Приход отца

Голубь протянул лапы к контейнеру и взял кусок мяса. Его хватательные конечности, скрывавшиеся под крыльями, такие обманчиво тонкие, оказались достаточно сильными, чтобы удерживать Подношение перед собой, прижав к груди.

Он расправил крылья и взмахнул ими, чуть тяжелее других пернатых участников обряда отрываясь от плеча человека. Он набирал высоту, прижав к себе кусок женской груди, покрытый мертвенно-белой кожей... Андрей упорно продолжал думать о ноше голубя, как просто о куске мяса. Так проще. Так желудок не сворачивается в тугой комок, так не норовит остановиться сердце... Просто кусок мяса. Человеческого мяса. С кажущимся таким крошечным синим соском.

— Отец принял Подношение! — торжествующе воскликнул человек с копьем, и сектанты, вскинув руки вверх, заревели что-то нечленораздельное, полное радости и экстатического счастья от совершенного.

— Бежим! — крикнул Коля, подталкивая Андрея к выходу. Дважды повторять ему не пришлось!

Сектанты, казалось, так и не замечали их бегства, но тяжелый взгляд Учителя друзья ощущали у себя между лопаток до последних секунд пребывания на крыше. Коля бежал вторым, борясь с желанием оглянуться — ощущение, что копье уже летит ему в спину, было настолько сильным, что хотелось упасть ничком и закрыть глаза, полностью отдавшись страху.

Никогда еще он так не боялся. Даже десантирование с тысячи метров, когда у него не раскрылся основной парашют, не шло ни в какое сравнение с этим иррациональным страхом, который внушал ему полуголый Учитель и его копье.

Выход на кровлю был все так же открыт. Разумеется, ведь никто из сектантов не отходил от места проведения обряда, чтобы закрыть дверь на висячий замок, отрезав случайным свидетелям происшедшего путь к отступлению. Сектантов присутствие двух посторонних на крыше не волновало, казалось, совершенно, равно как и возможный визит полиции, которую вполне мог вызвать случайный ночной прохожий, увидев горящий на крыше огонь.

Андрей несся вниз по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, стараясь топать как можно громче, привлекая внимание, вырывая жильцов подъезда из объятий сна, и борясь с желанием кричать на бегу "Помогите", или "Пожар!" Позади него с таким же громом и топотом, бежал Коля.

Их никто не преследовал.

Друзья позволили себе остановиться и отдышаться, только выбежав из подъезда. За телефонами они потянулись синхронно...

— Давай я, — сказал Коля. — У меня больше опыта общения с полицией.

— Без разницы. Только давай подальше отойдем!

— Ага. Но чтоб подъезд из вида не терять. Если они оттуда выйдут, я хочу за ними или проследить, или повязать их, если выйдут по одному. Пока еще полиция приедет, а я этим тварям так просто уйти не дам. Особенно тому здоровому! Але? Полиция? — это уже было сказано в трубку. — Записывайте! Уральская, 23, корпус 1. На крыше — десять человек развели костер и проводят какой-то обряд. Какая-то секта. Да, видел своими глазами. Костер на крыше, один псих лупит по барабану... Но это ерунда. Я видел у них там части расчлененного человеческого тела. Женскую грудь, черт возьми! Отрезанную грудь! Скармливали птицам. Да, скармливали. Голу... Да черт его знает, что это были за птицы. Какие-то хищные, раз мясо жрут. Нет, не совы. Хотя может и совы, я не знаю. Мы бежали оттуда со всех ног, птиц не разглядывали. Телефон? Записывайте...Да, мы возле дома. С другом. Двое нас. Да, наряд встретим, все покажем. Проводим, да. Спасибо, ждем.

— Может и совы? — спросил уже успевший отдышаться и прийти в себя Андрей, когда Коля положил мобильник обратно в карман. Друзья стояли в тени деревьев у забора детского сада, так что, выйдя из подъезда, сектанты заметили бы их далеко не сразу, если и вообще заметили бы. Это внушало некоторую уверенность и чувство относительной безопасности.

— Может совы, может орлы. Ты же не станешь мне предлагать описывать диспетчеру, что мы видели на самом деле?

— Кстати, а что мы видели?

— Мы видели, как какие-то психи скормили голубю-мутанту отрезанную грудь. Ты же заснял это? Скажи, что заснял! Скажи, что у тебя это все на фотоаппарате! И эти чокнутые психи, и эти мерзкие голуби!

— Заснял! Должно было получиться. Там на крыше достаточно светло было, а объектив у меня хороший. Все должно быть видно достаточно четко.

— И лица?

— И лица тоже.

— Отлично. Значит, у нас есть доказательства. Сейчас приедет полиция и всех их повяжет.

— Всех не повяжет, — ужас от увиденного прошел, и к Андрею постепенно возвращалась способность логически мыслить и анализировать, — на вызов приедут двое или трое полицейских. Скорее всего, двое. А психов на крыше — десять.

— Да справятся! Я с ними пойду, помогу.

— Справиться-то они справятся, но всех не повяжут. Не смогут. Они разбегутся. Брать надо самого здорового, Учителя. Он у них главный, заводила. Возьмут его — выйдут на остальных.

— Да, надо будет об этом сказать.

Андрей замолчал, задумавшись. Какая-то мысль не давала ему покоя, тяжелым стальным шариком катаясь по подсознанию.

За ними никто не погнался... Сектантов совершенно не беспокоило то, что два случайных свидетеля в деталях видели их обряд, видели, что именно они скармливают черным голубям. У него, конечно, не было опыта знакомства с подобными людьми, но логика подсказывала, что секта сатанистов, обнаружив свидетеля, видевшего, как они приносят в жертву Князю Тьмы юную девственницу, попыталась бы если не убить этого свидетеля, то как минимум задержать. Потому что сатана — он далеко, а уголовный кодекс — вот он, рядом.

Никто не останется равнодушным к человеку, знающему о его причастности к убийству или издевательствам. Ни один человек, какому бы богу он не поклонялся! Разве что в двух случаях: если преступник — полный идиот, потерявший связь с реальностью, или если он твердо знает, что наказания не последует.

Генератор волны в наконечнике копья? Дрессированные голуби? Доморощенные сектанты, накачавшиеся наркотиками так, что не понимают ни что сделали, ни что им за это будет?

— Коля, а как думаешь, куда улетали голуби?

Барабан на крыше больше не звучал. Огненные отблески или пропали, или просто не были видны с такого ракурса... Сектанты разошлись по домам (кто знает, может они все — жильцы этого подъезда), или затаились в ожидании ответного хода таинственного Отца, который должен как-то среагировать на щедрые подношения?

— В гнездо они свое полетели! Жрать!

— В гнездо...

Андрей хорошо помнил, как черные голуби снимались с плеча человека с копьем и улетали вверх, набирая высоту. Один за одним они улетали вверх и на юго-запад. Все в одну сторону... Как будто гнездо этих черных созданий висело где-то в воздухе, на высоте в несколько сотен метров, над западным краем гольяновского пруда.

Что там говорил этот полоумный про то, почему обряд происходит одновременно на двух крышах? "Озеро, а по его краям — два огня". "Чтобы указать Отцу дорогу". Как будто костры — это огни взлетно-посадочной полосы, а пруд — сама полоса.

Куда же улетали голуби? Они не боялись людей, не боялись огня... Если куски мяса предназначались им, то что мешало им склевать их прямо там, на крыше? И если допустить, что улетали они в свое гнездо, или еще какое-то место, где они обитают, скрываясь там днем от солнечных лучшей, то почему они не планировали с крыши вниз? Природа не терпит нелогичностей, в отличие от человека. Ни одна птица не станет тратить силы на взмахи крыльями, чтобы набрать высоту, если лететь ей всего несколько десятков метров, это у нее в генах. Подниматься высоко в небо станет лишь перелетная птица перед дальней дорогой, да орел, чтобы парить там, под облаками, охотясь...

Птица с добычей в когтях не полетит вверх. Она полетит вперед, плавно снижаясь, выискивая место, где бы эту добычу съесть.

По спине Андрея снова забегали мурашки... Сначала он принял их за следствие испуга, который сам нагнал на себя рассуждениями о загадочных черных голубях, но когда знакомое ощущение надвигающегося экстаза зародилось где-то чуть выше копчика и потекло вверх, смешиваясь и переплетаясь с надвигающимся страхом — осознал, что дело уже не в нем. И по расширенным колиным глазам Андрей понял, что чувствует это не один.

Волна накатила, полностью овладев им, накрыв с головой и швырнув на землю. Тело само выгнулось другой от экстаза, а сердце остановилось от предчувствия беды, равной которой не было и больше никогда не будет. Волна страха и удовольствия, ужаса и блаженства, тысячекратно более мощная, чем та, что Андрей испытывал на крыше. Безумный коктейль из эндорфинов и адреналина!

Время замедлилось, сжалось, подобно пружине. В ушах шумело, в глазах мутилось и все вокруг почему-то окрашивалось в ядовито-голубые тона. Зрение обрело какую-то сверхъестественную остроту, потому что ночь вдруг расступилась, и Андрей мог в деталях рассмотреть каждый листочек на дереве, под которым он лежал.

Постепенно сознание и способность адекватно воспринимать действительность возвращались. Сердце колотилось в грудной клетке как сумасшедшее, кислорода не хватало, и Андрей вынужден был хватать воздух ртом, словно только что пробежал километр, выложившись на все сто, но шум в ушах постепенно уходил, сменяясь полноценным набором звуков разбуженного города. В домах открывались окна и зажигался свет, кто-то восторженно кричал "Хочу еще!", где-то рядом плакал ребенок, где-то далеко гудел, надрываясь, клаксон автомобиля. Лишь зрение пока не вернулось в норму — все вокруг так и светилось синим светом.

Или дело было не в зрении?

Рядом стоял Коля, пораженно глядя на небо...

Небо сияло синим. Облака переливались жутким, ядовито-синим огнем, и огонь был живым, а может живыми были облака?

— Господи! — выдохнул Андрей, осознав, что центр сияния находится примерно там же, куда вела мысленно нарисованная им траектория полета черных голубей, покидавших крышу с кусками мяса в когтях. — Да что ж это такое-то...

Не раздумывая, он бросился бежать. Туда, к пруду, поближе к центру голубого света. Нет, свет не манил его, его манило воображение! Рефлекс ребенка, увидевшего что-то масштабное, чего он не видел раньше. То чувство, что заставляет нас поднимать голову, слыша в небе гул самолетного двигателя!

Бежать! Бежать туда, где лучше обзор, где небо не закрывают дома, чтобы увидеть...

Увидеть что?

— Куда? — крикнул за его спиной Коля, но тоже побежал.

К черту сектантов, к черту умершую от их рук девушку! К черту все!

Увидеть! Узнать! Понять!

Друзья обежали дом и оказались на Уральской улице, откуда разворачивавшаяся в небе картина была видна словно на гигантском экране кинотеатра.

Над западной оконечностью пруда в небе расползалась по тучам огромная ядовито-синяя амеба, не имевшая конкретных границ и очертаний. Само небо светилось, само небо пришло в движение, меняясь и колеблясь, дрожа и переливаясь! И из центра этого свечения во все стороны расползались черные точки. Крылатые черные точки!

Вестники!

Черные голуби!

Сотни. Тысячи. Десятки тысяч черных голубей, исторгаемых небесами!

Андрей забыл о фотоаппарате. Он забыл вообще обо всем на свете. Он смотрел, не замечая, что стоит с открытым ртом...

Редкие прохожие в окрестностях пруда точно также стояли сейчас, пораженные величием разверзшихся небес, зачарованно и испуганно глядя на небо. Сотни людей, проснувшихся от накатившей волны, выглядывали из окон, свешиваясь из них, забыв о страхе высоты, и смотрели. Смотрели, как раскрывшийся Предел исторгает из себя тысячи птиц, которых до сего момента не было в этом мире.

А минуту спустя сияние померкло. В центре раскрывшихся ворот в этот мир, впустивших черных птиц, стала набухать громадная черная клякса. Огромная, бесформенная, как и ворота за Предел, подвижная, шевелящаяся, корежащая само небо. Что-то большое рвалось в этот мир, пробивая себе дорогу, раздвигая небеса.

— Господи... — вновь прошептал Андрей и опустился на колени. Не от трепета перед неведомым, нет, просто ноги перестали его слушаться. По позвоночнику вновь катилась волна, но на сей раз другая, наполненная лишь безграничным ужасом. И в тот момент, когда нахлынувший страх достиг своего пика, и бешено колотящееся сердце уже готово было разорвать грудную клетку — темное пятно на небе полностью протащило себя в наш мир и обрушилось в воду с огромной высоты в несколько сотен метров. Оно стало падать, собравшись в плотный комок!

Небо погасло, врата закрылись, волна первобытного ужаса ушла.

Сама чернота рухнула с небес в гольяновский пруд, и чернота эта была огромной, сопоставимой по размерам с шириной пруда.

Живая тьма упала в пруд, подняв гигантскую волну и тут же обратив ее в пар, огромным белым бурнусом повисший над озером, скрывая все происходящее от людских глаз. Волна горячего и влажного воздуха докатилась до Коли и Андрея, стоявших в двух сотнях метров от места падения, обдав жаром, будто каменка, на которую плеснули ведро воды, вынудив упасть на колени и прикрыть лицо руками.

— Кажется, эта штука испарила пруд! — прокомментировал очевидное Коля.

— Как бы она следом не испарила нас! Бежим отсюда!

Андрей забыл про висящий на груди фотоаппарат. Забыл про свой пресловутый инстинкт журналиста, которому полагалось вести его в самое пекло, в самую гущу событий. В это пекло он лезть не хотел. Совсем.

— Отец! — раздалось откуда-то сверху, и друзья подняли головы.

На крыше стоял Учитель — двухметровый детина с копьем, который руководил всем обрядом. Он стоял на самом краю крыши, опираясь на свое копье, и игнорируя тридцатиметровую пропасть под ногами. Впрочем, кто знает, на что способен человек, владеющий тайными знаниями, позволяющими призвать в мир то, что только что пришло в него? Вдруг он умеет и летать?

Рядом с главным маячили и остальные фигуры сектантов. Андрей видели лишь тени. Ночная тьма и расстояние не позволяли рассмотреть лица... Что было написано на них? Гордость от содеянного? Предвкушение дальнейших событий? Или страх перед неведомым?

— Добро пожаловать, Отец! — крикнул Учитель в черноту ночи. — Этот мир — твой! Отныне и навсегда. Эти люди — твои. Я — твой!

В небе над домами носились неясные черные тени. Облако пара расползалось, постепенно истаивая, но оставаясь еще достаточно густым для того, чтобы свет уцелевших уличных фонарей вдоль Уральской, создавал в нем причудливые и таинственные образы, выхватывая из темноты то, чего в ней не было, и искажая то, что на самом деле жило в ней.

Ничто не нарушало гнетущей тишины, черным облаком окутавшей Гольяново. Замолчали даже плакавшие в квартирах дети, а может их родители в панике захлопнули окна и выключили свет, боясь привлечь внимание таинственного Отца, чем бы он ни был. А вот Учитель — не боялся. Он хотел. И добился своего.

Тьма в котловине пруда ожила, и что-то молниеносно выстрелило из нее по крыше дома. Что-то отделилось от темной массы и ударило в дом, дробя железобетон с такой же легкостью, с какой удар человеческого кулака крушит пенопласт. Коля и Андрей бросились прочь от рушащегося дома, а потому не увидели, как сливающаяся с ночной тьмой субстанция метнулась обратно, к остаткам пруда, как возвращается обратно к корпусу рука боксера после удара.