По образу и подобию. Часть 1

Капитан сделал глубокий, при этом едва слышный вдох, выдох и, не меняя позиции, произнес.

— Продолжайте, Николай Александрович, мы вас внимательно слушаем.

— Так вот, о получивших Знак... Они принадлежат теперь той силе, что их инициировала. Инициировала самим фактом получения Знака. Подробности потом, — вновь остановил он вскинувшегося господина Гольдберга. — Если вы внимательно прислушаетесь к себе, то ощутите некоторое, пока еще очень неясное и слабое беспокойство. И это я вас сейчас ничуть не гипнотизирую, — мгновенно отреагировало он на подозрительный взгляд Капитана. — Хотите, я попрыгаю на одной ножке, чтобы разрушить гипнотическое воздействие, если вдруг оно было?

— Не нужно, Николай Александрович, продолжайте...

— А я все равно попрыгаю, — заартачился отец Андрей и в доказательство искренности своих намерений с самым невозмутимым выражением лица три раза подскочил на правой ноге.

— О цирковой карьере не размышляли? — чуть улыбнулся господин Дрон. — Я думаю, вас ждал бы немалый успех. Нужно только определиться с амплуа — рыжим или белым?

— Благодарю вас, Сергей Сергеевич, — все так же невозмутимо отвечал хозяин дома. — Я вообще-то довольно обеспеченный человек, для того чтобы искать дополнительных приработков на стороне. Да и должность командора Ордена отнимает довольно много времени. На репетиции может просто не хватить. Так на чем мы остановились?

— На слабом беспокойстве, которое мы должны ощутить, прислушавшись к себе. Кстати, вы правы, — после микроскопической паузы добавил почти уже успокоившийся предприниматель. — Если это не результат вашего гипноза, то что-то такое действительно есть.

— Ну, я же попрыгал, так что все честно. — Мужчины вежливо улыбнулись друг другу, и хозяин дома продолжил. — С течением времени это беспокойство будет усиливаться. Вы будете чувствовать все более и более настоятельную потребность что-то такое сделать, что-то чрезвычайно важное! Но вот, что именно необходимо сделать, вы знать не будете. Ибо получение Знака — лишь первичная инициация. Выбирающая из семи миллиардов человек — избранных. Тех, кому предстоит стать главными участниками в некоем начинающемся сейчас на Земле событии.

— Что это за событие, — торопливо добавил отец Андрей, — я сейчас даже не стану рассказывать, ибо мой рассказ прозвучит для вас бредом сумасшедшего... Н-да, так вот, чтобы узнать, что именно вам предстоит сделать, необходимо пройти вторичную инициацию, от которой вы, Сергей Сергеевич, столь героическим образом отказываетесь.

— И что же случится, если мы ее не пройдем?

— Примерно в течение месяца все усиливающееся беспокойство вас убьет, — пожал плечами отец Андрей. — А событие — поверьте мне, чрезвычайно важное для судеб всего человечества — останется без главных действующих лиц.

* * *

Рим, Patriarkio[5]

19 августа 1198

Мессер Эррико Соффредо — пресвитер церкви святой Пресседо, кардинал, член Священной коллегии и папский легат — не первый раз входил в рабочие покои наместника Святого престола. Далеко в юности остались робость и возвышенное волнение от того, что находишься в средоточии власти всего христианского мира. К сегодняшним пятидесяти годам осталась лишь глубокая вера в Господа нашего, в правоту служения, которому он себя посвятил, и готовность отдать все без остатка во имя его торжества.

Великая истина, что именно на Церковь и ее главу возложено Господом сохранение божественного порядка в мире, ни разу, даже в мыслях, не вызывала у него сомнений. Ведь это же так очевидно — как только невежи и тупицы могут не понимать! — один Бог на небе, один папа, его наместник на земле. Воистину 27 тезисов Григория VII, объединенных им сто с лишним лет назад в Dictatus papae[6] — суть лучшее, что один христианин может придумать для устроения жизни других.

В галерее Святых даров ему встретились кардиналы Филагатто и Сикконе из Конгрегации Богослужения и дисциплины таинств. Парочка поспешно поклонилась, стараясь не встречаться с Соффредо глазами:

— Laudetur Jesus Christus [7]

— Во веки веков. Аминь! — Удаляющиеся кардиналы возобновили прерванный, было, негромкий разговор, из которого острый слух мессера Соффредо уловил: ... любимчик Иннокентия ... цепной пес ... любому горло перегрызет за хозяина...

Болваны! Балласт, оставшийся от Целестина III, который Иннокентий все никак не соберется разогнать по окраинным епархиям. Надо же, они видят в нем всего лишь удачливого карьериста! А ведь происходящее сегодня определит судьбы христианского мира на столетия вперед.

Мессер Соффредо помянул нечистого, откровенно намекнув тому, что пора бы и прибрать, наконец, некоторых забывших о своем служении кардиналов, ну, или хотя бы подготовить для них сковородки погорячей, перекрестился и продолжил свой путь. — Воистину, — билось у него в голове, — со времен Григория VII не было еще на Святом престоле человека, настолько не уступавшего великому предшественнику своей волей, энергией, стратегическим видением целей. Человека, воспламененного той же самой страстью, и, несмотря на молодость, уже столь много сделавшего для ее удовлетворения.

Поэтому пусть что угодно шепчут у него за спиной завистники, Эррико Соффредо никогда и ни в чем не предаст Иннокентия III. Не из-за страха, и не из выгоды, а потому лишь, что никто лучшего него не смог бы споспешествовать главному делу каждого честного христианина — объединению христианского мира под властью апостольского Престола и возведению Града Божьего на этой столь грешной земле!

Войдя в покои, мессер Соффредо увидел, что Иннокентий не один. За конторкой стоял Пьетро да Капуа, кардинал-диакон церкви св. Марии на Виа Лата, и быстро писал под диктовку папы. Воспользовавшись тем, что оба отвлеклись на его появление, Доменико Соффредо склонился в поклоне:

— Deus vobiscum![8] Ваше Святейшество, сertissime mihi constat[9], ваша вчерашняя литургия войдет в историю наравне с Клермонским призывом Урбана II. Вчера я плакал, кажется впервые за сорок с лишним лет.

— Et vobis[10], мессер Соффредо, et vobis. И давайте на этом закончим этикетную часть. Располагайтесь поудобнее вон в том кресле, заранее прошу прощения, если оно окажется слишком роскошным для человека, всем нам подающего пример ревностного соблюдения апостольских заповедей. Мы с его высокопреосвященством закончим через несколько минут.

— Продолжайте сын мой. — Иннокентий III резко развернулся на каблуке, крутанул гранатовые четки вокруг запястья и, стремительно вышагивая вдоль выходящих во двор окон, продолжил диктовку:

'...дабы ты, кто, подобно апостолам, подвизался в дело благовещения, явил более обильные плоды проповедей, особо же в отношении освобождения провинции Иерусалимской, к чему прилагаем мы все усилия свои, и множественно бы получил таланты свои. И вручаем тебе, властью апостолической, всю силу, и в помощь и в совет сына нашего возлюбленного, Петра, кардинала-диакона Санта-Марии Виа Лата и легата престола апостольского, коего избрали мы особо для исполнения дела сего'

— Писано в Патриаркио, 19 августа одна тысяча сто девяносто восьмой год от Рождества Христова. — Иннокентий размашисто начертал свою подпись и вернул лист.

— Это письмо, мессер, вручите брату Фульку из Нейи. Его проповеди крестового паломничества давно уже вышли за пределы Иль-де Франс и вызывают вполне понятную ревность церковных иерархов. Святой престол просто обязан, detur digniori[11], поддержать этого неутомимого подвижника в его трудах. На словах же передайте мое апостольское благословение на полное отпущение сделанных ранее грехов всем, кто примет крест и отслужит Богу в крестоносном войске не менее двух лет.

Иннокентий вновь развернулся на каблуках, обращаясь уже к обоим собеседникам.

— Итак, мессер Соффредо, мессер да Капуа, tres faciunt collegium[12], и мы можем, наконец, обсудить наши ближайшие задачи. — Красные от постоянного недосыпа глаза обежали внимательно ожидающих его слов кардиналов. Затем Иннокентий повернулся и вновь продолжил свое стремительное хождение, отщелкивая каждое произнесенное предложение очередной бусинкой гранатовых четок.

— Апостольское послание с призывом к вызволению Гроба Господня из плена сарацин и язычников одобрено Священной Коллегией. И теперь многим ее членам, в том числе и вам, мессеры, предстоит дорога в архиепископства и ко дворам христианских государей, дабы донести до них волю Апостолского Престола. Засим нам останется только ждать. Причем, от германских князей и ждать-то особо нечего. Отправляя войско в Святую землю, Генрих VI — упокой Господи его грешную душу — два года назад выгреб оттуда все под гребенку.

— Английское и Французское королевства, вот что беспокоит меня более всего! — Папа сжал четки в руках так, что крепкая волчья жила, держащая на себе бусины, едва не порвалась. — Ричард Английский и Филипп-Август вцепились друг другу в глотку, pauper ubique jacet[13], как два нищих за гнутый медяк!

— Ну, Ричарда нетрудно понять, — вступил в разговор мессер Пьетро. За время его пребывания сначала в гостях у Леопольда Австрийского, а затем у Генриха Гогенштауфена[14], Филипп-Август успел прибрать к рукам немало из континентальных владений Плантагенетов.

— Да, да, да! Все так! Однако сегодня Ричард стоит уже под стенами Парижа и вполне способен заключить мир, сполна компенсирующий ему все понесенные убытки, включая выплаченные Генриху 150 000 крон выкупа. Ричарду придется остановиться, ибо английские и французские рыцари нужны сегодня у ворот Иерусалима! И позаботиться об этом предстоит Вам, сын мой.

Кардинал Пьетро да Капуа молча поклонился и поднял глаза в ожидании дальнейших распоряжений.

— Вам надлежит прибыть во Францию и в одном из городов юго-востока, еще не разграбленных этими нормандскими, аквитанскими и английскими головорезами, собрать ассамблею французского духовенства. На ней вы возвестите волю Святого Престола и огласите соответствующие инструкции — не буду на них останавливаться, поскольку вы сами более чем активно участвовали в их составлении.

— Далее... — Иннокентий остановился и промокнул лоб белоснежным платком тончайшего батиста. Беспощадное августовское солнце находило путь даже сюда, в самое сердце дворца. — ... далее вы встретитесь с графами Фландрии, Блуа, Болоньи и Тулузы. Эти вельможи фактически возглавляют целую коалицию французских владетельных господ, крайне не любящих своего короля, но зато втайне симпатизирующих Ричарду и страстно желающих оказаться его вассалами.

— Не рискуя открыто поднимать знамя бунта против законного сюзерена, они предпочитают, чтобы Ричард их честно завоевал — к чему, кстати, все и идет — и поэтому всячески препятствуют Филиппу-Августу заключить мир.

Папа остановился напротив своего легата и, в ответ на мелькнувший в глазах последнего немой вопрос, продолжил:

— Когда, как и под каким предлогом устроить эти встречи, я — зная вашу дальновидность и предусмотрительность в подобных вопросах — даже не обговариваю. Однако позиция Католической Церкви должна быть доведена на них в предельно ясной и жесткой форме. Мир, или хотя бы перемирие, нужны нам немедленно. И всякий препятствующий в этом, — в голосе Иннокентия зазвенела сталь, — будет немедленно отлучен, а его владение окажется под интердиктом.

— Когда же Вы убедитесь, что слова пастырского увещевания дошли до самого сердца возлюбленных наших детей... — Иннокентий сделал паузу, желая убедиться, что слова его поняты, — вот тогда, и только тогда Вы прибудете в ставку Ричарда Плантагенета и станете на коленях молить его о прекращении братоубийственного истребления христианами друг друга — в то время как Гроб Господень попирается пятою неверных.

— Полностью ли Вам ясна ваша миссия, мессер, или есть необходимость что-либо уточнить?

— Благодарю вас, Ваше Святейшество! — Кардинал-диакон поклонился, отступив на шаг к выходу. — У меня нет вопросов, и я готов, не медля, отправиться в путь.

— Нет, останьтесь пока, вы мне еще будете нужны.

— Теперь вы, Эррико, — голос Иннокентия потеплел, в нем явственно послышались отеческие нотки, словно бы родитель обратился к любимому сыну, надежде семьи и опоре в старости. Это могло бы показаться странным, учитывая, что 'отец' на целых тринадцать лет был моложе 'сына'. Но то, что кажется нам странным сегодня, ничуть не удивило бы любого современника описываемых событий. Ведь папа — наместник Отца небесного на земле. И значит, все мы его дети.

— Вам не придется совершать столь длительного путешествия, как брату вашему Пьетро. Но это — и все выгоды поручаемого вам дела. В остальном же, я опасаюсь, труды ваши окажутся намного сложнее, чем примирить двух расшалившихся коронованных детей. Ибо путь ваш лежит в Венецию. — При этих словах лицо папы потемнело, словно неизвестно откуда взявшаяся туча наползла вдруг на яркое солнце за окном. А напрягшийся было кардинал да Капуа с пониманием кивнул головой.

— Для доставки крестоносного воинства нужен флот. Боюсь, корабли Генуи и Пизы нам придется исключить из рассмотрения, поскольку эти два города находятся в состоянии ожесточенной борьбы. И все их военные силы, весь флот заняты только ею. Нет, — папа вскинул руки, — мы, конечно же, послали к ним наших легатов. И, я уверен, братья Петр и Грациан сделают все, что только в человеческих силах. Но, как вам наверняка известно, наши соседи по полуострову, увы, куда менее склонны к восприятию слова Божьего, нежели более простодушные и чистые сердцем северные государи.

— А это значит, — заключил речь папы мессер Соффредо, — что рассчитывать мы можем, к несчастью, только на венецианцев. Я слышал, посланцы Риальто не так давно посетили Рим?

— Да, — кивнул Иннокентий. — Некие Андреас Донато и Бенедикт Гриллони. Привезли ответ дожа на наше послание, объявляющее отлучение каждому, кто сотрудничает с сарацинами, поставляет туда металл, оружие, корабельный лес и самое корабли, пеньку, парусину, кто разбойничает вместе с ними на морских путях...

— И что же ответили эти разбойники? — с большим сомнением на лице поинтересовался кардинал да Капуа.

— Позвольте мне угадать, Ваше Святейшество, — кардинал Соффредо покосился на невесело ухмыляющуюся физиономию наместника Святого Петра. — Наверняка молили смягчить условия Святого Престола, поскольку де их исполнение приведет к полному разорению республики.

— Сын мой, — шутливо погрозил Иннокентий, — не занимаетесь ли вы по ночам чтением моей корреспонденции? А в общем, все так, — грустно заключил он, — за исключением лишь того, что не очень-то они и молили. По их пиратским рожам было видно, что отлучение волнует их значительно меньше, чем снижение торговых оборотов хотя бы на один процент. Венецианцев связывают с сарацинами старые и обширные торговые связи. И в них они заинтересованы намного больше, чем в освобождении Гроба Господня.

Иннокентий обернулся к окну, как бы любуясь панорамой Вечного Города, но глаза его были полуприкрыты, обращенный внутрь взгляд выдавал напряженное размышление.