Легенда об Огненном Змее (Агентство "Лилит" - 2)

— ...сообщила его подруга, известная писательница Олимпия Хавник, — тараторила хорошенькая журналистка. — В конце вечеринки они собирались отправиться на Самарские острова. Олимпия решила, что Итан Кимбел улетел туда пораньше, чтобы приготовить ей какой-нибудь сюрприз, но в отеле, где он забронировал номер на двоих, его не оказалось. С тех пор прошло почти двое суток. Сперва расследование проходило неофициально, исключительно по просьбе друзей господина Кимбела, но теперь заведено уголовное дело. Вот тот дом, из которого позавчера таинственным образом исчез автор всеми нами любимых "Хроник Дармидона".

На экране появился роскошный особняк бежевого цвета, окружённый субтропическим садом.

— Неужели не угодил? — спросила я.

— Не понимаю, о чём ты.

— ...особняк был полон гостей, транспорт — и наземный, и воздушный — прибывал и отбывал без конца. В подземном гараже дома и на верхней стоянке было самое настоящее столпотворение. Никто из опрошенных не может сказать, когда именно обратили внимание на то, что Итана Кимбела нигде нет, так что точное время его исчезновения установить трудно. Выяснилось, что большинство "наблюдателей" в доме повреждено, и есть основания полагать, что это сделано умышленно. Следствие разрабатывает несколько версий и в первую очередь версию похищения...

Версия побега не рассматривалась. Видимо, имелось в виду, что из такого рая, как Урм, не бегут. Тем более деятели культуры, обласканные правящей элитой.

— Я просто в шоке! — с надрывом говорила молодящаяся дама в огромных очках.

Избавиться от близорукости в большинстве случаев нетрудно, но я догадывалась, почему Олимпия Хавник предпочитала носить очки. Они делали её маленькие глазки более выразительными, да и вообще придавали её облику хоть какую-то значительность. Пару лет назад я видела её живьём на литературном фестивале Межсобкон, проходившем у нас в Деламаре. Стоя в полутора метрах от меня, она сняла очки, чтобы протереть их, и я невольно вспомнила цитату из одного русского классика — "девица с незначительным личиком". Столь же незначительно было и творчество этой дамы. Вторичные или высосанные из пальца идеи, убожество которых она старательно маскировала причудливым нагромождение словес. Как ни странно, находились те, кто называл претенциозное словоблудие Олимпии Хавник изысканным стилем. Было мнение, что такую оценку её творчества активно распространяют проплаченные деятели СМИ. Журналист, высказавший это мнение, давно уже погиб на "честной" дуэли со сводной сестрой Олимпии Хавник Эудженией дан Кикмор. У писательницы было немало родственников среди представителей урмианской аристократии. Сама она к числу аристеев не принадлежала и постоянно подчёркивала, что никогда туда не рвалась. Зато благодаря родственным связям она ещё в молодости дорвалась до литературной славы и купалась в ней, как курица в опилках. Её огромные, в золотой оправе очки победно сверкали на всех крупнейших литературных тусовках, где она непременно что-нибудь вещала. Что-нибудь банальное, зато витиевато и с большим апломбом.

Сейчас она казалась искренне расстроенной. Её роман с Итаном Кимбелом длился уже много лет и, похоже, был для неё таким же предметом гордости, как и те романы, которые она кропала.

— Я надеюсь, следственные органы Урма сделают всё возможное, — хрипловатый, с придыханием голос писательницы прерывался от пафоса, как от оргазма. — Ведь здесь личность человека, его свобода и его права находятся под защитой как нигде...

Изображение пропало. С полминуты экран то темнел, то покрывался разноцветными квадратами, после чего вежливый голос извинился за технические неполадки. Подземные толчки на западе Урма вызвали в атмосфере волны, разладившие работу спутников, так что ближайшие пару часов на Западном побережье будут работать только местные каналы.

Я думала, что в местных информационных выпусках будут говорить только об исчезновении местной знаменитости, но найдя новостной канал "Пульс", сразу увидела на экране надпись: "Лорд дан Хайвален против Марка Хавьера. Состоится ли дуэль?" Та-а-к, очередное покушение на честь и достоинство представителя лучшей части граждан. Я решила послушать. Оказалось, что тринадцатилетний сын Марка Хавьера принёс в судебную коллегию нома Лакония видеозапись, где его отец назвал аристея Олафа дан Хайвалена бесчестным человеком. Причиной негодования был захват аристеем земли, принадлежавшей нескольким поколениям семьи Хавьер. Когда Марк Хавьер со всеми документами явился в Совет нома и изложил суть дела, ему пригрозили штрафом за клевету и предъявили документы, согласно которым эта земля давно принадлежит Хайваленам, а Хавьеры были всего лишь арендаторами, да ещё и здорово задолжали семейству Хайвален. А посему им следует радоваться, что у них просто забирают этот участок, великодушно простив им все долги. Хавьер утверждал, что документы об аренде подделка, но доказать этого так и не смог, хотя обращался даже в Верховную судебную палату УСИР1. Никто толком не знал, что побудило тринадцатилетнего Люка Хавьера сделать эту запись и отнести в судебную коллегию. Одни хвалили его за гражданскую позицию — "Когда речь идёт об оскорблении уважаемых граждан, на коих зиждется благополучие страны, мы должны быть принципиальны и уметь подняться над пережитками вроде кровных уз!". Другие, включая даже кого-то из аристеев, говорили, что, возможно, следует внести поправку, которая бы запрещала детям и родителям свидетельствовать друг против друга в суде. А приятель Люка, давая показания, заявил, что Люк ни о каком гражданском долге вообще не думал и поступил так из мести. Год назад его родители развелись. Марк Хавьер платил алименты, кроме того обещал сыну подбрасывать денег на карманные расходы, а тут вдруг отказался. То есть не совсем чтобы отказался, но не дал ему довольно крупную сумму, которая была нужна Хавьеру-младшему на новый мотоцикл. У него у единственного в мотоклубе не было "Роллинга" последней модели.

— Что ему будет?

— Кому? — поинтересовалась Доримена. — Отцу или сыну?

— Отцу. Этот говнюк меня не интересует.

— Думаю, дуэль всё же состоится. Кстати, яблочко от яблоньки...

— Необязательно. Ты бы донесла на своего отца? Хотя, о чём я спрашиваю... Он же явно тоже был аристеем.

— Представь себе, нет. Я аристократка в первом поколении. Мои родители были законопослушными гражданами и не возводили клевету на достойных людей. Странно, что ты сочувствуешь этому плохому отцу.

— Почему плохому? Он не оставил своих детей без средств и даже давал сверху, и он не обязан выполнять все прихоти сына. "Роллинг" — дорогущая марка...

— И всё же он бросил своего сына, да ещё в такой период. Двенадцать-тринадцать лет — сложный возраст. Я думала, ты скорей парню посочувствуешь, ведь тебя тоже бросили. Сколько тебе было, когда твоя мать прикинулась мёрт...

— Я не хочу говорить с тобой о своей матери.

— Ладно, не буду. Хотя, возможно, я кое-что о ней знаю. Я, конечно, не уверена, но... — Доримена улыбнулась и с минуту смотрела на меня, изучая мою реакцию. Готова поклясться, она считала себя великим психологом. — Ладно, поговорим, когда захочешь.

Не знаю, что сказалось больше — гнусная история из новостей, близость этой гнусной твари или смятение, в которое меня привели недомолвки о моей матери, но я вдруг опять очень плохо себя почувствовала. Ставшее уже почти привычным лёгкое ощущение слабости сменила тяжесть в груди и в ногах, а голова так закружилась, что мне захотелось лечь. Я продолжала сидеть прямо, якобы внимательно глядя на экран, хотя картинка на нём расплывалась, словно брошенный в воду акварельный рисунок, но Доримена поняла, что со мной что-то не то.

— Не трогай меня, — почти крикнула я, когда она ко мне подошла.

— Да ладно, не трогаю. Ты как?

— Всё бы ничего, да ты никак не уйдёшь, вот меня и замутило.

Тут я заметила застывшую в дверях Эрику. Что ей опять здесь надо? И сколько она уже тут стоит? Бывшая подруга смотрела на меня с такой ненавистью, что мне стало не по себе. То есть её неприязнь не была для меня новостью, но с чего вдруг такое обострение? Что именно вызвало такую вспышку ненависти?

Увидев, что я на неё смотрю, Эрика изобразила на своей смугловато-тусклой физиономии что-то вроде сочувствия.

— Дора, мне сходить за Луисом? — спросила она.

— Не надо, сейчас сама его вызову...

Доримена поднесла к губам руку с серебряным браслетом, с виду казавшимся обычным украшением:

— Мастер Луис, вы далеко? Не могли бы вы навестить нашу почётную гостью?

— Доктор Айболит уже идёт, — улыбнулась она мне. — Если хочешь, мы с Эрикой останемся...

— Не хочу.

— Как скажешь. Я потом всё равно поговорю с ним.

Похожий на юркого лиса мастер Луис прибыл через пару минут. Как всегда в неприметном тёмном костюме, с невозмутимо-вежливым выражением на худой востроносой физиономии. Я думала, мне опять придётся лежать с капельницей, но даркмейстер лишь поставил мне укол в вену и дал выпить две пилюли.

— Это началось после толчка? Или перед ним?

Я ответила не сразу. Этот вопрос, заданный негромким, вкрадчивым голосом, на мгновение привёл меня в замешательство. Мастер Луис никогда со мной не заговаривал, лишь исподтишка изучал холодным, цепким взглядом. Я тоже никогда не обращалась к нему, поскольку понимала, что помощи от него ждать нечего. Ни помощи, ни сочувствия. Я безусловно была ему интересна, но лишь как обладательница уникальной сверхъестественной способности, которую он наблюдал впервые.

— О чём ты, аристеев прихвостень?

— О недавнем толчке, который ты не могла не почувствовать, — пояснил он и насмешливо улыбнулся, давая понять, что стрела не достигла цели.

Он не был прихвостнем ни Доримены, ни кого-либо другого из аристеев и знал, что я это понимаю. Он сотрудничал с Дорименой ради собственной выгоды и питал к ней ничуть не больше симпатии, чем ко мне. Порой мне даже казалось, что меньше. Я, по крайней мере, вызывала у него интерес. Я была загадкой, которую он не мог разгадать до конца. Возможно, предложи я ему более интересную загадку, он бы даже согласился мне помочь.

— Ты почувствовала её приближение, девушка из тьмы. Дыхание бездны. Все эти толчки — не просто землетрясение. Подземная река рвётся наружу. Если равновесие нарушено, эти нарушения чувствуются прежде всего там, где ткань бытия дала трещину. Но трещины множатся, и чудовища из бездны постепенно проникают в этот мир. Ты чувствуешь это, огненная принцесса. Девушка, которой не должно было быть... Ты боишься, что тьма заберёт тебя? Может быть. Но не исключено, что она тебе поможет.

— А теперь тебе лучше поспать, — добавил он, немного помолчав, и быстрым шагом покинул комнату.

Что всё это значит? Может, мне следовало расспросить его? Попросить о помощи... Что мне мешало? Моё проклятое упрямство, как это называла моя бабушка. "Неуместная" гордость, которая так раздражала её в моей матери и во мне. Я не хотела ни о чём просить того, кто ухитрился похитить мой дар и помогал моей тюремщице. Будь у него желание мне помочь, он бы уже сделал это.

После укола и пилюль мне стало лучше, но потянуло в сон. Устроившись на диване, я уже было задремала, когда раздался стук в окно. Я вскочила как ужаленная. На широком подоконнике сидел сокол и смотрел на меня сквозь пуленепробиваемое стекло. Оно было не только непробиваемым, но и маскирующим. Никто снаружи не мог видеть ни меня, ни вообще эту комнату, тем не менее птица смотрела прямо на меня. Я подошла к окну и постучала по стеклу — так громко, что сокол не мог не услышать. Он не испугался. Он сидел неподвижно и продолжал смотреть на меня. Он меня видел. Боги и звери видят то, что недоступно человеческому зрению.

Я вспомнила, как в эдме, незадолго до нападения Доримены, мы с Терри разговаривали о египетских богах. Она сказала, что Тот1 представляется ей с головой сокола или ястреба, хотя египтяне изображали его с головой ибиса.

— Ибис слишком... безобидный.

— Неудивительно, что хранитель времени видится тебе как хищник, — сказала я. — Судя по тому, что с тобой творилось в Маграте, иногда он мстит тебе за твои прогулки в глубь веков. А мне пока всё сходит с рук.

Терри улыбнулась, но в глазах её было смятение. Даже страх. Я поцеловала её в губы, она ответила, а в следующее мгновение мы уже забыли обо всех страхах, о богах и вообще обо всём на свете... Теперь я знаю, о чём она тогда подумала. У меня со временем особые отношения. В книге Тота нет ни даты моего рождения, ни даты моей смерти... То есть дата рождения есть, но вписал её туда не Тот, а одна дерзкая смертная, которая теперь боится, что разгневанное божество вычеркнет моё имя.

Зверобог ещё какое-то время смотрел на меня, потом взмахнул крыльями и улетел. На меня опять нахлынули воспоминания, заставившие меня разреветься. Я уснула раньше, чем успокоилась, и сны мои были тревожными. Сперва прилетел огромный сокол, разбил окно и предложил мне сесть ему на спину. Я решила, что это спасение, но птица несла меня сквозь кромешную тьму, пока я не поняла, что лечу навстречу своей смерти.

— Извини, но я должен восстановить порядок, — произнёс вкрадчивый голос. — Твоё Ка ждёт тебя в царстве мёртвых. Оно выйдет, чтобы встретить тебя...

Сокол исчез, а навстречу мне из темноты выплыла фигура в чёрном. Это был мастер Луис. Он приближался, держа мой кулон в виде скарабея, а когда подошёл совсем близко, я увидела, что его лисье лицо превратилось действительно в лисью морду... Нет, скорее это был пёс. Или шакал? Навстречу мне шёл Анубис1.

— Иди со мной, — шептал он, скаля страшные белые клыки. — Иди, пока двери открыты.

— Куда? — спросила я, холодея от ужаса.

Я чувствовала — сейчас произойдёт что-то страшное. Бог смерти снова оскалил клыки, и в ответ на мой вопрос раздался страшный рык. Всё вокруг содрогнулось, и тьму пронзили огненные молнии, похожие на змей. Вскоре я поняла, что это и есть змеи. Они были всюду, и некоторые из них превращались в ящеров. Тьма немного рассеялась. Я видела мощные замки, над которыми кружили драконы. Змеи и какие-то твари, похожие на динозавров, выползали из трещин в земле и в скалах, а вместе с ними наружу вырывались огонь и раскалённая лава. Кое-где из-под земли начинали бить фонтаны кипящей воды, и горячий пар окутывал эту величественную и страшную картину густыми белыми облаками...

Я проснулась, но какое-то время считала происходящее вокруг продолжением сна. Сквозь толстые стёкла в комнату проникали звуки, наводящие на мысли о конце света: то и дело раздавался грохот — как будто катились и падали с большой высоты огромные камни, всё дрожало от шума тяжёлой техники, а гул исполненных ужаса голосов, казалось, наполнил весь город. Часы показывали то время, когда за окнами только-только начинают сгущаться сумерки. Я уже знала, какого цвета здесь ранний вечер, но сегодня свет был какой-то странный: как будто солнце решило сесть на несколько часов раньше.

Я подошла к окну и поняла, что это свет не заката, а пламени, полыхающего в нескольких кварталах от моей тюрьмы. Из-за дыма я долго не могла ничего толком разглядеть, а когда он стал рассеиваться, не сразу сообразила, почему вижу то, что не видела раньше, — колонну с фигурой человека на вершине, а за ней утопающие в зелени строения, которые отдалённо напоминали ступенчатые пирамиды. Здание, справа заслонявшее мне вид на город, частично обвалилось. А то, что я сначала приняла за дым, было пылью. Она постепенно оседала, и картина прояснялась. Время от времени мимо моего окна с рёвом проносились флайеры — в основном синие, с эмблемой в виде красного креста в белом круге. Скорая помощь...