Его опустили в поток Земного Тока, восстановив повреждённые внутренности. Яд Ночной Гончей отравил его плоть, убил печень, растворил кишечник, полностью разъёл одну почку. Повермены неделю продержали его в потоке, прежде чем передать его обездвиженное тело госпитальерам. Его позвоночник тоже был сильно разрушен, и нижнюю его часть пришлось заменить. После ещё одной недели лечения ему разрешили покинуть лазарет. Он исцелился, но чувствовал, как воспоминания о полученных ранах отзываются во всём его теле. Он будет носить шрамы на своей коже до конца жизни.

Оставшаяся усталость не проходила бесконечно. Это была усталость, которую он ощущал всем телом, — так должно было ощущаться приближение старости и конца жизни. Врачи осматривали и обследовали его; после долгих консультаций они обнаружили, что его дух истощен Тенью. Несмотря на мощь Земного Тока, он не мог вылечить раны души, это могло сделать только время. Мифик будет ощущать себя стариком ещё долгие годы. В любом случае это означало конец его службы в Дозоре.

В последующие месяцы он погряз во мраке депрессии и сожалений. Какое-то время казалось, что чернота в его душе, порождённая Ночью и чувством жалости к себе, поглотит его. Но он был волевым человеком и в конце концов смирился с произошедшим.

Чтобы развеять пустоту, наполнявшую его дни, Мифик изучал обитателей Страны Ночи. Возможно, из-за порчи, которая действовала как своего рода проводник, его Ночной Слух стал острее, чем когда-либо. Он поднимался в одну из высоких бойниц и долго прислушивался к шёпоту Ночи. И хотя неукротимое присутствие Наблюдателей и Дома Безмолвия оставалось полной загадкой, он начал понимать природу этих зверей, которые, как он быстро обнаружил, были не более чем рабами Тьмы.

Однако больше всех остальных он прислушивался к одному-единственному голосу. Теперь он мог определить направление, откуда он доносился. Он был где-то на юге, очень далеко. Это были смутные мысли, человеческие мысли, ещё не искажённые Тьмой, едва заметные проблески сознания в глубоких, тягучих водах бесконечной комы. Но она мечтала — потому что теперь он был уверен, что мысли исходили от женщины, — или, может быть, вспоминала, и иногда, когда он мог сосредоточиться настолько, чтобы отделить её от фоновых голосов, он улавливал обрывки этих воспоминаний. Через неё он видел Галактику такой, какой она была когда-то, много миллионов лет назад, когда небо было заполнено бесчисленными точками света, которые могли быть только звёздами, описанными в легендах и старых историях.

Так это должно быть правдой? Мифик задумался. Солнце когда-то горело в небе, давая жизнь этому мертвому миру. Но что-то пошло не так.

Внезапно он принял решение. Он узнает всё, что сможет, и, если получится, придумает, как доставить её в Редут.

________________________________________

Как только Сара вытащила меня из резервуара, стало очевидно, что всё пошло ужасно не так. Криогенный отсек превратился в склеп. Почти все морозильники отказали. То, что осталось от моих товарищей, за долгие века превратилось в пыль. Как давно это произошло?..

Сара рассказала мне, что компьютер, управляющий аварийной системой безопасности, вышел из строя. Её разморозил какой-то случайный сбой. Она очнулась на пустом корабле. Было темно, и, хотя она тщательно всё осмотрела, не было никаких следов дежурной смены. Сенсорные сети были отключены, поэтому она не представляла состояния корабля. Лифты, ведущие во внешнюю среду обитания, были неисправны, а связи с ней не было. Прежде чем отправиться туда на разведку, Сара сочла разумным разбудить остальных Хранителей. С моим резервуаром было неясно, выживу ли я. Как и большинство других, он казался истощенным миллионами лет. К счастью, системы охлаждения и питания ещё работали, и, хотя колпак треснул от старости, влага в атмосфере покрыла трещину льдом, тем самым запечатав её. Всё вокруг выглядело старым. Система жизнеобеспечения поддерживала чистоту воздуха и температуру, но машины, которые должны были служить вечно, начали разрушаться давным-давно.

Сара не смогла удовлетворительно ответить ни на один из наших вопросов из-за отсутствия доступа к системам корабля. Пока остальные пытались смириться с нашей ситуацией и потерей почти всей бессмертной команды, кроме горстки, именно недостаток информации почти сразу побудил меня к действию.

Я приступил к организации ремонта.

Мысли быстро переключились на Пассажиров. Связь с внешней средой обитания не работала. Глядя вниз из смотровых блистеров, мы не видели никаких огней в кромешной тьме, царившей между двумя вращающимися секциями. К тому же, там резко упала температура. Все солнечные лампы давно погасли; сквозь щели в окнах блистеров проникал ледяной сквозняк. Я решил отложить экспедицию во внешнюю среду обитания, пока не восстановлю связь с системами наблюдения. Это был акт воли, направленный против моего основного кода, но Сара согласилась и рассудила, что осторожность с нашей стороны поможет Пассажирам в долгосрочной перспективе. Но голосование было против нас — Пассажиры были нашими подопечными, и мы были обязаны прийти им на помощь.

Из пяти тысяч Хранителей только девятнадцать, включая меня, были спасены из морозильных камер. Команда из семи человек спустилась вниз в термокостюмах. Мы следили за ними через камеры их личных мониторов.

В переходном кольце — кольцеобразном коридоре, опоясывающем место соединения внутренней среды обитания с огромной плоской стеной внешней среды обитания, — они выбрали одну из открытых шахт и начали свой трудный спуск. Ни один из огромных лифтов не удалось восстановить, и им потребовалось почти четыре дня, чтобы спуститься по бесчисленным ступеням на поверхность, расположенную на глубине двадцати километров.

Наконец они вышли на низкую платформу у подножия стены. Мощные прожекторы осветили лишь густой туман, окутавший унылый пейзаж. Перед ними простиралась голая каменистая земля. Растительность состояла из лоскутных ковров: каких-то лишайников. Вокруг стояли грибные деревья с раздутыми стволами и шевелящимися ветками. В нескольких метрах от платформы возвышалась коническая скала. Она напоминала термитник, но отверстия в нём были размером с кулак. При ближайшем рассмотрении в них обнаружились осколки какого-то бледного хрупкого материала, очень похожего на кости.

Команда отправилась в путь по пустынному ландшафту; с каждым новым открытием моё беспокойство нарастало. Глядя на это, я начал понимать, что то, что я вижу, мне знакомо, но только когда один из членов команды заметил вдалеке в тумане красное свечение, я наконец понял. Оптика приблизила горбатую фигуру, гротескно угловатую, словно высеченную из скалы. Из того, что могло быть глазами и ртом, исходил багровый свет огня, незаметный сверху.

Другие наблюдатели подумали, что я сошел с ума, когда я вдруг начал кричать на них, чтобы они убирались оттуда. Но я не унимался и продолжал настаивать на том, что им грозит неминуемая опасность.

— Позови их обратно, — настаивал я, поворачиваясь к Саре. — Я знаю, о чём говорю. Я уже видел такое раньше. Это Наблюдатель Сил Предельного Зла.

Она нервничала, неуверенная перед лицом моей горячности, но разум быстро взял свое.

— Это всего лишь статуя, — заявила она, уже на взводе из-за моей вспышки гнева. — Какой-то идол. Судя по нему, кто-то из Пассажиров смог выжить. Если так, то мы должны найти их и узнать, что случилось.

Затем, прежде чем я успел ответить, один из членов команды, заметил что-то большое, движущееся на границе светового пятна. Когда остальные посмотрели туда, там ничего не было. Стена терялась в темноте где-то позади них; они медленно продвигались по этой жуткой местности ещё почти час.

Возможно, это была моя настойчивость или просто чувство опасности, но в конце концов они решили, что лучше вернуться. Но к тому времени было уже слишком поздно.

Атака была стремительной и жестокой. Мы видели лишь мельком: массивные фигуры, погружённые в тень, и отдельные детали в ярком свете фонарей. Из микрофонов доносился неземной рёв, а крики ужаса внезапно обрывались.

Через несколько секунд все показания мониторов исчезли, а экраны стали черными.

________________________________________

Мы перекрыли устья всех лестничных шахт, ведущих вниз, металлическими листами, закрепив их сваркой. Несмотря на это, коридор доступа постоянно патрулировали часовые, вооружённые мощными кинетическими винтовками, которые нашлись в арсенале. Сара заступила на Дежурство, но те из нас, кто разбирался в технике, были освобождены от Дежурства.

Но меры безопасности мало помогали справиться с навязчивым страхом, который поселился в каждом из нас в этом мрачном лабиринте коридоров и комнат. И нас не успокаивало то, что без доступа к каким-либо датчикам Вселенная снаружи была такой же загадкой, как и темнота, в которой обитали Пассажиры. Мы могли быть где угодно: даже на пути к Солнцу, как услужливо подсказал кто-то.

Таким образом, моей первой задачей было вернуть главный компьютер корабля в рабочее состояние. Это оказалось бесполезным делом. Я использовал монитор скафандра для подключения, что позволило мне проверять каждый модуль. То, что я обнаружил, поначалу обескуражило меня. Семьдесят процентов модулей не реагировали на команды.

Потом я понял почему.

Сара прочла выражение моего лица, как только я вошёл в наши общие покои. Она подняла голову, нахмурившись, и оторвалась от того, что делала; теплый свет упал на её бледное лицо, и это почти успокоило меня.

Возобновив нашу давнюю связь, мы искали и находили утешение друг в друге. Погрузившись в страсть, мы могли ослабить страх, по крайней мере, на время. Пока мы спали в первые века после пересечения Ночной Стены, мы были вместе в сенсориуме. Но когда система вышла из строя, сны вернулись, и теперь мы снова зависели от физического контакта. Мне было больно находиться вдали от неё; в одной комнате без прикосновений было некомфортно.

Она протянула ко мне руки, призывая взять их.

— Что случилось, любовь моя?

Я рассказал ей о мертвом компьютере.

— Модули пришли в негодность, — добавил я, присаживаясь рядом с ней.

Она погладила меня по лицу, обвив своими длинными-предлинными ногами мои.

— В каком смысле пришли?

— Со временем. У них просто закончился срок службы.

— Я думала, что они должны работать бесконечно.

Я кивнул. Это было правдой. Когда-то было.

— Некоторые просто лопнули, словно старые батарейки.

— Это невозможно. Они должны были проработать пятьсот тысяч лет!

— Сара, прошло больше пяти миллионов лет.

В её глазах читался шок, от которого я сам всё ещё не оправился. Она пыталась это отрицать, говорила, что я неправ.

— Часы компьютера работали все это время.

— Тогда они испортились, — настаивала она.

— Вот почему ничего больше не работает, — сказал я. — Я не знаю, куда пропала Смена, но почти все системы вышли из строя просто потому, что износились. Нам повезло, что мы, очевидно, покинули пределы Галактики до того, как отказали все защитные экраны, иначе корабль давно бы развалился под ударами метеоритов: от нас осталось бы лишь облако обломков. Здесь он может лететь вечно, но у всех бортовых систем есть срок службы.

— А как насчет энергии?

— Поле сдерживания вокруг сингулярности не повреждено, и коллектор Хокинга всё ещё действует, поэтому навигация и система жизнеобеспечения работают. Я ещё провожу диагностику двигателей, но кварковый реактор включался после того, как мы достигли крейсерской скорости, так что топлива у нас маловато, а в термоядерных установках его запас вообще исчерпан — отсюда и падение температуры во внешней среде. Её попросту нечем обогревать и освещать. Бог весть, как там что-то выжило.

— Ты сказал "навигация", — перебила она. — Так где мы?

— Пока не могу сказать. Нам нужна рабочая голографическая панель для просмотра данных. Все найденные мной потоковые преобразователи вышли из строя. Я планирую экспедицию в центр корабля, чтобы обыскать склады. Там должны быть запасные части в вакуумных упаковках.

— Я пойду с тобой, — поспешно сказала она.

Для бессмертной она всегда казалась такой нетерпеливой — одно из тех детских качеств, за которые я её любил. Кроме того, я бы не смог пойти без неё.

________________________________________

Неделю спустя мы все собрались в астролаборатории, напряжённые от предвкушения, когда голографическая панель наконец ожила. Я вывел на экран звёздную карту в минимальном масштабе, чтобы показать всю Галактику.

Увидев изображение, я подумал, что с проекцией что-то не так. Над голографической панелью парила сферическая проекция окружающего пространства диаметром в сотню метров. "Вечность" была обозначена зеленой точкой. Кроме неё там ничего не было — космос диаметром в сто тысяч световых лет, в котором нет ни одной звезды, и мы находимся прямо в его центре.

— Попробуй уменьшить масштаб, — предложила Сара.

Я ввёл команду. Какое-то время ничего не происходило. Наконец на периферии, ближе к нижней части, начали появляться красные и янтарные точки. Шкала подсказала мне, что мы смотрим на участок космоса размером более миллиона световых лет..

— Это Млечный Путь? — спросила Сара, указывая на россыпь слабых огоньков.

— Давай посмотрим.

Изображение отдалилось ещё больше, и в поле зрения появилась узнаваемая спиральная ветвь. В нашей маленькой группе послышалось изумлённое восклицание — и недоверие. Но это было правдоподобно. Пять миллионов лет при десяти процентах световой скорости — это очень долгий путь. В какой-то момент мы изменили курс. Теперь диск Галактики находился примерно в пятистах двадцати тысячах световых лет под нами.

Но мне было интересно, куда мы направляемся ... и зачем?

Я спроецировал нашу траекторию. После долгих мгновений, проведённых в безжизненном межгалактическом пространстве, на проекции начала появляться туманная масса эллиптической формы. На звёздной карте она была обозначена как М 31..

— Галактика Андромеды, — выдохнул я. — Расстояние от нашего текущего местоположения — 1, 15 миллиона световых лет.

Мы все молча смотрели на яркое, голубоватое скопление из нескольких сот миллиардов звёзд. Сара, стоявшая рядом со мной, щурилась, словно пыталась заглянуть глубже в изображение, проникнуть сквозь него в поисках цели, к которой мы стремимся. Я спросил её, что она ищет.

— Возвращайся в Млечный Путь.

Я подчинился и снова навёл камеру вниз. Точка с надписью "Вечность" снова появилась, поднимаясь в виртуальном пространстве, а за ней последовала и плоскость Галактики. Сначала по голографической панели пронёсся спиральный рукав, а затем и весь диск. Мы смотрели на него под углом примерно в тридцать градусов от вертикали. Его спектр исказился до оттенков малинового и янтарного.

— Что не так со звездами? — спросил кто-то, стоявший у меня за спиной.

— Наверное, что-то не так с пластиной.

Я поэкспериментировал с настройками разрешения и оттенка. Что бы я ни делал, я не мог увеличить яркость, чтобы она соответствовала яркости галактики Андромеды.