История первая. Снежная сказка

Наконец Ноа остановился и дотронулся до его волос. Медленно погладил. Размеренность его движений потихоньку сводила меня с ума.

— А этот кто? Представитель местной нежити? Ты ведь сказал ему, что я убил девочек МакКинли, верно? Или же... ты сообщил им, КТО я?..

— Ноа...

Джоули всхлипнул. Ткнулся в его ладонь, шепча бессвязные слова раскаяния, и ружье снова дрогнуло в моих руках. Выражение лица Ноа было почти мучительным. Господи, да я сама уже была готова умолять его, когда он обнял Джоули и произнес:

— Ну тише, все хорошо... Опусти ружье, Банни.

Я выполнила это с радостью и оперлась на него, как на трость. Обстановка начала потихоньку разряжаться, даже часы уже тикали не так громко. Со стороны я наблюдала, как Ноа прижимает его к себе с такой нежностью, что-то говорит на ухо, пропуская его волосы через пальцы; как Джоули беспомощно обнимает его... и во мне шевельнулось что-то вроде... да не ревность, нет. Скорее, просто зависть к их общему прошлому. Естественно — какими бы страшными такие моменты ни были, они роднят. И эти узы ничуть не менее крепки, чем уже давно связавшие их кровные.

— Не бросай меня больше, прошу тебя.

— Не брошу, детка, — сказал Ноа. — Никогда не брошу.

Тут ракурс немного изменился — Ноа передвигался незаметно, как тень — и теперь я видела лицо Джоули. Он закрыл глаза, пригревшись среди воспоминаний и в кольце рук, покорно принимая ласку, веря, что прощен. И когда Ноа прикусил его шею, которую до этого покрывал поцелуями, тот вздрогнул, но даже не застонал.

Я отвернулась. Но все равно услышала — знакомый треск, словно кто-то раздавил орех.

Когда я нашла силы повернуться, Ноа сидел на полу, все еще обнимая Джоули и внимательно всматриваясь в его лицо, словно ища в нем признаки жизни.

— Кадиллак был не в лучшем состоянии, — заговорил он, не отрывая взгляда от спокойного лица Джоули, — одна фара не работала, с тормозами проблемы... На повороте он не справился с управлением, и машина перевернулась. По пути вращения ему удалось выскользнуть в окно на крыше, а я запутался в ремне безопасности, да еще и головой приложился. Не будь я так голоден и обессилен, это, конечно, не стало бы проблемой, но... В конце концов, машина остановилась вверх тормашками и начала так медленно и угрожающе покачиваться... Она могла взорваться в любую секунду.

С грехом пополам я вывернулся и увидел в окно, как Джоули стоит на коленях, как вот сегодня, в нескольких метрах. Я начал показывать жестами, мол, попытайся открыть дверь снаружи... и вдруг понял, что это бесполезно.

В его глазах застыл такой страх, который и вообразить невозможно. Та его часть, которой я был дорог — больше, чем дорог — бесновалась, рвалась, чтобы освободить меня из ловушки, но она была в меньшинстве. Остальное было объято всепоглощающим, парализующим ужасом. У меня даже инстинкт самосохранения на время притих. В выражении его лица я вдруг увидел отчетливую картинку, будто машина взлетает на воздух, разрывается на миллионы кусочков, а мы (или я) исчезаем в огненном фонтане... И вот вместо того, чтобы помогать, Джоули начал медленно отползать назад. Он не отводил взгляда, а в глазах был все тот же ужас, и еще — знаешь, что? — такая мольба: он будто умолял отпустить его, позволить ему жить, дать спокойно уйти и быть далеко, когда взрыв все же прозвучит. В общем, я все равно освободился, выломав дверь, может, даже благодаря Джоули — слишком уж четкой и жуткой была картинка, увиденная мной в его сознании. Машина таки взорвалась, но я отделался лишь легкими ожогами. Помню, как мы прятались на каком-то заброшенном складе, весь день и полночи я пролежал, тупо глядя в стенку. А Джоули молча сидел рядом и только водил кусочком льда по моей обожженной щеке... Вскоре после этого мы и расстались.

Из уголка рта Джоули вытекала густая струйка крови и пряталась где-то в гуще светлых волос за ухом. Ноа наклонился и слизнул ее.

Последний поцелуй.

Я уронила ружье и зарыдала.

* * *

Так плохо мне давно не было, я выла, как бездомный пес, оплакивая всю свою несложившуюся жизнь. Мне безумно хотелось умереть, я почти завидовала Джоули — такое у него было безмятежное лицо... Не знаю, сколько прошло времени, когда Ноа принес мне воды. Отпивая мелкими глотками, я чуть не откусила край стакана.

— Нормально?

— Угу.

Ноа обошел меня, почти переступил, и вышел на улицу. Я бесцельно, как пьяная, водила взглядом по комнате: шатающиеся в пелене слез стены, тлеющий камин, мертвый чернокожий монстр, украсивший обои своими мозгами, Дора, полуприкрытая пледом, ее голова под неестественным углом... Часть массы сумасшедших африканских косичек растрепалась, и это чем-то напомнило мне про сломанные ногти Джоули. На него я не смотрела. Не могла.

Прошло целых полчаса, когда я относительно успокоилась и решила выйти вслед за Ноа. Он сидел на пороге, припорошенный снегом, и без остановки курил. Рядом валялась целая россыпь окурков.

— Ты знаешь, — сказал он, — когда я был человеком, то состоял в членах одной из чикагских банд. Дитя двадцатых... Я был неплохим гангстером, как и мой отец, убийцей без предубеждений, гордостью всей еврейской мафии и потому ни на какое снисхождение со стороны судьбы рассчитывать не мог — моя собственная смерть, как и смерть моего отца, была лишь вопросом времени. А когда этот день — вернее, эта ночь — настала, меня неожиданно спасли. И кто — чертов монстр!

— Как?..

— Как и ты. Помнишь эти мои приступы? Это нарколепсия. После того, как отца застрелили прямо на выходе из ресторана, она сильно обострилась. Представь, что я теряю сознание в крайне опасный момент — под перекрестным огнем. А он вытащил меня из-под пуль, приняв на себя всю жуткую боль от двух десятков ран, каждая из которых стала бы для меня смертельной. Никто и никогда не делал для меня ничего подобного — я не мог думать ни о чем другом, когда помогал доставать его пули. Но, в конце концов, я остался с ним и потому, что терять-то, по сути, было нечего. Он же взял меня в партнеры по той же причине, какая обеспечивала мне авторитет среди таких же убийц, как и я. Говорил, что чувствует себя как за каменной стеной. Что ему со мной спокойно. А я скоро понял, что не могу о нем сказать того же...

— Это был Джоули? — спросила я, стараясь не смотреть.

Он промолчал. Потом сказал:

— Бросить его после Чикаго — все равно, что приручить зверя и потом выгнать обратно в лес.

— Это не одно. Ты забываешь, что он как-то жил и до тебя.

— Вот именно — до меня. Джоули всегда был оторванный и жестокий, но я и подумать не мог, во что сублимируется эта безбашенность. Я плохо знал его, Банни, очень плохо, а в Чикаго на меня посыпались сюрприз за сюрпризом.

— Он привык, что всегда есть Ноа, который все уладит, заткнет все дыры и будет рядом, когда плохо.

— Привык, потому что я позволил. А потом довел его до предела и оставил там. И знаешь, почему я сделал это, так хорошо все понимая?

— Не хочу говорить вслух.

-А я скажу. Представь себе, я испугался. Банально. Испугался Джоули, которого любил, как мне казалось... и который любил меня. Впервые понял, что он не закрыл бы меня от пуль, если бы они реально могли его убить. Теперь я смотрю на это проще — ведь никто не пожертвует жизнью ради другого.

— Это противоречит основному закону природы. Но что за чудная была иллюзия... — сказала я почти шепотом.

— Никаких больше иллюзий. Я ведь сам такой же, Банни, — не мог бросить его, пока он угрожал собственной жизни, и не раздумывал ни секунды, когда он начал угрожать моей... И какие бы отговорки не придумывались, реальность жестка — я не имел права оставлять его после Чикаго. Я уже тогда это знал, в ту ночь, когда он выдохся от слез и заснул, не отпуская моих рук — смотрел на него, как вот полчаса назад, и повторял, что разорву глотку любому, кто причинит ему зло. Никто не прикоснется к нему...

— Что ж, нельзя сказать, что ты не сдержал слово.

— При его образе жизни рано или поздно ему все равно пришлось бы умереть и, скорее всего, испытать при этом самый дикий, темный и глубокий страх, какой только можно вообразить. А я хотел, чтобы его смерть была легкой.

— И теперь тебе лучше, Ноа?

— Да. Все позади, и мне лучше.

Снежные хлопья парили в синем ночном небе, превращая его в нечто совершенно иное, неземное, а нас — в фантастических существ. Я села рядом с Ноа и уткнулась лбом в его плечо. После истерики вдруг накатила близкая к апатии умиротворенность, вот так хотелось просидеть целую вечность и даже дольше.

— Ты подарил ему лучшую в мире смерть. Может, у тебя есть такая же и для меня?

Прошло несколько долгих секунд, пока мои слова пробились к нему сквозь его мысли и плотную синь кобальтовой ночи.

— О чем ты?

— Ты сказал, что тебе нечего было терять. Сейчас нечего терять мне. Я уже потеряла все: работу, дом, родителей, даже Дору... меня ничто не держит, можно даже сказать, что я в опасности. Заберешь меня с собой?

Некоторое время он изучал мое лицо. Потом ответил:

— Ты так говоришь, будто стопроцентно уверена. Будь ты хоть тысячу раз несчастна, ты жива. Будь ты хоть сто раз лесбиянкой, ты остаешься человеком среди людей, с правами и возможностями. Превратившись в вампира, ты будешь не монстром среди монстров, а монстром среди людей. Ты можешь так никогда и не адаптироваться, а пути назад не будет. Понимаешь это?

Действительно, после всего я чувствовала себя не особо уверенно. Да, таково мое желание сейчас. А потом?..

— Ладно... — сказала я нерешительно. — Умереть всегда успею. Тогда обещай, что будешь наблюдать за мной и придешь, если я передумаю.

— Обещаю. Прощай, Банни.

Я потянулась к его щеке — и внезапно он меня поцеловал. Почти по-настоящему, до боли стиснув волосы на затылке. У поцелуя был вкус крови Джоули.

— Надо же. Второй раз в жизни целуюсь с мужчиной.

— И как оно?

— Да уж получше, чем в первый...

* * *

Утром шторы были раздвинуты, и в окно рвалось яркое зимнее солнце. Я вспомнила, что выбрала жизнь.

Эта мысль почему-то подняла мне настроение. Спустившись вниз, я обнаружила, что машины Доры нет. Тела черного парня, Доры и Джоули исчезли.

Что же, раз я выбрала жизнь, придется ее налаживать.

Все оказалось не смертельно. Обои я отмыла, исчезновение моей подруги (как и убийство дочерей МакКинли) превратилось в стойкий висяк. Полиции я вежливо объяснила, что последний раз видела Дору садящейся в машину и как можно подробнее ее (машину) описала. Более меня не беспокоили. Срок выплаты закладной удалось отложить. Наскребя последние гроши, я взяла да и подала на Тедди в суд. К моему удивлению, ко мне присоединились многие мои бывшие сослуживицы. Чтобы не доводить дело до суда, он пообещал каждой кругленькую сумму, и мы не отказались. Конечно, определить Тедди в компанию волосатых зэков, которые будут использовать его, как он нас, было заманчиво, но в наши планы входило исключительно разорение. Бет получила больше всех и продолжает там работать. Разумеется, не на ресепшн.

За дом я благополучно заплатила, и жизнь вошла в привычную колею. В суде я познакомилась с симпатичном молодым адвокатом Тони Сэлинджером и даже сдуру на пару месяцев вышла замуж. Естественно, ничего хорошего из этого не вышло — лесбиянка, она и есть лесбиянка. Кроме, разумеется, того, что я обрела Сью Эллен.

После рождения Сьюэл я все же решила позвонить маме после холодной войны, объявленной ею моей сексуальной ориентации. Каково же было мое удивление, когда буквально в этот же день в моем доме раздался телефонный звонок. Она позвонила первой! Бренда Ураган рыдала в трубку, проклинала свое упрямство и отчаянно желала вернуть единственную дочь, то бишь меня. Она утверждала, что любит меня такой, какая есть, и любила бы, даже если бы я была серийным убийцей, вампиром или сатанисткой. В конце концов, что такое абстрактные внуки в сравнении с родной дочерью!

Когда мне все же удалось вставить слово и сообщить о Сью Эллен, на том конце провода воцарилась подозрительная тишина. Она длилась так долго, что я уже начала серьезно беспокоиться о здоровье Бренды, но тут, наконец, она подала голос. Сказала одно слово — жди.

Утренним самолетом она уже была здесь.

Так я вернула себе мать, а Сьюэл подарила бабушку, с которой уверенно можно идти в разведку.

Оформив развод, я все забыла, увлекшись воспитанием Сьюэл. На меня снизошло откровение — оказывается, мое призвание БЫТЬ МАТЕРЬЮ! С ума сойти! Дора умерла бы со смеху. Ни один шаг моей дочки, ни одно слово не прошло мимо меня. По мере ее взросления я заметила в ней исключительный талант модельера. Нарядам, которые она придумывала для своих кукол, позавидовали бы маститые мэтры, поэтому мы решили развивать эти способности и, когда пришло время, прибыли покорять Париж. Здесь был один из самых толковых специализированных колледжей.

Итак, мы бродили по вечернему городу, заходя в каждый магазин. Странная для Парижа зима — снег летел легкими бесшумными хлопьями, навевая какие-то смутные воспоминания. Когда-то я уже видела такой снег...

Сью Эллен вбежала в очередной бутик, а я замешкалась у витрины.

Внезапно кто-то зажал мне рот ладонью и рывком дернул в темноту между двумя ярко освещенными магазинами. Знаете, есть такие предательские закуточки, как раз подходящие для монстров. Перед моим лицом сверкнули глаза-фары, все произошло слишком уж быстро, но подумать я успела о многом. О Сьюэл. О том, как глупо я буду выглядеть посреди Елисейских полей с перекушенной глоткой. О том, как при этом все же умудриться остаться в живых... и вдруг сообразила, что эти руки вовсе не сдавливают меня, а обнимают.

— Привет, Банни Сторм. Прости, если напугал, — сказал он. — Ты не рада меня видеть?

С трудом я перевела дух.

— Ноа... если бы ты знал, как рада...

— Рада мне или тому, что это не кто-то другой?

Я засмеялась. Мы вышли на свет и медленно прошли вдоль витрины.

— Ты изменилась, — сказал он, разглядывая меня.

А что поделать? Он-то нисколько не изменился, был все так же молод и прекрасен. Вернувшись с этим снегом из Неверленда вечной ночи, он обнаружил, что его Венди выросла. Теперь она использует немного больше косметики, подкрашивает волосы и у нее есть дочка.

Что для него восемнадцать лет, а я вот прожила целую жизнь.

— Ты все еще один?

— Да, конечно — ты же передумала... — усмехнулся Ноа. — А ты?

Непроизвольно я отыскала глазами Сьюэл, она бродила по дорогому магазину с горящими глазами.

— Нет. Ее зовут Сью Эллен, ей шестнадцать.

— Хм... по-моему, это незаконно. Надеюсь, ты ее любишь?

— Больше всего на свете. Это моя дочь.

Он неопределенно покачал головой. Вряд ли он имел представление, что значит иметь дочь.

— Здорово.

— Ноа... скажи мне. Откуда ты знал?.. Что будет здорово?..

Он остановился и обнял меня — так же неожиданно, как когда-то поцеловал. Я прижалась щекой к его груди... будто этих лет и не было! Рядом с ним время приостанавливалось, теряло свою силу, но сейчас я нисколько не жалела об этой слепящей вечности. Той, что всегда присутствует в глазах не-мертвых.