт в город надежды Орбурк.

— Город надежды? — переспросил Ханаан.

Он разделял чувства Миюри к тому, кто изображал Предрассветного кардинала, пусть и не так сильно, как девушка, и, став свидетелем проповеди в гостевом посёлке, также пребывал в несколько мрачном настроении. Он нахмурился и посмотрел на проповедника.

— Он как будто пытается подражать четвёртому псалму Священного писания, но... по сути это распространённое вероотступническое положение о явлении на землю царства небесного.

В четвёртом псалме повествовалось о том, что когда на один долго угнетавшийся народ обрушилась большая беда, тогда Бог, наконец, направил их к месту, упомянутому как город надежды. В этой истории имелся сильный приключенческий привкус, неудивительно, что она стала распространённой темой церковных проповедей, но она же часто использовалась теми, кто пытался подать себя в качестве истинного спасителя.