Сила преображения

— Это к лучшему. Незачем плодить нищету.

Верити выкарабкивалась из болезни, вцепляясь в жизнь руками, ногами и зубами. Яростно, отчаянно, бескомпромиссно.

Через два дня, кое-как сидя на постели и по ложке вливая в себя бульон, серая, измождённая, похожая на мертвеца даже больше, чем придя от Милашки Мардж, она просипела, схватив меня за руку своей, похожей на кость:

— Под мужика ляжешь только через мой труп, поняла?

Я поняла. Вот таким образом я узнала об отношениях между мужчинами и женщинами. Я уяснила с ранних лет, что это кровь, грязь и пот. Это болезнь, ложь и страх. И чем старше я становилась, тем больше убеждалась в этом. Я не верила стихам, которые читал мне дядюшка Адам. Слова в них звучали красиво, но они были обманом. Не таким обманом, к какому я привыкла, но ещё более опасным. Быть может, дядюшка Адам был прав, я этого не исключала. Прав в том, что такие чувства были. Но они умерли, умерли вместе с теми поэтами. И вместе с ними обратились в тлен и пепел. Верити нечего было опасаться. Я не легла бы под мужчину через собственный труп.

У сестры наступил день рождения. Она не любила эту дату, но я никогда не забывала и не пропускала её. Я ничего не говорила Верити, не напоминала ей лишний раз, просто изобретала какой-нибудь маленький повод порадоваться, хотя бы просто улыбнуться. Приятную неожиданность. В тот раз мне самой было нерадостно. Впервые в день рождения Верити мы только вдвоём.

Ветер принёс из-за стены красную пыль, и в Чистилище было безлюдно, как никогда. Зудели и слезились глаза, пыль забивала нос и рот, люди чихали, кашляли и натыкались друг на друга и на строения, видимость ограничивалась десятком шагов. Зайдя под один из навесов, я увидела девицу из Рая, к её волосам был приколот свежий цветок. Я вышла обратно, туда, где ветер полными пригоршнями швырял песок в лицо. Пускай, если бы задержалась, вцепилась бы ей в довольную сытую физиономию. Остановило то, что мне не нужны были неприятности. Особенно в этот день.

Я нырнула за угол и уже там дала выход злости. 'Тварюшка! С жиру бесится!' Цветы нужно поливать очищенной водой, иначе завянут, сгниют, уж точно не вырастут такими яркими, с пышными бутонами. А в Аду вяли и гнили не цветы, люди. 'И за что ей такая роскошь? Ведь она сама проститутка, только спит с богатыми, с теми, кто возит её на гравимобилях, одевает в яркие платья и даёт столько воды, что хватает с избытком. А ведь Верити куда красивее этой куклы! Почему так несправедливо? Почему одним — всё, а другим — ничего? По каким критериям идёт отбор?' Я запуталась, я не понимала. Во мне — только гнев и слёзы.

Я опустилась на корточки, вдела пальцы в волосы. Возле правого ботинка из сухой земли торчали какие-то изломанные прутики. Скелетики мёртвых цветов. На верхушке одного из них колыхалась пара лепестков, которые рассыпались в пыль от одного прикосновения. 'Жалкие уродцы. Им не повезло вырасти в оранжереях Рая. Совсем как нам с Верити. Нам было суждено родиться в Аду'. В рыжей пыли расплылось несколько пятнышек, казавшихся алыми. Сердито шмыгнула носом. И раньше-то не похвасталась бы сильным характером, в те дни же и вовсе глаза постоянно были на мокром месте. 'Только зря проливаю воду. Это в наивных сказочках дядюшки Адама добрая девушка оживляет своими слезами погибшего возлюбленного. В реальности мне не заставить вновь распуститься даже эти цветы. Только в воображении'. Фантазия наполнила соками тугие стебли, расправила нежные лепестки, придала насыщенный цвет и аромат...Тонкий, но чересчур реальный, чтобы быть плодом воображения. 'У меня галлюцинации? Этого ещё не хватало!'

Если бы это было галлюцинацией, то дела бы мои обстояли хуже некуда. Потому что к обонятельному наваждению добавилось зрительное и даже осязательное. Осталось лишь попробовать цветы на вкус. Живые цветы. Именно такие, какими я их себе вообразила. Не имею понятия, существуют ли такие в действительности... По крайней мере существовали. Они были передо мной, семь красавиц с ярко-синими бутонами и серебристо-стального цвета стеблями и листьями — стебли темнее, листья светлей. 'С ума сойти... а, может, уже?..' Торопясь, я вырвала галлюцинации из земли и спрятала за полой куртки. 'Нет ничего проще, чем проверить, настоящие ли они. Принесу их Верити, у двоих человек не случается одинаковых наваждений'.

Почудилось, что за угол метнулась чья-то тень, но за стеной пыли нереально было что-либо разглядеть.

Судя по реакции Верити, цветы оказались вполне себе настоящими. Сестра охала и спрашивала, где я нашла такую красоту. Пришлось отделываться таинственным молчанием, к счастью, Верити была не слишком настойчива. Про себя же я паниковала. Честно, в свете сложившихся обстоятельств, предпочла бы кратковременное помешательство. Подумаешь, цветы 'ожили'. Богатое воображение. Но вот то, что они ожили по-настоящему... Ведь это я их оживила. Я не понимала, как это вышло. Не понимала, и всё тут!

То, что произошло вскоре после этого, я бы жаждала забыть... вычеркнуть, вырвать из жизни. Но большее, что я могу сделать — зачеркнуть эти строки, вырвать листы из дневника. И даже этого не сделаю. Потому что ничего не исправить. Время не пролистаешь назад, как страницы. Судьбу не перепишешь перьевой ручкой в старой тетради. Чернила оставляют слова на бумаге, такие пустые, истасканные слова. Как жалко смотрится то, что кровью и слезами начертано в моей душе... В ней живые воспоминания и чувства, такие острые, что о них можно порезаться. И они ранят до сих пор.

Примечания:

Inferno — ад (лат.).

Баррель — мера объёма, 163,656 л.

Галлон — мера объёма, 4,546 л.

Стоун — мера веса, 6,35 кг.

Унция — мера объёма, 28,3495 мл.

Эсперанса — надежда.

Purgatorio — чистилище (лат.).

Ноябрь 2011 — февраль 2012.