Зверь над державой

* * *

Свершилось! Операция по привлечению внимания прошла, как по маслу. Вчера, в самом конце рабочего дня, когда я подписывал последнюю страницу черновика очередной аналитической записки, в отдел зашел Сталин. Пока Гоша Иваныч пытался отдать рапорт, а ИВС привычно отмахивался, вытащил и аккуратненько положил на стол томик Клаузевица.

Буквально через минуту отец народов, проходя мимо, замечает "сюрприз" и решительно сворачивает к моему рабочему месту. Натренированные охранники, приученные Власиком предугадывать каждый шаг хозяина, реагируют немедленно. Один из них застывает за моей спиной. Только дернись неправильно и белы рученьки заломлены. Вскакиваю, тянусь и преданно ем своими голубыми глазками вождя мирового пролетариата. Сталин берет томик в руки, перелистывает пару страниц и вопросительно смотрит на меня. Немедленно представляюсь:

— Младший аналитик Управления Стратегических Исследований лейтенант государственной безопасности Синельников.

— Ваша книга? — грузинский акцент низкого, несколько хрипловатого, голоса основательно заметен.

— Так точно, товарищ Сталин, — отвечаю я, глядя прямо в глаза.

— А зачем она вам? — чуть прищуренный взгляд прожигает, кажется насквозь.

— При сравнительном анализе образца боевого устава столкнулся с недостаточностью знаний по тактике боевых действий подразделений. Вот, — я делаю преданно-виноватое лицо, — пытаюсь исправить ошибку.

Рядом со мной появляется Меркулов и пытается повторить мое преданное делу партии выражение морды лица. Вождь кивает ему и продолжает сверлить меня глазами.

— Это вы, товарищ Синельников, написали в докладной записке, что существующий личный и командный состав Красной армии не в состоянии на текущий момент действовать по представленному образцу боевого устава?

Ух ты! Слово в слово по моей писанине! Значит, бумага дошла до адресата, как и планировалось. Еще бы, тонко, намеками, но качественно, я обкакал нынешнее состояние РККА.

— Так точно, товарищ Сталин! — отчеканиваю я и продолжаю преданно кушать отца народов своими невинными глазками.

— А кто вы такой, товарищ Синельников, чтобы делать такие выводы? — прищуренный взгляд желтоватых глаз вождя становится еще более прожигающим.

Так, этот вариант Коган назвал мне первым. Включаем убежденность своей правоты.

— Младший аналитик Управления Стратегических Исследований. Могу в течение суток представить обоснования своих выводов.

— А почему вы, товарищ младший аналитик, не предложили путей решения поставленных вами вопросов? — вождь сделал полшага вперед и легко ткнул пальцем меня в грудь, попав точно в кожаный ремешок портупеи.

— Согласно должностной инструкции, не имею на это права, товарищ Сталин.

— Но, вы можете предложить эти пути, товарищ Синельников Егор Иванович?

Оп-па! А ведь я, когда представлялся, имя отчество не называл. В отчетах только инициалы. Значит, мое личное дело он уже препарировал. А ведь там наверняка написано, что я очень начитанный мальчик.

— Так точно, товарищ Сталин! — мой взгляд становится еще преданнее, хотя сам не понимаю, как это возможно.

На его лице появляется успокаивающая улыбка. Вождь поворачивает голову к стоящему рядом Меркулову:

— А что, Всеволод Николаевич, мы можем предоставить старшему лейтенанту Государственной Безопасности Синельникову такую возможность?

Нда-а. Вот я уже и старлей. Быстро. Очень быстро. Мои шансы грохнуться с высоты стремительно растут вместе с этой самой высотой! И почему я, чем сложнее ситуация, тем больше начинаю язвить всех и вся в своих мыслях?

— Так точно, товарищ Сталин, — немедленно реагирует комиссар ГБ второго ранга.

— Ну, что же, Егор Иванович, жду вас завтра с докладом, — говорит отец народов и протягивает мне руку.

Пытаюсь схватиться за нее, как за спасательный круг, но успеваю одернуть себя. Поэтому мое пожатие получается вполне приличным.

Сталин поворачивается и не торопясь уходит из отдела. Свежая информация оттуда его, похоже, сейчас уже менее интересует, чем десять минут назад. Десять минут? А казалось, десять часов! Плюхаюсь на свой стул. Чувствую, как по лицу катятся крупные капли пота. Валерка участливо протягивает мне свой платок.

* * *

Да, денек! В десять нуль, нуль, намытый, набритый до синевы, наглаженный и гордо сверкая добавившейся шпалой в каждой петлице, я стоял перед Поскребышевым и подобострастно протягивал ему папочку с моим докладом Самому. Вот кому можно позавидовать в невозмутимости, так это секретарю Сталина. Его мнение о людях и событиях на его лице никак не отражаются. Обласкан я не был, а был выгнан вон из приемной со строгим предупреждением, что бы никуда со своего рабочего места не отлучался, ибо могу быть вызван в любой момент. Вызов прозвучал в виде телефонного звонка на столе капитана ГБ Семина через каких-то двадцать минут. Жутко удивленный я помчался к кабинету отца народов. Сколько раз слышал из разных источников, что ИВС частенько любил засиживаться допоздна и поэтому начинал работу обычно с двенадцати. Отбой воздушной тревоги. Поскребышев усадил меня за отдельный стол в приемной проверять и подписывать мой доклад, перепечатанный аж в трех экземплярах.

Основной же вызов был сделан около пяти, почти через час после того, когда я, испугавшись, что громкие звуки моего недовольно бурчащего пустого желудка вызовут очень уж отрицательную реакцию товарища Сталина, объяснил тревожную ситуацию сначала непосредственному начальнику Жоре Иванычу, а затем нынче младшему по званию Валере Злобину. Валерка не по службе, а по дружбе сгонял в столовку и притащил в судках мне две порции обеда прямо на рабочее место. К моему проглотству, замотивированному неприятием завтрака (три раза ха-ха) он уже давно привык.

И вот, несколько умиротворенный отсутствием сильного чувства голода, стою я перед товарищем Сталиным, уже успевшим ознакомится с моим докладом, и даю пояснения. Не могу, мол, знать, откуда взять деньги на резкое повышения образовательного уровня призывного контингента, ибо в экономике ни бум-бум. Но другого пути у нашего, окруженного со всех сторон врагами, молодого Советского государства рабочих и крестьян не вижу. Да, именно из-за сложности внешнеполитической обстановки необходимо увеличивать срок воинской службы бойцов РККА, так как качественно овладеть новой, самой передовой в мире военной техникой, иначе просто никак. Так точно, красные командиры обязаны принять все возможные средства для сохранности личного состава в будущих боях со ставленниками мировой буржуазии, исходя из того, что новые танки и самолеты наши самые грамотные в текущий исторический период рабочие ну очень быстро сделают из самой крепкой брони, а новый боец будет расти из пеленок аж два десятка лет. Ах, оказывается не все наши рабочие самые грамотные? Ну, под вашим мудрым руководством, товарищ Генеральный Секретарь ВКП(б) они быстро поднимут уровень своих знаний, надо только им немножко помочь. Школ и ВУЗов побольше открыть, отменить оплату за высшее образование. Ну не все же могут в ущерб личной жизни заниматься самообразованием так, как стоящий перед вами товарищ Сталин, молодой красный командир. Правильно, уважаемый самый главный руководитель Советского Союза, будущие войны будут скоротечными, ибо длительные войны не выгодны нашей Социалистической державе.

Уфф, напоследок обласканный и строго предупрежденный, что за моей дальнейшей работой он лично будет пристально наблюдать, я был, наконец, отпущен.

И чего я, козел безрогий, все время стебался? Ведь ни слова, ни полслова Иосиф Виссарионович неправильно не сказал. Нервишки мне, однако, лечить надо. А все-таки, какой мудрый мужик! Как он мгновенно самую суть схватывает и самую мелочь подмечает!

* * *

— Как я понимаю, основной объем запланированного нами пакета информации передан? — спросил Коган.

— Так точно, Павел Ефимович, — лихо отрапортовал Логинов, оставшийся замещать Викентьева на старой базе, пока директор запускал работу проекта в НИИ под Санкт-Петербургом.

— И чертежи адаптированных под то время станков? — засомневался куратор.

— Товарищ полковник, — чуть-чуть обидевшись, протянул заместитель директора проекта, — на той стороне уже два месяца новый аппарат Колиной разработки стоит. Заряжают бобину кинопленки, а мы отсюда ее за пару ихних часов заполняем. У нас-то компьютеры любой объем почти мгновенно передать могут. Это в Кремле не успевают проявлять, хоть они там и целую кинолабораторию открыли. Все, что производит Шосткинская фабрика кинофотоматериалов, все в Москву идет. А Казанскую, имени Куйбышева, они срочно перестраивают под цветную пленку.

— И откуда ты все так хорошо знаешь? — улыбнулся Коган.

— Так я же каждый день сводный отчет наблюдателей Викентьеву отправляю. А в нем обзор ежедневных докладов Сталину.

— О, как, — удивился куратор, — и искать информацию не надо. Подносят на блюдечке с голубой каемочкой. Хорошо устроились. А ответь ка мне Сан Саныч на такой вопрос, отец народов радио часто слушает?

— Ну, — Логинов задумался, — я пару раз видел. У него в кабинете здоровенный "Блау-Пункт" стоит. Надо инженеров наших по расспрашивать.

— Почему инженеров? — удивился полковник.

— Так они же у нас совмещают, то подготовкой информации занимаются, то наблюдателями сидят. И им интересно, и круг посвященных все же поменьше будет.

* * *

— Объясни мне, Лаврентий, — Сталин пододвинул к наркому несколько листов из вчерашнего аналитического отчета УСИ и ткнул пальцем в строки, жирно подчеркнутые красным карандашом, — танки, бронированные боевые машины, автомобили различные — полный комплект. А самолеты? Очень хороший штурмовик — есть. Бомбардировщик для фронта и ближнего тыла противника — есть. Сверхтяжелый дальний бомбардировщик — есть. Легкие и транспортные самолеты — пожалуйста. А истребителя — нет! В тоже время этот Голос свыше передает нам уставы и тактику, в том числе и истребительной авиации. Из которых следует, что истребители должны иметь просто фантастические характеристики, впрочем, как и вся остальная их техника. Но самого истребителя нет!

Берия видел, что руководитель страны волнуется. Грузинский акцент, который у себя нарком сумел почти полностью устранить, у вождя сейчас бросался в глаза.

— А ведь мы давно сделали вывод, — продолжил Сталин, — что они как-то наблюдают за нами! Что они хотят? Чтобы мы встали на колени и молились им, как богу? — отец народов вытащил из пачки папиросу, сломал ее и, на глазах успокаиваясь, начал набивать трубку.

— Если они нас видят, или, как минимум слышат, то, что им мешает наладить прямой диалог? — задал вопрос теперь уже нарком — Наши технические спецы, когда разбирались с чертежами нового фототелеграфа, утверждали, что сигнал наводится без радиоволн прямо на, — Берия чуть задумался, вспоминая отчет, — на входной контур.

— Думаешь, Лаврентий, они могут на любой приемник так сигнал навести? — вождь встал и, выпустив клуб дыма из только что раскуренной трубки, подошел к большому приемнику в деревянном лакированном корпусе, который стоял на отдельном столе в углу кабинета. Иосиф Виссарионович повернул большую ручку на панели приемника, и тут же засветилась большая шкала настройки. Через пару минут помещение заполнил голос диктора, который зачитывал передовицу из сегодняшней "Правды". Сталин немного послушал, удовлетворенно кивнул головой и повернул ручку настройки. Из динамика тут же послышался женский характерный говор на польском языке. Вождь недовольно поморщился и поворотом рукоятки нашел пустое место диапазона. Он простоял несколько минут, немного склонившись к приемнику и потягивая любимую трубку, но ничего не услышал, кроме характерного слабого треска далеких атмосферных разрядов. Тогда отец народов вернулся к большому столу и стал сосредоточенно выбивать трубку в большую хрустальную пепельницу. Попрощавшись, он отпустил наркома, аккуратно сложил разбросанные листы бумаги в красную папку и, отодвинув ее на левую сторону стола, справа придвинул к себе еще одну папку, тоже красную. Руководитель Советского Союза только начал разбираться с очередными документами, когда из приемника послышался громкий гул. Звук из динамика быстро поднялся до очень высокого тона, коротко пискнул и исчез.

Сталин поморщился от этого шума и стал подниматься, чтобы пойти и выключить оставленный работающим радиоприемник. В этот момент из динамика донеслось:

— Добрый вечер, Иосиф Виссарионович.

* * *

— Да, Павел Ефимович, удивил ты меня, — Юрий Александрович усмехнулся, закуривая, — выйти на прямой контакт с Самим, это круто! О чем хоть вы говорили? Записи бесед почему-то отсутствуют.

— Я их специально стер, — Коган достал из кармана зимней летной куртки пачку "Лайки страйк" и тоже закурил. Невысокий, сухонький, он в этой куртке, кожаной кепке и с развивавшемся на легком ветерке длинным концом белоснежного шарфа, выглядел этаким пришельцем из тридцатых годов прошлого, двадцатого века. Впечатление несколько портили темно синие заметно расклешенные брюки и остроносые сапоги на небольшом каблуке. Впрочем, на фоне относительно высокого и тоже щегольски одетого, но по современной моде, Викентьева, полковник смотрелся очень импозантно. Куратор, на следующее утро после прилета со старой базы, с директором проекта прогуливались по парку перед зданием НИИ, где теперь обосновался "Шмель". Весеннее солнце уже ощутимо грело лица и немного слепило глаза. Желтые прошлогодние листья высовывались яркими пятнами из подтаявшего снега с обеих сторон от расчищенной асфальтовой дорожки. Перебазирование коллектива и немногочисленного оборудования было полностью завершено.

— Я их специально стер, — повторил Коган, выпустив струю серого дымка после глубокой затяжки, — и ты, Юра, пожалуйста, не свети эту информацию. Если там, — полковник махнул головой вверх, к белым весенним облакам, — узнают о прямых контактах со Сталиным того мира, то непременно влезут со своими советами. А в результате получится, как с сексом на Красной площади. Советами задолбают.

Оба улыбнулись бородатому анекдоту.

— А Иосиф Виссарионович... — куратор сделал очередную затяжку и продолжил, — ты знаешь, с ним, оказывается, очень интересно беседовать. Умный, знающий и, как мне показалось, где-то в глубине души довольно несчастный и одинокий человек.

— Даже так? — удивился Викентьев.

— Именно! — подтвердил Коган, — Он прекрасно понимает, оказывается, что послал и еще пошлет миллионы людей на смерть. Но все ради благой цели. Конечно, он стал невероятным циником. Да и на верхушке такой пирамиды власти без этого просто нельзя, невозможно.

— А цель-то, какая? — тут же спросил директор.

— Ты будешь смеяться — Великая Россия! — полковник посмотрел в широко раскрытые глаза директора и добавил: — Даже не так, Великая Российская Империя!

Они несколько минут помолчали, сосредоточенно попыхивая сигаретами, потом Юрий, наконец-то опомнившийся, сказал:

— Ну вот, а ты его не любил!

— А я и сейчас не испытываю к нему таких чувств, — тут же ответил куратор, — что, впрочем, не мешает относиться к Виссарионовичу с уважением. Понимаешь, особо восхищаться тираном для меня противоестественно.