Темные Комнаты

Вот этого я совсем не ожидал.

Слишком много непонятного. Слишком много тайн для одного дня. Я поймал себя на мысли, что хотел только посмотреть, и частично мое любопытство удовлетворено. О профессиональном я сейчас даже не думал.

— Что за отношения у вас были? — спросил я, где-то на заднем плане констатируя, что лезу совсем уж не в свое дело, и тем более не в то, ради чего сюда пришел.

— Он заботился обо мне, — пожал он плечами. Все его жесты были очень скупыми и оттого притягивали внимание. — Когда Агнес умерла.

— Миз Берлинг? До этого она заботилась о вас?

Дэшил кивнул.

— И вам кажется нормальным такое обхождение?

Он взглянул на меня будто с удивлением.

— Агнес меня вырастила, это самое малое, чем я мог отплатить ей за заботу. Когда мало на что способен, делаешь то, что лучше всего получается. Так говорила Агнес. К тому же она берегла меня, действительно берегла.

— Интересно, как? — спросил я почти резко.

— Она... как это говорится?... заламывала цену, да? — ответил Дэшил невозмутимо. — Делала мало... доступным. Не отпускала больше чем на день, а за два-три дня брала тройную оплату. Это, знаете, очень... сужает круг.

Да, все ж лучше, чем каждый день ублажать незнакомцев, не зная, что у них на уме. Если называть это выбором.

— А сейчас кто о вас заботится?

— Бруно. И Глэм Оливейра, она тоже здесь живет. Глэм вам понравится, она очень хорошая.

Ну, если миз Оливейра так же общительна, как Бруно, то я не стал бы надеяться...

В ту же секунду дверь приоткрылась, и мощная фигура заслонила проем. Мне в голову пришла абсурдная мысль — Бруно просто услышал свое имя, через все закрытые двери, хотя Дэшил даже не повысил голос. Абсурд. Но с каждой секундой верилось все больше.

— Попроси Глэм сделать кофе для меня и детектива Стоуна, ладно? Пусть он забудет все, что раньше так называл.

Бруно кивнул и исчез. Уверен, в мечтах он сыпал в мою чашку цианид, и при миндально-ванильной ауре этой комнаты я этого даже не замечу.

— У вас превосходный телохранитель.

— Бруно любит меня, — он снова пожал плечами, будто добавить было нечего. — Он работал на Агнес, а теперь у него больше никого нет, как и у Глэм. Им просто нужно о ком-то заботиться, и мне с ними очень повезло.

— Вам что, все равно, кто о вас заботится?

Это было снова немножко резко, но я все же пришел узнать, что произошло с Магнуссеном. Нет, кажется, я понял, что — с ним произошел Дэшил Уинтерс. Не понял только, как именно это привело его к смерти.

Дэшил соскользнул со своего кресла, и на мгновение мне показалось, что запах миндаля перебил ваниль острой горькой волной. Запах синильной кислоты, запах смерти. Я едва уследил за тенью, когда он оказался рядом, на диване-касатке, и свет лампы выхватил из темных глаз синий отблеск.

— Мистер М очень хороший человек и был так добр ко мне, детектив Стоун, — заговорил он негромко. — Хоть это и противоречило его взглядам на жизнь. Он не мог меня оставить на произвол судьбы, и это вызывало в нем внутренние конфликты, но поверьте, если бы я хоть на секунду предположил такой исход... будь я уверен, что, избавившись, меня он станет счастливее... Я ничего не смог бы изменить. Правда. Вы его знали. Он был крепкий орешек.

Я кивнул. Это не приближало меня к разгадке, но приближало... куда-то еще. Дэшил едва заметным движением отбросил сколотые волосы назад через плечо, и я увидел в его ухе штук семь серебряных колечек, по всему краю. Но об этом я подумать не успел — вдруг что-то звонко щелкнуло и почти беззвучно упало на ковер.

— Ой, — сказал он. — Прошу прощения.

Машинально я наклонился, чтобы поднять это — рука нащупала большую заколку-полукруг со сломанным автоматом, часть которого исчезла в неизвестном направлении. Дэшил наклонился тоже... и его волосы обрушились между нами беззвучной лавиной.

Эффект был похожий. Никогда не думал, что их может быть так много. Они будто лились нескончаемым потоком, очень прямые, без малейшего намека на волнистость, как у китайских женщин, и длиной наверняка не выше пояса, потому что при склоненной голове достали до пола. Тяжелый шелк, переливающийся почему-то красным, они не распадались на пряди, будто сотканные вместе. Только в этой близи я рассмотрел в них тонкие красные волосинки на всю длину, а остальное черное отливало синевой, такой же темной, которой я не мог придумать имя. Это длилось не больше секунды, но в моем сознании затянулось на половину жизни. Она казалась лучшей, эта половина, пока длилась. Пока длилась.

— Почему красное? — прошептал я не думая — первое, что пришло на ум.

— На ваших волосах оно было бы белым.

До меня даже не сразу дошло, что он имеет в виду седину. Если так, то ее немало...

— И как вы... с ними справляетесь?

Это был не праздный вопрос. Если вы растите восьмилетнюю дочь, которую раньше причесывала мать, то поймете меня без труда.

— Я — никак. Бруно как-то справляется, ему по душе с ними возиться. И Глэм — иногда она их заплетает как свои, но на это уходит слишком много времени. А у Бруно так не выходит. Хотя он старается.

Желательно было уже и отодвинуться, но я не мог себя заставить. Неожиданно, в первую очередь для себя, я протянул руку и дотронулся — прядь скользнула мне в ладонь, как живая. Она была тяжелой и густой, переливалась муаром и на ощупь абсолютно непередаваемая — будто сон, который забылся. Что-то изменилось в ходе моих мыслей на короткий момент, но мозг это что-то обрабатывать отказался в предшоковом состоянии. Мы живем в мире мистики, и это была мистика, слишком явная, неотсегомирная, чтобы ошибиться — не какая-то банальная похоть или страх, а полноценный магический импульс. Темный ли, светлый — неизвестно, в комнате почти без света трудно чувствовать свет. Не знаю, что было в моих глазах, когда я их поднял, но в его синей тьме оно отразилось как испуг.

— Не пугайтесь, детектив Стоун, — сказал он и подался назад — прядь выскользнула из моих застывших пальцев, оставив ощущение пустоты и миндальной горечи. — Вы в порядке. Просто я...

Я взглянул поверх его головы и увидел Бруно.

Выражение этого лица могло отрезвить кого угодно, я уже подумал, что секунда — и он уронит поднос. Вот это был страх. Натуральный страх, не ревность, не злость. Хотя потом появилось и то, и другое.

— Мне нужно позвонить, — произнес я, выговаривая слова, как заика после курса терапии.

— Возвращайтесь скорее, кофе остынет, — ответил Дэшил вполне дружелюбно, будто не обращая внимания, что руки у Бруно трясутся, и чашки реально под угрозой.

Я вышел, вдохнув воздуха, и набрал Александрию. Голос в трубке был, мягко говоря, нерадостный.

— Когда ты приедешь? — спросила она безо всяких приветствий.

— Скоро, детка. Миз Шор тебя накормила?

— Угу.

— Она там?

— Смотрит Опру. Позвать?

— Не надо. Я уже скоро, Лекси. Целую тебя.

— Угу.

Я вздохнул. Разговор с дочерью немного вернул меня в колею, хоть и не в полной мере. Дверь закрылась неплотно, но был слышен только голос Бруно — и немудрено. Кажется, он гремел что-то про беспечность и "мы его совсем не знаем". Что отвечал Дэшил, слышно не было, но это возымело действие, потому что Бруно вдруг прекратил орать. Выдержав минут пять, я вошел.

Бруно занимался тем, что заканчивал плести из его волос косу толщиной мне в руку, тугую, чтобы уже ничего не развалилось. Когда он наклонял голову, я разглядел длинный шрам от ножа над ухом, будто кто-то пытался срезать с Бруно скальп. Он снял с запястья резинку, чтобы закрепить все (вот, значит, зачем он их там держит, как мило...), и на мгновение на его лице мелькнуло трогательное выражение, менее уместное там, чем икона в синагоге. Правда, оно сразу же сменилось привычной угрюмостью, но боже мой, если я так же выгляжу, когда причесываю Лекси — впору застрелиться.

— Бруночка, — сказал Дэшил почти ласково, — не сердись, пожалуйста. Нам с детективом Стоуном нужно закончить разговор.

"Почти" — потому что за этой ласковостью что-то было, что-то даже жесткое. Бруно вышел, не взглянув на меня и не пререкаясь. Не знаю, о чем они здесь говорили, но это подействовало.

Я в нерешительности застыл посредине комнаты, опасаясь приближаться, но Дэшил снова переместился в кресло, уступая мне диван.

— Кофе, детектив.

Я взял чашку, руки уже не дрожали. Кофе был действительно потрясающий, к сладко-горькому аромату вокруг прибавился острый запах пряностей, корицы и еще чего-то нездешнего.

— Перед тем как... — начал он, будто не зная, как сформулировать мысль, чтобы я понял. — В общем, вы в порядке, не пугайтесь. Дело во мне, я так... действую на людей. Просто, наверное, хочу вам понравиться.

Я отпил кофе, чтобы не отвечать. И, все же не совсем понимая, о чем он, подумал, что ему совсем незачем прилагать усилия, чтобы понравиться.

— Передайте миз Оливейра мое восхищение.

— У вас будет такой шанс, детектив Стоун. Разве вам не нужно поговорить со всеми в доме?

— Да, конечно... но у меня совсем нет времени.

— Приезжайте когда хотите, здесь вам всегда рады. Поговорите с Глэм, с Бруно. Не обращайте внимания, он очень хороший человек, просто в жизни ему пришлось нелегко. Ему нужно время научиться доверять людям.

Я просто поражался способности Дэшила во всех подряд видеть очень хороших людей. Не мудрено, что за ним надо присматривать.

Он провел меня до двери и даже вышел за нее, но чем дальше, тем ярче было освещение. Поэтому он просто пожал мне руку в этой полутьме. А когда я разжал свою, вдруг спросил, не отпуская:

— Хотите знать, что говорил о вас мистер М?

Я молчал, вдруг снова начиная волноваться.

— Он говорил, что вы самый надежный человек, которого он встречал за всю жизнь. И только вам он мог бы доверить самое дорогое.

— Он... преувеличивал, — ответил я наконец.

— Не думаю. До встречи, детектив Стоун.

Моя рука проскользнула через кольцо его сжатых пальцев, и Дэшил Уинтерс исчез за дверью, порхнул в темноту, как ночная бабочка. М-да, каламбур... Бруно даже не посмотрел в мою сторону, и я направился к машине в каком-то странном полуподвешенном состоянии, чувствуя стук сердца под самым горлом.

Пожалуй, кофе все же был слишком крепким.

* * *

Когда я вошел, Шор сидела внизу на диване, лопала поп-корн и смотрела телик. Увидев меня, она мгновенно потеряла интерес к тому и другому.

— Где она? — спросил я с порога.

— У себя в комнате, все в порядке. Уже десять, Стоун, что ты там делал два часа?

Я плюхнулся рядом и чмокнул ее в щеку.

— Спасибо, ты сокровище. На самом деле не знаю, что я делал. Общался. Там странно летит время.

— Рассказывай!

У нее даже глаза горели. Ну, если она так же реагирует на Санта-Барбару...

— Что?

— До чего вы дообщались.

Я пожал плечами.

— Не знаю, Шор. Я пытался понять, что он такое, и не скажу, что успешно. Я хотел выяснить, почему умер Магнуссен, и результат тот же.

— Но ты же не считаешь, что съездил зря?

Я сделал паузу. Нет. Вовсе нет.

— Нет, не считаю, и надеюсь, что в следующий раз разберусь лучше.

— Так будет и следующий раз? — оживилась Шор. — Это классно. Держи меня в курсе.

— Если будет о чем.

— Не прибедняйся. Ты у нас коп, испорченный мозгами, и во всем разберешься. Я в тебя верю.

Да, я так и планировал. Завтра пробью по базе насчет Бруно и этой Глэм Оливейра. Узнаю подробности смерти Берлинг. Может, дойду и до Магнуссена. Дело закрыто, но я хочу разобраться, хотя... я даже не до конца понимаю причину, почему так этого хочу. Может, пойму и это.

Я проводил Шор и поднялся к Александрии. Она уже дремала, пока я сидел рядом и смотрел на нее, но когда хотел уйти, в полусне протянула ко мне руки и обняла за шею.

— Спокойной ночи, милая.

— Ты так пахнешь... — пробормотала она сонно.

— Как?

— Вкусно... — Она все не отпускала руки. — Полежи со мной, чуть-чуть, мне так нравится, как ты пахнешь...

Вот это да. Раньше Лекси засыпала только с матерью, а теперь лишь просила меня оставить открытой дверь и включенным свет. Это было впервые с тех пор, как мы остались одни.

Я прилег рядом, и она уткнулась мне в руку.

— Сладкое. Сон. Мне сейчас такой снился, синий... темно-синий...

— Почему синий? — переспросил я, вздрогнув, но она почти заснула.

— Потому что... сумерки синие...

Это была колыбельная, которую пела ей Натали — "сумерки синие, темная ночка, спи, моя звездочка, спи, моя дочка"... А я даже слов толком не знал. Я просто закрыл глаза, все еще чувствуя окутывающий аромат — больше ванили, чем миндаля, и заснул в уверенности, что увижу синий сон. Сумеречный синий, вот как называется этот цвет — когда не день и не ночь. Twilight's blue... как же там было?... twilight's blue, night is dark... sleep my baby, little star... Так, кажется.

Цвет сумерек и сон-травы.

Мне было немного страшно лишь оттого, как я хотел этого сна.

ГЛАВА 3

Звезды над замком ведут хоровод,

Днем замок спит, а ночью живет.

Конь будто замер у самых ворот.

Что в этом замке путника ждет?..

Хрустальный замок до небес.

Вокруг него дремучий лес.

Кто в этот замок попадал,

Назад дорогу забывал.

По идее у меня были отгулы, но я забежал на работу, чтобы порыться в компьютере и поехать в Бель-Эйр вооруженным. Не знаю, насколько это меня вооружило, и можно только надеяться, что информация пригодится.

Единственным живым родственником Агнес Берлинг кроме сына оказалась ее двоюродная сестра Барбара Мазур, ранее проживающая в Лодзи, а ныне на старости лет перебравшаяся на Брайтон. Трубку подняли на удивление быстро, и тонкий голос, будто находящийся у самого моего уха, выкрикнул:

— Слухаю?

— Здравствуйте, пани Мазур, это вас беспокоит полицейский из Лос-Анджелеса, меня зовут...

— А?! — весело взвизгнула трубка. — Пан есть полицейский?!

— Басюня, кто то есть? — раздался мужской голос на втором плане. Они говорили по-английски, хотя и с диким акцентом, едва разберешь.

— То пан полицейский из Беверли-Хиллз! — еще радостнее взвизгнула трубка прямо мне в ухо.

— Пан Аксель Фоули?! — заинтересовался голос. — Матка Бозка!

Я едва сдержал хохот, но пришлось убить не менее пяти минут за казенный счет, чтобы объяснить, что я не Аксель Фоули, и даже не Эдди Мерфи. Наконец пани Мазур со всем разобралась, и я спросил ее про сестру.

— Пшепрашам, а пан знал Агнесю? — уточнила трубка со скорбью. — У нее были еще проблемы?

— Что там, Бася? У кого там проблемы?

— Та ничего, то про Агнесю! И не встревай, пан полицейский звонит на межгород!

Как выяснилось, у несчастной Агнеси Осташевской вечно были проблемы — я услышал о ее первом "пся крев" муже Кейне, который бросил ее, оставив без копейки с ребенком, потом о ее втором никуда не годном муже Берлинге, который хоть и оставил ей отель, но посмел умереть, и о Магнуссене, который на ней даже не женился. Насколько я знаю, Магнуссен всю совместную жизнь потратил, чтобы уговорить ее выйти замуж и бросить свой грязный бизнес, но безуспешно. Я, конечно, этого не сказал, потому что сообразил, что пани Бася не в курсе насчет того, что отель — на деле бордель.