Зверь над державой

— Полковник Павел Ефимович Коган будет курировать ваш проект от администрации премьер-министра, — глядя на удивленного Викентьева, генерал еле заметно усмехнулся. Ознакомив подполковника с соответствующим приказом, регламентирующим практически неограниченный допуск куратора к секретной информации, замдиректора ФСБ тут же вежливо проводил обоих из кабинета. Что поразило директора проекта, так это то, что генерал, который был сегодня в форме, и, видимо, тоже собираясь уходить, надел фуражку и, прощаясь, первый откозырял полковнику в "гражданке", как старшему по званию.

* * *

Юрий Александрович был немного знаком с Коганом. Они "сталкивались" во время разборки со знаменитым в определенных кругах "Энгельским пнем". Тогда нехорошие "заморские мальчики" умудрились засунуть недалеко от аэродрома наших стратегических бомбардировщиков Ту-160 в районе Энгельса контейнер с аппаратурой, прослушивающей радиопереговоры и фиксировавшей работу радиотехнических систем самолетов в обычный сосновый пень.*

* Реальная история в 1988 году под Прилуками.

Павел Ефимович захотел ознакомиться с проектом "Шмель" немедленно. На борту самолета, за рюмкой коньяка, они разговорились. Как понял Викентьев из намеков полковника, премьер, сам выходец из спецслужб, предпочитал лично держать руку на "пульсе" самых важных с его точки зрения дел. Коган, бывший разведчик, хотя не зря считается, что они бывшими не бывают, занимался у премьера в основном вопросами авиации. Когда-то в молодости, как он сам рассказал в самолете Юрию Александровичу, пришлось ему потюкать топориком в одном французском порту, работая плотником. Одновременно он внимательно наблюдал за приплывающими и уходящими как военными кораблями, так и гражданскими судами. Анализировали полученную информацию уже в Москве. Вот тогда-то у неплохо зарабатывающего молодого французского рабочего и появилось увлечение. Он не только отлично овладел управлением спортивного самолета в местном аэроклубе, но и собрался участвовать в чемпионате Франции по высшему пилотажу. Но человек предполагает, а начальство, как говориться, располагает. За чужую ошибку, провал связника, пришлось расплачиваться многим. Самого Когана с его, "греческого профиля" носом, напоминавшем знаменитого французского президента, отозвали в Союз. Здесь уже, хорошо тогда "покрутившись", молодой капитан КГБ обменял свои французские "корочки" пилота-спортсмена с паспортными данными из "легенды" на законное пилотское свидетельство, выписанное уже на настоящую фамилию.

— С чего я тебе это все рассказываю, — начал объяснять Викентьеву полковник, они почти сразу на борту самолета перешли на "ты", — Тогда, вернувшись из заграницы, я, практически сразу, в МАИ на заочное поступил, на авиаконструктора. Сразу на четвертый курс взяли, — похвастался Коган, — И с тех пор стал специализироваться в "наших" делах на авиации. К агентурной работе после чужого провала я уже был не годен, "засветился", как сам понимаешь. А у нас же дополнительные знания и умения всегда приветствовались. Здесь я и МиГ-29-тый освоил, и на "Сушке" двадцать седьмой воздушный океан штурмовал. Ох, какой самолет, не машина, сказка! Много на чем удалось полетать. Но, годы уже не те, врачи за штурвал не пускают, — Павел Ефимович вздохнул, — Но вот почему "сам" меня на это дело кинул, я пока не понял. Но ты не беспокойся, мешать я тебе не буду, не было таких "установок". Наоборот, чем смогу, помогу. Опыт у меня кой-никакой, есть.

— Темнит полковник, — подумал Викентьев. Разные слухи про Когана по управлению ФСБ ходили. Одни говорили, что он "лепший" друг нынешнего премьера, который ранее был президентом, а за несколько лет до того директором "конторы". Другие утверждали, что этот простой якобы полковник набрал компромата на всю нынешнюю верхушку страны и грамотно этим пользуется. Во всяком случае, про то, что первый "демократически избранный" президент Российской Федерации был "свален" именно с помощью компромата, директор "Шмеля" слышал не раз.

После приезда на базу куратор неделю покрутился во всех отделах. Его интересовало практически все. Он всюду совал свой специфический нос. От охраны базы и до технологии заброса. Правда, как точно выяснил Викентьев, числовые коэффициенты пробоя полковник не выяснял. На ежевечерних "посиделках" он также стал постоянным гостем. На них, после появления Павла Ефимовича, разговор почему-то стал чаще съезжать на политику.

— Ну, как Вы, Сан Саныч, не понимаете, Россия была, есть и будет империей. Что при царях, что при Сталине, — Коган улыбнулся, — Даже сейчас, несмотря на декларируемую демократию, мы, — он гордо посмотрел на Логинова, — мы империя. Несколько ослабленная и немного уменьшенная в размерах. Конечно, конкретная форма власти имеет громадное значение. Но здесь это, увы, не нам решать. А вот там, — полковник помолчал, — там можно попробовать. И, здесь Вы, Александр Александрович, возможно и правы. Монархию можно попробовать реставрировать и в конце сороковых.

Все удивленно посмотрели на Когана.

— Как Вы себе это представляете, Павел Ефимович? — первой, как всегда, задала вопрос Катя.

— Воспользоваться культом личности Сталина сразу после войны. Раскачать внутриполитическую обстановку при отходе от плановой экономики к рыночной, что хочешь, не хочешь, требует отказа от продекларированного социализма.

— Да, но как технически такое провернуть? — Юрию Александровичу излагаемая идея показались интересной.

— В несколько этапов, — начал объяснять полковник, — Первое, разрешить многопартийность. Далее, когда свежесозданные партии начнут бороться за реальную власть, необходимо допустить несколько контролируемых неудачных попыток переворота.

— А перевороты разве в те годы были возможны? — спросила Ольга.

— Еще как, — Павел Ефимович задумался, вспоминая, — в нашей истории именно в те годы их было два.

— Три, — поправил Викентьев.

— Правильно, Юрий Александрович, — Коган благодарно кивнул, — два удачных и один неудачный.

— Первый, это арест Берии в пятьдесят третьем, — блеснул знаниями Николай.

— Да, и приход к власти Хрущева, — поддержал друга Дима.

— А второй? — спросила Катя.

— Вот второй был неудачным, — ответил за Павла Ефимовича Логинов, — в 1957 Маленков, Молотов и Каганович попробовали сместить Хрущева. Не вышло у них. А вот третий переворот в октябре шестьдесят четвертого у Брежнева, Подгорного, Шелепина и Косыгина получился. Брежнев тогда быстро подсуетился и, "задвинув" Подгорного и Шелепина, встал во главе страны.

— И это все внутри одной партии, — перехватил разговор полковник, — Нда, политика Сталина разделяй и властвуй... И, как его не стало... А теперь представите себе, что партий несколько. Там такая грызня начнется! Причем, происходит это все на фоне резкого изменения форм собственности и приличного подъема уровня жизни.

— А с чего вдруг этот уровень поднимется? — удивился Дима.

— Вот это, как раз, достаточно просто, — без промедления стал объяснять Коган, — Во-первых, благодаря нашей информационной помощи, держава выйдет из войны со значительно меньшими потерями. Затем, по той же причине, новые для них технологии должны дать приличный эффект. Ну и, наконец, заставить запад платить за эти технологии. Плюс, новые территории.

— Какие территории? — удивился Николай.

— А вот здесь надо подумать. Горло пересохло, — полковник протянул свой бокал Логинову, традиционно занимавшегося напитками, — В первую очередь, соответственно Германия. Конечно, она не войдет в состав Союза, но, минимум лет тридцать будет под полным контролем. Далее, Иран и Турция. Другие страны. Но, я думаю, подробно эти вопросы нам рано обсуждать.

Викентьев слушал полковника молча, но периодически хмурился, при упоминании Сталина и других партийных деятелей.

— Ох, и возненавидит запад Советский Союз после всего этого, — высказалась Ольга.

— Их проблемы, — ответил Коган, — Россию, СССР и, затем, опять Россию не любили там никогда и любить не будут. Так уж исторически сложилось. Сначала "просвещенная Европа" не могла понять, откуда "эти русские" взялись, и куда они, с "немытым рылом" в "калашный ряд", лезут. То бишь, суются в европейскую политику. Потом, вдруг, они, русские, оказываются не бедные и не слабые. А в ХХ веке вообще, мало того, что посмели поставить все с ног на голову (я имею в ввиду строй), так еще за 30 лет превратились из аграрной в промышленную державу, заимели ядрен-батон. Нас все эти века не понимали и боялись! А кого боятся, тех не любят. Ну, да и хрен с ними, с их "любовью". Сейчас, главное, чтоб было, за что бояться. Главное, чтобы их "культурные ценности" не стали ценностями наших детей.

— Павел Ефимович, — решилась спросить Екатерина после недолгого молчания, — но ведь, Вы-то не русский?

— Как это, не русский? — удивился полковник, — Я русский, — Коган сделал паузу и продолжил, — еврей. Катенька, поймите, в нашей стране, русский, это не национальность, это принадлежность к державе. А я... Родители здесь на кладбище лежат..., — он опять помолчал, — Россия — моя родина. Может быть и не вся, но Ленинград — Санкт-Петербург, где родился, это точно. Так что за державу мне не меньше вашего обидно.

В комнате повисла тишина. Затем кто-то щелкнул зажигалкой, прикуривая, Логинов принялся наполнять бокалы, исполняя свои обязанности виночерпия.

— Я на вас удивляюсь, как говорила моя бабушка, — прервал тишину Павел Ефимович.

— Моя говорила, перестаньте мне сказать, — со смешком добавил Дима.

— Именно, — улыбнулся Коган, — как только в интеллигентном обществе речь заходит о национальности, точнее именно о евреях, все как воды в рот набирают.

— А почему? — спросила Ольга, — я вот, сама наполовину немка, но тоже иногда замечаю странное отношение к евреям.

— А ничего странного, — Дима опять улыбнулся, — последние пару тысяч лет цивилизация была под "пятой", если так можно выразиться, христианской религии. У нас даже летоисчисление от "Рождества Христова". И все это время церковь твердила, что евреи во главе с Иудой — нация подлых и жадных предателей. Забывая, что сам Христос и все его тринадцать апостолов евреи. Плюс, в то же послевоенное время в Союзе, неофициальный государственный антисемитизм.

— Слушай ты, еврей недорезанный, — Николай засмеялся, они с Димой подружились еще до института, и Коле не раз приходилось отстаивать честь своего значительно более слабого друга в уличных драках, — сам же знаешь, я за тебя горло кому угодно перегрызу. Давай-ка, не уводи разговор в сторону. Павел Ефимович, так что надо делать после неудачных переворотов?

— После спровоцированных переворотов, — поправил Коган.

— А их надо еще провоцировать? — удивилась Катя.

— Обязательно, — полковник прикурил сигарету, затянулся и продолжил, — Нельзя давать заговорщикам полностью закончить подготовку, труднее будет подавить переворот.

Но вот расписать эти неудачные попытки в СМИ надо будет со всей красочностью. Соответственно, поднимется волна народного гнева с требованием запретить все партии. А как тогда управлять страной? Как выбирать правителей? Провести референдум, конечно инициатива должна быть организована снизу, о конституционной диктатуре "Отца народов". Вот вам и абсолютная монархия, которую Вы так хотите, Сан Саныч, — Коган, улыбаясь, подмигнул Логинову.

— А вы опасный человек, Павел Ефимович, — после недолгой паузы сказала Екатерина, — вот так, за несколько минут, составить такой план.

— Ну, это даже не план, это скелетная схема, один из возможных вариантов, — полковник задумался, — Понимаете, Катенька, если просто проанализировать, что в те годы творилось... "Отец народов" разделял спецслужбы, заставляя их решать одни и те же задачи, бесконечно и злобно конкурируя друг с другом. Постоянные интриги, борьба за место возле Сталина, борьба за власть... Власть, построенную на крови тысяч и тысяч.

— И ты считаешь, во всем виноват Сталин? — прервал свое молчание Викентьев.

— О, вот только давай не будем, Юрий Александрович, искать виноватых. Возможно, окажись ты или я на его месте, творили бы то же самое, — полковник задумался, — Времена тогда были такие. Или ты, или тебя. Это вина в меньшей степени конкретных людей. Это следствие прогресса. Человечество слишком резко перешагнуло от слабости перед природой к власти над ней. Планета вдруг стала ощутимо меньше. Мировоззрение, как отдельных людей, так и всего общества, просто не успевало перестраиваться в соответствии с реалиями.

— Да вы еще и философ, — восхитилась Катя, — А вы, Павел Ефимович, не боитесь, что мы своим прогрессорством только ухудшим положение там?

— Еще как боюсь, но только не в том случае, если мы сможем очень четко контролировать ситуацию.

— А как это сделать? — спросил Воропаев. Он практически не принимал участия в разговоре. После постигшей его трагедии Женя стал очень замкнутым и молчаливым.

— Вот здесь нам и потребуетесь вы, Евгений. Десантируетесь в одну из ключевых фигур и будете с нашей помощью стабилизировать положение.

— В Сталина меня закинете? — решил уточнить Воропаев.

— Упаси боже, — засмеялся Коган, — вас, молодого человека, в старика. По-моему, это нонсенс. И вообще, подбор кандидатуры реципиента без участия и согласия донора считаю недопустимым.

— А не рано ли мы собрались контролировать ситуацию, которую еще не создали? — опять задал вопрос Викентьев, — Ведь еще и бита информации не передано.

— Да, время поджимает, там ведь уже лето тридцать седьмого, а мы еще ничего не сделали, — подтвердила Катя.

— Ну а кто мешает? — полковник выдержал паузу, улыбнулся, — Завтра с утра приступаем к варианту "Бог из машины".

Глава 2.

У всесильного наркома жутко болела голова.

— Опять я вчера перебрал, — подумал он, — но Женька-то как была хороша. Но, все-таки, надо с пьянкой заканчивать. Хотя, с другой стороны, сколько мне осталось?

Нарком внутренних дел СССР Николай Иванович Ежов недавно окончательно понял, что как только он сделает то дело, ради которого его вознесли на этот ответственный пост, "хозяин" его уберет. Выкинет, как отработавшую свое изношенную деталь машины. Государственной машины управления. Своей далеко не глупой головой, Ежов, не имеющий вообще никакого, даже начального образования, все-таки сообразил, что осталось у него совсем мало времени, полгода, от силы год.

В дверь постучали.

— Да, входи, — разрешил нарком, потирая висок пальцами.

В дверном проеме "нарисовалась" подобострастная физиономия секретаря, старшего лейтенанта НКВД.

— Ну что там у тебя? — головная боль медленно, но уходила. Принятые сразу после приезда в наркомат немецкие таблетки начали действовать.

— Списки, на подпись, — секретарь положил на край стола пухлую папку, — И Слуцкий, начальник седьмого отдела, на прием просится. "Расстрельные" списки могли и подождать, заключенные никуда не денутся, а вот начальник иностранного отдела НКВД просто так с утра не придет.