Холодное плечо

Нина была красива.

Некрасивые девушки любят говорить, что они пока еще не нашли себе спутника жизни потому, что всем парням важна внешность, а не их богатый внутренний мир. Я могу вам с уверенностью сказать, что если у вас на голове колтун, на лице — прыщи, через белую юбку просвечивают красные трусики, а из-под короткого топика выглядывает внушительная жировая складка — стой ваш внутренний мир хоть 863 миллиона долларов, никто этим богатством не заинтересуется. Это факт. Простой и закономерный факт, доказанный и десятки раз подтвержденный.

А Нина была красива. Красива в одежде, потому что умела одеваться, и красива без нее, потому что раздеваться она тоже умела. Ее шея была создана для поцелуев, ее живот вызывал нестерпимое желание прижаться к нему своим животом. Ее грудь хотелось ласкать руками и губами, отвлекаясь лишь для того, чтобы погладить и осыпать поцелуями ее маленькие и такие нежные плечи.

Нина была красива... И каждый раз, когда собираясь на работу она стояла у плательного шкафа в одном кружевном нижнем белье и спрашивала меня, в каких джинсах или каком платье она нравится мне больше — я честно отвечал: "Без платья и без джинсов!"

Я любовался ей. Всегда и везде!

Она была совершенством от длинных, чуть загнутых вверх ресниц, до маленьких и изящных пальчиков ног, которые я любил целовать, наслаждаясь ее мелодичным смехом, вызванным легкой и приятной щекоткой.

В постели мы никогда не вытворяли ничего сверхъестественного. Постоянная смена поз, наручники, игры в домохозяйку и сантехника — все это было не для нас. Я никогда не осуждал тех, кто развлекается подобным — я вообще считаю, что в сексе пары вольны делать все, что угодно, при условии, что это доставляет удовольствие обоим партнерам, но нам это было не нужно. Наш секс никогда не был бурным и страстным. Страсть нам заменяла обоюдная нежность и ласка. Моя спина никогда не была расцарапана и наша кровать никогда не скрипела, грозя развалиться. Нам некуда было спешить в любви, и мы медленно и с удовольствием дарили друг другу ласку и поцелуи, растягивая наслаждение.

Нина умела и дарить, и принимать ласку...

Она любила засыпать после любовных утех обнаженной, повернувшись ко мне спиной, а я любил гладить ее по спине и плечу, легонько, едва касаясь кончиками пальцев ее нежной белой кожи.

Я был счастлив в такие моменты.

Мы были счастливы.

Были...

* * *

Кроме "Что-то не так" есть еще один страх. И имя ему — неотвратимость.

Нет ничего страшнее, чем чувствовать, что что-то грядет, и ты не в силах этому помешать, не в силах это остановить.

Знаменитый "Терминатор" — тот самый, первый, сюжет которого явился Кэмерону во сне, был построен на этом чувстве. Терминатор безумно пугал меня в детстве. Вы только вдумайтесь в его сущность, отрешившись от боевых сцен этого фильма и брутальности несокрушимого Шварценеггера. Посмотрите на него глазами юной Сары Коннор, еще не матери спасителя человечества, но простой официантки из Лос-Анджелеса.

Неуязвимый гигант, у которого лишь одна цель: убить тебя. С ним нельзя договориться, откупившись от него деньгами или поступками. Его не разжалобишь слезами и мольбой. Его нельзя обмануть или запугать. Он не боится ничего, потому что не знает чувства страха. Он вообще не знает чувств, поэтому его нельзя вывести из себя, заставив тем самым делать ошибки.

От него можно только бежать, но у отданного ему приказа нет срока давности или территориальных границ. Он будет преследовать тебя повсюду, будет искать тебя, а когда найдет — хладнокровно застрелит, без пафосных речей, дающих тебе хоть какой-то шанс, хоть какую-то отсрочку.

Выпусти в него очередь из автомата — он лишь пошатнется, но снова двинется к тебе. Сожги его, и от него останется лишь жуткий металлический скелет, который продолжит идти к тебе. Взорви его, разнеси на кусочки, но даже те жалки остатки, что уцелеют после взрыва, будут ползти за тобой, и горе тебе, если ты попадешь в его стальной захват.

Он не остановится, пока не будет уничтожен окончательно, либо пока не уничтожит тебя.

Терминатор — синоним неотвратимости. Терминатор — символическое отражение смерти в мировом синематографе.

Смерть — вот главный страх человечества, причем куда страшнее своей смерти смерть кого-то из близких. И смерти близких мы боимся не из альтруизма, а из эгоизма. Мы боимся не за них, мы боимся за себя!

Когда ты мертв — ты уже не испытываешь боли. Вся боль достается окружающим.

В "Терминаторе" Кайл Риз умирает в последней попытке защитить Сару Коннор, и ему удается спасти ей жизнь.

Хотел бы я быть на его месте. Хотел бы я умереть первым.

* * *

Все мы ищем людей, с которыми интересно говорить. Мы стараемся окружить себя теми, с кем есть, что обсудить, кто является хорошим рассказчиком, кто может поделиться с нами чем-то новым и интересным.

Потом, на втором этапе знакомства мы понимаем, что умение говорить — это еще не все. Это годится для первого впечатления, для знакомства, для совместных посиделок в кафе, чтобы развеять скуку. Для настоящей крепкой дружбы этого недостаточно. И среди тех, кто умеет говорить, внятно и четко выражать свои мысли, мы начинаем искать тех, кто умеет слушать!

Я знал людей, которые всегда были центрами компаний за счет своего подвешенного языка. Они знали сотни занятных историй, они имели свое мнение по любому поводу и высказывали его, даже если их никто не спрашивал. Но у них не было ни друзей, ни любимых. Почему? Да просто потому, что когда к ним приходили с надеждой, что их выслушают — они продолжали говорить.

— Знаешь, у меня дилемма. Я не знаю, как поступить... У меня есть возможность поехать учиться в другой город, и вроде бы это откроет передо мной большие перспективы, но вся моя жизнь — тут, в Медянске.

— Это разве дилемма? Вот помню, у меня случай был, лечу я, значит, на параплане, и тут мной живо начинает интересоваться здоровенный орел, причем какой-то очень сильно озабоченный орел, судя по всему! И что мне было делать? Я тогда призвал на помощь все свое мужество, и...

— Просто понимаешь, если я останусь тут — это будет, как остаться в зоне комфорта. Но если уеду... Она ведь не поедет за мной. Она останется тут.

— Зона комфорта? Ха, знаешь, что говорят сейчас об этом термине психологи? Вот недавно я читал статью Козлова, так он считает, что...

— Знаешь, пойду я, пожалуй.

Наверняка таких людей встречали и вы. Сначала они вызывают восторг, кажутся такими интересными и компанейскими. А потом вы понимаете, что они пусты, как пластиковые бутылки. И чтобы заполнить эту пустоту — залили в себя прорву знаний. Никому не нужных знаний.

Только с теми, кто умеет и говорить, и слушать, мы можем стать настоящими друзьями. Только их мы можем полюбить. Но и это еще не все. На третьем этапе знакомства в тех, кого мы полюбили, мы подсознательно начинаем искать новое качество. Умение молчать.

Бывало, я заезжал вечером за Ниной, и мы вместе ехали домой. Молча. Не потому, что обиделись друг на друга, не потому, что нам не о чем было говорить, а просто потому, что кто-то из нас хотел помолчать. И слова были не нужны.

Когда тебе плохо, порою не нужны слова. Порою достаточно руки, ободряюще сжавшей твое плечо.

По-настоящему родными становятся не те, с кем можно говорить, а те, с кем можно просто молчать. Мы оба умели говорить, умели слушать и умели молчать.

Мы были счастливы.

* * *

По сети гуляет шутка, то в текстовом виде, то в виде картинки с подписью. Правильная шутка, хорошая... "Больше всего в своей жизни я боюсь двух вещей: проснуться в 30 лет и обнаружить, что рядом со мной на кровати никого нет, и проснуться в 30 лет и обнаружить, что лежащий рядом со мной человек мне противен!"

Хорошая шутка. Правильная.

Вот только есть вещи пострашнее.

* * *

То снова была суббота. Для нас обоих рабочие дни, приходящиеся на субботу или воскресенье, были чем-то обыденным и закономерным. Репортеры не знают усталости, а бизнесмены готовы в любой момент сорваться куда-то, где мелькнет силуэт длинного рубля. В ту субботу мы как всегда разбежались по своим делам ранним утром, но сумели разгрести их уже к обеду, поэтому, начиная с трех часов дня, мы наслаждались заслуженным отдыхом и обществом друг друга. И в воскресенье нам обоим не нужно было никуда идти.

Мы пообедали в ресторане в центре, мы сходили в кино на "Бердмэна", мы приехали домой и принялись готовить ужин.

Знаете, как это здорово, готовить ужин вместе? Обсуждать, какая приправа лучше подойдет к мясу, нюхать эти приправы, изображая зюскиндовского Парфюмера и авторитетно заявлять: "У меня лучший нос Парижа!" Знаете, насколько интереснее отбивать мясо не просто так, а под саундтрек к "Зомбилэнду", под крики своей девушки: "Да, вмажь ему еще! Еще! А теперь короткий справа! На болевой его бери, на болевой!" А насколько веселее плакать над луком вдвоем, а не в одиночку? Резать его, смахивая слезы, а потом утыкаться друг другу в плечи и рыдать, стеная: "Какой трогательный лук! Какой трогательный, зараза, век бы его не трогать!" Но самое главное — это прикосновения. Нельзя обнять любимого человека и не отпускать никогда! Самое главное в прикосновениях и объятиях — это то, что иногда их нужно прерывать, чтобы потом прикоснуться снова. Все непрерывное — утомляет. Все конечное, но начинающееся вновь — интригует. Проходя мимо плиты, у которой Нина помешивала мясо, так здорово было мимолетом коснуться ее плеча, просто проведя по нему рукой, или на секунду забраться рукой под ее футболку, ласково пробежавшись пальцами по спине или животу. Легонько поцеловать в шею, жмурясь от удовольствия и от ее норовящих попасть в глаза волос.

Единственное, что немного омрачало тот вечер — прилипшая к Нине головная боль. Легкая, но досадная. Я видел, как иногда она морщится и потирает лоб. Такое часто случалось с ней в конце рабочей недели — головная боль всегда приходила вместе с усталостью. Я неоднократно предлагал завести дома тонометр, но Нина вечно отмахивалась: "Ты еще заставь меня каждое утро и вечер мерить давление! Я еще молода, просто устала немного!"

Я вспоминаю те мгновения, и мое сердце начинает биться чаще, как если бы Нина подошла ко мне, как любила делать, когда я мою посуду, и положила подбородок мне на плечо.

Мы ужинали при свечах, говорили о чем-то важном и не очень, а главное — говорили о будущем.

Почти все мужчины боятся брака. Я говорю "почти", потому что время от времени слышу от знакомых девушек: "Ну не все же!" Сам-то я уверен, что все до единого, но говорить за всех все-таки не рискну. Так вот: почти все мужчины боятся брака и чутко реагируют на признаки того, что их женщины начинают видеть в них не просто кавалеров, а женихов. Самый главный признак — это упоминание в разговоре слова "будущее". Как только в беседе упоминаетесь вы и будущее — пора насторожиться. Эта женщина видит в своем будущем вас! И если вы — убежденный Дон Жуан или холостяк, то после слова "будущее" вам пора бежать. Потому что почти все женщины хотят брака. Ну, вы понимаете, почему я говорю "почти" и что имею в виду на самом деле.

И когда Нина все чаще и чаще стала упоминать это страшное слово в разговоре, я подумал о том, что в моей голове тоже должен бы зазвенеть тревожный звоночек, но этого не произошло. И мне не нужно было долго копаться в своих чувствах, чтобы понять почему. Я хотел жениться на этой девушке. Более того, я хотел от нее детей!

Мы уснули где-то заполночь. Счастливые, вдосталь испившие тепла и ласки друг друга. Уснули, как обычно: Нина — слева от меня, на левом боку, повернувшись ко мне спиной, которую я гладил до тех пор, пока Морфей не обнял меня, унося в свое царство.

Разбудил меня солнечный свет, широким потоком вливавшийся в окно нашей спальни. Я потянулся к телефону, лежавшему рядом, на тумбочке, обнаружил, что еще только 8 утра и решил пока не вставать. Может быть, я смогу уснуть вновь, надо только лишь повернуться на другой бок, чтобы солнце не било в глаза, а если и нет — я просто поваляюсь в кровати, наслаждаясь покоем и радуясь тому, что мне никуда не нужно идти.

Я лег на другой бок и посмотрел на Нину. Она лежала, кажется, в той же позе, в которой заснула, спиной ко мне, укрыв одеялом только ноги. В ярком свете солнца ее кожа казалась еще светлее, чем обычно...

Полежав так несколько минут, я вдруг подумал, что по сравнению со вчерашним вечером в комнате стало достаточно прохладно. Мы любили спать с приоткрытым окном, ибо на свежем воздухе спится гораздо легче, но август в Сибири не всегда нежен и ласков — ночью температура порой опускалась и градусов до пяти, слава Богу, пока еще со знаком "плюс".

Плавно и осторожно я коснулся края одеяла и потянул его наверх, чтобы укрыть Нину, медленно, чтобы не потревожить ее сон... Укрывая ее одеялом, я на секунду коснулся рукой ее плеча и понял, что поступил правильно. Плечо было холодным. Нет, даже не так, Нина просто излучала холод. Это надо же было так замерзнуть, но не проснуться?

Полежав еще несколько минут, я понял, что уснуть уже не смогу точно. Выспался. Я чувствовал себя отдохнувшим и полным сил и энергии! Вот она, магия выходных! Почему, проспав семь часов с субботы на воскресенье, я просыпаюсь свежим и бодрым, а проспав целых восемь часов с четверга на пятницу — еду на работу позевывая и мечтая о кровати и подушке? Вставать и идти готовить завтрак одному было категорически лень, и я, признавая за собой избыток эгоизма, решил ее разбудить. В крайнем случае, она проворчит что-нибудь невнятное, отмахнется от меня, и тогда я пойду варить кофе, чтобы с постели ее поднял его аромат.

Откинув одеяло, я прижался к ней всем телом, ласково поцеловав в плечо.

И вот тогда меня окатило ледяной волной настоящего страха! Чувство "Что-то не так" моментально заполнило собой мой разум, начисто вытеснив способность рассуждать.

Нина была холодна словно камень!

Я замер в том положении, в котором застало меня это открытие — прижавшись к ее спине и положив руку на ее плечо. "Что-то не так" носилось по голове, ударяясь о стенки черепа в такт ударам сердца.

— Нина? — сдавленным шепотом позвал я.

Какая-то часть меня уже понимала, что она мне не ответит, но я повторил ее имя еще несколько раз, продолжая на что-то надеяться, в то время как "Что-то не так" требовало, чтобы я бросился бежать немедленно, прямо сейчас, хоть в окно, только чтобы не оставаться в этой постели.

Моя рука дрожала, когда я легонько потянул за ее плечо. Почти как в том короткометражном ужастике про ночного гостя. И мне было также страшно, как и его героине, вдруг осознавшей, что в ее постели — не ее муж.

Нина повернулась на спину. Хотя нет, правильнее будет сказать: она опрокинулась на спину. Трупное окоченение уже начало развиваться: Нина практически не изменила позы, когда я перевернул ее лицом к себе. Руки так и остались прижаты к груди и согнуты в локтях, и на моих глазах начали медленно опускаться вдоль туловища, разгибаясь под своим весом.