— Кого их, ах цеппелины? — брат наконец-то отвернулся от надоедливой француженки, — нет, вроде. Три года назад, помнится, какие-то аферисты создали 'Российское общество северного воздухоплавания'. Собирали взносы на строительство дирижабля для полета на Северный полюс. Председателем комиссии по организации полета пригласили полярного исследователя Колчака, заручились поддержкой известных писателей, путешественников. Обманули много порядочных людей. А потом сгребли деньги и деру.

— Помню, у меня до сих пор их десятикопеечная марка лежит, там где дирижабль с надписью 'Россия' надо льдами летит.

— А у меня рублевая, с бородатым мужиком втыкающим российский флаг в лед, — хохотнул Андрей, — боюсь, что теперь дома любого кто предложит строить дирижабли сразу начнут бить, не разбираясь.

— А жалко, мне это всё так нравится! Когда подниматься начали, у меня даже сердце ёкнуло! Хочется, чтобы летели помедленнее, а то какие-то десять часов и приземлимся, — Лиза скорчила жалостливую рожицу.

— Так наслаждайся, пока они не кончились.

Лиза всё ещё стояла у окна, не в силах оторваться от уплывающих пейзажей, когда к ней подошла невысокая смуглая девушка с роскошно вьющимися волосами под небольшой шляпкой и немного нерешительно спросила на немецком — Извините, что беспокою, но я услышала, что вы из России и мне стало интересно. Я никогда не встречалась с русскими, а в газетах только пугают казаками, пьющими сырую конскую кровь и ругают вас за то, что прогнали русского кайзера.

А ей в гимназии казалось, что изучение грубого немецкого языка — пустая трата времени, то ли дело — изящный французский. Но теперь, она неплохо понимала свою ровесницу и даже, кажется, могла ей что-то ответить.

— Меня зовут Елизавета, я живу в Сибири, это очень далеко. Казаков пьющих кровь не встречала.

— Элизабет? Очень приятно — меня зовут Ребекка. Сибирь — там очень холодно и много снега?

— Зимой — много, но зато зима короткая — всего девять месяцев, — привычной присказкой ответила Лиза.

— А правда, что вы, русские постоянно устраиваете еврейские погромы?

Вопрос озадачил Лизу, она родилась и выросла в Сибири, где все окружающие вокруг были переселенцами, и где о человеке судили в первую очередь по его делам, а уж вопросы национальности и вероисповедания как-то отходили на второй план. О погромах Лиза могла вспомнить только то, что после покушения террориста — еврея на Столыпина в двенадцатом году такие были где-то в южных губерниях России. Беспорядки длились несколько дней, а местные власти всё это время пребывали в нерешительности — то ли разгонять черносотенцев, то ли присоединяться к ним, то ли просто закрыть глаза. Вакханалию прекратил Столыпин, когда он пришел в сознание и ему доложили о происходящем, то он был краток — приказал пересажать всех организаторов погромов. Это Лиза проходила в гимназии не так давно и потому помнила, но большего она не знала и решила свести неудобный вопрос к шутке.

— Да, это у нас такой национальный вид забавы — устраивать погромы. К сожалению, у нас, в Сибири, холодно и много диких медведей, поэтому евреи быстро кончаются. Тогда мы идем к губернскому начальнику и просим прислать новых, — Лиза улыбнулась, ожидая ответной улыбки.

Вместо улыбки она увидела недоуменную гримаску. Девушка развернулась к Лизе спиной и засеменила каблучками, спеша к седому пожилому мужчине. Там она быстро-быстро начала сыпать словами на языке похожем на исковерканный немецкий. Затем она подхватила его под локоть и они ушли, метнув в её сторону по тяжелому взгляду. Похоже, что шутку не поняли, наверное из-за её плохого немецкого. Интересно, из-за чего так расстроилась Ребекка, жаль, можно было поболтать ещё. Она бы рассказала ей массу душераздирающих подробностей про медведей крадущих самовары с водкой!

Парижопль. Август 1926

Представьте, что вам дарят на день рождения подарок. Большая коробка красиво обернута бумагой и перевязана ленточкой с кокетливым бантиком. В предвкушении, вы аккуратно вскрываете её, развязываете ленточку, снимаете бумагу и открываете крышку, но внутри видите лишь сор и хлам, в недоумении вы отгребаете его в сторону, пытаясь ещё что-то найти на дне, но очень скоро убеждаетесь, что и там нет ничего похожего на подарок. И тогда на смену недоумению приходит разочарование, и чем сильнее вы ждали подарок — тем большим будет огорчение.

Если с высоты полета цеппелина Париж ещё вполне был похож на праздник, то при близком рассмотрении все иллюзии разбивались вдребезги, хороня под своими осколками образ города-сказки нарисованного Лизиным воображением.

— Это не Париж, это Парижопль какой-то, — возмущенно пробормотала она, глядя как ветер катает по мостовой обрывки старых афиш, — всё в окурках и плевках. Тут что, немецкие оккупанты перестреляли всех дворников?

— Первый выход в город и ты уже недовольна. В Новониколаевске, что ли намного чище? — скептически улыбнулся Андрей.

— Нет, но там я другого и не жду. А здесь, в культурной столице мира, как они сами себя называют, я не думала что мне придется постоянно следить за тем, чтобы не наступить ногой в какую-нибудь гадость! Надо было остаться в Берлине — там чисто и красиво. И вообще, оглядись вокруг — похоже это на тот Париж, о котором пишут в книгах и газетах?

Город удручал, облезшие стены домов давно забывших о ремонте были сплошь оклеены по высоте человеческого роста объявлениями, большей частью рукописными. Уличные фонари с разбитыми плафонами, дороги с войны не видевшие ремонта и разбитые до непотребного состояния. А от протекающей Сены явно припахивало чем-то неприятным. Несмотря на разгар рабочего дня улицы были заполнены народом. Часть мужчин до сих пор ходила в военной форме со споротыми нашивками, остальные были одеты в непривычные глазу куцые короткополые пиджаки с короткими рукавами. Все эти люди заполняли улицы, но удивительное дело — никуда не шли, казалось они бродят в поисках чего-то. Иногда в круговерти людского движения несколько человек останавливались создавая островок стабильности и тогда к ним со всех сторон устремлялись остальные. Толпа разрасталась и разрасталась, иногда до нескольких сот человек, а затем вдруг рассыпалась в разные стороны и странные люди с пустыми глазами продолжали своё бесцельное движение. Повсюду безногие, безрукие инвалиды выпрашивали подаяние и сердце Лизы сжималось от боли, когда она видела обращенные к ней лица с выжженными пламенем взрыва пустыми глазницами. Юркие людишки, не боясь ничего громогласно предлагали кокаин, оружие и девочек.

— Да, боюсь, когда отец нас отправлял сюда, он тоже имел в виду какой-то другой Париж, — развел руками Андрей, — но его можно понять, он хотел сделать нам подарок, мне — к окончанию университета, тебе — к окончанию гимназии. Что могло по его мнению быть лучше для тебя, чем поездка во Францию? Тем более отец знает, что скоро тебя выдавать замуж, а повезет ли тебя муж куда-нибудь или посадит дома сидеть с детьми — неизвестно. Вот он и расстарался для доченьки.

— Тоже мне, замуж! — фыркнула Лиза, — и вовсе я не собираюсь пока замуж, да и не видно что-то никого подходящего.

— Отца понять можно, если бы мы жили в его родной деревне, то тебя давно бы замуж выдали. Уже и ребенка успела бы родить. Вот он и переживает, чтобы не засиделась в девках. Но и отдавать за кого попало не хочет, так что, поглядывай, как только отец сочтет, что претендент достоин — глазами моргнуть не успеешь, как окажешься мужниной женой.

— А меня спрашивать будут или так, в мешке отдадут? — нарочито жалостливым голоском спросила Лиза.

— Зависит от обстоятельств и от жениха, — подмигнул братец.

— Вместо Парижа подсунули неизвестно что, теперь для полного счастья не хватает чтобы жених оказался толстым, лысым и старым.

— Вижу, ты настроена на ворчливый лад, давай возьмем такси или извозчика и поедем в какую-нибудь забегаловку покушаем.

Забегаловкой оказался ресторан 'Максим' на Рю Рояль, куда Андрей заблаговременно позвонил перед выходом в город. Тут Лиза наконец-то смогла увидеть и оценить наряды парижских дам, которые уже отчаялась найти на серых улицах города. Здесь собралась элита страны, здесь лилось шампанское рекой, здесь кавалеры целовали руки дамам в обворожительных нарядах и щедрой рукой рассыпали чаевые. Вышколенные официанты беззвучно скользили между столиками уставленными деликатесами и подносили новые бутылки в серебряных ведерках.

— Похоже на пир во время чумы, — Андрей осмотрел зал, — и не подумаешь, что на улице митингуют. Сколько раз мы на митинги натыкались, пока сюда доехали?

— Не считала, раза четыре. Но женский мне понравился.

Лиза улыбнулась, вспомнив, как они натолкнулись на толпу суфражисток, тут же окрещенную Андреем 'сборище фурий'. Оратор — растрепанная покрасневшая женщина без головного убора что-то натужно выкрикивала и грозила в небо сложенным зонтиком. Что именно она кричала, было разобрать сложно, так как каждый её выкрик толпа поддерживала разноголосым воем. Иногда задние ряды, которым выступающую было плохо видно и слышно, завывали уж совсем невпопад.

Елизавета осторожно изучала ложкой содержимое супа с мидиями, когда в зал вошло ОНО — элегантное до умопомрачения, безрассудно короткое до колен, но ужасно желанное — черное платье. Женщину надевшую платье Лиза разглядела лишь потом, во вторую очередь, как несущественный штрих.

— Андрей, если ты мой брат, то ты немедленно узнаешь у той дамы, где она покупала это платье! — возбужденно зашипела Лиза.

— Поем и узнаю, — Андрей оторвал глаза от тарелки и посмотрел на женщину, — платье как платье, простенькое, коротковато только, отец ругаться будет.

— Да пусть хоть расстреляет, я хочу такое! Иди немедленно, вдруг уйдет!

— Не думаю, что она пришла сюда скушать один пирожок и быстренько уйти. Никуда не денется, пока я доем, — заупрямился Андрей.

Зная, что когда он начинает упрямиться, то переубедить брата невозможно, Лиза механически жевала то, что стояло перед ней, продолжая следить за дамой и с ужасом ожидая, что вот-вот она выйдет. Конечно, можно было подойти самой и спросить, но ей казалось, что на фоне этого черного великолепия её одежда будет выглядеть совершенно неприлично. А Андрей, подлец, словно не замечая её душевных переживаний, продолжал с аппетитом смаковать обед. Он ещё хотел повторить десерт, но тут нервы у Лизы не выдержали и она пнула его под столом.

— Значит, узнать, где она купила платье? — брат, потер ушибленную лодыжку, затем встал и бодрым шагом направился к столику за которым в одиночестве трапезничала дама.

Брат подошел к столику, высокий, статный, он учтиво склонил голову и что-то сказал ей, она улыбнулась и жестом указала на стул рядом с собой. Они поговорили несколько минут, а затем официант принес им ведерко с шампанским. Через полчаса Лиза чувствовала себя покинутой и злой, а брат всё еще мило беседовал с незнакомкой и пил шампанское. Пронзающие взгляды, которые Лиза метала в его сторону, он казалось не замечал и продолжал наслаждаться жизнью. Когда она уже была переполнена гневом и всерьез оценивала — долетит ли до Андрея кофейная чашечка, он соизволил вспомнить о ней и вернулся.

— Это платье от Габриель Шанель, у неё свой магазин на Rue Cambon. Платье так и называется — маленькое черное платье.

— Ты только это и узнал за целых полчаса?

— Ну отчего же, — ухмыльнулся братец, — мы познакомились, прелестная женщина. Она графиня из Венгрии, Австро-Венгрии. Кстати, предложила довезти нас обратно в пансион. Я согласился.

К удивлению Лизы, графиня управляла автомобилем сама, довольно ловко управляясь со всяческими рычагами. В пути она ещё и болтала все время с Андреем усевшемся впереди, в то время как Лизе с надутым видом осталось сесть на заднее сиденье. Узнав, что они новички в Париже, она трещала без умолку, знакомя их с местными нравами.

— Никогда не меняйте свои деньги на франки. Инфляция у них страшная, нули уже скоро на банкнотах не поместятся. Вы наверняка потеряете на таком обмене. Всё равно — все с большой охотой принимают валюту, и можно поторговаться.

Не прельщайтесь ночной жизнью Парижа, вам повезет, если вас только ограбят. По ночным варьете можно ходить только компанией из нескольких человек, но и при этом — все деньги не показывать.

В Лувр можете не ходить — германцы в оккупацию вывезли оттуда все, кроме стен. На Эйфелевой башне будьте внимательны, пока вы станете охать и ахать, вас могут обворовать карманники.

Если вы хотите посмотреть на жизнь богемы и посмотреть на местные знаменитости, то загляните в кафе 'Ротонда', 'Дом' или 'Селект'. Но в 'Доме' постоянно много американцев, в стране у них сухой закон, а здесь они напиваются как свиньи и вечно затевают с кем-нибудь драки. Грубый и неотесанный народ. Можно ещё зайти в 'Сиреневый хуторок', там тоже собирается неплохая компания. Все кафе рядом, на бульваре Монпарнас, так что можно за раз обойти их все.

Автомобиль подъехал к пансиону. Андрей помог Лизе выбраться из машины и подвел к дверям.

— Извини, сестренка, но я должен проводить графиню, — брат обезоруживающе улыбнулся.

— Понятно, ты будешь ей показывать дорогу до дома, а то она ещё заблудится невзначай, — ядовито процедила Лиза, — давай, Сусанин!

Ночью под окнами стреляли. Выстрелы басовитыми хлопками распороли ночную тишину. Лиза проснулась при первом выстреле, а затем, когда всё смолкло, долго слушала тишину. Вновь раздался хлопок, но где-то дальше. Через некоторое время ещё один. Потревоженный, сон не возвращался. То, что стреляли здесь, недалеко от её окна, встревожило и обеспокоило Лизу. Брат так до ночи и не вернулся в свою комнату, Анна-Мария, отпросившаяся сразу по приезду навестить родню, тоже не появилась. Лиза остро почувствовала своё одиночество в незнакомом окружении, заставляющее внимательно вслушиваться в редкие ночные звуки. Впрочем, через некоторое время её мысли свернули на платье, которое она обязательно купит и на туфли-лодочки, прекрасно гармонирующие с ним. А ещё и шляпка...

— Выпечки не будет, хлеба тоже — служащие хлебопекарен объявили забастовку, — служанка поставила на стол металлическую вазочку с печеньем, — но наш повар пообещал к обеду испечь булочки.

Покачав головой — ох уж эти французы, Лиза принялась уничтожать завтрак. Она уже покончила с омлетом и принялась грызть от скуки печенье, оказавшееся на редкость пресным и безвкусным, когда в обеденной зале пансиона появился Андрей. С припухшими веками и покрасневшими глазами, он уже успел побриться и выглядел вполне прилично.

— А вот и наш Казанова появился! Что, романтический воздух Парижа опасен для приезжих, головка закружилась?

— Не надо так громко, — щека Андрея болезненно дернулась, — можно потише? И не закружилось у меня ничего, просто проводил даму, ведь она отнеслась к нам очень вежливо. А потом было бы неучтиво уйти сразу — мы посидели, выпили шампанского, потом ещё какой-то венгерской национальной косорыловки, поговорили, ещё выпили. Когда я уже собрался уходить, она наотрез отказалась меня отпустить в ночь, заявив, что мой холодный труп будет на её совести. Она была очень настойчива — пришлось уступить.