Меч Господа нашего

Кто-то прижал его руку к столу, протер кожу приятно холодящей ватой, потом ему сделали какой-то укол. Боль не ушла, она превратилась в едва чувствуемую, тупую, ноющую и мозжащую — но боль никуда не ушла. Человек в черном берете — здоровенный, под потолок, видимо порученец этого самого генерала — поддерживал его, закинув руку на плечо, чтобы он не упал.

Закончив орать и дав в конце разговора полковнику хлесткую пощечину — генерал подошел к нему. Губастый, с бронзовой кожей, он выглядел как нечто среднее между европеоидной расой и негроидной, с уклоном все-таки к европеоидам. Он посмотрел на Аллена и что-то отрывисто сказал на урду, а потом пошел. И его потащили за ним, потащили по коридору, он едва шел, ноги были, как чужие, не слушались. Потом он снова — провалился в небытие.

Второй раз — он пришел в себя в кондиционированной прохладе бронированного микроавтобуса Шевроле, прокладывающего свой путь от Пешавара — к Исламабаду, где было американское посольство. Негромко играла какая-то успокаивающая музыка, кондиционер поддерживал в роскошном пассажирском салоне машины идеальную температуру и влажность воздуха, он был пристегнут широким ремнем безопасности к огромному кожаному креслу, спинка которого была чуть откинута назад, а рядом — сидели люди и разговаривали.

Это были американцы.

— Черт бы вас побрал вместе с вашими играми...

Лейтенант с трудом узнал женщину, сидящую напротив него в кожаном кресле бронированного микроавтобуса Шевроле, используемого посольством для срочных выездов. Но узнал. Это была доктор Мэри Ричардс, генеральный консул США в Пешаваре, бывший военный советник при Посольстве США в Кабуле, бывший офицер по вопросам Афганистана при Совете национальной безопасности, бывший генеральный координатор по делам границ при посольстве США в Пакистане. Довольно приятная женщина лет сорока, в гневе страшная — но сейчас она была не в гневе. Просто рассержена и выбита из привычного расписания дня американского консула.

— Вам, как никому другому известно, мэм, что подобную работу нельзя делать в белых перчатках...

— Известно... Мне известно то, что вы слишком часто стали лажать, Уильямс, и консульский пункт в Пешаваре на слуху в Туманном дне

* * *

*. И не в самом лучшем контексте. А это бьет и по мне тоже, и не думайте, что я буду это терпеть...

— Но мэм, мы добиваемся успехов и вам это известно.

— Добиваетесь, я это знаю. Но я подчиняюсь Госдепартаменту, а там ничего не знают про ваши успехи. Но зато там хорошо знают про ваши провалы, потому что каждый раз как вы налажаете — подбирать за вами дерьмо приходится нам. Вы хоть представляете, каких трудов нам стоит поддерживать лояльность пакистанского генералитета.

— Этот ублюдок сегодня заработал изрядно и при этом палец о палец не ударил.

— Ай, перестаньте! Бригадир Хабаяни избавил нас от еще одного скандала, подобного скандалу с Дэвисом, если бы ублюдки из ИСИ успели добраться до Аллена первыми — они бы вцепились нам в задницу как клещи, и это бы обошлось нам намного дороже. Пришлось бы увеличивать размер помощи, а это — десятки, если не сотни миллионов. Негодяи просто полюбили нас шантажировать, они знают все наши больные места и бьют по ним каждый раз, когда представляется возможным. Вам, засранцам просто повезло, что бригадир Хабаяни играл в гольф в офицерском клубе, и я быстро его нашла — иначе бы от ваших карьер остались одни воспоминания.

— Премного благодарен, доктор Ричардс.

— Это только слова. Не забудьте их, когда мы приедем. Вернувшись в Вашингтон — я не хочу обнаружить, что начальник моей станции исподтишка окатывал меня дерьмом каждый раз, как только я отворачивалась.

— Да что вы, мэм...

— Не божитесь. Знаю я вас...

Лейтенант Аллен застонал.

— Он приходит в себя — сказала женщина.

Тут — все то, что скопилось у него в желудке — двинулось наружу, и он уже ничего не смог с этим поделать — но Дэвид Уильямс, его шеф и глава станции в Пешаваре ловко поставил большой пакет, такой, в каком продавали спиртное там, где его нельзя было пить открыто.

— Спокойно, парень. Ты среди своих. На, попей.

Лейтенант хлебнул газированной воды — и снова отрубился...

Исламабад, Пакистан

Посольство США

Город Исламабад был построен в Пакистане уже после того, как страна обрела независимость от британского господства, период наиболее активного строительства пришелся на шестидесятые и семидесятые, в восьмидесятые и девяностые намного сильнее строился Карачи, а в нулевые — Пешавар. Это был город, построенный на пустом месте западными архитекторами по западным проектам специально для размещения тех, кто чувствовал себя в этой стране чужим. Остатки британской элиты вкупе с местными элитами, там же воспитанными в британском духе, они не чувствовали себя свободными ни в Карачи ни в Равалпинди, старой столице, ни в Пешаваре. Это была чужая для них страна, они были единственными европейцами в ней. И они построили для себя целый город, где не было интимной темноты восточных улиц и раздражающих по утрами криков с базара. Много зелени, широкие, просторные улицы, заново отстроенные мечети, правительственные, да и все остальные кварталы, уже при проектировании выстроенные так, чтобы в них удобно было держать оборону. Долгие годы бизнес и верхушка армии оставались единственными властителями Исламабада — но шло время, и теперь раздражающий европейца напев азанчи можно было услышать и здесь, в геометрически правильных кварталах выросли рынки. На этих рынках торговали всем: хлебом насущным, пакетами с героином "999", автоматами Калашникова, разряженными авиационными бомбами для фугасов, рабами, телами и душами человеческими. И все больше и больше "европейцев на Востоке" можно было увидеть по вечерам в местных мадафах и дуканах, и все больше и больше уважаемых людей тайно платили "закят" исламским экстремистам, пытаясь настоящим откупиться от кошмарного будущего. Игры с огнем восьмидесятых не прошли даром: стоявший на границах враг был повержен, но те, кого они успели взрастить для борьбы с ним — стали самыми худшими из врагов.

Главное здание посольства США в Исламабаде находилось на улице с непривычным для европейского слуха названием "Хаябан и Сухрварди". Это было довольно большое здание современной архитектуры, к которому было пристроено поле для игры в футбол — в критической ситуации оно должно было служить посадочной площадкой для вертолетов морской пехоты США. Здание было обнесено высоким, в два человеческого роста забором и охранялось усиленным нарядом пакистанской армии из той самой сто одиннадцатой бригады, а так же морскими пехотинцами, которые вместо типичных для этих миссий помповых ружей носили карабины М4, тяжелые бронежилеты и шлемы. После того, как в девяносто первом году разъяренная толпа разграбила и сожгла посольский комплекс — такие меры предосторожности не казались лишними. Движение в этом районе было ограничено, здесь находились посольства самых крупных и уважаемых стран, в том числе бывшее советское, а ныне российское и китайское. Дальше за посольствам — был комплекс правительственных зданий, в том числе резиденция президента, полностью закрытая территория. По размерам — китайское было самым маленьким из всех — но китайцам больше было и не нужно. Китайцам для проникновения в страну не нужно было посольство, а главным представителем Китая в стране был не посол, а главный военный советник, сидевший в Равалпинди, в здании генерального штаба. Там, аппарат военного советника Китая — занимал целый этаж.

Предупрежденные морские пехотинцы США выгнали на улицу Хаммер, вооруженный пулеметом — на случай, если охраняющие посольство солдаты попытаются задержать микроавтобус. Но ничего такого не произошло — солдаты тупо посмотрели на еще одну американскую машину и отвернулись, Шевроле загнали на закрытую территорию, в гараж. Там их встречали несколько человек, в том числе и резидент ЦРУ в Пакистане Рифт Виденс.

Лейтенант Аллен пришел в себя, когда они уже въезжали в посольство, чувствовал он себя не лучше, но и не хуже, а это уже было достижение. Морские пехотинцы осторожно помогли ему выйти из машины, положили на армейские носилки и понесли. Краем глаза, лейтенант увидел, как другие морские пехотинцы вытаскивают из багажника черный пластиковый мешок — и понял, что они ехали с трупом. Трупом его напарника.

В медпункте посольства привычный ко многому, в том числе к огнестрельным ранениям и минно-взрывным травмам врач попросил его раздеться до пояса, начал внимательно осматривать лейтенанта. Изменил пульс, давление, опросил о состоянии, попросил повращать глазами. Под глазами лейтенанта наливались черным два синяка — верный признак сотрясения мозга.

— Сотрясение мозга — сказал враг стоящему рядом Уильямсу — довольно сильное. Парня лупили со всех сил. Остальные травмы на первый взгляд не представляют опасности, но я не могу нормально диагностировать состояние без рентгеновского аппарата. Так что моя рекомендация — больница и как можно скорее. Я напишу записку врачу.

— Исключено — отрезал Уильямс — он должен покинуть страну в течение следующих двенадцати часов. Ни про какую пакистанскую больницу не может быть и речи. Он перенесет перелет?

— Крайне нежелательно. Может быть ухудшение.

— Хотя бы до авианосца. Там целый госпиталь, черт бы все побрал, и не таких ставят на ноги.

— Если только до авианосца. В пределах пары часов.

— Хорошо — Уильямс вышел из комнаты, чтобы отдать распоряжения.

— Кто это вас так? — спросил врач лейтенанта, сидящего на кушетке

— Познакомился с местными полицейскими — буркнул лейтенант — кажется, у меня крыша едет от обезболивающего. Ничего серьезного нет, док?

— Нужно сделать рентген, ваше состояние мне не особо нравится. В полиции работают профессионалы, могут быть затронуты внутренние органы. Так что — на авианосце не вздумайте сбегать из лазарета, это может быть очень серьезно.

— Спасибо, док.

Вернулся Уильямс

— С вашего позволения, сэр, я забираю вашего пациента. Миллер, пошли.

Лейтенант Аллен отметил, что даже у себя в посольстве — пешаварский резидент придерживается правил конспирации и в присутствии врача назвал не его настоящую фамилию имя, а первую, пришедшую на ум.

Они прошли по этажам посольства, все носились как встрепанные, места не хватало и сидели чуть ли не на головах друг у друга. Как это часто и бывало в проблемных странах — большинство персонала посольства составляли не американцы. Это представители мелких стран типа Хорватии или Грузии, которые хотели заработать американское гражданство и ради этого готовы были подставлять себя под пули: все больше таких было и в армии. Ничего хорошего в этом — лейтенант не видел...

Крыло, где находилась резидентура ЦРУ, охраняли отдельно, морские пехотинцы, как и на улице вооруженные автоматами. Стальная дверь перекрывала коридор: при штурме она должна была дать несколько минут, чтобы уничтожить документы. У Аллена с собой не было никаких документов, для того, чтобы урегулировать ситуацию — пришлось вызывать местного начальника станции, одного из немногих, кто имел право проводить по своему пропуску гостей. Боялись шахидов, попытки проникновения уже были, правда, про это по телевизору не говорили.

Они зашли в комнату, сильно похожую на допросную, только не в пакистанском полицейском участке, а в американском. Перебросившись несколькими словами с Уильямсом, начальник станции Виденс оставил их одних.

Его непосредственный шеф — разлил по стаканам местную минералку, прошелся по комнате будто бы в раздумье.

— Сам то понял, как попал? — резко спросил он

— Да, сэр.

— За гибель старшего агента по головке не погладят ни меня, ни тебя. Ты лицо прикомандированное, с тебя спроса меньше, основной спрос с меня. Но и тебе не поздоровиться — о карьере можешь забыть. Поэтому — давай с самого начала, четко и подробно. Надеюсь, эти пакистанцы не вышибли из тебя остатки мозгов.

Аллен начал рассказывать. Рассказывать то особо было и нечего: приняли объект, потом торчали и ждали его, потом вышел объект, поймал такси. Они вышли на связь с Лэнгли, с оперативным центром, они подключили спутник к операции по слежению, и визуального контакта с объектом не было, они вели его по указаниям со спутника. Потом — он привел их в Хаятабад, они услышали выстрелы и старший агент Даббер...

— Стоп, парень. Теперь по интересующим меня моментам. На связь с Лэнгли выходили ты или Даббер?

— Даббер, сэр.

— А зачем? Не такой уж и сложный объект.

— Не знаю, сэр. Может быть, мистер Даббер подумал, что ведя объект одной машиной легко засветиться? В конце концов, спутниковое время было нам его дали, разве не для этого создан центр слежения?

— Легче, парень. Я пока тебя ни в чем не обвиняю. Значит, спутник задействовал Даббер, так?

— Да, сэр.

— И потом он приказал тебе отрываться.

— Да, сэр, и мы свернули, как только спутник установил контакт.

— И дальше вы вели объект вне прямой видимости.

— Так точно, сэр.

— Получатся, могло быть так, что объект мог выпрыгнуть из машины и уйти от преследования, верно ведь?

— Да, сэр, но зачем ему это делать, если он видит, что слежки нет. А вот если бы он увидел что за ним идет пикап с двумя мужчинами — он вполне мог бы запаниковать и выпрыгнуть даже на ходу. И тогда все наблюдение полетело бы к чертям, он от нас вполне смог бы оторваться на улице, а нас бы просто могли растерзать. И кроме того, он нигде не останавливался?

— А на светофорах? А пробки?

Аллен почувствовал, что резидент прав

— Да, сэр, верно.

— То есть ты допускаешь, что за то время, пока машина была вне зоны визуального контакта, в нее могли что-то передать, или наоборот, что-то забрать, верно?

Аллена начало это беспокоить, он не понимал, куда клонит Уильямс, но инстинктивно чувствовало, что это не к добру.

— Полагаю, что да, сэр.

— Когда вы въехали в Хаятабад, кто был за рулем? Даббер или вы?

— Я, сэр.

— А Даббер вам подсказывал, куда ехать?

— Нет, сэр, я сам видел куда ехать. У нас же был навигатор, там спутник передавал данные по машине.

— Хорошо. Вы по навигатору видели, куда ехать. Что было потом?

— Потом машина с объектом остановилась, и я тоже остановился. Потом Даббер приказал ехать вперед — и в это время мы услышали выстрелы.

— Выстрелы? Какие выстрелы?

— Приглушенные такие, сэр.

— Сколько их было?

— Сначала один, сэр. Мистер Даббер как раз запрашивал дополнительные данные, он не хотел идти без картинки сверху... я имею в виду со спутника, сэр

— Я хорошо знаю, что это такое. Что было дальше?

— Дальше мистер Даббер бросил спутник... ну телефон, сэр. Схватил автомат и побежал. Там еще начали стрелять, в том числе из дробовика.

— А куда побежал мистер Даббер, лейтенант? — вкрадчиво спросил Уильямс — разве у вас была санкция на какие-то активные действия, а?

— Нет, сэр. Но разве согласно внутреннему протоколу старший агент не имеет права принимать решения самостоятельно в критической ситуации?