Приход отца

Приход Отца

Кирилл Кудряшов

www.кирилл-кудряшов.рф

— Закурить не найдется? — на чистом русском, без малейшего акцента спросил подошедший к парням узбек. Для большинства москвичей узбек ничем не отличался от киргиза, но Андрей легко различал представителей этих двух национальностей. После недели общения с представителями различных диаспор в ходе написания статьи об этнических войнах в столице, его наметанный журналистский глаз не мог ошибиться.

— Прости, не курим, — ответил он.

— Спортсмены! — пояснил стоявший рядом Коля. И ведь не соврал — сам он и в самом деле был спортсменом и зарабатывал на жизнь тем, что вел занятия по самбо в спортивном центре.

В тени остановки маячили еще три человеческие фигуры и узбек на мгновение замешкался, видимо решая, стоит ли связываться с этими парнями и, наверное, решив поискать добычу полегче, кивнул и удалился к своим. А может и правда, всего лишь хотел спросить закурить? Кто знает. Гольяново слыл самым криминальным районом столицы, но все ж таки нападать на двух крепких парней прямо посреди улицы — это было слишком даже для этих мест.

Андрей позвал с собой Колю как раз для пущей уверенности в благополучном исходе сегодняшней прогулки — почти двухметровый (ну, метр девяносто, если быть точнее) бугаина-самбист, выходец из ВДВ, мог отбить желание связываться с ним у кого угодно. А мог отбить и почки, если потребуется. Да и сам Андрей, хоть и был на голову ниже своего школьного друга, тоже служил в армии, правда, в мотострелковой дивизии, а не в десантуре, и, несмотря на ненормированный рабочий день журналиста, старался регулярно посещать тренажерный зал.

В общем, стать жертвой многочисленных гостей города, недавно прибывших на автовокзал, или наоборот, коротающих время в ожидании своего автобуса, Андрей не боялся. Коля — тем более. Но шокеры оба на всякий случай с собой взяли: Гольяново же... А то болтавшийся на шее Андрея фотоаппарат всем своим видом сигнализировал о том, что он будет подороже "Айфона"... Обменять его на сотрясение мозга совсем не улыбалось.

— Ну? — спросил Коля. — Куда теперь? Может в Лосиный остров?

— Да ну... Чего мы там увидим? Если эти твари там и есть — они сидят на деревьях, и мы их просто не отличим от нормальных голубей.

— К тому же, мы будем на их территории, а это может быть опасно. Заклюют!

Андрей посмотрел на друга... Тот ехидно улыбался. Не верил. Гольяновские черные голуби были для него просто страшной сказкой, которую дети рассказывают друг другу в темноте.

А Андрей верил.

Нет, сама идея, что эти существа нападут на них в лесу, казалась абсурдной и ему, но в сам факт существования гольяновских черных голубей он верил. И на них сейчас и охотился.

— Пойдем к пруду, — предложил он, — погуляем там. Может они к нему на водопой приходят.

— Гыгы! — хохотнул Коля. — Стада голубей на водопое.

— Стада, не стада, но как минимум одну такую птицу здесь видели.

Ночь опустилась на Москву, укрыв ее плотным черным одеялом. Августовская ночь...

В каждом месяце ночи свои, и особенно разительны отличия летних ночей — каждая из них будет поистине неповторимой и удивительной!

В июне ночь наступает осторожно, проигрывая дню в схватке за время господства над землей. Июньская ночь — это солдат, забытый на поле боя давно ушедшей зимой. Июньская ночь сопротивляется летнему дню из последних сил, осознавая, что проиграла, но стремясь отхватить напоследок хоть маленький клочок земли перед тем, как 23 июня могучие союзники: лето и день, окончательно победят.

Июльские ночи — теплы и ласковы. Это время полной и безоговорочной победы лета, когда оно сильно настолько, что даже ночь — его заклятый и холодный враг, повержен и согрет. В июле ночей нет, есть лишь время, когда солнце на работе, и время, когда его подменяет луна.

А в августе ночь возвращается. Августовские ночи — это агент зимы, вторгшийся в лето задолго до подхода основных сил противника, несущих тяжелую технику и артиллерию. Августовская ночь веет холодом, но делает это осторожно, незаметно, чтобы не злить лето, силы которого еще велики. Один удар летнего дня, и августовская ночь развеется, словно легкий дым... Но чем ближе осень, тем сильнее августовская ночь, тем длиннее и тем прохладнее.

Эта ночь еще была теплой, но в воздухе уже ощущалась близость осени.

— Сколько времени? — спросил Коля.

— Одиннадцать тринадцать.

— И сколько ты еще планируешь тут шарахаться?

— До часу ночи — максимум. Погуляем, воздухом подышим, по сторонам посмотрим... И если ничего не найдем — закажем такси и домой.

— В копеечку вылетит.

Андрей пожал плечами.

— Мне и коньяк, который я тебе обещал за то, что ты моего секьюрити изображать будешь, в копеечку вылетит.

— Стоит оно того?

— Если я хотя бы заснять этого черного голубя смогу — скорее всего, стоит. Если сумеем эту птичку поймать — тем более.

— Новый вид... — хмыкнул Коля.

— Может и новый. А может старый, просто больной чем-то. Москва не самый благополучный город в плане экологии. Не Норильск, конечно, но все же в воздухе у нас тут много всего витает. И токсичного и откровенно радиоактивного.

— Андрюха, ты сменил работу и перебрался в какую-то желтую газетенку, да? Ты это сейчас всерьез в своей голове думаешь? "Радиоактивные голуби-мутанты"?

— А с чего ты взял, что это вообще голуби? — осадил тот друга вопросом.

— Ну, ты же сам называл их голубями?

— Морскую свинку тоже морской свинкой зовут, хотя она ни разу не свинка и вообще не морская.

Коля буркнул что-то про "сильно умных" и умолк, не спеша шествуя рядом и разглядывая окрестности. Андрей в Гольяново бывал, пусть и проездом и мимолетом, а вот Коля был здесь в первый раз и с интересом глазел на родину Измайловско-гольяновской ОПГ, расцвет которой пришелся на его школьные годы.

— Андрюх, — заговорил он после нескольких минут молчаливой ходьбы по Камчатской улице, выходившей прямо к гольяновскому пруду, — а правда, что Саша Белый — здешний?

— Саша Белый? Это который Безруков? "Бригада"?

— Ну да.

— Есть такая версия. Ничем и никем не подтвержденная, но есть. Я ни в одном официальном интервью не слышал, чтобы создатели "Бригады" упоминали гольяновскую группировку как прототип своих героев, но легенда жива. Кстати, там, — Андрей неопределенно махнул рукой вперед, — на той стороне пруда — местная достопримечательность. Дом номер два по улице Алтайской. Говорят, с него начиналась "Бригада". В том смысле, что в нем проходили первые сходки измайловских с гольяновскими...

— Я в детстве на Сашу Белого мечтал быть похожим...

— А я "Бригаду" так и не посмотрел, — не переставая вертеть по сторонам головой, ответил Андрей.

— Серьезно что ли? Классика русского кино же!

— Кино — оно на киноэкранах. А это — телесериал. Значит классика чего? Телевидения! А я в этом зомбоящике всегда только новости смотрел, пока Интернет не появился. Теперь смотрю новости в нем же.

— И сам их пишешь.

— Есть маленько. Пишу, когда получается.

— Хехе. Сегодня — не получится.

Коля снова пришел в благостное расположение духа и, конечно же, снова вернулся к своим шуткам о бесцельности ночных прогулок по Гольяново.

— Ты по сторонам лучше смотри, птиц выискивай.

— Ага, высмотрю я тебе птичку, ты кинешься ее фотографировать, сначала издалека, потом вблизи, а когда ты всю карту памяти забьешь — осознаешь, что полчаса ночью фотографировал самого обычного голубя!

Впереди показался пруд, освещенный огнями уличных фонарей, и Андрей остановился на перекрестке Уральской, Камчатской и Уссурийской, залюбовавшись открывшейся перед ним картиной.

Гольяновский пруд сверкал в ночи оранжево-алыми огнями! Увидев эту картину, можно было бы поверить в то, что пруд не отражает свет фонарей, расположенных вдоль аллей по его периметру, а светит сам, озаряя окрестности неестественным, мистическим сиянием. Ни единой полоски ряби не пробегало по его зеркально-ровной поверхности, ни единой волны не бежало от центра к берегам...

— Везет же людям, — пробормотал Коля, кивая на окна ближайшего дома, — такая красота видна. А из моего окна всю жизнь виден МКАД. И больше ничего.

— Ты ж переехал недавно?

— Да. 29 лет моей жизни из моего окна была видна одна часть МКАДа, а следующий год — другая. Ничто не меняется, мир движется по МКАДу. То есть по спирали, пока все не поспирали.

— Посмотри на это с другой стороны, огни ночной кольцевой дороги! Вечно в движении, вечно спешат куда-то, мерцают, переливаются, радуют глаз. Красиво же!

— Да ты поэт!

— Я журналист. И у меня, кстати, тоже все идет по спирали. 25 лет моей жизни из моего окна был виден соседний дом. А помнишь, что видно из моего окна последние пять лет, с тех пор, как я снял себе квартиру в Митино?

— Помню. Соседний дом!

— Так что не жалуйся на МКАД, он хотя бы движется, и это нормально. А если бы мой пейзаж в окне начал двигаться — я бы обосра... В общем, испугался бы очень сильно, потому что это явно было бы землетрясением. И вообще, чего мы стоим-то? Пойдем уже...

Пешеходный переход был слева метрах в пяти, но друзья, не сговариваясь, шагнули на пустующую проезжую часть. Москва никогда не спала полностью — ритм ее жизни исключал глубокий сон, доступный маленьким городкам, но Гольяново, улицы которого были названы в честь крошечных по столичным меркам сибирских городов, могло себе позволить ночью если не крепкий сон, то хотя бы достаточно глубокую дрему. Курганская, Сахалинская и Камчатская — глубоко спали, в отличие от вечно бодрствующих Кремлевской и Москворецкой набережных, Моховой или Пятницкой. Уральская и Уссурийская — лишь дремали, время от времени просыпаясь от шума проезжающих по ним автомобилей, торопящихся куда-то в сторону страдающего бессонницей МКАДа, не дающего спать и прилегающей к нему Хабаровской. И дремлющую Уральскую вполне можно было перейти, не опасаясь за свою жизнь.

— Кстати, чтоб ты знал, — нравоучительно заговорил Андрей, — если мы увидим голубя — это будет НАШ голубь. Не обычный городской, а наш, черный, за которым мы сюда и пришли.

— Почему это?

— Я понимаю, что ты не орнитолог, но включи логику, пожалуйста. Ты ночью голубей на улице хоть раз видел? Нет, не так... Ты вообще ночью птиц на улице видел?

— Да я как-то их особо и не высматривал.

— Не, ты не уходи от вопроса. Видел ты ночью птиц на улицах или нет?

— Ну не видел...

— Вот! А все почему? Потому что ночью голубь практически слеп, как и большинство дневных птиц. Как только приближаются сумерки — голубь ищет, где бы переночевать: прячется на чердак, например. Голуби, воробьи, ласточки — все они ночью ничего не видят, и если попытаются в темноте куда-то полететь — врежутся в первое же попавшееся препятствие.

— Да ты подготовился, я смотрю.

— Тут и готовиться особо не надо. Ко мне пару лет назад на балкон вечером голубь залетел. У меня балкон же незастекленный, вот он и остался у меня ночевать. Не знаю, может специально залетел, может с друзьями поспорил, что вне дома заночует — голубь же, существо тупое. Кто его разберет, о чем он думал? А может просто зазевался, проморгал закат и заблудился? В общем, я его обнаружил, уже когда окончательно стемнело. Вышел на балкон, попытался сунуть ногу в тапок, и тут этот тапок стал от меня удирать по всему балкону, врезаясь в стены и хлопая крыльями! Он даже не пытался улететь! Он ничего не видел! Вообще! Понимаешь, к чему я клоню?

— Если честно — нет!

— Колян, ты реально сейчас на секьюрити похож! Ты что, правда не понимаешь, почему мы здесь?

— Андрюх, ты позвал, я поехал. Ты со своей работой совсем чумной стал, мы месяца два уже не виделись. У меня завтра выходной, ты коньяком проставляешься. А что ты там за голубей ищешь — мне пофигу, если честно.

Андрей демонстративно хлопнул себя ладонью по лбу.

— Ну ты даешь... А я-то думал, ты заинтересовался новым видом!

— Да каким новым видом? Это все газетная утка! Какой-нибудь пацан на форуме рассказал легенду про черных голубей, другой — подхватил, вот и понеслось.

— Ладно, ладно, — согласился Андрей, — черные голуби могут быть и газетной уткой. МОГУТ БЫТЬ, но совсем не обязательно ею являются. Что мы имеем? Свидетельства нескольких, повторюсь, НЕСКОЛЬКИХ человек, которые видели голубя, разгуливающего ночью по Гольяново, словно среди ясного дня. На первый взгляд эти несколько человек друг с другом никак не связаны — разный возраст, место жительства, социальный статус. Но время нынче такое, что связь эта может найтись в Интернете, и там же они могли договориться и о версии, которую будут рассказывать.

— Именно!

— Да. Но задумайся, кому это надо? Я еще понимаю: "Лох-Несское чудовище в гольяновском пруду" — вот это была бы тема для желтой прессы. Но черный голубь? Заметь, ты не видел заголовков "Черный голубь в Гольяново сожрал лося. Ложкой!". Просто черный голубь. Никакой мистики, никакого нагнетания атмосферы, ничего. Просто упоминание в московских новостях того факта, что несколько человек видели странную птицу, похожую на голубя. Никакой шумихи, никаких криков о страшных мутантах, похищающих детей.

— Похищенные дети — были, — вставил Коля.

— А, ты об этой девушке? Ты же всерьез не думаешь, что это имеет отношение к нашим голубям? Ну пропала девушка в одном из самых криминальных районов Москвы... Если уж даже наша желтая пресса все еще не попыталась увязать это с загадочными голубями, видящими в темноте, значит, связи между этими событиями в принципе не может быть! Найдут... Надеюсь, что живой.

— Три дня уже прошло...

— Коля, мы — не девушку ищем. Мы — не полиция, мы — журналисты.

— Ты — журналист, я — твоя охрана.

— Допустим. Смотри: другой аргумент — фотография!

— А вот фотографию я не видел.

— А я — видел. Ее даже на сайте "Вечерней Москвы" выкладывали. Само собой, не на главной странице, так, мельком, в разделе "Происшествия". Фотография сделана на профессиональный фотоаппарат, с сильной оптикой и чувствительной матрицей, так что видно, что снято это ночью. Конечно, такое можно состряпать и в "Фотошопе", но опять же, зачем?

— И как он выглядит? Ну, голубь этот?

— Похож на обычного городского голубя. Действительно ли он черный — на фото не разобрать, темно же. Ночью все голуби черные. Важно другое, у него бинокулярное зрение.

— Это как?

— У всех птиц глаза расположены по бокам головы. Я не оптик и не орнитолог, поэтому, честно признаться, слабо представляю, как у них при таком раскладе строится в голове картинка, и что они видят. Единственная птица с бинокулярным зрением — это сова, у нее глаза — впереди, ее зрение похоже на наше.

— И у этого голубя глаза — как у совы? Поэтому он видит в темноте?

— Не совсем. Фотография, конечно, очень далека от идеала, но на ней видно, что глаза у него отнюдь не совиные. Маленькие глаза, как у обычного голубя. Только расположены они как раз по-совиному. В одной плоскости! Этим-то он меня и заинтересовал. Понимаешь... не бывает таких птиц! В природе не существует! Слишком много в нашем черном голубе странностей. Чтобы видеть в темноте, нужна или совершенная сетчатка, близкая по строению к человеческой, или огромные глаза как у совы, а лучше — все вместе. И голова у него на фото — голубиная, самая обычная, а вот глаза расположены необычно.

— Так может это мутант какой?

— Это жизнеспособная особь. Заметь, взрослая особь, которую уже несколько раз видели в Гольяново. В связи с чем у меня сразу множество вопросов: почему его увидели только сейчас, уже взрослым? Одну и ту же ли особь видят люди каждый раз? Если одну — да, это просто странный мутант, а если нескольких, то мы уже говорим о новом виде, который нужно изучать!

За разговором друзья подошли к пруду и остановились у кромки воды. Пруд манил и притягивал, его идеально ровная поверхность приковывала к себе взгляд и так и призывала разуться и босыми шагнуть в воду, как в детстве. Мужчины остановились у воды и несколько минут молчали, просто глядя на пруд, в котором отражалось и черное небо, и желто-оранжевые пятна фонарей.

— Без десяти полночь, — прокомментировал Коля.

— Ну а чего мы тогда стоим? Пойдем дальше гулять...

— Красиво!

— Да, красиво... Даже если никаких голубей не найдем...

— А мы не найдем!

— ДАЖЕ ЕСЛИ не найдем, — с нажимом повторил Андрей, — все равно не съездили. Погуляли, подышали...

— Походили, — поддакнул Коля, — задолбались, не выспались...

— Со старым другом пообщались!

— А вот это — да, — согласился Коля, вытягивая вперед руку, сжатую в кулак, — дай пять!

— Держи.

— Да, надо чаще встречаться... Надо бы вообще классом собраться.

— Соберешься, как же... Всех разбросало по жизни так, что теперь не соберешь.

Разговор ушел куда-то в сторону, очень далеко от журналистской работы вообще, и от черных голубей в частности. Прогулка по ночной Москве вдруг стала действительно прогулкой, без какой-либо конкретной цели... Впрочем, Андрей не забывал вертеть головой, оглядывая окрестности, но пока ничего похожего на птиц не замечал. Обычные голуби давно спали на своих чердаках, им бы в голову не пришло слепо бродить по берегу пруда, натыкаясь на деревья и фонарные столбы. А необычные голуби, если таковые вообще были, куда-то запропастились.

Впрочем, никаких "если". Андрей был уверен, что черный голубь существует. Назовите это журналистской интуицией или просто предчувствием, но он был уверен: черные голуби — это не газетная "утка". Черные голуби, видящие в темноте, существуют, и они — его материал.

Лишь одного интуиция ему не подсказывала: где искать этот материал. Москва — большая, и даже Гольяново — большое, а голубь, зараза, маленький...

Людей на улицах становилось все меньше, улицы пустели и лишь редкий гул моторов в стороне домов, нарушал опустившуюся на Гольяново тишину. Пруд был центром этой тишины! Она стекала в него, клубилась у воды, приглушая все звуки и, кажется, даже чувства. Кое-где у воды стояли влюбленные парочки: кто — обнявшись, кто — взявшись за руки. В одном месте Коля даже разглядел однополую пару, поморщился, предложил "Столкнуть в воду проклятых содомитов", но внял увещеваниям Андрея о том, что представители сексуальных меньшинств в ночном Гольяново и без него прекрасно найдут себе приключений.

— Полночь! — торжественно объявил Коля, сверившись с часами. — Вот и настал тот час!

— Какой час?

— Да никакой. Просто звучит красиво. Настал тот час, когда я окончательно задолбался бродить тут пешком! Спят твои голуби, Андрюха! Все спят, только мы с тобой как дураки по ночной Москве мотаемся.

— Еще полчаса, хорошо? Полчаса, не больше. Просто походим по парку, выйдем к домам и вызовем такси. Полчаса!

— Ладно, уговорил! Но только полчаса, а то я уже голодный как скотина. Кстати, а днем твоих голубей никто не видел?

Андрей на секунду задумался.

— Нет. Днем их не встречали. Кстати, интересно, почему? Может быть, не замечали их среди их собратьев? В конце концов, одинокий голубь ночью привлекает внимание, ведь его тут быть не должно, а днем голубь, даже со странным расположением глаз, не заметен среди своих собратьев. Кто вообще вглядывается в голубей?

— А может он просто ночной хищник? И сейчас — кружит над нами, выжидая подходящий момент, чтобы напасть! Черный го-о-оолубь, что ж ты вьешься, над моею голово-о-ой!

Андрей рассмеялся, но голову все же поднял.

Небо было безлунным, черным и давящим. Казалось, что фонари парка создают над головой некое защитное поле, удерживающее небесную черноту от падения прямо на тебя. Никакого голубя в небе, разумеется, не обнаружилось, да если бы он там и был — вряд ли Андрей сумел бы его разглядеть. Зато он разглядел кое-что другое... В небе над ближайшим к ним домом, отражались всполохи пламени.

— Это еще что такое?

— Где?

— Вон! — Андрей указал рукой на отблески огня.

— Знаешь... Это бред, конечно, но по-моему на крыше кто-то жжет костер!

Андрей снял с объектива фотоаппарата крышку, навел его на крышу, прибавил увеличения до максимума и сделал пару снимков.

— А теперь посмотри туда! — Коля тронул его за плечо, указывая на противоположную сторону пруда.

На крыше семнадцатиэтажки, что стояла рядом со знаменитым "Домом Бригады", тоже горел огонь. Журналистское чутье Андрея тут же потребовало от него забыть о голубях и орнитологии, забыть обо всем на свете.

— Побежали! — скомандовал он другу, и сам первым показал пример, бегом направившись в сторону Уральской, придерживая бьющий по ребрам фотоаппарат.

— Куда побежали? — удивленно спросил Коля, догоняя его.

— На крышу побежали! Надо же узнать, что там происходит?

— А что там происходит?

До слуха друзей долетели гулкие удары в барабан, доносившиеся явно с крыши двенадцатиэтажки, на которой и горел костер.

— Явно что-то интересное!

Гул барабанов был негромким, но все же достаточно хорошо различимым даже в сотне метров от дома. Кто-то ритмично колотил в "там-там", опуская на него палки с одинаковыми интервалами.

— Сатанисты какие-нибудь? — предположил Коля.

— Вот и выясним.

Друзья обежали дом и ткнулись в закрытую дверь первого попавшегося подъезда.

— Ну и что теперь?

— К следующему! К следующему и к следующему!

Удача улыбнулась им возле третьего подъезда — под его дверь был подсунут небольшой камень, не дававший двери закрыться полностью.

— И что мы собираемся делать? — спросил Коля, нервно нажимая на кнопку вызова лифта вот уже шестой раз подряд, не смотря на то, что лифт уже гудел, направляясь к ним.

— То же, зачем сюда и приехали. Я — ищу материал для репортажа, ты — прикрываешь мои тылы.

— В общем, работаю твоим охранником?

— Да, примерно так.

Двери лифта открылись, друзья вошли в него, и Андрей нажал на кнопку 12-го этажа.

— Но там, на крыше, костер жгут не голуби, — продолжил развивать свою мысль Коля.

— Да.

— Тогда зачем нам туда?

— Затем, что найти голубей нам не удалось, зато мы нашли каких-то странных ребят, которые в полночь жгут костры на крыше дома и бьют в барабан.

— И ты думаешь, это интересно твоим читателям?

— Пока это интересно мне. А когда мы выйдем на крышу — я пойму, что там происходит, и интересно ли это кому-то еще. И если интересно...

Двери лифта разъехались в сторону на 12-м этаже. Андрей сделал шаг, но был тут же оттеснен Колей обратно.

— Я — твой охранник, — прошептал тот, — я — вперед.

— Да было бы от кого охранять! — отмахнулся Андрей, выходя следом.

— Стой. Давай уясним кое-что. Мы с тобой находимся в самом опасном районе Москвы, ночью, и лезем на крышу, где какие-то сектанты жгут костры и бьют в барабаны. Это, конечно, не горячая точка, но согласись, люди на крыше могут оказаться не совсем адекватными или даже совсем не адекватными.

— Ну, допустим...

— Без допустим. Мы не пойдем дальше, пока ты со мной не согласишься. И говори шепотом, пока мы весь этаж не перебудили.

— А если соглашусь — пойдем?

— Да.

— Тогда я полностью с тобой согласен.

— Уже хорошо. Так вот, я хочу, чтобы если дело запахнет жареным, ты делал то, что я говорю, а не таращился на нападающих через фотоаппарат.

— Коля, ты сгущаешь краски. На каких нападающих?

— Лучше перебдеть, чем недобдеть. Если что-то пойдет не так, ты слушаешься меня безоговорочно. Говорю бежать — ты бежишь.

— Я вообще-то могу за себя постоять.

— Я не сомневаюсь. Но согласись, я могу это сделать лучше и с меньшими последствиями. Ты кому-нибудь челюсть на бок свернешь, а он потом на тебя же заявление накатает. А я удар рассчитать умею, вырублю аккуратно, но сильно.

— Хорошо, убедил. Ты прав, ты крут, ты молодец. Теперь мы можем идти?

— Еще нет. Последнее. Я очень надеюсь, что там, на крыше, трое киргизов решили сделать шашлык на свежем воздухе под бой барабанов, ты возьмешь у них интервью, сделаешь пару снимков и напишешь статью о тяготах жизни кочевых народов в большом городе, и о том, как они с ними борются. Но если там реально какие-то сектанты и дела будут складываться не в нашу пользу, то запоминай: если говорю, что надо бежать — ты бежишь, создавая на бегу как можно больше шума, и на бегу же набирая с мобильного 020. Ты — бежишь, а я — прикрываю.

— Коля, ты реально думаешь, что если что-то пойдет не так — я тебя брошу?

— Реально думаю. Потому что ты мне уже пообещал делать то, что я скажу. Логику включи, журналист! Зажмут в угол обоих — обоих и убьют. Зажмут одного, а второй смоется — первого убить не рискнут, ведь есть свидетель, который их опознает.

— Ну, ты совсем уж страху нагнал.

— Это моя работа. Я, если ты помнишь, инструктор по самбо. А конкретно сегодня, я — твой секьюрити. Поэтому или ты принимаешь мои правила игры, или сейчас я вызываю полицию, а ты можешь идти куда хочешь. Но я тебя уверяю, приехавший наряд полиции тебе интервью сорвет!

— Ладно, я все понял. Ты меня убедил. Можем мы теперь идти? Может еще дверь на крышу вообще на замке, и мы туда никак не попадем.

— Я уверен, она открыта. Камушек под дверью подъезда не просто так лежал, это для своих дорогу свободной оставили.

— Ну так пойдем, удостоверимся!

Дверь на крышу в самом деле была не на замке. Она поддалась легко, без скрипа, и Коля первым шагнул на крышу под гулкие удары в барабан.

— Твою мать... — прошептал он, едва перешагнув порог.

На него смотрел голубь. Черный голубь. Смотрел во все свои оба глаза, расположенные на передней части морды, по бокам от клюва — все в точности как описывал Андрей, который, кстати, уже отталкивал его в сторону, наводя на голубя объектив фотоаппарата.

В колиной душе шевельнулось какое-то дурное предчувствие, вызванное слишком уж навязчивым совпадением. Они приехали искать черных голубей — они нашли голубей, когда уже и думать о них забыли. Таких совпадений не бывает, это известно всем.

А голубь, тем временем, смотрел на них своими бусинами-глазами, поводя головой то вправо, то влево, и в самом деле не испытывая ни малейшего дискомфорта по поводу отсутствия света. Все не так было в этом голубе... И расцветка перьев — черных, матовых, поглощающих каждую каплю света, упавшую на них, и эти его неправильные, не голубиные глаза, и немного другой клюв — более широкий, чем у обычных голубей, но чуть более короткий. Все в этой птице было "чуть-чуть не так", вплоть до размера — черный голубь был чуть-чуть больше своих сизокрылых собратьев.

Андрей "прилип" к птице, постепенно приближаясь к ней с фотоаппаратом, делая снимок за снимком. Прагматичного Колю фотосессия загадочного голубя интересовала куда меньше, чем то, кто бьет в барабаны посреди ночи, поэтому, оставив друга щелкать затвором фотоаппарата, он аккуратно выглянул из-за угла надстройки, из которой они только что выбрались на крышу. Представшая его глазам картина была странной, но отнюдь не угрожающей и не кажущейся опасной.

На широком пространстве крыши между двумя выходами на кровлю, венчавшими подъезды, расположилось десять человек, один костер, разложенный прямо на рубероиде и один барабан (Коля подсознательно ожидал увидеть гигантский "там-там", но барабан был не больше полуметра в высоту и, судя по всему, был куплен, а то и просто получен в подарок на каком-нибудь сайте бесплатных объявлений). Все происходящее могло бы показаться сходкой недалеких сектантов, школьников-сатанистов, упивающихся совершением недозволенного и дрожащих то ли от возбуждения, то ли от страха быть пойманными с поличным, если бы не одно но. Голуби. Несколько этих странных птиц, уже начинавших казаться Коле не столько странными, сколько жуткими, расселись вокруг костра и сектантов. Они сидели на краю крыши, на антеннах, просто на ровном пространстве и, вопреки всякой логике, не собирались улетать. Птицы, игнорирующие присутствие рядом людей и огня... Нонсенс. Последней каплей стал голубь, сидевший на плече у высокого мужчины, явно бывшего среди сектантов вожаком. Этот человек — рослый, крепкий, с длинными темными волосами до плеч, в отблесках пламени костра казался инкарнацией древнего египетского бога, и довершали эту картину громадное копье в правой руке, направленное острием в небо, и черный голубь на левом плече — спокойно взирающий на огонь и не предпринимающий попыток улететь.

Мужчина был обнажен по пояс. Его кожа отливала бронзой, и сложно было понять, дело в свете пламени костра или в цвете его тела. Могучая грудь, бугрящиеся мускулами плечи и руки — огромное копье он держал небрежно, словно пластмассовую игрушку... Ему бы еще звериную шкуру, закрепленную на поясе, но даже и самые обычные джинсы, которые были надеты на гиганте, не портили впечатления.

За колиной спиной раздалось шипение. Жуткое, заставляющее вздрогнуть шипение! Так шипят гадюки, предупреждая более крупного противника о том, что будут драться насмерть. Он оглянулся, чтобы увидеть, как пятится назад Андрей, не переставая щелкать затвором фотоаппарата.

Голубь шипел, чуть приоткрыв свой клюв и угрожающе подняв крылья. Именно что угрожающе... В первую секунду Коля и сам попятился, увидев под крыльями жуткой птицы тонкие пятипалые руки с острыми когтями.

— Что это за...

— Снимай курку! Хватай его! — зашептал Андрей.

— Да иди ты в пень! Я к этой дряни не притронусь! Черт его знает, может он еще и ядовитый!

Тем временем голубь, решив, что хватать его никто не собирается — взмахнул крыльями и поднялся в воздух, направившись к костру. Андрей проводил его взглядом, все еще не веря своим глазам и ожидая, что птица врежется в первое же препятствие, но голубь то ли прекрасно видел в темноте, то ли пользовался иными чувствами, кроме зрения, но летел он спокойно и величественно, а не хаотично петляя, как делали бы это нормальные голуби в темноте. Сделав круг над крышей, голубь опустился рядом с одним из своих собратьев на антенну за спиной человека с копьем.

Друзья больше не прятались — не было смысла. Их увидели. Несколько сектантов повернули головы в их сторону, но никак не отреагировали на их появление.

— Ну что? — не удержался от шпильки Андрей. — Обмануло тебя твое предчувствие? Наши сектанты вполне мирные, никто на нас пока не кидается!

— Это пока... — холодно ответил Коля, не сводя глаз с человека с копьем. Он встретился с ним взглядом, и этот взгляд Коле сильно не понравился... Уверенный взгляд, сильный, гипнотический. И враждебный...

Под гул барабана один из сектантов приблизился к человеку с копьем и, раболепно склонив голову, протянул ему что-то на вытянутых руках. Какую-то коробочку или шкатулку — в свете костра было не разобрать. Протянул даже не ему, а сидевшему на его плече голубю, и голубь среагировал на подношение! Птица склонила голову к коробочке, видимо принюхиваясь, ткнула в нее клювом, отщипнув от содержимого кусочек и, распахнув крылья, взяла в свои когтистые лапы что-то из рук подающего. В те лапы, что были скрыты у нее под крыльями!

Коля скривился. Голубь вызывал у него отвращение. Сама мысль о том, чтобы прикоснуться к этой птице, была отвратительной и пугающей. Ловить ЭТО? Нет уж! Андрюхе надо — пусть сам и ловит, как хочет.

Голубь взмахнул крыльями, держа перед собой подношение, поднялся в воздух и стал набирать высоту, быстро растворившись в темноте.

По кругу сектантов пронесся вздох облегчения, а барабан на секунду сбился с равномерного ритма.

— Отец принял Подношение! — провозгласил человек с копьем, и окружающие его люди склонили головы. Через мгновение один из голубей, сидевших на краю крыши, взмахнул крыльями, поднимаясь в воздух, и занял место предыдущего, улетевшего в ночную тьму, сев главарю сектантов на плечо. Люди снова выдохнули. Обряд, чем бы он ни был, продолжался.

— Пойдем! — Андрей дернул Колю за рукав. — Поближе пойдем!

— Ты рехнулся? Снимай отсюда.

— Я поговорить с ними хочу.

— Нет, ты точно рехнулся.

— Они же не агрессивны. У них какой-то ритуал, и они поглощены им. Видишь, на нас вообще никто не реагирует!

— И хорошо, что не реагируют... Ты глаза этого психа с копьем видел?

— Пойдем! — непреклонно заявил Андрей и двинулся вперед, ступая осторожно и держа раскрытые ладони на уровне плеч в понятном каждому жесте: "Я пришел с миром!" Вот только каждому ли?

Коля двинулся следом, только руки поднимать не стал, наоборот, спрятал правую руку в карман, щелкнув переключателем шокера и крепко сжав его в ладони.

Сектантов не интересовало ничего, кроме голубей. Парень, бивший в барабан, лишь проводил их взглядом, ничего не сказав и никак больше не среагировав на их появление. Остальные, стоявшие полукругом вокруг человека с копьем, тоже просто повернули головы на звук шагов, но никак не выказали ни страха, ни агрессии, спокойно дозволив чужакам встать за их спинами и наблюдать за ритуалом.

— Можно я буду снимать? — шепотом спросил Андрей и, не услышав в ответ ничего, поднял фотоаппарат и защелкал затвором.

Минуты две не происходило ничего. Сектанты стояли, голубь сидел на плече у их главаря, поводя своей уродливой, неправильной, не голубиной головой по сторонам, а затем вдруг что-то изменилось... Словно какая-то незримая волна прошла от острия копья по головам собравшихся... У Андрея дрогнули руки и он выронил фотоаппарат — спас дорогую технику только ремень, висевший у него на шее. Коля от неожиданности едва не ударил током сам себя, рефлекторно чуть не надавив на кнопку "разряд" на шокере. На долю секунды у всех собравшихся замерли и сердце, и дыхание, а по всему телу прошла дрожь, поднимающая дыбом волосы на затылке. Это было подобно тому, что чувствуешь, выходя из прохладного подъезда на жаркое солнце, как шагнуть из бани в холодный воздух января, как сделать шаг и понять, что ты забыл о ступеньке перед собой... Как перейти незримую границу силового поля из фантастического фильма...

Как перейти границу между жизнью и смертью, но при этом не умереть!

Это послужило знаком. Один из сектантов опустился на корточки, запустил руки в стоявший у его ног рюкзак и достал оттуда коробочку. Обычный контейнер для хранения продуктов. Такой, в котором люди берут с собой обед, отправляясь на работу... Он открыл крышку, на которой Андрей успел разглядеть наклеенную бумажку с номером "9", отбросил ее в сторону, и протянул контейнер голубю, раболепно склонив голову. Сейчас, находясь в двух шагах от черной птицы, Андрей мог разглядеть, что же лежало в этом контейнере. Сердце. Крошечное сердце. Может быть куриное, может быть голубиное...А может быть принадлежавшее при жизни какому-то небольшому зверьку — щенку или котенку. Но то, что это было именно сердце — не вызывало сомнений.

Все повторилось. Голубь склонил голову к контейнеру, внимательно рассматривая его содержимое. Он всматривался, принюхивался, оценивал... А потом, сочтя дар достойным его особы, распахнул крылья, высвобождая из-под них свои когтистые руки, осторожно взял ими сердце, прижал его к груди и взлетел, исчезая в ночном небе.

— Отец принял Подношение! — вновь изрек человек с копьем, и сектанты снова выдохнули... Была в этом выдохе и гордость от совершенного, было и облегчение — видимо загадочный Отец мог Подношение и не принять.

Андрей легонько коснулся плеча стоявшего перед ним человека и когда тот обернулся, зашептал ему в ухо:

— Можно я спрошу, что здесь происходит?

— Мы призываем Отца! — ответил тот, широко улыбаясь и сверкая безумными глазами. Сектант был невменяем, это было видно сразу. Скорее всего — под наркотиками, а может быть — просто зомбирован, подавлен чьей-то сильной волей, и чтобы узнать чьей — к гадалке ходить нужды не было. С таким взглядом взрывают себя в метро смертники, свято верящие в то, что попадут в рай, в Валгаллу, или в еще какую-нибудь версию посмертной благодарности за совершенное благодеяние. С таким взглядом шагают из окон передозировавшиеся наркоманы, в своих мечтах делающие шаг в объятия самой прекрасной девушки на свете.

Перед Андреем стоял псих. Десять психов, если быть точнее, и здравый смысл настоятельно советовал ему тихонько, задом, не спуская глаз с гиганта с копьем, отойти обратно к открытой двери, ведущей в подъезд и уже оказавшись на земле — вызвать полицию. Но уйти он не мог. Уже не мог.

Псих с копьем на крыше, проводящий какой-то обряд — уже само по себе тема для репортажа, и оказаться в центре событий было несказанным везением. А псих с копьем, каким-то образом общающийся с новым видом птиц, очень странных птиц — это тянуло на сенсацию. Но какие же жуткие у них у всех глаза... Как сверкает в них триумф и осознание собственного превосходства над всем миром!

Обряд вышел на новый виток. Новый голубь мягко опустился на плечо длинноволосому гиганту, выждал минуту или две, а затем Андрей снова ощутил это. Эту дрожь. Эту волну энергии, исходившую от главаря сектантов, а может быть от голубя. Эту дрожь, прокатившуюся от копчика до макушки... Этот первобытный страх, за секунду проносящийся сквозь тело.

— Что это? — выдохнул Андрей ни к кому не обращаясь, но стоявший перед ним сектант обернулся и ответил.

— Это зов Отца!

По тому, как он произносил слово "Отец" чувствовалось, что отец этот — только с большой буквы. Что это не столько статус, сколько имя. И чем бы это ни было — Андрею хотелось испытать это чувство еще раз. Оно было сродни замиранию сердца на американских горках — страшное, но притягательное.

— Тебе тоже нравится? — спросил сектант, улыбаясь счастливой улыбкой идиота.

— Да. Нравится.

— Наслаждайся, пока можешь.

Это "Пока можешь" не пролетело мимо ушей Андрея. Мимолетом он отметил, как напрягся и стоявший рядом, плечо к плечу, Коля. "Пока можешь", значит, скоро по каким-то причинам не сможешь. По каким? Потому что загадочный Отец больше не позовет? Или потому, что живьем с этой крыши ты не уйдешь?

— Мы не мешаем обряду? — как мог вежливо поинтересовался Андрей.

— Обряду уже ничто не помешает!

— Это хорошо...

— Для кого — как! — снова расплылся в улыбке сектант.

Тем временем голубь счел, что нечто, лежащее в коробочке с номером 10, вполне удовлетворяет его. Или того, кому он это уносит? Андрей в деталях заснял тонкие руки голубя, прячущиеся под его крыльями, и то, как он вцепился в кусок мяса, который достал из коробки. На сей раз кусок был настолько бесформенным, что опознать в нем что-либо конкретное не удавалось.

— Собака, — пояснил сектант. — Кусочек филе бродячего пса.

В желудке Андрея что-то перевернулось.

Голубь, тем временем, растворился в темноте, а детина с копьем снова провозгласил: "Отец принял подношение!" Цикл повторялся вновь.

— Сколько всего подношений? — спросил Андрей.

— Двенадцать.

Значит, осталось два. Два до чего? В чем будет заключаться финал обряда?

Андрей попытался облечь эту мысль в слова, но Коля задал свой вопрос раньше него.

— И на второй крыше — двенадцать?

Новый голубь опустился на плечо Вождю, как мысленно окрестил его Коля. Вождь был здоров... По-настоящему здоров. Такому обрадовались бы не только в десантуре, но и в спецназе. Широкоплеч, мускулист, с идеальными кубиками пресса, и ростом превосходил Колю как минимум на полголовы, то есть два метра в нем точно было. Вождь вперил в него свой тяжелый взгляд, заставив поежиться и на миг ощутить себя нашкодившим ребенком пред лицом грозного директора школы. Но только на миг, не более того. "Чем больше шкаф, тем громче падает!" — подбодрил себя Коля. Да и Вождь уже перевел взгляд с него на ночное небо, казалось, полностью потеряв интерес к незваным гостям.

— Да. На второй крыше — также.

— А зачем? На случай, если на одной обряд сорвется?

— Обряд не сорвется, — заговорил еще один сектант, — это невозможно. Учитель не позволит.

— Учитель — это... — Коля кивнул на человека с копьем.

— Да. Это Учитель. Учителя научили нас, как призвать Отца.

— Так зачем два обряда одновременно?

— Чтобы указать Отцу дорогу! Озеро, а по его краям — два огня.

— Ты сказал, что подношений двенадцать. Но голубей больше.

— Вестников? — переспросил парень. — Да. Больше. Это не важно, важно, что даров будет по двенадцать от каждого огня. А Вестников в мир приходит несколько десятков, и они странствуют, пока не находят Учителей.

— Ясно...

— Вестники — глаза Отца.

Значит голуби-мутанты — это Вестники. Амбал с копьем — это Учитель. Осталось понять, кто же такой Отец, и зачем ему куски мяса различных животных...

Друзья переглянулись, и тут же вздрогнули от покатившейся через их тела волны. Контейнер с номером одиннадцать был торжественно преподнесен голубю-Вестнику, и тот склонил голову над ним, рассматривая гостинец.

— Сорт мяса имеет какое-то значение? — шепотом поинтересовался Андрей.

— Разумеется! — чуть повернув голову, ответил сектант. — В одиннадцатом — свинина. Ухо.

— Отец принял Подношение! — разнесся над крышей голос вождя.

Одиннадцатый голубь замахал крыльями, возносясь в небо. Один из участников обряда подбросил веток в начавший затухать костер, от которого помимо запаха горящей древесины остро несло химией — должно быть, занимался рубероид, на котором танцевало пламя...

— Куда улетают голуби? — спросил Андрей, нарушая торжественность момента. Хотя... никакой торжественности в этом обряде не было. Неравномерный бой барабана, абы как разведенный костер, кучка мужчин от 20 до 50 лет... Сектанты все до единого выглядели изрядно одурманенными наркотиками и счастье, которым буквально лучились их лица, можно было отнести скорее на счет воздействия психотропных веществ, чем на счет религиозного экстаза.

— К Отцу! За Предел!

Они не выглядели фанатиками. Психами — да, но не фанатиками. Первое ощущение, что на крыше собрались начинающие сатанисты, гордящиеся принадлежностью к некоему тайному культу, сути которого они и сами до конца не понимают, никуда не делось. Сектанты перешептывались между собой, вертели головами, провожая улетающих птиц, и трепет в их взглядах чувствовался, лишь когда они смотрели на своего Учителя.

Вот Учитель — действительно был фигурой загадочной, мощной и подавляющей. Андрей уже не сомневался в том, что волна каким-то образом исходит от него. Генератор ультразвуковых волн в кармане или в копье? Может быть, этот же генератор неслышимых для человеческого уха частот позволяет ему и приманивать голубей? Нет, голуби, скорее всего, дрессированные. Как-то слишком уж просто они сменяют друг друга на его плече и, приняв угощение, улетают прочь.

Кстати об угощении... Мясо. Значит, эти твари действительно хищные!

Впрочем, от куска мяса наверняка не откажутся и обычные городские голуби. Эти извечные обитатели помоек, кажется, всеядны.

А вообще, если возвращаться к теме торжественности момента, то чего он ждал от проводимого какими-то сектантами обряда? Раздающейся из ниоткуда тревожной музыки? Тщательно срежиссированной игры света и теней на лицах собравшихся? Изрыгающих клубы черного дыма демонов? Конечно, эти люди похожи на доморощенных обкуренных сатанистов, ведь по сути они таковыми и являются! Пусть и поклоняются не Князю Тьмы, а какому-то Отцу.

И кстати, не одно и то же ли это лицо? Зачем придумывать новый культ, когда можно взять старый добрый сатанизм и просто дать ему новое имя?

И все термины культа какие-то простые до неприличия. "Учитель". "Вестники". "Отец", живущий где-то за "Пределом"... Детский сад! Куда более эффектно звучали бы какие-нибудь слова с изобилием глухих и шипящих согласных. И чтоб писались эти названия с апострофами, и произносились с трепетом!

На Андрея нахлынула новая волна, заставив до скрежета сжать зубы от гремучей смеси страха и наслаждения. Пожалуй, он жалел о том, что они так поздно заметили огонь на крыше. Он хотел бы поприсутствовать на этом ритуале с самого начала, чтобы прочувствовать это все двенадцать раз: сочетание предчувствия чего-то страшного, и первых ноток симфонии оргазма, которые так и не разворачиваются в полноценную композицию, а затухают где-то в спинном мозге.

Черному голубю на плече Учителя поднесли двенадцатый контейнер с угощением... Сердце Андрея, только-только снова начавшее биться после секундной остановки во время прохода волны, остановилось снова. Ему не нужно было спрашивать, что предлагают голубю в качестве Подношения для Отца на этот раз. Он видел... Видел, и продолжал давить на "спуск" фотоаппарата, фиксируя в его памяти эту картину, крепко отпечатавшуюся и в его собственной.

Птица склонила голову над контейнером, разглядывая предложенный ему кусок мяса, значительно более крупный, чем все предложенные его собратьям ранее. Как-то отстранено Андрей подумал о том, что эту ношу голубю не поднять передними лапами и он, наверное, возьмет его как хищная птица — своими нормальными лапами, и унесет в когтях, как орел уносит добычу, а не прижав к груди, как делали это предыдущие Вестники.

— Уходим... — прошептал ему на ухо Коля. Он тоже разглядел, что именно было в контейнере.

Уходим. Да. Уходим. Медленно, пятясь задом, не сводя глаз с голубя и его жуткого подношения, с его уродливой, неправильной головы с неправильным расположением глаз. И с полуголого гиганта, которого здесь именуют Учителем, с его копья... Уходим осторожно, не привлекая внимания сектантов, которое приковано сейчас к голубю и только к голубю... Плохо то, что Учитель-то как раз стоит к ним лицом, и он смотрит прямо на них. Смотрит прямо Андрею в глаза, читая в них его страх. Смотрит, и на его лице расползается широкая улыбка!

Голубь протянул лапы к контейнеру и взял кусок мяса. Его хватательные конечности, скрывавшиеся под крыльями, такие обманчиво тонкие, оказались достаточно сильными, чтобы удерживать Подношение перед собой, прижав к груди.

Он расправил крылья и взмахнул ими, чуть тяжелее других пернатых участников обряда отрываясь от плеча человека. Он набирал высоту, прижав к себе кусок женской груди, покрытый мертвенно-белой кожей... Андрей упорно продолжал думать о ноше голубя, как просто о куске мяса. Так проще. Так желудок не сворачивается в тугой комок, так не норовит остановиться сердце... Просто кусок мяса. Человеческого мяса. С кажущимся таким крошечным синим соском.

— Отец принял Подношение! — торжествующе воскликнул человек с копьем, и сектанты, вскинув руки вверх, заревели что-то нечленораздельное, полное радости и экстатического счастья от совершенного.

— Бежим! — крикнул Коля, подталкивая Андрея к выходу. Дважды повторять ему не пришлось!

Сектанты, казалось, так и не замечали их бегства, но тяжелый взгляд Учителя друзья ощущали у себя между лопаток до последних секунд пребывания на крыше. Коля бежал вторым, борясь с желанием оглянуться — ощущение, что копье уже летит ему в спину, было настолько сильным, что хотелось упасть ничком и закрыть глаза, полностью отдавшись страху.

Никогда еще он так не боялся. Даже десантирование с тысячи метров, когда у него не раскрылся основной парашют, не шло ни в какое сравнение с этим иррациональным страхом, который внушал ему полуголый Учитель и его копье.

Выход на кровлю был все так же открыт. Разумеется, ведь никто из сектантов не отходил от места проведения обряда, чтобы закрыть дверь на висячий замок, отрезав случайным свидетелям происшедшего путь к отступлению. Сектантов присутствие двух посторонних на крыше не волновало, казалось, совершенно, равно как и возможный визит полиции, которую вполне мог вызвать случайный ночной прохожий, увидев горящий на крыше огонь.

Андрей несся вниз по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, стараясь топать как можно громче, привлекая внимание, вырывая жильцов подъезда из объятий сна, и борясь с желанием кричать на бегу "Помогите", или "Пожар!" Позади него с таким же громом и топотом, бежал Коля.

Их никто не преследовал.

Друзья позволили себе остановиться и отдышаться, только выбежав из подъезда. За телефонами они потянулись синхронно...

— Давай я, — сказал Коля. — У меня больше опыта общения с полицией.

— Без разницы. Только давай подальше отойдем!

— Ага. Но чтоб подъезд из вида не терять. Если они оттуда выйдут, я хочу за ними или проследить, или повязать их, если выйдут по одному. Пока еще полиция приедет, а я этим тварям так просто уйти не дам. Особенно тому здоровому! Але? Полиция? — это уже было сказано в трубку. — Записывайте! Уральская, 23, корпус 1. На крыше — десять человек развели костер и проводят какой-то обряд. Какая-то секта. Да, видел своими глазами. Костер на крыше, один псих лупит по барабану... Но это ерунда. Я видел у них там части расчлененного человеческого тела. Женскую грудь, черт возьми! Отрезанную грудь! Скармливали птицам. Да, скармливали. Голу... Да черт его знает, что это были за птицы. Какие-то хищные, раз мясо жрут. Нет, не совы. Хотя может и совы, я не знаю. Мы бежали оттуда со всех ног, птиц не разглядывали. Телефон? Записывайте...Да, мы возле дома. С другом. Двое нас. Да, наряд встретим, все покажем. Проводим, да. Спасибо, ждем.

— Может и совы? — спросил уже успевший отдышаться и прийти в себя Андрей, когда Коля положил мобильник обратно в карман. Друзья стояли в тени деревьев у забора детского сада, так что, выйдя из подъезда, сектанты заметили бы их далеко не сразу, если и вообще заметили бы. Это внушало некоторую уверенность и чувство относительной безопасности.

— Может совы, может орлы. Ты же не станешь мне предлагать описывать диспетчеру, что мы видели на самом деле?

— Кстати, а что мы видели?

— Мы видели, как какие-то психи скормили голубю-мутанту отрезанную грудь. Ты же заснял это? Скажи, что заснял! Скажи, что у тебя это все на фотоаппарате! И эти чокнутые психи, и эти мерзкие голуби!

— Заснял! Должно было получиться. Там на крыше достаточно светло было, а объектив у меня хороший. Все должно быть видно достаточно четко.

— И лица?

— И лица тоже.

— Отлично. Значит, у нас есть доказательства. Сейчас приедет полиция и всех их повяжет.

— Всех не повяжет, — ужас от увиденного прошел, и к Андрею постепенно возвращалась способность логически мыслить и анализировать, — на вызов приедут двое или трое полицейских. Скорее всего, двое. А психов на крыше — десять.

— Да справятся! Я с ними пойду, помогу.

— Справиться-то они справятся, но всех не повяжут. Не смогут. Они разбегутся. Брать надо самого здорового, Учителя. Он у них главный, заводила. Возьмут его — выйдут на остальных.

— Да, надо будет об этом сказать.

Андрей замолчал, задумавшись. Какая-то мысль не давала ему покоя, тяжелым стальным шариком катаясь по подсознанию.

За ними никто не погнался... Сектантов совершенно не беспокоило то, что два случайных свидетеля в деталях видели их обряд, видели, что именно они скармливают черным голубям. У него, конечно, не было опыта знакомства с подобными людьми, но логика подсказывала, что секта сатанистов, обнаружив свидетеля, видевшего, как они приносят в жертву Князю Тьмы юную девственницу, попыталась бы если не убить этого свидетеля, то как минимум задержать. Потому что сатана — он далеко, а уголовный кодекс — вот он, рядом.

Никто не останется равнодушным к человеку, знающему о его причастности к убийству или издевательствам. Ни один человек, какому бы богу он не поклонялся! Разве что в двух случаях: если преступник — полный идиот, потерявший связь с реальностью, или если он твердо знает, что наказания не последует.

Генератор волны в наконечнике копья? Дрессированные голуби? Доморощенные сектанты, накачавшиеся наркотиками так, что не понимают ни что сделали, ни что им за это будет?

— Коля, а как думаешь, куда улетали голуби?

Барабан на крыше больше не звучал. Огненные отблески или пропали, или просто не были видны с такого ракурса... Сектанты разошлись по домам (кто знает, может они все — жильцы этого подъезда), или затаились в ожидании ответного хода таинственного Отца, который должен как-то среагировать на щедрые подношения?

— В гнездо они свое полетели! Жрать!

— В гнездо...

Андрей хорошо помнил, как черные голуби снимались с плеча человека с копьем и улетали вверх, набирая высоту. Один за одним они улетали вверх и на юго-запад. Все в одну сторону... Как будто гнездо этих черных созданий висело где-то в воздухе, на высоте в несколько сотен метров, над западным краем гольяновского пруда.

Что там говорил этот полоумный про то, почему обряд происходит одновременно на двух крышах? "Озеро, а по его краям — два огня". "Чтобы указать Отцу дорогу". Как будто костры — это огни взлетно-посадочной полосы, а пруд — сама полоса.

Куда же улетали голуби? Они не боялись людей, не боялись огня... Если куски мяса предназначались им, то что мешало им склевать их прямо там, на крыше? И если допустить, что улетали они в свое гнездо, или еще какое-то место, где они обитают, скрываясь там днем от солнечных лучшей, то почему они не планировали с крыши вниз? Природа не терпит нелогичностей, в отличие от человека. Ни одна птица не станет тратить силы на взмахи крыльями, чтобы набрать высоту, если лететь ей всего несколько десятков метров, это у нее в генах. Подниматься высоко в небо станет лишь перелетная птица перед дальней дорогой, да орел, чтобы парить там, под облаками, охотясь...

Птица с добычей в когтях не полетит вверх. Она полетит вперед, плавно снижаясь, выискивая место, где бы эту добычу съесть.

По спине Андрея снова забегали мурашки... Сначала он принял их за следствие испуга, который сам нагнал на себя рассуждениями о загадочных черных голубях, но когда знакомое ощущение надвигающегося экстаза зародилось где-то чуть выше копчика и потекло вверх, смешиваясь и переплетаясь с надвигающимся страхом — осознал, что дело уже не в нем. И по расширенным колиным глазам Андрей понял, что чувствует это не один.

Волна накатила, полностью овладев им, накрыв с головой и швырнув на землю. Тело само выгнулось другой от экстаза, а сердце остановилось от предчувствия беды, равной которой не было и больше никогда не будет. Волна страха и удовольствия, ужаса и блаженства, тысячекратно более мощная, чем та, что Андрей испытывал на крыше. Безумный коктейль из эндорфинов и адреналина!

Время замедлилось, сжалось, подобно пружине. В ушах шумело, в глазах мутилось и все вокруг почему-то окрашивалось в ядовито-голубые тона. Зрение обрело какую-то сверхъестественную остроту, потому что ночь вдруг расступилась, и Андрей мог в деталях рассмотреть каждый листочек на дереве, под которым он лежал.

Постепенно сознание и способность адекватно воспринимать действительность возвращались. Сердце колотилось в грудной клетке как сумасшедшее, кислорода не хватало, и Андрей вынужден был хватать воздух ртом, словно только что пробежал километр, выложившись на все сто, но шум в ушах постепенно уходил, сменяясь полноценным набором звуков разбуженного города. В домах открывались окна и зажигался свет, кто-то восторженно кричал "Хочу еще!", где-то рядом плакал ребенок, где-то далеко гудел, надрываясь, клаксон автомобиля. Лишь зрение пока не вернулось в норму — все вокруг так и светилось синим светом.

Или дело было не в зрении?

Рядом стоял Коля, пораженно глядя на небо...

Небо сияло синим. Облака переливались жутким, ядовито-синим огнем, и огонь был живым, а может живыми были облака?

— Господи! — выдохнул Андрей, осознав, что центр сияния находится примерно там же, куда вела мысленно нарисованная им траектория полета черных голубей, покидавших крышу с кусками мяса в когтях. — Да что ж это такое-то...

Не раздумывая, он бросился бежать. Туда, к пруду, поближе к центру голубого света. Нет, свет не манил его, его манило воображение! Рефлекс ребенка, увидевшего что-то масштабное, чего он не видел раньше. То чувство, что заставляет нас поднимать голову, слыша в небе гул самолетного двигателя!

Бежать! Бежать туда, где лучше обзор, где небо не закрывают дома, чтобы увидеть...

Увидеть что?

— Куда? — крикнул за его спиной Коля, но тоже побежал.

К черту сектантов, к черту умершую от их рук девушку! К черту все!

Увидеть! Узнать! Понять!

Друзья обежали дом и оказались на Уральской улице, откуда разворачивавшаяся в небе картина была видна словно на гигантском экране кинотеатра.

Над западной оконечностью пруда в небе расползалась по тучам огромная ядовито-синяя амеба, не имевшая конкретных границ и очертаний. Само небо светилось, само небо пришло в движение, меняясь и колеблясь, дрожа и переливаясь! И из центра этого свечения во все стороны расползались черные точки. Крылатые черные точки!

Вестники!

Черные голуби!

Сотни. Тысячи. Десятки тысяч черных голубей, исторгаемых небесами!

Андрей забыл о фотоаппарате. Он забыл вообще обо всем на свете. Он смотрел, не замечая, что стоит с открытым ртом...

Редкие прохожие в окрестностях пруда точно также стояли сейчас, пораженные величием разверзшихся небес, зачарованно и испуганно глядя на небо. Сотни людей, проснувшихся от накатившей волны, выглядывали из окон, свешиваясь из них, забыв о страхе высоты, и смотрели. Смотрели, как раскрывшийся Предел исторгает из себя тысячи птиц, которых до сего момента не было в этом мире.

А минуту спустя сияние померкло. В центре раскрывшихся ворот в этот мир, впустивших черных птиц, стала набухать громадная черная клякса. Огромная, бесформенная, как и ворота за Предел, подвижная, шевелящаяся, корежащая само небо. Что-то большое рвалось в этот мир, пробивая себе дорогу, раздвигая небеса.

— Господи... — вновь прошептал Андрей и опустился на колени. Не от трепета перед неведомым, нет, просто ноги перестали его слушаться. По позвоночнику вновь катилась волна, но на сей раз другая, наполненная лишь безграничным ужасом. И в тот момент, когда нахлынувший страх достиг своего пика, и бешено колотящееся сердце уже готово было разорвать грудную клетку — темное пятно на небе полностью протащило себя в наш мир и обрушилось в воду с огромной высоты в несколько сотен метров. Оно стало падать, собравшись в плотный комок!

Небо погасло, врата закрылись, волна первобытного ужаса ушла.

Сама чернота рухнула с небес в гольяновский пруд, и чернота эта была огромной, сопоставимой по размерам с шириной пруда.

Живая тьма упала в пруд, подняв гигантскую волну и тут же обратив ее в пар, огромным белым бурнусом повисший над озером, скрывая все происходящее от людских глаз. Волна горячего и влажного воздуха докатилась до Коли и Андрея, стоявших в двух сотнях метров от места падения, обдав жаром, будто каменка, на которую плеснули ведро воды, вынудив упасть на колени и прикрыть лицо руками.

— Кажется, эта штука испарила пруд! — прокомментировал очевидное Коля.

— Как бы она следом не испарила нас! Бежим отсюда!

Андрей забыл про висящий на груди фотоаппарат. Забыл про свой пресловутый инстинкт журналиста, которому полагалось вести его в самое пекло, в самую гущу событий. В это пекло он лезть не хотел. Совсем.

— Отец! — раздалось откуда-то сверху, и друзья подняли головы.

На крыше стоял Учитель — двухметровый детина с копьем, который руководил всем обрядом. Он стоял на самом краю крыши, опираясь на свое копье, и игнорируя тридцатиметровую пропасть под ногами. Впрочем, кто знает, на что способен человек, владеющий тайными знаниями, позволяющими призвать в мир то, что только что пришло в него? Вдруг он умеет и летать?

Рядом с главным маячили и остальные фигуры сектантов. Андрей видели лишь тени. Ночная тьма и расстояние не позволяли рассмотреть лица... Что было написано на них? Гордость от содеянного? Предвкушение дальнейших событий? Или страх перед неведомым?

— Добро пожаловать, Отец! — крикнул Учитель в черноту ночи. — Этот мир — твой! Отныне и навсегда. Эти люди — твои. Я — твой!

В небе над домами носились неясные черные тени. Облако пара расползалось, постепенно истаивая, но оставаясь еще достаточно густым для того, чтобы свет уцелевших уличных фонарей вдоль Уральской, создавал в нем причудливые и таинственные образы, выхватывая из темноты то, чего в ней не было, и искажая то, что на самом деле жило в ней.

Ничто не нарушало гнетущей тишины, черным облаком окутавшей Гольяново. Замолчали даже плакавшие в квартирах дети, а может их родители в панике захлопнули окна и выключили свет, боясь привлечь внимание таинственного Отца, чем бы он ни был. А вот Учитель — не боялся. Он хотел. И добился своего.

Тьма в котловине пруда ожила, и что-то молниеносно выстрелило из нее по крыше дома. Что-то отделилось от темной массы и ударило в дом, дробя железобетон с такой же легкостью, с какой удар человеческого кулака крушит пенопласт. Коля и Андрей бросились прочь от рушащегося дома, а потому не увидели, как сливающаяся с ночной тьмой субстанция метнулась обратно, к остаткам пруда, как возвращается обратно к корпусу рука боксера после удара.

Это не было выстрелом. Это было броском.

И вот тогда ночь наполнилась криками и шумом. С грохотом рушились на землю куски железобетонных плит, перемалывая крошечные человеческие тела. Где-то кричали люди — в доме, с которого пришедшая в наш мир тварь одним движением смела два последних этажа в двух подъездах, на улице, на противоположном конце пруда — быть может, там происходило то же самое. Раздались, и тут же оборвались выстрелы — возможно, это стрелял как раз наряд, приехавший на отлов сектантов, но не успевший совсем чуть-чуть.

В пруду что-то двигалось, копошилось, плескалось, а вокруг все грохотало и рушилось. Гасли фонари, взлетали в воздух вырванные с корнем деревья, искрили оборванные провода. Постепенно вся эта какофония разрушений стала смещаться прочь, на юго-запад, и друзья, все это время пролежавшие на земле, лицом вниз, молясь только о том, чтобы конец их был быстрым и по возможности безболезненным, рискнули поднять головы.

Ночная темнота была полной. Не горели больше окна, не светили уличные фонари. Отовсюду слышались стоны и крики, но приглядевшись, Андрей понял, что дом, на крыше которого они наблюдали обряд, устоял. Удар пришелся в верхнюю крайнюю его часть, и два последних этажа смело, словно попаданием крупнокалиберного снаряда. По каким-то причинам зловещий Отец нанес удар по тем, кто призвал его в этот мир. Почему? Не потому ли, что они могли знать и как изгнать его обратно?

Сгусток тьмы, круша все на своем пути, двигался на юго-запад, в сторону центра Москвы, и как бы ни страшно было подумать о том, каких дел может натворить там эта тварь, в одно движение рушащее дома, и легко вырывающее из земли стволы деревьев, Андрей был рад, что она ушла туда, прочь от них. Андрея трясло, колотило мелкой дрожью, но он был невредим. Ни один осколок рушащегося дома не задел его.

— Коля, ты как? — спросил он, помогая другу подняться.

— Что-то по ноге задело. Видимо рикошетом... Нормально все, не перелом. Надо только посмотреть, не идет ли кровь...

— Помогите... — вдруг раздалось совсем рядом, заставив друзей вздрогнуть.

Человек лежал в нескольких метрах от них, и даже в темноте было видно, что он не жилец. Все тело мужчины было вывернуто и изогнуто под неестественными углами. Руки и ноги скорее всего сломаны в нескольких метрах, а удар спиной о землю мог не просто сломать, а раздробить позвоночник. Жить продолжало только его лицо, залитое кровью из ноздрей рта. Знакомое лицо...

Андрей опустился на корточки рядом с сектантом, с которым он говорил на крыше вечность назад. В то время, когда самым страшным из увиденного им в жизни была отрезанная женская грудь в пластиковом контейнере.

Он потянулся к сотовому, но тут же убрал руку. Не потому, что не желал помочь, просто он понимал бессмысленность этого действа. Если в Гольяново еще способна проехать скорая — она уже в пути, и этого она заберет вместе с другими ранеными. Но вот как раз в том, что кто-то приедет, Андрей сомневался очень сильно...

Подтверждая его мысли где-то вдалеке что-то гулко взорвалось, на несколько секунд окрасив черное небо алыми сполохами. Рвануло далеко, в нескольких километрах от них, скорее всего уже где-то в районе Черкизовской. Может заправка, может что еще...

Жить парню оставалось недолго — для того, чтобы определить это, не нужно было быть медиком. После падения с 12-го этажа вообще выживают крайне редко, и чудом было уже то, что сейчас он мог говорить. В какую кашу превратились его внутренние органы — страшно было подумать.

— Что вы призвали? — спросил Андрей. — Что это за существо?

Он больше не искал логических объяснений происшедшему. Генератор ультразвука в кармане, дрессированные черные голуби — все эти версии больше не годились. Он видел Отца собственными глазами. Видел, как он пришел из какого-то другого мира, из-за Предела, как называли это сектанты. Они вручили вестникам Подношения — куски мяса различных животных, включая и человеческое, и те унесли их прочь из этой реальности. На дегустацию. И тому, кто попробовал их, они пришлись по вкусу настолько, что он пришел сюда обедать!

— Это Отец... — прошептал раненный, — Учитель говорил... что он... Создатель.

— Создатель? То есть по вашему ЭТО — творец?

— Учитель... так... говорил...

— Тогда зачем он все крушит? Что ему нужно?

— Я... Не знаю.

— Зачем вы его призвали?!! — опустившийся рядом на землю Коля выкрикнул это в лицо сектанту, видя, что он уже "уходит", бессильно закрыв глаза.

— Учитель говорил... Власть... Отец поможет своим слугам...

Все ясно. Как и любая секта, эта взывала к своему богу и покровителю, прося у него милости. Денег, поддержки, власти... Да и не только секта. Многие люди с тем же самым приходят в христианскую церковь — освящают машины, читают молитвы об успехах в торговле.

— Что-то не особо ваш Отец вам помог!

— Учитель знал... — слабо выдохнул умирающий. — Теперь понимаю... Все умрут... Не остановить...

— Да что он вообще такое, ваш Отец???

Губы сектанта, так и оставшегося для них безымянным, сжались в тонкую линию, а по лицу прошла последняя судорога.

— Вот тебе твой репортаж века! — съязвил Коля. — Ты что-нибудь понял?

— Да что тут понимать? Или они вызвали кого-то не того, или... Он сказал, что Учитель знал. Наверное, он один знал, кого и зачем призывает, а остальными просто манипулировал... Мне сразу показалось, что только он по-настоящему понимает, что происходит. А остальные — как рабочие на демонстрации, пришли флагами помахать, чтоб на работу не идти.

— Слушай, ты в самом деле в это веришь? Божество, Отец, призыв?

— Мы с тобой в разные стороны смотрели, когда оно пришло, да? Думаешь, у меня галлюцинации были? И вот этот труп, и все те, что сейчас под завалами — тоже галлюцинации?

— Ты прав... Просто до сих пор не могу поверить, что это все взаправду, что это не сон.

Вокруг царил хаос. Частично разрушенный дом напоминал муравейник, на который уронили зажженную сигарету. Люди беспорядочно бегали вокруг него, что-то крича, кого-то разыскивая. Кто-то помогал разгребать завалы, кто-то целеустремленно выходил из подъезда и исчезал в стороне Лосиного острова, что сейчас было, наверное, самым логичным решением.

— Ты идти можешь? — спросил Андрей.

— Могу, кажется.

— Тогда пойдем. В лес. Подальше от города.

— Поковыляем... — согласился Коля. — Попил коньяку, блин! Вызвался секьюрити поработать на свою голову!

— Ты бы предпочел сейчас быть там? — Андрей кивнул в сторону центра столицы.

— Нет, спасибо. Я уж лучше по лесу погуляю немного... Хоть несколько суток, пока эту тварь не убьют.

— Если убьют...

— Да убьют! Это же Москва, не Урюпинск какой-нибудь. Как только оно приблизится к Красной Площади, его в порошок сотрут.

— Надеюсь...

У Андрея все не шли из головы слова погибшего сектанта. "Все умрут... Не остановить..."

— Почему они только его Отцом называли? — рассуждал тем временем Коля, хромая в сторону леса. — Творцом... Создателем... Какой он к чертям создатель?

— Мне тут вот что подумалось... В древние времена моряки любили оставить на каком-нибудь острове в середине пути несколько пар коз, овец или свиней. Пар. То есть свинью и хряка, козла и козу... Экспедиции бывали долгими... По году, а то и больше. За год свинья может дать два приплода, в каждом — до 10 поросят. Представляешь, сколько добычи ждало моряков на обратном пути на маленьком острове?

— Ты это сейчас к чему?

— Может и эта тварь сделала также? Потому и Отец. Потому и Создатель? А потом ему достаточно было дождаться знака, что можно возвращаться в заселенный мир?

— Бред! — не слишком уверенно резюмировал Коля.

— Как рабочая гипотеза годится. Через голубей, уж не знаю, как они проникали в тот мир, откуда он пришел, ему передавали на пробу то, что здесь выросло. В том числе и человечину — кусочек вершины пищевой цепочки.... Правду мы все равно вряд ли узнаем.

— На другой стороне пруда ведь тоже проводили обряд. Может, те выжили?

Андрей вспомнил взгляд человека с копьем и поежился. Если другой такой же Учитель был на второй крыше... Вряд ли там кто-то выжил. Он бы не позволил.

— Если и выжили, то вряд ли захотят рассказывать о своей роли в призыве этой гадины. Да и сколько они знают? Если моя гипотеза верна — правду знали только главные сектанты. Один мертв. Второй если и жив — в руки не дастся.

— А почему ты думаешь, что один мертв? Ты тело видел? Нет. Такие просто так не дохнут...

— Нам бы самим не сдохнуть...

Над головами друзей, гремя винтами, пронеслись три вертолета... Какие — в темноте было не разглядеть, но Андрей был уверен, что боевые. Винтокрылые машины ушли по направлению к центру Москвы.

— Сейчас они его НУРСами... — проворчал Коля, мысли которого бежали в том же направлении. — Мяса ему подавай, гаду... Не сдохнем, не боись!

Вдалеке снова что-то взорвалось, куда громче и раскатистее, чем раньше.

— Вот! — торжествующе воскликнул Коля. Он хотел было добавить что-то еще, но увидев в просветах между соснами три распускающихся в небе огненных цветка, лишь сдавленно охнул.

"Наслаждайся, пока можешь!" — вспомнил он слова, услышанные на крыше.

Опустившаяся на Москву тьма приняла бой и уверенно в нем побеждала!

Октябрь 2014 г.

19