Риша

Старуха затихла на некоторое время, словно окунувшись в воспоминания, пытаясь воссоздать, как это было. Она сидела на скамье, цепко держа в руках перед собой раскрытую шкатулку и перебирала сухонькими руками пожелтевшие листки бумаги.

-О том, что ты родилась никто не ведает. Мариса, по возращению домой, объявила, что ребёнок родился мёртвым. Такова воля богини Летты. Документы возьми с собой, они тебе ещё могут пригодиться, как и вот этот браслет, — на руке Ираны тёмно -синими камушками поблескивало незамысловатое украшение.

-Это доступ к счёту в любом куршском банке. Не хотела пока тебе говорить, ну да ладно. Всё равно там денег немного — пару сотен золотых чешуек. Коль собралась учиться, то тебе они пригодятся.

-Баб, а ты, как же?

-Не бабкай, а то передумаю! — притворно разозлилась Ирана, но по глазам было видно, что ей приятно моё беспокойство.

-Вы позволите? — Кириэль тенью скользнул к Иране и, вытащив бумаги из шкатулки, принялся их внимательно изучать. Потом криво усмехнувшись, взял одну из них, потряс перед моим носом, заявив при этом, что из-за этого клочка текста меня могут запросто убить, потому что, он, с одной стороны делал меня богатой наследницей, а с другой — отодвигал кое-кого из ближайших родичей в очереди к трону Иль'марилина.

-А ты на чьей стороне? — вскинула голову бабка, уставившись на Кириэля. Тот, почему-то, бабкиных взглядов совсем не боялся, только ухмылялся в ответ, когда она пыталась его запугать.

-На своей, разумеется, — привычно ухмыльнулся перворождённый. — Эта малышка, мое прощение и возвращение из изгнания. Сберегу её — вернусь, не сберегу — трупу всё равно в какой земле его похоронят. Хотя, я предпочёл бы, чтобы под сенью родного леса.

Бабка внезапно посерьёзнела, уставившись на эльфа, а потом и выдала что-то вроде предсказания о друзьях и недругах, и судьбе, которая ещё не до конца его испытала: — Отомстишь за свою смерть лапами дракона, а убьёт тебя тот, кому ты когда-то хотел доверить свою спину.

-Что ещё ты видишь, старуха? — привстав с места, спросил Кириэль. Ирана в ответ зашлась дребезжащим хриплым смехом, как никогда в этот момент напоминая огромную зловещую ворону, кладбищенскую.

-Я вижу смерть, но ты умрёшь ещё не скоро. А ты... — Ирана повернулась в мою сторону, и от взгляда её жутких глаз, захотелось спрятаться под стол. -Ты ... я вижу смерть рядом с тобой, вижу, что ты уйдёшь за грань, и в тоже время вижу долгую счастливую жизнь, много детей, бремя власти, потери и боль. Распутье.

Перепуганная, я ещё долгое время не могла в эту ночь уснуть. Завтра предстояли сборы в дорогу. Бабка наконец-то согласилась, что меня надо учить. Поэтому, собрав всё необходимое, мы с Кириэлем должны были через пару дней отправиться в путь. Недалеко от Выселок, где мы с Ираной обретались в последнее время, всего-то в дне пути проходил торговый тракт. Тянулся он от самых Драконьих гор мимо Эринии, через всю Миритию, зацепив северную оконечность Льеса, прямо в Эйдану. Ближайшим большим городом от нас являлся Тирис, куда и следовало бы в первую очередь попасть, а уж оттуда наш путь лежал прямиком в Эйдану, где находились Школа магии и магическая Академия.

Кириэль посчитал нужным сперва выяснить, сколько будет стоить обучение и в Школе, и в Академии. Может статься, что на учёбу в магической Академии у меня не окажется денег. И тогда придётся напрямую обращаться к Владыке Ираэлю, прося его о содействии. А такое решение может оказаться опасным. Для меня.

Если бы я только знала, откуда следует ждать эту опасность! На прощание бабка нацепила мне на шею оберег, строго настрого наказав никогда его не снимать. К небольшому кусочку чьей-то кожи были пришиты несколько птичьих косточек, перышек и по самому краю вышит геометрический орнамент. Всё это висело на тонком, но очень прочном шнуре, который Ирана мне надела на шею. Оберег я спрятала под одежду, рассудив так, что не стоит никому показывать, что я на себе ношу. Мало ли...

— Носи, не снимая. Он беду отведёт, — обнимая на прощания, давала последнее напутствие она, — душу вернёт из-за грани, если случится такая беда. Я сама заговаривала.

Бабке я верила, а уж после её откровений, и вовсе стало страшно думать о будущем. Вдруг и вправду её оберег меня защитит?

В путь отправились на рассвете. Кириэль нас вёл одному ему ведомыми тропами и к вечеру мы наконец-то добрались до тракта. Закат летом обычно наступает поздно, поэтому, никуда особо не торопясь, уже по нему продолжили путь в сторону Тириса, через некоторое время нагнав небольшой торговый караван. Наставник тут же отправился договариваться насчёт того, чтобы присоединиться к путешественникам. Толстый неповоротливый купчина, по имени Легрон, услышав предложение Кириэля, обрадовался.

Оказывается, в последнее время участились набеги со стороны кочевников — шианов. Людское королевство Льес напрямую граничило со степью, да Мирития тоже, поэтому их окраины в первую очередь в последнее время начали подвергаться нападениям разбойных банд шианов. Две пары рук да столько же клинков лишними не будут, рассудил торгаш, давая своё согласие. А через пару дней, вечером на привале, на обоз напали те самые степняки, о которых всю дорогу рассказывал Легрон. Охрана продержалась недолго. Последнее, что врезалось в мою память, перед тем, как провалиться в тьму— невыносимая боль в затылке и левом плече, и смертельный танец Кириэля, в котором самую главную мелодию издавали его клинки, открывая путь за грань неудачливым противникам.

Глава вторая

Я окончательно пришла в себя на рассвете одного летнего утра. Приоткрытое окошко давало доступ утренней прохладе. Где-то недалеко чирикала птичка, время от времени вспархивая с ветки на ветку. Я хорошо слышала порхание её крыльев.

Очень необычные ощущения, ты, словно заново родился. С любопытством оглядываешься вокруг, пробуешь на вкус каждый вздох, каждое движение, хоть и даётся с трудом, потому что мышцы от долгого бездействия ослабли, но оно приносит тебе радость. Ты жив! Ты — есть, существуешь, дышишь, чувствуешь, как бьётся твоё сердце, стучит в груди, гонит по жилам кровь, наполняет тело энергией.

Я впитывала в себя и утреннюю прохладу, и звонкое пение птиц, с шорохом ветра за окном. Там, ни на мгновение не затихая, кипела жизнь. И я, как никогда в этот момент, тоже ощущала себя живой.

Ура! Я жива!

На глаза набежали слёзы счастья. Судя по всему, я выкарабкалась из той аварии почти без потерь. Руки-ноги на месте, голова тоже. И, кажется, неплохо соображает. В затылке ещё чувствовались неприятные ощущения, но это были такие мелочи по сравнению с тем, что я пришла в себя.

Руки сами по себе потянулись к болезненному месту, нащупав повязку на голове. Сквозь бинты в тех местах, где их не было, торчал небольшой ёжик волос. Это кто это меня так обгломаздал? Не иначе, бабка, больше вроде некому. Вот зачем? Неужели так сложно было вызвать скорую и отправить меня в больницу? Там бы это сделали очень аккуратно. Да и неизвестно, сколько я здесь валяюсь. Маменька, скорее всего, уже подняла на уши всех, до кого смогла дотянуться. Мост, с которого я кувыркнулась, был в километрах двадцати от города, это, если по окружной ехать, а до посёлка, где обосновались родители, совсем близко.

И тем не менее, я лежу в какой -то задрипанной деревенской хатке, пусть здесь вокруг и чистенько всё, пахнет сушеными травками и почему-то мёдом, но... мама дорогая, даже в самом глухом медвежьем углу у нас сейчас не найти избу с такими потолками и такими стенами: некрашеные доски, плохо прилегающие друг к другу, да и сами по себе не очень ровные, с сучками и занозами, небеленый дощатый потолок, пучки сушеных трав, висящие на стенах, и самое главное, в окне, вместо стекла, стояла какая-то мутная пластина, с трудом пропускающая солнечный свет. Это хорошо, что это самое окошко оказалось открыто настежь, давая доступ свежему воздуху и свету.

-Проснулась, девонька? — ко мне в комнату заглянула деревенская эскулапша, лечившая меня после падения с моста. Арея, кажется? Старушка бросила пытливый взгляд на моё лицо, потом быстренько так скользнула к кровати, на которой я лежала.

О, этому ложу следует посвятить отдельную оду. Сделан сей предмет мебели был из какой-то породы дерева, древесина которого имела немного сиреневатый оттенок. Я ясно видела, что ни краска, ни что иное на цвет дерева не повлияли. Натуральное оно. Собственно говоря, кровать срубили с помощью топора и ножовки. Высокая, старушке почти по пояс, она стояла у самой стены, но ни прислоняясь к ней вплотную. Матрац жёсткий, судя по всему, был набит соломой, и сверху прикрыт хлипким наматрасником. Пару перьевых подушек да лоскутное одеяло, тонкое да лёгкое.

-Проснулась, — тут же отозвалась я, прислушиваясь к звуку своего голоса. — Где я нахожусь?

-Голова болит? — бабка деловито заглянула в глаза, зачем-то пощупала лоб, а после, откинув одеяло, которым я была накрыта, стала осматривать моё левое плечо, довольно плотно замотанное чистой холстиной. Вот, я как знала, что вместо нормального медицинского бинта доморощенная лекарка использует хрен знает, что! Голову молча повернула на бок и наблюдаю, как старушка огромными ножницами, у моей бабки такие были, массивные, чёрного цвета, сантиметров тридцать длиной, срезала ткань, используемую вместо бинта. Под повязкой открылся синеватый шрам, след от практически зажившей раны. Синеватый?

-Коли будешь прикладывать к ране мою мазь, то заживёт очень быстро и следа никакого не останется, — удовлетворённо произнесла Арея. — Давай— ка девонька, я помогу тебе подняться, и мы снимем повязку и с головы.

Арея оправила на мне домотканую рубаху, в которую я оказалась одета. Сроду такого не носила, поэтому разглядывала всё, вытаращив глаза. До меня никак не доходило, что со мной произошло и где я очутилась. Руки у бабки оказались, хоть и маленькие да сухонькие, но на удивление сильные. Она помогла мне приподняться, споро закинула за спину ещё одну подушку, примостила её там так, чтобы мне удобно было сидеть, опираясь на неё плечами. Руки старушки проворно летали над головой, разматывая то сооружение, которое она у меня накрутила. Наконец последний кусочек холста оказался снят, и я потянулась потрогать, что же там такое.

-А ну, не лезь! — бабка довольно чувствительно хлопнула мне по руке, вынуждая её опустить. В душе начало ворочаться недовольство. Кто она такая, чтобы на меня кричать, а тем более командовать? Но в данный момент я была не в том положении, чтобы качать права. Поэтому пришлось молча проглотить своё недовольство. Арея тем временем что-то разглядывала у меня на голове, потом копалась, дёргала, делая больно. Как я поняла, она снимала шов, ей же и наложенный. Прохладная, холодящая кожу мазь сняла неприятные ощущения, а наложенная снова повязка прикрыла то безобразие, которое бабка у меня на голове натворила. Причёска, блин.

В общей сложности я прожила у Ареи ещё две недели. В основном отсыпалась. Сутками. Или лекарка мне в питьё что-то для сна добавляла, или организм таким образом переживал стресс, а душа прирастала к телу, пытаясь там освоиться, прижиться. О том, что этот мир чужой, как и тело, в котором я оказалась, тоже чужое, не моё, я узнала в тот же день, как пришла в себя. И закатила отвратительнейшую истерику, я волком выла, отворачиваясь к стене, когда ко мне подходила Арея, грызла от бессилия уголок подушки, и на грани потери сознания, когда ослепляющая головная боль, и без того рвущая затылок, не стала просто невыносимой, попросила у Ареи питьё, чтобы забыться ненадолго. Разумом я понимала, что истерику следует прекратить, необходимо успокоиться, взять себя в руки, но душа рвалась от боли, горела огнём от бессилия и тоски. Самостоятельно это сделать я не могла.

На следующее утро я попросила у Ареи зеркало. Думала, что принесёт полированную пластину, точно такую же, как была у Витиной опекунши, но просчиталась. Арея принесла зеркало. Маленький треугольный осколок от большого целого, вероятно когда-то отбитый угол, размером чуть больше ладони. Рассмотреть своё лицо было вполне возможно. И страшно. Я нерешительно взяла этот кусочек стекла, бросила взгляд на стоявшую рядом Арею, а потом посмотрела на своё отражение: кожа смуглая, словно загорелая, тёмные большие глаза, синие, цвета индиго, почти чёрные волосы, но с каким-то синеватым отливом, лицо овальное, высокие скулы, правильной формы черты. Чужое лицо, и близко не моё.

Именно в этот момент, глядя на отражение самой себя, я поняла, почему мне снились эти сны — воспоминания, где в качестве главной героини выступала я — Витарина. Я — теперь она. Её тело досталось мне, её память, навыки, знания и способности, её судьба. Хочу ли я этого? слава богу, что попала в женское тело. От мысли, что могло оказаться совсем иначе, перехватило дыхание. Читала не так дано книжку, об пятидесятилетней тётке, после смерти оказавшейся в другом мире, в теле средневекового барона. Ужас.

Жить я хотела и очень. Судя по всему, обратной дороги для меня нет. Тело, скорее всего, уже и похоронить успели. Интересно, как там маменька, папа, и младший братишка? Очень переживали мой уход? Думаю, к этому моменту правда с результатами обследования открылась, и они теперь знают, что мне и так времени отводилось немного. Мама, наверное, плакала, отец, молча прятался у себя в кабинете, не желая показывать душевную слабость, а Данька... С Данькой мы постоянно воевали, особенно, когда он был маленьким. Разница между детьми в девять лет довольно существенная. Я ревновала, всячески пыталась привлечь к себе внимание. Родители не понимали этого и брали Даньку под свою защиту. Где вы теперь? В какой Вселенной? Хоть бы не решили, что я с моста кувыркнулась сама, нарочно. Что-что, а самоубийцей я точно не была.

Пристальное изучение себя в зеркале привело к неутешительным выводам. Внешность, вроде и приятная, но, какая -то чуждая. Не человеческая. Это лицо: слишком огромные глаза, в которых время от времени проскальзывал вертикальный зрачок. Сперва я решила, что у меня глюки. Показалось. Я долго вглядывалась в отражение, подробно изучая каждую черту, любую мелочь. Зрачки были идеально круглые, но стоило только подумать о своих потерях, как они вытянулись в вертикальную ниточку. Обалдеть.

Отдельной статьёй проходили уши. Небольшие, по сравнению с лопухами Кириэля, с чуть заострёнными кончиками, если не приглядываться, то под волосами их не и должно быть видно. Одна беда — бабка мне на голове фэн-шуй навела, и теперь я похожа на плешивого ёжика. Часть волос торчит дыбом, а в некоторых местах, там, где бабкины ножницы хорошо поработали, просвечивает кожа. Самая большая длина прядей — сантиметров десять, а самая маленькая... эх, миллиметры я считать не буду.

— Ты девонька на меня не серчай. Так надобно было. Мне рану твою нужно было промыть да зашить. Да и на все воля богов. Я рассудила так, коль выживешь — волосы отрастут, а ежели не судьба, то в чертогах богов это уже неважно будет. Там души выглядят иначе. И у каждой есть своя половинка, двойник, как хочешь называй.