— Пустые слова, ваше величество, — Ар-Фаразон тряхнул головой и поморщился, словно от зубной боли. — У меня нет сына или дочери, которым я мог бы передать свою корону — вот что я вижу, а все остальное — вода, текущая сквозь пальцы, и нечего говорить об этом! В том, что у меня нет Наследника, я могу обвинить только вас — все подтверждает мне это. И слишком об важном мы говорим тут, чтобы я заколебался на миг и не сказал бы: "Если Королева Ар-Зимрафель слишком стара, чтобы зачать дитя, то в Йозайане найдется немало принцесс самых разных Домов, которые легко заменят ее!"

Чтобы не упасть, Королева должна была опереться о спинку кресла, в котором недавно сидела.

— Неужто вы осмелитесь... — прошептала она, с трудом разлепляя сразу онемевшие губы.

— Осмелюсь, сударыня, можете не сомневаться в этом! Никогда Ар-Фаразон не колебался пред тем, чтобы отбросить то, что ему мешает, а сейчас мне мешаете вы!

— Но ... в вас совсем нет... жалости?

Она не осмелилась спросить "любви", слишком хорошо зная ответ.

Резко повернувшись, Ар-Фаразон вышел из спальной комнаты Королевы.

Белдис вжалась в кресло, на котором сидела ни жива, не мертва. Она зажала уши руками и прижала голову к коленям, не желая слушать, но не в силах не слышать. Ар-Фаразон, мельком осматривая покой, заметил скорчившуюся у двери фигурку и, сразу же подойдя, легонько коснулся пальцами ее щеки. Белдис подняла голову. Властелин Йозайана и Темных Земель улыбался.

Вскочив, она начала приседать, но он остановил ее, взяв за локоть.

— Я напугал тебя до полусмерти, дитя?

Девушка подняла на него бездонные от страха глаза.

— Ваше величество...

Она все еще не могла поверить, что двое людей, муж и жена, могут так вести себя друг с другом — будто они заклятые враги, что разговор может так больно ранить обоих говорящих, и что Король, первый рыцарь Острова, от которого она, Белдис, не видела ничего, кроме нежности и заботы, может быть так жесток. Все это обрушилось на нее, как лавина в горах, и она не могла прийти в себя.

Пальцы Короля на миг задержались на щеке девицы — всего лишь на один миг.

— Иди. Иди к своей госпоже, если хочешь. Я знаю — ты верно ей служишь.

Теперь лицо Белдис заалело, и она опустила голову — язык у нее от стыда будто прилип к гортани. Не дав ей сказать что-либо, Ар-Фаразон развернулся и быстро вышел, а Белдис, тщетно пытаясь прийти в себя, побежала к Королеве.

Ар-Зимрафель стояла, будто окаменев, невидящим взглядом всматриваясь в пустоту. Она не пошевелилась с того мига, как вышел Король. Первой заговорить с ней было невозможно, но Белдис считала, что жалость превыше приличий.

— Ваше величество, как я могу помочь вам?

От звуков ее голоса Королева вздрогнула и со стоном упала в кресло. Силы оставили ее.

— Ваше величество! Приказывайте, прошу вас, и если это в моих силах... — начала Белдис, упав на колени и прижавшись лбом к холодной недвижимой руке госпожи.

Ар-Зимрафель подняла голову.

— В твоих силах? — жутким хриплым голосом сказала она. — Что в твоих силах? Родить Королю дитя вместо меня?

Белдис без единого слова лишилась чувств.

— Ваше величество, Арбазан, Четвертый Князь в Изгнании, просит дозволения предстать пред вами, — сказала Йордис дин-Халнет — Белдис после обморока Королева отправила на сегодня к себе отдыхать — и Ар-Зимрафель вздрогнула, будто обжегшись. При мысли об Арбазане ее всякий раз будто хлестала незримая плеть.

— Что ему нужно?

— Он очень просит ваше величество принять его. Он говорит, что непременно должен переговорить с вами по очень важному делу.

Против воли Ар-Зимрафель почувствовала страх, который тут же попыталась прогнать. Что ей грозит теперь, когда она Королева, в самом сердце ее Дворца? По первому ее крику к ней на помощь сбегутся десятки Королевских Стражей и придворных.

— Что ж... зовите...

Йордис вышла, и Ар-Зимрафель с удивлением увидела, что руки ее нервно сжали подлокотники кресла, на котором она сидела. В последний раз, когда к ней так вот зашел Арбазан, его приход стал началом ужаса, равного которому она не знала еще во всей жизни...

.... Арбазан поклонился, и его коротко стриженные, как у Отважного, волосы слегка шевельнулись, как мелкие морские водоросли под волной прилива. Она с нетерпением ждала, что же он скажет.

— Приветствую прекраснейшую из принцесс, когда-либо рождавшихся под этим Солнцем, — слегка нараспев произнес он и улыбнулся, но глаза его резали, как два ножа, и обжигали, как тысячи угольев. Она почувствовала себя раздетой этими глазами...

Князь Арбазан склонил голову, и его отросшие волосы упали на плечи. Она молчала, и он, подняв голову, глянул ей в лицо, дожидаясь разрешения заговорить. Она с трудом решилась посмотреть на него и, посмотрев, поразилась — его лицо изрезали глубокие морщины, а левый глаз его скрывала черная повязка.

— Слушаем вас... — наконец-то выговорила она.

Его волосы были седыми, а ведь он был немногим старше ее самой...

... — Сударыня, я привез вам послание от того, кого вы имели честь назвать своим избранником, — сказал Арбазан, и она вспыхнула от радости. Арбазан был посвящен в их с Фаразоном тайну, более того, он сам помогал их любви, и она, как могла, старалась преодолеть в себе неприязнь к нему. Старалась безуспешно — тщательно подавляемая, неприязнь продолжала жить в глубине ее сердца. — Принц Фаразон передает вам заверения в своей вечной любви и преданности и говорит, что не проходит и мига без того, чтобы он не думал о вас. Он сложил бы к вашим ногам престолы, но пока кладет лишь это, — с поклоном Арбазан протянул принцессе тонкую золотую цепочку с висящем на ней тонким золотым ромбом. На наружной стороне ромба была выбита роза — ее знак.

Она взяла цепочку и, расстегнув замочек, надела ее себе на шею. Каждый подарок от Фаразона был дорог ей.

— Как идут дела у его высочества? — постаралась спросить она как можно более спокойным тоном...

— Ваше величество, я тяжко виноват перед вами...

... Арбазан улыбнулся, и от этой улыбки у нее по коже побежали мурашки.

— Его высочество, как и всегда, полон блеска. Недаром его знак — Солнце. Нет и дня, чтобы его сияние не привлекло к Волчьему Дому новые сердца. Весь двор Умбара без ума от Фаразона Золотого. Даже Верные не могут устоять пред ним.

— Охотно верю, сударь, и вы — живое тому подтверждение! — она улыбнулась. Ей может не нравиться Арбазан, но его любовь к другу не вызывает сомнений.

Улыбка молодого человека стала еще шире.

— О, нет, ваше высочество! Не надо относить меня к Верным — я не почитаю Валар, как, впрочем, и Врага, и Великого Капитана Гимилхада — я никого не почитаю, и моя дружба, как паршивой овцы в своем роду, может быть плохим примером! Нет, я говорил о людях, не отмеченных ничем, кроме доброты, красоты и всех мыслимых достоинств — таких, как Айлинель, дочь Хатола Ирмангора и Истарние из Дома Андуниэ! Никто не может сказать о ней ни одного худого слова, и она, Верная, после встречи с принцем стала ярой его приверженкой! Теперь их нельзя увидеть порознь — или она всегда следует за ним, или он зовет ее с собой! А моя собственная сестра Анардэ из-за него так переменилась, что оставила всю свою прежнюю жизнь, между нами говоря, не слишком праведную, и удалилась в Темные Земли, и никто теперь ничего не знает о ней! Маирен, дочь Аксантура и ваша родственница, при всех заявила, что готова отдать свою руку по первому слову принца — а зная о том, что после его высочества она следующая наследует корону, можно только радоваться о том, как горячо она любит Йозайан! Да, кстати, вот вам еще о замужестве — в Умбаре болтали, что блеск принца покорил даже какую-то эльфийку, которая выразила желание жить в Умбаре под рукой Волчьего Дома, но которая потом сбежала, выяснив, что эльфийские и наши брачные законы очень отличаются, и человек, давший слово одной, спокойно может владеть другой, которая совсем не будет ему женой! Она, говорят, долго не верила, что тот, кого она считает мужем, вовсе не муж ей, пока он не показал ей кольцо и не рассказал про невесту за Морем! Эльфийка, что и говорить! Всем известно, что они мыслят как больные на голову дети!..

— Я очень виноват перед вами, и не могу просить вас простить меня — не в силах женщины простить самое тяжкое из оскорблений, которое может нанести ей мужчина. Но то, что я сделал, тяжким камнем лежит на моей совести, и я хочу, чтобы вы знали — у Арбазана, сына Нумендила, есть долг пред вами. Просите, о чем вам угодно будет попросить, и если это в моих силах, я помогу вам.

Из горла Королевы вырвался резкий сухой смешок.

— Один раз, сударь, вы уже пытались помочь мне! Я вам не верю!

... — Я вам не верю! — наконец-то нашла в себе силы сказать она и тем самым прервать его речь, каждое слово которой было подобно раскаленному гвоздю в ее сердце.

— О, ваше высочество обижает меня! Я, однако же, рыцарь, и обвинять меня во лжи... мужчина за такое ответил бы с мечом в руках! Но, прошу меня простить, я нисколько не хочу показаться непочтительным. Ваше высочество просто наверняка не то хотели сказать. Чтобы проверить мои слова, достаточно расспросить любого приехавшего из Умбара.

"А ведь он прав" подумала она, и от этой мысли ей захотелось умереть. "Достаточно расспросить любого, но я никого никогда не спрашивала. Мне это на ум не могло прийти. Фаразон ведь поклялся мне, а он рыцарь и не может лгать!"

Невероятным усилием воли ей удалось сдержать подступающие к горлу слезы и опять сесть в кресло, на котором она сидела.

— Что ж... благодарим вас, сударь, — голос ее был глухим и безжизненным.

— Ваше высочество, неужто я чем-то расстроил вас?

Она посмотрела на него, не понимая, что он говорит.

— О, если бы я только знал, что огорчил вас, я вырвал бы себе язык, прежде чем сказать хоть слово! Но в чем причина вашего несчастья? В том поклонении, которое оказывают принцу? Но, сударыня, все видят солнце и все греются в его лучах! Иначе и быть не может! Принц Фаразон привык с самой ранней юности, что всегда самый прекрасный цветок — его, а не чей-то еще! От этого и проистекают некоторые его... черты, которые мы все в нем любим! Принц самой Судьбой вознесен над всеми нами. Он — племянник Короля, он богат, удачлив в войне, всеми любим и красив так, что вообразить себе невозможно! Он привык брать то, что хочет, и ни в чем ему нет отказа! А вот появись нечто... чего он не смог бы получить легко... что было бы уже чье-то... тогда его высочеству пришлось бы приложить усилия, чтобы это получить, и тогда, получив, он ценил бы это неизмеримо выше того, что само падает ему в руки, как перезрелые яблоки!

Она все еще не понимала.

— Сударыня, могу ли я быть с вами откровенен до дерзости... как лекарь?

Мириэль кивнула.

Он подошел и, встав на одно колено, сжал ее руку.

— Лучший способ привлечь внимание принца — это заняться кем-то другим.

От удивления она не могла выговорить ни слова, а он, приняв это за поощрение, продолжил:

— Принц, сударыня, уверен в вашей слепой любви и в том, что она никогда не иссякнет. Сама Судьба распорядилась так, что вы отдали ему свое сердце, и не нам спорить с Судьбой. Но, любя принца, вы можете, однако же, уделить свое внимание какому-нибудь другому рыцарю. Это будет вполне разумно. Не чувствуя ничего к этому другому, вы легко сможете повелевать им и обращаться с ним так, как вам будет угодно, звать к себе тогда, когда он вам понадобится, и прогонять, когда он вам наскучит. А принц, в котором вы пробудете жажду борьбы, должен будет что-то сделать, чтобы вернуть вас ... а вы сможете легко уверить его в своей любви, не давая, однако, ему самых истинных ее знаков, поскольку другой рыцарь сделает такое воздержание вполне легкой вещью!

Он так и не отпустил ее руки.

— Сударыня, честью клянусь, я хочу только помочь вам!...

— Сударыня честью клянусь, я хочу только помочь вам! Вы не верите мне — таково ваше право. Но я изменился. Это трудно понять, но я уже не тот человек, каким был. Я словно бы умер... и родился заново, и мысли о том, что я был раньше, гложут меня, как стая волков. Теперь моя жизнь — это попытка исправить то, что я наделал... и попытка хоть немного уменьшить зло вокруг нас... и в нас самих. То, что я сделал с вами, не имеет названия, не имеет прощения. Я был тогда полон тьмы и злобы на весь мир, на тех, кто был лучше и удачливее меня хоть в чем-то... на тех, к примеру, кто исхитрился получить любовь женщины, которую я возжелал с первого взгляда, но которая всегда смотрела на меня только с отвращением. О, не бойтесь, прошу вас! Тот Амандил умер, но, даже мертвый, он ненавистен Амандилу теперешнему, как любой Орк ненавистен любому Эльфу, своему первородному брату-близнецу! Я убил свое зло, сударыня, и мне в этом помогли... но я заплатил за свои грехи тяжкой ценой! Зло настигло меня, и оно поразило ту, кто стал для меня дороже самой моей жизни! Для меня из мира ушла радость, сударыня, и лишь малая часть осталась — в моем сыне. Он — все теперь для меня.

— Кто докажет мне, что вы мне не лжете? Вы ведь всегда были так красноречивы, если хотели чего-то достичь... и не всегда обременяли себя такой вещью, как правда!

— Никто не даст вам доказательств. Ваше величество, вы можете только верить мне.

... Она все так же молчала, и тогда он приник поцелуем к ее руке, потом продвинулся выше...

— Я готов стать тем другим рыцарем для вас, Мириэль!

Она отдернула руку и вскочила, будто боялась запачкаться прикосновением даже к его одеждам.

— Довольно, сударь! Довольно, я достаточно уже вас послушала! Теперь вставайте и убирайтесь отсюда, и ваше счастье, что я не хочу звать Стражей, чтобы вас вытолкали взашей! Я не знаю, с какими женщинами вы привыкли иметь дело, но даже предположить, что я соглашусь на ту мерзость, что вы мне предложили... это неслыханно! Вы отвратительны, сударь, так же, как сам Отец Лжи, явись он сейчас передо мной! Мне следовало бы прилюдно коснуться вашего оружия и навсегда опозорить вас, но ради вашего отца я не стану этого делать. Мне жаль его — он-то не виноват, что у него такой сын! А теперь пошли вон, Князь, и ради вашего же блага не показывайтесь более мне на глаза!

Он не тронулся с места, только глаза его стали жесткими и колючими.

— Ваше высочество, не надо так говорить со мной, — он теперь стоял и продолжал улыбаться, но улыбка получалась какая-то... иная. — Я добрый человек, но я ведь и обидеться могу!

Она резко развернулась к нему, так, что ее юбки на миг обвились вокруг ее ног.

— Что? Да вы в своем уме? Мне послышалось, или вы посмели угрожать наследнице престола Йозайана?

Он вздохнул.

— Поскольку вы, к моему превеликому сожалению, явно не способны прислушиваться к доводам рассудка, я оставлю вежливость и буду с вами груб. Госпожа, я и с места не сдвинусь, пока не получу от вас то, что хочу.