За полынь-рекой

Из малинника выскочило дивное существо, всё в пау-тине и сухих листьях. Мамой существа была кошка знакомого. Её звали Маркизой и были у неё какие-то смутные претензии на родословную. Папаней же чуда стал соседский заурядно-незатейливый плебей Василий. Описать фееричный плод их меза-льянса невозможно. Сказать "пёстрый" — значит не сказать ни-чего. Пять пятен на белоснежном фоне располагались так, что слово "симметрия" могло вызвать только истерический хохот. Жизнерадостные глазёнки, хвостик торчком.

Так я впервые встретил Жору... и обомлел от восторга, тут же представив, как нас свяжет скупая на эмоции мужская дружба. Я и мой верный, умеющий понимающе молчать кот — как это здорово!

-Всех уже разобрали. -флегматично сообщил знакомый, грызя сушeную рыбу. -один этот остался. Последний.

-Котик или кошечка?

-Котик. -не моргнув, соврал знакомый. Впрочем, может быть, и не врал. Возможно, действительно был уверен в поло-вой принадлежности дивного дива. -Неприхотливый. Ест всё, например, жареную картошку. И пьёт чай.

-Кот — это чудесно. -задумчиво молвил я и огласил мечту. — Нас соединит дружба — мужская, немногословная, сдержанная. В общем — настоящая.

Котёнок переехал на новое место жительства в большой чёрной сумке. По дороге молчал. Оказавшись на новом месте, вдали от мамы, как полагается, поджал хвост и полез под ди-ван. Но кто устоит, когда появляется оно — блюдце с мелко нарезанной докторской колбаской. Торопливой трусцой котёнок устремился к еде и... Я смеялся до слёз: он стремительно по-глощал колбасу, прикрывая её лапками, распушив хвостик и ры-ча по всем азимутам и направлениям. Понятное дело, как же иначе, когда из памяти не выветрились четверо братьев и се-стёр с такими же аппетитами?! Тогда-то чудо и было наречено Жорой. Производное от глагола "жрать". Но когда котёнок убе-дился, что ненасытные родственники навсегда остались где-то там, в суровом младенчестве, следующая трапеза, прошла раз-меренно и обстоятельно, с двумя добавками. Тогда же котёнком был решительно развеян миф о неприхотливости и питании жаре-ной картошкой.

После еды котёнок заметался в поисках "где бы при-сесть", был незамедлительно схвачен, отнесён в туалет и уса-жен в обширную прямоугольную кювету для проявления фотобума-ги. В кювете лежала заблаговременно приготовленная газета. В этом исключительно важном процессе и вскрылась истина: Жора — не "он", а "она".

-Недокот! -разочарованно сказал я. -H-y-y-y, братец... в смысле — сестрёнка... пойдём-ка мыться.

Мыться с шампунем Жоре пришлось дважды, поскольку яд-рёные блохи после первого купания в тазике вымерли не до конца. Кошачьему возмущению не было предела, но я умело при-держивал её и оцарапать себя не дал. Ещё раз обозвал "недо-котом", укутал в полотенце и уложил спать. Потрясённая пере-ездом, неограниченной едой без конкурентов и мытьём, Жора отключилась до самой ночи. А часа в два, очевидно забыв, где находится, решила поплакать и позвать маму. Я проснулся, вздохнул, пришлёпал босыми ногами к креслу, погладил рыдаю-щего ребёнка и перетащил к себе. Так определилось место Koшиного сна на будущие семнадцать лет — на животе хозяина или под его боком.

Хозяина? Ну-ну... Мы самоуверенно называем себя их хо-зяевами. Ничего подобного! Это они — хозяева. А мы — их до-машние питомцы. Сколько раз, запасая продовольствие на бли-жайшие дни для Коши, доводилось видеть, как очень скромно одетые женщины говорили продавщице кошачьих кормов: "Мне, пожалуйста, три баночки говядины в холодце, а то мой Васень-ка (моя Мурочка) печёнку в подливке не любит".

Коша сразу расставила всех на свои места. К моей до-чери не относилась никак, просто не замечала. Жене вежливо позволяла сосуществовать рядом. Зато меня сразу определила в недотёпы-подопечные, за которыми нужны уход и присмотр. И они были организованы.

Я по режиму — ярко выраженный "жаворонок", просыпался около половины пятого. Как Коша умудрялась определять, что уже не сплю? Наверное, по дыханию. Перехитрить её не удава-лось никогда, уже через пяток секунд после пробуждения я чувствовал, как шершавый язычок усердно проходит по носу и подбородку. Ну ещё бы, сам-то не умею, как положено нормаль-ному коту, умыться вылизанной лапой, всё норовлю под кран залезть! Остатки сна слетали мгновенно и дальше всё шло по установленному Жорой расписанию — завтрак и сборы на работу.

Возвращаясь с работы, ежедневно видел сидящую на под-оконнике Жору — приблизительно за полчаса до моего прихода она запрыгивала туда, чтобы увидеть, спрыгнуть подбежать к двери и встретить.

Я мог бы написать целую книгу о привычках Коши, о за-бавных случаях, произошедших с нею после того, как после развода я и она покинули прежнее место обитания и переехали на новую однокомнатную квартиру. Но не буду делать этого, просто ограничусь замечанием — перемена была воспринята Жо-рой с полным пониманием и одобрением, жить вдвоём с двуногим подопечным недотепой для неё оказалось лучшим из возможных вариантов.

При переезде был затеян ремонт нового жилья. Нет, с любым косметическим воздействием я справлялся сам, руки, вроде бы, росли откуда следует. Но на выкладку кафеля в туа-лете и ванной, смену унитаза-раковин и прокладку труб не хватило ни сил, ни (главное) времени. Пришлось нанять брига-ду из трех ремонтников. Коша повергла их в шок! Когда они залили жидким бетоном пол в туалете, готовя к последующей выкладке плитки. Жора сердито вошла, прогулялась по сырой поверхности, оставляя следы лапок, не обнаружила на месте свою туалетную кювету, брезгливо отряхнулась и подробно вы-сказала ремонтникам, всё, что думает по поводу устроенного ими кавардака. Ошеломленные мастера прониклись к хозяйке квартиры неподдельным уважением.

Впрочем, хотя и не в такой резкой форме, доставалось и мне. За неаккуратно поставленные у входа ботинки, за за-брызганный во время бритья пол в ванной. Хозяйка...

Когда Жоре было 15 лет, она заболела. Слегла с темпе-ратурой, я тут же полез в интернет, посмотрел симптомы. Ни-чего обнадёживающего: кошачья напасть — пиометра, болезнь матки. Скопление гноя угрожает жизни, а у ветеринаров один ответ: "Резать!" Когда назавтра доставил Жору к ветеринару, та отказалась брать на себя ответственность. -"Возраст и вес. -вынесла она приговор. -И то, и другое выше нормы. Опе-рации не выдержит." -"Что же делать?!" Наверное, вид у меня был ещё тот и видавшая виды айболитша сжалилась: -"Ладно, поколем антибиотики и витамины. Хотя..." И я стал носить Ко-шу на ежедневные уколы. В большой хозяйственной сумке делал тёплое гнездо из пледа, бережно укутывал Сапиенса (февраль в Сибири, это, знаете...). То, что она будет биться в истери-ке, кричать, мне даже в голову не приходило, слишком хорошо мы знали друг друга. Но уж лучше бы кричала. Когда сажал её в сумку и застёгивал "молнию", Коша обмякала и покорность её была такой жалкой и беспомощной... В клинике я доставал Жору из сумки, брал на руки и врач удивлялась: "Надо же, какая терпеливая!" "Терпеливая"... Коша крепко прижималась ко мне, клала голову на плечо, обнимала мою шею лапками и молча за-жмуривалась. От укола даже не вздрагивала. Так продолжалось две недели. Ей полегчало. Везде пишут, что пиометру излечить нельзя. Наверное, для молодых кошек это действительно так. Но у Коши после этого ещё трижды были приступы, которые я по совету ветеринара подавлял дексаметазоном. Ничего хорошего в антибиотиках, конечно, нет, потом приходилось держать Жору на сметанной диете, но она вернулась к прежнему состоянию. Приступов больше никогда не повторялось. Может быть это как раз тот уникальный случай, когда болезнь всё-таки удалось подавить?

В интернете я однажды прочитал вопрос: "Сколько живут кошки?" Кто-то дал потрясающий ответ: -"Сколько бы не была рядом с вами, всё равно будет мало." А вообще принято счи-тать один кошачий год за пять человеческих.

Коша прожила после лечения еще два с лишним календар-ных года, значит — десять кошачьих. Вроде бы всё шло хорошо. Ну, на форточки, конечно, не прыгала, но в возрасте, соот-ветствующем восьмидесяти пяти нашим, человеческим, годам, этого как-то даже и не ожидается. Аппетит был прежним, при-вычки оставались теми же.

Но вот она стала оставлять на тарелке кусочки. Чем дальше — тем больше. Сколько в интернете понаписано насчёт избыточного веса животных. "Не перекармливайте Ваших питом-цев!" Ну да... а знаете поговорку: "Пока толстый сохнет — то-щий сдохнет"? Коша начала жить за счёт запасов. Их, до поры — до времени хватало, но глобусное брюхо начало опадать и болтаться. Тогда я стал кормить своего Сапиенса. Сначала че-тырежды в день сажал на колени, брал блюдце, гладил и угова-ривал поесть. Она вздыхала и ела. Так продолжалось всю зиму. С весны уговоры уже не действовали. Открывал ей рот, вклады-вал кусочки корма, она безропотно жевала и глотала. В остальном всё вроде бы было нормально, но я-то понимал, к чему идёт — нет худшего признака, чем потеря аппетита. В чём впоследствии убедился на собственном опыте...

Летом я должен был в очередной раз уехать в Италию на двадцать дней. Теоретически можно было поездку сорвать, она была мне совершенно ни к чему. Но мы же с вами живём в сво-лочном мире, это бы припомнили. В общем, пришлось тащиться. Для присмотра за Кошей нашёл очень порядочную женщину, тоже кошковладелицу. Накупил самого лучшего корма, оставил по-дробные инструкции. Уехал. Как и договорились, я каждый день получал СМС-ки с отчётами о Жорином здоровье: -"Ест пло-хо..." Знаю, что плохо, но, слава богу, хотя бы сама ест.

Рим на этот раз почти не запомнился. Зато в памяти остался совершенно мистический случай. В день отъезда я всё-таки растормошил Кошу и она поиграла со мной. Нечаянно ца-рапнула руку. Царапина зажила, я и думать забыл о пустяке. Но однажды вечером в римской гостинице заметил пятна крови на рукаве рубашки. Совершенно зажившая царапина открылась, да ещё как! Не верь приметам...

Как и положено несокрушимому атеисту, каждое утро я начинал с мысленной просьбы, адресованной неизвестно кому: "Только бы Коша дождалась меня!"

-"Дождалась. -мне показалось, что именно это было в её глазах, когда, вернувшись, взял её на руки. -Ну вот, те-перь можно..."

На кровать она уже не могла вспрыгивать. Я, ложась спать, поднял её и уложил рядом на привычное место. Утром прибежал на кузню, наскоро приготовил завтрак, поел, а когда снова вошёл в спальню, то увидел, что Коши со мной больше нет.

Будь оно всё проклято!

...оказался на пороге диковиннейшего места. Строители его, кажется, не имели никакого понятия о кривизне и декоре. Идеально параллельные чистые серые стены из чего-то среднего между графитом и алюминием. Тёмно-серый пол, для босых ног ни холодный, ни тёплый. Прямой ход с идеальным небольшим уклоном ведёт вниз. Я откуда-то знал, что следует спускаться именно туда. Хотя... куда же еще-то?

Попробовал ощутить себя от макушки до пяток. Что там у нас внутри? Мама родная!! Это еще что?!

Внутри меня находилось Жало.

Как Жало попало ко мне, было решительно непонятно. Но другого ответа, кроме как "вырвал у Тени", не находилось. "Что ж они теперь-то со мной сотворят, когда им в лапы уго-жу?" — с тоской и ужасом подумал я. Прислонился горячим лбом к стене и проглотил рыдание. "Успокаивайся, дурашка, успокаи-вайся. Признаем: захват оружия при побеге — отягчающее обсто-ятельство. Хотя... намного ли легче будет участь пойманного беглеца даже без отягчающего? У-у-у... Мало не покажется. Ну, да что толку об этом думать? Сделанного не воротишь, снявши голову, по волосам не плачут."

За поворотом коридора послышался неразборчивый шум.

-"Выкинуть, что ли? -тяжело вздохнув, подумал о Жале и тут же отбросил это предположение. -А вдруг пригодится, когда брать будут. Пусть на собственных загривках попробуют".

Закрыл глаза. Сосредоточился. Попытался рассмотреть Жа-ло. Ничего не получилось. Попытался придать Жалу привычную для человека форму и обнаружил, что оружие Теней податливо трансформируется силой воображения во что угодно. Сначала оно, повинуясь мыслеприказу, превратилось в короткий меч рим-ского легионера, потом — в футуристический лучемёт из дешевой голливудской "фантастики". Однако всё было не то. Я ещё боль-ше сконцентрировался, Жало обратилось в мощную автоматическую винтовку неизвестного происхождения со снайперским прицелом и складным штыком. О, как! А вот теперь спрячем.

За поворотом имел место выход в огромнейшее помещение, уставленное кубами и параллелопипедами самых разнообразных размеров и серого цвета разной насыщенности. В противополож-ных стенах слева и справа располагалось несколько дверей.

Едва я успел осмотреться и понять, что смотреть, в об-щем-то не на что, как справа на гранитно-сером фоне стены внезапно возник Он.

Росту в Нём было — все пятнадцать метров. Может, даже больше. Огромная грудь, чудовищные плечи и шея. Серый, не-сколько старомодный, но безукоризненно сидящий костюм. Шляпа в стиле пятидесятых годов прошлого века.

Я испытал не страх, а, скорее, легкое любопытство, тут же сменившееся тяжёлым разочарованием... стало как-то скучно... словно был готов к чему-то подобному. Заезжено всё как-то... избито, затерто, стандартно и потасканно... и хорошо, что не потерял самообладания, куда хуже было бы, кабы сейчас меня давил и плющил безбрежный неожиданный и невиданный ужас...

Всё дело — в Его физиономии. Именно она разочаровала, поскольку представляла рафинированный экстракт голливудских стереотипов. Морщинистое волевое лицо сорока-пятидесятилетнего... нет-нет никакого не дьявола, человека. За-тененные широкими полями шляпы немигающие пристальные глаза, налитые ледяным бешенством. Оскал крупных зубов в необъятно широкой бездушно-кинематографической улыбке.

Гигант неспешно проследовал в центр зала, уселся на нагромождение самых больших параллелепипедов. Я запоздало успел понять, что они и сложены-то как раз в форме неуклюжего не то кресла, не то трона.

-Начнём. -объявил он гулко, но внятно.

-Бог? -задал я идиотский вопрос, не менее дебильно хи-хикнув. Очевидно, великан слышал его миллиарды раз, потому что совершенно индифферентно ответил: -Забудь нелепые выдум-ки: "бог", "дьявол".

-Но как же тогда...

-Можешь называть меня Ваша Честь.

-Как судью?

-Я и есть Судья. И сейчас вызываю свидетелей обвинения.

Двери в левой стене растворились и оттуда начали выхо-дить (входить сюда?) люди, звери.

-При жизни ты многим причинил боль и страдания. -пояснил Судья. -Пришло время подвести итоги. Все обиженные и преданные тобой, все, так или иначе пострадавшие — здесь. Ты-сяча восемьсот девяносто шесть человек и шестьдесят пять жи-вотных. Почти никто из них не имел возможности уклониться от вызова и свидетельствования против тебя, даже если бы захотел этого.

-Суд неправый. -криво ухмыльнулся я. -Больше всего чув-ствую себя виноватым перед мамой. Столько нужного не сделал, столько хорошего не сказал. Уж ей точно место на первом месте в первом ряду. А её нет.

-Растолковываю. -монотонно загудел Судья. — Я сказал, что почти никто из вызванных не мог уклониться от вызова и свидетельствования против тебя. "Почти" означает — кроме ма-тери, даже если бы вина твоя перед ней была действительной и большой. Для матерей делается единственное исключение. И все-гда они пользуются своим правом. Как сейчас, например.