Город

Этот вкус еще таял на нёбе, когда среди ночи Ян шел в сторону Белых Камней. Легко вспомнился путь, столько раз пройденный в детстве. Ни один камень не рискнул заступить ему дорогу. Так бывает иногда — ты делаешь что-то, зная наверняка, что получится, хотя никаких оснований для подобной уверенности нет. Но ты не можешь допустить даже мысли о том, что события станут развиваться по чужому велению. И спроси кто-нибудь мелкий и каверзный "а если?.." — ты уверенно отрежешь: "не будет если". Ты просто, очевидно это знаешь. И тогда миру ничего не остается, кроме как слониться перед подобной уверенностью.

Ян знал, не глядя на небо, что сегодня Город обязательно поднимется со дна. Он так много читал о нем, так часто грезил во сне и наяву, что насквозь проникся чувством странного с ним родства. Это только люди умеют врать, а кровь не соврет никогда. Город ждал его. Уже не восторженным гостем, закадычным приятелем сошел Ян с лунного моста на мокрые плиты набережной. Увидев нищего, развязал заранее припасенный кошель.

— Держи, отец!

Хлынул блестящий ливень, веселым звоном пугая тишину. Монеты заполнили котомку до краев, а потом пересыпались через края и потекли-покатились в стороны, застревая в щелях меж камней. Ян запрокинул голову и рассмеялся — так смеются сумасшедшие или люди, которым совсем нечего терять. Но эта выходка не поколебала безмятежности нищего.

За воротами ничего не изменилось. На своих местах были виноград и витражи, также холодили пальцы решетки оград. В тени, где виноград разросся особо пышно, стоял запах раздавленных ягод. Били ввысь фонтаны, орошая лицо мелкими брызгами. Прохожие с жадностью вглядывались в ночные узоры созвездий, чтобы унести их с собой на дно морское. Легкие облака бежали по небу.

Как в сотни раз виденных им снах, Ян бродил по пустынным улицам. Он успеет. В этот раз успеет непременно, пока вино еще горячит кровь. Не уставая, дивился Ян великолепию увиденного. Странным, наверное, было счесть этот Город лучшим, не зная остальных, но разве для того, чтобы что-то любить, непременно нужно перебрать тысячу подобий? Все необыкновенно обострившиеся чувства свои Ян раскрывал навстречу Городу: он жадно пропускал через себя запахи и звуки, ловил прохладу на коже и лунный свет, струившейся здесь по-особому. Вдыхал, наполняя грудь целиком, без остатка. Он словно бы сам становился Городом, словно пытался вместить его в чашу раскинутых ладоней. Всю любовь свою, все коленопреклонение выплескивал он навстречу в немом восторге.

Порыв ветра смел с улицы сухие листья и понес их прочь. Совсем рядом хлопнул ставень. Воздух потяжелел и сгустился — затерялась свежесть фонтанов, усилился металлический привкус винограда. С моря шла гроза. Город вокруг оглох и ослеп. Пугливой кошкой жался Город к ногам Яна.

Ян всматривался в лица прохожих, надеясь отыскать то самое лицо.

Можно ли сказать, что он узнал ее походку, если ни разу он не ходил за ней следом? Можно ли сказать, что он вспомнил платье ее или цвет волос, когда видел их лишь однажды?

Можно ли сказать, что она услышала шаги его или почувствовала не себе его взгляд?

Он позвал ее?

Или она обернулась сама?

Бывают моменты, которые нельзя описать словами. Мыслей нет. Думать нечего. Остаются одни лишь чувства. И слова потому совсем не нужны. Сухость в горле. Ладоней дрожь. Дождь утоляет жажду. Когда долго чего-то ждешь, остаются лишь жажда и дождь, остальное уже неважно.

Ян не вспомнил о старике-отце и виноградниках, о покосившихся дверях и данном давным-давно обещании вернуться, а Лора ни на минуту не подумала о любви и клятвах, и о несчастных рыбаках, превратившихся в рыб. Никто из них не допустил даже мысли о том, прилично ли это, взахлеб целоваться с незнакомым тебе человеком посреди улицы, на глазах у прохожих.

Да и прохожие, честно говоря, по старой своей привычке не обращали на них внимания. Отгремела и ушла, никого не напугав, гроза. Что какая-то гроза тому, кто большую часть жизни провел под водой? Небо на востоке стремительно розовело: сплавляя воедино любовь и ненависть, надежду и отчаяние, веру и богохульства, впервые за последние три с лишним сотни лет над Городом восходило солнце. И все горожане — не так уж и много их осталось, и бывшие их рабы — а тех было и того меньше, и нищий у ворот в обнимку с неопрятным стариком, проклявшим целый остров и себя заодно, стояли и безотрывно смотрели вверх. И солоноватые капли дождя все медлили высыхать на обращенных к небу лицах.

19