Созвездие Тарантула

— Элис, — сказал я, стараясь держать себя в руках, — уймись. Я тебе не принадлежу.

— И жаль, — ответил он хладнокровно. — Тогда я смог бы удержать тебя словом, и не пришлось бы делать это силой.

Я решительно сделал несколько шагов, но не успел оглянуться, как улетел до самой кровати. Ничего не оставалось, как сесть на неё, вцепившись в спинку. Пальцы от напряжения побелели и дрожали.

— Чего ты добиваешься?

— Спасаю человеческую жизнь, ОК?

— Мою?

— А ты эгоист, — Элис скрестил руки на груди, обнимая коробку и слегка покачиваясь. — Жизнь, Риз, подумай. Ты останешься дома, и кто-то будет жить. Может, и ты. Разве этого мало?

— Это бред.

— Успокойся, Риз. Съешь конфетку.

Его тон взбесил меня окончательно. Мне не нужно было так злиться, но одна мысль о том, что Ви не дождется меня, уйдет и больше НИКОГДА не позвонит, была невыносима до слез, до тьмы в голове. Я рванул к двери.

Будто в рапиде, Элис поставил на тумбочку коробку, встретил меня, развернул силой моего же движения и припечатал о дверь.

* * *

Я очнулся, была суббота, около полудня. На столе из рафаэллин было выложено слово "sorry" — не в зеркальном отображении, в нормальном, — видно, что старался. Элис еще спал, но предварительно положил мне на лоб лед, поэтому из зеркала на меня смотрел все еще я, а не Франкенштейн. Но это беспокоило меньше всего. Телефон Ви не отвечал, видно, она занесла меня в "черный список".

Шатаясь, я вышел в холл и наткнулся на нескольких человек из моей группы. Они были очень рады меня видеть, потому что я оказался не в курсе. Заинтересованное лицо плюс благодарный слушатель...

Из всего я понял, что Вайолет и её дружки решили устроить мне "экзамен на Тарзана". Легендарная забава для байкеров и торчков. За городом шла старая канатная дорога, несколько висячих сидений всё ещё не сняли, и крутые местные ребята практиковали здесь экзамен на Тарзана. Он заключался в том, чтобы найти старую машину, разогнаться, влезть на крышу и отправить её под откос, зависнув перед этим на одной из "качелей". Говорили, что несколько человек с успехом сдали этот экзамен, но никто не знал их имён. Говорили и другое, во что верилось охотнее...

Когда я не пришел, Вайолет очень разозлилась и по-быстрому нашла мне замену, благо было из кого выбирать. Но Стьюи Ли! Этого парня я знал, он хоть и умник, но не ботаник, да и человек в общем-то неплохой. Я только не подозревал, что он тоже влюблён в Ви. Это казалось абсурдом — Ви и Стьюи! Как она могла!

Да на себя-то посмотри...

В общем, по концовке на холм явились все, кроме... самой Вайолет. Она просто куда-то исчезла. Никто не мог ей дозвониться, не мог ее найти, а без нее затея потеряла смысл. Все были разочарованы, и больше всех Стьюи Ли — тем, что не получилось доказать богине свою крутизну. Но он не сдрейфил прийти, пожертвовал машину и этим уже был крут, так что несостоявшийся экзамен не помешал честной компании достать пива и устроить небольшой гужбан под покровом ночи.

Вайолет так и не явилась. Насколько было известно, до сих пор.

Я вернулся в комнату, у меня кружилась голова. Я не мог поверить, что Ви чуть не угробила меня, чтобы развлечь своих поганых дружков, но верил. И не потому что слепо доверял чужим словам. Я знал Ви. Violence. Жестокость. Она вполне на это способна. И что хуже всего, я бы согласился без раздумий...

Элис до самого вечера не проронил ни слова. Лишь однажды я подошел, демонстративно запустил руку в его коробку с рафаэлло и выгреб половину, но его приглушенный взгляд был невинен и спокоен. Он даже улыбался, как потусторонняя Джоконда, уверенная в своей правоте. Мадонна из ада: хоть и мадонна, но всё же из ада.

И всё равно я не мог злиться, потому что вышло по его. Я должен был погибнуть, в результате не пострадал никто, и чья была заслуга? Чья?

— Откуда ты знал? — спросил я наконец.

— Я говорил тебе, что вижу Виоланс внутри. Там одна грязь. Не ты, так другой, только до других мне дела нет, а до тебя есть.

— А Стьюи Ли?

— Это случайность.

— Значит, когда ты говорил, что я спасу жизнь, то имел в виду не его? А кого, меня?

Элис явно не хотел разговаривать, я чувствовал. И это очень настораживало.

— Не переживай, больше у Виоланс Гордон не будет возможности убить тебя.

Я замер на полпути к своей кровати.

— Что, Элис?..

— Ничего. Отдыхай, у тебя почти сотрясение мозга.

— Подожди...

Головокружение усилилось.

— Ты не мог говорить обо мне, потому что не отпустил бы меня в любом случае. Тогда о ком? О Вайолет, да? Ее жизнь?

— Какой ты умный, Риз, — произнес Элис почти шепотом. — Ты и правда мог спасти её жизнь, если бы остался дома... добровольно.

— Элис...

— Но ты так спешил умереть. Так сопротивлялся. Эта ночь прошла, но в каждую последующую ты бросился бы не раздумывая... А я ведь не всегда смогу остановить тебя.

— Элис, что ты сделал?..

— Я только поговорил с ней.

— ПОГОВОРИЛ?..

— Может, чересчур ВНЯТНО, но она тебя больше не побеспокоит. Даже если выживет. Возможно, она никого уже не побеспокоит.

— Выживет?..

Мой телефон зазвонил. К черту телефон, я и так знал, что сейчас услышу.

Я пошатнулся, и он попытался удержать меня, тогда я размахнулся и врезал ему. Мне казалось, что очень сильно, но Элис даже не повернул головы, и тогда я врезал еще раз и еще. Такое впечатление, что я бью самого себя — мне становилось все хуже, в голове забили огненные колокола, мир исказился, лицо Элиса поплыло бледным восковым пятном.

— Мне больно, — сказал он почти жалобно. — Перестань.

— А то что, Тарантул? Со мной ты тоже ПОГОВОРИШЬ?! Рано или поздно? Когда я сделаю что-то не так?!

Он уронил меня на кровать, почти швырнул, но какая-то пружина во мне не хотела послабления, я все еще пытался освободиться и встать, пока внезапно не ушли последние силы. Когда я перестал дергаться, боль в голове приутихла, однако другая, помнящая лицо Ви, тут же воспрянула с новой силой.

— Зачем ты так говоришь, Риз...

Элис все еще висел надо мной, на его скуле отпечаталось яркое красное пятно. Я не мог его видеть, попытался закрыть лицо руками, но он не давал, держал как в тисках.

— Ненавидишь меня, да? — Я отворачивался, он с силой повернул мое лицо к себе, его ладони прожигали виски ледяным огнем до самого мозга. — Ненавидишь, Риз? Отвечай!

— Нет, — сказал я наконец.

Он сразу отпустил меня, отодвинулся и отвернулся сам. Я приподнялся, несмотря на небольшое головокружение, но не знал, что делать дальше. Я не мог никуда уйти, ничего предпринять, никому помочь. Только попытаться разобраться в том, что произошло, хоть немножко.

— Как думаешь, сколько времени можно прожить в одиночестве и остаться при мозгах? — спросил он вдруг, не поворачиваясь.

— Не знаю. Недолго.

— Боюсь, что так...

— Ты живёшь среди людей, — произнес я и тут же понял, как глупо это звучит.

— Риз, — он повернулся, но не поднимал глаз, — ты и представить себе не можешь, что такое не знать, зачем живёшь и где.

— Никто этого не знает. Все остальные...

— Я не ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ. Я не знаю, кто я, что я, но я не все, и тебе это известно. И ты не представляешь, что это такое — жить и бояться НИКОГДА не узнать. Прожить жизнь, умереть и так и не понять, что это было — ошибка, просчет, путаница какая-то. Каждый раз я подхожу к зеркалу и жду, что в какой-то момент моя рука провалится, и я войду туда, а из него выйдет кто-то, чьё место здесь. Ему там так же плохо, как мне здесь, но однажды мы вернёмся. И всё станет на свои места. Глупо, да? Вам легче потому, что вас много, вы все одинаковы и только постоянно перекидываете эту мысль друг другу — мол, если все другие не знают, зачем живут, почему я должен знать? Но я же не другие, я один, я должен знать. Это должно иметь смысл. Но не знаю, и поэтому мне очень страшно.

— Поэтому ты решил, что можно убивать? — сказал я еле слышно.

— Нет. Я просто не чувствую, что нельзя.

Он вздохнул и добавил:

— Когда я был младше, убивал чаще.

Колокола в голове возобновили гул, тихо, но ощутимо. Сотрясение и стресс не терпят вертикальных положений, так что обморок был бы сейчас как нельзя кстати. Раз — и спишь. Не думаешь, не видишь, не чувствуешь.

— А как же я? Я же другой.

Элис медленно поднимал глаза. Мне не хотелось видеть, какого цвета слёзы застилают эту запёкшуюся тьму, но отвернуться я уже не мог. С этим пора было покончить.

— В том-то и дело. Да, не всё, что случалось с другими до тебя, до университета, раньше — случайность, но по большинству они просто не могли вытерпеть. Не выдерживали, не могли привыкнуть. Не хотели.

— А я, значит, смог.

— Ты первый и единственный другой. Как я могу причинить тебе вред? Ведь у меня есть только ты. А ты делаешь мне так больно.

Элис смотрел на меня в упор. Сначала взгляд не был вполне сфокусирован, угол и направление каждую секунду неуловимо менялись, красно-багровые блики сбивались взмахами ресниц. Но потом всё выровнялось, как выравнивается пламя, когда утихает ветер — он перестал мигать и открылся. Что-то могильно-холодное, запредельно страшное коснулось моего сердца, прошило ледяной иглой и протянуло длинную нитку, заставив его на миг затихнуть. Лишь на миг.

Я увидел. Увидел его. Увидел его всего. И выжил.

Я смотрел уже долго и постепенно привыкал к мысли, что сегодня, скорее всего, не умру. Может, у меня уже иммунитет, или что-то вроде того, но дело не только в этом. Он действительно не хочет моей смерти, потому что впервые не один, и это ему так нравится.

Я упрямо не отводил глаз, и — тоже впервые — он сам не выдержал взгляда, прижал ладони к лицу и свернулся, будто собрался сделать кувырок вперед. Поза казалась непривычной для его тела, будто раньше он не прятался, не прятал глаз ни от кого. Исходя из фактов, это можно понять.

— Это всегда было очень легко, — заговорил он. — С самого детства я знал, что должен защищаться от монстров, иначе нельзя.

— Монстров?

— Да... от других, от остальных. В детстве ведь все обиды кажутся вескими. Тем более — в приюте. Это могли быть мелочи, бытовые разборки, самые ничтожные... Потом... монстры...

— Можешь уже называть их людьми.

— ...Люди стали как-то чувствовать, что ли, опасность... может, во мне это выросло... в общем, они просто перестали давать повод. Они быстро все понимают, на подсознательном уровне, но это уже что-то. Они не приближаются, избегают контакта любой ценой, изолируют всеми возможными способами, и со стороны это выглядит так, будто я сам не хочу общаться. Я не хочу, это правда. Но если бы даже хотел, мне бы такой возможности не дали.

— Элис, ты просто сказка. Еще кого-то осуждаешь за то, что они хотят жить. Никому не нужен ядовитый паук за пазухой, ведь как знать, что его рассердит — температура на градус выше или слишком резкие шаги... или неправильные мысли... Единственно выигрышное решение — держаться от него подальше.

— Это означает, что ты уйдёшь теперь? — спросил он просто.

Я промолчал. Не потому что боялся, хотя, может, и следовало бы. Мне некуда было идти — после семи месяцев в одной норе с Тарантулом никто меня и на порог не пустит, а на квартиру или гостиницу денег нет. К тому же я и не хотел уходить. Мне было всё ещё горько и больно, только Ви не была единственной причиной этой боли — никогда не была.

— За время, что ты здесь живёшь, я еще никого не убил, — это прозвучало почти безнадежно.

— Тогда ты говорил, что я спасу жизнь, если останусь дома. Теперь говоришь, что я могу спасти много жизней, если не уйду. Похоже на шантаж, Элис. Что же, если я тебя брошу, меня до конца жизни будет мучить совесть?

— А будет?

— Вполне возможно.

Это было сказано уже миролюбиво. Дело было не в гражданском долге, я не знал людей, которые погибли раньше, и не буду знать тех, кто погибнет потом. И совесть меня не замучает. Просто, как уже было сказано, я не хотел уходить, и причины могли быть разными: от самой мелкой — я чувствовал себя особенным, не монстром, не другим... до самой правдивой — это же Элис. Пусть даже и Тарантул. Одного среди монстров — я не мог его бросить, вот и все.

Я прилёг рядом, наконец-то, но это был не обморок, — скорее засыпание. Кажется, при сотрясениях нельзя спать?

— Что дальше, Элис?

Он повернулся ко мне, в нем чувствовалась успокоение, которое не могло не успокаивать и меня. Я отвел прядь с его лба кончиком пальца, и он потянулся за движением, полуприкрыв глаза.

— Я всё понимаю. Это не продлится вечно, даже если я так хочу. Скоро выпуск, и ты исчезнешь, но если есть ты, значит, возможен и кто-то ещё. Ваш чёртов мир постоянно живёт чёртовой надеждой, и раз я здесь, у меня нет выбора, придется тоже ею жить. Я долго жил без неё.

— С ней легче.

Элис положил голову мне на грудь, как обычно — он давно уже не спрашивал на это разрешения.

— Она не умерла, — прошептал он, когда свет погас, и все звуки угасли, кроме биения моего сердца.

— Нет?

— Нет.

Слушать сердце как плеер — что-то в этом есть. Надо же, сердце бьется 24 часа в сутки, не останавливаясь, и никому до этого нет дела, хотя звуки эти драгоценны. Они отмеривают жизнь, тик-так, пока не кончится завод или пружина не лопнет. Тик за таком, шаг за шагом, так тихими шагами жизнь идёт все ближе к недописанной странице... Пусть хоть сейчас они до единого удара достанутся кому-то, а не этой пустой комнате. Пусть даже этой ночью один из ударов станет последним.

Холодные руки обняли меня за шею.

— Теперь ты не уйдешь?

— Подумаю.

* * *

Я вовсе не был уверен, что проснусь.

Утром несколько рафаэллин оказались съедены, остались только буквы SO, а рядом с ними — знак вопроса. Знак вопроса я съел, а из S сделал K и поставил ее после О.

Я бы написал что-то другое, но оно было длиннее, а конфеты закончились.

Вайолет Гордон действительно не умерла. Тем вечером она долго шаталась по району, потом наелась колес, запивая их виски, и одна вернулась на холм с твердым желанием сдать экзамен на Тарзана. Шансов у нее было ноль, но к счастью Вайолет просто свалилась с мотоцикла, как только попыталась стать на сиденье. Тот на полной скорости улетел с обрыва и благополучно сгорел, а Ви отделалась промыванием желудка, синяками, переломом руки и нескольких ребер да двухдневной комой.

Она очень хотела мне что-то сказать. Но я не хотел слушать, поэтому в больницу взял с собой Элиса, а при его виде у Вайолет началась истерика. И нам пришлось уйти, что нас всех устроило.

Её вообще навестило удивительно мало людей из свиты, исключая Стьюи Ли, который оттуда не вылезал. Бедный мальчик, может, с ним стоило поговорить?..

Не ПОГОВОРИТЬ. Поговорить. Просто.

На бал я пошел с девчонкой-цветком по имени Лайлек Фитц. То, что именно она предложила мне это, удивляло само по себе — не столько из-за ее цветочного имени, сколько потому, что мы никогда не замечали друг друга. Ну, насколько меня вообще можно было не замечать. Однако же разгадка была проста как все гениальное, да и Лайлек не особенно скрывала свою цель. Репутация Элиса не могла не повлиять на мою, я стал легендой за компанию, переплюнув рекорд проживания в 217 без морально-материального ущерба. Риз Всемогущий собственной персоной. Таким образом Лайлек просто хотела приобщиться к истории, и у меня не было ни повода, ни желания отказать ей, тем более что других кандидаток в мои спутницы не наблюдалось. Я устал от Виоланс. Я устал от женщин-цветков, что бы там ни говорило пророчество. Раз — я решил завязать с цветами, и два — забыть о дурацких предсказаниях. Колледж был позади, а что там впереди, не способен рассказать даже самый точный хрустальный шар на свете.