Максимовна и гуманоиды

— Мы летим на последнем крыле. Мы летим, затерявшись во мгле. Хвост горит, нос разбит и тарелка горит. А мы летим на честном слове и на одном крыле!

"Тазик" то пикировал к земле, то свечей взмывал вверх, то несся над Убогим, словно угорелый, пока снова не плюхнулся в огород Канонихи, и именно на то самое место, откуда его трактором вытащил Коля Шумахер.

Как ни старался Сеня вновь поднять неземную машину, ничего у него не получалось — "таз" словно прилип к земле. Стеклянный купол вновь закрылся, а все линии на нем и иероглифы ту же потухли.

Выполз Гутенморген из "таза" на четырех конечностях. От таких необычайно экстремальных полетов его настолько укачало, что казалось земля просто уходит из-под ног. Так и пополз Сеня Гутенморген на карачках назад домой, проклиная Колю Шумахера с его инопланетным худолеевским "дерижбабелем".

А тем временем, испив в клубе весь Канонихин бальзам, Коля Шумахер также выполз на четвереньках из деревенского клуба, но уже в обратном направлении. Не желая "ударить лицом в грязь" перед братьями по разуму, Шумахер решил показать инопланетянам все земное гостеприимство, поэтому, не смотря на свое глубочайшее опьянение, он на "автопилоте" полз, полз и полз за новой порцией бальзама. Так и столкнулись Сеня Гутенморген и Коля Шумахер на одной из улиц прямо лоб в лоб...

— О ! — воскликнул Шумахер, увидев своего кредитора, — Ты, это откуды?

— Я? Я от Канонихи, домой! — ответил Гутенморген, потирая лоб от столкновения.

— А я к Канонихе... Не спит еще старая? — спросил Шумахер.

— Я не знаю, — прошипел Гутенморген, — Я к ней не заходил...

— А ты, Сеня, выпить хочешь? — спросил Шумахер.

В тот миг в голове Гутенморгена проскочила мысль: "Для восстановления устойчивости просто необходимо выпить".

Выдержав паузу, он сказал:

— Хочу!

— Тогда, тогда поползли со мной вместе параллельным курсом, мать его ети! Сейчас старую разбудим, и ее бальзаму нажремся вволю от самого пуза, — сказал Коля и провел ребром ладони по горлу.

Уже вдвоем, обнявшись, словно братья по разуму, Сеня Гутенморген и Коля Шумахер направились к бабке, горланя на всю округу:

— Земля в аккумуляторе, земля в аккумуляторе видна. Как сын грустит по матери....

Дойдя до дома бабки, Коля вновь увидел на ее огороде, сверкающий в свете луны холодным металлом, еще один инопланетный "таз", который точь в точь был похож на предыдущий.

— Во, Семен! Глянь еще один!

Гутенморген промолчал. Он не хотел, чтобы Шумахер узнал о тайне летающей тарелки.

— А этот купишь? — спросил Коля, потирая руки, предчувствуя прилив Сениных капиталовложений в новый звездно-молочный проект.

— Этот тоже куплю, — утвердительно сказал Гутенморген, — Только, ты, мне его на тракторе притащи, я же сам на себе не снесу, уж больно тяжек, гад!

— Сейчас, Сеня, вмажем для куражу, и я тебе его прямо домой доставлю. Трактор мой возле клуба стоит под парами, словно бронепоезд на запасных рельсах коммунизма. А ты, Сеня, катался на бронепоезде?

— Давай вмажем, а потом прокатимся, — сказал Гутенморген, надеясь, что за дозой бальзама Коля Шумахер утратит свою бдительность и не заметит, что это один и тот же звездолет.

Коля постучал Канонихе в хату, и уже через мгновение исчез за открывшейся дверью. Сеня Гутенморген весь сжался от холода и прислонился к забору, ожидая Шумахера. В его голове в тот миг поплыли радужные мысли о полетах в новые солнечные системы, о новых знакомствах, о славе, которую принесет ему этот "тазик". Он даже представил то, как он на трассе обгонит шестисотый Мерседес, и покажет сквозь стеклянный купол своего аппарата какому-нибудь богатому олигарху огромную русскую фигу.

Шумахер, покачиваясь, вышел из хаты. Под подмышками и в каждой его руке было по бутылке Канонихиного самогона.

— Э, эй! Гутенморген! Ты еще не околел!? — спросил он, видя, как Сеня подпирает забор, — Ща, ща, греться будем!

Шумахер, откупорив зубами бутылку, подал ее Семену. Тот, раскрутив в ней содержимое, влил себе в рот, жадно глотая бабкин напиток крупными глотками, будто это была последняя в его жизни выпивка.

— Э, эй, Сеня, не гони каурых, не все сразу, оставь и мне! — проорал Шумахер.

Гутенморген оторвался и почувствовал, как от желудка к его замерзшим конечностям потекло живительное тепло. На душе стало хорошо и божественно приятно, будто какая-то неземная благодать опустилась на него с небес и теперь растеклась по телу настоящей атомной энергией.

— Надо домой идти, а то меня моя Анька искать будет. Я же доветру пошел...

— Правильно! Ты, Сеня, давай иди домой, а я сейчас зацеплю этот звездолет и сволоку его тебе. Вот только, я в толк никак не возьму, откуда у этой старой на огороде снова появился такой таз? Я же хорошо помню, Сеня, что я тебе его продал! А этот тогда откуда???

— Это, брат, наверное, другой? — сказал Гутенморген, прикидываясь дурачком.

— Тот же у меня дома за сараем стоит. Ты мне домой его не тащи, ставить уже некуда. Я буду ждать тебя около фермы. Там спрячем в хлеву. А то я еще тот таз не успел оприходовать. Сам понимаешь, металл-то цветной, дорогой собака!

— С Новым годом тебя, братела! — сказал Коля Шумахер и обнял Семена, как родного брата.

— Ты, Гутенморген, настоящий кореш! Ты друзей в беде не бросаешь! Я с тобой в любую разведку пойду! Я пойду с тобой в разведку, там в разведке трахнем Светку-Пипетку! — запел Шумахер, топая своими валенками.

Друзья, еще немного постояв, расползлись в разные стороны. Гутенморген на ферму, а Шумахер за трактором.

Ждать Колю долго не пришлось. Еще издали было слышно, как его "Беларус", поднимая клубы снежной пыли, волочет за собой корабль неизвестной инопланетной цивилизации. Подъехав к ферме, он увидел Гутенморгена, который, словно штырь, стоял возле кочегарки и нервно курил, пряча сигарету в кулак, чтобы его не заметил колхозный сторож.

— Примай, Сеня, агрегат, — сказал Шумахер, выпрыгнув из трактора.

— Ох, и тяжек же гад, все силы кобыльи с моего "Горбунка" вытянул! — сказал он и похлопал по блестящему от снега колесу свой трактор.

Сеня вытащил из-за пазухи деньги и трясущимися от жадности руками протянул их Шумахеру.

— Окончательный расчет, Коля, после праздников! Сейчас денег, сам понимаешь, нет!

— Заметано, братела! Мне и этих хватит, чтобы Канонихиным бальзамом душу и кишки побаловать всей деревне! Ну, давай, бывай! В клуб поеду, там сегодня девка новая, Машка, снегуркой выступает. Ох, и красивая же зараза!

Коля запрыгнул в трактор и, газанув, покатил в сторону клуба. Тем временем, Гутенморген так был рад встрече со своим звездолетом, что не сдержав эмоций, решил его поцеловать. Он тогда по-пьянке не мог даже сообразить, что на улице мороз градусов двадцать пять. Его губы, словно намазанные супер-клеем, так и прилипли к холодному инопланетному металлу. Что только ни делал Гутенморген, отклеиться не мог. Так и стоял Семен, вытянувшись в струнку и упершись руками в этот механизм.

— Что ты, Гутенморген, тут стоишь? Народ, чай в клубе веселится, — сказала доярка Нюрка, которая шла на утреннюю дойку, — А, ты, тут с цистерной лобызаешься?

Сеня хотел что-то сказать, но лишь промычал, топая своими валенками на одном месте.

— Во как тебя пробрало! Это ж надо — как!?

Нюрка подошла поближе и стала рассматривать посиневшие губы Гутенморгена, которые в тот момент уже вытянулись в трубочку и покрылись инеем.

— О, как тебе, парень, лихо! Ты, Сеня, не боись, я сейчас принесу кипяточку и мы в момент отпарим твои грибы!

Нюрка ушла. Сеня весь сжался в комок, ожидая ее возвращения. Ему было настолько больно и обидно за себя, за свою дурь, что он, не скрывая чувств, заплакал. Хотелось выть по-волчьи, но проклятая железка держала его мертвой хваткой, делая еще сексуальней его сексапильные губы. Долго ли, коротко ли, но Нюрка пришла в тот самый момент, когда Сеня Гутенморген почти распрощался со своей жизнью, потеряв всякую надежду на спасение.

— Что, родимай, все стоишь? А куда ты денешься? Вон, как твоя рожа припаялась, хрен отодрать! Сейчас я, касатик, водичкой теплой полью, и ты оттаешь, соколик ты мой!

Нюрка стала из чайника лить воду на таз в место крепления Сениных губ с инопланетным звездолетом. Сеня почувствовал, как теплая вода коснулась его, и это нежное, словно материнское прикосновение живительной влаги, вселило в него потерянную полчаса назад надежду на жизнь. Рот Гутенморгена от теплой воды постепенно отошел, и он тут же отлип, завалившись задом в снег. Его губы, что два огромных украинских вареника, распухли и напоминали сейчас скорее две перезрелых сливы в вареном тесте. Он хотел Нюрке что-то сказать в знак благодарности, но вместо звука голоса услышал странные звуки. Звуки эти напоминали бьющийся об воду рыбий хвост. Вытянутые губы Сени странно прыгали перед его ртом, и от них исходило некое подобие такого губоплескания, которого за свою жизнь он никогда не видел и даже не слышал.

— О, соколик, как грибы твои занемели! Ты, Сеня, щас похож на того Поля Робсона! Тот тоже был на весть мир знаменитый губошлеп! Может и ты, апосля таких стрессов, станешь знаменитым, как сам Поль Робсен? Може в нашем деревенском хоре будешь петь? Ты же парень статный и, красив до безобразия, а губы у тебя щас, что станок для лобызания наших баб! Ты ж таперь своими грибами, всех девок деревенских зацелюешь до смерти! Ха-ха!

Сеня осторожно трогал пальцами свой рот и удивлялся своему слабоумию. Он, раз от разу что-то хотел сказать Нюрке, но губы не слушались его. Они болтались, словно два связанных между собой детских надувных шара с налитой в них водой, и издавали такое шлепанье, что сквозь слезы Гутенморген даже засмеялся. Сейчас ему было просто смешно. Рот не хотел слушаться, будто это был не его любимый рот. Он был словно чужой. Будто это был не тот рот, который час тому назад прикладывался к бутылке с Канонихиным бальзамом. Будто бы это был не тот рот, который еще два часа назад целовал дома под елкой его жену Аньку, и ощущал ее нежные, теплые и влажные губы. Что теперь скажет она, когда увидит эти фиолетовые сливы? Что подумает? Тревожные мысли закрались в голову Гутенморгену. Он представил себе, как войдя в дом, получит удар скалкой по голове, а его Анька заорет на всю деревню, словно сирена гражданской обороны:

— Где ты шлялся, кобель занюханный? Кто это тебе грибы твои так отсосал?

Вряд ли Анька поверит, что вот так, в новогоднюю ночь, он, великий деревенский предприниматель Сеня Гутенморген, прилип на ферме к инопланетному аппарату. Вряд ли поверит, что он не лобызался эти два часа в деревенском клубе с новенькой практиканткой, слух о которой пронесся по всей деревне, словно курьерский поезд.

Сеня, изрядно околев, ввалился в деревенскую котельную. Нюрка к своему заработку доярки, еще прирабатывала там истопником. Усевшись на топчан напротив котла, он взглянул в запыленный осколок зеркала и, потрогав свои синие и вздувшиеся уста, застонал. Грудной рык вырвался из его нутра, напугав даже Нюрку, которая трижды перекрестилась.

— Ты мне, Ньхурка, шправку напр-напр-напрши! Дря моей Анхуты! Напр-напрши, что я к шалезяке швоей ха-харей прилипт!

— Да, Сеня, Анюта ввалит тебе сегодня, как коню! На кой хрен ты полез целоваться с этой жалезякой? Нявошь ты забогатеть так хочешь, что харю свою в такой мороз суешь туда, куда мой кобель свой хвост не совал? — спросила Нюрка.

— Ничехо тшы, Нюрка, не понимашь. В этой жалезяке тонн двадцать чистого люминию. А може и еще какой хрени? Шла бы ты, к своим коровам, да начинала бы доить, а то молоко перегорит. Тогда тебе предшедатель тошно, как коню навалит. Тшы мне шпрафку будешь пишать?

— А что я тебе напишу? — спросила Нюрка, сворачивая "козью ножку" из собственного самосада.

— А напиши так — Я, Матренкина Нюрка, наштоящей шпрафкой жаверяю, что Шемен Морозофф, в шкобках Гутенморген, получил проижводственную трафму в виде обморожения ротовых конешностей, то ешть губьев. Поштавь свою подпишь.

Нюрка, взяв тетрадный лист, посередине вывела:

Справка.

Ниже она написала:

"Настоящая справка дана Семену Морозову для предъявления жене Аньке, которая подтверждает, что он в Новогоднюю ночь получил обморожение рта в результате прилипания к металлическому предмету округлой цилиндрической формы неизвестного происхождения (предположительно НЛО)".

— Тшы что, дура? Какой НЛО? Это же корыто для молока ш Худолеффшского шыржавода. Мне так Шумахер шказал!

— Ты, Сеня, сам дурак! Я же видала, как это корыто Худолеевского сыроваренного завода над деревней летало, пока не шмякнулось в огород к Канонихе! Я давеча вышла покурить на свежий воздух, гляжу это корыто без звуку в воздухе висить, а потом, как полетить — туды, сюды, туды, сюды! Я думала, померещилось мне, а оно во как...

— Тшы, Нюрка, никому не гофори! Я тебя денех дам, чтоб ты молчала. Народ, как прожнает про тарелку, понаедут к нам вшякие профессоры со швоими приборами. Шкажуть, радиация у наш! Жаберуть этот тазик, да ф Мошкву швою шволокут. Они, гады ученыя, фсе в швою Мошкву волокут, что крыши амбарные! А мы по вешне на этой тарелке жемлю пахать будем. Шолярки не надо, ГШМу вшякого не надо. Прифяжем ее к плухам, да айда мужички, жемлю пахать и шеять! Ты ж, Нюрка, перфая будешь картошки шажать? — прошепелявил Гутенморген, уговаривая доярку никому не говорить об инопланетном корабле.

— А как же, милек, без картошки-то? У меня пять ртов и все жрать хотят. Нет, мне без картошки никак нельзя ! А коли к нам ее хозяева наведаютси? Та давай нашего брата швоими лазарями, да атомами палить, да люд земной изничтожать, как когда-то германец изничтожал? Что ты тогда скажешь?

— Какие, дура, лажари!? Какие, на хрен, атомы!? Видали мы их лажари! У наш такое оружие есть! Мы их вилами, да топорами, как наши деды германца шупоштата били! До Марса ихнего долетим и жнамя победы даже на ихний Рейхштаг поштавим!

Долго ли, коротко ли Сеня спорил с Нюркой, но все же уговорил ее никому ничего не говорить. Хотя сам Гутенморген знал наверняка, что уже сегодня все Убогое будет знать о нашествии инопланетного разума на российскую глубинку. Нюрка хоть и поклялась гвоздем, на котором висит портрет ее дедушки белогвардейца, только для нее эта клятва ничего не стоила. Нюрка имела настолько буйную фантазию, почерпанную из книг великих фантастов, что могла к уже свершившемуся факту добавить такое, что к вечеру из Убогого вполне могут потянуться в район толпы беженцев.

Неистовое мычанье коров на ферме оторвало Нюрку от общения с шепелявым Гутенморгеном.

— Во, завелись, будто рожають! Сейчас, сейчас уже иду! — сказала она сама себе и, включив доильный аппарат, вышла из котельной на дойку.

Сеня воспользовавшись случаем отсутствия доярки, тихо вышел на улицу и приблизился к внеземному аппарату. Он, озираясь по сторонам, приложил руку к пластинке и когда межгалактическое судно распахнулось, Гутенморген, как и пару часов назад влез в него.