Колодец и Омут

Хотя со стороны могло показаться, что дурной сон снился ей именно сейчас.

Прошло немного времени, прежде чем я начал кое-что понимать обо мне и Грейс. Между нами была разница, и разница ощутимая.

Однажды к нам заявился Принц Роджер собственной персоной. Увиденное заставило его стильную укладку подняться дыбом — его драгоценная суженая драила входную дверь в совершенно неприличной позе, напевая что-то из классической музыки.

— Эй, — позвал я Фиори из кухни. — Что-то сейчас будет.

Я вышел первым, и Роджер облил меня презрением, для начала посредством взгляда. Грейс же даже головы не подняла и петь не перестала.

— Не знаю, что здесь происходит, — процедил он сквозь идеальные зубы (конечно, не такие хорошие, как у меня), — но ты должна пойти со мной! Грейс, посмотри на себя! Ты испортишь ногти! И вообще — можно было хотя бы позвонить, я беспокоился, между прочим! Мы думали, тебя похитили — а оказывается, ты пропадаешь в каких-то трущобах, как жалкая эмигрантка! Если у тебя нервный срыв, мы решим эту проблему.

Тут Грейс впервые подняла голову с налипшими на лоб волосами, и я вспомнил один случай из школы. Кто-то из новеньких старшеклассников решил подкатить к ней — видимо, в прошлой школе парень был звездой и привык брать все, что захочет. Об умении отличить высокий класс от заурядной смазливой потаскушки, само собой, не шло и речи.

— Слыш, малая, как звать? — спросил он, и Грейс поморщилась, будто наступила на дохлятину.

— Пошел вон, — сказала она негромко.

— Чего-чего? — офигел кавалер. — Слыш, ты следи за языком.

— А то что? — улыбнулась Грейс, сделав шаг вперед, и он непроизвольно попятился. В толпе раздались смешки. — Говори, не бойся.

— Щас я тебя так рассмешу, слыш...

— И что ты сделаешь? Разденешься?

Окружившие их одноклассники уже ржали вовсю, и парень ретировался, красный от унижения, как раздавленный помидор. Это был единичный случай — местные такой ошибки никогда не делали и обращались с Грейс так, как и подразумевало ее второе имя.

В окно я мог видеть ее в профиль, и сейчас у нее был такой же взгляд, притом, что перед ней был не хамоватый подросток, а ее жених, человек, с которым еще две недели назад она собиралась прожить всю жизнь. Но какой-то момент ее взгляд вдруг изменился, незаметно, будто отражение на воде поколебала рябь. В нем появились растерянность и страх. На секунду мне показалось, будто она потянулась к Роджеру, и сейчас Принцесса, теряя туфли, сбежит с этого крыльца, чтобы Принц поскорее подхватил ее на руки и унес подальше из этой пещеры, пока не проснулось чудовище. По-моему, Пластик тоже это заметил, только не понял.

А потом Фиори вышел, отстранив меня, и мгновение ушло.

— На самом деле единственная проблема, которую нужно решить — это ты, — сказала Грейс спокойно.

Ее глаза мне очень не понравились. Я молчал, Фиори наблюдал за этим не более чем с интересом. Она вряд ли нуждалась в помощи, и все же он спросил:

— Роджер, да? Могу я вам помочь?

Голос был очень дружелюбный, но... Не знаю, что увидел Принц, взглянув на него. Он сначала заморгал. Потом попытался справиться с лицом. Когда все получилось, он попятился — так, будто боялся поворачиваться спиной. Он пятился, пока не споткнулся, растянувшись на мощеной дорожке.

Помедлив, я спустился, чтобы ему помочь. Фиори не двигался, поглаживая пальцем щеку Грейс.

— С вами все в порядке?

— Он знает мое имя, — пробормотал Принц.— Он знает мое имя...

Его мужественный подбородок дрожал. Не прекращая повторять это, он оттолкнул мою руку и пошел к машине, подволакивая ногу. Его костюм остро нуждался в химчистке, и я лишь надеялся, что и другой урон можно будет возместить так же просто. Нужно было красть принцессу, пока была возможность, а на то, чтобы сразиться с чудовищем, он явно не годился.

Когда я вернулся, Фиори сжал меня за плечо, вторую руку протянул Грейс, и мы тут же об этом позабыли.

Так вот, о разнице. Я и раньше подозревал, что люди видят Фиори немного иначе, чем мы, и все по-разному. Сосед, как-то заглянувший к нам одолжить пару лампочек, все время смотрел не в его глаза, а куда-то в район подбородка, словно тот ниже ростом, чем есть. Почтальон лет шестидесяти вообще беседовал с ним так, будто был его ровесником. Но то, что Грейс тоже видит его совсем не так, я узнал случайно.

Фиори уехал в супермаркет за продуктами, а мы коротали время ожидания каким-то фильмом. Я не помню имя юноши в главной роли, но у него были черные волосы и зеленые глаза, что судя по многочисленным крупным планам было единственным его достоинством — об актерском мастерстве даже речи не шло. Тогда Грейс сказала, что это стопроцентно ее тип, и теперь она плохо представляет, как вообще могла смотреть на Роджера.

Принц Пластик был белокур. Я вряд ли рассматривался, так что... Осторожно я спросил ее:

— Ты считаешь, что он похож на Фая?..

Она взглянула на меня как на дурачка.

— Только глаза и волосы. В остальном даже сравнивать глупо.

То, что Фиори кажется ей самым распрекрасным на всем белом свете и за его пределами, я еще мог понять. Сам я об этом как-то вообще не задумывался — но я и не девчонка. Остальное же расставило все мои подозрения по пронумерованным ячейкам. Я видел Фиори кристально ясно. Он не сошел бы за человека даже в полной темноте — особенно в полной темноте. У него волосы как серебро, а глаза — чернее черного, за исключением серебристых зрачков-трещин неправильной формы — словно кто-то разбил стекло меткими выстрелами, и в отверстия сочится лунный свет. Днем ладно, но ночью он мерцает как светлячок, и его точно не потеряешь и ни с кем не спутаешь. Одного я не знал — известно ли ему, что я его вижу. Обдумав это без спешки, я решил помалкивать. Что-то во мне прекрасно понимало, что воспринимать Фиори нормально — само по себе ненормально, но эта мысль была слишком неудобной, чтобы ее думать.

Грейс видела иначе не только это. В своих фантазиях она придумала наш дом до малейших деталей и полностью игнорировала реальность. Поначалу ничего опасного я в этом не наблюдал, а подробности даже забавляли; иногда я просил описать мне то, что она видит, как если бы писала статью для специализированного журнала, и Грейс делала это с удовольствием. Где висят картины, а где зеркала, какая мебель в холле, а какая — в спальнях. Единственное место, куда она не лезла даже в воображении это кухня — Фиори даже посуду мыть нам не разрешал.

Со временем это начало меня слегка беспокоить. Нашими общими (но больше ее) стараниями дом принял божеский вид, но, боюсь, этот вид был далек от ее идеала. Да, мы купили новые матрасы и кучу всего по мелочи, да, она собственноручно перебрала паркет, прочистила камин, выбила ковры, обновила занавески, вымыла все плафоны и тому подобное, но я не мог отделаться от мысли, что однажды утром она откроет глаза и ужаснется своей прекрасной спальне. Лично мне было до лампочки, где жить, пока мы вместе. Фиори тем более. И постепенно я успокоился — в любом случае от меня не зависело ничего.

С нашими отношениями все было слегка сложнее. Мне бы в голову не пришло ревновать, но Грейс определенно считала их с Фиори парой, и ее отношение ко мне бродило по синусоиде от приветливости до игнорирования, а то и раздражения. Месяца через три нашей совместной жизни наступил момент, когда она вообще перестала оставлять нас наедине — учитывая то, что я и так полдня был на работе и особо не мешался. Обычно, если мы смотрели фильм или просто сидели на террасе, Фиори всегда был посередине — теперь же Грейс как бы невзначай усаживалась между нами, а когда Фай мягко просил ее пересесть, подчинялась с большой неохотой. Это продлилось неделю и однажды закончилось так же внезапно. Грейс снова стала самой собой — целовала меня на прощанье, не следила, кто куда положил руку, и улыбалась по случаю и без. Тем вечером она даже упорхнула куда-то на пару часов безо всякого подозрения. Ужин был великолепный как всегда, после долгих уговоров Фиори разрешил мне помыть посуду, но контролировал (или мешал), обнимая со спины. Тогда я и спросил, что случилось с Грейс.

— Ничего, — ответил он, все еще вися на мне, чтобы процесс не казался таким уж легким. Поскольку он сам был легким, уловка не удавалась. — Просто я сказал ей, что люблю ее больше.

Я не стал поворачиваться и смотреть ему в глаза, достаточно было голоса. "Ты же знаешь, что это не так" — вот что он сказал вторым слоем под словами. Возможно, он нам обоим говорил то, что мы хотели слышать, но я ему верил. Возможно, в этом и был весь смысл — но я все равно ему верил. Я его видел, а Грейс нет. Это не могло не иметь значения. Морок Фиори касался меня лишь краем, а ее накрывал с головой.

Да, об отношениях. Они у нас были странными — ни дружескими, ни любовными, несмотря на явные признаки тех и других. О заблуждениях Грейс я уже говорил, и разубеждать ее у меня не было никакого желания. Для экономии времени Фиори мог в любое время свести нас троих в одной кровати, но он был достаточно умен, чтобы этот вариант не рассматривать

Не знаю, кто из них в конце концов сделал первый шаг, только однажды, поздно придя с работы я услышал их — точнее Грейс, они были в ее спальне. Честно, в моих школьных фантазиях ее принцессовый имидж распространялся и на постель — она всегда представлялась мне консервативной и слегка холодной. Не думал, что она умеет так.... реагировать. Однако же я просто прошел на кухню в поисках еды, потому что велел им ужинать без меня, и спокойно поел без тени дискомфорта или чего-то там еще. Это прибавит ей хорошего настроения — вот и все, что я подумал. И еще подумал, что надо проверить потолки на предмет термитов, если они будут продолжать делать это с тем же энтузиазмом. Когда они спустились, Грейс цвела как роза — она засунула в рот сразу два шоколадных печенья, чтобы восполнить потерянные калории.

— Почему ты улыбаешься? — спросил Фиори. В отличие от Грейс он выглядел так же, как и всегда — по-моему, приготовление еды его вдохновляло на порядок больше.

— Вспомнил фильм "Дюплекс", — ответил я честно. — Когда ванна со второго этажа провалилась.

Ревность — нормальное, естественное чувство, даже Фай так считал. Он пришел ко мне следующей ночью, разбудив около полуночи прикосновениями холодных рук. Я никогда этого не ждал, не жаждал, но и не боялся — если и бояться Фиори, то целиком, а не отдельных его действий... Все же я сказал: "Если это из-за Грейс, то все в порядке, ты не обязан". А он фыркнул и посмотрел на меня так, будто я вообще ничего не понимаю, и из зрачков-звездочек струился свет.

Он приказал мне не двигаться, и совсем скоро я утратил способность мыслить; его руки будто разбирали меня на кусочки и собирали все время в разном порядке, я чувствовал каждую серебряную волосинку, касающуюся моей кожи, каждый оттиск губ, каждый его неровный выдох. Вот тогда реакция Грейс стала понятна в полной мере — даже если она чувствовала хотя бы половину этого. Поднимать дом на уши, как она, мне совсем не улыбалось, так что я старался заткнуться как мог — то его пальцами, то поцелуями, то собственной ладонью — а он смеялся и не позволял. Он хотел слышать меня — и услышал. Неловкости я особо и не чувствовал — никогда прежде мне не приходилось испытывать подобное, никто прежде не ласкал меня с таким желанием и, надо признать, умением. Однако я уверен, что пытай меня Фиори каленым железом или сдирай заживо кожу — эмоции были бы те же. Дело было совсем не в его действиях, а в нем самом. Не в технике, а в том, каким я себя чувствовал. Уникальным... Большего он не мог мне дать, да и не нужно было.

Короче говоря, все, что он делал со мной, а я потом — с ним, не принесло ничего нового. То был первый и последний раз, убедивший нас, в чем мы нуждаемся, а в чем — не особенно. Наша связь не стала крепче или слабее, ничего не приобрела и не потеряла. Потом мы лежали и просто смотрели друг на друга, пока мои глаза не начали слипаться. Фиори легонько гладил меня по руке, и тут я вспомнил, что он не любит и не умеет спать на кровати — я просто сказал: "Иди, я не обижусь", а прозвучало это "Я не Грейс", и он понял, потому что улыбнулся. Вряд ли Грейс нравилось, что ее бросают посреди ночи, даже если она и не решалась высказываться. Для девушки это нормально — хотеть встретить утро на плече любимого...Тогда он поцеловал меня и ушел, а я мгновенно заснул, даже не успев по привычке все обдумать.

После этого Фиори периодически навещал Грейс, но у меня это вызывало только одобрение — это делало ее счастливее, а я был счастлив и так. Куда уж больше, в самом деле.

Так незаметно пролетели полтора года, прежде чем наш карточный домик пнули ногой. Я уверен, что даже если бы ко мне не заявились нежданные гости, это все равно бы случилось рано или поздно. А тогда просто все совпало, чтобы сделать катастрофу как можно более разрушительной.

* * *

Интуиция — хороший помощник, если она действительно приносит пользу. Для меня она лишь экономила время, хотя и лишала драгоценных минут покоя. Когда эти трое вошли в мой магазин, я мгновенно понял, что пришла беда, да не одна. И даже если не откроешь ворота, как говорится в пословице, они их просто сметут.

Наверное, они представились, но имен я не запомнил. Женщина показалась мне похожей на ворону, может, из-за черного платья и блестящих глаз. Ей было около сорока, стройная, высокая, длинные волосы заплетены в косу. Парень-койот, как я окрестил его сразу, был не старше меня и одет как хулиган из восьмидесятых, — я едва подавил желание выглянуть на улицу в поисках мотоцикла. Третьему на вид казалось меньше двадцати, и он напоминал ласку, пушистую, но с острыми зубами. В его одежде было что-то этническое — такая буйная эклектика, что сразу и не разберешь. Если судить по смуглой коже и черным волосам с нанизанными бусинками, они с женщиной-вороной вполне могли состоять в родстве.

— Чем могу помочь? — спросил я. Взгляд женщины-вороны убил во мне всякую надежду на счастливый исход — на то, что их просто привлек бронзовый торшер в витрине. Да я бы его даром отдал, только бы они ушли.

— Мы можем поговорить? — спросила она с южным акцентом. У нее горе, понял я. Она не всегда была вороной. Что-то случилось, и совсем недавно, что-то непоправимое. Что-то скоро случится и со мной.

Глаза парня-койота сверкали, но совсем не так, как у его спутницы — нетерпением и досадой. Он вертел в руке какую-то штуку для успокоения нервов, но это не помогало. Я видела, что он на взводе, и достаточно будет брошенной спички. Третий держался особняком, и мне показалось, что они его немного сторонятся.

— О чем?

— О вашем... друге.

Почему-то я сразу понял, что она говорит не о Грейс.

— О Фиори?

Они переглянулись.

— Так он себя зовет?

— Так мы его зовем, — ответил я. — Это его имя.

Некоторое время женщина молчала, и я молчал тоже, я не хотел, чтобы она продолжала. Это было очень по-детски — ждать, что они помолчат и просто уйдут. Наконец она сказала:

— Ну конечно. Рива ди Фьори...