19-21 главы

...Филос был здесь. Он неподвижно сидел у лампы за столом и держал перед собой шлем. Держал, внимательно рассматривая, как гадатель — чашу. Но Нелей уже не удивился, когда услышал его голос:

— Входи, чего стоять... — и, когда смутившийся слегка Нелей и правда вошёл и встал у стола, заложив руки за спину — поднял на него глаза: — Ты почему не спишь?

— Я хочу домой, — неожиданно честно сказал Нелей. И тут же спохватился... но что ответить самому себе — не знал.

— Садись, — Филос ногой выдвинул из-под стола второй стул, и Нелей послушно опустился на туго натянутое полотно. — Домой — это хорошо.

— Я понимаю, что я не могу... — заторопился Нелей, но Филос остановил его поднятым пальцем и спросил:

— Посмотри, ты никогда и нигде не встречал ничего похожего? Я об узорах в основном.. — и подвинул по столу к Нелею шлем. Мальчишка с искренним интересом наклонился поближе.

Нижней своей частью шлем напоминал эллинский шлем гоплита, коринфский, скорей всего. Миндалевидные проймы глазниц были обведены сверху выпуклыми козырьками, переходившими-сливавшимися в наносье в виде падающей хищной птицы — оно разделяло надвое пространство между чуть выгнутыми вперёд (как и весь нижний край) глухими неподвижными нащёчниками. Но дальше шлем поднимался остриём, как у оставшегося дома простенького пилоса Нелея, только выше и круче. От затылочной его части отходил, опираясь серединой на это острие и изогнувшись высокой гордой дугой гребень, выкованный в виде оскаленного, взбешённого гривастого коня, встающего на дыбы. В выпуклой части гребня почти по всей длине — кроме той небольшой части, что была вделана в затылок — виднелись три ряда частых отверстий — для перьев или пучков конской щетины.

И борта шлема, и гребень окаймляла сплошная полоса непривычного эллинам, похожего на хаотично сплётшиеся стебли трав, орнамента. Нащёчники украшали тонко вычеканенные четырёхконечные звёзды — казалось, они сверкают своим собственным таинственным острым светом. Надо лбом, видимо, что-то крепилось — там была овальная выемка, ведущая сверху вниз.

С интересом взяв шлем в руки, Нелей поразился двум вещам. Во-первых, он был неожиданно лёгок в сравнении со своими размерами. А во-вторых... только теперь мальчик понял, что шлем ещё и очень большой.

Очень.

— Арес Убийца! — невольно вырвалось Нелея — с искренним изумлением. — Тот, кто носил этот шлем — он же был настоящий гигант!

— Если брать обычные пропорции соразмерности человеческого тела — около пяти пекисов (1.) ростом, — подтвердил Филос. — Если и меньше — то лишь немного...

Нелей с прежним изумлением покачал головой:

1. Рост хозяина шлема — ок.220-230 см.

— Пять пекисов... Но, может быть, шлем не носили? Может быть, эта вещь была сделана по некоему обету? Она ведь ещё и излишне лёгкая для такой величины...

— Лёгкая, верно. Однако, её не берёт ни меч, ни даже топор. Испытано. С отчаянья испытано, я бы сказал. Потому что никто не знает, что это за металл... И ты не прав. Её носили, и носили долго. Изнутри видны следы от подкладки и потёртости на самой основе — даже этот материал не выдержал.

— Шлем гиганта... — задумчиво сказал Нелей, рассматривая невиданную вещь с интересом и благоговением. По металлу тут и там пробегали временами серебряные чистые блики, тоже напоминавшие незамутнённый ничем свет звёзд — шлем словно бы рождал свой свет, а не отражал пламя светильника. — Я не видел такого узора, но он ведь и сам по себе удивителен... Откуда он?

— Его выбросило море, — тихо сказал Филос, сплетая под подбородком пальцы. Глаза его сделали задумчивыми. Потом он встрепенулся и повёл рукой вокруг — чуть смущённо и в то же время гордо: — Вот, Нелей. Это моя коллекция. Память о каком-то народе, — он грустно-смущённо усмехнулся, — о котором я ничего не могу сказать, да, наверное, и никто не может... но следы которого мы часто встречаем в мире. Мне было меньше лет, чем тебе, когда я нашёл первую такую вещь. Просто купаясь в море... вон она. Возьми.

Нелей, поставив на стол шлем, подошёл к указанному шкафу и поднял с полки, из мягкого, выложенного простёганной тканью, гнезда обрывок золотой цепи — всего три помятых звена. Но что это были за звенья! Каждое из них являло собой сплетение тончайших проволок, завивавшихся друг вокруг друга и друг внутри друга, образовываших ажурную каплю, светящуюся насквозь и в то же время плотную. На небольших дисках, соединявших звенья, в круг лежали завитки такого же, как на шлеме орнамента.

— Я часто встречаю такие буквы, — сказал Филос. Нелей поднял взгляд от обрывка. — То, что мы принимаем за орнамент, на самом деле — я уверен! — буквы неизвестного нам, ни на что не похожего, языка; говорят, его секрет знали в Тартессе...

— Ты тоже слышал об этом? — Нелей осторожно, даже не дыша, положил чудесное плетение на его место — в тканевое гнездо — и вернулся к столу.

— А, и ты... — кивнул Филос. — Да, слышал, и жалею, что не суждено мне было добраться до Тартесса. Я и сам пытался разгадать секрет этих письмён, чтобы услышать голоса тех, ушедших... но секрет этот не даётся мне. Однако — мне греет сердце сама мысль, что он существует... потому что создавшие его чтили Красоту, как мы, эллины. Это — в каждом их деянии, оставшемся нам в этих жалких на первый взгляд осколках, — он снова обвёл жестом полки и задумался, обратив взгляд на огоньки лампы. — Когда я был младше, ещё до службы в войске, — Нелей мысленно удивился: Филос служил в строю?! — я мечтал встретить кого-нибудь из них, тех людей. Я придумывал себе сказки о них и даже не раз молился богам, чтобы они послали мне такую встречу...

— И что? — не выдержал Нелей. Филос улыбнулся печально:

— Видно, их уже нет на земле... или боги глухи, потому что только глухой не услышал бы моих горячих молитв. Или, может статься, наши боги не имеют над теми людьми власти... — Филос тряхнул головой: — А такие находки делают нередко. Но больше всего их — на острове Гиберния, что лежит далеко-далеко отсюда, это один из Оловянных Островов. Ещё говорят, что за Столбами Геркулеса, в Океане, расположены несколько островов, на которых можно видеть даже здания, оставленные народом, сделавшим это; иные же уверяют, что и сами эти люди то ли живут там, то ли появляются в тех краях время от времени... Я мечтаю когда-нибудь отправиться в путешествие к тем землям...

— Возьми тогда и меня с собой! — тихо, но горячо попросил Нелей.

Филос неожиданно мягко, но и серьёзно в то же время сказал:

— А что ж... Почему не взять? — а потом вновь устремил опять ставшие невидящими глаза на огонь лампы и тихо, раздумчиво сказал: — Иногда я думаю: когда у нас, эллинов, не хватает сил сражаться со Злом, когда горят наши города и гибнут беззащитные люди — что если в один из таких горьких дней нам на помощь придут те, кто оставил в нашем мире эти вещи как память о Прекрасном? Я знаю, что это всё та же наивная детская сказка, которую я придумал себе сам... но мысль об этой сказке укрепляет мой дух.

— Ты совсем не такой, каким кажешься, даже когда никого не играешь, — вырвалось у Нелея. И он прямо встретил похолодевший взгляд Филоса, который через мгновение отвёл глаза, а потом — протянул руку и — совсем по-домашнему! — потрепал мальчика по волосам. Сказав:

— Иди спать, Нелей. Иначе завтра — о, нет, уже сегодня! — ты будешь сонным и вялым. А такие ученики очень не нравятся Филекту.

— Да, я иду, — кивнул Нелей, поднимаясь со стула. И собирался сказать, что ему очень хотелось бы такого старшего брата, как Филос.

Но всё-таки не сказал...

...Бромий не спал. Он сидел на ложе — и, едва Нелей вошёл, как буквально бросился ему навстречу и схватил за запястья.

— Ты что?! — изумился и, пожалуй, даже испугался Нелей. Бромий тряхнул его за руки и отчётливо перевёл дыхание:

— Живой.

— Конечно, живой... да отпусти ты меня! — Нелей уселся на ложе, зевая. — Что тебе взбрело в голову?

— Мне приснилось, — Бромий сел напротив. — Мне приснилось, что тебя похитили прямо из комнаты. А я лежал и молился, чтобы они не заметили, что я... что я не сплю. Я проснулся сейчас и никак не мог сообразить, сон это, или... — он передёрнул плечами.

— Сон, — Нелей снова зевнул, заваливаясь на ложе. — Наяву ты бы бросился меня выручать. Или уж всяко заорал бы так, что разбудил бы весь дооооооооооооо... мхмых.

— Ты правда так думаешь? — шёпотом спросил Нелей, привстав снова на локте и глядя на Нелея.

— Ты ведь уже сделал это, причём два раза, разве нет? — пробормотал Нелей, уже засыпая. — И отвяжись от меня, я очень хочу спаааа... — слово утонуло в новом зевке.

Бромий какое-то время лежал, счастливо улыбаясь в потолок. Потом — видимо, уже начав засыпать — снова рывком очнулся, опять вгляделся в чуть покачивающуюся входную занавесь. Шумно вздохнул — конечно, это был сон. И только сон. А наяву он бы...

"Не струсил бы? — ехидно спросил сам себя Бромий. — Кто ещё знает точно; уж во всяком случае — не ты..." И, прикрыв глаза, мальчик прошептал тихонько:

— Ты направил меня в этот путь, чтобы я мог защищать твоего родича... пусть и дальнего, ведь я знаю, что в Нелее — кровь богов. Так не пожалей своих сил и, если случится беда, то дай мне мужества, которого вечно не хватает мне... ведь я это прошу не для себя, а для своего друга, который близок тебе... И пусть сейчас ночь; я попрошу об этом и утром, и попрошу ещё, и принесу тебе жертву, только дай знак, что ты услышал меня, Стрелометатель...

Он прислушался, не открывая глаз. Нелей явственно сопел на своём ложе, и в доме стояла тишина, только где-то, на самой грани слуха, капала вода в клепсидре, установленной в саду. Бромий слушал этот звук, пока не уснул — крепко и хорошо.

Хорошо вдвойне от того, что ему приснилась мама.

* * *

Филекта Нелей нашёл прямо в школьном дворике.

Несмотря на полуденное время и страшную жару, тут, в тени густо посаженных вдоль искусно расписного сценами танцев портика тополей, продолжали заниматься немало мальчишек — почти никто из них не обратил на пришедшего новенького внимания. Да и сам Филект был занят тем, что под крышей портика ел за небольшим столиком — и на Нелея поднял глаза, только когда тот буквально упёрся в этот самый столик животом и тихо кашлянул.

Подняв на мальчика внимательные густо-синие глаза, Филект осведомился:

— Ты болен?

Голос у него был сильный, мелодичный, а сам учитель больше напоминал молодого, старательно следящего за собой, атлета. Золотоволосый, с поразительно аккуратной причёской, в чудовищно дорогой безупречно сидящей одежде, абсолютно гармонично развитый (и, как позже убедился Нелей, не делающий даже ни единого лишнего движения при самой обычной ходьбе), Филект Нелею не понравился сразу. Судя по всему, неприязнь стала обоюдной с этого самого кашля, потому что, не дожидаясь ответа Нелей и не прося его представиться, Филект продолжал:

— Ты — мальчишка, про которого говорил Филос?

— Да, господин, — кивнул Нелей. Филект плавно откинулся затылком к стене портика, красиво-царственно скрестил руки на груди и несколько раз смерил Нелея долгим взглядом — сверху вниз и снизу вверх. Хмыкнул — так, что у Нелея внутри всё закипело. Потом спросил:

— Тебя зовут Нелей?

— Да, господин...

— У Филоса странные желания, ты не находишь? — этот вопрос был задан кому-то за плечом Нелея, и тот с трудом удержал себя от желания обернуться, потому что там, конечно, не было никого, кроме высокомерия Филекта — невидимого, но отлично ощутимого. Вместо этого Нелей вежливо ответил:

— Что я могу сказать о господине Филосе, если живу у него дома и получаю от него плату? Он сказал. Я пришёл.

— Ты, часом, не лаконец? (1.) — уточнил Филект, садясь прямо.

1.Намёк на знаменитую краткость речей, которой отличались дорические лаконцы (спартанцы)

— Я дориец, господин... как и ты, — снова поклонился мальчик.

— Если я увижу, что с тобой придётся возиться отдельно — вышвырну сразу, невзирая ни на какие просьбы моего друга Филоса, — предупредил учитель. — Мне не до обучения крестьянских дикарей искусству танца.

— Я умею танцевать, господин, — ответил Нелей.

— Вы слышали? — обратился Филект к троим мальчишкам на пару лет помладше Нелея, которые находились ближе остальных. — Он умеет танцевать. Представляю себе...

Один из мальчишек вредно захихикал, но двое других только поклонились учителю в знак того, что слышат — и глядели на Нелея с любопытством, незлым, даже сочувственным скорей. Филект уточнил:

— Что ты умеешь танцевать? "Овечку"? "Скрипи, моя телега"? (1.)

1.Филект называет сельские танцы, отличавшиеся грубой и неприкрытой сексуальностью, гипертрофированной для создания комического эффекта.

На этот раз не удержались и двое других мальчишек. Но Нелей как раз удержался и спокойно ответил:

— Могу станцевать и это. Но не думаю, господин, что это будет к месту для Посейдона. Давай подождём праздников Диониса, и я порадую тебя.

Филект снова откинулся к стене портика. Заметил — мелодично обронил:

— О, вот как. Ну, тогда станцуй хореографию из орфического гимна Посейдону. И, если не сумеешь — можешь убираться сразу и молча. Я милостив.

Кажется, Филект ожидал, что мальчишка, по крайней мере, спросит, что это за гимн — после чего разговор можно будет считать уже законченым. И Нелей отметил, что со стороны учителя это было некрасивей некрасивого — хореографию орфического гимна деревенский мальчик почти наверняка знать не мог. И ещё на какую-то долю мгновения мелькнула у него мысль, что всё происходящее вообще очень странно и что он, начав танцевать, заронит серьёзнейшие сомнения в том, что он — из села... но Нелей, сохраняя полное, абсолютное внешнее спокойствие (сказались уроки Филоса!), был уже слишком зол внутри (возраст оставался возрастом!). Он даже не попросил аккомпанемента — просто, нагнувшись, двумя рывками развязал сандалии, распрямляясь, скинул их, одновременно сдёрнув пояс и почти тут же — хитон, на миг застыл, чтобы собраться, вызвать в памяти чётко бегущие друг за другом в ритме морского прибоя строфы — и словно в волну кинулся, безошибочно проводя движение за движением; отсутствующая музыка ясно звучала у него в ушах...

...Когда он закончил — то обнаружил, что на него смотрят уже все. Мальчишки вокруг побросали свои занятия, и Филект, вновь сидя прямо, изучал Нелея внимательно и странновато.

— Из какой, ты, говоришь, деревни? — спросил он наконец, когда Нелей, уже отчаявшись хоть что-то услышать, нагнулся за одеждой (санадалии, в запале отброшенные далеко в сторону, ему без просьб принёс один из мальчишек).

— Она далеко, — ответил мальчик. И добавил, вспомнив упорные слухи, которые про него ходят в доме Филоса: — В Македонии.

— В Македонии, — со странной интонацией повторил Филект и кивнул — в ответ на какие-то свои мысли. — Ну что ж. Осталось всего три дня, но для тебя трудность будет только в том, чтобы суметь стать частью группы, которую ты не знаешь. Придёшь завтра. С утра. Для тебя это не будет трудно, ведь деревенские привыкли подниматься по солнышку, разве нет?