Болотный лорд

— Вы что же, меня покидаете?

— Я обещала довести вас сюда, но вовсе не вывести отсюда!

— Очень печально... Учтите, моя безвременная смерть будет на вашей совести. А как же доберетесь вы сами?

— К замку есть и другие дороги.

— Уверен, для меня выбрали самую длинную и тяжелую, — пробормотал Дэрси.

— Держитесь ориентиров и тогда, возможно, вы не заблудитесь! — злорадно пожелала Николь.

— И не надейтесь! — живо отозвался Дэрси, оборачиваясь. Но ее уже не было — лишь по воде разнесся негромкий рассыпчатый смех. Кристиан некоторое время сидел в лодке, не двигаясь. Задумчиво рассматривал свое новое владение. Кажется, девчонка и впрямь навела на него колдовской морок: он вдруг представил, как в отстроенном заново доме сияют окна, как луч заката касается зубца высокой башни...

— Ведьма! — заключил он с довольной улыбкой и погрузил шест в воду.

* * *

Николь следила за его отъездом из развалин. Вздохнула с облегчением и озабоченно огляделась. Все то время, что лорд Дэрси провел здесь, она непрерывно прислушивалась и оглядывалась. Пару раз ей послышался шорох... Но наверное, это были просто осыпавшиеся камни или болотные крысы.

Но если ее Призрак действительно обитал здесь, вряд ли ему понравится, что она привела сюда чужака.

— Ты здесь? — спросила она на всякий случай, хотя знакомого ощущения присутствия не было. И отклика не последовало. Николь вернулась в парадный зал, присела на старую обрушившуюся балку и принялась наблюдать, как в солнечном луче порхают сверкающие пылинки. Грешно сказать, но в замке Болотного лорда ее зачастую охватывало то же ощущение, что и в церкви — приподнятости, отрешенности от всего земного...

Казалось, что она погрузилась в забытье...

И заговорила, еще даже не открыв глаза — вот он, он снова здесь!

— Послушай. Не сердись. Я не хотела приводить его сюда, мне приказали... Я знаю, тебе это не нравится, мне тоже. Он хочет купить этот дом... Мне очень жаль, я так люблю это место, а он все испортит. И мне больше нельзя будет бывать здесь.

Она открыла глаза. Темнота слушала ее.

— Если это и твой дом, твое укрытие, тебе придется перебраться в другое место...

Тишина.

— Послушай, может, ты все-таки выйдешь поговорить со мной? Я ведь знаю, что ты вовсе не призрак...

Слева послышался шорох. Николь быстро повернула голову, напрягая зрение.

— Не уходи. Не уходи, пожалуйста!

Вскочив, она поспешила туда, где послышался шорох — так быстро, что зрение не успело перестроиться, и Николь почти ослепла. Сделав еще пару стремительных шагов, она споткнулась и упала.

Почти упала — пальцы, вцепившиеся в ее локоть, не дали ей этого сделать. Николь, испугавшись то ли падения, то ли неожиданной помощи, некоторое время не могла перевести дух.

— О Боже, спасибо! — воскликнула она, оборачиваясь. Вытянула руку вперед, коснувшись в темноте твердого, сильного тела. — Нет, постой...

Он не двинулся с места. Николь пальцами скользнула по его плечу, предплечью, смущенно и несмело сжала его запястье.

— Я чуть не разбилась! Спасибо, что опять спас меня.

Рука в ее руке не двигалась, но он хотя бы не пытался вырваться. Николь была твердо уверена, что он рассматривает ее, хотя сама не могла ничего различить во тьме.

— Идем наружу, — предложила она, осторожно потянув его за руку. Он молча повиновался, но лишь до границы темноты. Здесь повернулся спиной к выходу, загораживая ей путь. Николь была вынуждена остановиться тоже.

— Не хочешь выходить на свет? У тебя что-то... — она вспомнила все предположения Дэрси, но выбрала самое невинное из них, — с лицом?

Помедлив, он кивнул.

— Думаешь, я испугаюсь?

Опять молчаливый кивок.

— О... — только и нашлась сказать Николь. — Но если... впрочем, будь по-твоему. Давай просто посидим и поговорим. Да?

Она огляделась и, забыв смахнуть пыль (от чего, впрочем, все равно было бы мало толку), опустилась на край камня. Через некоторое время он присел рядом. Николь ощутила его твердое бедро, горячее плечо и неловко завозилась — но он и не подумал отодвинуться.

Наступило молчание. Николь подбирала слова, а Призрак, похоже, и вообще не собирался заговаривать первым. Просто сидел, слегка откинувшись назад, и наблюдал за ней.

— Я так тогда испугалась, — начала Николь. — Сама не знаю, как не умерла от страху. Хорошо, что ты оказался человеком, а не призраком.

Он издал что-то вроде хмыканья. В первый раз Николь услышала его голос: хрипловатый, приглушенный:

— Люди опасней привидений...

— Да, но говорили, что встреча с тобой сулит... смерть.

Снова хмыканье.

— Смерть застигнет нас всех — кого раньше, кого позже... Зачем ты ходишь на болота? Не дело здесь шляться девчонкам.

— Я люблю бывать на болотах. Так спокойно... нет людей. — Николь вскинула голову — солнце подмигивало ей через провал в высокой крыше. — И мне кажется, здесь — мой дом.

— Слышал, ты говорила... тому, — рука ее собеседника двинулась в небрежном взмахе, и Николь увидела, что она крепкая, с гладкой молодой кожей. — Про дом...

— А, так ты все-таки подслушивал, да?

Он не отступал, пока она не начала рассказывать вновь — сначала нехотя, потом, увлекшись, — взволнованно, с удовольствием. Он впитывал каждое ее слово, разглядывал ее лицо — раскрасневшиеся щеки, возбужденно поблескивающие глаза... Хорошо, что он прекрасно видит в темноте.

Рука его сама — медленно, вкрадчиво — поднялась, легко касаясь выбившегося из прически локона. Пальцы невесомо скользили от виска, вдоль уха, по шее, плечу... Снова и снова. Не переставая говорить, она вопросительно взглянула на него.

— Гребень, — сказал он.

— Что?

— У тебя есть с собой гребень?

— Да... о, ты хочешь причесаться? — она растянула узел своей сумки.

Когда Николь подняла глаза, увидела, что он стянул капюшон и теперь сидит перед ней, наклонив голову. Не глядя, нашел ее руку с гребешком и поднес к своим волосам.

— Хочешь, чтобы я расчесала тебя? — улыбнувшись его причуде, она привстала на колени, подбирая юбки. Пальцы дотронулись до густых жестких волос, погрузились в них, осторожно перебирая спутанные пряди. Волосы его были слегка влажными. Гребешок иногда безнадежно застревал, и ей приходилась склоняться к нему совсем близко: каждый раз ее ноздри щекотал его запах. Смесь мускуса, влажной кожи и свежей зелени — так, казалось, пахнут сами болота. Покончив с прядями, спадавшими на лицо, она поднялась и обошла его со спины, с незнакомым доселе удовольствием скользя пальцами по его твердым плечам, шее. Вздохнув, он откинулся назад, прижавшись затылком к ее груди. Пальцы ее коснулись его лба, потрогали виски, пробежали по бровям... Когда они двинулись дальше, он перехватил ее руку, не позволяя исследовать свое лицо дальше — кажется, девчонка собиралась обнаружить уродство, которое он прячет от света.

Показалось ли, что он мимолетно коснулся ее пальцев теплыми сухими губами? Николь даже вздрогнула: руку ей целовали и раньше, но только это прикосновение буквально обжигало.

Он потянул ее за руку вниз. Николь послушно вновь опустилась рядом, но со смехом отклонилась, когда он коснулся ее волос.

— О, лучше я сама, ты же не умеешь...

— Я тогда заплетал тебе косы, если помнишь, — проворчал он, удерживая ее. — Нельзя возвращаться домой такой растрепанной...

Николь могла бы сказать, что ее внешность никого не волнует, но он быстро нащупал заколки и водопад освобожденных волос рассыпался по спине. Вероятно, девушка полоскала их в травах — их запах заставлял дышать его глубоко и неровно... упрямая, беззащитная, доверчивая дурочка... она должна была умереть тогда, и умерла бы, если б он просто оставил ее на болоте. Но он пожалел ее, а теперь она вновь пришла... должен ли он опять жалеть ее? Он мог бы наказать ее за глупую доверчивость, за детское упрямство... за безнадежную веру в него.

Слегка морщась от боли — он слишком сильно натянул волосы — Николь говорила:

— Люди бегут на болота, если у них какая-то беда... ты прячешься здесь от кого-то? Я могу тебе хоть чем-то помочь?

Он чуть не расхохотался: она — помочь — ему? Помочь, когда ее тонкая шея под его сильными пальцами? Помочь ему, когда она даже не в состоянии помочь самой себе? Она даже не успеет вскрикнуть...

Его пальцы трогали ее шею под волосами, уши, виски, погружались в рассыпавшиеся длинные пряди. Ее голос становился все неуверенней, все тише, пока наконец не смолк совсем — но он этого даже не заметил.

Николь поежилась — было приятно и немного щекотно. Он молчал: только его глубокое дыхание, теплое тело за спиной... Когда он заплел ей косу, Николь чуть не уснула. Его рука легла ей на плечо.

— Иди, — сказал он негромко. — Иди. И не приходи больше.

Николь обернулась — он поднялся и вновь ушел вглубь развалин.

— Но почему? — растерянно спросила Николь, вставая. — Почему не приходить? Ты не хочешь меня больше видеть?

— Не хочу.

— Но это неправда! Человек должен хоть с кем-то говорить. Хотя б иногда.

...как она сама...

— Ты живешь совсем один — и прогоняешь меня! Почему?

— Тебе надо меня бояться.

— Но я не боюсь! Мне все равно, что про тебя говорят — что ты призрак, преступник, бродяга — ты не сделал мне ничего плохого! Ты добрый...

— Я сказал — убирайся!

Николь достаточно имела дело со вспыльчивыми мужчинами, чтобы распознать реальную угрозу в хриплом голосе собеседника. Схватила сумочку, выскочила на солнечный свет и крикнула в оставленный за спиной мрак. В лицо наблюдавшему за ней призраку:

— А я все равно приду снова. И снова! Я приду, приду, ты слышишь? — и, подобрав юбки, пустилась чуть ли не бегом по привычной тропинке.

Он следил за девчонкой с раздражением, замешательством и неуместным весельем: ну и что он должен с ней делать?

Что он может с ней сделать?