А зачем озеро, а? Я лучше несколько часов на солнце побуду, нежели в воду заходить. Я лучше сгорю, чем утоплюсь.
Мастер Тецуо заметно разозлился.
— Заходи, тебя ждать не будут.
Окей, раз я так быстро надоела, буду приниматься за дело.
Отбросила блузку, сняла сапоги и брюки. Как неудобно-то, но что поделать, если твой любимый наставник приказывает тебе купаться.
Вода спокойная, прохладная. Как только я опускаю в неё ногу, она расходится вокруг щиколотки кругами, а потом начинает медленно течь по ноге вверх. Мне страшно, до жути. Сердце колотится с бешеной силой, кровь стучит в висках, в голове всплывают страшные видения того, что со мной может случиться. А всё из-за чего? Из-за того, что года три назад вместе со вторым своим наставником я повстречала водяного монстра-элементаля. С тех времён я жуть как боюсь больших открытых водных пространств, и ничто мне не помогает.
Я стояла в воде по щиколотки несколько минут, затем стала погружаться дальше. Вот стою по колено, потом по середину бедра, по попу, по талию. Когда вода была на уровне груди, я заметила странное движение на озере — на него будто бы опустился туман. Я перестала видеть сакуры, Храм, наставника. Остались только я и озеро Линь-Кэ, один на один я со своей фобией. Знакомое чувство панического ужаса поднималось снизу вверх по телу, я судорожно заглатывала воздух. "Так, Лиза, успокойся", — говорила я сама себе, но не верила в слова. Я одна, мне никто не поможет.
Неожиданно чьи-то тёплые пальцы обхватили мои запястья и потащили вниз, под толщу волшебной воды. Я не хотела бороться — я не думала о сопротивлении. Пусть делают, что хотят. Кусают, плюют, убивают — мне всё равно. Лишь бы потерять навсегда это чувство беспомощности в озере и больше никогда не ощущать цепенеющий страх.
Вопреки моим мыслям, меня не хотели убивать. Громко взвизгнув около уха, одна их тех, кому принадлежали тёплые пальцы, растолкала меня и следом проорала кому-то:
— Дед совсем из ума выжил! Девчонка воды, как осинового кола, боится, а он и в ус не дует! Старый маразматик!
Я с удивлением распахнула глаза и уставилась на трёх синекожих высоких красавиц с ультрамариновыми волосами до пояса. От пояса у них шли фиолетово-зелёные, несколько перламутровые, рыбьи хвосты. Ундины!
Левая, та, которая кричала, мило представилась:
— Аша, знакомая этого Наставника. В принципе, мы все его знакомые. А ты, я так понимаю, та самая Лиза. — Ундина покачала головой. — Как ты вообще согласилась на его затею? Он её одурачить захотел, а она поверила ему. Вот... суицидница.
— Это я-то суицидница? — От возмущения я глотнула воды и закашлялась.
— Ну, не я же. Я, Ана и Ата — мои сёстры — едва вытащили тебя. Если бы мы не покрыли озеро туманом, вряд ли бы смогли утащить. Да, ты не особо удивляйся, — русалка махнула хвостом и сбила пару водорослей, — мы тебе временное дыхание под водой дали, побудешь у нас чуток. Пусть дед побесится, попугается. Совсем из ума выжил, — повторила она сокрушённо.
— Значит, я правильно угадала, и вы и есть те самые три рыбы в озере?
— А что такого? Твой новый наставник, когда пребывал в Селруне, заставил нас уйти вместе с ним. Мы проигрались ему в карты и в результате должны были уйти из страны. Он без особых проблем провёл нас через Предел и поселил в этом озере. Как туристы приходят, так и начинают: "О, какие красивые! Давайте их заинстаграмим! Представьте, сколько лайков наберём!" Фу, аж бесит. Лаек настоящих на них не хватает.
Я только невинно похлопала глазами. Я лучше промолчу, что тоже хотела кое-кого "заинстаграмить", но, похоже, мне не разрешат.
Ундины были слишком непоседливыми. Они не могли устоять на одном месте и нескольких секунд. Вечно болтали, смеялись, плакали. Куда-то рвались и внезапно останавливались в задумчивости. К концу нашего разговора у меня заболела голова, и я уже совсем вяло отвечала на вопросы, сев прямо на подводный песок.
Пару раз, к слову, русалки сталкивались лбами, и тогда из их ртов текли нескончаемые потоки грязных слов, в прямом смысле вытекая грязнючим, явно взятым на Чёрном море, песком. Я спросила их об этом.
— Проклятие, — спокойно пояснила Ата. — Не надо было нашу принцессу оскорблять. А во всём виновата — кто, подумаешь, — вот она, проходимка! — показала пальцем на Ашу, и они вновь сцепились.
Наконец у меня лопнуло терпение:
— Хватит! — Сёстры потрясённо взглянули на меня. — Ведёте себя, как маленькие дети! Вам сколько лет? Наверняка не пятьдесят, не сто и даже не двести!
— Двести двадцать три, — хлюпнув носом, хмуро признались синекожие. — Но это для магов мы старые — для нашего народа мы ещё совсем подростки.
— Подростки они. — Я фыркнула. — Так никто интересоваться у вас не будет, кто вы у своего народа. Для нас вы взрослые, и этого достаточно. Поймите, что на вас всё равно будут смотреть, как на долгоживущих и многое повидавших. Вот и соответствуйте этому. Пусть вас слушают, а не слышат.
Три сестрицы переглянулись и явно задумались. Да, а им не помешает разговор с японцем-мудрецом, может хоть он сможет наставить их на путь истинный.
— Ты правда так думаешь?
— Конечно, какой смысл мне врать вам?
— Тогда у нас есть для тебя кое-что. Он должен тебе понравиться.
Меня подхватили под руки и потащили куда-то в самую глубь озера. Молчали все четверо. Я рассматривала окружающую меня обстановку — тёмная толща воды и много-много сине-зелёных водорослей. А вот где-то на глубине я заметила блестящую штуковину, так маняще поблёскивающую, что сразу понятно — магическая штучка.
Русалки вместе со мной подплыли к штучке, оказавшейся маленьким сундучком. Трижды стукнув по крышке сундучка, они открыли его и достали оттуда деревянный гребешок для волос. Протянула Аша мне его и сказала:
— Гребень русалочий. Даём такие не всем, но раз мы согласились обучать тебя, так хоть сначала задобрим, в отличие от Рю-Тецуо. Расчеши им волосы тому, кого полюбишь. Если на следующий день гребень почернеет — не того ты выбрала, останется неизменным — неизвестно ничего, но вот если на гребне цветы вырастут и почки появятся — есть надежда. Использовать его можно только один раз и смотри, Лиза, как бы его у тебя не украли. Спрячь или храни всегда рядом с собой — мало ли чего. На свете много людей, хорошо разбирающихся в наших артефактах.
— А если кто-то возьмёт да и воспользуется им? Что тогда?
Русалки переглянулись.
— Беде быть с этим человеком, нельзя чужой русалочий гребень в руки брать. И сама смотри, не пользуйся. Только по назначению бери, не дело это, с нашими артефактами шутить. Потом, после использования, сожги. Лучше всего тогда, когда рядом никого не будет. Пепел оставь себе и высыпи в любую маленькую тару. В таком виде им можно пользоваться, как пыльцой фей.
Сестрицы одновременно подняли головы вверх.
— Туман рассеивается, тебе надо спешить. Если опоздаешь — можешь навсегда остаться тут, как в тюрьме. Плыви.
И они подтолкнули меня. Я, неумело загребая руками воду, поплыла на солнечный свет, крепко сжимая в руке гребешок. И ведь знаю, что буду пользоваться. Ведь знаю, что пригодится.
Вынырнула. В окрестностях никого не было, только на берегу лежало зеркало. Отплевавшись от воды, я подошла к нему и с удивлением узнала его — оно висело в моей комнате и давным-давно треснуло по краю (книгой от расстройства по нему шандарахнула), что придавало ему особый шарм древности. Откуда оно здесь взялось? Куда подевался Рю-Тецуо, и почему меня так тянет посмотреть в зерцало?
Я, будто по наставлению кого-то, подняла с земли предмет и заглянула в блиставшую на солнце гладь.
Моя походка и чуть сгорбленные плечи остались теми же, но изменения в росте трудно было не заметить. Обычно я становилась такой лишь на пяти-шести сантиметрах каблуков. Лицо основательно вытянулось, осунулось и перестало быть похожим на "блинчик", как говаривала бабушка. Острый подбородок гордо приподнимался. Скулы ещё больше показались, выдавая тем самым бывшую когда-то в венах нашей семьи "голубую" кровь. А, да — ещё у меня появились округлости, более приемлемые для девушки-подростка, в нужных местах. К чему, кстати, последнее?
Я подняла взгляд выше, твёрдо проигнорировав канувший в Лету серебряный крестик, и столкнулась с изменившимся цветом глаз. Радужки стали золотисто-болотными, будто зарядившись всеми цветами тех водорослей на дне. Честно, мне было жаль своих мятно-жёлтых, я так ими гордилась, так гордилась! Но ещё больше я гордилась своими волосами — тёмно-русыми, с золотистым отливом на солнышке, прямыми и длинными, которые позволяли плести косы самого разного вида и размера. Сейчас же родная копна на голове была... была...
Из зеркала на меня смотрело рыжее косматое чудовище! Рыжее, кудрявое, длинноволосое чудовище! Чесслово, найду того, кто это сделал — башку оторву! Фейри Авалоновские! Русалки чёртовы! Ундины проклятущие! Как они посмели меня накрутить? Скрепя зубами и сердцем, в расстройстве стукнула кулаком по зеркальной глади, от чего оно ещё больше потрескалось.
Зря, к слову, шандарахнула — как раз в этот момент упрямо зачесались уши, и те места, где у древних людей были ушные мышцы, резко вытянулись и стали острыми. Мама миа, я ещё и остроухая! Остроухая, рыжая и зеленоглазая. Короче — это была не я, которая маг, и не я, которая человек. Прощай, маг Лиза! Здравствуй, Мэри-Сью!
Едва ли не плача, я бухнулась своей попой, в кои-то веки нажившей на свои полупопия приключения, на мокрый песок и яростно сжала кулаки. Что я буду говорить родителям? Как они отнесутся к таким апгрейдам дочки и заметят ли моё изменение? И самое главное: как мне теперь показываться в школе? Как мне показываться на глаза уже видевших меня Рю-Тецуо и девчонок-японок?
Как по заказу сзади ко мне притронулась сухая рука, сразу же пригнувшая меня к земле. Мастер.
— Я вижу, — в его голосе так и сквозило недовольство, — ты понравилась этим предательницам.
Я поспешно сложила руки на груди, пряча гребень.
— Они были... милостивы ко мне, — запнувшись, соврала. Ага, милостивы. Досталось мне от них ровно столько же, сколько и Вам. — Кстати, зачем Вы обманули меня?
— Будто бы ты пошла туда под другим предлогом. Не прячь артефакт, я всё равно его чувствую. Наконец-то он больше не будет мозолить мне глаза. — Наставник несильно хлопнул меня по оголённой спине: — Глянь-ка, а тебе идут эти символы! Вот только одеться я бы тебе посоветовал — не смущай наших монахов.
Красная аки варёный рак, я подняла глаза и с неудовольствием отметила человек шесть, уставившихся на меня. Чего смотрите, девок давно не видели? Пришлось мне недовольно прищёлкнуть пальцами, как полусферический щит невидимости накрыл близлежащую территорию. Оделась.
Дождавшись меня, мастер снял мой щит и наколдовал на песке пару ковриков.
— Что ж, Рыжая Путешественница, начнём первое занятие. Мы, монахи, всегда перед какими-либо учениями настраиваемся. Так как ты маг, тебе легче всего связаться со своими двумя внутренними существами — тотемными животными. Насколько я понимаю, ты так и не знаешь, кто они?
Я закивала, как китайский болванчик.
— Тогда садись, смотри, слушай и запоминай: ноги под себя, свернув их кренделем... та-ак, правильно. Теперь выпрямляй спину... плечи тоже... вот так. Руки клади на колени ладонями кверху. Складывай из пальцев жест, похожий на каплю... угу. Закрывай глаза. Сосредотачивайся на любой мелодии. Попробуй смешивать их между собой, пока перестанешь ощущать всё, что происходит здесь, и нырнёшь в себя. Начинай.
Говорить я не стала, но что-то подобное я уже проходила. А потому без проблем сосредоточилась.
В ушах звучит Enigma "Beyond The Invisible", перед глазами проносятся отрывки видений: яркий костёр, тёмный лес, вокруг пламени кружит красивая девушка-блондинка в русском национальном костюме. Начинается припев — и девушка становится нарисованной, её картинка сменяется нарисованным цветком папоротника. Сросшиеся пять алых листьев лилейного, светло-розовые пестик и тычинки, тонкий, почти невесомый стебель — всё, как наяву. Рисунок оживает, я вижу живой папоротник, он сменяется на какой-то радужный камень, который в свою очередь превращается в белого дракона. К нему подходит человек с мечом, и в блеске начищенного меча я вижу расплавленное золото внутри настоящего вулкана. В него падаю я, и, пока есть воздух, плыву. Тем временем наверху человек, убивший белого дракона, срывает с него чешую, она падает вслед за мной и превращается в лодку. Лодка подхватывает меня и несёт вперёд... Вперёд... Вперёд... Всё начинается с начала, будто бы пластинку заело. Размеренное "На-на-наа-на-на-наа" в ушах поменялось на приятный мужской голос, будто бы какого-то проповедника. Он отпел свою партию, девушка вновь подхватила свою. Ещё один мужчина. А я вижу перед глазами уже совсем другое — средневековый замок, витражи, монах, читающий отповедь и держащий в руках индульгенцию. Рядом с ним стоит фреска — два ангела, падший и белый, первый держит в руках домру, другой — губную гармонику. Они повёрнуты друг к другу в пол-оборота, их лица выражают глубокую скорбь. Внезапно всё закончилось. Я перестала видеть видения песни — я стала ими.
Теперь уже не девушка, — я кружу вокруг костра, мой рот сам выдаёт звуки песни. "На-на-наа-на-на-наа-наа-на-на-на". А искры разлетаются во все стороны, образуют плотный кокон, и он стягивается, стягивается, стягивается...
"Гимн Шута", Король и Шут.
Снег белый, искрящийся при лунном свете, сливается с инеем на высоченных соснах. Передо мной поднимается грозная скала-гора, на вершине имеющая ровное плато. Мои ноги-лапы утопают в сугробах, но холода я не чувствую — мех великолепно помогает мне согреваться.
Опускаю голову, но вместо собственно туловища вижу что-то сизое, почти как туман или дым. Зверь во мне грозно рычит, как бы предупреждая: не время сейчас узнать себя. Я соглашаюсь, разворачиваюсь и бегу глубже в лес под звуки отдававшихся в ушах аккордов фортепианной версии "New Divide". Так быстро сменилась мелодия? Я уснула? С каждым новым прыжком, с каждым новым разбегом где-то на уровне диафрагмы я ощущаю такое абсолютное счастье, что, казалось, никто не сможет потревожить меня.
"Йух-ху!" — мысленно кричу я и удовлетворённо падаю в сугроб. Катаюсь в нём, чищу шёрстку, подпрыгиваю и вновь бегу дальше. Радостно фырча и пригибая голову к груди, как заправский конь, я взбегаю на мыс, впоследствии названный мной Мысом Ложной Надежды. И, когда я вижу впереди огромную замёрзшую речку, чуть темнеющую у берегов, и необъятных размеров лес, я мысленно смеюсь. "Свобода!" — думаю я и прыгаю вокруг себя, аки взбесившийся котёнок.
Неожиданно в правый бок впивается что-то острое, и я, прежде чем утонуть в темноте, распахнутыми от ужаса глазами рассматриваю железный арбалетный болт.
Глава третья. Целитель.
Боль — это очень неприятно, но это ещё и стимул.
