История четвертая. Видели ночь

— Ну, я в колледжах не училась, но что-то типа лицемера. Из тех, кто морщится при виде постельных сцен, а под кроватью хранит the best of hard porno.

— Неужели?

— Конечно, все не такое белое и черное. Суди сам: Ноа не убивает людей, и не убивал даже вне Чикаго. Только при самозащите. Это его принцип. Но до встречи с Джоули он шесть лет, с двадцати одного года, был палачом мафии. Пришил чертову уйму народу.

Стоп, еще факт. Я-то был уверен, что Джоули — детеныш Ноа. Век живи — век учись.

— Ты не права. Будучи человеком, он убивал людей. Став не-мертвым, он убивает вампиров. Какая-то последовательность в этом есть.

Аргенти пожала плечами:

— Я не говорю, что нет. Я просто не улавливаю сути. Знаю только, что оружие — его стихия, он, кажется, и родился с пушкой. А Джоули вот больше любит колюще-режущие.

Она встала, даже не потрудившись запахнуть халат.

— Идем со мной.

Я пошел. Уже привыкаю, что меня таскают по этому дому, как болонку на поводке.

Ванна оказалась джакузи. Когда вода набралась, Аргенти потрогала ее ногой и вылила туда почти половину из какой-то бутылки. Через секунду вода забурлила, как Северный Ледовитый. Любительница пены.

Еще она достала фужеры для мартини и бутылку из бара.

— Мне разрешают всем этим пользоваться, — объяснила она. — Не знаю, чье это, но когда я пришла, все было покрыто толстенным слоем пыли. Забирайся и продолжим разговор.

Оказывается, в удачной компании в ванной можно провести весь день. У Аргенти совсем не было комплексов, а у меня был повод попрощаться с последними. Мы влезли в ванну, и она сразу же обласкала меня с ног до головы. Секс был ее стихией — одной из стихий — и она отдалась своему увлечению на добрых пару часов. Я не возражал. Потом мы еще час смеялись, как сумасшедшие, бросаясь пеной, пока не обессилели и не расплылись по разные стороны, блаженно жмурясь в теплой воде. Аргенти балансировала, стараясь удержать на голове фужер с мартини. У нее получалось.

— Как ты познакомилась с Джоули? — спросил я.

— Очень романтично. Я хотела стать актрисой, и забрела не куда попало, а прямиком на "Inferno". Удача, что меня хоть в обслугу пустили. Это ведь одна из самых влиятельных киностудий в стране. А знаешь, кто ее хозяин?

— Данте?

Полезно иметь филологическое образование.

— Точно. Поэтому вампиров там больше чем людей. Так я к ним привыкла. И даже раз видела Перл.

— И как она? — не удержался я от того, чтобы сравнить показания.

— Она филиппинка, и что-то вроде того. Бизнес-вумен с мордашкой Бьорк. Впечатление, если честно, жутковатое — вроде с виду обычная серьезная девчонка, а кто-то внутри тебя знает больше и тянет упасть ниц.

— А что ты слышала про Данте?

— Летучий Голландец. Все знают, что он есть, но мало кто видел. То есть, видели-то многие, но не подозревали, что его. Если бы очевидцы составляли фоторобот Данте, то довели бы следственную группу до истерики.

Я засмеялся.

— Продолжай.

— Так вот. Там я села на иглу, там и впервые встретила Джоули. Он говорил, что я напоминаю ему кого-то... из прошлого. И вот однажды у меня закончились деньги, я с ума сходила в поисках дозы, и Джоули притащил меня домой. Сюда. Но наркотиков не дал, а просто запер дверь. Через час у меня началась ломка.

Она говорила так, будто рассказывала о любопытной статейке в "Космополитен". То ли выдержка, то ли мазохизм — не поймешь.

— Меня наизнанку выворачивало, я орала, плакала, карабкалась на стены, бегала по всем комнатам в поисках чего-то, чем можно было бы себя убить. Но Джоули запер комнату с зеркалами, а из остальных убрал все опасные предметы. Когда уже не могла ходить, билась головой о кафель — прямо здесь, — она обвела ванную рукой, — кусала себе руки, царапала лицо, рыдала... Тут все стены были измазаны кровью. А Джоули ходил за мной и только смотрел, чтобы я не сделала с собой чего-то по-настоящему непоправимого.

— Например?

Я еле это выговорил — в горле пересохло. Ломки у меня никогда не было, но картина была достаточно красочно изображена.

— Например, глаза не выцарапала.

— А потом?

— Потом? — Аргенти улыбнулась, словно вспоминала что-то приятное. — Потом я упала в обморок, и он сделал мне укол. Такого кайфа я никогда не испытывала. Тогда вот это и появилось.

Она безошибочно вытянула из поднятых наверх волос седую прядь.

— Ноа знал об этом?

Почему-то мне захотелось задать такой вопрос.

— Да ты что! Он бы никогда не позволил. У него свои представления о развлечениях, если они вообще есть.

— И ты до сих пор здесь?

— А куда я пойду? — смешно вытаращилась она. — Кто еще будет бесплатно давать мне наркоту? К тому же пока Джоули со мной спит, они... — она долго не могла подобрать нужное слово, — ...короче, не так вредны.

Внезапно я прислушался. Снаружи доносился какой-то шум, похожий на...

— Ты ничего не слышишь? — спросил я.

— Да нет. А что?

Теперь я был уверен — подъехала машина. Так явно. Как она могла не слышать?

Я быстро вытерся и оделся.

— Заходи еще! — Она мерно перебирала ногами в воде. — Поболтаем.

— Конечно.

Больше всего в Аргенти мне нравилось, что сама она ничего не спрашивала. Идеальный собеседник. Даже не удосужилась узнать мое имя.

Хотя не одна она.

Уже выходя, я услышал:

— О, ты прав! Уже стемнело. Наверное, приехал Ноа.

* * *

Самоубийство отложим на завтра.

"Гости из будущего"

В "предбаннике" я заглянул в зеркало и похолодел. Повязка слезла, а раны почти полностью затянулись

Я беспомощно оглянулся, потом достал из зеркального шкафчика лезвие и, затаив дыхание, сделал надрез на одной ранке. Затем на другой. Странно, но боль не была острой, такое чувство, будто царапаю, не повреждая кожу. Однако кровь выступила сразу, и я дрожащими руками заклеил все это дело новым пластырем.

Ноги меня не держали, к горлу подступала тошнота. Я оперся о стену, обнимая себя руками. Мне было так страшно, как никогда в жизни: я менялся, и ничего не мог сделать. Нестерпимо хотелось плакать, может, я и позволил бы себе такую слабость, но тут наверху хлопнула дверь, и я заставил себя встать. Зачем оплакивать то, что не можешь изменить? Теперь можно только попытаться обратить ситуацию в свою пользу.

Выйдя на лестницу, я столкнулся с Ноа. У него был такой серьезный вид, что я шарахнулся назад.

— Не бойся, — сказал он хмуро, — я последний, кого тебе нужно бояться.

В этом я уверен не был.

Он взглянул на мою пропитанную кровью повязку и начал подниматься. Я выдержал солидное расстояние и очень медленно побрел следом.

Голос Ноа слышался из одной из комнат на четвертом.

— Я встретил ее случайно. Она меня и не видела. Но если видел я, может увидеть и кто-нибудь еще — ее не очень-то занимает убирать за собой.

Может, у них был конфиденциальный разговор, но меня никто не выгнал. Они, казалось, вообще меня не заметили. В атмосфере чувствовалось дикое напряжение, почти осязаемое — такое обычно бывает перед бурей. Когда кожу покалывают электрические разряды, а воздух чист и тяжел, как хрусталь.

Джоули не сводил с Ноа глаз. У него было такое лицо, словно он сейчас или упадет в обморок, или начнет кричать.

— Когда ты собирался мне сказать? — сказал он напряженно.

— Что?

— Что Перл приказала ее убить.

Даже я понимал, что сейчас у него будет истерика. Это было более чем явно. Он медленно шаг за шагом отступал к окну. Джоули был таким ловким, что мог бы пройти через комнату, уставленную мышеловками, с закрытыми глазами, но сейчас цеплялся за все, что стояло на пути.

— Успокойся, пожалуйста, — заговорил Ноа тихо, будто боялся что-то спровоцировать неосторожным словом. — Ничего она не приказала. Я еще и не видел Перл. Я зашел только чтобы сказать тебе это, потому что ты отключаешь телефон. Теперь мы оба знаем, кто наш таинственный убийца, но клянусь, Перл узнает об этом не от меня.

Джоули стоял у окна, прижимая к подбородку стиснутые кулаки. Затем он открыл ставни, решетку, раму и выглянул наружу.

— Ноа, — его голос явственно дрожал, — ее не должны убить. Я прошу тебя. Я умоляю.

— Джоули, ты меня не слушаешь! Это не от меня зависит! — Впервые я слышал, как Ноа повышает голос. Джоули все больше съеживался под его давлением. — Если я ослушаюсь приказа Перл, то она в любом случае умрет. Только мы последуем за ней. Если ее прикажут убить кому-то другому, а я помешаю, мы тоже погибнем. Извини, но я выбираю нас. Ты же знаешь, как твою подругу прозвали в Европе. R.I.Р.! Я не вправе никого осуждать, но она выбрала не тот город, чтобы расслабляться!

— Не кричи... НЕ КРИЧИ!!!

Голос Джоули почти срывался на визг.

— Извини, детка... извини... — Ноа снова заговорил тихо, но было уже поздно. Я видел, как Джоули на глазах зеленеет. В нем шаг за шагом оставалось все меньше человеческого.

— Ноа, ты помнишь своих родных?..

— Что?.. Господи, да при чем тут это?

Джоули стал на подоконник. Он уже не слушал.

— Ты можешь что-нибудь придумать... Просто не хочешь...

Я никогда не слышал, чтобы так вибрировал голос. От него дрожали стекла на окнах и картинах. Ноа молчал, не зная, что сказать. Тогда Джоули выглянул в ночь и... вышел.

— Куда он?.. — только и смог я выдавить.

Ноа присел на диван, сцепив руки в замок и опустив на них голову. Я просто кожей чувствовал, как он думает.

— Проветриться...

Я не удержался и посмотрел. Джоули шел по трехсантиметровому карнизу так, будто прогуливался по проспекту. Еще секунда — и он исчез за углом дома.

— Его всегда тянет куда-то вверх, когда на него... давят. Когда нервничает. Он все небоскребы в городе облазил, как Кинг-Конг. Включая самый высокий.

— Там же четыреста метров... — почти прошептал я.

— Четыреста сорок два...

Казалось, он говорил вообще не со мной.

Я отправился в "серую" комнату. Мне не было понятно происходящее, личные проблемы беспокоили меня гораздо сильнее, но это был шанс отвлечься. Вот и раскол в благородном семействе. Чем бы это ни закончилось, а мне нужно подумать о себе.

Не знаю, сколько времени прошло, когда за моей спиной вдруг хлопнула рама, и кто-то мягко спрыгнул на пол.

Я не обернулся. Просто спросил:

— Как ты?

— Если я просто скажу "плохо", ты представишь масштабы?

У него все еще был этот голос, который пугал меня до смерти. Видеть его лицо я хотел еще меньше.

— Чем я могу помочь?

— Сейчас, боюсь, только Аргенти может мне помочь...

— От ее дрянной крови тебе станет еще хуже. Вот, что я думаю.

Он замолчал, словно мои слова доходили с трудом. Потом сказал почти растерянно:

— Но мне не хочется больше выходить.

— Не хочешь — не выходи.

Я отодрал с шеи пластырь. Чувство, руководящее мной, было сугубо прагматичным, но лучше уж какой-то план, чем никакого.

Джоули подошел почти вплотную и надавил на мои плечи, заставляя сесть на пол. Я подчинился. Его пальцы пробежали по моей шее — холодные. Потом он легко поцеловал меня в рану, как бы пробуя. Приятно, но на этом приятности заканчивались.

— Повернись, Финикс, — шепнул он. Голос не изменился, хотя злость из него пропала. Или это было что-то другое? — Если ты не будешь смотреть на меня, может быть больно.

Я покачал головой. Нет уж, пусть лучше будет больно.

Его губы снова накрыли рану. Он почти не укусил — после моих упражнений с лезвием достаточно было нажать, чтобы потекла кровь. Однако поначалу было действительно так больно, что я вцепился в ковер, стараясь не заорать. Такое ощущение, будто кто-то грубо дергает за вены и артерии, пытается вытянуть их через эти маленькие отверстия. Наверное, то же должны чувствовать марионетки — никогда не любил этот вид театра... Потом боль притупилась, перешла в фазу пофигизма и даже легкой эйфории. В первый раз я никакой эйфории не чувствовал, это уже прогресс. Но до того, чтобы это нравилось, — как до Гонолулу вплавь.

— Джоули, — сказал я шепотом, — ты мне руку вывихнешь.

Он послушался и отпустил мое предплечье. А потом обвил руками и уткнулся лбом мне в спину, переводя дыхание. Его тело все еще дрожало. Я не смел даже шевельнуться — все зашло достаточно далеко, чтобы в любую секунду выйти из-под контроля. А может, все как раз стало под контроль? Нужно было проверить.

— О ком вы говорили? — спросил я осторожно. Джоули так долго молчал, что я рисковал забыть, о чем спросил. Но потом отозвался:

— Ты веришь в то, что... Что можно быть связанным с кем-то навсегда?

— В смысле?

— Если он умрет — умрешь и ты.

Я пожал плечами, и Джоули понял этот жест, так как еще и не подумал с меня подняться. Ладно, пусть только ему будет удобно.

— Говорят, у не-мертвых существует рубеж, проходя который они почти полностью забывают смертную жизнь, — продолжал он. — Ноа еще все помнит. А я уже нет... только обрывки. По соседству жила девушка по имени Луиза-Рашель — это единственное цельное воспоминание. Ночью она работала, а днем сидела со мной. Не знаю, когда она вообще спала. Наверное, у меня не было матери, не помню, но Лу-Рашель ее во всем заменяла. У нее были такие черные-черные волосы, как у Аргенти — я все время их запутывал — и одевалась она только в черное. Мы все время проводили вместе, она вечно со мной возилась. Я не помню, что мы делали, о чем говорили, но ближе у меня тогда не было никого... Это я помню. Если случалось такое, что она не приходила, я не находил себе места целый день и не мог уснуть.

Он снова замолк, но я не дал:

— Что с ней стало?

Лучше пусть говорит. Мне спокойнее.

— Потом она исчезла. Смутно помню — она вроде убила кого-то, ее осудили и приговорили к смертной казни. Сотню лет назад все было попроще... Потом прошло какое-то время, и постепенно я стал забывать Лу-Рашель. И вот однажды ночью она пришла ко мне. Просто влезла через окно, как часто влезала раньше. Не знаю, как, но я понимал, что она умерла. Я ни на секунду не подумал, что она жива и вернулась ко мне. Естественно, я мало что знал про вампиров, тогда они еще были полусказкой — но какая-то часть меня знала. Потом Лу-Рашель склонилась над моей кроватью, а я замер, зажмурившись до боли.

— Ты, наверное, сильно испугался?

Я почувствовал его кивок, так как теперь он прижимался к моей спине щекой. И по-моему был благодарен, что ему не пришлось произносить это самому.

— Она молча заплакала, и ее слезы капали мне на лицо, на руки и были холодные-холодные, как льдинки. Потом она дотронулась пальцем до моей щеки и ушла. Я не знал, когда. Я не открывал глаз и не шевелился до самого утра. Я долго еще спал с включенным светом. Темнота напоминает смерть. Наверное, тогда я и понял, что не должен умереть. Никогда. Я просто не смогу.

— Ты встречал ее потом?

— Она сильно изменилась. Кардинально. Ее называют R.I.Р. — убийцей, психопаткой, садисткой, и все это правда. И всякий раз, когда я о ней думаю или слышу, у меня странное чувство. Я не могу его определить. Будто ее смерть... автоматически означает мою.