| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Науку наставника Клео не забыл — он читал всё, что попадалось под руку, за что нередко нарывался на наказания. Писал прутиками по земле, ногтем по оконному инею, пальцем по пыли... по земляному полу подвала дома господина Кондэ, в котором был карцер для провинившихся. Клео был единственным грамотным омегой среди принадлежавших хозяину, только об этом почти никто не знал. Лишь один раз Остин застал Клео за тайным занятием — омежка писал пальцем своё имя по запотевшему мутному стеклу общей комнаты. Остин был потрясён увиденным и не стал рассказывать об этом остальным — пожалел друга. Грамотные омеги были в подобных заведениях настоящей диковинкой, и кто знает, кому продали бы Клео, если бы узнали об этом.
Клео осторожно придвинул лестницу и взобрался на неё. Лестница была очень хитроумно сделана — она была закреплена, и на ней можно было ездить вдоль полок. Сами книги куда дороже, чем у преподобного Герберта — переплетены в настоящую красивую кожу или обтянуты дорогими тканями разных цветов. На корешках золотились или серебрились буквы. В том числе и непонятные. Внимание Клео первой привлекла одна довольно толстая. Омега бережно достал книгу с полки, спустился вниз, сел на пол, застеленный красивым пушистым ковром, положил книгу на колени и раскрыл. Какая тяжёлая...
Перелистывая страницы, Клео так и не смог прочитать ни одного слова, записанного в ней. Даже картинки — цветные и не цветные — были очень странными. Простые рисунки с непонятными символами из линий, кругов и загогулин... Нечто похожее Клео видел в одной из книг преподобного Герберта, в которой рассказывалось про изгнание бесов. Новый хозяин экзорцист? Тогда почему эта книга с непонятными буквами? А, может, это... колдовской гримуар? Преподобный Герберт как-то рассказывал Клео про колдунов — пособников Деймоса и его свиты... Нет, не может этого быть! Спенсеры не могут быть колдунами! Да и Бруно совсем непохож на ученика колдуна!.. Едва Клео перевёл эту мысль в голове, как внутри всё похолодело. Преподобный говорил, что колдуны владеют очень сильной магией и способны морочить людям головы, убеждая их в чём угодно. В том числе и внушая доверие к себе.
Клео стало страшно. Как же не хотелось думать, что все эти добрые люди — даже альфы и бета! — пособники чёрного колдуна! Сам этот дом вызывал желание остаться и жить в нём — тёплый, уютный, и дышится легко! Клео торопливо перелистнул несколько страниц и нашёл большую картинку — человек в чудной одежде готовит какое-то зелье в маленьком котле на огне. Клео перелистнул ещё несколько страниц и зажал себе рот, чтобы не закричать — на очередной картинке была изображена человеческая рука, только как будто разрубленная — были видны все кости. Нечто подобное Клео видел, когда при нём забивали и разделывали большую откормленную свинью. Папа Тайлер тогда буквально силком оттащил его от этого места, приговаривая, что нечего туда смотреть.
Клео захлопнул книгу и долго приходил в себя от увиденного, после чего спешно вернул книгу на место. Руки у него дрожали. Вторую книгу омега вытаскивал наугад, и та была куда меньше. Но стоило Клео открыть эту книгу, как страх схлынул, и его сменило недоумение. Эта книга была не только меньше, но и довольно узкой, в красно-розовом шёлковом переплёте. В ней не было устрашающих картинок — каждая страничка была обрамлена изящным рисунком с цветами, листьями и ленточками. Это была книга со стихами, как та, что он однажды стащил со стола хозяина, когда того спешно куда-то вызвали. Стихи ему тогда не понравились — какие-то чудные и заносчивые. Клео снова сел на пол и начал перелистывать страницы. Среди украшающих книгу картинок попалась одна особенно занятная, и омега остановился на ней.
На картинке были изображены альфа и омега под пышным раскидистым деревом. Омега сидел на травке, прислонившись спиной к стволу, а альфа лежал, опустив голову ему на колени. Они улыбались. На соседней страничке было стихотворение, и Клео, заинтригованный, начал его тихо читать вслух:
Пусть жарко светит солнце в небе,
Пусть жарко светит солнце в небе,
Пусть жарко светит солнце в небе,
Через листву лаская нас.
Склонюсь к тебе я на колени,
Склонюсь к тебе я на колени,
Склонюсь к тебе я на колени,
Чтоб видеть блеск любимых глаз.
В саду так тихо и смиренно,
В саду так тихо и смиренно,
В саду так тихо и смиренно,
Что я хочу остаться здесь,
Но долг зовёт меня военный,
Но долг зовёт меня военный,
Но долг зовёт меня военный,
И будет горьких слёз не счесть.
Меня ты будешь ждать с надеждой,
Меня ты будешь ждать с надеждой,
Меня ты будешь ждать с надеждой,
Чтоб вновь увидеть и обнять,
Чтоб снова было всё, как прежде,
Чтоб снова было всё, как прежде,
Чтоб снова было всё, как прежде.
От счастья будешь ты рыдать.
К тебе вернусь я, обещаю!
К тебе вернусь я, обещаю!
К тебе вернусь я, обещаю,
И вновь склонюсь у твоих ног.
Ты будешь ждать меня, я знаю.
Ты будешь ждать меня, я знаю!
Ты будешь ждать меня, я знаю,
С войной распаханных дорог.
И пусть я буду изувечен,
И пусть я буду изувечен,
И пусть я буду изувечен —
Не отведёшь глаза свои.
Любви твоей свет будет вечен.
Любви твоей свет будет вечен.
Любви твоей свет будет вечен!
Я не смогу жить без любви.
Прими меня, что б не случилось.
Прими меня, что б не случилось.
Прими меня, что б не случилось,
Чтоб снова было, как сейчас.
Чтоб солнце сквозь листву сочилось,
Чтоб солнце сквозь листву сочилось,
Чтоб солнце сквозь листву сочилось,
Даря мне блеск любимых глаз.
Стихи потрясли Клео настолько, что он ярко представил себе то, о чём в них говорилось. Они были простыми, без хитро сплетённых красивостей, как те стихи, что он читал или слышал раньше в доме господина Кондэ. В его родной деревне были свои рифмачи, которые сочиняли коротенькие смешные песенки на забаву, но те были грубыми, изобиловали обидными словами или богохульствами и не нравились Клео. А это... Слов не было, чтобы описать свои ощущения. Ведь это были стихи о любви. Любви между альфой и омегой. О том, что Клео видел всего один раз, да и то украдкой.
Ночь снова выдалась ужасно холодной, и вся семья легла спать вместе. Отец как следует укутал сыновей толстым тёплым тулупом, который долго не снимал, и Клео, прижавшись к старшему брату, быстро заснул. Не только от тепла — от тулупа хорошо и вкусно пахло отцом. Ему всегда нравилось, как пахнет отец. Так же хорошо, как и папа. Финеас тоже очень хорошо пахнет.
Клео проснулся среди ночи от неясной тревоги и услышал, как тихо переговариваются его родители. Папа Тайлер едва не плакал — его голос дрожал.
— ...Гай, что же теперь будет? Если морозы не спадут, а снег не выпадет...
— Продержимся. Должны продержаться, — угрюмо ответил отец. — Великий Холод давно закончился, а это только очередная каверза Деймоса. Главное — чтобы наши дети эту зиму пережили, а я им умереть не дам.
— А наши запасы? Надолго не хватит...
— Растянем. В господских домах дрова постоянно нужны. Завтра возьму телегу, отправлюсь в лес, нарублю и отвезу. Я ещё не настолько ослабел, чтобы не заработать на еду.
— Но ты столько отдаёшь Клео и Финеасу...
— Я альфа. Уже взрослый. Выдержу.
— Гай... — Папа всё-таки всхлипнул, и Клео почувствовал, как он дрожит. — Я боюсь за тебя. Что мы будем делать, если ты погибнешь? Что я буду делать, если тебя не станет?
Отец чуть пошевелился, и Клео понял, что он привстаёт. Омежка осторожно приоткрыл глаз и в лунном свете, льющемся сквозь щели ставни, увидел, как его родители... целуются. Совсем не так, как папа всегда целовал своих детей. Как-то по-особенному. Отец и гладил папу по лицу как-то по-особенному. Его родители и так-то хорошо жили, дружно и весело, но это... Голос отца изменился, и Клео услышал, что он говорит так же, как папа.
— Всё будет хорошо. Я обещаю. Вот перезимуем, а потом я на завод попрошусь. Меня обязательно возьмут — я же большой и сильный.
— А если?.. Финеас, конечно, крепенький, но ведь Клео ещё такой маленький!
— Наши дети обязательно выживут. И мы тоже — мы не имеем права их бросать. Мы не Гримм, который просто сдал своих в приют, чтобы не кормить. Я не он. И я не должен позволить вам умереть. Я люблю вас. Кроме вас у меня больше никого нет.
И вот Клео прочитал стихи о такой же любви. Омега снова едва не расплакался — вспомнив родителей, он вспомнил и то чувство боли и страха, что пережил, когда понял, что ни родителей ни брата нет и больше не будет — Клео видел, как их одного за другим закапывают в землю. Первым умер папа — Клео и Финеас нашли его бездыханным утром, когда отец ушёл на работу, а сам отец и Финеас умерли спустя несколько дней. А потом ещё через несколько дней умер преподобный Герберт, который сразу забрал сироту к себе.
Клео утёрся рукавом, вернул книгу на место и снова заметил висящую над камином картину. На картине был нарисован какой-то человек, и Клео подошёл ближе, чтобы разглядеть получше.
Первое, что его поразило в этой картине — это то, что она казалась живой. В доме господина Кондэ Клео видел самые разные картины — и с изображением еды, от которой, бывало, слюнки текли, и с нарисованными видами самых разных красивых мест, и с изображениями людей, но те люди выглядели какими-то ненастоящими, пусть и были пышно и дорого одеты либо вообще были раздеты и занимались тем, на что смотреть просто противно — Клео и без того делал ЭТО почти каждый день, исключая течку. Ещё и смотреть? Благодарю покорно!.. Эта картина была другой — человек на ней был будто живой. И его глаза смотрели на Клео. На самом деле смотрели! Будто этот человек видел бедного омегу насквозь.
Клео помимо собственной воли подошёл ещё ближе, не сводя глаз с картины. Этот человек... Он почему-то казался смутно знакомым. Что-то говорило Клео, что этот человек очень добр и замечательно пахнет. Почему он так решил? Неужели потому, что этот человек тепло и мягко улыбается? Совсем как папа когда-то.
На картине был нарисован молодой парень. Бета, судя по тому, что у него из-под верхней губы не выглядывают кончики клыков. Довольно высокий, худощавый, одет просто — белая рубашка без кружев, камзола или сюртука нет, штаны с виду полотняные, пусть и едва прикрывают колени, чулок и туфель нет — босые ноги погружаются в густую сочную траву. Тёмные волосы необычно длинные и собраны в хвост синей лентой. Совсем не похоже на парик! Красивый. По-настоящему красивый — таких Клео ни разу прежде не видел. Он сидит на траве, усыпанной полевыми цветами, а над ним раскинулось тёплое летнее голубое небо с лёгкими облачками. От картины веяло летом. Жарким и ласковым. Хотелось просто смотреть и смотреть.
Кто это? Почему это человек нарисован таким живым? Почему впечатление такое, будто он прямо сейчас выпрыгнет из рамы и подойдёт? И почему он кажется таким знакомым?..
— Нравится?
Клео резко обернулся и увидел Бруно. Как не учуял его и не услышал?!
— Бруно...
— Успокоился? Отлично, а то все уже волнуются. Пришлось запереть выходные двери, чтобы ты не убежал, а то потеряешься ещё. Чего ты так испугался-то?
Клео отступил на шаг назад, насуплено глядя на сородича.
— Вы не собирались меня выпускать из дома?
— Так велел хозяин, — развёл руками Бруно. — Не злись, ладно? Просто, когда господин Бенджамин приедет, ты должен быть здесь. Живой и целенький. А там разберёмся.
У Клео засосало где-то в животе. Разберёмся? И что это означает?
Бруно тоже посмотрел на картину и улыбнулся.
— Правда, наш хозяин красивый?
Сердце Клео ухнуло куда-то в пятки.
— Это... господин Бенджамин Спенсер?
— Ну, да. А ты не догадался ещё? Ты же в его кабинете.
— Это он? — Клео снова уставился на картину.
— Ага. Только тут он лет на десять моложе. И, знаешь, совсем не изменился с тех пор, как говорит Гриффит.
— А ему сейчас?..
— Тридцать один год с хвостиком — летом день рождения праздновали. В самом соку, как говорится.
В голосе Бруно Клео померещились намекающие нотки, да и по тому, как омега покосился на младшего сородича, как при этом дёрнулись уголки его рта, можно было подумать, что намёк совсем не померещился.
Зачем его купили? Для личного пользования? В доме полно омег, а этому странному господину отдельного подавай? И не из столичного, а из провинциального борделя? Почему? Купился на редкую внешность и запах?
Клео стало не по себе. Может, его новый хозяин и красивый... ещё какой красивый... только он прекрасно помнил молодых гостей господина Кондэ. Хуже были только морщинистые и дряблые старики, которых сила Адама почти покинула, и приходилось просто терпеть, стиснув зубы, пока они не кончат. Молодые хотя бы быстро "отстреляются" — и что, что иные по два-три раза?! — потом выдыхаются, и можно уходить потихоньку. А от старых так просто не уйдёшь — хозяин не простит.
— Всё, пошли обедать, а то я сам голодный остался — тебя жду. Заодно покажу тебе, как ходить по дому, чтобы снова не заблудился. И вообще, покажу где у нас чего, чтоб знал. И, пожалуйста, очень тебя прошу — не выходи пока из дома. Я сам тебе всю усадьбу покажу, но не сейчас — мне ещё посуду мыть, иначе Гриффит опять всю кровь выпьет.
И то, как именно Бруно произнёс последние слова, Клео совсем не показалось шуткой.
На пороге кабинета Клео не удержался и обернулся, чтобы ещё раз посмотреть на картину. Да, новый хозяин красивый... Зачем ему в доме колдовские книги? И почему рядом с той, страшной, стоит другая, в которой записаны такие красивые стихи?
Пока Бруно показывал новенькому дом, Клео недоумевал, как он умудрился здесь заблудиться. Тем более при дневном свете. При том, что половина дома заперта до прибытия гостей. Прямые коридоры, лестницы, дверь своей комнаты он сразу узнал... Что за колдовство заставило его плутать, по сути, в трёх берёзах?
Сам дом тоже оказался очень удобно обустроен. Не то, что дом господина Кондэ! Отхожее место находилось в отдельной комнатке, до которой легко было добраться рядом с купальней. Приятное сидение с крышкой, знакомые два крана, лохань, чтобы руки помыть, губка для подмывания, мыло, полотенце — чистое! И Бруно сказал, что его регулярно меняют! В общей комнате у господина Кондэ полотенца уже были серыми от частых стирок, приличные давали вытереться перед работой и тут же забирали... И здесь совсем не пахло.
— А зачем тогда ночная ваза стоит под кроватью? — спросил Клео.
— Это если ночью совсем припрёт. Или когда столичные гости приезжают. Им, бывает, лень идти сюда, поскольку не приучены — нет таких удобств. Хозяин, кстати, терпеть этих гостей не может, если это не его родственники — как стадо животных! Когда они набежали в прошлый раз, а потом так же свалили, мы два дня дом в порядок приводили! Спасибо старику Спенсеру — заранее предупредил, а то бы... — И Бруно безнадёжно махнул рукой.
— Старик Спенсер?
— Внучатый дядя нашего хозяина. Мировой дед! Старый уже, еле ходит, а голова ясная и нюх отменный.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
