После

Внизу к Милю подошел Эршенгаль, и они заговорили. Миль приглушил связь, но не отключил полностью, наверное, чтобы слышать, если Матиас потребует его снимать.

От ветра перехватывало дыхание. Внизу остались квадратики зданий гильдии, и россыпь камушков городских домов, и за лежащими горбящимися над водой спинами холмов еще города, и край Вальтоны, на котором лежала тень. Матиас видел цепь волновых башен, и белую полосу прибоя за ними, и далекие маяки: безбрежная безграничная земля лежала перед ним, его земля, и Матиас мог идти по ней куда угодно.

— ... в своем любимом Загорье или на Островах...

В разговоре мелькнуло знакомое имя; Матиас переключился на слух, потерял равновесие и сорвался.

Мимо мелькнули разноцветные перекладины. Матиас успел сгруппироваться перед приземлением, и упал на платформу на высоте человеческого роста. Полежал, прислушиваясь к себе, и свесился вниз головой.

— Светлый магистр, вы делаете это специально? — Миль отступил на шаг, недружелюбно щурясь, и утвердительно кивнул: — Вы делаете это специально.

— ...не мог так поступить, — Эршенгаль поймал его над самой землей и поставил на ноги, и пояснил неведомо зачем: — Источник не выдерживает двух магистров. Если магистр Шеннейр вернется после моего назначения, ему придется меня убить. Таковы правила.

Правила в Аринди были как традиции.

Но Матиас не мог думать об этом долго: он смотрел вверх, и антенны качались над ним, в невообразимой выси, и казалось невозможным, как он смог туда забраться, и мысли его снова заполнялись спокойствием и пустотой.

— Вы убили Лорда, — сказал Миль. — Вы довольны?

Матиасу показалось, что он снова слышит беседу, из которой выпали половина слов. Он не был в Р'Нэа, когда все случилось, и ни одного Лорда не убил, и Миль должен был это знать

— Не надо, Миль — с предупреждением произнес Эршенгаль.

— Светлый магистр, а что вы сами думаете о своем назначении?

Матиас ничего не думал. Он был назначен открыть врата; он пошел за Кэрэа Рейни, потому что Кэрэа Рейни открыл ему путь, и сейчас он шел по открытому пути.

— Вы, люди, безнадежный провал. Без должного руководства вы совсем пропадете!

— Надо же. Всего год с нами, а языком мелет как будто в Аринди родился, — Миль снова окинул его взглядом с ног до головы, но теперь без прежней злости.

* * *

Заклинатели внутренних уровней Миля, вопреки всему, любили; или же испытывали к нему чувство, граничащее с обожанием. Иллерни, к которому Матиас обратился, не выдержав груза тайны, втихую ответил, что дело, конечно же, в восхитительных милевых высокоуровневых печатях и в том, что при Шеннейре заклинателям приходилось сидеть тихо, и Миль выражал общую волю и не боялся ни высших, ни магистра. Ему же прилетало больше всего, но он же добивался своего; для инфоотдела Миль служил оружием и защитой, а инфоотдел в этом симбиозе предоставлял любые блага, которые Миль желал.

Еще, как подозревал Матиас, Миль на заклинателей так не орал.

Уговорить Миля на выступление сложности не составило — Миль сам понимал, что придется. Заклинатели собирались в большом сводчатом зале, где, несмотря на световые окошки, на большие шары с рассеянным светом, было полутемно. Матиас уже вычитал в умной книжке, и немного гордился этим, что люди внутренних залов и высоких башен не переносили яркого освещения и сильных раздражителей.

Матиас сидел на балконе и держал на коленях ящик с запасными клубками. Что его не поймут, он ожидает, сказал Миль, и единственное, что он боится — что у него утащат расходники.

Люди повернулись к Милю, одинаковые белые лица, блестящие глаза, и Матиас сразу понял, что клубочки им бы не доверил. Миль остановился на возвышении, устремляя взгляд поверх голов и собираясь с мыслями, и за его спиной развернулась печать из множества узелков.

По залу пронесся шепот, и заклинатель, ближе всех стоящий к возвышению, приподнялся на цыпочки и восторженно ахнул:

— Это гениально!

Его голос эхом пронесся под сводами, соединяясь с хором согласных восклицаний.

— ... но как это использовать?

Миль вздрогнул, опустив взгляд и несколько мгновений разглядывая магов под ногами, а потом развернулся и быстрым шагом вылетел из зала.

— Вас недостаточно похвалили? — предположил Матиас.

— Я настраивал освещение! — Миль прижался спиной к закрывшейся двери; выдохнул, снова развернулся и с мученическим выражением лица шагнул обратно.

Столько прекрасных сильных заклинателей уничтожили светлые, сказал Иллерни еще тише. Выжили те, кто был незначителен и спрятался; выжили те, кто держался с Гвендолин и Милем.

* * *

Двадцать дней после

На самом деле человеческий облик Матиас имитировал не идеально. Скорее общий образ, издалека: непохожесть лезла. И если раньше человек, на которого он старался быть похожим, был рядом, то теперь Матиасу оставались только воспоминания. И плакат, который Матиас забрал прежде, чем Кэрэа Рейни велел их уничтожить.

Светлый магистр смотрел на него и улыбался. Так, будто говорил, что все будет хорошо, и в это хотелось верить. Человек, сделавший картинку, был талантлив, и полностью ухватил суть: иногда решения Кэрэа Рейни было тяжело объяснить...

Сегодня Матиас пытался что-то сделать с глазами.

Глаза для тхие были частью опознавательной системы и формировались чуть ли не в первую очередь, и вносить в них изменения было нельзя. Запреты Матиас переступал туда и сюда, но все, что он добился — чуть изменил у левого глаза форму и сделал фиолетовый цвет более блеклым. И, когда принялся за правый глаз...

Правую сторону словно окунули в огонь: Матиас ткнулся лицом в прохладную столешницу, тихо всхлипывая, потому что все равно никто не слышал.

Так в глазницу вонзился бы зазубренный кончик боевой цепи, раздирая череп надвое.

Когда он снова посмотрел в зеркало, щеку и веки все еще дергало: глаз заливала сплошная пульсирующая краснота, а шрам, заходящий на серебряный треугольник, отчетливо почернел. Голова кружилась, и к двери пришлось идти по стенке, и Матиас сообразил, что мог открыть ее мысленно, когда уже открыл:

— Миль, у вас прорезается эмпатия?

Это многое бы объясняло.

— Светлые ваши эмпаты, — Миль даже не огрызнулся в ответ, бросив на него сканирующую печать, и принялся перекатывать клубок между пальцев. — И ваши эмпаты передали светлому Кайе, а этот вызвал меня.

Цепь сообщений была логически объяснима; но все же знание, что светлые Побережья предпочли вызвать с другого конца страны командира, который был с ними двенадцать лет — чем навестить, Матиаса, и даже Кайе оказалось проще связаться с темным магом, чем с ним, отозвалось обидой.

Миль оценил его вид и скривился снова с брезгливостью:

— Не пытайтесь полностью копировать Рейни. Это будет фальшиво. Достаточно общего...

Матиас не успел возразить, что всего лишь старался больше походить на людей. Миль заметил плакат и шарахнулся в сторону.

Весь путь до медблока Миль подбрасывал клубок и ловил.

Невыносимо долгий путь.

Бурные волны внешнего моря разбивались о стены целительских палат, не проникая внутрь. По крайней мере, человек, которого именовали волшебница Фьонн — Матиас научился различать людей, по записям в досье — всегда была весела и всегда радовалась его приходу. Матиас попаданию сюда не радовался, потому что попадал он сюда в полуживом состоянии. И, пока он сидел на каталке, прижимая к правому глазу примочку, Фьонн нарезала около него круги и взмахивала руками в непонятных жестах, как это обычно делали люди, которых в Аринди называли мирринийке.

— Соединение с силой светлого Источника дало вам большой заряд энергии. Будете ли вы трансформироваться дальше, наш магистр? Я бы хотела посмотреть, появились ли в вашем теле кластеры будущего роста Лорда...

Ни в какого Лорда Матиас разрастаться не собирался, и подобрался ближе к снимкам, которые волшебница Фьонн разложила на подставке.

— Мы усилили точность диагностики... — Фьонн взяла первый снимок и озадаченно перевела взгляд на второй. Половина изображения была засвечена: вторую половину занимала сложная структура из ломаных линий. — ...а зачем вам столько зубов? Они не давят на мо... Наш светлый магистр, а где у вас мозг?

Про зубы Матиас мог пояснить — они пугали людей, и половину пришлось убрать вглубь.

Темные вновь склонились над снимками; Матиас убрал примочку, чтобы обнаружить, что правый глаз вернулся к обычному виду и цвету. Лечить глаз Фьонн отказалась и тогда, и теперь — точнее, в извинении развела руками: 'Это сделал Шеннейр".

Миль поднялся; и Матиас выхватил из воздуха брошенный клубок. Клубок распался в руках на нити, которые окружили сетью, зарябили и пропали.

— Это ваша динамическая защита, — уныло сказал темный. — Я строил ее для Рейни, но, раз так...

* * *

Все трое бывших заместителей Нэттэйджа сидели в Нэтаре за круглым столом, над описями со складов, и плакали, утирая безмолвные слезы. Разноцветные рыбы печально тыкались в стекло, остывал забытый кофейник, пирожные из мидий с горячим вишневым сиропом.

— Неконвенционные заклинания разрядились, — Миль аккуратно его развернул, и они бесшумно вышли из кабинета.

* * *

Больше сорока дней

К волновым башням Матиас поехал сразу, как удалось успокоить море, вовсе не откладывая. Он ездил на Острова; он не боялся море; правда, как только патрульный катер покинул причал, Матиас сразу вспомнил, как именно он ездил на Острова. Забиться в машинное отделение он больше не мог.

И не было больше Кэрэа Рейни.

Который, даже если не приходил, все равно был рядом...

Море все рано было бурным; низкое небо было сумрачным и тяжелым; рыбачьи лодки не вышли на лов, но патрульный катер, как его уверили, был быстр и надежен. Волны швыряли его с борта на борт, поднимались так, что закрывали волновые башни, а потом ухали вниз, до подземных скал, а командир катера, гордый важным гостем на борту, дополнительно закладывал виражи. Матиас вцепился до хруста в подлокотники кресла, все силы тратя на то, чтобы сохранять спокойный невозмутимый вид, приличный светлому магистру. Его не пугала качка: он чувствовал всю толщу воды под ногами бездонную пропасть, зубы скал, перемалывающих на дне добычу, и не мог найти опору.

Волновая башня впереди совсем не приближалась, и он со всей ясностью понял, что не выдержит путь. Даже до первой башни, не говоря об остальных или дальнем маяке. Последние силы уходили на то, чтобы не броситься на командира корабля и не вцепиться в штурвал, разворачивая...

Он не сразу разобрал, что за белое пятно нависает сверху. А потом белое пятно открыло рот:

— Ваши... светлые, — темному магу с пластырем на щеке хотелось выразиться крепче, но он сдерживался. — Решили, что магистра увозят и... взбесились. Требуют немедленно вернуть магистра на берег. Иначе захватят лодку или еще что они там могут...

Слова не сразу достигли сознания — и вспыхнули сигнальной ракетой. Это шанс, его шанс!

Кэрэа Рейни опустил бы глаза с легкой, полной сожаления улыбкой, и сказал:

— Придется вернуться. После всего, что случилось, я не могу беспокоить их еще больше.

Собственный механический голос откровенно пугал. Темные у штурвала переглянулись, с предвкушением перешептываясь, что кому-то сейчас не повезет...

Катер лег на борт и повернулся, и впереди в сгустившемся сумраке замерцали огни берега, огни Кипариса, огни гильдии, и Матиас заметил, что они отплыли не так уж далеко.

Темно стало из-за ливня; ливень заливал лобовое стекло потоком воды, смешиваясь с солеными брызгами, и через пелену едва было видно, что на причале в ряд выстроились люди в штормовках. Один человек стоял впереди и держал фонарь.

Матиас их чувствовал.

И все это время светлые чувствовали его.

Со светлыми Побережья отношения у него не сложились. Они открыли двери через несколько дней — да, открыли. Кэрэа Рейни не возлагал на них ни определенных надежд, ни задач, и Матиас старался давать им простые задания, каждый раз беспокоясь, не ведет ли себя как внутренняя служба с пятидневной нормой в сутки, и светлые отчитывались о выполнении и о том, что все хорошо, и их эмоции были настолько невыносимы, что он не мог находиться рядом.

Надо дать им время, посоветовал Иллерни.

Матиас старался.

Темные явно сбавили ход, чтобы потерзать чужие нервы. Фонарь на берегу ни разу не дрогнул. Матиасу хотелось развернуться и исчезнуть в далеком море.

Катер долго не мог причалить, теперь уже серьезно. Ливень лил волнами и почти горизонтально, но человек с фонарем не двигался, и фигуры в капюшонах за его спиной тоже.

Матиас ступил на пристань, ощущая, как сразу возвращается уверенность от твердой опоры, и обреченно пошел к ним.

— Мой магистр, — светлый маг с идентификатором Гвинетт опустила побелевшую руку и попыталась вытереть мокрое лицо. Кажется, она тоже не знала, что сказать. — Сегодня... очень плохая погода.

— Это хорошая, — Матиас проводил ритуал, чтобы в море вообще было возможно выйти; он вспомнил, что так однажды сказал Кэрэа Рейни, и прикусил язык.

Кэрэа Рейни ничего не боялся. Что бы сделал сейчас он...

В здании порта было тепло и сухо. Со светлых лило так, будто они сами искупались в море, и они сразу перестали выглядеть устрашающими. Не было никакого смысла все это время стоять на пристани — чтобы их было видно с корабля. Матиас проверил, что вошли все, и плотно закрыл дверь, которую ветер пытался вырвать из рук.

Из безопасного укрытия было заметно, что и волны на море не так уж высоки.

— Магистру нет необходимости отправляться в путь в такую плохую погоду, — завершила сложную мысль Гвиннет. — Позвольте, я...

Он различил формирование сложной печати — а потом волновая башня полыхнула короной лучей, ослепительный свет залил пристань; колесо лучей проехало по небу, пропало, и вспыхнула следующая башня. Матиас проследил цепочку вспышек, утихнувших вдали, а потом включился переговорный браслет.

С той стороны истерически орали, но не Миль, а скорее тот темный, что вёл катер, и длинный перебор слов завершился безнадежным:

— ... сидели бы дома!

— На Кималеа мы всегда так делали, — Гвиннет невозмутимо сложила руки в типично заклинательском жесте.

— На том самом Кималеа, в ту стену, которую строил магистр Шеннейр и его высшие?

Волшебница задумалась, а потом наклонила голову:

— Я совершила ошибку, мой магистр. Я прошу у вас возможности ее исправить.

Люди, все же, были очень странными.

* * *

И еще один день

В последнюю ночь того, что люди называли летом, светлый магистр Матиас бездельничал и смотрел на маяки.

Ему было, чем заняться, и патрульный катер, везущий светлых, давно вернулся на берег, но маяки мерцали так... мерцательно, что он не мог оторваться и смотрел, и смотрел.

Световые дорожки протыкали воду и заползали на берег, и вверх по лестнице, на обзорную башню, отражались в его глазах. Звезды поднимались и двигались по небу — Матиас видел, как расписывают новые дома, и в своей памяти он брал кисточку с золотой краской и рисовал звезды, но они каждый раз успевали измениться снова.