| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Успокойтесь, господин капитан, — поняв, в чем дело, без гнева высказался адъютант. — Это же бандиты, полицейское отребье. Вы вляпались в дерьмо, господин капитан. Поехали. Не обращайте внимания. В конце концов, такую грязную работу, как подготовка прифронтовой зоны, мы делаем их руками. Они выполняли приказ. Ими руководят, как вы знаете, жандармерия и гестапо. Можете доложить по команде. Но лучше сделайте глоток коньяку. Возьмите фляжку. Я приберег ее для подобного случая. Успокойтесь.
— Что вы сказали, Риккерт? — Франц растерянно посмотрел на адъютанта.
— Я сказал, успокойтесь, господин капитан. Сделайте глоток коньяку.
Ольбрихт взял фляжку и порывисто сделал несколько глотков коньяку.
— Спасибо, Риккерт. Наверное, вы правы. Идет война! Но какие свиньи. Изнасиловать мать и девочку. Узнайте, Риккерт, номер полицейского участка и запишите их документы.
— Слушаюсь, господин капитан.
Чуть погодя, взяв себя в руки, Ольбрихт подозвал Брайнера и приказал подвести мальчика. Сам уселся на уцелевшую от пожара деревянную скамейку.
— Как тебя зовут, мальчик? — обратился он к ребенку, когда его подвели.
— Вася.
— Вася... Красивое имя. Где ты будешь жить, Вася?
— Не знаю, — мальчик потер нос, усыпанный веснушками. — Пойду в Бобруйск. Там тетка живет.
— Прекрасно. Будешь жить у тетки. Брайнер! Принеси из машины галеты и угости мальчика... Пойдем со мной, Вася, — Ольбрихт поднялся и подошел с мальчиком к полицейским. Те стояли у телег и не решались без команды грозного немецкого капитана уезжать. Да и пулемет мотоцикла продолжал держать их под прицелом. Здесь находился и адъютант.
— Господин капитан, место дислокации полицейского участка — Любоничи. Фамилия старшего отряда — Яцевич. Вот его документ.
— Хорошо, Карл. Подведите ко мне этого мародера.
— Этого мальчика вы отвезете в Бобруйск к тетке, — начал говорить Ольбрихт, когда подвели полицейского. — Если с ним что случится, я, капитан Ольбрихт, вас повешу за потроха. Вы поняли, мой приказ, пан Яцевич?
Полицейский опустил голову, держась рукой за челюсть, сильно распухшую, из которой сочилась кровь.
— Хорошо, а теперь убирайтесь!
— Вперед, малец! — нечленораздельно, с явным трудом проронил главарь, толкнув Васю к телеге. — Доставим тебя с почестями.
Мальчик странно посмотрел на немецкого офицера, не поняв, что все это означает. Тем не менее, сжав галеты рукой, нехотя удалился, все время оглядываясь в его сторону.
Ольбрихт бросил в сторону Васи подбадривающий прощальный взгляд, а затем громко и властно приказал:
— К машинам!
Когда немцы скрылись за поворотом, Яцевич схватил за грудки малолетку, немного оправившись от удара, прорычал зло:
— Ты думаешь, я в штаны наложил, глядя на этого фрица? Ошибаешься, малец. Не на того нарвались. Их власть сейчас кончилась, они уехали. Теперь я власть.
— Оставь его, Михась. Поехали. Сам дойдет.
— Чтобы я этого жидка оставил в живых? Да я что, дурак? Он же нас всех заложит краснозадым.
— Отпустите меня, пан полицейский. Я никому про вас не скажу, — стал жалобно ныть мальчик.
— Я вам, большакам, не верю! Ты слышишь, малец, не верю. Ты горазд брехать, как твой батька и дед. Колхознички, вашу мать.
При упоминании родных мальчик весь сжался, оскалился. Затем рванулся изо всех сил и выскочил из рук бандита.
— Ах ты, щенок! — взревел Яцевич. Выхватив у подчиненного карабин, он стал целиться в убегающего босоногого мальчика.
— Не стреляй, Михась! — стали выкрикивать подчиненные. — Не стреляй! Пусть живет!
— Не на того нарвались, чтобы по скуле бить, господа хорошие!
Поймав Васю на мушку, бандит профессионально, как опытный стрелок, затаив дыхание, плавно нажал на спусковой крючок.
Раздался оглушительный выстрел.
— Кар-р-р, — закаркало всполошенное воронье, неохотно взлетая из пепелища и садясь на обгорелые деревья.
Вася, как подкошенный, упал на дорогу. Немного прополз вперед. Приподнял на секунду голову, выискивая кого-то. Затем безвольно уткнулся в грязь. Небольшая маслянисто-темная лужица моментально обагрилась кровью ребенка. Откинутая в сторону правая рука по-прежнему сжимала галеты. Мальчик был мертв.
Капитан Ольбрихт вздрогнул, услышав отдаленный одиночный выстрел. Лицо побагровело. Франц хотел было что-то сказать Брайнеру, но посмотрел на Риккерта.
— Успокойтесь, господин капитан, — произнес старший лейтенант, видя, как почернел командир. — Это должно было быть. Это отголоски классовой борьбы после русской революции 17-го года. Раскулаченные не хотели мириться с произволом большевиков. Вот и шел брат на брата, сын на отца.
— Вы о чем говорите, Риккерт?
— Все о том, господин капитан. О них. О мародерах.
— Наверное, вы правы, Карл... — тяжело вздохнул Ольбрихт, затем, подумав, глубокомысленно добавил: — Во всем виноват большевизм, против которого мы и начали войну. Хотя... это скорее официальная пропаганда.
— А вы здорово им преподали урок, — засмеялся Риккерт. — Главарь рухнул, словно мешок с дерьмом. Такой необычный удар! — адъютант задержал восхищенный взгляд на командире, попытался увести от тяжелых мыслей.
Ольбрихт усмехнулся, впервые подумав с благодарностью о новом затаившемся друге. С удовольствием подхватил разговор:
— На спартакиаде училищ панцерваффе вермахта и СС в Бад-Тельце я занял третье место в своей весовой категории по боксу, — начал он. — Вот это были бои, Карл, я вам скажу.
— Браво, браво, Франц! Но сейчас был не бокс. Это было лучше бокса! Вы непременно расскажете нам, где вы так превосходно научились драться ногами.
Франц внутренне содрогнулся от слов адъютанта. Он понял, что сегодня переиграл себя. Вскоре ему придется держать ответ за выходки своего второго 'я'. Только где и когда?
— Может, выпьете еще, господин капитан, снимете стресс?
На Франца внимательно, с потаенным любопытством смотрели глаза адъютанта.
— Достаточно, Карл, — сдержанно отреагировал Ольбрихт. — Лучше следите за дорогой. Мне надо собраться с мыслями. Генерал попусту не вызывает.
Глава 3
28 апреля 1944 года. Штаб 41-го танкового корпуса. Группа армий "Центр". Восточный фронт. Белоруссия
Капитан Ольбрихт, несмотря на вынужденные остановки в пути, прибыл в штаб корпуса без опозданий. После проверки документов открылся шлагбаум. Боевые машины четко припарковались к двухэтажному зданию. Ефрейтор Брайнер выскочил из вездехода и услужливо открыл дверь командиру.
— Спасибо, Эрих, — поблагодарил подчиненного Ольбрихт.
Осмотревшись, Франц подметил в поселке присутствие одних военных. Все говорило о близости прохождения фронта. Обстановка была мрачной и ненадежной.
— Вам не кажется, Карл, что в воздухе пахнет грозой? — задал он вопрос адъютанту.
— Грозой? 28 апреля? — Риккерт посмотрел на солнце, которое пожиралось большой тучей. — Не знаю, господин капитан, гроза в апреле — редкое явление. Что, собственно, вас смутило?
— Вы неправильно меня поняли, Риккерт. Мне показалось, глядя на отсутствие гражданской жизни в этом городке, нас ждет большая трагедия.
— Вот вы куда клоните! Для любого народа, Франц, как вы знаете, приход христианской миссии не был бескровным. Миссионерам всячески препятствовали язычники. Шла кровавая резня. Мы миссионеры, господин капитан. Стали ими не по своей воле. Просто мы родились в эпоху больших потрясений. Здесь кому как повезет. Я лично оптимист. Мое дело маленькое. За все то, что мы делаем, пусть отвечают там, на верхах.
— Боюсь, Риккерт, что наша миссия провальная и отвечать придется каждому, а не только тем, кто наверху.
— Я не думал об этом и вам не советую, — Риккерт повел плечами. — Однако похолодало. Погода меняется. Какие будут указания, господин капитан? Вас ждут дела.
— Да, Карл, меня ждут дела. Вы правы, — чистое выбритое лицо Ольбрихта напряглось. Шрам, сползавший змеей от правого уха к шее, отметина боев под Курском, принял фиолетовый оттенок. Франц глянул в сторону панцершутце. За ним внимательно наблюдал десяток беспокойных солдатских глаз. — Нас всех ждут большие дела, господин старший лейтенант. Притом очень скоро. Подайте мне папку.
— Слушаюсь, — адъютант невольно щелкнул каблуками перед командиром разведбатальона.
— Еще, Карл. Свяжитесь со штабом дивизии и доложите о прибытии на точку. Здесь мы пробудем не более часа. Обед — по расписанию в части. Всем оставаться на своих местах.
— Разрешите...
— Нет. Вас это тоже касается, Риккерт. Я недолго.
Офицер спешно направился к штабу. Перед ним у входа вытянулись два солдата из охранного подразделения, оказав должное уважение заслугам: Рыцарскому кресту Железного креста, закрепленному на черно-белой красной орденской ленте, знакам за танковые сражения и нашивкам ранений.
Франц слегка кивнул и зашел в прохладный вестибюль. Доложив дежурному офицеру о своем прибытии, поднялся на второй этаж.
— Франц Ольбрихт! Рад видеть вас! — раздался звонкий заискивающий голос адъютанта, когда Ольбрихт зашел в приемную. Рэмек стремительно подскочил к Ольбрихту. Поздоровался. — Генерал справлялся о вас, но... — майор сделал загадочное лицо и повел пальцем: — Я вам не завидую сегодня, Франц. Генерал находится в сильно расстроенных чувствах. Присядьте пока.
— Спасибо, господин майор. Генерал Вейдлинг болен?
— Бог с вами! Он здоров, как орел рейха. Разве только нога беспокоит. Он удручен служебными вопросами. Отчасти это связано с вами, уважаемый Франц.
— Что вы знаете, господин майор? Говорите.
— Генерал усомнился в вашем здоровье и в возможности решать задачи батальона.
— Не может этого быть! — опешил Ольбрихт. Лицо его посерело. Руки сжались, он чуть не схватил Рэмека за грудки. — Я предан вермахту и ни на йоту не отступал даже от солдатского устава Риберта, не говоря уже о выполнении требований наставления офицера панцерваффе. Это ложь!
С первой минуты разговора с адъютантом у Ольбрихта появилась неприязнь к нему, хотя они были раньше знакомы. Неискренность, слащавость напрягали слух. Францу быстрее захотелось избавиться от адъютанта.
— Доложите генералу о моем прибытии. Я жду приема.
— Не суетитесь, господин капитан. Спокойнее, — маска добродушия моментально слетела с лица Рэмека. Взгляд стал холодным и официальным. — Командир корпуса вас примет. Я иду доложить о вас. Вы сами убедитесь, что я прав. Генерал Вейдлинг с утра был крайне раздражен и непредсказуем. Вы это увидите.
Постучавшись в дверь, Рэмек вошел в кабинет генерала. Вейдлинг только что закончил разговор с командующим 9-й армией Йозефом Харпе и был в состоянии прострации. Он держал телефонную трубку возле уха и остекленевшим взглядом смотрел вперед.
— Господин генерал, — тихо обратился Рэмек.
Генерал молчал, уставившись на дверь. Взгляд его был затуманен.
— Господин генерал! — повысил голос адъютант. — К вам с докладом капитан Ольбрихт.
— Что? Рэмек? — генерал постепенно стал приходить в себя и узнал адъютанта. — Вы гранаты приготовили, Рэмек?
— Какие гранаты? — оборвалось сердце Рэмека.
— Вы готовы идти на Т-34?
— Еще... еще нет... господин генерал. А что?.. Уже надо?.. Так это была не шутка?
— Как! Еще нет? Я же вам дал команду!.. — неожиданно Вейдлинг, глядя на Рэмека, взорвался смехом.
Генерал, услышав, как мямлил адъютант, и увидев, что тот задрожал как осиновый лист, не смог сдержаться от нахлынувшего приступа смеха. Он смеялся громко до слез, держась за живот. Так Вейдлинг давно не веселился. Его хохот прорвался через дверь и был воспринят Францем как хороший знак. Беспокойство, возникшее в груди после столкновения с адъютантом, стало исчезать. 'Все будет хорошо, — подбодрил его внутренний голос, — все будет по плану'. Смех для генерала был отдушиной после трудного психического напряжения. Возможно, реакцией на выпитый коньяк. Возможно, и то и другое. Даже слезы потекли из глаз Вейдлинга.
— Обезьяна остается обезьяной, хоть одень ее в вельвет, — потешался генерал, глядя на Рэмека, сморкаясь, сплевывая и вытирая платком мокрые глаза.
Смех шефа был настолько заразителен, что стал разбирать и Рэмека, несмотря на его растерянно-подавленное состояние. Майор не выдержал, также хихикнул.
— Все, Рэмек. Все. Идите. Идите, Ганс, — наконец закончил смеяться Вейдлинг и махнул рукой адъютанту, — не забудьте позвать капитана Ольбрихта.
Когда адъютант удалился, генерал живо приковылял к серванту. Глаза загорелись вожделенным блеском. Рука потянулась к коньяку. Он немного выпил, растягивая удовольствие. Долька лимона превосходно сбалансировала вкус.
— Вот теперь можно работать, — крякнул Вейдлинг, потирая руки. — Где мой капитан? В этот момент постучали в дверь. — Заходите, заходите, Франц, — радушно отозвался генерал, выйдя навстречу командиру 20-го танкового разведывательного батальона 20-й резервной танковой дивизии вермахта капитану Францу Ольбрихту. Тепло пожимая руку, он внимательно рассматривал Ольбрихта. Глядя в строгие серые глаза Франца, ему хватило нескольких секунд, чтобы понять, как сильно возмужал младший товарищ по оружию, сын давнишнего приятеля военного медика Вилли Ольбрихта. Это был уже не тот молодой лейтенант, которого он знал по 41-му году. Это был сильный, волевой, мужественный офицер-командир, отдающий приказы и отвечающий за их выполнение. От генерала не ускользнуло и душевное состояние Франца. В умных серых глазах офицера он увидел потаенное волнение и внутреннюю напряженность. Умудренный опытом общения с подчиненными за годы службы, Вейдлинг стал неплохим психологом.
— Мы давно с вами не виделись, Франц, — Вейдлинг покачал головой, — и в этом мы виноваты оба.
— Да, господин генерал, с осени 41-го года. Прошло много времени.
— Замечу, Франц, военного времени. Но, как говорят русские, лучше поздно, чем никогда. Я очень рад этой встрече.
— Моя радость также искренняя, господин генерал, — Франц учтиво наклонил голову.
— Вижу, вижу. Глаза искрятся. Что мы стоим? Присядем, — генерал мягко подвел Франца к креслу, усадил. Сам присел на диван.
— Ты возмужал, сынок! — Вейдлинг перешел на 'ты', подчеркнув, что беседа неофициальная. — Тебе идет общевойсковая форма офицера вермахта.
— Мне она самому нравится. Я горжусь отличной униформой частей панцерваффе, но предпочитаю надевать ее вовремя боевых действий. А в этой я чувствую себя всегда превосходно.
— Похвально. Смотрю, ты стал настоящим боевым офицером. Меня это очень радует. Я искренен в своих чувствах.
— Спасибо, господин генерал.
— С матерью, отцом переписываешься? Где они сейчас?
— Дома был в конце лета 43-го, после ранения. Мама по-прежнему беспокоится за меня. Говорит, что я изменился. Молится ежедневно за мое здоровье. Она вообще стала набожной, как началась война с русскими. От папы получил письмо две недели назад. Сообщил, что его перевели в госпиталь, расположенный в Нойдаме, возле Франкфурта-на-Одере. Пишет, что много работы. Много раненых. Большая нагрузка. В основном везут из Украины, с южной группы. Много разговоров об открытии второго фронта.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
