Мышка даже говорить отказывалась: не то, чтобы не хотела, просто сил не было двигать челюстью. И еще она знала: никогда больше Он не посмотрит на неё с любовью, на себя, Такую, ей самой страшно было смотреть в зеркало. Порой она думала, что Он уже забыл и самое имя ее, успев наградить слезами еще пару-тройку брошенных доверчивых дурочек с распахнутым сердцем.
Неизвестно, чем бы всё закончилось для нее: тихим уходом навсегда или грядущей неизбежной инвалидностью, — есть такая болезнь: спаечная болезнь кишечника, а только судьба решила по-своему. В один дождливый день начала октября в госпиталь к Мышке забежала подруга, такая же чудачка-отличница, только, на ее счастье, еще и страшненькая, то есть лишенная излишних душевных треволнений. Одна у нее была беда — никто из сильного пола внимания не уделял...
Подруга принесла Мышке газету со статьей о некоей целительнице, "залетной" в городе на Волге. В статье говорилось о могущественной чародейке, способной поднять со смертного одра самого Лазаря. А еще обещался безгрешный приворот, отворот, возврат украденного, и прочие необъяснимые чудеса. Мышка засмеялась, не верила она в сказки. Давно из них выросла. Но статья ее заинтересовала обещанием индивидуального подхода к каждому обратившемуся: во всяком случае, целительница не проводила сеансов массового гипноза, которыми столь грешили в конце прошлого тысячелетия большинство популярных экстрасенсов.
Подруга ушла, выругав Мышку за скептицизм, но она ошибалась: Мышка решила предпринять последнюю попытку, чтобы быть твердо уверенной, что даже дипломированная ведьма отвернется от нее в уверенности в неизлечимости больной.
Оставшись одна, претерпев очередное вливание препаратов через систему, — то есть в вену, Мышка кое-как переплела, с трудом расчесав, свою гордую косу, с недавних пор ставшую для нее такой тяжелой; встала своими ногами, худыми, как былинки, обмотала заклеенный живот марлей, оделась в одежду, лежавшую в прикроватной тумбочке, и тихонько поплелась к выходу, заявив солдату на проходной, что срочно должна отлучиться в аптеку. К ее удивлению, солдат пропустил ее без возражений, посоветовав быть осторожнее. Мышка добрела до дороги, взяла одно из тут же стоявших такси, доехала до бывшего научного городка, что находится на стыке двух районов города, Центрального и Краснооктябрьского, на проспекте Ленина. Прежде тут размещались крупные научно-исследовательские институты, ныне почти все закрывшиеся. Разные офисы населяли теперь бывший научный городок. Кучки студентов носились вокруг: тут же размещались филиалы некоторых частных ВУЗов, дававших не самое лучшее образование, но родители сюда определяли своих чад, не прошедших вступительных испытаний в государственных вузах.
С трудом выбравшись из такси, — устала за двадцать минут дороги, — разыскала нужное здание. Приемная ведьмы, согласно объявлению, размещалась высоко, на пятом этаже: Мышка поднималась туда долго, почти как Сизиф, кативший свой камень, но поднялась все-таки. Нашла нужную комнату, на двери была надпись "Айнри". В голове мелькнула шальная мысль: "вот я и попала в масонское логово"... Мышка немало времени прежде посвятила изучению масонского движения, и название магического салона чем-то напомнило ей о масонах... Вошла в приемную, где ее неласково встретила полногабаритная секретарша ведьмы, заявив, что прием идет строго по записи и стоит немалую сумму. Приоритет в очередности отдан больным с опухолями. Таким, как она, молодым моделям, которые на уме держат одни привороты, ждать придется долго. Мышка поразилась невнимательности толстой дамы, но спорить не стала: оперлась за стену, спросила тихо:
— можно, я присяду? Стоять тяжело, — едва закончив фразу, тяжело опустилась на ближайший к ней стул возле стены. Лицо побледнело как мел. Похоже, Мышка в очередной раз за последнее время собралась упасть в обморок.
Женщина посмотрела на нее с негодованием во взоре: не понравилась ей Мышка. А той было решительно всё равно до мнения стороннего человека: одна мысль занимала, где взять сил, чтобы вернуться одной в хирургию.
Просидев пару минут, чуть придя в себя, Мышка собралась было вставать, чтобы направиться к выходу, но тут распахнулась дверь, ведущая из внутреннего помещения, оттуда вышла другая женщина. Прежде, чем увидеть женщину и рассмотреть ее внешность, Мышка физически ощутила невидимый, но чувствительный для нее поток поразительной силы, властной и неуправляемой. Мышка почувствовала опасность и притягательность этого столба энергии, пронесшегося вихрем по приемной; когда вошла женщина, над ней Мышке привиделось фиолетовое свечение...Такое же свечение ей чудилось раньше, когда любимый был рядом, словно необузданная сила исходила от них, замерших в едином порыве любви...
Вошедшая, очень высокая, величавая блондинка неопределенного возраста, с темно-синими, почти черными пронзительными глазами, встретилась взглядом с Мышкой, замерла, остановилась, прервав свой путь к входной двери. Подошла вплотную к ней.
— Ты ко мне, русалочка? Вижу, что ко мне... Пойдём! — Она помогла Мышке встать, та повиновалась, пошла вслед за дамой в кабинет, откуда неслись чародейские запахи и где затаилась еще большая сила...
— Любовь Фёдоровна! — вслед закричала секретарша. — Так она это, без записи! И прием не оплачен... небось, еще одна просительница о возврате любви... Ходють эти малолетки, всю силу из вас вытягивають... Пожалейте вы себя, голубушка, что вы на них всех душу свою тратите! Пусть в очередь пишется!
— Замолчи, Наталья Фёдоровна! — оборвала истеричные вопли референтки ведьма, почему-то казавшаяся Мышке похожей на научного работника. — Что шумишь, как рязанская?... Учу тебя, учу, а видеть ты не можешь... Смотришь, но не видишь: перед тобой человечек чуть живой, а ты чушь несешь... Вон, приглядись: дыра в девочке, вся энергия вытекает через рану... быстро мне эликсирчик вытащи да принеси через пару минут... И повежливее будь с посетителями, иначе придется тебя отстранить все-таки, хоть и родственница...
Всё это произносилось достаточно тихо, чтобы Мышка, вошедшая к тому времени в кабинет, не слышала разговора двух женщин. Она, однако, слышала, но не придала особого значения, ее все это не касалось. Одна мысль назойливо билась в голове: "у них отчества одинаковые... Как правило, все ведьмы берут себе в помощницы и наперсницы людей с такими же, как и у них, отчествами"..
— Ты совершенно права, Русалочка: отчества у нас одинаковые, — прошептала тихонько вошедшая следом за Мышкой Любовь Фёдоровна. — Именно так: твои мысли для меня звучат необычайно громко, словно кимвал меднозвучащий....
Что, не веришь? Хочешь, все о тебе скажу? Ты только мне подсказывай мысленно, договорились?... Впрочем, мне твоя биография сейчас ни к чему...
Мышка ничуть не удивилась тому, что дипломированная ведьма мысли читает: в раннем детстве пришлось Мышке разок плакать на скамейке, после нелепого конфликта с классным руководителем, а мимо проходила соседка из другого подъезда, обычно неразговорчивая и тихая женщина в возрасте. Мышка в тот момент мечтала об одном: уехать навсегда их города или вовсе в монашки уйти, лишь бы классную больше не видеть. Соседка остановилась возле, погладила ее по голове, да и говорит:
— В монашки ты всегда уйти успеешь. Только вначале нужно в Бога уверовать, детка... А тебя ждёт совсем другая дорога, дорога Жизни, — не молитвы... — Сказала, и ушла своей дорогой... Много лет спустя Мышка узнала, что та женщина монахиней стала, оставив мужа и отрешившись от всего земного...
— Заходи, садись в кресло, девочка, — велела женщина ласково, но тоном приказа. Мышка покорно прошла несколько шагов, опустилась в кресло широкое, золотистое, мягкое, как перина пуховая.
Тут только Мышка осмотрелась: полумрак царил в кабинете, и не было здесь никаких ведьмовских штучек: ни шаров хрустальных, ни палочек волшебных, а только в центре стоял стол, похожий на директорский. Над столом висело множество икон, — целый иконостас, и несколько раз повторился лик Пантелеймона-исцелителя. В правом верхнем углу грозно возвышался лик Спасителя, тлела лампада неугасимая. В дальнем конце комнаты Мышка увидела двух людей: мужчину и девушку, молодую, почти свою ровесницу. Странной ей показалась эта пара: оба сидели совершенно беззвучно, почти не дыша, но в воздухе незримо носились отпечатки их мыслей, словно они молчаливо обменивались мнениями друг с другом.
Сидящие недоуменно посмотрели на свою руководительницу и на маленькую тощенькую Мышку, усаженную в самое лучшее кресло.
— Подите вон ненадолго, милые, — прошептала хозяйка кабинета, и девушка с мужчиной безропотно, ничего не спросив, встали и вышли из комнаты. — Итак, Русалочка, теперь мы с тобой поговорим: я буду вопросы задавать, а ты — просто молчи, думай, картинки представляй, я всё пойму. А потом мы вместе решим, чем можно твоему горю помочь. А умереть я тебе не дам, это точно! Тот, кто на тебя руку поднял, сам не знал, с кем тягаться вздумал...
Мышка сама не заметила, как рассказала странной женщине всё.
— Значит, привораживать его ты не хочешь? — улыбнулась колдунья. — Надеешься, что сам вернётся? А если нет?
— Нет так нет, — возразила Мышка. — Не хочу волю чужую себе подчинять. Да и не нужна мне такая любовь подневольная... Мне бы только новый интерес к жизни обрести, да чтобы швы вот зажили. У меня уже давно депрессия не проходит, и сил нет никаких. Словно вся жизненная энергия вытекает...
— Конечно, вытекает... Ничего, клеткам твоим мы дадим установку на быстрое обновление, но нужно и твоё желание жить, любить, надеяться...
Порча в тебе сильна: мусульманская, сильная, интересная. Давно такой силы воздействия не встречала...
Говоришь, перед вскрытием швов на животе возник синяк, по форме напоминающий очертания крупной женской ноги, или небольшой мужской, — даже пальчики пропечатались? Сами врачи внимание обратили? Интересный какой случай: нетипичный...
Зато легче будет тебя лечить...
Вот что: возьми, выпей пока что вот это, сил сразу прибавится...
Мышка несмело взяла из длинных-длинных, изящных пальцев ведуньи протянутую ей фиолетовую хрустальную рюмку, пригубила, — и задохнулась от крепости и аромата разнотравья. Закашлялась. Потом залпом допила содержимое. Голова на секунду кругом пошла, всё перед глазами завертелось колесом, в теле так тепло стало. Вдруг отчаянно захотелось есть, впервые за много дней. Странная эйфория окутала Мышку невыразимым восторгом и радостью бытия. Что такое ей дали? Уж не наркотик ли?
— Нет, не наркотик, — Любовь Фёдоровна улыбнулась слабо. — Простой настой из множества трав, собранных на высокогорье разных стран. Адская смесь. Лучше стало? Отлично...
Давно у меня такой интересной посетительницы не было: спасу тебя Им всем назло, хотя тяжело будет. Инициировала твою болезнь одна злая недалекая женщина, но помогали ей двое другие мастеров. Когда три мастера берутся за работу, плохо приходится человеку.
Кому же ты, ласточка, помешала, что хотели убить тебя и не рожденного еще ребенка? Да вот срок воплощения порчи задержался, и достался одной тебе весь удар, а ты им еще и правую щеку подставила своим нежеланием бороться. Ведь ты можешь, знаешь, что можешь, — за тобой души предков сильных стоят, могучий эгрегор рода душ русских...
Что же ты открестилась от своих предков? Одной наукой жить хотела, а тебя проверили любовью подложной, поучили...
Не повезло тебе с семейкой возлюбленного, ох, не повезло...
Хочешь наказать его? Приворожить? Уничтожить? Поверь, их семью жалеть не стоит: много зла от них идет во все стороны, щупальца тьмы ползут по земле...
Таковы почти все семьи новых русских: чернота дурно пахнет для тех, кто видит не только глазами... ах, не хочешь ему ничего делать: ни подчинять, ни карать, все еще любишь... Детка глупая, любовь забудется, злоба вся выйдет, а плохой человек по земле свое знамя пронесет с победой...
Таких уничтожать надобно, а не любить! Потеря обиженными людьми веры в людей, в доброту человеческую, — равна убийству души, понимаешь? Станешь ты циничной, скептически ко всему настроенной, — разве это будешь Ты? И это сделал Он, и такие, как Он, убивают множество светлых искренних душ! Этот моральный плебс должно перевоспитывать внушением, — назови хоть магией воздействие, а только нельзя оставлять безнаказанным грех убийства любви...
Если человек играет честно, он не лжет: он просто не скажет лишнего; тот же, кто убеждает тебя в искренности и преданности, а потом бросает умирать, — зачем ему жить и вредить другим людям, землю топтать, называя мерзость нрава выбором индивидуума? Знаешь, многие люди не умеют любить, они лишь произносят чужие фразы, но чувств не испытывают, как куклы: таких нужно подчинять своей воле, иначе натворят много вреда... Они — не люди!
Если ты сейчас не захочешь его наказать, не соберешь всю свою обиду и не нашлёшь на него кару, — пройдет несколько лет, и он полезет в депутаты, ведь он умеет убеждать в том, во что сам не верит, а люди верят лжи, произнесенной искренне, — тогда эта мразь далеко пойдет...
И ведь он не даст тебе и в будущем свободы воли: он будет мешать твоему творческому росту, препятствовать во многом: он — опасный враг, который собирает имена брошенных женщин в свою коллекцию бабочек... Ты и твоя дочь от него, — само ваше существование будут мешать его дальнейшей карьере, во всяком случае, он станет так полагать... Думаю, сами ваши жизни со временем могут оказаться под физической угрозой... Смеешься? Не веришь, что твой сокол имеет душу коршуна? Ты подумай...
Мышка слушала, и почти засыпала от восхитительного ощущения пульсации крови в жилах, от внезапно потеплевших рук и ног; ей казалось, что каждая клеточка ее тела дышит глубоко-глубоко, наполняясь новой силой.
Вдруг она поняла, что в кабинете — тихо: странная женщина просто сидит напротив нее и смотрит пристально, и молчит. Возможно, она вовсе ничего не говорила, а все Мышке послышалось? Глюки от волшебного эликсира?
— Сейчас мы тебя лечить будем, ты только не пугайся ничему, хорошо? — глаза ведуньи проникли во взгляд Мышки, и у той еще сильнее голова закружилась. — Дорогие мои, возвращайтесь. Ритуал проведём, — Любовь Фёдоровна приоткрыла дверь кабинета, позвав ожидавших там: девушку, черненькую, высокую, прозрачную почти от хрупкости и внутреннего свечения, и мужчину немолодого, с тяжелым пронизывающим взглядом. Они вошли, как казалось Мышке, неохотно, но повинуясь своей руководительнице. — Людмила Фёдоровна, а вы организуйте мне необходимое количество свеч побыстрее.
Что было дальше, Мышка как-то плохо запомнила. Ее поставили посреди комнаты, а вокруг расставили свечи. Двенадцать? Она не сосчитала. Жалюзи опустились, шторы завесили, — в помещении мигом сделалось темно, как ночью на безлунной улице.
Мужчина, девушка и Людмила Фёдоровна треугольником разместились вокруг нее, стоявшей в круге. Девушка медленно и бесшумно зажгла расставленные восковые свечи.
В какой-то момент Мышке пришло в голову, что эта юная помощница — дочь ведуньи, и она не в восторге от инициативы матери; что мужчина — новый муж экстрасенса, и сам обладает определенными способностями, но душа его не так светла, как подобает целителю, но любая женщина нуждается в ком-то не самом худшем рядом...
