Бальзак-драматург

<...> "Пьеса Бальзака оказалась загубленной".

<...> "Покинув театр, герцог Орлеанский приказал ехать в Тюильри, где король из его собственных уст узнал о скандале в театре "Порт-Сен-Мартен". Тут же вызвали г-на де Ремюза, и на другой же день пьеса была запрещена".

Скандал был полный, так как в литерной ложе сидел старший сын короля, принц, герцог Орлеанский.

Фредерик, в надежде спасти положение, дурачился даже в тех местах роли, которые были написаны серьезно, Прежде ему это удавалось, на этот раз он оказался менее счастливым: занавес опустился при ужасающем шуме, и великому комику пришлось отказаться от мысли "вызвать автора".

16 марта официальный орган "Le Moniteur universel" опубликовал короткую заметку:

"Министр внутренних дел запретил представление драмы, показанной вчера в театре "Порт-Сен-Мартен" под названием "Вотрен".

"Почему же провалился "Вотрен", — спрашивает Сухотин, — если, по мнению такого тонкого ценителя театра, как Теофиль Готье, пьеса эта была не только не плоха, но сверкала забавными шутками, ошеломляющими парадоксами и диалогами, достойными Бомарше по своей тонкости, живости и едкости?".

"Этого остроумия, — говорит Готье, — хватило бы на двадцать водевилей и столько же мелодрам".

Один из анекдотов утверждал, что якобы вследствие трюка Фредерика Леметра, который взбил кок на своем парике, подобный королевкому, и этим вызвал негодование высших сфер. Однако у господствующего класса были иные, более существенные основания для выступления против пьесы, ярче всего отразившиеся в рецензии на постановку, напечатанную в "Gazette de France" 18 марта 1840 г.

Эта статья оплакивает падение общественного вкуса, который заставляет выдающийся ум (понимай — Бальзака!) искать героя для своей драмы на каторге.

Разумеется, главным виновником скандала был Вотрен, бунтарь, циник, "реальный преступник", "настоящий каторжник", клейменный палкой надстмотрщика и раскаленным железом палача, к тому же еще снабженный в характере своем физико-патологическими уклонами.

Концепция характера Вотрена — это не только "отрицание социальных добродетелей", но и "отрицание чувства морали". Из пьесы можно вывести, утверждает рецензент, лишь одно заключение: "человек представляет собой совершенно извращенное животное; добродетель — это лишь условность, общественная неправда; а когда проникаешь в самую суть вещей действительности, то отдаешь предпочтение каторжникам, у которых есть преимущество перед людьми общества: они искренни... Согласно этой странной поэтике, морали больше не существует, разум представляет собой единственную высшую реальность, а мир оказывается вдруг озаренным солнцем, которое светит в грязи".

Всем, кто читал историю Люсьена и Вотрена, известно, что последний питал к своему юному другу ненормальное пристрастие, а потому, когда актер Леметр появился на сцене с прической короля, всем стало понятным, что в озорстве этом, конечно, скрыт намек на крайне развращенную натуру коронованной особы...

Министр внутренних дел Шарль де Ремюза гордился тем, что запретил "Вотрена" сразу же после первого представления. Благодаря такому его поступку "порядочные люди почувствовали, что находятся под защитой".

После запрета встретила пьесу в штыки и пресса. А директор театра Арель подсчитав убытки, составившие 600 тысяч франков, через две недели объявил себя банкротом и закрыл театр. Бальзак, с которым приключился "приступ горячки" (оказалось, он взял под пьесу 17 тысяч 500 франков аванса), укрылся у сестры, в доме 28 по улице Фобур Пуасоньер. Вдобавок, впоследствии выяснилось, что рассчитывая на прибыль от постановки "Вотрена", Бальзак заранее продал авторские права на нее за 5 тысяч франков плюс ростовщический процент в две с половиной тысячи Антуану Помье, агенту Общества литераторов, президентом которого Бальзак больше не являлся, и Пьеру Анри Фуллону. Оба эти кредитора в судебном порядке потребовали продажи мебели и построек в Жарди.

Стоит отметить, что Бальзак в этой ситуации проявил истинное благородство своей широкой натуры: сразу же после провала премьеры ему предложили возместить убытки, но он отказался от денег.

Вот что по этому поводу он написал г-же N: "Нынче утром, когда я заканчивал письмо Вам, милый друг, директор департамента Изящных искусств явился ко мне вторично. Он предложил мне сию же минуту возмещение, кое не составило бы положенной Вам суммы... Я отказался. Я сказал ему, что либо я имею на это право, либо нет и что ежели да, то мне надо, по крайней мере, выполнить свои обязательства перед третьими лицами; что я никогда ничего не требовал; что я дорожу этой благородной чистотой и не хочу ничего для себя либо хочу всего для прочих..." (Париж, 1840 г.).

И.-Ж. Каве, который предложил Бальзаку возместить убытки, преисполнился уважения и восхищения, когда писатель отверг его предложение.

"Впервые в жизни я встречаю отказ", — сказал тогда он.

В поддержку пьесы и отмене на нее цензурного запрета высказались многие литераторы, друзья Бальзака. Виктор Гюго лично сопровождал Бальзака и Ареля к министру внутренних дел Шарлю де Ремюза, от которого зависело снятие запрета на постановку "Вотрена" (а впоследствии в продолжение почти двух месяцев тщетно пытался отстоять "Вотрена"). Но министр был неумолим. Единственное, что он разрешил, — с мая по август 1840 г. поставить пьесу другого характера.

Тогда же, после посещения министра, к Бальзаку явился его представитель, чтобы передать ему в качестве компенсации несколько билетов по тысяче франков. Бальзак не принял министерских даров.

"Это не покрытие понесенных мною убытков, — сказал он, — это милостыня"...

В заключение об этих перипетиях постановок "Вотрена" следует добавить, что постановка пьесы все же была возобновлена десять лет спустя 23 апреля 1850 г., за несколько месяцев до смерти Бальзака, но уже со "смягченными" образами главных героев, в том числе и Вотрена. На эти изменения, несомненно, повлияли социальные сдвиги конца 40-х годов и февральская революция 1848 г. Впрочем, после установления бонапартистской контрреволюционной диктатуры и в более позднейшие времена образ Вотрена не вызывал у зрителей больше сочувствия, и постановки с ним 1 апреля 1859 г. и 22 сентября 1917 г. также провалились...

Но — провал провалом — в 1840 г. Бальзак, ненадолго ставший руководителем "Порт-Сен-Мартен", тем не менее, не сдается: он предлагает Фредерику Леметру еще две вещи — "Ричарда Губчатое Сердце" и "Меркаде" (по-новому называвшуюся "Делец"), образ главного героя которой сочетал бы черты бальзаковского Вотрена и мольеровского Тартюфа, только без каторги, которую он как всегда закончить не успел.

Еще в 1838 г. он писал Ганской:

"...Заканчиваю также "Ричарда Губчатое сердце", который один может дать мне выход из положения..."

Леметр, как пишет его биограф, Анри Леконт, по просьбе Бальзака, показал "Ричарда Губчатое сердце" издателю Полену, чтобы взять под нее аванс в 1. 000 франков. Издатель потребовал рукопись, Леметр ее отдал, и с тех пор ее никто не видал. В театр "Амбигю", который готовился восстановить "Кина" Дюма, Леметр пьесы даже не предлагал, ничего Бальзаку не ответив. Пьеса так и не была поставлена, а в других предложенных Бальзаком пьесах, не захотел играть сам Леметр.

Следующей, наверное, самой любопытной из бальзаковских авантюр, становится пьеса "Проделки Кинолы" (а также в разных переводах "Надежды Кинолы", "Находчивый Кинола"), задуманная, по утверждению некоторых бальзаковедов, еще в 1834 г. (первые записи и заметки о ней были обнаружены в альбоме "Мыслей, сюжетов и отрывков").

После провала "Вотрена", в конце 1841 года, явился к Бальзаку новый театральный соблазнитель, директор Одеона Огюст Лоре, такой же, как и Бальзак, прожектер по части снискания внезапных богатств, недавно переживший оглушительный провал "Лоренцино" Дюма и "Цепи" Скриба. Пьесу принес актер Проспер Вальмор, женатый на Марселине Деборд Вальмор. Театр потребовал от автора внести кое какие изменения: подчеркнуть характерные черты героев, подработать главный женский образ Фостины Бранкадори, возлюбленной изобретателя Фонтанареса, которая "должна харкать кровью, повергая зрителя в дрожь". Наконец, добавить действия в пятом акте.

Бальзак уже прикидывал, сколько ему принесет постановка. Гонорар перечисляли на имя некоего Шарля Франсуа Стюбера, проживавшего по улице Лиль в доме 97. Вероятно, Стюбер был подставным лицом. Провал "Кинолы" мог серьезно повредить продаже томов "Человеческой комедии", первый из которых должен был выйти в свет 16 апреля 1842 года, второй ожидался в сентябре, третий — в ноябре.

Сюжет пьесы Бальзак раскрывает в письмах к Ганской. В одном из них (от 5 февраля 1842 г.) он пишет:

"В "Одеоне" будет поставлен "Урок великим людям", большая комедия на тему борьбы гениального человека против своей эпохи..."

В другом письме он раскрывает сюжетный замысел шире.

"Сюжет, — пишет он, — это спор великого человека со своим веком. Я взял для сюжета удивительную историю изобретателя, который заставил в XVI в., в Барселоне, двигаться при помощи пара корабль и утопил его перед тремя стами зрителей. Никто не знал, что с ним сталось, никому не были известны причины его гнева. Но я угадал эти причины и создал пьесу".

Фонтанарес, как изобретатель парохода, на котором золото и серебро с американских рудников можно гораздо быстрее доставлять в испанские порты, встречает одно непонимание. Век испанского золота, в который ему выпало жить, отнюдь не облегчил его существование. Глава инквизиции усматривает в использовании пара происки дьявола: "И пар, и Кальвин... Это уж слишком". Моряки также против паровой машины на корабле.

Интриганы добились того, что слава выпала не на долю изобретателя, а на долю лжеученого, дона Рамона. Только находчивый Кинола помогает ему противостоять против "мира корысти, хитрости, политики и коварства". И все же Фонтанарес вынужден сделать так, чтобы корабль взорвался и утонул. Сам он со своей возлюбленой отправляется во Францию, чтобы при ее содействии отомстить миру.

Выступит ли в роли Фостины знаменитая Мари Дорваль? Ее участие наверняка принесло бы спектаклю успех. Актриса велела Бальзаку прочитать ей пьесу...

Читка "Кинолы" состоялась в театре 29 декабря 1841 года. Четвертого и пятого актов еще не было, и автор импровизировал на ходу. Ему удалось выкрутиться. Тем не менее, Мари Дорваль раскапризничалась и играть отказалась под предлогом голландского турне, договор о котором подписан.

"Сказав это, — вспоминает Гозлан, — она с обычной поспешностью завязала ленты своей шляпки, двумя сухими щелчками оправила платье, измятое от долгого сидения, засунула свои вечно зябнувшие руки в муфту из серой лисы, поклонилась и вышла".

На деле ее совсем не устраивала роль.

Не согласилась на роль Фостины и мадемуазель Жорж. Однако Лоре принял пьесу и назначил через два дня репетицию. Окончательный выбор пал на бесцветную Елену Грассен, до того не выступавшую в главных ролях и наверняка не умевшую "харкать кровью".

Начались репетиции. Бальзак крутился как волчок, ухитряясь бывать в десяти местах одновременно. К тексту пьесы он относился точно так же, как к любому другому своему произведению, никогда не считая его "окончательно доработанным". Он вносил поправки в диалоги, переделал весь заключительный акт. Актеры раздражались, не понимая, для чего они учили текст, который назавтра следовало забыть.

Но, слава богу, пьеса мало-помалу обретает свой сценический вид, и Бальзаку теперь хочется лишь одного: превратить премьеру "Кинолы" в самое блистательное зрелище из всех виденных Парижем, превратить ее в неслыханный и беспримерный триумф. Лица, обладающие именем и весом, должны все без исключения быть в театре, восседать на самых почетных местах. Нельзя дать прокрасться ни одному врагу, ни одному завистнику...

Ему мнится, зал должны украшать лучшие из лучших.

"План битвы разработан с истинно бальзаковским великолепием, — замечает Цвейг. — Просцениум должны украшать послы и министры, места в партере будут заняты кавалерами ордена святого Людовика и пэрами Франции. Депутаты и государственные чиновники должны восседать в первом ярусе, финансисты во втором, богатые буржуа в третьем. Кроме того, зал будут украшать своим присутствием самые красивые женщины, блистающие на самых видных местах. И Бальзак нанял рисовальщиков и живописцев, дабы увековечить ослепительную картину этого вечера".

Бальзак в полном восторге от своей задумки. Вот что он пишет об этом мадемуазель Софье Козловской (Париж, 6 марта 1842 г.):

"Дорогая Софка!

Я очень хотел бы знать адрес Константин Разумовской, чтобы спросить ее, хочет ли она ложу на премьеру "Кинолы".

Вы же знайте: если этого хотят обе княгини Трубецкие, если хотят Макановы, княгиня Лик, княгиня Нарышкина, — всего семь лож, — то дайте мне знать, должны ли они быть открытыми или закрытыми. Я хочу посадить красивых женщин на виду.

Что же касается вас, Соф, то узнайте, хочет ли Ваш поклонник Евангелист ложу или место на балконе, и сколько понадобится кресел или мест на балконе для всех молодых людей из Вашего общества.

Вы, наверное, пойдете с Вашей матушкой, может быть, с м-ль Краевской. В последнем случае сообщите мне, сколько нужно мест Вашей матушке — четыре или шесть.

Между нами, закрытые ложи первого яруса стоят по 30 франков с человека, открытые — по 25 франков, а я хочу, чтобы вы были в открытой, как и все элегантные женщины. Место в открытой ложе второго яруса стоит всего 20 франков...

<...> Итак, Софи, за работу! Горит, кипит!"

Для французских театров того времени это были неслыханные цены!

На следующий день он отправляет ей другое письмо, в котором выражает желание видеть в зале русскую колонию все с тем же намерением посадить на передние места красивых женщин.

"Скажите всем Вашим русским дамам, что мне нужны фамилии и адреса их друзей (мужчин), желающих получить места, и собственноручно написанные ими рекомендации. Ко мне каждый день являются десятки людей под фальшивыми именами и отказываются сообщить свой адрес: это враги, которые хотят устроить провал пьесе. Мы вынуждены принимать самые строгие меры предосторожности... Через пять дней я уж не буду знать, что мне и делать. Я просто пьян от своей пьесы..."

Вечером 14 марта директор театра "Одеон" Огюст Лоре, говорил Бальзаку, что все его надежды связаны с постановкой "Кинолы", которую он надеется видеть гвоздем сезона: "Пьеса — настоящий шедевр, наполняющий меня трепетом".

Генеральная репетиция "Кинолы" состоялась 16 марта 1842 года, премьеру назначили на 19 марта.

Предприимчивость никогда не подводила Бальзака. Слухи о блистательной премьере возбуждают всеобщий интерес. Бальзак договаривается с директором театра, что на три первых спектакля билеты будут выдавать только с его, Бальзака, разрешения.

Теперь он по несколько часов в день проводит в театральной кассе и в директорской конторе, парижане толпятся перед кассой, предлагают двойную и даже тройную цену за билеты, но если кто-нибудь из пришедших за билетами Бальзаку не нравился и казался врагом, он говорил, что все билеты проданы.