Люди ли зомби?

Голова парня дернулась назад, погасив инерцию полета ножа, а затем он стал медленно заваливаться назад, вскинув руки к лицу. Пистолет негромко ударился об асфальт, а спустя секунду рядом с ним повалилось и тело. Мертвое тело...

Двое других нападавших, помедлив всего секунду, бросились бежать и вскоре исчезли за углом дома. Третий, крепко получивший от меня в живот, заковылял следом за ними, согнувшись пополам и запинаясь об собственные ноги...

Вдруг стало как-то не естественно тихо, и в этой тишине Настя зачем-то констатировала факт:

— Ты убил его...

Я убил человека... Не зомби во время Превращения, который воскреснет минут через пять минут, а человека. И он уже не встанет.

Вот только почему я смотрю на него и повторяю свою мантру, свое заклинание, помогающее мне оставаться собой во время Превращения?

"Я — это я!" "Я — это я!" "Я — это я!"

Почему во мне бурлит ярость? Почему я хочу вновь и вновь всаживать нож в уже мертвое тело?

— Настя? — тихонько позвал я. — Ты тоже это чувствуешь?

Ее напряженная поза была красноречивее слов.

— Но сейчас же не время! — прошептала она. — Мы же только недавно...

— Это не Превращение. Это что-то другое... Но, похоже, родственное ему.

Все закончилось раньше, чем через привычные пятнадцать минут. От силы минуты три... Кто-то мог бы принять это за всплеск адреналина, как последствия нападения и совершенного убийства, но только не мы с Настей. Мы знали это чувство... Мурашки, пробегающие по коже, начинающиеся не на спине, как при обычном испуге или возбуждении, а поднимающиеся с ног, со ступней! Это чувство жажды крови, жажды действия, нарастающее в груди и поднимающееся к горлу, грозящее затопить твой разум...

То, что мы ощутили в тот момент не было Превращением в полной мере. Мы не стали забойщиками, как и нападавшие не превратились в зомби. Но что-то пронеслось через нас! Была какая-то накатившая волна, давшая мне ярости и точности для этого злополучного броска, а этим парням — ненависти и агрессии.

— Надо вызвать скорую... — сказала Настя, встряхнув руками, словно сбрасывая напряжение с кончиков пальцев, позволяя Превращению стечь на асфальт.

— Лечить тут уже некого... Полицию!

Был суд. Статья 37 уголовного кодекса. "Превышение пределов необходимой обороны". Мне дали два года, с обязательством выплатить семье пострадавшего компенсацию. Смешную компенсацию, лишь немного превосходящую стоимость приличных похорон. А сколько стоят похороны — я знаю, мне доводилось хоронить друзей.

Поэтому я заплатил втрое больше уже после того, как было озвучено решение суда. Я не хотел, чтобы мое желание помочь семье убитого было расценено как смягчающее обстоятельство.

Да здравствует наш суд, самый гуманный суд в мире...

Сколько раз я читал в газетах что-то подобное... "Пьяный мотоциклист сбил девушку на пешеходном переходе. У него жена и двое детей, да и по месту работы его характеризуют положительно. Два года условно. Компенсация — 60 000 рублей." Вот так и я... Жена, отец, который заработал первый инфаркт, когда я пошел в забойщики, а второй — вот сейчас, когда меня посадили в СИЗО. Да и на месте работы характеризуюсь очень положительно. Ну и что, что я там каждый день людей ножами режу, никто ведь не жалуется!

Тот пистолет оказался травматиком. Он даже заряжен не был... Судья даже поставил под сомнения наши с Настей показания о том, что парень вскинул пистолет, целясь в меня. Сколько надо выпить, чтобы собираться стрелять из незаряженного пистолета? Или кем для этого надо быть?

Меня же интересовало другое. Я никогда не был знатоком огнестрельного оружия, но "Осу" в руках держать доводилось. Перепутать ее тупое "рыло" под четыре патрона со стволом "Макарова" — это слишком круто даже для тех обстоятельств, в которых пришлось действовать мне. Да, ночь, да, темно... Но я был уверен, что видел направленный на меня ствол!

Возможно, не будь я забойщиком — я бы сел. А так — сказалось давление моих коллег, мэра и полиции. Наш психиатр, обследовавший меня при поступлении на работу, уверенно заявил перед жюри присяжных, что в забойщики берут только психически уравновешенных людей, не имеющих склонность пускать в ход кулаки или, тем более, холодное оружие, как только им наступят на ногу в автобусе. Другие забойщики, кому довелось работать со мной, в один голос говорили о том, что в вопросе сохранения контроля при Превращении, мне нет равных. Послушать их, так я — и вовсе божий одуванчик, который и мухи не обидит. Никогда не злюсь, ни на ком не срываюсь, и даже когда накатывает жажда крови, когда все мое естество требует одного: вонзить нож в сердце зомби, я делаю это спокойно, размеренно и неторопливо.

Вряд ли они и в самом деле верят в это, скорее всего ребята говорили то, что должны были, чтобы прикрыть меня на суде. "Антон — легенда в наших кругах. Вечный забойщик, никогда не теряющий контроль!" "Когда я выхожу на работу в смену Антона — я знаю, что никто не умрет!" В мою поддержку были даже пикеты. Незаконные пикеты, не согласованные с мэрией!

Не потому, что руководство города отказалось дать разрешение двум десяткам забойщиков пройти по Красному проспекту с лозунгами "Свободу Антону Решетникову!" Просто ребята забыли это разрешение попросить. Они просто не подумали о том, что для этого нужно ходить в мэрию, подписывать какие-то бумажки... А может они привыкли, что нам, забойщикам, прощают все?

Простили бы и это, но сказалось давление журналистов. Прессе все равно, о чем писать, лишь бы это было броско и сверкало яркими заголовками! "Безнаказанность забойщиков!" — как вам такой заголовок статьи на первой полосе? У всех были свежи в памяти разгоны демонстрантов на антиправительственных выступлениях, а тут на тебе, забойщики небольшой колонной идут по центру города, не спросив ни у кого разрешения! Они что, лучше всех? Одним, значит, можно, а другим — нельзя?

Двоих наших арестовали, присудили организацию незаконного митинга и обязали выплатить штраф. Мелочь... Размер штрафа был примерно в двадцать раз меньше, чем зарабатывает забойщик за одну смену, но...

Почему я полез тогда в драку? Потому что не мог допустить, чтобы Настя разбиралась с гопотой одна, хотя она бы справилась не хуже меня. Потому что так надо. Потому что это правильно. Потому что она — девушка и она — одна из нас. Пусть остальной мир забыл значения слов "гордость" и "честь", но мы будем помнить, потому что в нашей работе иначе нельзя. Измени себе один раз и когда накатит Превращение и ты поймешь, что твоя роль на этот бой — забойщик, ты можешь перестать быть собой.

А я — вечный забойщик. Мне-то уж точно нельзя отступать от своего "Я — это я!"

Поэтому когда был вынесен приговор мне, мягкий приговор, чего уж говорить, результат спущенного на тормозах громкого дела, и забойщики Новосибирска объявили забастовку — я присоединился к ним. Не столько в знак протеста — я бы согласился с судом даже если бы мне дали два года колонии, а не условно, ведь я убил человека, я пересек ту черту, за которой я был уже не я. Я согласился из солидарности, потому что как-то тихо и незаметно забойщики стали отдельным классом, особыми людьми, в круг которых можно войти лишь выстояв смену в переходе метро. А еще потому, что теперь я боялся выходить в переход. Потому что знал: я могу убить. Убить по-настоящему, а не на пять минут. Если я так легко поддался тому, что накатило на меня тогда, в Настином дворе, то разве смогу я удержать занесенную для удара руку с ножом, когда в моих венах будет кипеть Превращение, полное и настоящее?

На суде ни я, ни Настя не говорили об этом. Не думали, что нам поверят, если мы расскажем о том, что ощутили. О Недопревращении! О чем-то похожем на него, но не являющимся им в полной мере. О том, как на мгновение ощутили себя немного забойщиками, а нападавшие на нас парни выглядели как немного зомби. Но потом, сидя в камере и ожидая завершения процесса, я много думал об этом... Да какое там много, постоянно!

Почему на обычного, "отлично характеризующегося по месту работы" человека, вдруг накатывает злость и он, видя мужчину, переходящего улицу в неположенном месте, втапливает педаль в пол, вместо того чтобы сбросить скорость? Почему примерный семьянин вдруг устраивает скандал в автобусе и дело, порой, доходит до рукоприкладства? Почему мужья в приступе ревности убивают любимых жен, а матери проламывают своим детям головы утюгами? Почему пьяные ссоры иногда доходят до поножовщины и одного из участников пьянки увозят в морг с тридцатью ножевыми в грудь?

Да, такое бывает редко. Но ведь бывает.

Что испытывают эти люди? Чувствуют ли они, как от ступней по кровеносным сосудам поднимается ярость, заставляющая дрожать от напряжения, от желания убивать? Чувствуют ли они Недопревращение, которое ощутил тогда я?

Я думаю об этом и сейчас, сидя за своим письменным столом. За год работы забойщиком я скопил достаточно денег, чтобы мы с Дашей еще долго не знали бедности и голода. Но сейчас мы как раз голодны и не можем пойти в магазин за продуктами. Потому что сейчас без трех минут два, а значит, улицы города опустели. Уже неделю забойщики не выходят на работу... Их официальные требования — снятие обвинения с меня и с тех, кого оштрафовали за проведение митинга. По большому счету — все это мелочь, денег у каждого забойщика более чем достаточно, а моя судимость вряд ли принесет мне какие-то беды в будущем. Они просто хотят показать городу, кто здесь главный. Показать свою силу!

Я выглядываю в окно. Улицы пустынны. Страх сочится из окон домов, даже если они закрыты. Люди боятся оставаться с кем-то наедине, потому что этот кто-то может обратиться в зомби. Люди боятся оставаться в одиночестве, просто потому, что человек так устроен. Люди в ужасе забиваются в бетонные коробки своих квартир.

Я бы тоже, наверное, боялся... Но я привык. Не боится лишь Даша, которая смотрит сейчас телевизор в соседней комнате. Она — приезжая, она — омичка. Она перебралась в Новосибирск уже после того, как была выявлена нужная станция метро и набрана команда забойщиков, поэтому она не видела первых дней Превращения. Не видела ада, в который превратился тогда город.

А последнюю неделю, когда ад вновь воцарился на наших улицах, она всегда была рядом со мной. Вернувшись из СИЗО, я контролировал каждый ее шаг, чтобы она не дай Бог не оказалась на улице в тот промежуток, когда в городе царит Превращение. С 6-00 до 6-15. С 8-00 до 8-15 и так далее, каждые два часа.

Полтора миллиона человек. Каждые два часа десять из них превратятся в смертельно опасных зомби... Каков шанс, что одним из этих десяти станет твой сосед по лестничной площадке? Каков шанс, что им станет продавец в супермаркете, протягивавший тебе в этот миг чек и сдачу? Лучше не рисковать, лучше сидеть дома. Тут теория вероятностей на твоей стороне: шанс, что в зомби обратишься ты — 1 к полутора миллионам. Шанс, что ты или твоя жена ... Нет, тут моих знаний теорий вероятностей уже не хватает. Но факт в том, что шанс этого все равно ниже, чем встретить зомби, выйдя на улицу. Да и Даша со мной находится в 100% безопасности. Я же редкий экземпляр, вечный забойщик!

Полдень.

В полдень Превращение происходить не должно, это не правильно. Ведь если полночь — время торжества сил зла, то в полдень должно воцаряться добро, хоть на краткий миг. Все самое плохое в сказках всегда случается в полночь, но почему-то в полдень самое хорошее не происходит. Черт возьми, да оно вообще не происходит никогда, ни в полдень, ни в час дня, ни в два часа! Разве что в шесть вечера происходит что-то глобально хорошее — заканчивается рабочий день у большинства пролетариев, но вряд ли он как-то влияет на баланс добра и зла в мире.

Полдень. Где-то Превращение выходит на улицы. Где-то десять простых людей, самых обыкновенных жителей города, сейчас поднимают головы и обводят окружающее пространство полным ярости взором. В них закипает жажда крови, и они бросаются на того, кто находится рядом с ним. Если рядом никого нет — выбегают на улицы и кидаются на любой звук, любое движение. Они будут ломиться в двери, будут выбивать окна... Они сделают все, чтобы добраться до своих жертв.

Другие десять человек, чья ярость направлена против конкретных людей, а не против всего человечества, сейчас тоже выбегают на улицы, идя по следу своих жертв, ища зомби. И некоторые успеют за отпущенные им 15 минут!

Где-то Превращение начинает свою кровавую жатву. Где-то...

За моей спиной!

Даша...

Сколько раз она стояла вот так, в дверях комнаты. Менялась или и вовсе отсутствовала одежда, появлялись и исчезали предметы в ее руках — все эти моменты нашей совместной жизни проматываются в моей голове за доли секунды. Я вижу я ее в пеньюаре, вижу в шортах и топике вижу с тарелкой клубники ("Антон, ну ты идешь есть или нет?") и с молотком ("Забей мне гвозди в балконную дверь, я занавеску от мух повешу) в руках. Вижу, как искрятся ее глаза и вижу, как они смотрят на меня с укором. Неизменным остается лишь одна — ее улыбка. Добрая, ласковая и такая теплая...

Видение рушится, мозг стирает воспоминания, бесполезные в суровой действительности. Нет больше Дашиной улыбки, есть звериный оскал, перекошенное яростной злобой лицо.

Мне конец!

Зомби бросается ко мне. На ближайшие 15 минут это не Даша, это зомби. Если я буду думать иначе — у меня не будет даже одного шанса из ста, который есть у меня сейчас. Превращение не прошлось по мне, я — не забойщик, а как мне сейчас не хватает навыков профессионального бойца... Когда я на работе, в переходе метро, я предугадываю каждое движение зомби, я чувствую как бьется его сердце, знаю расположение каждой мышцы и знаю, куда лучше нанести удар. Руки, конечно, помнят кое-что, но этого вряд ли будет достаточно чтобы выжить.

Я кувырком ухожу в сторону. Летят со стола колонки, которые я цепляю рукой, следом летит монитор, потому что секунду спустя в стол с грохотом врезается зомби, рычащий от досады, что упустил добычу!

Я успеваю встать раньше зомби, бросаюсь к двери. Маленькая победа, там я тоже оказываюсь раньше нее. На кухню или в коридор?

В коридоре — дверь на лестницу, ее еще нужно успеть открыть. Скорее всего, я успею, и тогда у меня появится шанс выскочить на улицу. Четыре этажа вниз по лестнице. Зомби не так стремительны на поворотах как в движении по прямой, шанс есть. Но тогда она вырвется на улицу, в том, что она помчится за мной сомнений нет.

На улицах — патрули. Вооруженные патрули. Пока город не наберет новых забойщиков или не уговорит вернуться на работу старых — это единственная действенная мера, которую можно предпринять.

Если зомби окажется на улице — кто-то умрет. Или она, или попавшиеся ей под руку люди.

На кухню! Кухня — это ножи, это оружие. Но это и замкнутое узкое пространство.

Все эти мысли проносятся у меня в голове за секунду, но даже секунда — это много, когда позади тебя зомби. Она успевает схватить меня за руку, когда я бросаюсь направо, к кухне. Руки — как клещи, как гидравлический пресс, не вырваться. Но я и не пытаюсь. Нападение зомби подобно нападению собаки. Если пес вцепился в вашу руку зубами — не пытайтесь освободиться рывком, иначе он раздробит вам кости. Подайтесь вперед, к противнику, и пес разожмет пасть, чтобы вцепиться куда-нибудь еще. Может быть он вцепится в горло, но может быть за эту секунду вы успеете нанести удар!